Роль Минина и Пожарского  в  освобождении  России от поляков

Смутное время (1605-1613 годы) представляет собой один из самых запутанных периодов Российской истории. Эта путаница стала следствием почти четырехсотлетних стараний многих поколений дезинформаторов, [118] начиная с дьяков царя Михаила Романова и кончая историками эпохи "развитого социализма". И тех, и других объединяло то, что врали они не по своей прихоти, а выполняя социальный заказ сильных мира сего. Чего стоит одно только название соответствующей главы в советских учебниках истории: "Польско-шведская интервенция и борьба с ней русского народа".

Тема данной работы не позволяет подробно изложить все аспекты смутного времени{40}. Поэтому автору приходится лишь схематично, в самых общих чертах излагать ход событий, не касающихся непосредственно русско-шведских отношений.

Клан Романовых-Захарьиных вступил в борьбу за власть с Борисом Годуновыми и проиграл ее. В конце 1600 года Романовы были сосланы по отдаленным монастырям. Но Романовы и их многочисленная родня продолжали плести интриги против царя. Именно романовское окружение вместе с монахами Чудова монастыря нашло и вдохновило самозванца, объявившего себя царевичем Димитрием, погибшим в 1591 году в Угличе. Самозванцем стал чернец Чудова монастыря Григорий, в миру Юрий Отрепьев, дворянин, ранее состоявший на службе у Романовых.

В 1603 году Лжедмитрий бежал в Польшу, где приобрел многочисленных сторонников среди польской шляхты. Король Сигизмунд III не желал войны с Россией и отказал в помощи самозванцу. Но воспрепятствовать шляхте собирать "частную" армию для помощи самозванцу он по польским законом, а точнее по беззаконию, царившему в Польше с конца XVI и до конца XVIII века, не мог.

13 апреля 1605 года скоропостижно умер царь Борис. Его 16-летний сын Федор не сумел удержать власть и был убит сторонниками самозванца. 20 июня 1605 года Лжедмитрий торжественно вступил в Москву. Но Григорий Отрепьев царствовал менее года. В ночь с 16 на 17 мая 1606 года сторонники боярина Василия Шуйского устроили переворот в Москве. Лжедмитрий был убит, его труп [119] сожжен, а пеплом заряжена пушка, из которой выстрелили на запад, в ту сторону, откуда он пришел.

Всего через две недели после переворота Василий Шуйский венчался на царство. По своему происхождению он имел больше прав на престол, чем любой другой Рюрикович. Дело в том, что московские государи Иван III, Василий III и Иван Грозный убивали всех без исключения своих родственников, даже самых отдаленных. И уже к 1606 году в живых не было ни одного прямого потомка Даниила Московского, младшего сына Александра Невского. Шуйские же происходили от старшего сына Александра Невского и формально имели больше прав на престол, чем московские князья. Однако к началу XVII века об истории удельных князей на Руси мало кто помнил.

Шуйского, в отличие от Годунова, не избирал Земским собором, его буквально выкричала толпа москвичей. Шуйскому было за 50 лет, ростом был он мал, лицом некрасив, умом недалек. Его кандидатура не устраивала десятки тысяч "гулящих людей", воевавших под знаменем Лжедмитрия I, его ненавидела польская шляхта, да и в Москве большинство бояр (Голицыны, Мстиславские, Романовы и другие) были настроены против царя Василия.

Сразу после известия о вступлении Шуйского на престол Москве отказались повиноваться почти все юго-западные и южные города от Путивля до Кром, восстала Астрахань. Осенью на Москву двинулась повстанческая армия под руководством Ивана Болотникова. В большинстве регионов страны началась гражданская война. Повстанцы действовали против Шуйского именем "вновь спасенного" Дмитрия. Лишь 10 октября 1607 года войскам Шуйского удалось взять Тулу, где засели остатки войск Болотникова. Самого Болотникова сослали в Каргополь и там утопили, а бывшего с ним самозванца — царевича Петра, якобы сына царя Федора Ивановича, повесили.

Однако пока царь Василий осаждал Тулу, в Стародубе-Северском появился новый самозванец, Лжедмитрий П. Личность нового самозванца до сих пор вызывает споры среди историков. Но наиболее правдоподобна версия [120] польских иезуитов, утверждавших, что в этот раз имя Дмитрия принял шкловский еврей Богданко. Романовы, после прихода к власти в 1613 году, в самом деле говорили о еврейском происхождении Лжедмитрия II, а им в данном вопросе стоит верить. Кроме того, есть сведения, что после убийства Лжедмитрия II в его бумагах нашли еврейские письмена и талмуд.

Подобно Гришке Отрепьеву, шкловский самозванец набрал отряды польских телохранителей и малороссийских казаков, к нему присоединились жители юго-западных районов России, и весной 1608 года он пошел на Москву. Надо отметить, что у обоих Лжедмитриев в войсках не было ни одного солдата регулярной армии польского короля. Мало того, значительная часть польских панов, присоединившихся к Лжедмитрию II, была участниками мятежа против польского короля и они не могли вернуться домой под страхом смертной казни.

В двухдневной битве под Болховым, в районе Орла, силы Лжедмитрия разгромили царское войско. Основной причиной их поражения стало бездарное руководство главного воеводы князя Дмитрия Ивановича Шуйского, родного брата царя. Взяв Волхов, Лжедмитрий II двинулся на Калугу, а затем решил обогнуть Москву с запада и овладел Можайском, и уже оттуда начал наступление на Москву.

Царь Василий выслал против самозванца новое войско под началом двух воевод: Михаила Скопина-Шуйского и Ивана Никитича Романова. Но на реке Недлань между Подольском и Звенигородом в войске был открыт заговор. Князья Иван Катырев, Юрий Трубецкой, Иван Троекуров и другие решили перейти к самозванцу. Заговорщиков схватили, их пытали, знатных разослали в города по тюрьмам, незнатных казнили. Но царь Василий испугался известий о заговоре и велел войску не принимать сражения, а вернуться в Москву. Заметим, что во главе войска стоял Иван Никитич Романов, главными же зачинщиками заговора были его родственники — шурин Иван Троекуров, женатый на Анне Никитичне Романовой и зять его брата Иван Катарев-Ростовский, женатый на Татьяне Федоровне Романовой. [121]

В начале июня 1608 года самозванец подошел к Москве, но после сражения на Ходынском поле, кончившегося вничью, не рискнул штурмовать столицу, а остановился в Тушино, между реками Москвой и Сходней. Началось многомесячное противостояние царской рати, расположенной на Пресне и Ходынке, и войск самозванца в Тушине. В связи с этим в Москве самозванцу дали кличку "Тушинский вор". Под этим названием шкловский бродяга и вошел в историю.

Пока самозванец осваивал тушинский лагерь, в Москве Василий Шуйский закончил переговоры с польскими послами. 25 июля 1608 года было подписано перемирие на четыре года между Россией и Польшей, согласно которому оба государства оставались в прежних границах. Польша и Москва не должны помогать врагам друг друга. Царь обязался отпустить всех поляков, захваченных в мае 1606 года в Москве. Король должен был отозвать из России всех поляков, поддерживающих Лжедмитрия II и впредь никаким самозванцам не верить и не помогать. Юрию Мнишеку предписывалось не признавать своим зятем Лжедмитрия II, дочь ему не выдавать и Марине не называться московской государыней.

Шуйский считал это перемирие своей крупной дипломатической победой. И действительно, если бы поляки выполнили все статьи договора, со смутой в России было бы покончено за несколько недель. Но, увы, здесь подтвердилось классическое правило — договоры соблюдаются лишь тога, когда они подкреплены реальной военной мощью. Поляки обманули Шуйского, они добились освобождения пленных, среди которых было много знатных людей, и сразу же нарушили все статьи договора.

После освобождения из-под стражи Юрий Мнишек с дочерью Мариной (вдовой Лжедмитрия I) вместо Польши поехали в Тушино. В отношении гордости, спеси и чванства польские аристократки могли дать фору любым другим, но ради удовольствия быть царицей они могли отдаться кому угодно — и беглому монаху, и шкловскому еврею.

Лжедмитрий II дал "запись" Юрию Мнишеку, что, овладев Москвой, выдаст ему 300 тысяч рублей и отдаст во [122] владение четырнадцать городов. После этого Марина немедленно "узнала мужа" и поселилась у него в шатре.

Почти одновременно с Мариной в Тушино приехали родственники Романовых по женской линии князья А. Юрьев, А. Сицкий и Д. Черкасский.

В октябре 1608 года войска Лжедмитрия II захватили и разграбили Ростов Великий. Согласно официальной истории, ростовский митрополит Филарет Романов был взят в плен. Но пленников казнят, либо продают за выкуп, и уж во всяком случае держат под стражей. Однако Тушинский вор возвел Филарета в патриархи. Сбылась мечта Филарета — он стал патриархом, рядом верные родственники Юрьевы, Сицкие и Черкасские. Конечно, Тушино столь же похоже на Москву, как его пархатое величество на православного царя, но, как говориться, "c'est la vie" ("такова жизнь").

Итак, Тушино стало как бы второй столицей русского государства. Там были свой царь с царицей, свой патриарх и своя боярская дума, в значительной степени состоявшая из родственников Романовых. Патриарх Филарет рассылал грамоты по городам и весям с требованием подчиняться царю Дмитрию.

Начало века, как мы уже говорили, ознаменовалось династическим кризисом в Швеции. Карлу IX удалось короноваться лишь в марте 1607 года. Естественно, что шведам поначалу было совершенно не до российских смут. Но как только обстановка стабилизировалась, шведское правительство обратило свои взоры на Россию. Проанализировав ситуацию, шведы пришли к выводу, что русская смута может иметь два основных сценария.

В первом случае в России будет установлена твердая власть, но к Польше отойдут обширные территории — Смоленск, Псков, Новгород и другие. Не будем забывать, что в то время Польше принадлежала вся Прибалтика, исключая побережье Финского залива. Во втором случае вся Русь могла стать союзницей Польши.

Таким образом, в любом случае Швеции угрожала серьезная опасность со стороны усилившегося Польского королевства. Между тем весь XVII век Польша для всех шведов, начиная от короля и кончая простолюдинами, была куда более грозным и ненавистным противником, нежели Россия.

Поэтому король Карл IX решил помочь царю Василию. Еще в феврале 1607 года выборгский наместник писал к карельскому воеводе князю Мосальскому, что король его готов помогать царю, и шведские послы давно уже стоят на границе, дожидаясь московских послов для переговоров. Но в это время Шуйский, успев отогнать Болотникова от Москвы, думал, что быстро покончит со своими противниками внутри страны и заключит мир с Польшей.

Недальновидный Василий приказал князю Мосальскому написать в Выборг:

"А что пишете о помощи, и я даю вам знать, что великому государю нашему помощи никакой ни от кого не надобно, против всех своих недругов стоять может без вас, и просить помощи ни у кого не станет, кроме бога".

Шведам было даже запрещено посылать гонцов с письмами в Москву и Новгород, поскольку "во всем Новгородском уезде моровое поветрие". Но шведы не унялись, и в течение 1607 года Карл IX послал еще четыре грамоты царю Василию с предложением о помощи. На все грамоты царь отвечал вежливым отказом.

Однако к концу 1608 года ситуация изменилась. Царь Василии был заперт в Москве, как в клетке, и надеяться ему было уже не на кого{41}. Пришлось хвататься за шведскую соломинку. В Новгород для переговоров был послан царский племянник Скопин-Шуйский, где он встретился с королевским секретарем Моисом Мартензоном. Договор со Швецией был заключен в Выборге 23 февраля 1609 года стольником Семеном Головиным и членом ригсдага Ераном Бойе. Обе стороны обещали воевать с Польшей до окончательной победы и не заключать сепаратного мира. Шведы должны были послать в Россию наемное войско в составе двух тысяч конницы и трех тысяч пехоты. [124]

Россия оплачивала услуги шведского войска по следующей росписи: Коннице — по 50 тысяч рублей на всех в месяц; Пехоте — по 35 тысяч рублей в месяц; Главнокомандующему — 5 тысяч рублей; Начальнику кавалерии — 4 тысячи рублей; Начальнику пехоты — 4 тысячи рублей; Офицерам на всех вместе — 5 тысяч рублей ежемесячно.

По договору наемники подчинялись только своему командованию, а оно, в свою очередь, Михаилу Скопину-Шуйскому.

За шведскую помощь царь Василий Шуйский отказался за себя и детей своих и наследников от прав на Ливонию.

В тот же день (23 февраля 1609 года) в Выборге был подписан секретный протокол к договору — "Запись об отдаче Швеции в вечное владение российского города Карелы с уездом". Передача должна была осуществиться только спустя три недели после того, как шведский вспомогательный корпус наемников под командованием Делагарди вступит в Россию и будет на пути к Москве или, по крайней мере, достигнет Новгорода. Согласие на передачу Корелы шведам будет лично подписано царем и главнокомандующим русскими войсками, то есть Василием Шуйским и М.В. Скопиным-Шуйским.

Шведы разослали грамоты в пограничные русские города с требованием быть верными царю Василию. Не могу удержаться и процитирую полностью грамоту каянбургского (улеаборгского) шведского воеводы Исаака Баема к игумену Соловецкого монастыря:

"Вы так часто меняете великих князей, что литовские люди вам всем головы разобьют. Они хотят искоренить греческую веру, перебить всех русаков и покорить себе всю Русскую землю. Как вам не стыдно, что вы слушаете всякий бред и берете себе в государи всякого негодяя, какого вам приведут литовцы!"

Весной 1609 года шведское войско подошло к Новгороду. Отряд шведов под командованием Горна и отряд русских под командованием Чоглокова 25 апреля на голову разбил большой отряд тушинского воеводы Кернозицкого, состоявший из запорожцев. В течение нескольких дней от тушинцев были очищены Торопец, Торжок, Порхов и Орешек. Скопин-Шуйский направил большой отряд под начальством Мещерского под Пско, но тот не смог взять город и отступил.

10 мая 1609 года Скопин-Шуйский с русско-шведским войском двинулся из Новгорода к Москве. В Торжке Скопин соединился со смоленским ополчением. Под Тверью произошла битва между войском Скопина и польско-тушинским войском пана Зборовского. В ходе сражения поляки на обоих флангах смяли русских, но центр польского войска обратился в бегство, и лишь "пробежавши несколько миль, возвратилось обратно". В центре боя шведская пехота не отступила ни на шаг до наступления темноты, а затем в полном порядке отошла к обозу. На рассвете следующего дня русские и шведы атаковали противника и нанесли ему сокрушительное поражение.

Скопин двинулся вперед, но вдруг в 130 верстах от Москвы шведские наемники отказались идти далее под предлогом, что вместо платы за четыре месяца им дали только за два, что русские не очищают Корелы, хотя уже прошло одиннадцать условных недель после вступления шведов в Россию. Скопин, перестав уговаривать Далагарди вернуться, сам перешел Волгу под Городнею, чтобы соединиться с ополчениями северных городов, и по левому берегу достиг Калязина, где и остановился.

Соловецкий монастырь прислал царю 17 тысяч серебряных рублей, еще большую сумму прислали с Урала Строгановы, небольшие взносы поступили из Перми и других городов. Царь Василий вынужден был поспешить выполнить статьи Выборгского договора и послал в Корелу приказ очистить этот город для шведов. Тем временем русские отряды из войска Скопина заняли Пере славль-Залесский. [127]

Другие войска, верные Шуйскому, без боя вошли в Муром и штурмом взяли Касимов.

Вступление шведских войск в русские земли дало повод королю Сигизмунду III начать войну против России. 19 сентября 1609 года коронное войско гетмана Великого княжества Литовского Льва Сапеги подошло к Смоленску. Через несколько дней туда прибыл сам король. Всего под Смоленском собралось регулярных польско-литовских войск: 5 тысяч пехоты и 12 тысяч конницы. Кроме того, было около 10 тысяч малороссийских казаков и неопределенное число литовских татар. Читатель помнит, что с 1605 года русские воевали только с "частными" армиями польских феодалов.

Перейдя границу, Сигизмунд отправил в Москву складную грамоту, а в Смоленск — универсал, в котором говорилось, что Сигизмунд идет навести порядок в русском государстве по просьбе "многих из больших, маленьких и средних людей Московского государства", и что он, Сигизмунд, больше всех радеет о сохранении "православной русской веры". Разумеется, королю не поверили ни в Смоленске, ни в Москве.

К концу 1609 года власть в Тушино окончательно перешла к клике польских панов под руководством некого Ружинского, объявившего себя гетманом. Тушинский царек и Марина Мнишек фактически из марионеток стали пленниками. В Тушино из-под Смоленска король отправил посольство во главе со Станиславом Станицким, с предложением тушинским полякам присоединиться к королевскому войску. В конце декабря начались переговоры Станицкого с Ружинским и Филаретом.

Сам же Лжедмитрий II в это время сидел под караулом в своей избе, называемой "дворцом". Наконец, 21 декабря самозванец упросил Ружинского рассказать, о чем идут переговоры с королевскими послами. Пьяный гетман ответил:

"А тебе что за дело, зачем комиссары (послы) приехали ко мне? Черт знает, кто ты таков? Довольно мы пролили за тебя крови, а пользы не видим".

Беседа закончилась, когда Ружинский пригрозил убить палкой Тушинского вора. В ту же ночь самозванец бежал, переодевшись в крестьянскую одежду и забравшись на дно телеги, груженой дровами.

Вскоре самозванец объявился в Калуге. К нему стали стекаться отряды казаков, как из Тушино, так и из других районов. 11 февраля в Калугу к самозванцу бежала и его "любимая супруга" Марина в гусарском платье и с несколькими сотнями казаков.

Тушинский лагерь распадался, но тушинский "патриарх" и "бояре" по-прежнему изображали из себя правительство. 9 января 1610 года они послали под Смоленск своих послов к королю. Тушинцы предложили Сигизмунду встречный план, по которому на русский престол сядет не он сам, а его сын — 15-летний Владислав. Разумеется, ближайшими советниками царя Владислава должны были стать патриарх Филарет и тушинские бояре.

Грамота тушинцев к королю впечатляла:

"Мы, Филарет патриарх московский и всея Руси, и архиепископы, и епископы и весь освященный собор, слыша его королевского величества о святой нашей православной вере раденье и о христианском освобождении подвиг, бога молим и челом бьем. А мы, бояре, окольничие и т.д., его королевской милости челом бьем и на преславном Московском государстве его королевское величество и его потомство милостивыми господарями видеть хотим..."

Врать, так врать. Куда там Геббельсу против Филарета Никитича. Филарет — патриарх, в Тушино — "освященный собор", Сигизмунд — радетель православия!

Польский король еще до похода на Москву прославился свирепыми расправами над православными, жившими на территории Речи Посполитой. Польские пушки громили Смоленск. Сигизмунд хотел сам стать царем Руси сам и искоренить православие. Но из тактических соображений решил временно согласиться на передачу московского престола сыну. 4 февраля под Смоленском тушинцы подписали договор о передаче власти королевичу Владиславу. Однако король не послал помощь тушинцам. Поэтому в начале марта 1610 года пан Ружинский поджег тушинский городок и двинулся под Волоколамск навстречу Сигизмунду. Однако лишь немногие из русских тушинцев последовали за ним, большая же часть поехала с повинную в Москву либо в Калугу.

А Скопин тем временем все торговался со шведами в Александровской слободе. Несмотря на сопротивление [129] жителей, Корела была сдана шведам. Мало того, царь Василий должен был обязаться:

"Наше царское величество вам, любительному государю Каролусу королю, за вашу любовь, дружбу, вспоможение и протори, которые вам учинились и вперед учинятся, полное воздаяние воздадим, чего вы у нашего царского величества по достоинству ни попросите: города, или земли, или уезда".

Шведы утихомирились и двинулись со Скопиным вперед. 12 марта 1610 года Скопин и Делагарди торжественно въехали в Москву. Однако 23 апреля князь Скопин-Шуйский на крестинах у князя Ивана Михайловича Воротынского занемог кровотечением из носа и после двухнедельной болезни умер. Пошел общий слух об отраве. Современники подозревали в отравлении царского брата Дмитрия Шуйского. Царь Василий был стар и бездетен, его наследником считал себя его брат Дмитрий. Удачливый Михаил Скопин-Шуйский мог стать его конкурентом.

Смерть Скопина стала тяжелым ударом для царя Василия. Вдобавок царь совершил непростительную, хотя и последнюю глупость — назначил командовать войском вместо Скопина бездарного Дмитрия Шуйского.

40-тысячное русское войско вместе с 8-тысячным отрядом Делагарди двинулось на выручку Смоленска. В ночь с 23 на 24 июня 1610 года польское войско под командованием гетмана Жолкевского атаковало рать Шуйского у деревни Клушино. Поначалу сражение шло с переменным успехом. Но в середине дня немцы, составлявшие значительную часть шведского наемного войска, перешли на сторону поляков. Шведские военачальники Делагарди и Горн собрали меньшую часть наемников (этнических шведов) и ушли на север к своей границе. Русское войско бежало. Дмитрий Шуйский возвратился в Москву "со срамом".

Вину за измену наемников летописец возлагает на Дмитрия Шуйского:

"Немецкие люди просили денег, а он стал откладывать под предлогом, что денег нет, тогда как деньги были. Немецкие люди начали сердиться и послали под Царево-Займище сказать Жолкевскому, чтоб шел не мешкая, а они с ним биться не станут".

В самой Москве против царя Василия возник заговор. Формально руководителями его стали честолюбивый Гедеминович, князь Василий Голицын, сам метивший в цари, настроенный в пользу поляков боярин Иван Салтыков и неутомимый участник всех заговоров смутного времени рязанский дворянин Захар Ляпунов. На деле же все нити заговора тянулись к Филарету Романову. Не знаю, как его и назвать летом 1610 года — вроде с патриархов его никто не снимал, царское наказание ему не назначалось, но с другой стороны рядом с Романовским домом были патриаршие палаты, где сидел патриарх Гермоген.

17 июля 1610 года Василия Шуйского заговорщики согнали с престола. То есть ни революции, ни даже бунта не было. Просто толпа заговорщиков явилась в Кремль и выгнала Шуйского из царского дворца. Шуйскому пришлось перебраться в собственный дом. Однако патриарх Гермоген не поддержал заговорщиков, против выступила и часть стрельцов. Тогда 19 июля тот же Захар Ляпунов с толпой заговорщиков ворвался в дом Шуйского, и над стариком совершили обряд пострижения в монахи. Причем монашеские обеты произносил вместо него заговорщик князь Тюфякин, а сам Шуйский орал, что отказывается, и отчаянно сопротивлялся. Кстати, патриарх Гермоген не признал такого насильственного пострижения и назвал монахом князя Тюфякина, а не Шуйского. Но, увы, мнение законного патриарха уже не имело значения. Василий Шуйский был заточен в Чудовом монастыре, а затем передан вместе с братьями полякам. По приказу польского короля Василия Шуйского с братьями несколько месяцев содержали в тюрьме, а затем тайно убили.

После свержения Шуйского реальная, точнее, хоть какая то власть оказалась в руках нескольких московских бояр. Но эта власть распространялась в основном на Москву. 27 августа жители Москвы по наущению этих бояр целовали крест королевичу Владиславу. Ночью с 20 на 21 сентября польское войско по сговору с боярами тихо вошло в Москву.

Так Москва оказалась во власти поляков, также поляки заняли Можайск, Верею и Борисов для обеспечения своих коммуникаций. В большинстве регионов царила анархия. [130] Какие-то города целовали крест Владиславу, какие-то — Тушинскому вору, а большинство местностей жили сами по себе.

11 декабря 1610 года на охоте татарская охрана убила Лжедмитрия. Предполагают, что начальник татарской стражи Петр Урусов был подкуплен поляками. Через несколько дней после его смерти Марина Мнишек родила сына Ивана, но это уже не смогло предотвратить развал войск самозванца. Угроза со стороны Лжедмитрия II, из-за которой многие города целовали крест царевичу Владиславу, миновала. С другой стороны, король Сигизмунд и не думал посылать Владислава в Москву, твердо заявив московским властям о намерении самому сесть на престол.

А это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Одно дело иметь на престоле 15-летнего юношу, который по соглашению с Жолкевским должен был принять православие. И совсем другое дело стать подданными католика Сигизмунда, который одновременно оставался бы еще и польским королем, то есть фактически произошло бы присоединение России к Польше.

Союзники становятся врагами

Между тем шведы, убежавшие из-под Клушина, и новые отряды, прибывшие из Выборга, попытались захватить северные русские крепости Ладогу и Орешек, но были отбиты их гарнизонами. Шведы контролировали только город Корелу. Кроме того, им удалось захватить некоторые участки побережья Баренцева и Белого морей, включая Колу. В марте 1611 года войска Делагарди подошли к Новгороду и стали в семи верстах у Хутынского монастыря. Делагарди послал спросить у новгородцев, друзья они или враги шведам и хотят ли соблюдать Выборгский договор? Новгородцы ответили, что это не их дело, что все зависит от будущего государя московского.

Узнав, что земля встала против Владислава, Москва выжжена поляками, которые осаждены первым земским ополчением Ляпунова, шведский король отправил грамоту предводителям ополчения. В ней предписывалось не выбирать в цари представителей иностранных династий [131] (он, естественно, имел в виду поляков), а выбрать кого-либо из своих. В ответ на это приехавший в Новгород от Ляпунова воевода Василий Иванович Бутурлин предложил Делагарди съезд, на котором объявил, что вся земля просит шведского короля дать на Московское государство одного из сыновей. Переговоры затянулись, так как шведы, подобно полякам, требовали прежде всего денег и городов.

Между тем в Новгороде происходили события, которые давали Делагарди надежду легко овладеть им. По шведским данным сам Бутурлин, ненавидевший поляков и подружившийся с Делагарди еще в Москве, дал ему теперь совет занять Новгород. По русским данным между Бутурлиным и воеводой князем Иваном Никитичем Одоевским Большим было несогласие, мешавшее последнему принять деятельные меры для безопасности города. Бутурлин общался со шведами, торговые люди возили к ним всякие товары, и когда Делагарди перешел Волхов и стал у Колмовского монастыря, то Бутурлин продолжал общаться с ним и здесь. В довершение всего, между ратными и посадскими людьми не было единогласия.

8 июля 1611 года Делагарди попытался взять Новгород штурмом, но понес большие потери и вынужден был отступить. При этом к шведам попал в плен некий Иван Шваль — холоп дворянина Лухотина. Шваль знал, что город плохо охраняется, и обещал провести туда шведов. Действительно, в ночь на 16 июля холоп провел шведов через Чудинцовские ворота так, что никто этого не заметил. О присутствии шведов в городе стало известно только тогда, когда они напали на сторожей. Первое сопротивление шведы встретили на площади, где находился Бутурлин со своим отрядом. Но сопротивление это было непродолжительным — вскоре Бутурлин отступил за стены города, а его казаки и стрельцы ограбили все встретившиеся им на пути лавки и дворы под тем предлогом, чтоб добро не досталось шведам.

Было еще сильное, но бесполезное сопротивление в двух местах. Стрелецкий голова Василий Гаютин, дьяк Анфиноген Голенищев, Василий Орлов и казачий атаман Тимофей Шаров с отрядом из сорока казаков решили защищаться до последнего. Шведы уговаривали их сдаться, [132] но они предпочли погибнуть за православную веру. Софийский протопоп Аммос заперся на своем дворе с несколькими новгородцами, они долго отбивались от шведов, перебив многих из них. Аммос был в это время под запрещением у митрополита Исидора. Митрополит служил молебен на городской стене, видел подвиг Аммоса, заочно простил и благословил его. Шведы, озлобленные сопротивлением, подожгли двор протопопа, и он погиб в пламени со своими товарищами: ни один не сдался живым в руки шведам.

Это были последние защитники Новгорода. Митрополит Исидор и князь Одоевский, видя, что ратных людей нет в городе, послали договариваться с Делагарди. Первым условием была присяга новгородцев шведскому королевичу. Делагарди со своей стороны обязался не разорять Новгород и был пущен в кремль. До прибытия королевича новгородцы должны были повиноваться Делагарди.

В находившемся рядом Пскове царило безвластие. Но, как говорится, свято место пусто не бывает. 23 марта 1611 года в Иван-городе появился вор Сидорка, назвавшийся царевичем Дмитрием (Лжедмитрий III). Самозванец рассказал горожанам, ч-то он якобы не был убит в Калуге, а "чудесно спасся" от смерти. В Иван-городе на радостях три дня звонили в колокола и палили из пушек.

Лжедмитрий III вступил в переговоры со шведским комендантом Нарвы Филиппом Шедингом. Когда шведский король узнал из донесения Шединга о явлении спасенного Дмитрия, то направил в Иван-город своего посла Петрея, в свое время бывшего в Москве и видевшего Лжедмитрия I. Прибыв в Иван-город, Петрей увидел перед собой явного проходимца, после чего шведы прекратили всякие контакты с ним.

8 июля 1611 года самозванец явился под стены Пскова. На выручку Пскову шведы направили отряд Горна. Лжедмитрий III испугался и отступил к Гдову. Горн отправил укрепившемуся в Гдове Лжедмитрию послание, где писал, что не считает его настоящим царем, но так как его "признают уже многие", то шведский король дает ему удел во владение, а за это пусть он откажется от своих притязаний в пользу шведского королевича, которого русские [133] люди хотят видеть своим царем. Самозванец отказался, его войска сделали вылазку из Гдова и прорвались в Иван-город.

3 июня 1611 года пал Смоленск. Теперь у короля были развязаны руки, но из-за нехватки денег и ряда других причин Сигизмунд не спешил к Москве.

Первое ополчение не сумело даже организовать полную блокаду Москвы. Отдельные польские отряды прорывались в Москву и из нее. Подвоз продовольствия осажденным полякам хоть и с перебоями, но все-таки шел. В Москве интервенты захватили огромное количество пороха и мощную артиллерию. В результате получилась не правильная осада, а скорее стоянка ополчения под Москвой.

Ляпунов попытался организовать нечто вроде временного правительства в лагере ополчения. Управление регионами осуществлялось посредством рассылки грамот от имени "бояр и воевод, и думного дворянина Прокопия Ляпунова". Причем имена бояр не указывались. Самым "родовитым" из этого правительства был князь Трубецкой, получивший боярство в Тушине. Однако и такое правительство не устраивало казаков. В соперничество с Ляпуновым вступил казачий атаман Иван Заруцкий.

30 июня казаки Заруцкого вызвали в свой круг Прокопия Ляпунова и предъявили ему поддельное письмо антиказачьего содержания. Ляпунов посмотрел на грамоту и сказал: "Рука похожа на мою, только не я писал". Но казакам был нужен лишь повод, и через секунду Ляпунов лежал мертвый под казачьими саблями.

Через несколько дней казаки устроили новую провокацию. В стан ополчения была доставлена икона Казанской Богоматери. Духовенство и все служилые люди пошли пешком навстречу иконе, а Заруцкий с казаками выехали верхом. Казакам не понравилось, зачем служилые люди захотели отличиться благочестием, и начали издеваться над ними. Дело кончилось убийством нескольких десятков человек, среди которых были дворяне и стольники. После всего этого большинство служилых людей покинуло лагерь ополчения. Под Москвой остались казаки и немногочисленные дворяне, в основном те, кто служил Лжедмитрию II в Тушине и Калуге. [134]

Теперь первое ополчение фактически превратилось в банду разбойников. Чтобы придать ему хоть какую-то легитимность, вожди ополчения лихорадочно стали искать претендента на престол, за "справедливое" дело которого они, де, воюют. Младенец Иван, сын Марины Мнишек, явно не проходил по возрасту. В итоге 2 марта 1612 года казачий круг провозгласил государем псковского самозванца, Лжедмитрия III. Заруцкий и Трубецкой вместе со всем ополчением целовали крест "Псковскому вору".

Опять на Руси было безвластие, опять русские люди должны были выбирать между плохим и очень плохим, то есть между воровскими казаками Заруцкого и ненавистником православия Сигизмундом.

4 декабря 1611 года Лжедмитрий III торжественно въехал в Псков, где немедленно был "оглашен" царем. Но, увы, его "царствование" продолжалось недолго. В Пскове возник заговор против самозванца. 18 мая 1612 года Лжедмитрий III бежал из города, однако через два дня был пойман и в цепях доставлен в Псков. 1 июля его повезли в Москву. По дороге на конвой напали казаки пана Лисовского. Псковичи убили "вора" и кинулись бежать.

Но вернемся к событиям в Новгороде. 27 августа 1611 года шведскому королю Карлу из Новгорода были отправлены послы, но вручать грамоты им пришлось уже новому королю Густаву II Адольфу, так как 29 октября Карл IX умер. В феврале 1612 года на сейме в городе Нючёпинг (Норчепинг) Густав II Адольф заявил новгородским послам, что сам он только новгородским царем быть не желает, а хочет быть общерусским царем, а в случае невозможности этого предпочитает отторжение от России части ее территории и присоединение ее к Шведскому королевству. Что же касается кандидатуры принца Карла-Филиппа, то в случае прибытия за ним представительного новгородского посольства он отпустит его для занятия новгородского и, возможно, московского престола.

Между тем шведы, где силой, где посулами к середине 1612 года овладели городами Орешек, Ладога, Тихвин, а также Сумским острогом на Белом море. [135]

В  Нижнем Новгороде Кузьма Минин и Дмитрий Пожарский сформировали второе ополчение. В отличие от первого ополчение это были не казацкие "воровские" отряды, а регулярное войско, состоявшее из дворян и служилых людей. Поход второго ополчения и взятие им Москвы хорошо известны каждому читателю. Автору же остается лишь обратить внимание на ряд неоспоримых фактов, которые, тем не менее, до сих пор замалчивались.

Дореволюционные и советские историки существенно исказили образ Дмитрия Михайловича Пожарского (1578-1642). Делалось это с разными целями, а результат получился один. Из Пожарского сделали незнатного дворянина, храброго и талантливого воеводу, но слабого политика, начисто лишенного честолюбия. В общем, этакого служаку бессеребренника: совершил подвиг, откланялся и отошел в сторону. Реальный же князь Пожарский не имел ничего общего с таким персонажем.

К началу XVI века князья Пожарские по богатству существенно уступали Романовым, но по знатности рода ни Романовы, ни Годуновы не годились им в подметки. Родословная Пожарских идет по мужской линии от великого князя Всеволода Большое Гнездо (1154-1212). И ни у одного историка не было даже тени сомнения в ее истинности. В 1238 году великий князь Ярослав Всеволодович дал в удел своему брату Ивану Всеволодовичу город Стародуб на Клязьме с областью. Стародубское княжество граничило с Нижегородским, Владимирским и Московским княжествами. Князья Пожарские держались на своем уделе до 1566 года, а затем попали в опалу и на 35 лет исчезли с политической арены.

Второе ополчение было готово к походу уже в январе 1612 года. А подошло к Москве лишь 18 августа. По Владимирскому тракту от Москвы до Нижнего Новгорода 400 км. Войско могло пройти их за две недели, в крайнем случае, за месяц. Чем же объяснить восьмимесячный крутой путь второго ополчения?

Дело в том, что Пожарский и Минин меньше всего хотели соединения с казаками Трубецкого и Заруцкого. Заняв Ярославль, Пожарский и Минин думали создать там временную столицу Русского государства, собрать Земский [136] собор и выбрать на нем царя. А пока в Ярославле было создано "земское" правительство, которым фактически руководил князь Пожарский. В Ярославле появились приказы (нечто типа министерств) — Поместный приказ, Монастырский приказ и другие. В Ярославле был устроен Денежный двор, началась чеканка монеты. Земское правительство вступило в переговоры с зарубежными странами. Ярославское правительство учредило и новый государственный герб, на котором был изображен лев. На большой дворцовой печати были изображены два льва, стоящие на задних лапах. При желании введение нового герба можно объяснить тем, что все самозванцы выступали под знаменами с двуглавым орлом, гербом русского государства еще со времен Ивана III. Но с другой стороны новый государственный герб был очень похож на герб князя Пожарского, где были изображены два рыкающих льва. Да и сам Пожарский теперь именовался "Воевода и князь Дмитрий Михайлович Пожарково-Стародубский". Надо ли гадать, кого бы избрали царем на Земском соборе в Ярославле?

Князь Пожарский был не только выдающимся полководцем, но и мудрым политиком. У него не хватало войска, чтобы воевать одновременно с поляками и шведами. Поэтому с последними он затеял сложную дипломатическую игру. В мае 1612 года из Ярославля в Новгород был отправлен посол "земского" правительства Степан Татищев с грамотами к новгородскому митрополиту Исидору, князю Одоевскому и командующему шведскими войсками Делагарди. У митрополита и Одоевского правительство спрашивало, как у них дела со шведами? К Делагарди правительство писало, что если король шведский даст брата своего на государство и окрестит его в православную христианскую веру, то они рады быть с новгородцами в одном совете.

Одоевский и Делагарди отпустили Татищева с ответом, что вскоре пришлют в Ярославль своих послов. Вернувшись в Ярославль, Татищев объявил, что от "шведов добра ждать нечего". Переговоры со шведами о кандидате Карла-Филиппа в московские цари стали для Пожарского и Минина поводом к созыву Земского собора. [137]

В июле приехали в Ярославль обещанные послы: игумен Вяжицкого монастыря Геннадий, князь Федор Оболенский и из всех пятин, из дворян и из посадских людей — по человеку. 26 июля новгородцы предстали перед Пожарским. Они заявили, что "королевич теперь в дороге и скоро будет в Новгороде". Речь послов закончилась предложением "быть с нами в любви и соединении под рукою одного государя".

Лишь теперь Пожарский решил раскрыть свои карты. В суровой речи он напомнил послам, что такое Новгород, и что такое Москва. Избирать же иностранных принцев в государи опасно. "Уже мы в этом искусились, чтоб и шведский король не сделал с нами также как польский", — сказал Пожарский. Тем не менее, Пожарский не пошел на явный разрыв со шведами и велел отправить в Новгород нового посла Перфилия Секерина. Надо отметить, что на переговорах "тянули резину" как Пожарский, так и Густав-Адольф. Обе стороны считали, что время работает на них.

Однако планы Пожарского и Минина в отношении Земского Собора и избрания царя в Ярославле были сорваны походом польских войск во главе с гетманом Ходкевичем на Москву. Узнав о походе Ходкевича, многие казачьи атаманы из подмосковного лагеря написали слезные грамоты к Пожарскому с просьбой о помощи. С аналогичной просьбой обратились к нему монахи Троице-Сергиева монастыря. В Ярославль срочно выехал келарь Авраамий Палицын, который долго уговаривал Пожарского и Минина.

Из двух зол пришлось выбирать меньшее, и рати Пожарского пошли на Москву. 24 октября поляки в Москве были вынуждены капитулировать. Вместе с поляками из кремля вышли несколько десятков бояр, сидевших с ними в осаде. Среди них были Федор Иванович Мстиславский, Иван Михайлович Воротынский, Иван Никитич Романов и его племянник Михаил Федорович с матерью Марфой. Эти люди привели поляков в Москву и целовали крест королевичу Владиславу, но сейчас они не только не каялись, а наоборот, решили управлять государством.

В начале ноября 1612 года Минин, Пожарский и Трубецкой разослали десятки грамот во все концы страны [138] с известием о созыве Земского собора в Москве. Боярин Федор Мстиславский начал агитировать за избрание на престол шведского королевича. Но иностранца уже никто не хотел, ни Пожарский с земцами, ни казаки, ни сторонники Романовых. В итоге "боярин Мстиславский со товарищи" был вынужден покинуть Москву.

Как дореволюционные, так и советские историки утверждают, что Дмитрий Пожарский стоял в стороне от избирательной кампании начала 1613 года. Тем не менее, уже после воцарения Михаила Пожарского обвинили, что он истратил 20 тысяч рублей "докупаясь государства". Справедливость обвинения сейчас уже нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть. Но трудно предположить, что лучший русский полководец и серьезный политик мог безразлично относиться к выдвижению шведского королевича или шестнадцатилетнего мальчишки, да еще из того семейства, которое с 1600 года участвовало во всех интригах и поддерживало всех самозванцев. Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что самым оптимальным выходом из смуты было бы избрание государем славного воеводы, освободившего Москву и вдобавок прямого Рюриковича. Мог ли с ним конкурировать шестнадцатилетний придурок, в жилах которого не было ни одной капли крови Рюриковичей или Гедеминовичей. А кого смущает слово "придурок", тот пусть почитает речи и грамоты царя Михаила за 1613 год.

Однако против Пожарского сплотились все — и московские бояре, отсиживавшиеся в Кремле с поляками, и Трубецкой, и казаки. Серьезной ошибкой Пожарского стал фактический роспуск дворянских полков второго ополчения. Часть дворянской рати ушла на запад воевать с королем, а большая часть разъехалась по своим вотчинам. Причина — голод, царивший в Москве зимой 1612-1613 годов. Известны даже случаи смерти от голода дворян-ополченцев. Зато в Москве и Подмосковье остались толпы казаков, по разным сведениям их было от 10 до 40 тысяч. Причем, казаков не донских, не запорожских, а местных — московских, костромских, брянских и т.д. Это были бывшие простые крестьяне, холопы, посадские люди. Возвращаться к прежним занятиям они не желали. За годы смуты они отвыкли работать, а жили разбоем [139] и пожалованиями самозванцев. Пожарского и его дворянскую рать они люто ненавидели. Приход к власти Пожарского или даже шведского королевича для местных казаков оказался бы катастрофой. Например, донские казаки могли получить обильное царское жалование и с песнями уйти в свои станицы. А местным или, как их называли, воровским казакам куда идти? Да и наследили они изрядно — не было города или деревни, где бы воровские казаки не грабили бы, не насиловали, не убивали.

Могли ли воровские казаки остаться безучастными к избранию царя? С установлением сильной власти уже не удастся грабить, а придется отвечать за содеянное. Поэтому пропаганда сторонников Романовых была для казаков поистине благой вестью. Ведь это свои люди, с которыми подавляющее большинство казаков неоднократно общалось в Тушине. Как мог Михаил Романов укорить казаков за преступления на службе Тушинского вора? Да вместе же служили вору, и выполняли приказы его отца — тушинского патриарха и его родственников — тушинских бояр.

Пятьсот вооруженных казаков, сломав двери, ворвались к Крутицкому митрополиту Ионе, исполнявшего в то время обязанности местоблюстителя патриарха, — "Дай нам, митрополит, царя!" Дворец Пожарского и Трубецкого был окружен сотнями казаков. Фактически в феврале 1613 года произошел государственный переворот — воровские казаки силой поставили царем Михаила Романова. Разумеется, в последующие 300 лет правления Романовых любые документы о "февральской революции 1613 года" тщательно изымались и уничтожались, а взамен придумывались сусальные сказочки.

Русские самодержцы были вольны уничтожать свои архивы и насиловать своих историков. Но существуют ведь архивы других государств. Вот, к примеру, протоколы допроса стольника Ивана Чепчугова, дворян Н. Пушкина и Ф. Дурова, попавших в 1614 году в плен к шведам. Пленников допрашивали каждого в отдельности, поочередно, и их рассказы о казацком перевороте совпали между собой во всех деталях:

"Казаки и чернь не отходили от Кремля, пока дума и земские чины в тот же день не присягнули Михаилу Романову". [140]

Подобное говорили и дворяне, попавшие в плен к полякам. Польский канцлер Лев Сапега прямо заявил пленному Филарету Романову:

"Посадили сына твоего на Московское государство одни казаки".

13 апреля 1613 года шведский разведчик доносил из Москвы, что казаки избрали Михаила Романова против воли бояр, принудив Пожарского и Трубецкого дать согласие после осады их дворов. Французский капитан Жак Маржерот, служивший в России со времен Годунова, в 1613 году в письме к английскому королю Якову I подчеркивал, что казаки выбрали "этого ребенка", чтобы манипулировать им.

Карл IX умер, а в июне 1613 года преемник его Густав-Адольф прислал в Новгород грамоту, в которой извещал об отправке своего брата Карла-Филиппа в Выборг, куда должны явиться уполномоченные от Новгорода и от всего Российского государства. Действительно, 9 июля 1613 года в Выборг приехал принц Карл-Филипп. Но к нему прибыло лишь худое новгородское посольство во главе с архимандритом Киприаном. Принц уяснил ситуацию и поехал обратно в Стокгольм. Тогда король Густав сменил тактику. Новый, командующий шведским войском в Новгороде фельдмаршал Еверт Горн (Делагарди незадолго до этого уехал в Швецию) в январе 1614 года предложил новгородцам присягнуть шведскому королю, так как королевич Филипп отказался от русского престола.

Между тем в сентябре 1613 года из Москвы к Новгороду было отправлено войско под началом князя Д.Т. Трубецкого. Оно дошло лишь до Бронниц, где было остановлено шведами. Царь Михаил разрешил войску отступить. При отходе войско понесло большие потери.

Король Густав-Адольф сам явился в русских пределах и осенью 1614 года после двух приступов владел Гдовом. Но затем король возвратился в Швецию с намерение начать военные действия в будущем году с осады Пскова, если до тех пор русские не согласятся на выгодный для Швеции мир. И король действительно хотел этого мира, не видя никакой выгоды для Швеции делать новые завоевания в России и даже удерживать все прежние захваченные земли. [141]

Он не желал удерживать Новгород, нерасположение жителей которого к шведскому подданству он хорошо знал: "Этот гордый народ, — писал он о русских, — питает закоренелую ненависть ко всем чуждым народам". Делагарди получил от короля Густава приказ: если русские будут осиливать, то бросить Новгород, разорив его. "Я гораздо больше забочусь, — писал король, — о вас и о наших добрых солдатах, чем о новгородцах". Причины, побудившие шведское правительство к миру с Москвой, высказаны в письме канцлера Оксенштирна к Горну:

"Король польский без крайней необходимости не откажется от прав своих на шведский престол, а наш государь не может заключить мира, прежде чем Сигизмунд признает его королем шведским: следовательно, с Польшею нечего надеяться крепкого мира или перемирия Вести же войну в одно время и с Польшею и с Москвою не только неразумно, но и просто невозможно, во-первых, по причине могущества этих врагов, если они соединятся вместе, во-вторых, по причине датчанина, который постоянно на нашей шее. Итак, по моему мнению, надобно стараться всеми силами, чтоб заключить мир, дружбу и союз с Москвою на выгодных условиях".

30 июля 1615 года Густав-Адольф осадил Псков, где воеводами были боярин Василий Петрович Морозов и Федор Бутурлин. У короля было 16-тысячное войско, в котором находились и русские казаки. Первая стычка с осажденными кончилась для шведов большой неудачей — они потеряли Еверта Горна в числе убитых.

15 августа шведы подошли к Варламским воротам и, совершив богослужение, начали копать рвы, ставить туры, плетни, дворы и малые городки, а подальше устроили большой деревянный город, где находилась ставка самого короля. Всего таких городков шведы построили более десяти и навели два моста через Великую реку.

Три дня с трех сторон шведы бомбардировали город. Только каленых ядер они пустили 700 штук, а простых чугунных — числа нет, но Псков не сдавался. 9 октября шведы пошли на приступ, который не удался. Пришлось шведам пойти на переговоры. Русские тоже были слишком слабы, чтобы вести наступательные действия. Переговоры затянулись — за годы Смутного времени накопилось [142] много проблем и вопросов. Перемирие было подписано 6 декабря 1615 года, а мирный договор — лишь 27 февраля 1617 года в селе Столбово на реке Сясь, на 54 километре от ее впадения в Ладожское озеро. Посредником в Столбовских переговорах выступил английский посол сэр Джон Уильям Меррик. Согласно условиям Столбовского мира стороны были должны:

- Все ссоры, происшедшие между двумя государствами от Тявзинского до Столбовского мира, предать вечному забвению.

- Новгород, Старую Русу, Порхов, Ладогу, Гдов с уездами, а также Сумерскую волость (то есть район озера Самро, ныне Сланцевский район Ленинградской области) и все, что шведский король захватил во время Смутного времени, вернуть России.

- Бывшие русские владения в Ингрии (Ижорской земле), а именно Иван-город, Ям, Копорье, а также все Поневье и Орешек с уездом, переходят в шведское обладание. Шведско-русская граница проходит у Ладоги. Всем желающим выехать из этих районов в Россию дается две недели.

- Северо-западное Приладожье с городом Корела (Кексгольм) с уездом остается навечно в шведском владении.

- Россия выплачивает Швеции контрибуцию: 20 тысяч рублей серебряной монетой. (Деньги заняты московским правительством в Лондонском банке и переведены в Стокгольм).

Столбовский мир, бесспорно, был тяжелым для России. Тем не менее, по мнению автора, недопустимо ставить на одну доску Швецию и Польшу, как это делали советские историки, говоря о "польско-шведской интервенции". Можно ли равнять бандита с большой дороги, поджегшего дом с целью грабежа, и недобросовестного пожарного, не сумевшего затушить пламя и "позаимствовавшего" кое-что на пожаре?

Со времен Ореховецкого мира шведы были не прочь завладеть тем, что плохо лежит, но даже не строили планов по захвату крупных русских территорий. Совсем  иное дело Польша. Западный сосед был опасен не столько своей агрессивностью, сколько непредсказуемостью королевской власти, а особенно магнатов с их "частными армиями".

Cписок  используемой литературы

1.Учебник для педагогических институтов «История СССР с древнейшихвремен до 1861 года. Москва. « Просвещение » 1989г.

2. Энциклопедия История России .Москва. «Аванта+» 1997г.

3. Большая Советская Энциклопедия.

4.Глобальная сеть  «Internet».