Речевые характеристики героев поэмы «Мертвые души» Н. В. Гоголя

План.

I. Введение.                                                                                          Стр.2-5

II. Основная часть.

Речевые характеристики героев поэмы «Мертвые души»              Стр.6-30

1)     Речевая характеристика Манилова.                                   Стр.6-8

2)     Речевая характеристика Собакевича.                                Стр.8-11

3)     Речевая характеристика Коробочки.                                 Стр.11-12

4)     Речевая характеристика Ноздрева.                                    Стр.12-14

5)     Речевая характеристика Плюшкина.                                 Стр.14-16

6)     Речевая характеристика Чичикова.                                   Стр.17-24

7)     Речевые характеристики второстепенных                        Стр.25-30

     персонажей.

III. Заключение.                                                                                  Стр.31-32

IV. Сноски.                                                                                          Стр.33-38

V. Список использованной литературы.                                          Стр.39

I. Введение.

Каждый художник- это целый мир, драгоценный кладезь художественного и душевного человеческого опыта.

Н.В.Гоголь - один из самых удивительных и своеобразных мастеров художественного слова. Это – великий мастер глубокого взгляда на жизнь. Его мир необыкновенно своеобразен и сложен, его язык и манера в изображении портрета стали обиходными, его сатира приняла не только обличительный, но и исследовательский характер. Все создания Гоголя – это мир его грез, где все или чудовищно ужасно или ослепительно прекрасно.

У каждого художника есть произведение, которое он считает главным делом своей жизни,- произведение, в которое он вложил самые заветные думы, свое сердце. Таким главным делом жизни Гоголя явились «Мертвые души». «Мертвые души» были по-своему идейно-художественному своеобразию невиданным явлением в русской литературе. Пафос этого произведения - юмор, смотрящий на жизнь, «сквозь видимый миру смех и незримые, неведомые ему слезы»¹. Художественные обрисовки и речевые характеристики раскрывают героев со всех сторон, показывают их внешность, их поступки.

 Семнадцать лет были отданы работе над «Мертвыми душами». Это были годы особой важности в жизни Гоголя. Однако, сколько бы ни было велико значение поэмы, нет нужды противопоставлять ее другим произведениям писателя. Без «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и «Миргорода», «Петербургских Повестей» и «Ревизора» не было бы «Мертвых душ». Гоголь был убежден, что в условиях современной ему России идеал и красоту жизни можно выразить только через отрицание безобразной действительности. Именно это противоречие было основным для его собственного творчества и особенно для замысла «Мертвых душ», в которых полнее всего проявилась могучая сила гоголевского реализма. Все это позволило создать широкую панораму русской жизни и раскрыть ее внутренний «механизм». Писатель как бы входит внутрь того мира, в котором живут его герои, проникается их интересами, исследует их характеры и возможности.

Его произведения проникнуты болью за то искажение, которому подвергается духовный облик человека в мире душевладельцев, «мертвых душ». Трагизм «Мертвых душ» - в столкновении авторского идеала с пошлой действительностью. Мерзостям крепостнической действительности автор противопоставляет свою мечту и веру в великое будущее родной страны, веру, осветившую холодные, бездушные характеры, встающие перед нами со страниц его творчества. Гоголь объединяет в повествовании два потока. С одной стороны он узкий пошлый мирок включает в большой мир,  с другой стороны – он вводит в малый мирок  лица и мотивы из большого мира. Два мира – пошлый мир душевладельцев и душеторговцев и мир народный, однако, не только чуждые друг другу,- они связаны античеловеческой связью. Смех писателя и его слезы – единый мир души великого писателя, безгранично любившего свою родину и верившего в ее великое будущее.

Ярче всего это выразилось в единстве стиля и языка поэмы. А язык Гоголя, действительно, полон жизни и оригинальности. Это живой язык разных слоев российского населения. Речь гоголевских героев всегда своеобразна и характерна. Манилова не спутаешь с Ноздревым или Собакевичем.  Словом, Гоголь создает характеры своих персонажей не меньше, чем их действиями и описанием. Слово Гоголя, обращенное в пространство,- это слово «святой правды» и живая картина той  всероссийской мерзости. Каждая фраза Гоголя выражает законченную мысль. Образы героев выписаны с точным ощущением жизненной правды. Все, что происходит с героями поэмы, – это еще не только предыстория характера. В эпопее с «мертвыми душами» наиболее ярко раскрываются их энергия и изобретательность.

И одним из высших достижений индивидуализации героев « Мертвых душ» является их речевая характеристика. Каждый герой говорит своим, присущим лишь ему языком, являющимся блестящим показателем его характера, уровня культуры и интересов.

Цель реферата: изучение речевых характеристик героев произведения. Задачи: 1) посмотреть как при помощи речевых характеристик раскрываются индивидуальность и характер героев, их поведение в той или иной   ситуации, 2) проследить, как с помощью речевых характеристик  раскрывается могучая сила гоголевского реализма.

 Впервые в истории отечественной литературы Гоголь придумал сатире аналитический, исследовательский характер. В изложенном ниже тексте реферата прослеживается нить раскрытия при помощи речевых характеристик внутреннего «механизма» поэмы, т.е. того мира, в котором живут его герои, их интересов и  характеров.  

Меня  эта тема заинтересовала потому, что одним из высших достижений индивидуализации героев «Мертвых душ» является их речевая характеристика. Поэма написана свыше ста лет назад, но и в наши дни мы используем речевые обороты того или иного героя поэмы. Так к человеку слишком навязчивому  и приторно – любезному мы можем применить термин маниловщина, грубияна сопоставить с Собакевичем. Речевые характеристики героев усиливают восприятие ими изображаемых противоречий жизни. Другими словами, изучение речевых характеристик героев произведения актуально, так как только через речь наиболее полно раскрывается их характер и их индивидуальность.

Работая над рефератом, я использовал ряд книг: книга С.Машинского «Мертвые души» Н.В.Гоголя раскрывает историю произведения, его идейный замысел, особенности языка и стиля, а также особенности речевых характеристик; книга Е.С.Смирновой-Чикиной поэма Н.В.Гоголя «Мертвые души» раскрывает талант и мастерство Гоголя в создании образов; книга П.К.Боголепова «Язык поэмы Н.В.Гоголя  «Мертвые души» раскрывает глубокую идейность произведения, любовь писателя к родине, его беспощадный смех, галерею бессмертных образов, речевые характеристики  героев;  книга «Н.В.Гоголь в русской критике и воспоминаниях современников» раскрывает  критический и обличительный характер гоголевского реализма, способного ставить главные, коренные вопросы общественной жизни России; книга Ю.М.Лотмана «В школе поэтического слова » представляет нам мир Н.В.Гоголя, учит нас понимать его творчество, думать и анализировать произведение, понимать героев, воспринимать их речевые характеристики.    

II. Основная часть.

РЕЧЕВАЯ  ХАРАКТЕРИСТИКА  ОБРАЗОВ.

1.Речевая характеристика Манилова.

Речь прекраснодушного Манилова, «исключительно любезного и учтивого человека»², отличается теми же качествами. Манилов сентиментален. Его же­на, Лизонька, подстать мужу: она нежна и мила в об­ращении и является типом, дополняющим и углубляю­щим образ Манилова. Между ними подлинно идилли­ческие отношения. Их чувствительная, не остывшая за восемь лет любовь выражается в одной полной идиллической нежности фразе: «Разинь, душенька, свой ротик, я тебе положу этот кусочек»³.  Манилов весьма предупредителен по отношению к приглашённому им и «осчастливившему» его своим приездом Чичикову. Доказательством его любезности и предупредительности к Чичикову служит и его речь. Прежде всего слащавая любезность к гостю выраже­на в следующих словах: «Вот вы, наконец, и удосто­или нас своим посещением»⁴. Далее учтивость Мани­лова подчёркивают слова: «извольте», «позвольте», «из­вольте проходить вы», «вы изволили выразиться»; «позвольте мне вам представить жену мою»;  «позволь­те вам этого не позволить» и др.. Ту же чёрту выражает любезное, дважды сказан­ное приглашение к 'обеду: «прошу покорнейше», «по­корнейше прошу» и извинение за свой простой обед: «вы извините, если у нас нет такого обеда, какой на паркетах»⁵, и т. д.. Излишняя любезность и чувствительность Мани­лова, переходящие в приторную сентиментальность, находят своё излияние в ряде знаменитых его выска­зываний: «доставили наслаждение... майский день... именины сердца»; «чувствуешь... духовное на­слаждение»; «хотел 'бы доказать... сердечное влечение, магнетизм души»⁶. Анализируя речь Манилова, В. В. Виноградов справедливо замечает: «Для Манилова речь - это чистая поэзия, ис­кусство для искусства. Поэтому он, не смея  понять слов Чичикова в прямом смысле, «ничуть не затруд­нился»⁷.

Он спрашивает Чичикова: «Может быть, здесь... в этом, вами сейчас выраженном изъяснении... скрыто другое... Может быть, вы изволили выразить­ся так для красоты слога?»⁸. На этом фоне становится естественным то восхи­щение, которым проникся Манилов, слушая Чичикова. Когда Чичиков блеснул высшими формами официаль­но-риторического стиля: «Обязанность для меня — де­ло священное, закон. Я немею перед законом», — ав­тор не упускает случая подчеркнуть восхищение Ма­нилова: «Последние слова понравились Манилову, но "в толк самого дела он всё-таки никак не вник...».⁹ Сравнить также: «Манилов, обворожённый фразою, от удовольствия только потряхивал одобрительно го­ловою, погрузясь в такое положение, в каком нахо­дится любитель музыки, когда певица перещеголяла самую скрипку и пискнула такую тонкую ноту, какая не в мочь и птичьему горлу». Желание быть приятным часто выражается в ряде преувеличенных комплиментов в адрес гостя: «Слу­чай мне доставил счастие, можно сказать, редкое, об­разцовое, говорить с вами и наслаждаться приятным вашим разговором»; или: «Я бы с радостью отдал по­ловину всего моего состояния, чтобы иметь часть тех достоинств, которые имеете вы»¹⁰. То же любезно-сентиментальное отношение Манилов проявляет и к знатным сановникам. Отсюда по­нятны и характеристики, данные им: вицегубернатор-«милый человек», полицеймейстер - «приятный человек», жена его - «прелюбезнейшая женщина». Манилов учтив и вежлив даже с приказчиком, которого величает любезный, и с Селифаном, которо­му говорит вы. В нём сентиментальность сочетается с претензиями на культуру и с неумением, в силу своей безалаберности, бесхозяйственности, их осуществить.Это сказывается и в его «аглицком» саде, и в мебели, и в подсвечнике, и в книге, и в организации воспитания своих детей (у них учитель), и в именах сыновей Алкиди,Фемистокус. Это великолепно отмечено и в речи: в употреблении ино­странных слов (прожекты, сюрпризы, негоция), в по­пытках выражаться витиевато: «я не могу постичь»; «не мог получить такого блестящего образования, ка­кое, так сказать, видно во всяком вашем движении;не имею высокого искусства выражаться»;

«не будет ли это предприятие, или, чтоб ещё более, так сказать, выразиться, негоция, так не будет ли эта негоция несоответствующею гражданским постановлениям и дальнейшим видам России»¹¹ (казённо-книжная речь). Слащавая речь Манилова, стремящегося «наблю­сти деликатность в своих поступках», «следить какую-нибудь этакую науку», претендующая на культур­ность, не только в ряде мест не отличается подлинно литературной формой, а обильно засорена словами-паразитами: «в некотором роде, знаете, так сказать»¹². Весьма показательна бесцветность речи Манилова в беседе его с приказчиком. Тут перед нами бесхо­зяйственный и легкомысленный хозяин-мечтатель, далёкий от жизни своей усадьбы. Поэтому вся беседа построена так, что Манилов, не проявляя ни малей­шей инициативы, лишь рабски повторяет слова своего нерадивого приказчика. В целом речь Манилова, буквально до каждой реплики включительно, является блестящим приёмом раскрытия этого характера.

2.Речевая характеристика Собакевича.

Своеобразна и речь Собакевича. Он - поме­щик-кулак, неуклюжий, грубый, «топорный» по своему характеру, внешнему виду и поведению. Такими же ка­чествами отличается и его язык. Отсюда его лаконич­ное «прошу» - зовёт ли он к себе в гости, пригла­шает ли к обеду. Конечно, и у Собакевича, при всей грубости его натуры, есть какие-то элементарнейшие представления о приличии и долге гостеприимства, и поэтому он, ред­ко обольщавшийся кем-либо и редко отзывавшийся о ком-либо «с хорошей стороны», преисполненный ува­жения к Чичикову, определяет его в разговоре с же­ной: «преприятным человеком» и приглашает его к себе в усадьбу. Элементарную вежливость проявляет Собакевич и в том, что, зная свою привычку наступать на ноги, тот же час спрашивает: «Не побеспокоил ли я вас?» или, уже наступив, тут же извиняется: «Прошу прощения». Но в его натуре преобладает чёрствость, и он принимает Чичикова более официально и сухо, чем Манилов: «рекомендую тебе», «имел честь позна­комиться»¹³.  

Сухи, отрывисты и лаконичны его слова при про­водах Чичикова: «Прощайте. Благодарю, что посетили; прошу и вперёд, не забывать» и т. д. Оттенок официального языка чувствуется и в дру­гих местах разговора Собакевича с Чичиковым. От­сюда его частое «извольте»: «извольте, чтоб не пре­тендовали на меня»; «извольте... и я вам скажу тоже моё последнее слово» и т. д. Особенно официально-канцелярским становится язык Собакевича, когда он хочет несколько припугнуть Чичикова в связи с его странной сделкой: «Расскажи я или кто иной - тако­му человеку не будет никакой доверенности относи­тельно контрактов или вступления в какие-нибудь выгодные обязательства»¹⁴. Его расписка - тоже образец канцелярщины: «За­даток двадцать пять рублей государственными ассиг­нациями за проданные ревижские души получил сполна»¹⁵. Грубость и топорная прямолинейность Собакевича великолепно высказываются в его оценке тех же самых чиновников города, о которых так любезно от­зывался Манилова. Председатель у Собакевича- «такой дурак, како­го свет не производил»; губернатор - «первый раз­бойник в мире... и лицо разбойничье», «дайте ему только нож да выпустите его на большую дорогу - зарежет».¹⁶ Полицеймейстер-«мошенник, продаст, обма­нет, ещё и пообедает с вами»¹⁷. Обобщая своё суждение о чиновниках, он говорит:  «Это всё мошенники; весь город там такой: мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. Все христопродавцы»¹⁸. Одного порядочного человека вы­деляет Собакевич - прокурора, но и его награждает эпитетом «свинья». Собакевич даёт уничтожающую критику и Плюшкину: «Мошенник, такой скряга, ка­кого вообразить трудно»¹⁹. Медвежья грубость Собакевича сказывается и в том, что он совсем не стесняется в своих выражениях ни при госте, ни во время обеда. Например: «Купит вон тот каналья-повар, что выучился у француза, кота, обдерёт его, да и подаёт на стол вместо обеда»²⁰, - так характеризует он губер­наторский обед, за что его одёргивает жена. Грубость Собакевича переходит границы и в другом месте.

Когда они с Чичиковым разговорились о Плюшкине, Собакевич назвал его «собакой» и прибавил к его характеристике: «Изви­нительней сходить в какое-нибудь непристойное место, чем к нему»²¹.

Грубая, кулацкая натура Собакевича прекрасно раскрывается в сделке с Чичиковым. В сущности, из всех выведенных помещиков он один ведёт самую настоящую сделку, ловко ориентируясь в ней, быстро смекнув, что он может получить из неё для себя из­вестную выгоду, держа основную нить этой сделки в своих руках. Для кулацкой натуры Собакевича характерна и запрошенная им гиперболическая сумма, поразившая Чичикова. Языку Собакевича присущи выражения настоя­щего кулака, торгаша: «Эк, куда хватили... ведь я продаю не лапти»; «Стыдно вам и говорить такую сумму. Вы торгуйтесь, говорите настоящую цену»; «Да чего вы скупитесь? Право, не дорого»²². Необходимо заметить, как резко изменилась речь Собакевича, когда он вошёл во вкус совершаемой операции. Лаконичный, молчаливый, Собакевич вхо­дит «в самую силу речи», т. е. пускается в такое крас­норечие, что Чичиков не успевает вставить ни одного слова. Собакевич развёртывает яркую характеристику тем мёртвым душам, о которых идёт речь, стараясь убедить Чичикова в полноценности продаваемого товара. «Вы рассмотрите: вот, например, каретник Михеев, ведь больше никаких экипажей и не делал, как только рессорные. И не то, как бывает московская работа, что на один час, прочность такая, сам и обо­бьёт, и лаком покроет»²³.  Или другой пример: «А Пробка Степан, плотник? Я голову прозакладую, если вы где сыщете такого мужика. Ведь что за силища была! Служи он в гвардии - ему бы бог знает что дали, трёх аршин с вершком ростом»²⁴. В пылу азарта Собакевич впадает в совершенный абсурд и начинает хвалить мёртвых, как живых, не замечая даже всей нелепости своих доводов. Когда Чичиков одёргивает его, Собакевич с ещё боль­шим азартом продолжает свои доводы: «Ну нет, не мечта. Я вам доложу, каков был Ми­хеев, так вы таких людей не сыщете:  в плечищах у него была такая силища, какой нет у лошади; хотел бы я знать, где бы вы в другом ме­сте нашли такую мечту»²⁵.

 Речь Собакевича отличается точностью, убеди­тельностью, деловитостью, без всяких реверансов в адрес приехавшего к нему гостя, хотя он порой и де­лает намёки на близкие отношения, якобы существую­щие между ними, стараясь и через этот хитрый ход получить для себя хоть каплю выгоды: «только для знакомства», «не могу не доставить удовольствия ближнему»; «что по искренности происходит между короткими друзьями, то должно остаться во взаимной их дружбе»²⁶.

3. Речевая характеристика Коробочки.

Коробочка - это «одна из тех матушек, не­больших помещиц, которые плачутся на неурожаи, убытки» (так её характеризует Гоголь), и это велико­лепно отражается в её речи. «Да беда, времена плохи, вот и прошлый год был такой неурожай, что боже храни». «Как же жаль, право, что я продала мёд купцам так дёшево». Ещё примеры: «Народ мёртвый, а плати, как за живого». «Теперь Мне выехать не на чем: некому лошадей подковать». «Урожай плох, мука уже такая неавантажная»²⁷. Речь Коробочки отражает её тупость и невежество, боязнь нового, непривычного, страх перед предложением Чичикова продать мёртвые души: «Право, не знаю, ведь я мёртвых некогда не продавала». «Право, я боюсь, на первых-то порах, чтобы как-нибудь не понести убытку». «Моё такое неопытное вдовье дело! лучше ж я маненько повременю»²⁸. Порой в речи «дубинноголовой» Коробочки обна­руживается крайняя примитивность её мысли, дохо­дящая до какой-то детской наивности. «Нешто хочешь ты их откапывать из земли?»- спрашивает она Чичикова про умерших. Или в дру­гом месте: «А может, в хозяйстве-то как-нибудь под случай понадобятся». В речи Коробочки много просторечных слов и вы­ражений: боров, засалиться, исподнее,  мелюзга, нешто, маненько, авось,  ка­ково почивали; с чем прихлебнёте чайку; чай, заседатель; в толк-то не возьму; применюсь к ценам; я всё не приберу, как мне быть.  Коробочка, старозаветная помещица-крепостница, живущая в «порядочной глуши», хранит элементарные принципы помещичьего гостеприимства и проявляет в сцене с Чичиковым необходимые для её среды черты радушия. Отсюда её обращение « Чичикову: «отец мой», «батюшка». Она любезно обращается к Чичи­кову с предложениями: «Не хотите ли, батюшка, вы­пить чаю?» «Вот здесь и расположитесь, батюшка, на этом диване». «Да не нужно ли чем натереть спину». На ночь она желает гостю «покойной ночи», утром любезно  приветствует:  «Здравствуйте,  батюшка.  Ка­ково почивали?». Религиозность Коробочки подчёркивается её речью. Она то и дело произносит: «в какое время вас бог принёс»; «дай бог, чтобы прошло»; «был такой неуро­жай, что боже храни»; «бог приберёг от такой беды»;  «святители, какие страсти»; «с нами крестная сила»; «ей богу».

Коробочка говорит примитивным, убогим языком, выражает свои мысли чаще всего простыми предложе­ниями. «Правда, с такой дороги и очень нужно отдохнуть. Вот здесь и расположитесь, батюшка, на этом диване. Эй, Фетинья, принеси перину, подушки и простыню. Какое-то время наслал бог: гром такой - у меня всю ночь горела свеча перед образом. Эх, отец мой, да у тебя-то, как у борова, вся спина и бок в грязи! где так изволил засалиться?»²⁹. Приведённый отрывок типичен для речи Коробочки. Здесь и любезное обращение к гостю, и сочувствие ему, и гостеприимное предложение, и приказание своей служанке, и выражение религиозности. При этом она часто употребляет просторечные слова, есть у неё и элементы казённой ре­чи.

4. Речевая характеристика Ноздрева.

  Ярко индивидуализирована и речь враля Ноздрёва. Ноздрев - это «разбитной малый» с присущей ему «зоркостью и бойкостью характера». Его буйная и неугомонная натура сказывается и в постоянном желании «погулять», и в страсти к азартной игре, и в стремлении к авантюре, и в способности нагадить ближнему, и в неудержимом вранье. Разбитная, в высшей степени неорганизованная беспардонная натура Ноздрёва падка на совершение всяких нечестных поступков, на раздувание сплетен небылиц. Почти вся его речь - это пустая, пошлая болтовня, сплошное лганьё.  

Вот примеры. «Я один в продолжение обеда выпил семнадцать бутылок шампанского». «На этом поле русаков та­кая гибель, что земли не видно; я сам своими руками поймал одного за задние ноги». «Пруд, в котором... водилась рыба такой величины, что два человека с трудом вытаскивали штуку»³⁰. Опровержение лживости Ноздрёва делается не только способом прямого разоблачения, но и иным, очень тонким, замаскированным приёмом. В кабинете его «были показаны турецкие кинжалы, на одном из которых по ошибке было -вырезано: мастер Савелий Сибиряков». В подчёркнутых словах несомненно ноздрёвское враньё и им же данное «объ­яснение». Вот кисет, вышитый какою-то графиней,- это тоже деталь, крайне характерная для языка лжеца Ноздрёва. В этих примерах мы ясно чувствуем ноздрёвскую черту приврать и прихвастнуть и одновременно автор­ское разоблачение этой хвастливости героя. Недоверие к словам Ноздрёва, таким образом, возрастает. Речь Ноздрёва, бывающего постоянно и в город­ском кругу, и в кругу кутил-офицеров, характери­зуется, с одной стороны, наличием иностранных слов: безе, безешки, кураж en gros, в эмпиреях и др., а с другой стороны, просто­речными словами и выражениями: острил зубы на мордаша; бабиться с женою; нельзя никак сойтиться; мороз по коже подирает; черта лысого получишь; я не стану снимать плевы с черт знает его; не твоя берёт. Отмечается в речи Ноздрёва, вра­щающегося в среде кутил-офицеров, «отголоски» «армейского» языка: «как покутили»; «бордо называет просто бурдашкой»; «в фортунку крутнул»;  «ты жестоко опешишься»; «я давно хотел подцепить его»; «во рту... точно эскадрон переночевал». Для речи Ноздрёва характерны следующие осо­бенности: резкие переходы от одного чувства к другому например, он говорит Чичикову: «Свинтус ты за это, скотовод эдакой! поцелуй меня, душа, смерть люблю тебя»³¹. Или: «Не пущу!.. Пустяки, пустяки! Мы соорудим сию минуту банчишку»³². Многочисленные восклицательные и вопроситель­ные предложения: «Я посмотрю тогда, какой он игрок! Зато, брат Чичиков, как покутили мы в первые дни! Правда, ярмарка была отличнейшая»³³.

 Отрывочные, незаконченные предложения, показы­вающие, что слова его не успевают за летящими мыслями: «Как начали мы, братец, пить... Штабс-ротмистр Поцелуев... такой славный! усы, братец, такие!.. По­ручик Кувшинников... Ах, братец, какой премилый человек!»³⁴. Неудержимый каскад пошлых и бранных слов, с которыми он обращается к Чичикову и к зятю: свин­тус, скотовод, каналья, фетюк, ракалия, дрянь, мо­шенник, подлец, скалдырник, собакевич, шильник, печник гадкий.

Страсть Ноздрёва к собакам выражается Гоголем в перечислении разновидностей собак: «и густо-псо­вых, и чисто-псовых, всех возможных цветов и мастей: муругих, чёрных с подпалинами, полво-пегих, муруго-пегих, красно-пегих, черноухих, сероухих». Тут же он приводит и всевозможные собачьи клички: Стреляй, Обругай, Порхай, Пожар, Скосырь, Черкай, Допекай, Припекай, Северга, Касатка, Награда, Попечитель­ница. Словами Ноздрёва, знатока-собачея, подчёрки­ваются и особенно положительные качества собак: «брудастая с усами»; шерсть стоит вверх «как щетина»; «бочковатость рёбр уму непостижимая»; «лапа вся в комке».

5. Речевая характеристика  Плюшкина.

Образ Плюшкина построен на одной ведущей черте: это всеохватывающая и опустошающая его страсть - скупость. Отсюда нелюдимость, недоверие к людям, подозрительность. Плюшкин постоянно на­ходится в состоянии раздражения, готов окрыситься на каждого человека. Он опустился до потери человеческого образа и превратился в «прореху на человече­стве». Гоголь с неповторимым мастерством передаёт вое эти черты в языке Плюшкина. Почти ничего не осталось в нём от прежнего культурного хозяина, язык его пестрит просторечными выражениями или бранью. Речь его скупа и бессвязна, резко окрашена эмоционально, так как Плюшкин постоянно находится в состоянии раздражения. Раздражение и недоброжелательство чувствуются в следующем объяснении Плюшкина с Чичиковым.

Когда Чичиков спрашивает Плюшкина, принятого им за ключника: «Где же?» [барин], Плюшкин жёлчно отвечает: «Что, батюшка, слепы-то, что-ли?.. Эхва! А вить хозяин-то я!»³⁵. Когда Чичиков почёл за долг выразить хозяину почтение, тот неодобрительно что-то «пробормотал сквозь губы», вероятно (предполагает Гоголь): «А по­брал бы тебя черт с твоим почтением». Правда, и Плюшкин формально-вежливо обра­щается к гостю со словами «прошу покорнейше са­диться»,  но тут же показывает себя крайне негостеприимным, высказавшись резко отрица­тельно о гостеприимстве вообще: «В них (гостях) ма­ло вижу проку. Завели пренеприличный обычай ез­дить друг к другу, а в хозяйстве-то упущения, да и лошадей их корми сеном»³⁶. Плюшкин с первых же слов пускается в ворчли­вые жалобы на недостатки: «Кухня у меня такая пре­скверная, и труба-то совсем развалилась». «Сена хоть бы клок в целом хозяйстве». «Землишка маленькая, мужик ленив, работать не любит, думает, как бы в кабак». И пессимистично заключает: «Того и гляди, пой­дёшь на старости лет по миру»³⁷. Раздражение мрачного, не доверяющего людям Плюшкина-скряги слышно и в следующей его репли­ке. Когда Чичиков заметил, что у Плюшкина, как ему сказывали, более тысячи душ, он с какой-то досадой в голосе, всё более переходя в грубый тон, спраши­вает: «А кто это сказывал? А вы бы, батюшка, наплева­ли в глаза тому, который это сказывал! Он, пере­смешник, видно, хотел пошутить над вами»³⁸. И нежелание показать себя всё-таки ещё богатым, и недоверие к человеку, и мелочная обидчивость к переспросам гостя оказываются в его словах. Стоило Чичикову в изумлении переспросить: «Целых сто двад­цать?», как Плюшкин резко и обидчиво отвечает: «Стар я батюшка, чтобы лгать: седьмой десяток живу!» И хотя Чичиков туг же поспешил выразить собо­лезнование Плюшкину, тем не менее последний в том же недружелюбном, раздражительном тоне продол­жает: «Да ведь соболезнование в карман не по­ложишь», и в подтверждение своих слов желчно высмеивает соболезнование, оказываемое ему капита­ном, который выдаёт себя за родственника Плюшкина.  И только когда Чичиков ошеломил своего собеседника тем, что для него «готов и на убыток»,

 Плюшкин смягчается, выражает неприкрытую радость, и слышит совсем иные слова; «Ах, батюшка! ах, благодетель ты мой! Вот уте­шили старика! Ах, господи ты мой! ах, святители вы мои!» Мелькнувшая на лице Плюшкина радость мгновен­но исчезает, и вновь его речь пересыпается сетования­ми на судьбу, жалобами на свой «народ»: «Приказные такие бессовестные...». «У меня что год, то бегают. Народ-то больно прожорлив, от празд­ности завёл привычку трескать, а у меня есть и са­мому нечего». «Ради нищеты-то моей уже дали бы по сорока копеек». «По две копеечки пристегните»³⁹. И только уже в момент отъезда Чичикова, когда Плюшкин получил от него деньги, когда гость пока­зал себя таким благовоспитанным, что даже отказал­ся от чая, он находит для него несколько учтивых слов: «Прощайте, батюшка, да благословит вас бог!» Подозрительность Плюшкина великолепно прояв­ляется и дальше, в его отношении к Прошке, Мавре и вообще к дворовым.

Речь Плюшкина пестрит назидательными сентен­циями, являющимися результатом и его многолетнего жизненного опыта, и его мрачного, ворчливого ха­рактера, и его крайней подозрительности и скряж­ничества: «Соболезнование в карман не положишь». «Ведь что ни говори, а против слова-то божия не усто­ишь». «Хорошего общества человека хоть где узнаешь: он и не ест, а сыт». Плюшкин превратился в нелюдимого человеконе­навистника. Он недоверчив к людям. Характерны эпитеты, которыми он определяет людей, с его точки зрения недостойных: мотишки, воришки, мошенники. Уже в самих этих эпитетах виден скупец. Речь Плюшкина сжатая, лаконичная, едкая, пере­сыпанная множеством просторечных слов и выраже­ний, что делает её ещё более яркой и индивидуализи­рованной. Вот ряд примеров: «Вот бают; тысячи душ, а подитка сосчитай, а и ни­чего не начтёшь». «Да лих-то, что с того времени до ста двадцати наберётся». «Эхва! А вить хозяин-то я!» «И такой скверный анекдот, что сена хоть бы клок в целом хозяйстве». «Он, пересмешник, видно, хотел пошутить над вами». «Однокорытниками были, вместе по заборам лазили». «Театральная актёрка вымани­ла» (деньги). «Козявки и всякая дрянь было напичкалась»⁴⁰.

6. Речевая характеристика Чичикова.

Образец высшего мастерства, языковой индивидуа­лизации представляет речь Чичикова. Своим богатством и многогранностью она способ­ствует раскрытию этого классического образа. Чичиков - ловкий, предприимчивый делец, при­обретатель; добивается благорасположения и внима­ния всех окружающих: помещиков, чиновников, го­родских обывателей. Этого он достигает разными способами: и всем своим видом, и поведением, и ма­нерой говорить. Он вполне оценил значение речи вежливой, лю­безной, выдержанной, благопристойной: «ронял слова с весом». В 4-й главе Гоголь замечает: «Всякое выражение, сколько-нибудь грубое или оскорбляющее благопри­стойность, было ему неприятно». В другом месте (11-я глава) автор говорит, что Чичиков «никогда не позволял себе в речи неблагопристойного слова». Изумительную вежливость не только в поступках, но и в словах проявлял он ещё на службе в таможне, когда он обращался к обыскиваемым с изысканной деликатностью: «Не угодно ли вам будет немножко побеспокоиться, и привстать?». «Не угодно ли вам будет, сударыня, пожаловать в другую комнату?». Позвольте, вот я ножичком немного пораспорю подкладку вашей шинели». Очевидно, служба научила «потерпевшего» Чичикова искусно заботиться о смягчении своих выражений из разных корыстных соображений, и этот навык пошёл ему впрок и используется им позднее. Подчёркиваем два блестящих тому примера:

1) когда Чичиков в беседе с Собакевичем вместоумершие» души упорно называет  их «несуществующие»;

2) когда во втором томе Гоголь говорит о Чичикове, что он не «украл», но «попользовался» (смягчение, типичное для Чичикова).

Чичиков имеет блестящий дар поддерживать живой разговор в обществе на любую тему, показывая тем самым свою разностороннюю осведомлённость и умея вместе с тем расположить общество в свою пользу. О себе Чичиков рассказывает мало, с «заметною скромностию», и разговор его в таких случаях прини­мал несколько книжные обороты:

«Что он незнача­щий червь мира сего и не достоин того, чтобы много о нём заботились, что испытал много на веку своём, претерпел на службе за правду, имел много неприя­телей, покушавшихся даже на жизнь его, и что те­перь, желая успокоиться, ищет избрать, наконец, ме­сто для жительства, и что, прибывши в этот город, почёл за непременный долг засвидетельствовать своё почтение первым его сановникам»⁴¹. Давая о себе эту краткую, но столь выспреннюю характеристику, вложенную в несколько готовых формул, Чичиков иногда добавляет к ним ещё слова об уподоблении своей судьбы барке среди волн (у Манилова), тем самым стараясь вызвать у слу­шателя к себе ещё большее сочувствие.

Более подробно совокупность образов, которыми характеризует Чичиков «поприще службы своей», излагается у генерала Бетрищева (во втором томе). Вообще же во втором томе он короче и иначе говорит о себе, подчёркивая, главным образом, цель своих поездок. Он говорит: «Видеть свет, коловращение людей - «то что ни говори, есть как  бы   живая книга, вторая наука». Эти слова по существу без изменения, как выученную формулу, повторяет он Платонову,  Костанжогло,  брату Платонова  Василию. С чиновничьих лет сохранилась в Чичикове, видимо манера в приподнято-официальном тоне представиться, рекомендоваться некоторым особам, у которых наблюдается стремление к показной, внешней  культурности. Так, когда Манилов приглашает   Чичикова заехать в свою усадьбу, он тут же отвечает, что «почтёт за священнейший долг». Приехав к генералу Бетрищеву, Чичиков представляется так: «Питая уважение к доблестям мужей, спасавших отечество на бранном поле, счёл долгом предста­виться лично вашему превосходительству»⁴². Так в речи Чичикова выступает лоск, который старается он наложить на себя. Но стоит только прислушаться к его объяснениям Селифаном, как уже улетучивается весь этот внеш­ний лоск речи и слышатся хорошо знакомые в крепостнической России   бранные слова и распекания: «что, мошенник, по какой ты дороге едешь?»; «ты пьян, как сапожник»; «вот я тебя как высеку, так ты у меня будешь знать».

Он накидывается с бранью на Селифана: чушка, Урбан, подлец, беспутный, дурак, в рог согну и узлом завязку; пошёл, ступай. Речь Чичикова великолепно раскрывает его характер, характер ловкого дельца и афериста, умею­щего быстро освоиться, приспособиться к обстоятельствам, приноровиться к людям, попасть в гон их интересов и даже речи, с одним быть необычайно любезным, с другим- более простым и нецеремонным в подборе выражений, с кем - осторожным, с кем - уступчивым, а то и настойчивым. Вот приезжает он к любезному Манилову, и меж­ду ними происходит своеобразное соревнование в вежливости и предупредительности, причём Чичиков ничуть не уступает хозяину не только в поступках, но и в речи. «Сделайте милость, не беспокойтесь так для меня»; «не затрудняйтесь, пожалуйста, не затрудняйтесь»; «пожалуйста, проходите» — такие выражения сыплют­ся из уст Чичикова, совсем в тон хозяину. Стоило только Манилову завести разговор о хоро­шем соседстве, о таком человеке, с которым можно было бы «поговорить о любезности, о хорошем обра­щении» и проч., как Чичиков сразу же подхватывает эту мысль своеобразной пословицей: «Не имей денег, имей хороших людей для обращения».  Манилов в экстазе своей любезности дооткровенничался до того, что с радостью отдал бы половину своего состояния, чтобы иметь часть достоинств свое­го гостя. Чичиков сейчас старается его перещеголять: «Напротив, я бы почёл с своей стороны за величай­шее...». Неизвестно, каким комплиментом хотел пере­крыть Чичиков учтивого хозяина в этом' своеобразном словесном состязании, но важно отметить одно: Чи­чиков ни в коем случае не желает уступить пальму первенства Манилову. Чичиков любезен, даже нежен с детьми Мани­лова: «какие миленькие дети», «миленькие малютки», «мои крошки», - так называет он их. «Умница, ду­шенька», - хвалит он Фемистоклюса (эпитет, прису­щий Манилову: так он зовёт свою жену) . И только когда Чичиков пытается изложить не­практичному Манилову свою просьбу о мёртвых ду­шах, он меняет тон и придаёт своей речи официаль­но-казённый оттенок: «Я полагаю приобресть мёртвых, которые, впро­чем, значились бы по ревизии, как живые»⁴³.

 Или: «Итак, я желал бы знать, можете ли вы мне таковых, не живых в действительности, но живых относительно законной формы, передать, уступить, или как вам заблагорассудится лучше?». «Обязан­ность для меня - дело священное, закон - я немею перед законом»⁴⁴.

Речь Чичикова у Коробочки совсем иная, потому что Коробочка не похожа на Манилова. Сам автор замечает, что с Коробочкой Чичиков, «несмотря на ласковый вид, говорил, однако же, с большею свободою, нежели с Маниловым, и вовсе не церемонился». Ловкость и сметливость помогли Чичикову быстро определить характер Коробочки, и он иным способом разговаривает с ней. Автор, следя за своим героем, повторяет: «Чичи­ков... решился вовсе не церемонится». Не желая ничем стеснять хозяйку, извинившись за беспокойство неожиданным приездом, Чичиков и здесь, разумеется, показывает необходимую вежливость и называет Коробочку несколько раз почтитель­но «матушка». Учтивость Чичикова по отношению к заботливой хозяйке проявляется и в том, что утром он считает нужным спросить: «Вы как, матушка?» (почивали). Когда Коробочка рекомендует ему себя, он вежли­во благодарит хозяйку: «Покорнейше благодарю». После совершения сделки, доставившей ему много хлопот (недаром он был «весь в поту»), Чичиков вновь входит в учтивый тон любезного гостя: «У вас, матушка, блинцы очень вкусны», и прибегает к неоднократным повторам, в которых выражается его нетерпение уехать, так как делать ему теперь здесь больше нечего: «заложат... заложат»; «не забуду, не забуду»; «купим, купим, всего купим, и свиного сала купим»; «хорошо, хорошо», «будет, будет го­това»⁴⁵.

Любопытно отметить, что Чичиков,- стараясь уч­тивым обращением расположить к себе старуху, в тех же интересах пытается местами в разговоре попасть в тон ей. Вот примеры. Когда Коробочка угощает Чичикова и говорит: «А с чем прихлебнёте чайку? Во фляжке фруктовая», - он подхватывает это просторечное слово: «Хлебнём и фруктовой».^46.

 Когда Коробочка спрашивает его: «Ведь вы, я чай, заседатель?», - Чичиков опять же поддерживает разговор, вставляя типичное для хозяйки словцо: «Чай, не заседатель». Поняв, что перед ним патриархальная, религиозная старуха (это она уже не раз обнаружила в своей речи), Чичиков решил сыграть и на этой струнке хозяйки и использовал её набожность как раз в самый ответственный момент; именно перед самой просьбой о продаже мёртвых душ он выражает сочувствие своей собеседнице словами, взятыми из её же лексикона: «на всё воля божья»; «против мудрости божией ниче­го нельзя сказать». Непонятливую, упрямую старуху Чичиков старает­ся убедить в неотложности сделки, отсюда в его речи следующие .выражения: «Ну, теперь ясно?» «В них есть в самом деле какой-нибудь прок?» «Понимаете ли вы это?» «Эх какие вы! Что ж они могут стоить? Рассмотрите: ведь это прах. Понимаете ли? это просто прах». Чичиков старается усовестить Коробочку: «Страм, страм, матушка! просто страм. Ну, что вы это гово­рите». «Эк куда хватили»⁴⁷. Упрямая старуха выводит Чичикова из себя, и с его уст слетают бранные эпитеты в её адрес: «Ну, баба, кажется, крепколобая»; «эк её, дубинноголовая какая»; «проклятая старуха». Правда, все эти выражения Чичиков всё же держит «про себя». Но, наконец, чаша терпения переполняется, Чичиков теряет равновесие и всякую благопристойность, хвативши в сердцах стулом об пол и посуливши хозяйке черта, и прибегает к грубым и оскорбитель­ным выражениям: «Да пропади они и околей со всей вашей деревней». «Словно какая-нибудь, не говоря дурного слова, дворняжка, что лежит на сене: и сама не ест сена и другим не даёт»⁴⁸. Какая разница в сравнении с речью Манилове!

С Ноздревым Чичиков ведёт себя очень осторожно, зная его разбитную и бесцеремонную натуру, и это сказывается с первых его слов. Он не хочет ехать к Ноздрёву, так как это будет пустой потерей времени (за что он и досадует на себя), не желает рассказывать, куда держит путь.

Поэтому он, чтобы как можно меньше привлечь вни­мания к своим словам, говорит: «А я к человеку к одному», и только  дальнейшими  домогательствами Ноздрёв вынуждает его сказать правду.

То же самое, только в более развёрнутой форме, наблюдаем мы и позднее, когда Чичиков приступает к сделке. Ясно видно желание Чичикова каким-то образом обуздать сутяжного и нечестного Ноздрева. Однако последовавший классический разговор между Чичи­ковым и Ноздревым - доказательство того, как Чичи­ков попал в лапы сутяги Ноздрёва. Ноздрёв изде­вается и смеётся «ад ним, оскорбляет его. Ничего не узнавшему относительно своей просьбы Чичикову остаётся только обижаться и защищать своё попранное достоинство: «Однако ж это обидно! почему я непре­менно лгу?» «Всему есть границы, если хочешь пощего­лять подобными речами, так ступай в казармы»⁴⁹. Вся дальнейшая сцена Чичикова с Ноздревым представляет собой стремление Чичикова всеми сила­ми избавиться от всяких покупок, мены, игры в карты, пока, наконец, Ноздрёв не уговорил его играть в шашки. И речь Чичикова - это различные варианты его отказов: «Не нужен мне жеребец». «Да зачем мне собака? я не охотник». «Не хочу, да и полно». «Вовсе не охотник играть». И лишь когда Ноздрёв нечестной игрой в шашки задел личное достоинство Чичикова, он настойчиво защищает себя: «Я имею право отказаться (от игры), потому что ты не так играешь, как прилично честному человеку»; «партии нет возможности оканчивать»; «если б ты играл, как прилично честному человеку». В последних двух выражениях слышится незаконченность мысли, вызванная естественной робостью Чи­чикова перед хозяином, наступавшим на него с чубу­ком в руках.

Совершенно иначе чувствует себя Чичиков у Собакевича, хозяина сметливого и сурового, давящего сво­им присутствием. Нужно отметить, что Чичиков, более обходитель­ный, чем Собакевич, вынужден был первым заговорить, видя, что «никто не располагается начинать разговора».  Не только осторожно, дипломатично, но даже робко подходит Чичиков' к сделке с Собакевичем. Когда Собакевич приготовился слушать, «в чём, было дельце», «Чичиков начал как-то очень отдалённо, кос­нулся вообще всего русского государства,... сказал, что по существующим положениям этого государства, в славе которому нет равного, ревизские души, окон­чившие жизненное поприще, числятся, однако ж, до подачи новой ревизской сказки наравне с живыми, чтоб таким образом не обременить присутственные места 'Множеством мелочных и бесполезных справок и не увеличить сложность и без того уже весьма сложного государственного механизма», т. е начал той витиеватой, казённо-книжной речью, какой он умел говорить и производить бесспорно выгодное впечатле­ние на слушателей. Чичиков понимает, что с Собакевичам нельзя го­ворить попросту, что его кулацкая натура хорошо знакома со всякими чиновничьими тонкостями, что с ним нужно вести себя официально, осторожно и дипломатично. Не случайно отсюда и «несуществую­щие» души вместо «умершие» - это сказано и осто­рожно, и мягко. Характерно, что Чичиков повторяет это определе­ние и после того, как Собакевич прямо и резко назвал их «мёртвыми». Сделка ведётся так, что Чичиков попал сразу как бы в кулацкие тиски Собакевича, быстро понявшего смысл предстоящей сделки и возможность выгоды. Чичиков продолжает разговор в том же осторож­ном стиле: «А если найдутся, то вам, без сомнения..., будет приятно от них избавиться?» На что Собакевич столь же лаконично отвечает: «Извольте, я готов продать». Чичиков: «Хотя, впрочем, это конечно такой пред­мет..., что о цене даже странно...». Но Собакевич тем же тоном отрезает: «По сту рублей за штуку»⁵⁰.

Первую скрипку в сделке ведет Собакевич, и Чи­чикову удаётся вставить лишь отдельные осторожные реплики с целью несколько осадить, образумить увлёк­шегося, прижимистого торгаша. «Согласитесь сами: ведь это тоже и не люди». «Ведь души-то самые давно уже умерли, остался один не осязаемый чувствами звук». «Это ведь мечта». «Ведь предмет просто: фу-фу. Что ж он стоит? кому нужен?»⁵¹. Внешне Чичиков соблюдает выдержку и коррект­ность, про себя же он награждает Собакевича множе­ством бранных слов (экой кулак; подлец; кулак, ку­лак, да ещё и бестия в придачу; чертов кулак).

Плюшкин всем своим видом и недружелюбной встречей до такой степени озадачил Чичикова, что он сразу не мог придумать, с чего начать разговор.

 С целью расположить к себе мрачного старика и получить для себя выгоду, Чичиков решает попробо­вать подействовать на него такой цветистой речью, в которой соединялись бы и почтение к хозяину, и об­ходительность самого Чичикова и его умение облечь свои мысли в приличную для культурного человека книжную форму. Первоначальный вариант намечен был Чичиковым такой: «Наслышась о добродетели и редких свойствах души (хозяина), ...почёл долгом принести лично дань уважения»⁵². Вариант этот был мгновенно отвергнут, так как эти было уже слишком. Нравственно-психологический характер своего «вступления» Чичиков заменяет хозяйственным (это и конкретнее, и ближе к делу) и говорит, что, «наслышась об экономии его и редком управлении имениями, ...почёл за долг познакомиться я принести лично своё почтение». Когда Плюшкин с первых же слов показывает раздражение и начинает жаловаться на свою бед­ность, Чичиков ловко поворачивает разговор к своей цели: «Мне, однако ж, сказывали, что у вас более тысячи душ». И следующую жёлчную реплику Плюшкина, где тот невольно коснулся горячки, которая выморила у него мужиков, т. е. как раз темы, интересующей го­стя, Чичиков умело подхватывает и опять-таки ведёт прямо к тому, что ему нужно, но внешне сочетает это с выражением участия: «Скажите! и много вымори­ла?» Чичиков   торопится   узнать   число   и  не   может скрыть радости от предстоящей наживы. Отсюда по­ток вопросительных предложений:   «Сколько числом.. Нет... Вправду? Целых сто двадцать?»⁵³.

Недаром Гоголь дважды здесь говорит о Чичикове так: «Изъявил готовность». Один раз Чичиков даже буквально повторяет слова Плюшкина: «По две копеечки пристегну, извольте».

Таким образам, наблюдения над речью Чичикова, как и других главных героев поэмы, убеждают в том огромном мастерстве, которым обладал Гоголь при обрисовке персонажей средствами их индивидуальной речевой характеристики.

7.Речевые характеристики второстепенных персонажей.

Языковая характеристика является блестящим средством раскрытия не только центральных героев, но и второстепенных персонажей поэмы.  Гоголь в таком совершенстве владеет искусством языковой характеристики, что и второстепенные пер­сонажи наделяются исключительно выразительной, меткой, только им присущей речью.

Образ почтмейстера раскрывается через ре­чевую характеристику. В городе его имя обычно про­износилось с добавлением: «шпрехен зи дейч, Иван Андрейч». Почему так? Возможно потому, что он был знаком с немецким языком. Он увлекался философией, читал иностранных авторов (Юнговы «Ночи» и произведения   Эккартс-гаузена), был «остряк, цветист в словах и любил, как сам выражался, уснастить речь»⁵⁴. Многословие, пустословие, погоня за дешёвой кра­сивостью - вот отличительные признаки его речи. «Уснащение» его речи заключалось в том, что он наводнял без всякой надобности свой рассказ «мно­жеством разных частиц», короче - слов-паразитов, как-то: сударь ты мой; эдакой какой-нибудь; знаете; понимаете; можете себе представить; относительно; так сказать; некоторым образом. Такие слова он «сыпал... мешками», и в глазах непритязательного и ограниченного городского общества эта особенность его речи стяжала ему славу красноречивого человека.

Гоголь прекрасно воспроизводит в резко сатириче­ском плане типичную для того времени речь дам­ского общества. Дамское общество города N, являющееся типич­ным дамским обществом того времени, отличалось прежде всего слепым преклонением перед всем иностранным: этикетом, модами, языком. Стремясь к изяществу и благородству речи, дамы города N виде­ли возможность приобрести эти свойства речи лишь усиленным внедрением иностранных слов (преимущественно французских), очень часто иска­жённых. Пристрастие городских дам к французскому языку вынуждает Гоголя вставлять в их речь, даже в их ха­рактеристику ряд иностранных слов,

которые несут здесь резко разоблачительную функцию: презентабель­ны, этикет, мода, контр-визит, манкировка, интере-сантка, аноним, инкомодите, клок, руло, шемизетка, бельфам, галопад, получать форс, роброны. В част­ности, употребление последнего слова сопровождает­ся следующим замечанием Чичикова в сердцах, за словами которого мы ясно слышим самого автора: «Провал их возьми, как их называют...» Дамы избегали «грубых» слов, как неблагородных, и. старались заменить их перифрастическими выражениями, которые способствовали   опять-таки   «облаго­раживанию» речи. Гоголь говорит, что они «отличались... необыкно­венною осторожностью и приличием в словах и выра­жениях. Никогда не говорили они: «я высморкалась, я вспотела, я плюнула», а говорили: «я облегчила себе нос, я обошлась посредством платка». Ни в каком случае нельзя было сказать: «этот стакан или эта тарелка воняет...», а говорили вместо того: «этот стакан нехорошо ведёт себя». В другом месте поэмы Гоголь еще раз подчёрки­вает, что «дамские благовонные уста» с особым усердием прибегали к множеству намёков и вопросов, «проникнутых насквозь тонкостию и любезностию» в обращении с Чичиковым, которого они старались об­ворожить изяществом своей речи: «Позволено ли нам, бедным жителям земли, быть такими, дерзкими, чтобы спросить вас, о чём вы мечтаете?». «Где находятся те счастливые места, в которых порхает мысль ваша?». «Можно ли знать имя той, которая погрузила вас в эту сладкую долину задумчивости?»⁵⁵.Ту же функцию разоблачения изысканного и при­глаженного языка дам выполняют отдельные приду­манные ими эпитеты: «пирожное, известное под именем поцалуя»; «маленькие зубчатые стенки из тонкого батиста, известные под именем скромностей». Венцом этой сентиментально-изящной дамской речи в поэме служит письмо, полученное Чичиковым. Оно было написано, по замечанию Гоголя, «в духе тогдашнего времени» и тем самым представляет наглядный образец эпистолярного стиля той эпохи. Кудреватость слога письма бросается в глаза. Недаром  даже  Чичиков   воскликнул:   «А письмо очень, очень кудряво написано!». В этом письме, начинавшемся «очень решительно»; «Нет, я должна к тебе писать...»,

дан подбор формул сентиментально-романтической книжной речи, очень модных в то время, но приведённых Гоголем с целью явного разоблачения. В письме говорится о «тайном сочувствии между душами», ставятся многозначительные риторического характера вопросы с данными на них ответами: «Что жизнь наша? - Долина, где поселились горести. Что свет? - Толпа людей, которая не чувствует»⁵⁶. Писалось дальше о слезах, которыми автор пись­ма омочает строки нежной матери, уже умершей; делалось приглашение Чичикову отравиться с ним в пустыню, «оставить навсегда город, где люди в душ­ных оградах не пользуются воздухом». В этих словах, выдержанных в том же комическом тоне, явная пере­кличка со словами из «Цыган» Пушкина, где также дана критика городской жизни. Целесообразно отметить, что Гоголь оттеняет ещё одну особенность дам города, связанную с их речью: они были очень чутки к отдельным, значительным для них словам, и часто   сами   эти   слова   были   для   них важнее вложенного в них содержания. Так, в поэме блестяще показано, как всё дамское общество было встревожено магическим словом «миллионщик», связанным с Чичиковым. Дам встревожил, говорит Гоголь, «не сам миллион­щик, а именно одно слово, ибо в одном звуке этого слова, мимо всякого денежного мешка, заключается что-то такое, которое действует и на людей-подлецов, и на людей ни сё, ни то, и на людей хороших - сло­вом, на всех действует».

Великолепным образцом дамской речи является диалог между двумя дамами: просто приятной и приятной во всех отношениях. Диалог этот характеризуется следующими основ­ными особенностями. Речь дам - живая, динамичная, лишённая вместе с тем серьёзного содержания. Взволнованность дам, неустойчивость их мыслей, легкомысленность их выражается в перескоках с одной мысли на другую и в том, что основная цель, ради которой приехала гостья, мгновенно была заслонена разговором о новых фасонах платья: «Слова, как ястребы, готовы были пуститься в погоню одно и за другим». Экспрессивность речи подчёркивается разными способами. Прежде всего разговор пересыпан воскли­цательными и вопросительными предложениями: «Какой весёленький ситец!» «Милая, это просто!». «Да, поздравляю вас!». «Ну, уж это просто: при­знаюсь!». «Что же наш прелестник?» «Какая же исто­рия?» «Каково вам это покажется?» «Ах, прелести!»

В диалог включена живая передача рассказа Ко­робочки о посещении её Чичиковым. Этот рассказ характеризуется напряжённостью, наличием стилевых деталей, присущих романтическим произведениям той поры: «в глухую полночь»; «стук, ужаснейший, какой только можно себе представить»; «является вооружён­ный с ног до головы вроде Ринальда Ринальдина»; «продайте... все души, которые умерли»; «бледная, как смерть». Этот разговор резко отличается от неподвиж­ного, нарочито замедленного, выдержанного в патри­архальной языковой форме разговора Коробочки с Чичиковым в 3-й главе. А рядом помещены бытовые разговоры приехав­шей дамы с её служанкой Машкой. Многие слова, особенно связанные с деталями дамских нарядов, употреблены с ласкательными и уменьшительными суффиксами: клеточки, материйка, полосочки, ёлазки, лапки, фестончики, эполетцы, весёленький, узенькие и др. Динамичность диалога поддерживается строем речи: множеством кратких простых предложений, на­пример: «Вся деревня сбежалась, ребёнки плачут, всё кричит, никто никого не понимает»; приёмом града­ции: «Я готова сей же час лишиться детей, мужа, всего именья, если у ней есть хоть одна капелька, хоть частица, хоть тень какого-нибудь румянца»⁵⁷.

Речь дам характеризуется нарочитым введением иностранных слов, иногда искажённых: бельфам, сконапель истоар, оррёр, скандальоз, пассаж, марш. Следует отметить употребление дамами манерных эпитетов, адресованных Чичикову: прелестник, смирен­ник, вроде Ринальда Ринальдина, а рядом с этим и элементы просторечия: дура, нанесть и т. д.

Весьма выразительна речь С е л и ф а н а, кучера Чичикова. Когда его расспрашивают о барине, он, молчали­вый, неразговорчивый, лаконично отвечает: «Сполнял службу государскую, да служил прежде по таможне». Он охотнее рассуждает о барине с лошадьми и до­бавляет в этой беседе многие подробности, которых в ином случае от него и не услышишь:

«барина нашего всякий уважает»; «он сколеской советник» и многие другие, так что, «если бы Чичиков прислушался (гово­рит Гоголь), то узнал бы много подробностей, от­носившихся лично к нему»⁵⁸. С Чичиковым он вообще почтителен. «Да если изволите доложить», - обращается он к барину; величает его «ваше благородие», на угрозу Чичикова высечь его он рабски, покорно отвечает: «Как милости вашей будет завтодно: коли высечь, то и высечь; я ничуть не прочь от того. Почему же не посечь, коли за дело на то воля господская.  Оно  нужно  посечь потому, что мужик балуется». Интересна его характеристика коней, к оценке ко­торых он подходит с точки зрения выполнения ими своего долга: «Гнедой - почтенный конь, он сполняет свой долг,... и Заседатель тоже хороший конь». Но зато Селифан постоянно воюет с чубарым пристяжным конём, лукавым и ленивым. Он характеризует его: «совсем подлец»; «такой конь, просто, не приведи бог, только помеха»; «лукавый конь» - и просит Чичи­кова продать его. Поэтому он то и дело обращается к чубарому с «весьма дельными замечаниями», учит его и одновре­менно бранит: «Хитри, хитри! вот я тебя перехитрю». «Ты знай своё дело». «Слушай, коли говорят! я тебя, невежа, не стану дурному учить»⁵⁹.