Глава XIV: Как государь должен поступать касательно военного дела.

Государь не должен иметь ни других помыслов, ни других забот, кроме войны, военных установлений и военной науки, ибо война есть единственная обязанность, которою правитель не может возложить на другого. С помощью военного искусства человек может удерживать власть как рожденным государем, так и достичь власть рожденным простым смертным. Небрежением этим искусством – главная излучина утраты власти.

Государь не сведущий в военном деле, терпит много бед, не пользуется уважением войска и не может на него положиться. Государю следует почаще выезжать на охоту, что бы закалить тело и изучить местность – лучше узнаешь страну и вернее определить способы ее защиты. Государь должен определить способы ее защиты. Государь должен читать исторические труды, изучать действия выдающихся полководцев, разбирать способы ведения войны, победы и поражения. В мирное время не предаваться праздности, а трудиться.

Глава XV: О том, за что людей, в особенности государей, восхваляют или порицают.

Государь, если он хочет сохранить власть, должен приобрести умение отступать от добра и пользоваться этим умением смотря по надобности. Говорят, что один щедр, другой скуп; один жесток, другой сострадателен; этот распутен, тот целомудрен; этот упрям, тот покладист; этот набожен, тот нечестив и т.д. Что может быть похвальнее для государя, нежели соединить в себе все лучшее из перечисленных качеств? Государю следует избегать тех пороков, которые могут лишить его государства, от остальных же – воздерживаться по мере сил, но не более.

Глава XVI: О щедрости и бережливости.

Хорошо иметь славу щедрого государя. Тот, кто проявляет щедрость, что бы слыть щедрым, вредит самому себе. Раз государь не может без ущерба для себя проявлять щедрость, для него лучше примириться со славой скупого правителя. Со временем, благодаря бережливости, не обременяя народ дополнительными налогами, за ним утвердится слава щедрого правителя. Между тем презрение и ненависть подданных – это то самое, чего государь должен более опасаться, щедрость же ведет к тому и другому.

Глава XVII: О жестокости и милосердии и о том, что лучше: внушать любовь или страх.

Государь не должен быть легковерен, мнителен и скор на расправу, во всех своих действиях должен быть сдержанным, осмотрительным и милостивым. Лучше всего, когда боятся и любят одновременно, но надежнее выбрать страх. Государь должен внушать страх так, чтобы, если не приобрести любви, то избежать ненависти. Надо воздерживаться от посягательств на имущество граждан и подданных и на их женщин. Когда государь ведет войско, должен пренебречь, что может прослыть жестоким. Любят государей по собственному усмотрению, боятся – по усмотрению государей, поэтому мудрому правителю лучше рассчитывать на то, что зависит от него, а не от кого-то другого.

Глава XVIII: О том, как государи должны держать слово.

Государь должен следить за тем, что бы с языка его не сорвалась не исполнительного слова. Пусть тем, кто видит его и слышит, он предстанет как само милосердие, верность, прямодушие, человечность и благочестие. Пусть государи стараются сохранить власть и одержать победу, какими бы средствами ни пользоваться, их сочтут достойными и одобрят.

Глава XIX: О том, каким образом избегать ненависти и презрения.

Ненависть государи возбуждают хищничеством и посягательством на добро и женщин подданных. Презрение возбуждают непостоянством, легкомыслием, изнеженностью. Государь может не опасаться заговоров, если пользуется благоволением народа.

Добрыми делами можно навлечь ненависть, как дурными, поэтому государь вынужден отступать от добра ради того, чтобы сохранить государство.

Главная причина гибели императоров была либо ненависть к ним, либо презрение.

Глава XX: О том, полезны ли крепости, и многое другое, что постоянно применяют государи.

Вооружив подданных они будут благодарны, но разоружив подданных, оскорбить недоверием и проявить тем самым трусость. Если государь присоединяет новое владение к старому государству, то новых подданных следует разоружить, исключая тех, кто содействовал завоеванию. Государи возвышают крепости, дабы ими сдерживать крамолу, а так же, чтобы защититься от внезапного врага. Тем государям которые больше боятся народа, нежели внешних врагов, крепости полезны, а тем кто больше боится внешних врагов, чем своего народа – они не нужны. Лучшая из всех крепостей – не быть ненавистным народу: если ты ненавистен народу, ему всегда ему всегда поможет чужеземец. Одобрю тех, кто строит крепости, и тех кто их не строит, но осужу всякого, кто полагаясь на крепость, не озабочен, что ненавистен народу.

Глава XXI: Как подлежит поступать государю, чтобы его почитали.

Величию государя способствует военные предприятия и необычайные поступки. Когда он открыто выступает за одного против другого – это всегда лучше, чем стоять в стороне. Если бесстрашно примешь сторону одного союзника и одержишь победу, то он обязан тебе.

Государь – покровитель дарований, привечать одаренных людей, оказывать почет тем, кто отличился в ремесле или искусстве. Должен побуждать граждан предаваться торговле, земледелию, ремеслом. Чтобы они благоустраивали свои владения, зная, что их не отберут. Должен занимать народ празднествами и зрелищами в подходящих для этого время года. Государь должен иногда участвовать в собраниях и являть собой пример щедрости и великодушия.

Глава XXII: О советниках государей.

Каковы будут советники, хороши или плохи, - зависит от благополучия государей. Если помощник заботится больше о себе, чем о государе, и во всяком деле ищет своей выгоды, он никогда не будет хорошим слугой государю, и тот не сможет положиться на него. Ибо министр, обязан думать не о себе, а о государе.

Глава XXII: Как избежать льстецов.

Государь отличив мудрых людей, должен им одним предоставлять право высказывать все, но только о том, что их спрашивают. Государь всегда должен советоваться с другими, но только, когда желает сам, а не другие. Внимательно выслушивать советы. Добрые советы, кто бы их не давал, родятся из мудрости государей, а не мудрость государей родится из добрых советов.

Глава XXIV: Почему государи Италии лишились своих государств.

В спокойное время они не предусмотрели возможных бед – по общему всем людям недостатку в затишье не думать о буре, - когда же настали тяжелые времена, они предпочли бежать, а не обороняться, понадеялись на то, что подданные, раздраженные бесчинством победителей, призовут их обратно. Способы защиты хороши те, которые зависят от себя самого и от твоей доблести.

Глава XXV: Какова власть судьбы над делами людей и как можно ей противостоять.

Судьба являет всесилие там, где препятствием ей не служит доблесть, и устремляет свой напор туда, где не встречает возражений. Натиск лучше, чем осторожность, ибо фортуна.

Глава: XXVI: Призыв овладеть Италией и освободить ее из рук варваров.

Пусть после стольких лет Италия увидит своего избавителя. С какой любовью приняли бы его жители, пострадавшие от иноземцев. С какой жаждой мщения, верой, слезами. Каждый ощущает, как смердит государство варваров. Так пусть же ваш славный дом примет на себя этот долг с тем мужеством и той надеждой, с какой вершатся правые дела, дабы под селью его знамени возвеличивалось наше отечество и под его водительством сбылось сказанное Петраркой:

Доблесть ополчится на неистовство,

И краток будет бой,

Ибо не умерла еще доблесть

В итальянском сердце.

Этическая концепция Макиавелли

Чтобы понять смысл чьих-либо политических, религиозных и даже художественных высказываний, нужно опираться на ту этическую систему, к которой они принадлежат, поскольку всякое произведение творческой мысли, будь то мысль философа, художника или ученого, имеет дело с нравственностью.

В литературе вопрос об этике Макиавелли, даже когда признают наличие у флорентийского мыслителя этической концепции, часто подменяется вопросом о его идеалах, о принятии или неприятии им определенных нравственных норм, как будто бы существует мораль, пригодная для всех времен и народов. Но отрицание известных норм, сколь бы нигилистическим и ниспровергающим основы оно ни выглядело, всегда вытекает из какого-то этического контекста, и чем более оно обосновано теоретически, тем это очевиднее с точки зрения социальной значимости.

В теоретическом и художественном творчестве Макиавелли вопросы этики выходят на первый план не, потому что он поставил своей задачей их систематическую разработку, — приписывать ему такие цели было бы преувеличением. Но этика составляла начало и конец тогдашней науки, видевшей в истории действие вполне сознательных сил — выдающейся личности человека и над исторической личности бога. Этика, заменяя социологию, социальную психологию, господствовала в экономике и политике, и Макиавелли, внесший, правда, свою лепту в изменение такого положения, был все же сыном своей эпохи. Труды его дают достаточный материал для реконструкции целой этической теории, с оговорками, разумеется, относительно того метода, с которым Макиавелли подходит к этике, ведь по-своему расчленяя изучаемый текст, мы неизбежно что-то теряем.

Центральные проблемы этой теории можно сформулировать так: происхождение и существо морали, ее роль в обществе и в судьбе отдельного человека, система ценностей Макиавелли и логика ее взаимоотношений с действительностью.

О философской основе взглядов Макиавелли или хотя бы о философских тенденциях этих взглядов правомерно было бы говорить после анализа его идей, но поскольку эти тенденции определяют фундамент этики и связаны с вопросом о творческом методе Макиавелли, попробуем дать их предварительную оценку.

Макиавелли обобщает политическую практику в форме размышлений над судьбами лиц, в «Государе» он прослеживает путь некоторых героев от их вступления на политическую сцену до успешного упрочения власти или падения или гибели. В этом смысле можно говорить о художественном образе, воплощенном в этой книге, о мифотворческом порыве макиавеллиевой антропологии, которую венчает личность государя-кентавра. Но это нисколько не отменяет факта, что перед нами произведение, стоящее у истоков политической науки.

Что до противоречивости, часто обнаруживаемой у Макиавелли, то это впечатление вытекает из тесной связи рекомендательных выводов Макиавелли с конкретными примерами и в силу этого непригодности их на все случаи жизни, которую сам автор иногда подчеркивает, ссылаясь на изменчивость обстоятельств. Кроме того, изменчивость и реальные противоречия присущи психологии людей, которая составляет главный предмет внимания Макиавелли. Таким образом, видимая противоречивость мнений великого флорентинца часто скрывает под собой более глубокий общий принцип и вовсе не свидетельствует об оппортунизме.

Макиавелли выводит па сцену природу: «Не думаю, чтобы можно было усомниться в действительном существовании этих потопов, эпидемий и голода, потому что о них сплошь и рядом упоминают все историки, да и ввиду отсутствия памяти о древности, а еще потому, что в этом виден разумный смысл: ведь как природа заставляет многократно сокращаться простые тела и ради их собственного здоровья извергать излишек накопившейся материи, то же и в смешанном теле человечества, когда все области переполняются жителями, так что им негде жить и некуда уйти ввиду повсеместного избытка населения, а человеческие лукавство и злоба дошли до крайности, возникает необходимость очищения мира одним из трех способов, чтобы оставшиеся в малом числе люди после пережитых испытаний стали лучше и жили спокойно».

Какова истинная природа морали? — Это первый вопрос, который принадлежит задать этике Макиавелли. Ответ на него мы находим в следующем отрывке, где Макиавелли прямо говорит о происхождении морали и нравственности. Примечательно, что он, этот отрывок, находится в начале самого фундаментального труда флорентинца — «Рассуждений о первых десяти книгах Тита Ливия» и является отправным пунктом для размышлений о праве и государстве для всего последующего изложения.

«Это чередование форм управления возникло среди людей стихийно: в начале мира, когда обитателей было мало, они жили, рассеявшись по свету наподобие зверей; по увеличении их числа люди стали соединяться вместе и в целях наилучшей защиты начали отличать в своей среде тех, кто был сильнее и храбрее, назначая их предводителями и подчиняясь им. Из этого, с одной стороны, родилось представление о разнице между делами хорошими и пристойными и — с другой, вредными и преступными. Когда кто-либо наносил ущерб своему благодетелю, между людьми возникала ненависть я сострадание, они порицали неблагодарных и почитали тех, кто проявлял признательность. Думая о том, что подобная обида может быть нанесена и им, люди пришли к установлению законов во избежание подобного зла и к назначению наказаний для нарушителей, откуда явилось понятие справедливости. Все это привело к тому, что при избрании государя обращались уже не к самому смелому, а к тому, кто был благоразумнее и справедливее».

Следует подчеркнуть основные моменты, определяющие, по Макиавелли, это «эволюционное» происхождение морали: естественное неравенство людей и их способность к сопоставлению, развитие этих качеств при объединении людей в общество, при появлении новой цели — создания общей силы.

Природный закон по Макиавелли заменяет закон человеческий, он не обладает непреложностью первого, поэтому люди договариваются о наказании за его нарушение, подкрепляя закон силой. Важность этих положений для учения Макиавелли состоит именно в утверждении субъективности человеческих истин и законов (субъективности в силу их «над природного» происхождения, которое ее же и ограничивает своим социальным и общечеловеческим характером).

Требования морали и человеческого закона всегда под угрозой нарушения, если не опираются на материальную силу, Отсюда, в конечном счете, вывод что «все вооруженные пророки одержали победу, все безоружные погибли».

С другой стороны, ум становится подлинной силой в обществе, опирающемся на человеческие законы и общественное мнение, этим, между прочим, объясняется появление у Макиавелли размышлений о значении видимости, обмана в политике, изобретательности вообще.

Введение понятия «сила» позволяет ответить па вопрос, какова, согласно Макиавелли, суть морали, каковы ее смысл и пределы? В соответствии с вышесказанным мораль можно определить как общее выражение ряда сил, действующих в обществе, а именно — идеальных сил, размеры и границы которых зависят от возможностей мнения. Специфика моральных воззрений состоит в том, что они претендуют на безусловную, абсолютную ценность, поскольку отражают общий нравственный опыт людей, общий интерес в отношениях между индивидом и обществом. В этом же заключается их внутреннее противоречие: моральные нормы не обладают материальной силой естественного закона, и у людей есть не одни только общие интересы, поэтому в действительности, где ценности конкурируют между собой, отвлеченные моральные истины не только начинают противоречить друг другу, но и превращаются, если следовать их букве, в собственную противоположность.

Особая сложность заключается в том, что и не следовать букве морали очень трудно, так как моральные принципы, в первую очередь, самые общие и глубокие, становятся сущностью человека, мерой его человечности. С другой стороны, жизнь не подчиняется абстракциям и не создает таких нравственных ситуаций, которые полностью повторяли бы одна другую, В поисках разумного разрешения этого противоречия один из путей, которым идет Макиавелли, возвращает к истокам морали — общему интересу. (Имеются в виду логические истоки, а не мнение большинства.) Право, законы, государство выражают, хотя бы по видимости, этот интерес и составляют его опору. В принципе государственная деятельность должна соответствовать морали более чем любая другая, она может себя мыслить только как конкретное воплощение морали. На деле же во многих случаях необходимость (хотя не только необходимость), как заявляет Макиавелли, заставляет от нес отступать в большой или меньшей степени.

Эта противоречивость видна на примере характеристики наемных солдат, дурные качества которых социально обусловлены: «Государства, если только они благоустроены, никогда не позволят какому бы то ни было своему гражданину или подданному заниматься войной как ремеслом, и ни один достойный человек никогда ремеслом своим войну не сделает. Никогда не сочтут достойным человека, выбравшего себе занятие, которое может приносить ему выгоду, если он превратится в хищника обманщика и насильника и разовьет в себе качества, которые необходимо должны сделать его дурным».

Общество является, по Макиавелли, ареной борьбы страстей, в которой неблагоприятные для общественной жизни, то есть с точки зрения морали, страсти преобладают так, как хаос преобладает над гармонией, если на ее поддержание не затрачивается энергия, если вредным страстям не противостоят усилия самих людей, направленные на укрепление общественной нравственности. Однако эта борьба подчиняется определенным законам, законам природной изменчивости, которые не дают окончательно одержать победу ни одной из сторон — ни добру, ни злу. Возможности людей зависят от понимания ими законов перемен и от умения выбрать образ действия. В неразвращенном обществе невозможно установить тиранию, поэтому попытка стать царем Манлия Капитолииа, не понимавшего, что римское «государство еще далеко от такой подлой государственной формы», была обречена на провал. В то же время «монархическое государство никогда не может достичь свободы, хотя бы государь был уничтожен со всем своим родом: это ведет только к смене одного государя другим». Все определяется состоянием политической «материи» — людей.

Из всех сил, выступающих от имени природы, судьба у Макиавелли — единственная «одушевленная», единственная, которой человек не безразличен; она ближе всех человеку, потому что олицетворяет ту долю непознаваемости, которая присуща вещам ввиду их изменчивости, ввиду невозможности полностью предвидеть результаты поступка, будущее соотношение добра и зла. Одним словом, судьба у Макиавелли — единственная богиня гуманистического пантеона, сохраняющая не одно только художественное значение.

Известнейший образ судьбы создан Макиавелли в заключительных главах «Государя», сюжет которого вообще строится на противоборстве фортуны и вирту, если учесть преимущественно политический характер того и другого понятия у Макиавелли. В знаменитой XXV главе Макиавелли обращается к центральным вопросам своего творчества: о возможности борьбы со стихией судьбы (предстающей здесь в образе бурной реки) и о наилучшем образе действий с этой точки зрения. Что касается первого, то Макиавелли противопоставляет судьбу («фортуна и Бог»!), с одной стороны, и человеческую способность («благоразумно справляться с мирскими делами») — с другой. Вопреки мнению «многих», Макиавелли отказывается признать бессилие последней, хотя, обозревая «великое непостоянство нашего времени», он «отчасти склоняется к их мнению». Но существование, точнее, нравственная потребность в существовании свободы воли («чтобы наша свободная воля не угасла») заставляет Макиавелли постулировать, что «судьба наполовину распоряжается нашими поступками, но другую половину или почти столько оставляет нам».

Относительно наилучшего образа действий Макиавелли приходит к выводу, что наилучшим является тот, который соответствует времени и следует переменчивости судьбы — иногда нужно быть осмотрительным, иногда напористым, но «осмотрительный человек не сумеет действовать напористо, когда придет время, — отсюда его погибель, а измени он свою природу вместе со временем и обстоятельствами, счастье ему не изменило бы».

Из сказанного до сих пор ясно, что Макиавелли не только приемлет насилие, но в некотором смысле выводит из него — путем создания искусственной необходимости все общественное благоденствие. В то же время у него есть и резко отрицательная моральная оценка насилия, например, в приводившейся характеристике наемничества, которое делает войну «частным ремеслом». В государственной жизни  критерий  правомерности  насилия — общественный интерес.  Если устроитель государства действует для общего блага,  он может прибегать к чрезвычайным мерам, ибо «только те насилия заслуживают порицания, цель которых не исправлять, а портить». Но не отбрасывает ли сам Макиавелли этот критерий, когда, увлекшись борьбой с капризной фортуной, советует добиваться успеха чуть ли не любой ценой? Гуманистическая доктрина активности получает  у  него  своеобразное преломление; отвергая даже «достойную» праздность, Макиавелли прямо сокрушается о   распространении   христианства:   «современный образ жизни людей при господстве христианской религии не создает для них необходимости вечной самозащиты, как это было в древности», когда побежденных истребляли или делали рабами. «Наша религия, если и желает нам силы, то больше не на подвиги, а на терпение. Этот новый образ жизни, как кажется, обессилил мир и передал  его  в  жертву   мерзавцам. Когда люди, чтобы попасть в  рай,  предпочитают скорее переносить побои, чем мстить, мерзавцам открывается обширное и безопасное поприще».

С точки зрения расхожих представлений о Макиавелли неожиданным кажется тот факт, что в своих главных сочинениях — и в «Государе» и в «Рассуждениях» он перечисляет моральные качества и идеалы, к которым должны стремиться люди. Нравственные качества, так или иначе, входят в идеал поведения, но Макиавелли подчеркивает, в частности, в XV главе «Государя» их относительность — уже самим подбором в перечислении, ссылкой на происхождение   из      области   мнений,   а   главное — неявным (только в данной главе) сопоставлением двух отправных этических систем, христианства и классической древности, Полемический   задор   Макиавелли   направлен   против первой  как  господствующей. Макиавелли  не   отвергает полностью  христианских добродетелей,   но  именно  они, как выясняется в «Государе», требуют от правителя скорее внешнего почтения, несоблюдение же их не влечет потери государства, напротив, оно часто неизбежно. Несколько  иначе  относится   Макиавелли к нравственным принципам античности, которые его современникам  «кажутся   бесчеловечными»,   но   более  соответствуют   его   представлениям  о   политической   жизни; все это  отразилось на его  отношении к тем или иным нравственным  ценностям.

Главное моральное качество, которое объединяет у Макиавелли все прочие и является самоцелью — к нему Макиавелли наиболее расположен — это честь. Этический смысл чести вытекает из того, что она мыслима только у человека, только в обществе, и проявляется преимущественно в государственных делах. Она продукт мнения, косвенно выражающий зависимость человека от общества. В диалектике понятия чести и других, связанных с ней, — славы, гордости, достоинства, самолюбия, тщеславия — отразилась диалектика морали, совпадения и расхождения интересов индивида и общества.

Отрицательные качества именно тем опасны для государя, что влекут за собой дурную славу. Это качества, которые делают его презираемым — изнеженность, легкомыслие, нерешительность, трусость, низость, особняком стоит жадность, которая навлекает на государя самое опасное со стороны подданных чувство — ненависть, затрагивая собственнические инстинкты людей. Отношение к жадности у Макиавелли двойственное, как и к честолюбию: «Разумеется, желание приобретать — вещь вполне обычная и естественная, и когда люди стремятся к этому в меру своих сил, их будут хвалить, а не осуждать, но когда они не могут и все же добиваются этого любой ценой, в этом ошибка, достойная порицания». Впрочем, честолюбие тоже проявление своего рода страсти к приобретению, приобретению чести, здесь соприкасаются две главные цели людей — «слава и богатство», «У древних авторов существует изречение, что зло причиняет людям боль, а добро приедается, и оба этих чувства дают один и тот же результат...  Природа создала людей таким образом, что они могут желать чего угодно, но не всего могут добиться, и поскольку желание приобретать превышает силы, возникает недовольство тем, чем уже владеют, и неудовлетворенность. Отсюда проистекают перемены в их судьбе, потому что люди частью хотят большего, частью боятся потерять приобретенное, и от вражды переходят к войне, которая губит одно государство и возвышает другое».

Выбор Макиавелли склоняется к принятию ответственности, к «чрезвычайным мерам», в чем и проявляется часто величие души, подкрепляемое «необыкновенной доблестью». Вывод, который здесь напрашивается, такой: Макиавелли не рассматривает нравственный облик деятеля в отрыве от общества, от общественных потребностей, которые формируют этот облик, и одновременно не строит никаких иллюзий относительно современных ему государей.

Для обобщения этических идей Макиавелли обратимся к вопросу об истине. Понятие истины как закона, истины в отвлеченном виде не предполагает временного измерения — истина одна для прошлого, настоящего и будущего, всегда безоговорочно обязательна.

Для нравственной истины временное измерение имеет значение — она утверждает долженствование в настоящем и будущем. Требования нравственности тоже безапелляционны, поскольку они претендуют на истинность, но они не осуществляются неотвратимо ни в настоящем, ни в будущем и потому вступают в противоречие с подлинной истиной, с тем, что есть и будет на самом деле. Если нравственное сознание продолжает настаивать на своей истине, тогда правда превращается в обман.

«Итак, нужно действовать силой, когда предоставляется случай.. . это смелая и опасная игра, но когда принуждает необходимость, смелость считается благоразумием, и в великих делах отважные люди не обращают внимания на опасность, такие предприятия начинаются с опасности, а кончаются наградой, от опасности нельзя освободиться безопасным путем, так что я полагаю, перед угрозой тюрьмы, пыток и казней опаснее бездействие, а не попытки обеспечить безопасность — в первом случае зло очевидно, во втором сомнительно.. .» .

Остается еще раз подивиться умению Макиавелли вложить в несколько строк почти все свои основные идеи. Наметим теперь, хотя бы схематично, отношение взглядов Макиавелли к предшествовавшей этической традиции, в особенности традиции итальянского гуманизма. Пристальное внимание Макиавелли к идеалам античной полисной гражданственности бесспорно, но бесспорен и его скептицизм по отношению к государству — «граду земному», иногда даже в деталях совпадающий с позицией столпа христианского учения Августина. В результате, как это было со многими гуманистами, возникает независимость от того и другого. Общей для всех трех (античность, христианство, гуманизм) идейных систем и сохраняющейся у Макиавелли чертой является преобладание этического подхода, безусловно, плодотворного и необходимого, но недостаточного для правильного понимания событий. Макиавелли пытается преодолеть эту ограниченность, но преимущественно в рамках самой этики, в которых это сделать невозможно. Отсюда проявляющиеся у него иногда пессимизм и сетования на упадок нравов в современной ему Италии.

Этические взгляды Макиавелли близки к гуманистическим, так как опираются на идею достоинства человека, которая, возможно, распространила на все человечество средневековое представление о ценности каждого индивида в своей роли. Новое заключается у Макиавелли в попытках вывести на всеобщее обозрение социальное зло, показать, что не мораль создает общество, а общество мораль. Соответственно не от формы государства и не от правителя зависит «правильное развитие» общества, а от его собственного состояния; эта мысль выразилась у Макиавелли в морализованной форме — в учении о «развращенном» и «неразвращенном» народе, но сочеталась с зачатками представлений о классовой борьбе.

Наконец, по мысли Макиавелли, отличающей новый идейный этап от традиции христианства и в известной мере от гуманизма, хотя пришедшей от последнего — в познании добра и зла заключены возможности преобразования зла в добро, знание зла человек способен использовать не во зло. Связанное с этим у Макиавелли «отрицание» морали означает на деле шаг к высшему, более сознательному пониманию нравственности.

2) Что изменилось в системе Международных отношений с исчезновением   СССР

         СССР был вторым мировым полюсом, определявшим ход международных отношений после окончания Второй мировой войны, поэтому роспуск Советского Союза стал окончанием продолжительного периода биполярного развития мира. Российская Федерация, ставшая государством-правопреемником и право продолжателем СССР, не могла выполнять присущие Советскому Союзу функции одной из опор биполярности, потому что не обладала для этого необходимыми ресурсами.

         Исчезновение СССР как одного из двух определяющих элементов системы международных отношений периода 1945-1991 гг. можно считать завершающим событием послевоенной эпохи. Биполярная структура международных отношений разрушилась. Ялтинско-потсдамский порядок перестал существовать. Это не вызвало глобального катаклизма. Стабильность международной системы в целом сохранилась.

         В международных отношениях начали развиваться тенденции к унификации и сближению бывших социалистических и капиталистических стран, а международная система в целом стала развивать в себе черты «глобального общества». Это процесс был сопряжен с новыми острыми проблемами и противоречиями.

3) Перечислите элементы политического режим

Наиболее принятой классификацией режимов является разделение их на демократические, авторитарные и тоталитарные.

Демократический режим

Демократия означает народовластие, поэтому основу любой разновидности демократической политической системы составляет прямое или косвенное участие народа в осуществлении государственной власти: народ избирает представительные (законодательные) органы власти, участвует в принятии государственных решений (например, путем референдума), а также контролирует в той или иной мере исполнительную власть.

Элементы первичного, родового народовластия принято называть "первобытной демократией".

Тоталитаризм

Тоталитаризм- это политическая система произвола власти .

Наиболее важным механизмом формирования таких политических и социальных порядков, подлинным движителем этого процесса являлись идеологические факторы. Все, что отрицалось идеологическим проектом, подлежало уничтожению, все, что предписывалось им,- непременному воплощению. Занимая центральное место в политических механизмах, идеология превращалась из инструмента  власти в саму власть.

Установление такого идеального строя жестко увязывалось и основывалось на утверждении социальных привилегий определенных групп, что оправдывало любое насилие по отношению к другим общностям граждан. Например, советские коммунисты связывали установление общества «светлого будущего» с определяющей ролью пролетариата, рабочего класса.

В то же время немецкие нацисты вместо класса ставили в центр созидания нового общества нацию, германскую расу, которая должна была занимать центральное место в построении «рейха».

Авторитаризм  

Авторитаризм обычно характеризуется как тип режима, который занимает промежуточное положение между тоталитаризмом и демократией. Однако подобная характеристика не указывает на сущностные признаки явления в целом, даже если четко вычленить в нем черты тоталитаризма и демократии.

Сущностно значимым при определении авторитаризма является характер отношений власти и общества. Эти отношения построены больше на принуждении, чем на убеждении, хотя режим либерализирует общественную жизнь, и уже не существует четко разработанной руководящей идеологии. Авторитарный режим допускает ограниченный и контролируемый плюрализм в политическом мышлении, мнениях и действиях, мирится с наличием оппозиции.

Авторитарный режим — государственно-политическое устройство общества, в котором политическая власть осуществляется конкретным лицом (классом, партией, элитной группой и т.д.) при минимальном участии народа. Авторитаризм присущ власти и политике, но основания и степень его различны.

4) Кому принадлежит идея разделения властей

Идея разделения властей, выдвинутая еще античными мыслителями, была развита в эпоху буржуазных революций (в частности, французским правителем Монтескье) в противовес абсолютизму и феодальному произволу. Зачатки доктрины разделения властей усматриваются уже в трудах выдающихся мыслителей Древней Эллады и Древнего Рима. Среди них можно выделить Аристотеля (384-322 г.г. до н.э), Эпикура ( 341- 270 г.г. до. н.э), Полибия (201-120 г.г. до н.э). Однако авторство принадлежит, бесспорно, двум мыслителям, ставшим в определенной степени провозвестниками революционных перемен в своих странах: англичанину Джону Локку (1632-1704) и французу Шарлю Монтескье (1689-1755).

Ш.Монтескье придал этой концепции вполне завершенный и стройный вид. И, что не менее важно, в его интерпретации концепция разделения властей получила свое отражение и закрепление в конституционных актах, многие из которых сохраняют свое действие и по сегодняшний день.      

Тем не менее, теория разделения властей зародилась во Франции в середине 18 века и была связана, прежде всего, с борьбой крепнувшей буржуазии против феодального абсолютизма, борьбой с системой, тормозившей развитие общества и государства. Появление новой концепции было связано с именем Ш.-Л.Монтескье, человека, известного не только в качестве прогрессивного теоретика, но и как опытного практика государственно-правовой деятельности, понимающего проблемы неэффективного функционирования государственных органов. В своей фундаментальной работе "О духе законов"(1748г.) Монтескье изложил результаты длительного исследования политико-правовых установлений нескольких государств, придя к выводу, что "свобода возможна при любой форме правления, если в государстве господствует право, гарантированное от нарушений законности посредством разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную, которые взаимно сдерживают друг друга". Как видно, цель теории - создание безопасности граждан от произвола и злоупотреблений властей, обеспечение политических свобод.

Конечно же, теория разделения властей возникла не на пустом месте, она явилась логическим продолжением развития политико-правовых идей, возникших в 17 веке в Англии, теория разделения властей стала  частью начинавшей  формироваться теории правового государства. Вообще, принцип разделения властей имеет очень важное значение для правового государства, так как "реализация этого принципа выступает одним из конституционно-организованных проявлений политического плюрализма в государственной сфере, способного обеспечить столь необходимое для цивилизованного гражданского общества правление правового закона и непредвзятое правосудие."