Просвещение

ПРОСВЕЩЕНИЕ

Идейное и общественное движение в странах Ев­ропы и Америки, связанное с общими переменами в условиях жизни под влиянием разложения фео­дальных и утверждения капиталистических про­изводственных отношений, получило распростра­нение в основном в период между «Славной революцией» 1688 г. в Англии и революцией 1789—1799 гг. во Франции. Просвещение оста­вило неизгладимый след в науке, литературе, ис­кусстве, политике («просвещённый абсолютизм»), но главным образом — в истории общественно-политической мысли и общественного движения.

При всём разнообразии мнений большинство мыслителей сходились в его оценке как передово­го, новаторского явления. Например, Иммануил Кант понимал Просвещение как попытку исполь­зовать разум в интересах морального и интел­лектуального раскрепощения личности, а Фрид­рих Энгельс усматривал в нём идеологическую подготовку буржуазных революций.

Среди представителей Просвещения встреча­лись материалисты и идеалисты, сторонники рационализма (признававшие разум основой позна­ния и поведения людей), сенсуализма (считавшие таковой ощущения) и даже Божественного про­видения (уповавшие на волю Бога). Часть из них верила в неизбежный прогресс человечества, дру­гая — рассматривала историю как общественный регресс. Тираноборческие мотивы в творчестве просветителей не мешали большинству из них оставаться противниками насилия и революций. Их индивидуализм поразительным образом ужи­вался с коллективистскими идеями, выдвинуты­ми некоторыми провозвестниками коммунизма.

Как течение общественной мысли Просвеще­ние несомненно представляло собой некое един­ство. Заключалось оно в особом умонастроении, интеллектуальных склонностях и предпочтениях. Речь идет прежде всего о целях и идеалах Про­свещения, таких, как свобода, благосостояние, счастье людей, мир, ненасилие, веротерпимость, а также о знаменитом вольнодумстве, критиче­ском отношении к авторитетам всякого рода, не­приятии застывших догм. Именно разномыслие просветителей, объеди­нённых общими целями и идеалами, явилось предпосылкой исключительной плодотворности их теоретической деятельности. В нескончаемых спо­рах между ними рождались и оттачивались со­временные концепции прав человека и гражда­нина, гражданского общества и плюралистической демократии, правового государства и разделения властей, рыночной экономики и этики индивидуализма. За попытки пренебречь этим на­следием народы многих стран дорого поплатились в XIX и XX вв.

Просветители вовсе не были мечтателями, ви­тающими в облаках. Их духовные запросы и ин­тересы большей частью были тесно связаны со зло­бодневными проблемами жизни. Они отнюдь не чурались общественной деятельности, видя в ней способ повлиять на мнение сограждан и политику правительств. Почти все они поль­зовались известностью как писатели, публицисты, университетские препо­даватели или политические деятели.

Просветители происходили из раз­ных классов и сословий: аристокра­тии, дворян, духовенства, служащих, торгово-промышленных кругов. Раз­нообразны были и условия, в ко­торых они жили. В XVIII в. нивели­рующее воздействие цивилизации едва ощущалось, и народы сильно отличались по уровню экономического развития, политической организации и культурным традициям. Всё это с неизбежностью приводило к различи­ем во взглядах просветителей. В каждой стране просветительское дви­жение несло печать национальной самобытности.

В Англии в XVII—XVIII вв. пос­те революции и гражданских войн сгладились вопиющие противоречия. Развитие парламентариз­ма привело к упрочению правовых форм полити­ческой борьбы. Бурный рост числа и тиражей пе­риодических изданий способствовал повышению культурного и образовательного уровня населения. Стремительно расширявшийся рынок газет, книг, произведений искусства обусловил значительную коммерциализацию культуры, которая освободила творцов от унизительной зависимости от государ­ства, Церкви, меценатов и пр. Эти и многие дру­гие перемены в жизни общества производили ошеломляющее впечатление на иностранцев, ви­девших в Англии образец общественного про­гресса. Не случайно все основные течения анг­лийской общественной мысли подхватывались передовой интеллигенцией в других странах.

Большинство английских просветителей не проявляли склонности к абстрактному теоретизи­рованию. В литературе они предпочитали лёгкие и подвижные жанры, старались облечь свои фи­лософские, экономические и политические идеи в  форму  занимательного рассуждения или  сатирического обличения. Некоторые из них сде­лали блестящую политическую карьеру: напри­мер, граф Шефтсбери был членом парламента, а виконт Болингброк — министром.

На характер английского Просвещения повли­яли также его взаимоотношения с религией и Церковью. Видные его деятели, за редким ис­ключением, придерживались догматов христи­анства. Во многом это объяснялось тем, что Анг­ликанская Церковь не противопоставляла себя Просвещению, а в какой-то мере даже отвечала его идеалу веротерпимости. Это имело далеко иду­щие последствия для культурного развития стра­ны, поскольку позволяло сохранить равновесие между традиционными ценностями, хранитель­ницей которых выступала Церковь, и новатор­скими, которые несло Просвещение.

Все, кто привык рассматривать Просвещение как идеологическую подготовку бур­жуазных революций, с разочарова­нием отметили бы отсутствие в по­литической программе английских просветителей радикальных лозун­гов и боевых призывов. Но это и понятно: большинство полити­ческих целей Просвещения было достигнуто в Англии ещё в начале XVIII в.

В  основных  чертах  политиче­ская программа английского Про­свещения  была сформулирована философом Джоном Локком.  Как и многие мыслители XVII в.,  он считал,  что возникновению госу­дарства предшествовало естествен­ное состояние,  «состояние полной свободы в отношении их действий и в отношении распоряжения сво­им имуществом и личностью»,  а также  «состояние равенства, при котором вся­кая власть и всякое право являются взаимны­ми».   Переход  от  естественного  состояния  к гражданскому обществу был следствием общест­венного договора, который предполагал перерас­пределение лишь властных функций и не влёк значительных перемен в положении людей. Го­сударство должно было руководствоваться тем же «законом природы», который регулировал от­ношения людей в естественном состоянии, и по­этому не могло покушаться на неотчуждаемые права граждан. Локк предусмотрел специальный конституционный  механизм,  не  допускавший превышения государством своих прерогатив. Это разделение государственной власти на законода­тельную, исполнительную и «федеративную» (ко­торая ведала отношениями с другими государ­ствами).  Кроме того, сползанию государства к деспотизму должен был препятствовать принцип законности, согласно которому «ни для одного человека, находящегося в гражданском общест­ве, не может быть сделано исключения из за­конов этого общества». Взгляды Локка в значительной мере воплоти­лись в политическом строе Англии первых десяти­летий после революции 1688 г.: были закреплены основные права и свободы граждан, представитель­ное правление, религиозная терпимость, неприкос­новенность собственности. Тем самым обеспечива­лись правовые предпосылки благоприятных перемен в общественном развитии, включая рост предпри­нимательской активности, повышение благосостоя­ния, дальнейшую демократизацию государственно­го и общественного строя. Всё это в полной мере соответствовало целям просветителей.

Поэтому их внимание было приковано не столь­ко к политике, сколько к частной жизни граждан. Это отразила этика английского Просвещения, так­же в основных чертах разработанная Локком. По­нятия добра и зла он выводил из ощущений удо­вольствия или страдания (в физическом и духовном смысле). Поскольку люди, считал Локк, соотносят эти понятия с требованиями повседневной жизни, то и правила, регулирующие их отношения, долж­ны отличаться удобством, целесообразностью и по­лезностью. Таковыми, например, являются запове­ди, изложенные в Нагорной проповеди.

В утилитарной этике английского Просвещения звучал и мотив личного преуспевания. Локк под­чёркивал: «Мы рождаемся на свет с такими спо­собностями и силами, в которых заложена воз­можность освоить почти любую вещь и которые, во всяком случае, могут повести нас дальше того, что мы можем себе представить; но только упраж­нение этих сил может сообщить нам уменье и ис­кусство в чём-либо и вести нас к совершенству». Просвещение способствовало закреплению в харак­тере англичан таких черт, как предприимчивость, изобретательность, практицизм.

Выступая в защиту индивидуальных прав и сво­бод, английское Просвещение безусловно призна­вало и право каждого человека преследовать свой частный интерес. Большое влияние в этом от­ношении оказало учение философа XVII в. Томаса Гоббса об эгоистической природе человека, кото­рое послужило основой этики себялюбия, или ра­зумного эгоизма. Один из её создателей Бернард Мандевиль считал, что поведение людей является производным от себялюбия. Последнее представляет собой не что иное, как чувство самосохранения, побуждающее человека вести борьбу за жизненные средства, против сил природы и противостоящих ему интересов других людей. Из деятельности, на­правленной на самосохранение, Мандевиль выводил и пороки эгоизма, рассматривая их как величай­шее благо для общества в целом. В своей «Басне о пчёлах» он проиллюстрировал эту мысль множест­вом примеров из повседневной жизни. Его пара­докс «Пороки частных лиц — благо для общест­ва» отражал реальности рыночной экономики.

Как ни соблазнительна была эта апология эго­изма, всё же она не вселяла в англичан уверенно­сти в том, что стремление к личному преуспеванию не приведёт к саморазрушению общества. Просве­щение столкнулось со сложной этической проблемой: как погасить разрушительную инерцию эго­изма? Как обеспечить порядок в индивидуалисти­ческом обществе? Английские просветители сдела­ли многое, чтобы решить эту проблему не только теоретически, но и практически.

Они не закрывали глаза на общественное нера­венство людей, сводя его, как это делал Шефтсбери, к противоположности между «просвещёнными» верхами и невежественными низами. Источником опасности являлись как заносчивость одних, так и зависть других. Выработанные просветителями спо­собы «социализации эгоизма» заключались в том, чтобы направить в полезное для всего общества русло научного и художественного творчества, эко­номического развития активность верхов и в то же время приобщить к ценностям Просвещения тех представителей низов, которые своим усердием, по­знаниями, гражданскими поступками или богатст­вом доказали способность их воспринять.

Во многом благодаря усилиям просветителей была создана рациональная модель отношений меж­ду людьми в практической жизни, соответствующая роли и значению гражданского общества. Одними из важнейших достоинств человека признавалась его способность к общению, сотрудничеству с дру­гими, участию в коллективной созидательной дея­тельности. Вошли в моду членство в клубе или масонской ложе, посещение политических собраний или встреч по интересам (например, в кафе). Де­тально разработанный кодекс правил поведения человека в обществе отразила английская художе­ственная литература XVIII в.

Просветители во многом преуспели в стремле­нии привить широким слоям населения Англии свои ценности и идеалы. Значение этого в полной мере проявилось в ходе социально-политических бурь, пронёсшихся над Европой в конце XVIII — начале XIX в. Англия оказалась островком стабиль­ности, сумевшим избежать революций и граж­данских войн. Общие ценности, а также этика политического компромисса, разработанная, на­пример, в трудах Болингброка, оказались более надёжным средством умиротворения общества, чем принудительная дисциплина, поддерживаемая си­лой. В этом и заключается один из основных уро­ков английского Просвещения.

Особое место занимает просветительское движе­ние в Шотландии. История общественной мысли в Шотландии XVIII в. — это история мучительных поисков выхода из унизительного положения, в котором, по убеждению многих просвещённых шот­ландцев, оказалась их родина. Продолжать ли по­литическую борьбу за восстановление независимо­сти или же служить отечеству, содействуя его экономическому, социальному и культурному про­цветанию? Философ Эндрю Флетчер, «отец» шот­ландского Просвещения, дал толчок формированию новой гражданской этики, обосновывавшей иные, альтернативные войне и политике, методы испол­нения гражданами своего долга перед отечеством.

Просвещение в Шотландии опиралось на мощ­ный интеллектуальный потенциал, которым рас­полагали в середине XVIII в. университеты Эдин­бурга, Глазго и Абердина. Среди преподававших там замечательных учёных выделяется философ, историк, экономист Дэвид Юм. Откликаясь на ду­ховные запросы шотландского общества, он обос­новал мысль о том, что добродетель гражданст­венна по своей сути, ибо добро — это всё, что полезно людям.

Юма, конечно же, волновала судьба Шотландии, её культурных традиций в едином британском го­сударстве. Это наложило отпечаток на его рассуж­дения об этике взаимоотношений гражданина с обществом и государством. Юм считал, что взаи­моотношения возникают из тяги людей к взаимно­му общению, а также из-за их полезности, посколь­ку они увеличивают возможности удовлетворения потребностей людей. И прежде всего они призва­ны обеспечить политическую стабильность, от ко­торой зависит всякая упорядоченная жизнь. Имен­но в интересах стабильности государство и общество должны признавать всё многообразие взглядов и убеждений граждан, обусловленное их индивиду­альным опытом. Современное общество Юм рассматривал как плюралистическое, основанное на сложном разделении труда и различиях в положе­нии людей, которые вследствие этого различаются и своими представлениями о нравственности и справедливости. По мнению Юма, не может быть стабильным общество, не уважающее многообразия социальных и региональных различий между людь­ми. В равной мере не может быть добродетельным и гражданин, не признающий, что его личное бла­гополучие в конечном счёте связано с благополу­чием всего общества.

На шотландское Просвещение большое влия­ние оказала деятельность Философского общест­ва в Эдинбурге, объединявшего лучшие умы того времени. Его секретарём был Юм, а одним из членов — философ и экономист Адам Смит. Этот выдающийся теоретик товарно-денежных отноше­ний стал их горячим защитником и активным пропагандистом во многом по морально-этическим соображениям. Смит считал, что именно рынок освободил человека от отупляющей системы за­висимости при феодализме. По его мнению, лю­ди воспитывают в себе чувство справедливости и вырабатывают навыки цивилизованного общения, лишь находясь друг с другом в отношениях про­изводителя и потребителя. Общество мыслилось ему гигантской мануфактурой, а разделение тру­да — всеобщей формулой сотрудничества людей в интересах «богатства народов» (так назывался его основной экономический труд). В своей тео­рии Смит отводил рынку ту же функцию, кото­рую английские просветители отдавали правово­му государству или цивилизованному общению, — функцию социализации эгоизма.

Но место гражданина в системе Смита зани­мал «экономический человек», моральная свобода которого была обусловлена его ролью в экономи­ческой жизни. Тем самым шотландское Просве­щение поставило новый и чрезвычайно важный вопрос о мотивах и стимулах хозяйственной дея­тельности. Согласно Смиту, главнейшим из них является своекорыстный интерес. Но преследовать его человек может, лишь оказывая услуги дру­гим людям. Поэтому каждый отдельный человек, хотя и заботится только о своих интересах, не­вольно содействует общественной пользе, или, по словам Смита, «он невидимой рукой направляет­ся к цели, которая совсем не входила в его на­мерения... Преследуя свои собственные интересы, он часто более действенным образом служит ин­тересам общества, чем тогда, когда сознательно стремится делать это».

Интерес просветителей к экономической тео­рии отражал общее повышение престижа хозяй­ственной деятельности. Однако в шотландском обществе длительное время сохранялось недове­рие к свободной игре рыночных сил. Многие представители просвещённой элиты воспринима­ли их как разрушительную стихию, обуздать ко­торую было призвано государство. Не кто иной, как Смит, воспевший преимущества рынка, вы­ражал опасение, что экономические законы, накоторых основываются отношения производителей и потребителей, могут привести к социальной и нравственной деградации наёмных рабочих. В такое состояние, — писал он, — должны неиз­бежно впадать трудящиеся бедняки... если толь­ко правительство не приложит усилий для пред­отвращения этого».

Потребовалось время, чтобы шотландские про­светители избавились от страха перед рыночной стихией. Новое их поколение, вступившее в пору зрелости-ближе к концу XVIII в., уже не упо­вало на поддержку правительства или парламен­та. Для них образцом гражданского поведения являлся специалист в какой-либо области профес­сиональной деятельности, знания и усердие ко­торого приносили обществу ощутимую пользу.

Общественно-политическая жизнь Фралции в XVIII в. характеризовалась большой инерцией привычек и традиций, унаследованных от фео­дального прошлого. Влиятельные общественные слои сопротивлялись новым веяниям, которые несло с собой Просвещение. В борьбе с ним про­светители не могли в полной мере опереться ни на общественное мнение, ещё не вполне сфор­мировавшееся, ни на правительство, подчас от­носившееся к ним с нескрываемой враждеб­ностью. Поэтому во Франции просветители не имели такого влияния в обществе, как в Анг­лии и Шотландии, где цели и идеалы Просве­щения вошли в плоть и кровь национальной культуры. Во Франции уделом просветителей было своего рода «отщепенчество», порождавшее в их среде политический радикализм и месси­анские настроения.

Большинство видных деятелей просветитель­ского движения Франции подвергались преследо­ваниям за свои убеждения. Дени Дидро побывал в заключении в Венсенском замке, Вольтер (на­стоящее имя — Франсуа Мари Аруэ) — в Басти­лии. Клод Гельвеций из-за нападок был вынужден отречься от своей книги «Об уме». По цензурным причинам не раз прерывалось печатание знамени­той «Энциклопедии», выходившей в свет отдель­ными томами в течение 1751—1772 гг. Всё это заставляло просветителей облекать свои мысли в оболочку абстрактных теорий, недоступных по­ниманию широкой публики.

Французское Просвещение испытывало сильное влияние аристократической культуры. Это прояви­лось в утончённости и изысканности литературных произведений, составивших его славу. У аристо­кратии просветители заимствовали и салонную фор­му общения. Атмосфера избранности, царившая в салонах, усилила склонность французских просве­тителей к отвлечённому теоретизированию.

Французское Просвещение во многом исходи­ло из идей философов XVII в. Рене Декарта и Локка. Согласно разработанному Декартом рацио­налистическому методу познания, истина должна чётко и ясно усматриваться человеческим разу­мом. Немало последователей во Франции нашло учение Локка об обществе и государстве.

Постоянные конфликты с властями создали французским просветителям репутацию потрясателей основ и радикалов. На самом деле в своих конституционных воззрениях многие из них не шли дальше принципов английского Про­свещения. Вслед за Локком идею разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную разрабатывал Шарль Монтескьё. При этом он выступал не просто за разграничение функций между органами государственной влас­ти, а за разделение властей как политических сил, каждая из которых могла бы реально слу­жить противовесом другой. Монтескье трудно признать радикалом ещё и потому, что он ощу­щал пределы, в которых только и возможно изменить общество и государство. Он считал, что «дух законов» того или иного народа определя­ется совокупностью объективных предпосылок: климатом, характером почвы, размерами терри­тории, ландшафтом, образом жизни народа, ре­лигией, численностью населения, формами хо­зяйственной деятельности и др.

То же касается и шумных конфликтов про­светителей с Католической Церковью. Её идеоло­гическая жёсткость, не допускавшая отступления от догматов вероучения, исключала возможность компромисса наподобие того, какой сложился меж­ду Англиканской Церковью и Просвещением в Анг­лии. В этих условиях свойственное большинству просветителей признание факта Божественного творения мира приобрело антицерковный оттенок, а критика религиозных догм, даже самая умерен­ная, — ореол отчаянной смелости. Как известно, Вольтер, имея в виду Церковь, часто заканчивал свои письма к друзьям призывом: «Раздавите га­дину!». Но тот же Вольтер утверждал, что рели­гия необходима как опора морали: «Вера в Бога, вознаграждающего за добрые поступки и наказы­вающего за дурные, а также прощающего неболь­шие проступки, является для человеческого рода самой полезной верой».

Десятилетия бесплодной оппозиции вызвали глубокое разочарование просветителей. Среди них усилилось стремление к переоценке ценностей, повлекшее глубокое размежевание в их рядах. Часть просветителей сохраняла надежды на со­трудничество с властями в решении конкретных проблем управления страной. Среди них выделя­лась группа экономистов-физиократов (от греч. «физис» — «природа» и «кратос» — «власть»), во главе которых стоял Франсуа Кенэ. Он счи­тал, что земля есть единственный источник богат­ства и только земледелие умножает его. Поэтому он выступал за поощрение класса земледельцев, прежде всего богатых фермеров. «В деревни сле­дует привлекать не столько людей, сколько богат­ство (т. е. капитал. — Прим. ред.)», — подчёр­кивал Кенэ. Добивался он и реформы налоговой системы, лежавшей тяжким бременем на про­изводителях. Надежды на подъём сельского хо­зяйства он связывал также со свободой внутрен­ней и внешней торговли. Попытку осуществить эту программу реформ предпринял другой представитель школы физио­кратов — Анн Робер Тюрго. В 1774 г. молодой король Людовик XVI назначил его генеральным контролёром (министром) финансов. Тюрго ввёл свободную торговлю хлебом и мукой, добился упразднения средневековых цехов и гильдий, приступил к коренной реформе налогообложения. Но сопротивление придворных кругов, дворянст­ва и цеховой верхушки свело на нет все его уси­лия. Отставка Тюрго в 1776 г. предрешила и судь­бу его реформ.

Сознание недостижимости целей Просвещения в рамках существующего строя побудило многих просветителей замкнуться в непримиримой оппо­зиции. Их протест порой принимал форму атеиз­ма, резкой критики религии и Церкви, харак­терных для плеяды философов-материалистов середины столетия: Дидро, Поля Гольбаха, Гель­веция и др. Иногда он проявлялся в идеализа­ции прошлого, например республиканского строя античных государств. Жан Жак Руссо противо­поставлял их прямую демократию всем формам представительного правления, включая и англий­ский парламентаризм. «Всякий закон, — писал он в трактате "Об общественном договоре", — если народ не утвердил его непосредственно сам, недействителен... Английский народ считает себя свободным: он жестоко ошибается. Он свободен только во время выборов членов парламента: как только они избраны — он раб, он ничто... В древ­них республиках и даже в монархиях народ ни­когда не имел представителей; само это слово было неизвестно».

С именем Руссо связан новый этап в разви­тии просветительского движения Франции — ра­дикальный пересмотр некоторых его фундамен­тальных целей и идеалов. Радикализм самого Руссо коренился в его этических воззрениях. В противоположность философам, считавшим себя­любие и эгоизм совместимыми с общественным благом, он требовал подчинения личности благу общества. Руссо писал: «Всякий человек добро­детелен, когда его частная воля во всём со­ответствует общей воле». Добиться этого соответ­ствия он предлагал политическими методами. В стремлении Руссо связать мораль с политикой ясно различим зародыш тоталитарных теорий позднейшего времени.

Руссо разделял общую веру просветителей в природу как гармоническую систему, частью ко­торой был человек. Но в отличие от них он был убеждён, что сам человек разрушил это «естест­венное состояние» и окружил себя противореча­щими закону природы учреждениями. «Исчезло равенство, появилась собственность... — писал Руссо, — и обширные леса превратились в ра­дующие глаз нивы, которые надо было орошать человеческим потом и на которых вскоре были посеяны и выросли вместе с урожаем рабство и нищета». Цивилизация настолько изменила лю­дей, что отказаться от неё они уже не могут. Но если нельзя вернуться к «естественному состоя­нию», то ещё можно, устранив чрезмерное нера­венство, восстановить утраченные добродетели. Сделать это не просто, потому что на страже не­равенства стоит деспотизм. Требуется сила, что­бы его низвергнуть: «Восстание, которое приводит к убийству или свержению с престола какого-нибудь султана, — это акт столь же закономер­ный, как и те акты, посредством которых он только что распоряжался жизнью и имуществом своих подданных».

Эта мысль вдохновляла поколение революци­онеров конца XVIII в., которое разделяло также отвращение Руссо к себялюбию и эгоистической морали, а вместе с ним — и ко всему строю, основанному на свободной игре рыночных сил. Критикуя средневековую регламентацию торгово-промышленной деятельности, Руссо не одобрял и свободу торговли. Он считал, что государство должно направлять торговлю и промышленность в соответствии с общим благом, следить за пра­вильным распределением продуктов питания, де­нег, товаров. Отрицательное отношение к свободе торговли имело у Руссо этическое обоснование. Он считал, что торговля, равно как и другие дос­тижения цивилизации — богатство, наука, искус­ства, способствует порче нравов. Стремясь возро­дить утраченные добродетели, он объявлял их основным носителем «народ», трудящиеся низы общества, поскольку они меньше всего подверг­лись пагубному воздействию цивилизации и по­этому в наибольшей мере сохранили нравствен­ное здоровье.

Так как простодушный народ не способен по­нять, в чём заключаются его истинные интере­сы, то ему нужен мудрый правитель, предначерта­ния которого воплощаются в законах и политике государства. От этой мысли Руссо — один шаг до оправдания революционной диктатуры «во имя народа».

Многообразие путей, которыми шло француз­ское Просвещение, сделало его уникальной лабо­раторией человеческой мысли. Именно там истоки многих основополагающих идей либерализма, социализма и коммунизма, столь повлиявших на мировое развитие в XIX—XX вв.

Просвещение в Германии представляло собой сложное и противоречивое явление уже в силу по­литической раздробленности страны и разнообра­зия местных условий. Распространению новых вея­ний способствовала интенсивная культурная жизнь провинций. Монархи мелких государств, не имея возможности утвердить свой авторитет великодер­жавными методами, стремились прославиться ме­ценатством. Почёт, которым была окружена в Гер­мании французская культура, также способствовал проникновению просветительских идей.

Один из парадоксов немецкого Просвещения заключался в том, что оно нередко получало импульсы со стороны правящих верхов. В Прус­сии инициатором публичного обсуждения его про­блем выступил сам король Фридрих Великий. Не без старания властей одной из характерных черт немецкого Просвещения стал его преиму­щественно теоретический характер. Однако в его активе числились и практические дела. В Прус­сии просветители не только разработали важную реформу образования, но и добились осуществле­ния её. В результате была расширена сеть на­чальных школ и создана система профессиональ­ного обучения ремёслам, сельскому хозяйству, торговле и государственной службе. Утилитарный характер этой реформы во многом объяснялся тем, что просветительское движение в Пруссии черпало приверженцев главным образом из сре­ды государственных служащих: армейских офи­церов, дипломатов, чиновников, преподавателей учебных заведений.

На фоне общей робости просветительской мыс­ли в Германии смелостью и последовательностью отличались воззрения Канта. Он подвёл итог тео­ретическим исканиям эпохи Просвещения. Осо­бенно значителен его вклад в разработку концеп­ции правового государства. Назначение последнего Кант видел не в заботе о практических потреб­ностях членов общества, а в поддержании режима справедливости между ними. Гражданами такого государства, по его мнению, являются морально полноценные люди, которые не нуждаются в опе­ке со стороны кого бы то ни было. «Правление отеческое, — писал он, — при котором поддан­ные, как несовершеннолетние, не в состоянии различить, что для них действительно полезно или вредно... такое правление есть величайший деспотизм». Заключая общественный договор, люди не жертвовали своей свободой, а лишь соз­давали правовые условия для более надёжного и упорядоченного пользования ею. Гарантию от деспотизма Кант видел не в формах правления (республика, монархия), а в разделении законо­дательной и исполнительной власти. Он допус­кал, что при любой форме правления часть гра­ждан будет недовольна политикой правительства и будет стремиться её изменить. Но их действия не должны нарушать законы, дискредитировать государство или вообще его разрушать. Кант обос­новал правовые формы и методы борьбы за из­менение государственного и общественного строя, которые предполагают путь постепенных реформ и исключают грубое насилие.

Глубиной и оригинальностью отличалась эти­ческая концепция Канта. Он выступил против утилитаризма современной ему просветительской мысли. Представление, что добрые дела можно совершать лишь с задней мыслью, в расчёте на успех или награду, Кант отвергал как радикаль­ное зло, так как такая нравственная установка требует от человека приспособления к обсто­ятельствам, из которых самое важное — отно­шение к нему власть имущих. Поэтому эгоизм, даже разумный, толкает бесправные низы об­щества к раболепию, неуверенные в своём зав­трашнем дне «средние слои» — к лицемерию, упоённые властью верхи — к беззастенчивости.

Этому принципу Кант противопоставлял импе­ративное истолкование нравственности: «Посту­пай так, чтобы ты всегда относился к человече­ству и в своём лице, и в лице всякого другого так же, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству». Объявляя лич­ность самоцелью общественной организации, Кант боролся с представлениями, широко рас­пространёнными в Пруссии, об оправданности безоговорочного подчинения личности государ­ственным интересам.

Французская революция и вызванные ею соци­ально-политические катаклизмы на рубеже XVIII— XIX вв. на европейском континенте похоронили веру просветителей в возможность постепенного не­насильственного прогресса. По отношению к этим событиям просветительское движение быстро поли­тизировалось и раскололось на отдельные противо­борствующие группировки и течения. Кризис Про­свещения усугубила консервативная критика его целей и идеалов за то, что они внесли в умы лю­дей путаницу, а в общество — смуту, нарушившие естественное, органичное развитие стран и народов. От этих ударов Просвещение уже не оправилось. Оно внезапно сошло со сцены, заставив потомков ломать голову над вопросом: так в чём же заклю­чалось его историческое предназначение?