Если с восточной стороны стену охраняли, то с западной - её пытались несколько раз разрушить. Западные страны выразили протест по поводу разделения города. Наконец в октябре противостояние достигло высшей точки. У Бранденбургских ворот и на Фридрихштрассе, возле главных пропускных пунктов, выстроились американские танки. Им навстречу вышли советские боевые машины. Более суток танки СССР и США простояли с нацеленными друг на друга орудиями.

Периодически танкисты включали моторы, как бы готовясь к атаке. Напряжение несколько разрядилось лишь после того, как советские, а вслед за ними и американские танки отошли на другие улицы. Однако окончательно западные страны признали раздел города только спустя десять лет. Его оформило соглашение четырех держав (СССР, США, Англии и Франции) подписанное в 1971г. Во всем мире возведение Берлинской стены восприняли как символическое завершение послевоенного раздела Европы. Последней вехой "холодной войны" считают демонтаж Берлинской стены. То есть, можно говорить о ее итогах. Но это, пожалуй, самое трудное. Наверное, итоги "холодной войны" подведет история, ее истинные результаты будут видны через десятилетия.

Изменения в культурном ландшафте Берлина.

Она еще стоит и, должно быть, останется стоять, как памятник: расписанная сотней художников со всего света километровая «галерея-стена» напротив восточно-берлинского Центрального вокзала. Но разноязыкие уличные торговцы у Бранденбургских ворот, зимой 1989-90 года предлагавшие разноцветные обломки этого самого спорного сооружения Европы легко раскошеливавшимся туристам по немыслимым ценам, сейчас с трудом находят сбыт для своего товара. К падению берлинской стены давно успели привыкнуть. В прошлое отошли посвященные ему эйфорические празднества. На Бранденбургских воротах не видно знаменитой квадриги. Ее, сильно поврежденную вандалами, взобравшимися тогда на ворота, все еще реставрируют.

Повседневность превратилась в жестокую реальность, особенно в восточной части формально вновь единого города. Лицо этого города откровенно портят не только раны, нанесенные "сорокалетней бесхозяйственностью" в таких областях, как архитектура или жилищное строительство. Запад также теряет свой блеск, приобретенный исключительно в результате туристического верхоглядства. Недалеко от городского фасада, Курфюрстендамм, правят свой отвратительный бал безработица, непомерно растущая квартплата, наркомания, алкоголизм, насилие над женщинами и проституция.

Во всем этом — параллельно с гигантским удорожанием жизни — может немедленно получить свою долю восточный немец. Но за равную работу он будет долгие годы получать минимум на сорок процентов меньше, чем его западный коллега — таково равноправие согласно Договору об объединении. Свобода обходится ему дорого. Демократию, пусть даже капиталистическую, более развитую, чем прежняя социалистическая, не получишь бесплатно. Какой победитель добровольно делится с побежденным? Берлинская ху­дожница и график Нуриа Куеведо создала глубоко символичную картину: два человека отправляются в путь, спасаясь от сгустившегося над ними темного неба. Первый крепко схватил за руку второго, еле ползущего на коленях. Священник Фридрих Шорлеммер, борец за гражданские права, охаракте­ризовал производимый над восточными немцами при объединении эксперимент следующим нелицеприятным образом: «Нам отрубают ноги и при этом, ухмы­ляясь, требуют: ну-ка, пробегитесь. Посмотрим, как вы это сможете!»

Решение германского парламента в пользу Берлина при выборе будущего местонахождения правительства также, похоже, вряд ли оживит доверие и надежды его обитателей. Нехватка 200000 квартир, четырехкратное удорожа­ние квартплат на востоке, где уже сейчас каждый третий — безработный. Кто может себе позволить в столь плачевных социальных условиях такую роскошь, как искусство? И вот многие деятели искусств теряют средства к существо­ванию — они теряют договоры и покупателей, вынуждены отказываться от ателье и закрывать галереи. Призыв некоторых политиков к экономии и сокращениям звучит в отно­шении культуры и искусства — несмотря на определенное дублирование те­атров, музеев и т. п. в силу долгого разделения города — абсурдно. В Бер­лине, восточном и западном вместе, меньше музеев, театров и опер, чем в других немецких городах — Мюнхене, Кельне, Гамбурге. Но если сокращение все же состоится — в области культуры у города миллиардный дефицит — то совершенно ясно, в какой части города это произойдет: в восточной.

«В конце концов, это ГДР присоединилась к ФРГ»,— сказал недавно во время одной дискуссии сам генеральный директор восточно-берлинских госу­дарственных музеев профессор доктор Гюнтер Шаде. Сказал несколько покорно. Он знает, о чем говорит, ведь спор об объединении различных берлинских музеев ведется уже полтора года. Речь идет при этом о миллиардных суммах и компетентности, и проблема решается именно в такой последовательности: у кого много денег, тот и компетентен. Против такого упрощенного подхода выступают уже даже зарубежные эксперты; представители Международного Совета музеев (IСОМ), и Международного Совета по защите памятников куль­туры (IСОМ0S). Они проголосовали за сохранение берлинского острова му­зеев, культурного ансамбля со сто пятидесятилетней историей, представляющего собой вместе со всеми зданиями и собраниями единое целое, на котором можно проследить развитие раннеазиатской, египетской, античной и христи­анской культур. Конечно, сложности объединения музеев не ограничиваются приведенными примерами.  Хочу обратить ваше внимание на статьи профессора Шаде, доктора наук Ирены Гайсмайер, являющейся директором восточно-берлинской картинной галереи в музее Боде и молодых историков культуры из Свободного универ­ситета Западного Берлина Николаев Бернау и Алексиса Иохимидеса, выступ­ления которых в широкой прессе способствовали тому, что дискуссия за за­крытыми дверями стала доступной общественности и приобрела заостренно-аналитический характер с обеих сторон.

Безусловно, потреблять культуру в этом городе можно не только в зна­менитых храмах муз. Большие выставки между тем пользуются меньшей по­пулярностью, нежели маленькие, интимные мероприятия, устраиваемые на коммунальном уровне и частными лицами. В первую очередь некоммерческие объединения деятелей культуры, заново созданные почти в каждом районе восточного Берлина, предлагают произведения искусства, которые не созданы изначально с расчетом на цену и продажу товара «искусство». Не все за первый год после объединения отдали по дешевке свои творения любопытной состоятельной публике с Запада. Владельцы распроданных ателье путеше­ствуют сейчас по свету. Впрочем, это относится, прежде всего, к молодым художникам.

«Метрополис» — название, подпадающее под категорию «больших выста­вок». Столичные любители искусства и критики почти единодушно отказали ему в поддержке. Собственно, устроители выставки Христос Иохимидес и Норман Розенталь должны были бы извлечь урок из прошлогодней экспо­зиции «Конечность свободы». Публика почти бойкотировала задуманный с широким размахом спектакль с участием художников инсталляций, восхвалявшийся как выставка «под сво­бодным небом наконец-то свободного города». «Слишком дорого и мало поль­зы», — этот довольно прагматичный приговор был, конечно, у многих жителей столицы помимо прочего обусловлен их социальными трудностями, о которых уже шла речь. На этот раз, при организации выставки «Метрополис», ушли в песок 5 миллионов марок, пожертвованных лотереей «Дойче Классен-лотери». В музее «Мартин-Гропиус-Бау» более 70 художников с двумястами полотен не смогли повторить успех 1982 года, когда та же команда с вы­ставкой «Дух времени» закладывала направления развития искусства 80-х. Объясняется ли это охватившим сейчас весь мир кризисом искусства? Вряд ли только этим. Символичным видится в этой связи гигантский «Клоун-балерина» Йонатана Борофского, раскачивающийся во внутреннем дворе музея, этот огромный талисман, поразительно похожий на телевизионных уток из макдональдовских серий — довольно примитивная, банальная до скуки ре­кламная шутка, да к тому же еще водруженная на том самом месте, где в 1982 году стоял «Олень» Йозефа Бойса.

Открытие «Метрополиса», инсценированное под аккомпанемент шумихи в средствах массовой информации, было отмечено неожиданным событием, пред­угадать которое не могли даже организаторы выставки — необъявленным за­ранее бесплатным представлением дюжины незнакомцев с завязанными бе­лыми лицами. Из этих «мучных червей» выкуклились студенты восточнобер­линской Высшей Школы искусств (художники, скульпторы, дизайнеры, ар­хитекторы). Таким образом они выразили свой протест против принятого го­родским сенатом решения о закрытии Школы. К слову сказать, их крик о по­мощи, поддержанный международными специалистами, был услышан: Школа искусств не была закрыта.

Вернемся к «Метрополису». Почему же Иохимидес и Розенталь, менеджеры с мировым именем, потерпели со своим проектом в 1991 году столь со­крушительное поражение?

Тут легкомысленно делалась ставка на многое: на историю искусства в первую очередь, а также на знаменитое произведение, призванное одолжить свое имя, — фильм Фрица Ланга «Метрополис» (1927). В-третьих, на истори­ческое место, которое никогда не возродится, отягощенное воспоминаниями о прошлом, йохимидес: «Метрополис возвещает о прошлом и об утопии, вызы­вает дух Берлина двадцатых годов с его многообразием культур, города, ле­жащего на срезе силовых полей Востока и Запада, Севера и Юга, и в то же время возрождает надмотивную идею метропольной культуры образца Ныо-Йорка, Лондона и Кельна».

Возможно ли эту или подобную ей идею реализовать — другой вопрос, но режиссеры не сделали вообще ничего, чтобы осуществить свои претензии: в перенасыщенном зрелище, скорее напоминающем цирк искусств, невозможно обнаружить полемику, спор и противоречивость различных подходов. Вместо этого — высокочтимые имена тех, кому порой нечего сказать: Роземари Тро-кель, Джон М.Армледер, Жан Марк Бустаман, Франц Вест, Герхард Рихтер и Георг ьазелиц также довольствовались второ- и третьесортными вариантами своих лучших работ. Борьба мэра Кунеллиса с собой достойна уважения. В разноцветной мешанине между совершенством и гладкостью ему удается двусмысленная метафора. Он разломал на части и разбросал по залу старую, отслужившую свой век рыбацкую лодку. Ассоциация с крушением корабля? К таинственным, поэтическим пределам уводят «Павильон для монохромно-сти» Герхарда Мерца и «Комната, в которую нельзя войти», с потолка кото­рой свисает множество предметов, Отиса Лаубертса. А в общем и целом здесь царят, по определению критика Маттиаса Флюге, спад и растерянность.

Видения покинули искусство. Его кризис не могут компенсировать постоян­ное самоцитирование и рефлексированне. Философия выставки, призывающей себе в прародители антиподы Пикассо и Дюшана, Бойса и Уорхола, ожидает от зрителя, что он представит себе то, что ему не предлагается.

Повествовать о мировых катастрофах так, как и о мировых красотах, но не быть в состоянии действительно на них реагировать — все это мы уже имеем в кино и на телевидении, пишет Флюге в еженедельной общеберлин­ской газете «Фрайтаг». Когда японец Моримура помещает голые куклы в распятие Кранаха, это уже даже не интеллектуальный нуддизм. Это настоль­ко же технически рафинировано, насколько скучно до отвращения. Совершен­ное натыкается на грубую бессмысленность и ненужность — и это надо пони­мать как оживленное видение метрополии «а ля «Метрополис»? Опасения Флюге будут актуальными в будущем, везде, где вместо духа царят «только» деньги. К слову сказать, восточноевропейская культура вообще не берется Иохи-мидесом и Розенталем в расчет. Так, давно живущие за границей пред­ставители Советского Союза Вадим Захаров и Дмитрий Пригов призваны служить всего лишь алиби для хорошо продающейся звонкой фразы «Искусство всего мира». Они представлены, скорее, в сторонке, как-то неубедительно Концептуалист Пригов, еще год-два назад—один из сильнейших художников соц-арта Москвы, кажется, со своей иллюстративно-усталой инсталляцией «Убор­ка», представляющей погребенный под бюрократическими горами бумаг дом – Советский Союз — предстал еще более беспомощным, нежели сам этот дом. Искусство, отрывающееся от своих корней, засыхает.

Помочь Берлину на его трудном пути к метрополии посредством культу­ры означает, в первую очередь, сохранить его уже имеющийся культурный потенциал. Еще не решена судьба Академии искусств в Восточном Берлине, которая конституировалась в марте 1950 года в качестве законной преемницы прусской Академии и избрала своим первым президентом великого немецкого романтика и гуманиста Генриха Манна. Дело в том, что и в Западном Бер­лине имеется — с 1954 года — своя Академия искусств. Правда, она построена совсем по-иному и ограничивается в основном исследованием модерна. Но теперь она претендует на исключительные права. В противоположность ей в материальном плане не особенно процветающая Академия ГДР могла себе позволить обширную архивную и собирательскую деятельность, много­гранные контакты с общественностью и исследовательскую работу в области музыки, театрального и изобразительного искусства. Почти тремстам, в боль­шинстве своем пользующимся международным признанием ученым, грозит сей­час увольнение. Архивы по искусству XX века, среди них Джона Хартфилда, Виланда Херцфельде, Анны Зегерс. Бехера, Брехта, Айслера, Кете Кольвиц и Эрнста Барлаха должны быть — без отвечавших за них сотрудников — подарёны "Западному Берлину.

Президенту Академии Хайнеру Мюллеру, который мечтает о ее преобразо­вании в будущем в Европейскую Академию искусств, удалось пока судебным путем защититься от состряпанного за закрытыми дверями грабительского, противоречащего Договору об объединении плана. Но что будет, если Акаде­мия перестанет получать деньги из государственной кассы? Одно из важ­нейших научных мероприятий последнего времени — большая ретроспектива творчества фото монтажера Хартфилда, приуроченная к его столетию, смогла состояться только благодаря финансовым влияниям западногерманской земли Северный Рейн — Вестфалея. В таком случае не исключено, что заслуженный, и во времена ГДР не скомпрометированный орден Академии, приз Кете Кольвиц, который присуж­дается ежегодно выдающимся социально ангажированным графикам, был вручен в начале июня 1991 года в последний раз. Этой чести удостоился бер­линский художник и график Манфред Буцман (р. 1942). Партизан просве­щения, помогающий выработать критическое восприятие современности и окружающего мира и запечатлеть его оптически, с тем, чтобы обрести дове­рие к своим пяти органам чувств, — так отзывается о нем доктор наук Дитер Шмидт, признанный историк искусства и исследователь творчества Отто Дикса, изгнанный в свое время из ГДР. Благодаря вручению приза стало возможным выставить в достойном ме­сте гравюры Буцмана (акватинта), цикл «Каменный Берлин» и листы из других альбомов графики — критически осмысленные пейзажи большого города. К ним относятся также выпущенные художником по собственной инициативе плакаты, почтовые открытки и работы, взрывающие границы традиционного художественного творчества, такие, как большие оттиски еврейских могильных памятников. Буцман принял приз со смешанными чувствами: «Получи я его в 1989 го­ду, это придало бы мне смелости напечатать мой печальный плакат «Сталин сделал нас счастливыми» до сентября 1989 года, хотя и это показалось не­которым старым товарищам преждевременным». С другой стороны, его раду­ет, что в сопровождающей приз грамоте впервые полностью приводятся зна­менитые слова Кете Кольвнц: «Я согласна с тем, что мое искусство пресле­дует цели. Я хочу действовать в это время, когда люди так растеряны и так нуждаются в помощи» (1922). Новые бойкие чиновники, заведующие культу­рой Берлина, не смогут оставить без внимания тот факт, что подобная пози­ция останется традиционной для этого города. Это немалая часть искусства ГДР, продолжающая существовать, поскольку люди здесь нуждаются в по­добном искусстве. Искусство Буцмана и раньше «не удостаивалось чести» попасть в музей, и теперь оно тоже не может переместиться куда-нибудь в хранилище, что грозит некоторым другим картинам и статуям, прежде всего из собрания «На­циональное искусство ГДР» в восточно-берлинской галерее. Его уже перевели из передних выставочных залов в Старом музее на тесный верхний этаж Национальной галереи. Там ему предоставлена короткая отсрочка года на два, а потом оно, возможно, вообще исчезнет. От некоторых имен и произве­дений уже пришлось отказаться, в том числе от Вилли Зитте. Опрометчивый способ преодоления прошлого — вряд ли последнее слово в этом деле. А вот Маркс и Энгельс, изваянные в свое время скульптором Людвигом Энгельхард Том в качестве госзаказа, сидит, как ни в чем не бывало, на своем родовом месте между закрытым Дворцом республики и телебашней на Александерплац. «Мы не виноваты»,— это предложение написал кто-то распылителем краски на подножии памятника. Что ни говори, но такое обхождение с пра-свидете-лями побежденного немецкого государства говорит о юморе, а не о ненависти. Между прочим, тут есть сходство с предложением Манфреда Буцмана, которому хотелось бы, чтобы все огромные каменные монстры сталинистского режима не были разрушены, а постепенно, естественным путем заросли зеленью и травой. Тогда у людей было бы достаточно времени для размышлений о былом, и был бы возможен не просто поворот истории, а дей­ствительные изменения. Это был бы символ культуры, благоразумия и при­мирения между людьми в городе, который помог бы научиться проводить черту между жертвами и палачами, ощущать личную ответственность за по­ражение социализма, но и был бы способен внушить смелость и новые на­дежды.

Искусство может и должно помогать этому процессу.

Культурные и духовные различии восточных и западных немцев.

История ГДР как государства, хотя и закончилась с ее вступлением в ФРГ, находит все же свое продолжение в относительно самостоятельном развитии региона в составе единой Германии. Никто не предполагал, что культурные и духовные различии между немцами сменятся замкнутой региональной общностью; но и просто сближение людей, возможно, займет жизнь целого поколения.

Культурные и ментальные различия между западными и восточными немцами питаются тремя источниками. Во-первых, за сорок лет самостоятельной государственности накоплен разный политический, духовный и культурный опыт. Для восточных немцев важными, хотя и отнюдь не единственными его символами были Берлинская стена, государство-опекун и внутренняя эмиграция, уравнительное общество дефицита. Сюда же относится и то, что по-нашему большинство из них приняло социалистический эксперимент, а затем испытало его крах. Во-вторых, разделенность немецкого народа на два государства стало социальной разделенностью, превратившей ГДР в страну «маленьких людей», в государство наследников и могильщиков пролетарского жизненного и ценностного миров. Соответствующие формы жизни и ценностные представления накладывали свой отпечаток на будни ГДР и в значительной мере служили скрепляющими социокультурными элементами. В-третьих, в отличии от западных немцев, восточные стали действующими лицами и жертвами двойного краха—своей общественной системы и своего государства. Они являются к тому же носителями всех добродетелей и пророков «революционного периода». В германское единство они вступают как политически поляризованная «частичная нация» с определенными политическими столкновениями и большими надеждами.

Из всех бывших социалистических обществ Европы, ГДР вместе с германским единством получила и наилучшие шансы без промедления наверстать упущенное в развитии качеств, присущих современному обществу. Однако преображение прежней ГДР в современное общество и методы его проведения имеют свою цену. Итак, немцы хотя и объединены, но во многих отношениях чужды друг другу. Как государство и общество ГДР всегда сильнее ориентировалось на Федеративную республику, чем наоборот. Для большинства западных немцев ГДР была «территория инкогнито», о которой они знают на удивление мало. Вообще те образы, которые немцы составляли себе друг о друге, формировались под большим воздействием идеологии и  средств массовой коммуникации. И даже личные впечатления всегда означали только частичное познание соответствующих условий труда и жизни. Немцам ФРГ до сих пор были неизвестны многие пласты жизненного и ценностного мира восточных немцев. Несомненно, что в своем большинстве восточные немцы хотели германского единства и настояли на нем в конечном счете для того, чтобы жить лучше, чем до сих пор, так как видели в нем наиболее естественный выход из кризиса своей общественной системы. При этом большинство думало и думает не о полной ликвидации всего того, что в прошлом составляло их жизненный мир, а о синтезе «лучших» цивилизационных стандартов Запада с теми, которые могли действительно или даже только мнимо предложить старая ГДР. И все же, хотим мы того или нет, от прежней ГДР остается больше, чем мы предполагаем. Залогом этого являются хотя бы уже преемственность и доминирование коренного населения в новых федеративных землях. Кроме того, об этом говорит и субъективный выбор большинства, ибо почти 80% опрошенных считают: «За 40 лет существования ГДР возникли кое-какие вещи, которые я нахожу хорошими и которые должны быть сохранены в единой Германии». Тем самым в основе представлений восточных немцев об удавшейся национальной интеграции, лучшей жизни, социальном подъеме или упадке лежит двойной критерий. С одной стороны, они определяются желанием быть наравне с соответствующими группами на Западе. И это желание наверняка доминирует. С другой, мерилом служит сохранение того, что любимо и дорого, признание и поддержание своих жизненных достижений. Этому противостоят представления политиков, значительной части элит и широких кругов населения Запада и приспособление к западногерманской «норме». И даже тогда, когда на словах делаются уступки, практика выглядит иначе. Вместо национальной интеграции на путях сотрудничества осуществляется стратегия «прививки» западных представлений. Восточные немцы теперь уже приверженцы всех политических направлений—озадаченно отмечают, что от прошлого не остается ничего. Сохранение разрыва в жизненных возможностях между Западом и Востоком, наряду с опасениями перед своего рода внутренней колонизацией, могло бы стать опорой коллективного сознания восточных немцев и ФРГ, перекрывающего имеющиеся социальные и политические различии между ними.

Падение стены.

И еще одна проблема. Ее не назовешь препятствием, потому что материальная преграда в этом случае рухнула. Ликование в ночь на 9 ноября 1989 года у еще недавно столь же грозной, сколь и презираемой Берлинской стены, которая в одночасье стала годной лишь на сувениры, наиболее зримо, как падение Бастилии, возвестило новое  европейское начало. В те же самые минуты новое качество получил один из самых давних европейских вопросов — германский. Бетонные блоки демонтируемой Берлинской стены охотно раскупаются западными коллекционерами. Как сообщают, каждый такой блок якобы стоит 50 тысяч западногерманских марок и выше. Может конечно преувеличивали, но решили спросить у Фаншмидта. Господин Фаншмидт не стал называть точные цифры, сославшись на коммерческую тайну. Однако подтвердил, что цены колеблются. Они зависят от «художественных достоинств» каждого фрагмента, поскольку после снятия охраны у стены берлинцы как с той, так и с другой стороны украсили бетонные блоки замысловатыми рисунками, надписями и лозунгами.

Восстановление стены.

Проблемы с обменом валюты для населения не было. В любом западноберлинском магазине можно было оплатить товар марками ГДР по нелегальному курсу, который публиковался каждый день в западных газетах. Если кому-то нужна была наличность в марках ФРГ, ее можно было получить в обмен на восточногерманские марки в меняльных конторах, так называемом «вексельштубе», хотя и незаконно, но вполне респектабельно – выдавались даже квитанции на фирменном бланке, как в государственном банке. Второй основательный удар по черному рынку был нанесен четыре года спустя как часть общей протекционной политической акции против ФРГ. Выше я был не вполне точен, хронологически относя окончательный раскол Берлина к концу 40-х – началу 50-х годов, хотя так и принято считать. Окончательный раскол все же, по-моему, имеет точную дату — ночь с 12 на 13 августа 1961 года, когда вдоль всей секторной границы была воздвигнута бетонная стена, протянувшаяся на десятки километров, отделив Восточный Берлин от Западного мертвой полосой на тридцать лет. На страницах популярной, да и исторической литературы бытует мнение, что Берлинская стена — это сугубо немецкое изобретение. Технически возможно. Но политически это была согласованная акция, проведенная правительством ГДР, как свидетельствует в своих мемуарах Н. А. Громыко. По инициативе стран Варшавского Договора, предложивших установить на границах Западного Берлина «такой порядок, который надежно преградил бы путь для подрывной деятельности против государств социалистического содружества». Впрочем, представители ГДР не без гордости давали понять о своем приоритете в этом суверенном деле. Тем не менее, возведение стены проблем не решило. Утечка населения ГДР через Западный Берлин нелегальным путем практически прекратилось, зато резко подскочило число инцидентов на секторной и государственной границе, человеческие трагедии стали подлинной находкой для западной пропаганды в организации идеологического давления на ГДР. С точки зрения экономического протекционизма, это тоже немного дало, так как восточные марки и некоторые конкурентоспособные товары, находившие контрабандный сбыт в западной части города, теперь пошли «в объезд», особенно после широкого признания ГДР, вызвавшего приток иностранцев, хлынувших на ее территорию, — от членов депутатского корпуса до иностранных студентов и беженцев из развивающихся и других стран.

Экономическое и социальное положение ФРГ.

Экономика бывшей ГДР была в основном государственной: в промышленности главную роль играли комбинаты центрального и регионального подчинения, которые производили более 9/10 всей товарной продукции и концентрировали около 9/10 научно-исследовательского потенциала; в сельском хозяйстве — сельскохозяйственные кооперативы и государственные “народные имения”, которые сосредоточивали более 9/10 всех сельскохозяйственных земель, более 9/10 поголовья скота и производили более 9/10 всей сельскохозяйственной продукции; в торговле — государственные торговые организации, которые полностью господствовали в оптовой и внешней торговле и вместе с предприятиями потребительской кооперации обеспечивали около 9/10 всего розничного товарооборота. Разгосударствление, которое стало главным направлением социально-экономической перестройки хозяйства в новых землях, было в основном завершено еще в первой половине 90-х годов. Ключевые позиции в промышленности заняли западногерманские фирмы, приватизировавшие прежние государственные предприятия; около 10—11% предприятий приобрели иностранные фирмы. В результате к началу 1998 г. половина персонала восточногерманской промышленности работала на предприятиях, принадлежащих западногерманским и иностранным фирмам. Доминирующую роль в торговле также стали играть торговые концерны, базирующиеся в западных землях. В сельском хозяйстве возникло много фермерских хозяйств, но основная часть земли осталась у кооперативных хозяйств, уменьшившихся в размерах и изменивших правовой статус.

Крупные социально-экономические изменения не сопровождались, однако, соответствующим ростом занятости. Наоборот, даже в те годы, когда в Восточной Германии отмечается хозяйственный рост, наблюдаются рост числа безработных и сокращение числа занятых. За 1989—1998 гг. общее число занятых в экономике Восточ-                    ной Германии сократилось с 9860 до 6055 тыс. человек, а число официально зарегистрированных безработных возросло с нуля до 1375 тыс. человек. Кроме того, почти 1 млн человек были заняты на общественных работах, либо проходили переобучение, или пользовались другими видами социальной поддержки, и насчитывалось 327 тыс. “чистых” челночников (отрицательное сальдо по трудовым поездкам), работающих за пределами новых земель.

Средний валовой доход в расчете на одного наемного работника в восточных землях постепенно приближается к уровню западных земель, но все еще менее 3/4 от западногерманского. При этом сближаются они не постоянно (в 1997 г. — 74,4%, в 1998 г. — 73,8%). Рост доходов восточногерманских работников обеспечивается не только производством в самих восточных землях, но и перераспределением доходов между западными и восточными землями, зависимость которых от трансфертов сохраняется.

О неустойчивости экономики Восточной Германии в новых условиях свидетельствуют относительно слабые ее позиции на внешних рынках. При доле в общей площади страны около 30%, в населении — около 19% и в общем числе занятых в экономике — около 17% на Восточную Германию приходится лишь около 9% занятых в промышленности страны, 11—12% общего производства валового внутреннего продукта, около 6% производства промышленной продукции, около 4% производства товарной продукции обрабатывающей промышленности и лишь около 3% экспорта промышленной продукции. Доля экспорта в общей реализации продукции обрабатывающей промышленности Восточной Германии в 1998 г. — 18,4%, почти вдвое ниже, чем в Западной (35,6%). Одним из признаков слабости восточных земель считают недостаточное внимание к научным исследованиям и разработке новой конкурентоспособной продукции.

В промышленности, как и прежде играющей основную роль в развитии внешнеэкономических связей, в относительно более благоприятном положении находятся отрасли и производства, работающие на рынок самой Восточной Германии, особенно производства стройматериалов, продовольственных товаров, табачных изделий и др. Постепенно восточногерманская продукция выходит и на рынок западногерманских земель, особенно у предприятий, входящих в структуры фирм, базирующихся в ФРГ. Это свидетельствует о развитии процессов территориального разделения труда на внутрифирменной основе.

В опубликованном в середине 1999 г. докладе-отчете трех авторитетных экономических институтов делается вывод, что “обе части Германии и через 10 лет не образуют экономического единства”, что и на перспективу центральной задачей остается забота о сокращении большого перепада в экономической эффективности между Западной и Восточной Германией. В Восточной Германии не сформировалась сбалансированная хозяйственная система, способная к саморазвитию без подпитки извне. По мнению авторов доклада-отчета, приоритетная поддержка государством восточных земель через систему перераспределения бюджетных доходов должна сохраняться по крайней мере до 2004 г., но и потом они будут зависеть от помощи из западных земель.

В восточных землях, по официальным данным, безработица почти вдвое больше, чем в западных (в 1997 г. — соответственно, около 20 и 11%).

В политической сфере хорошим индикатором различий между обеими частями Германии могут служить результаты голосования избирателей за Партию демократического социализма (ПДС), считающуюся политической наследницей Социалистической единой партии Германии (СЕПГ), игравшей главную роль в политической системе ГДР. Результаты выборов в бундестаг ФРГ, проведенные в 1990, 1994 и 1998 гг., а также в ландтаги восточных земель показывают наличие у значительной части их населения ностальгии о недалеком прошлом, которая не ослабевает, а даже имеет тенденцию к росту. Если в Западной Германии ПДС, стремящейся превратиться из восточногерманской региональной партии в общегерманскую, до последнего времени не удалось преодолеть пятипроцентный барьер ни в одном из избирательных округов, то в Восточной доля голосов, поданных за нее, нигде не опускается ниже 10%. В 1998 г. в новых землях она варьировала от 20,0% в Саксонии до 23,6 в Мекленбурге—Передней Померании, что обеспечило общее повышение по Германии доли голосов за ПДС до 5,1% и право на формирование в бундестаге официальной фракции, насчитывающей 35 депутатов. Можно предположить, что среди причин этих различий существенную роль играют, помимо провалов в социальной политике правящих кругов современной Германии, также и воспоминания избирателей о социальных достижениях прежней ГДР — таких, как отсутствие безработицы, низкая квартплата, создание развитой системы помощи многодетным семьям и матерям-одиночкам, возможность практически почти бесплатного пользования детскими яслями, садами, пионерскими лагерями и т. п.

Есть основания для рассмотрения Восточной Германии в качестве особого макрорегиона, в котором общность коренных проблем развития важнее внутренних различий. Перепад между Восточной и Западной Германией, конечно, будет уменьшаться по мере их интеграции. Но процесс этот длительный: он может занять не одно десятилетие, пока на смену нынешним не придут новые поколения.

Список использованной литературы:

1. Журналы: «Эхо планеты» (1990г.)

«История Германии» (1991г.)

«Новое время» (1989г.)

«Международная жизнь» (1992г.)

2. Учебники: Всемирная история / Гл. ред.: Шевчук.

Новейшая история / Гл. ред.: Данин.

История 1917-1999гг. / Гл. ред.: Левитон.

3. Интернет ссылки:  www. Referat.ru/index.php

www.yandex.ru/index561~00c

www.aport.ru/histor~1c23

Приложение