Глава 2 Отражение духовных исканий И.С. Шмелева

в его художественных произведениях.

Русская катастрофа имела одним из своих последствий возвращение части интеллигенции к вере, в лоно Православной Церкви. Именно в эмиграции «первой волны» появился ряд писателей, с различной, конечно, мерой художественного таланта, которые вошли в мир русского православия и воплотили его на страницах своих книг. Миссия русских изгнанников промыслительно заключалась в том, чтобы явить и соотечественникам и всему миру духовные сокровища «Святой Руси». Б.К. Зайцев, например, признавался, что страдания и потрясения, пережитые им во время революции, позволили ему открыть для себя «Россию святой Руси», которую без этих испытаний, он, может быть, не увидел никогда. Образ «России Святой Руси – центральный в творчестве И.С. Шмелева. Писатель открывает читателю мир, в котором своей чередой «идут праздники, радости, скорби», мир, максимально приближенный к повседневной жизни человека, его быту и в то же время духовно возвышенный, ибо в его основе лежит православный взгляд, христианское понимание человеческого сердца и души, пути отдельной личности и всей России.

В настоящей главе мы попытаемся проследить, как духовные искания Шмелева отразились в произведениях писателя.

К творчеству Шмелева, к своеобразию его реализма можно в полной мере отнести слова И.И. Пришвина: «Настоящий реалист, по-моему, это кто сам видит одинаково и темное и светлое, но дело свое ведет в светлую сторону и только пройденный в эту сторону путь считает реальностью».     (41) «Определяющей особенностью реализма Шмелева необходимо назвать  - трезвый оптимизм», - пишет Дунаев в своей книге «Православие и русская литература». «Художником влюбленным в жизнь» назвал писателя критик В. Львов-Рогачевский. «Иногда кажется, что ему «новы все впечатления бытия, что он увидел мир и природу впервые, увидел и полюбил, и заражает своей любовью каждого, кто прислушивается к его рассказам». (19) Может быть, поэтому и «влюбленный в жизнь», что жизнь, писательский путь его – это рассказ о действии Промысла Божия.

Шмелев не сразу стал религиозным писателем. «Для первых произведений Шмелева характерно стремление выявить лучшее, доброе, светлое, что присуще душе человека – и что хоть в малой мере выражает присутствие в человеке образа его Творца. Правда, сознательного религиозного осмысления этого, - отмечает Дунаев, - у автора повестей «Служители правды» (1906), «В новую жизнь» (1907), рассказов «Гассан и его Джедди» (1906), «К солнцу» (1906) и др. – по сути нет» (19).

Колебания в мировидении Шмелева, относящиеся к дореволюционному периоду его творчества, особенно заметны там, где он обращается «социальной истории»: «…писатель то пребывает как бы вне ее, то начинает проявлять к ней христианский интерес, следуя при этом всегда традициям критического реализма, находившегося в те годы на излете», - пишет Дунаев. Само отношение к социальной стороне русской жизни зависело в немалой мере от событий политической жизни. События первой русской революции не могли миновать сознание писателя. Основной темой его произведений становится изображение пробуждающегося под влиянием революционных событий сознания человека. Шмелев не был в этом одинок. А. Блок, касаясь творчества писателей – знаньевцев, писал, что «почти все они как-то дружно и сплоченно работают над одной большой темой – русской революцией». Революция для писателя означала прежде всего созидание иной жизни, основанной на совершенно новых началах, утверждающихся в сознании человека. «Россия встала на путь самоустроения, русская жизнь ждет новых рамок и не только ждет, но и создает их, отливая новые формы борьбы создателей». Шмелев показал противников революции как людей смятенных, потрясенных происходящими событиями, утративших ощущение справедливости и нужности своего дела. Он отразил процесс коренной ломки мировоззрения, нравственных устоев, давно сложившихся и казавшихся незыблемыми форм существования. В повести «Иван Кузьмич», главный герой которой, богатый московский купец Громов, воспринимал свою жизнь, общественные устои как нечто незыблемое, давно отстоявшееся и во веки веков неизменное. Революция перевернула все его представления. Мир пошатнулся в сознании этого человека. «Налетел разгром, разворотил устои и показал Ивану Кузьмичу, что все, что было до сих пор, - пожалуй, не то. Точно налетел вихрь, закружил, напугал, перекорежил многое» (19,567), - так сам Шмелев в письме к В.С. Миролюбову от 4 октября 1907 г. объяснял переворот в сознании своего героя. Новая правда увиделась персонажу Шмелева в правде революции.

Одна из центральных сцен повести – сцена, когда Иван Кузьмич, случайно оказавшись на стихийном митинге на одной из московских улиц, слушает выступление оратора – социалиста: «Его захватило всего, захватила блеснувшая перед ним правды… В тоске, в одиночестве, в Четьи-Минеях, в Никитушке, в старых образах и кивотах, в благотворении и молитве, в колокольнях и обителях, в преданиях громовского дома, - везде и всегда он искал ее. И показалось ему, что она здесь, что в этой толпе, во вздохах и стонах мелькнула она» (18,117) Вот что важно: не в религии, а в революции видится правда старому купцу. И за этим персонажем – не сам ли автор? – вопрошала критика. В повести «Иван Кузьмич» впервые заметно стремление писателя к классовому анализу действительности. Здесь раскрывается социальная подоплека происходящих событий, автор явно показывает, что революционная борьба – это борьба угнетенных против угнетателей. В повести отчетливо прозвучала тема, так или иначе присутствующая почти во всех произведениях Шмелева, - тема, которую критики условно назвают темой «ухода». Многие герои Шмелева изображаются писателем в тот кризисный для них момент, когда они сознают невозможность прежней жизни, решают «уйти» от нее в поисках нового счастья, покоя, свободы.

В произведениях дореволюционного периода у Шмелева, по сути, нет православного воззрения на мир. Он опирается скорее на отвлеченные «общечеловеческие» ценности, церковную тему почти не затрагивает, а если и затрагивает, то не без критического оттенка («Гражданин Уклейкин», «По приходу»). Демократическая критика конца XIX века имела все основания характеризовать творчество Шмелева конца девяностых годов как «передовое», «прогрессивное», «революционное». Время слишком захватило его и подчинило своим соблазнам. Так, в повести «Гражданин Уклейкин» он показывает, как даже в «маленьком человеке» возникает стихийный протест, осознание своего положения, стремление к борьбе с несправедливостями жизни. И старый охотник в повести «Под небом» вопрошает в пустоту: «Господи! Для чего так много горя? И для чего массы людей в недостатке и бедствиях, а самое малое количество в изобилии?» А забитый чиновник казначейства Крошин в раннем рассказе «Жулик» кричит в исступлении: «Кто у нас не жулик? Все жулики и прохвосты!» (1) Ответ о существовании зла может быть осмыслен только на религиозном уровне. Шмелев на этом этапе, как считают современные исследователи, пока увлекается внешней видимостью, теми самыми «гримасами жизни», под которыми укрытою оказывается истинная сущность бытия. Ксения Дмитриевна Муратова справедливо отнесла его к числу тех писателей, которые «отождествляли освобождение личности с социальным распрямлением человека». (19,25)

Но в 1911 – 1912 гг. в творчестве писателя произошел, как отмечает В. Келдыш поворот, смысл которого можно обозначить как «отход от социальной истории». Это проявилось в ходе работы над повестью «Человек из ресторана» (1911), одной из вершин не только в творчестве самого Шмелева, но и всего русского критического реализма начала XX века. Подводя литературные итоги 1911 года, К. Чуковский писал тогда:

 «И случилось так, что именно в этом году бесхитростный, «плоский» реализм неожиданно обнаружил, сколько таится в нем еще не истраченных сил. Реалист, «бытовик», никакой не декадент и даже не стилизатор, а просто «Иван Шмелев», обыкновеннейший Иван Шмелев написал совершенно по-старинному прекрасную, волнующую повесть, т.е. такую прекрасную, что всю ночь просидишь над нею, намучаешься и настрадаешься и покажется, что тебя кто-то за что-то простил. Вот какой у этого Шмелева талант! Это талант любви». (19) В период создания повести «Человек из ресторана», Шмелев находился еще под сильным влиянием революции, которая оставила глубокий след в жизни России, в сознании и психике людей. У Шмелева это проявилось в его осмыслении образа революционера Николая Скороходова, сына главного персонажа повести, «человека из ресторана», старого официанта Якова Софроныча Скороходова. Николай – образец моральной чистоты и стойкости. И он убежден в собственной правоте, в справедливости революционной борьбы. Книга имеет 3 редакции. В третьей редакции появляются слова: «Я-то не пошел на такие дела, потому что знаю сердцем, что не с того конца надо браться. Тут надо думать и думать, как все устроить, а не то что уничтожение. Что толку. Люди-то, люди-то все одни и те же … и их поведение невозможно. И надо каждого человека изменить, обмыть его снутри и вычистить. И ни машинами, ни какими бомбами не сделаешь меня счастливым» (1) Тут, мы видим, фактическое отрицание революционной борьбы. Тут прямое указание на необходимость внутреннего очищения человека в борьбе с мировым злом. «Только и можно помочь, если бы пришел на землю Исус Христос и укорил…»(1) Шмелев постепенно выходил на верный путь, но и эти, лишь намеченные рассуждения, остались среди предварительных набросков. В третьей редакции автор сократил тему революции: ему было важно оставить только общий контур судьбы Николая Скороходова – в длинной череде бед, которые переживает главный персонаж. Работа над повестью «Человек из ресторана» приходится на тот переломный момент, когда писатель начал отдавать предпочтение религиозной истине, хотя и не отказался от разработки социальных мотивов при анализе жизненных явлений.

В «Человеке из ресторана» Шмелев, впервые в своем творчестве, обращается к проблеме противоречия между верою и научным пониманием мира в человеческом сознании. Уже во второй главе повести возникает спор о религии и науке между Колей Скороходовым и благочестивым Кириллом Северьянычем, давним приятелем старого официанта. Коля противопоставляет религии примитивные социальные обличения, не понимая даже логической несообразности своих аргументов, якобы опровергающих веру. Но мальчик еще несмышлен – что с него взять? Да и бытовали всегда подобные взгляды, поэтому всякий писатель вправе их воспроизвести. Важно: как сам автор осмыслит сказанное героем. Мальчику-обличителю противостоит Кирилл Северьяныч, который пытается преодолеть несогласие между наукой и верою: «Науки постепенно продвигают человека к настоящему благородству и дают верный ключ от счастья! Вера же и религия мягчат дух». В речах этого человека впервые слышится слово, которое время спустя станет ключевым для понимания всей жизни и творчества Шмелева: Промысел. Кирилл Северьяныч высказывает суждение, спорить с которым невозможно: «… надо изучать науки, что и делают люди благородные и образованные, а нам пока всем терпеть и верить в Промысел Божий. Этого вы не забывайте!» Все бы хорошо, да оказывается Кирилл Северьяныч трусом, ханжою, корыстолюбцем. Нравственная компрометация сладкоречивого благомысла ставит под сомнение и те истины, которые он изрекает. И старик-отец как будто признает правду сына. Не относительно веры, конечно: в вере он неколебим. Но социальное обличительство Николая, его неприятие терпения – начинают казаться Якову Софронычу справедливыми: «Эх, Колюша! Твоя правда!» Сам автор, кажется, еще не устоялся в мировоззрении, колеблется, пытается соединить несоединимое. В один из тяжелейших моментов своей жизни, в хлопотах об арестованном сыне, в тревоге о судьбе его после побега из тюрьмы, встречаются Скороходов со старичком, торгующим «теплым товаром». И вот та истина, что была открыта старичком и которую старый ресторанный лакей считает важнейшим итогом своей жизни, наградой за перенесенные страдания: « - Без Господа не проживешь… Добрые-то люди имеют внутри себя силу от Господа! … И вот когда осветилось для меня все. Сила от Господа … Ах, как бы легко было жить, если бы все понимали это и хранили в себе». В торговце «теплым товаром» заключено для писателя символическое значение. Подчеркивая важность этого образа для понимания идеи произведения, Шмелев писал Горькому (22 декабря 1911 года): «Есть еще эпизодическая фигура – старик, торгующий теплым товаром, и эти люди, носители гонимого уклада, эти сторожа исконного и теплого, той скрытой теплоты, которая рассеяна по миру и согревает многих невидимо и мягчит и вносит поправки в глубине и мути жизни, растрогал меня и вложил в меня сияние правды». Эта-та «скрытая теплота», сберегаемая боголюбивым старичком, торгующим теплым товаром, вошла в душу Скороходова в конце его жизни и – по убежденности автора – согрела, осветила все «сиянием правды». В подобном решении нашло отражение то, к чему шел своими путями сам Шмелев: Без Господа не проживешь.

Итак, в начале 1910-х гг. Шмелев постепенно приходит к выводу, что причина всех зол заключается не в классовом неравенстве, а в нравственном несовершенстве человека. Поэтому задача разоблачения социальной несправедливости отступает для него на второй план, а затем на время становится и вовсе неважною. Писатель все чаще стремится выявить в людях те моральные основы, которые существуют в них независимо от классовой принадлежности, общественного положения, состояния, чина – от всех «гримас жизни». Впервые это отчетливо проступило в повести «Мой Марс» (1911). Автор здесь утверждает прямо: то непривлекательное, часто отталкивающее, что мы постоянно видим в жизни и в людях, - всего лишь нечто вроде обмана зрения. Нужно уметь под грубой оболочкой видеть подлинную сущность, которая всегда прекрасна.

В ряде произведений того времени можно отметить социально-разоблачительные мотивы – таковы «Патока» (1911), «Стена» (1912), «Ненастье» (1912), «Пугливая тишина» (1912), но вскоре их окончательно сменяют иные настроения. В произведениях Шмелева вскоре появляется качественно новая особенность: мысль о независимости человека от среды, в первую очередь – от власти социальной обыденности. Человек уходит из этой власти в мир нравственных и духовных ценностей, начинает зависеть только от собственных внутренних устоев. Вот, например, повесть «Росстани» (1913), которую критика считает одной из шедевров дореволюционного творчества Шмелева. Главный персонаж – старый человек, ожидающий смерти. Автор настоятельно подчеркивает эту мысль: не богатый купец, наживший громадное состояние, а именно старый человек, радующийся каждому дню, который дарит ему жизнь, потому что дней этих осталось уже немного. Характерен для этого времени и рассказ «Лихорадка» (1913). Герой его, художник Качков, глядя в пасхальную ночь на церковь, украшенную и освещенную на средства некоего купца Культяпкина, проникается чувством всепрощения и любви к людям.

« - Вот, вот оно! – показал на толпу Качков, - Единение! Все одним связаны, тем, что живет в тайниках души, что не выскажешь». Показательно, что в «Лихорадке» описано то самое Замоскворечье, которое традиционно соединяется с понятием «темного царства», Шмелев заставляет своего героя неявно цитировать пасхальное Евангелие: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Писатель все увереннее обретает в своем творчестве то, что заметно выделит его в русской литературе. К произведениям этого же времени относится и «Неупиваемая Чаша», и это не случайно: хотя она была закончена автором только в 1918 г., замысел и начало работы над нею относятся к 1913 году. Но начало мировой войны приостановило на долгий срок начатое произведение. В повествовании о крепостном художнике Илье Шаронове Шмелев утверждает как основное начало жизни – нравственную силу человека. Писатель с сочувствием говорит о судьбе Шаронова, отодвигая при этом на задний план анализ классовых отношений, вовсе не стремится показать «ужасы крепостничества».

Таким образом, можно сказать, что в произведениях тех лет для Шмелева важны были не сами описываемые события, а та напряженная внутренняя жизнь героев, которая одна и имеет, по мнению автора, смысл для человека. Дунаев обращает внимание на особую форму этих произведений, в отличие от повестей Куприна, Андреева, Вересаева – они, по сути, не имеют строгой организации. Писатель стремится показать жизнь «как она есть», не нарушая ее литературными условностями, вроде четкой композиции или сюжета. Он считал, что подлинный смысл жизни всегда выявляется «вне фабулы», – и тем был близок Чехову.

Тема непрочности жизни безнравственных «хозяев», излюбленная шмелевская тема «распада» отражена в романе «Наследники». Шмелев показывает прямое столкновение наследников – фабриканта и революционера. Эта тема есть и в пьесе «На паях» (1914). «Все ползет, как гнилая рогожка»¹. Богач-капиталист Карасев – центральный персонаж повести «Забавное приключение», процветающий и безнравственный хищник, изображен в тот момент, когда обстоятельства заставляют его вдруг ощутить, как непрочно и шатко его положение, как мало порою значат его всевластные деньги.

Неизменно поэтизировал Шмелев народную жизнь. И опять это не означает вовсе, что он не видел темных сторон народного существования – нищеты, страдания. И принцип «находить укрытую красоту в гримасах жизни» проявляется в полной мере. Свое отношение к народу Шмелев выразил в письме к Горькому от 1 марта 1910 г.: «…так хочется верить, что тот народ, который в своей культурной скудности, стиснутый клещами и колодками, бичуемый, оплевываемый и терзаемый, вечно голодный и все же смотрящий добрыми глазами, в глыби своей зажавшей «правду», выдвинул – выбросил во все человечество колоссов ума, сердца, простоты, жизни душевной крепкой мысли и честного изящного слова… этот народ – огромный и важный рычаг мировой машины… И счастлив, что принадлежишь душою и плотью к нему, этому народу, счастлив, что хорошее его ярко перемешивается, ярко светит в отдельных лицах»

Национальное в литературе Шмелев всегда рассматривал как проявление неповторимости и подлинной индивидуальности творчества. Отсутствие национального – как безликости в искусстве. В повести «Рваный барин» (1913) один из ее героев так объясняет необходимость искусства для народа: «… будут смотреть и проникаться, могут получить утешение скорбей» (1). Эта мысль постоянно встречается у Шмелева. Ради «утешения скорбей» простого человека, как он сам много раз говорил, он и создавал свои произведения. Позднее, в набросках статьи «Об искусстве» (1921) Шмелев пишет: «Искусство – это прежде всего отдача, это богатство души, которое отдается другим, всем». Нужно заметить, что Шмелев был всегда далек от взгляда на искусство как на «вечевой колокол», зовущий народ на борьбу с угнетателями. Искусство для него именно тихое слово утешения, рождаемое состраданием к скорбям и боли родной земли.

Таким образом, мы видим, Шмелев преодолевал многие начальные свои заблуждения, но его искания как будто не были основаны непосредственно на православных началах. Шаги он делал в верном направлении, но пока пребывал в сфере «общечеловеческих» ценностей. Его можно с равным успехом назвать и христианином, и толстовцем, и приверженцем общедемократических понятий. Но не нужно забывать одного: Шмелеву уже была дана в детские годы истина православная. Она была вложена в него, именно она заставила его возвысить совесть над всеми прочими ценностями бытия, искать Истину под оболочкой видимого зла.

Промыслительная воля провела писателя через тягчайшие испытания, очистила его душу от всего, что затемняло для него самое возможности православного осмысления «творящейся жизни». После трагических событий 1917 г. Шмелев проехал через всю Россию, сопровождая «поезд свободы», в котором из сибирской дали возвращались ссыльные и каторжные делатели революции – продолжать свое черное дело. Он увидев их вблизи и – ужаснулся. Он ужаснулся творящемуся в России. И понял, что начинается. Шмелев рассказал о том жестко и жестоко в очерке «Убийство» (1924), уже пребывая в эмиграции – «сорвавшаяся  с винтов жизнь, заманчива без колеи». Он увидел то страшное, что несет с собой демократия, опускающая собственные и без того примитивные лозунги на уровень обыденного сознания: вседозволенность. «Революция есть антихристианство», - провидчески предупреждал еще Тютчев. И вот она подтверждала то пророчество. «…эта гнусь-мразь, прикрывавшаяся высокими лозунгами «человекобратства», разжигала, мутила и ослепляла массы…». Шмелев писал свои обличения густо и сильно. Шмелев заплатил сполна за право говорить истину. Он прошел через бедствия гражданской войны в Крыму, через бессильное созерцание преступлений красного террора, с котором ему выпало потерять единственного сына. Тогда он был близок к отчаянию, к умоисступлению. Он был близок к тому, чтобы поддаться искушению – подчиниться безверию. Но выстоял, преодолел соблазн. О том – эпопея «Солнце мертвых» (1923). В ней Шмелев являет себя впервые как мыслитель, слишком прозревающий смысл творящейся жизни. И творящейся смерти. Прежде всего, он ясно утверждает: то была борьба против русского начала в жизни. Уничтожались прежде всего те, кто защищал Россию, русскую землю, русскую веру. Заодно с ними, как бы и случайно, безвинно гибли обычные мирные жители, виноватые только тем, что – русские. «И вот – убивали, ночью. Днем … спали. Они спали, а другие, в подвалах, ждали… Целые армии в подвалах ждали. Юных, зрелых и старых, - с горячей кровью. Недавно бились они открыто. Родину защищали. Родину и Европу защищали на полях прусских и австрийских. Их засадили крепко, морили, чтобы отнять силы. Из подвалов их брали и убивали». Шмелев позднее о том же писал: убивали тех, кто нес в себе нравственное русское начало – чтобы тем вернее развращать и порабощать остальных, утративших опору в подлинном, что было в их жизни. Писатель главное обвинение обращает к вождям: «Жестокие из властителей, когда-либо на земле бывших, посягнули на величайшее: душу убили великого народа». Сытым и слепым, бросает Шмелев обвинение жестокосердным и тепло хладным европейцам, много виноватым в этом беспощадном абсурде истории, он обличает их словоблудие, за которым укрывают они непосильное их тупому воображению страдание неведомых и малоинтересных им людей». «Но теперь нет души и нет ничего святого. Содраны с душ человеческих покровы. Сорваны – пропиты кресты нательные. На клочки изорваны родимые глаза – лица, последние улыбки – благословения, нашаренные у сердца…» Говорю: есть у вас совесть?! «А что такое совесть? – говорит, - У нас простой коммерческий расчет! Это гораздо больше, чем ваша совесть». Герой Шмелева мечется с вопросом: «Покинул Бог человека? Или человек не может разглядеть Его во мгле торжествующего зла? Вот он признается: «Бога у меня нет: синее небо пусто». Незначительное событие, подарок старого татарина – когда все человеческое, кажется, отошло в небытие, переворачивает душу. «Горят в печурке сучья из Глубокой балки – куски солнца. Смотрит в огонь старый Абайдулин, и я смотрю. Смотрим, двое – одно, на солнце. И с нами Бог. …не уходи от нас, Господи, останься. В дожде и в ночи пришел Ты с татарином, по грязи… Пребудь с нами до солнца! Вот где сказалось то детское – знание, что: везде Христос. «Аще бо и пойду посреде сени смерныя, не убоюся зла, яко Ты со мною еси, жезл Твой и палица Твоя, та мя утешиста». Вот поворотный момент в бытии Шмелева. Во всем его творчестве. Завершилась пора сомнений, и соблазнов, и заблуждений. Теперь он начнет свое движение ввысь. Только к небу, к путям Господним. К Нему. Эпопея – рассказ о переходе от страдания в мире к страданию о мире и о его страданиях. И недаром ставятся Ильиным рядом имена Достоевского и Шмелева: оба познали смысл не просто страдания, но сострадания. В эмиграции Шмелев продолжил художественное осмысление происшедшего и происходящего. Крым его все никак не отпускал – и многие рассказы связаны именно с крымскими воспоминаниями – «Два Ивана» (1924), «Каменный век» (1924), «Свет Разума» (1926), «Чертов балаган» (1926), «Крест» (1936), «Виноград» (1936), «Однажды ночью» (1936) и многие другие, составившие цикл «Крымские рассказы». Впоследствии появляется рассказ «Куликово поле» (1939-1947). Преподобный Сергий переносит на Куликовом поле обретенный чудесным образом Крест за сотни верст, в Сергиев Посад – в одно мгновение, и тем укрепляет пребывающих в испытании веры людей. Об этом событии таинственно и промыслительно дается узнать персонажу – рассказчику, который проникается новым для него чувством. «Я тогда испытал впервые, что такое, когда ликует сердце, знаю определенно только одно чувство освобождения. Все томившее пропало, во мне засияла радостность, светло-светлую свободу – именно, ликование, упование: ну, ничего не страшно, все ясно, все чудесно, все предусмотрено, все – ведется… все – так надо. И со всем этим – страстная, радостная воля к жизни – полное обновление». В этих словах – внутреннее ощущение самого Шмелева – ощущение того, что есть Промысл и как он воздействует на душу человека: ничего не страшно, потому что везде Христос. Вот на укрепление какого чувства направлено действие Промысла.

В 1930 – 1931 гг. Шмелев написал «Богомолье» - повествование о паломничестве к Троице-Сергию, ребенком, с тем же Горкиным, с отцом. В этой книге писатель рисует живое соприкосновение с миром святости. Он показывает, каким реально было старческое служение подвижника, старца Варнавы Гефсиманского, описывает его труды. В «Богомолье» развернута картина паломничества в монастырь, к «преподобному» (Сергию) и «батюшке» (Варнаве), множества различных людей из разных слоев. Здесь предстает как 6ы вся верующая Россия: кто-то идет за исцелением физических недугов, кто-то — за указанием жизненного пути, и общая цель паломников — излечить, укрепить душу, «пообчиститься, совлечься грязи», или, как говорит Горкин, «подышать святостью». Вся книга — также отражение чисто |детского восприятия мира; в памяти мальчика остаются веселый перезвон колоколов, вкусный квасок, роспись «с медведем». Смысл монашеской жизни еще не доступен для понимания ребенка, но сердцем он чувствует реальное присутствие благодати: во время паломничества, пребывания в обители он испытывает ощущение праздника, небесной радости. Кульминация книги — и главная цель поездки — благословение у старца Варнавы, воссозданное Шмелевым с признательной любовью. Он показал, каким было старческое служение подвижника, описал его труды и деятельную любовь, изливавшуюся на всех, кто приходил к нему за советом и утешением. В памяти писателя запечатлелись свет  и ласка, исходившие от «батюшки - утешителя», сердечное умиление, как бы расплавление своей гордыни и самости и внезапное исчезновение всех душевных страхов и сомнений, о чем свидетельствовали все, кто встречался с о. Варнавой. В «Богомолье», таким образом, Шмелев описал живое соприкосновение с миром святости. И это воспоминание оказалось спасительным для самого художника. «Работа над “Богомольем” спасла меня от пропасти, — удержала в жизни... О сем знала лишь ныне покойная моя жена»,— признавался он впоследствии в письме епископу Леонтию 24 мая 1949 г.

В «Богомолье» у Шмелева «много земного, бытового, обыденного – это правда. Но тема «Богомолья» - над-земная, над-временная», - пишет Дунаев. Богомолье – есть путь. Путь человека к Богу. Путь России – к Истине. «Аз есть путь…»(Ин. 14,6). Богомолье – путь Христов. Ильин о том писал: «Сила живой любви к России открыла Шмелеву, что он здесь утверждает и показывает, что русской душе присуща жажда праведности и что исторические пути и судьбы России осмысляются воистину только через идею «богомолья»… (29,6,390) Об этой идее Ильин сказал прекрасно и точно: «Богомолье! Вот чудесное слово для обозначения русского духа… русский человек, уходя к святым местам через леса и степи, «уходил» ко святым местам своего личного духа, пробираясь через чащу своих страстей и через пустоты своей, религиозно еще не возделанной души…

Богомолье! Оно выражает самое естество России – и пространственное, и духовное… это ее способ быть, искать, оберегать и совершенствоваться. Это ее путь к Богу. И в этом открывается ее святость».

Русского человека, утверждает Ильин, вела по дорогам богомолья жажда праведности. А это есть отражение жажды Бога. В «Богомолье» Шмелев освежил в себе то, что вело его когда-то в детские годы к преподобному Сергию и к старцу Варнаве. Жажда Бога – становится определяющим творчество Шмелева состоянием, которое уже нераздельно и неотступно владеет им при создании всех последующих произведений.

В 1932 – 1933 гг. Шмелев работает над романом «Няня из Москвы», на страницах которого раскрывается проникновенный образ русской верующей старушки. В ней отразились новые духовные состояния Шмелева отразились. Существенно новое в творчестве писателя — то, что роман выявляет не просто «красоту народной души, запечатленную и во многих предшествующих героях художника, но именно цельное православное мировоззрение, подлинно христианские взгляды на мир, человека и все происходящее с ним.

«Няня из Москвы» - роман о чуде, совершенном Промыслом Божиим. Старая няня никакого чуда не совершает. Она лишь живет и действует, согласуясь со своею верою, - и эта вера творит чудеса. Вот о чем, по мнению исследователей, написан роман. Писатель осмыслет это Начало, руководящее действиями человека, который передает себя верою своею воле Творца. Роман «Няня из Москвы» - первое у Шмелева произведение, в котором полно воплотились принципы нового творческого метода. «Если понимать сказку не как некое волшебное неправдоподобие, то роман Шмелева – именно сказка», - пишет Дунаев. Сказка – ложь, да в ней намек… Сказка – правда. История, которую рассказывает няня своей давней знакомой, встреченной ею в Париже, - проста и одновременно многосложна. Она воспитывала в богатой семье либеральных интеллигентов свою любимую Катичку. Родители – неплохие люди, да «без царя в голове». Барин, известный доктор, - погуливал; барыня, глупая, истеричная, - томилась от безделья и ревности, что довело ее до злой чахотки. Сама Катичка, девица не слишком умная, но своенравная, капризная, отчасти тоже истеричная, кичилась своими красотой и образованностью, училась на актрису, не имея ясной цели в жизни. В пору разгула революционных событий 1917 г. родители вынуждены были уехать в Крым на лечение (где скоро умерли), а за ними – и дочь с нянею. Из Крыма, натерпевшись многих бед, они бежали от большевиков, долго скитались по Европе, побывали в Индии, затем очутились в Америке. Катичка стала кинозвездою, но счастлива не была. Долгая история взаимоотношений ее с молодым человеком, с Васенькой, человеком характера прямого и благородного, начавшаяся еще в России, история любви и взаимного мучительства, составила стержневую линию всех событий, о которых повествует добрая няня. Васенька, еще в начале всей истории сватавшийся к Катичке, получил неопределенный отказ, затем ушел на германскую войну, воевал и в Белой Армии, после за границею прошел через многие беды, но сумел завершить инженерное образование и также обосновался в Америке.

Истерзавшись, глядя на несчастливую жизнь молодых людей, причиною которой был прежде всего вздорный характер девицы, няня решается на отважный для ее лет и положения поступок: она одна отправляется в Европу, чтобы добыть некое письмо, ставшее главным поводом для раздоров между молодыми людьми. В итоге она устраивает все ко благу, сама же начинает готовить себя потихоньку к мысли о скорой смерти. Няня полна деятельной любви и готовности самоотверженно служить ближним, ее главные стороны души – незлобивость и поистине христианское всепрощение и терпение. Центральное место в ее сознании занимает понятие греха, и все, происходящее с ней, с окружающими она воспринимает в координатах: грех – наказание за грех – искупление его через страдание. Это относится как к отдельным людям, так и к судьбе всей России. Ответ, который Шмелев мучительно искал долгие годы, пытаясь понять, почему произошла русская катастрофа, он находит в христианском взгляде на историю. По убеждению няни, все страшное, что случилось со страной, попущено Господом, чтобы «вразумить» россиян: «… душа-то уж разболталась, ни туда, ни сюда … а так, по ветру. Уж к тому и шло. Только тогда, когда забыли про душу, нечистому сила-то дана!». В простых фразах няни открывается и великий смысл страдания – то, перед чем прежде в недоумении останавливался Шмелев. Голгофа России оказывается заслуженной карой, необходимой для ее очищения и воскрешения. Страдания очищают и приводят к Истине: теряя богатство, здоровье, герои романа обретают душу.

Теперь художник не отображает социальные типы, но пытается раскрыть «образ и подобие» Всевышнего в человеке, ищет не преходящее, на вечное. Он видит определяющими в поведении не социальные, политические, экономические, биологические и прочие побуждения, но – духовное тяготение к Божией правде, жажду Бога, ищет освобождения от губительного воздействия исторических обстоятельств, показывает человека вне истории, не во времени, а в вечности. Теперь: он хорошо видит все «гримасы жизни», но для него важнее укрытая под ними красота Бытия, т.е. правда Божия.

«Найдите сущность, повелевающую без насилия, без подавления человека, - жизнь расцветет чудесно – под всеми ярлыками, - писал он, определяя для себя смысл своего искусства, в статье «Пути мертвые и живые». – Я вижу только одну сущность:

Возрождение жизни на основе религиозной, на основе высоконравственной, - Евангельское учение деятельной любви».

Этапом духовного пути Шмелева стала книга «Лето Господне» (часть 1 — 1927—1931, часть 2 и 3 — 1934—1944). К ней вполне применимы евангельские слова «...если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18,3). Чтобы как-то утишить боль от созерцания поруганной, разоренной России, избавиться от мучительных картин пережитого кровавого кошмара, Шмелев обращается к годам далекого детства. И там, отбросив весь багаж юношеских рационалистических идей и более поздних теорий и представлений, открывает заново то, что некогда наполнило и питало его душу. Он всматривается в себя самого, когда-то по-детски доверчиво принявшего истину, и запечатлевает мировосприятие верующего ребенка.

В «Лете Господнем» Шмелев чрезвычайно полно и глубоко воссоздает церковно-религиозный пласт народного бытия. Он рисует жизнь людей, неразрывно связанную с жизнью церковной и богослужением. Смысл и красота православных праздников, обрядов, треб, обычаев, остающихся неизменными из века в век, раскрыт настолько точно, что книга и в эмиграции, и дойдя до современного русского читателя, стала для многих верующих настольной книгой, своеобразной энциклопедией. Кроме того, именно здесь, пожалуй, впервые в творчестве Шмелева раскрываются психологические переживания, эмоции, молитвенные состояния — душевно-духовная жизнь православного христианина.

Но надо учитывать, что Шмелев показывает жизнь именно детской души. В восприятии ребенка весь окружающий мир предстает просветленным, обоженным, где «ничего не страшно» и «всем хорошо». В духовной реальности, воссозданной Шмелевым, нет ужасов и зло6ы «мира сего», нет бесовских напастей и тяжких падений. Герою, по-детски «сокрушающемуся» о грехах, неведома жестокая «духовная брань», преодоление страшных соблазнов, наполняющих окружающий мир. Главное, что открывает Шмелев в душе ребенка,— чувство присутствия Бога, доверчивую любовь к Нему и надежду на Него во всем.

«И возвратился Иисус в силе духа в Галилею, разнеслась молва о Нем по всей окрестной стране. Он учил в синагогах их и от всех был прославляем. И пришел в Назарет, где был воспитан, и вошел, по обыкновению своему, в день субботний в синагогу, и встал читать. Ему подали книгу пророка Исаии; и он, раскрыв книгу, нашел место, где было написано: «Дух Господень на мне; ибо Он помазал меня благовествовать нищим и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать плененным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедовать лето Господне благоприятное» (Лк. 4,14-19) На эти слова – как на раскрывающие смысл всего произведения, - указал сам автор: названием – «Лето Господне». В обобщенном комментарии к данному евангельскому тексту читаем: «Евангелист, говоря, что Христос как только раскрыл книгу, так тотчас нашел нужный Ему отдел, очевидно этим хочет отметить, что книга Исаии раскрылась не случайно на известном листе, а что здесь дело Божественного Промысла… Конечно, под этим «летом» разумеется Мессианское время спасения для народа Израильского и для всего человечества». (21,155-156) То есть книга Шмелева есть книга о Промыслительной Божией помощи человеку в деле его спасения. О пребывании в мире Христа – ради спасения человека. И не случайно начинается «Лето Господне» с Чистого Понедельника, с Великого поста – с целебного очищения души через духовное переживание сорокадневного поста Самого Спасителя перед началом Его проповеднического земного служения, через переживание скорбной Страстной Седмицы, Крестной Жертвы…

В ЛЕТЕ ГОСПОДНЕМ укрепляется вера человека, питающая дух его и – ЛЕТО ГОСПОДНЕ – в Церкви. Шмелев показывает жизнь человека не в смене времен года, но в церковном богослужебном круге – Человек идет по времени, отмеченному событиями церковной жизни. Недаром и главы «Лета Господня» называются согласно тому: «Великий пост»… «Ефимоны»… «Благовещенье»… «Пасха»… «Троицын день»…. И все проходит человек: «Праздники», «Радости», «Скорби» - так обозначены основные части «Лета Господня»

«Лето Господне» - повествование о вхождении в душу человека истин Православия.

«Горкин наставлял меня:

Православная наша вера, ру-сская – она, милок, самая хорошая, веселая! И слабого облегчает, уныние просветляет, и малым радость. И это сущая правда».

Шмелев писал о книге «Лето Господне»: «В ней я показываю лицо Святой Руси, которую я ношу в своем сердце… Россию, которая заглянула в мою детскую душу».

У ребенка живет в душе ощущение и сознавание личного общения с Богом, с миром святости, он воспринимает все события церковной жизни как реальное взаимодействие человека и тех, кто приходит на землю из ТОЙ жизни. Шмелев показывает, как впервые в душу человека проникает сознание страшной тайны – бытия Божия.

 «Мне делается страшно. Я смотрю на Распятие. Мучается Сын Божий! А Бог-то как же… как Он допустил?… Чувствуется мне в этом великая тайна – Бог»

Герой книги живет как бы вне конкретного времени, все опирается лишь на время церковное, текущее по каким-то особым, неземным законам. Движение совершается от радостей к скорбям. От вступления в сознательный отроческий возраст – к смерти. К смерти еще не собственной физической, но к переживанию смерти – в прощании с умирающим отцом. Здесь, мы видим, раскрывается подлинно христианская кончина: через церковное приуготовление к смерти в таинствах – к отхождению. Христианская кончина – и горе, и радость. Недаром в самый момент смерти отца мальчик погружается в некое райское видение, в котором он встречается со здоровым и радостным отцом. Скорбь расставания и радость ожидания новой встречи – там. Наверное, не было сомнений у Шмелева – как завершить повествование. Одним: зовом человека ко Всевышнему:

« Слышу –

…Святый … Без – сме – е – е – ертный …

Поми – и – и – и – илуй … на – а – а – ас.».

Так завершается Лето Господне. Завершается невидимым вхождением в душу сознавания Горней правды.

Итак, можно сделать вывод ««Лето Господне» - о русскости русского человека. А это особый предмет, - пишет Дунаев в своей книге «Русская литература и православие», - и особенным инструментом отображенный. Чтобы воспринять это отображение, нужно иметь соответствующее средство. Понять «Лето Господне» способен лишь русский человек, и православный. Для прочих – в ней много чуждого».

«Вот дар большого русского художника… - писал об этой книге Ильин. – Книга, которая никогда не забудется в истории русской словесности и в истории самой России… Грань и событие в движении русского национального самосознания… Сразу – художественный и религиозный акт». (29,6,129)

В последнее десятилетие своего творчества Шмелев написал много статей о русских писателях, о судьбе России, о Москве, о русском купечестве, статьи – отклики на события II мировой войны. Все они проникнуты православным духом. Шмелев утверждает, что лучшие писатели России были глубоко религиозными людьми, что Россию, Москву спасла от вражеских нашествий, от гибели именно глубочайшая непоколебимая вера русского народа. Раздумывая о будущем России в статье «Пути живые и мертвые», писатель выражал твердую уверенность, что у России есть только один путь к спасению – путь религиозного возрождения.

Глава 3. Роман «Пути небесные»

Раздел I. История создания.

«Голова кружится от бездонности, когда думаю над «Путями небесными». Захвачен, на порой чувствую трепет – удастся ли одолеть. Столько лиц, столько движения в просторах российских: ведь действия теперь в романе – поля, леса, поместья, городки, обитель, а всего главнее – ищущая, мятущаяся душа юной Дариньки и обуревающие страсти – борьба духа и плоти». Война ворвалась в парижский дом Шмелева, когда он работал над вторым томом романа «Пути небесные». Первый том увидел свет в 1937 г. в издательстве «Возрождение». «Ведь я должен закончить свой путь, - закончить «Пути небесные», отчитаться перед русскими людьми. Я их завел, повел, вел… надо довести». «… мне надо завершить главное – Пути, я хотел бы гимн Творцу пропеть в полный голос». Последний роман должен был стать романом итогов. В «Путях небесных» выразилась определенная художественная эволюция Ивана Сергеевича. «Пути небесные» - это роман, как в старое доброе время, будто и не было XX века: с балами, любовными интригами, цыганами и мстителями, роковыми совпадениями.

В центре романа – судьбы скептика-позитивиста инженера Виктора Алексеевича Вейденгаммера и глубоко верующей, кроткой и внутренне сильной Дариньки – послушницы монастыря, покинувшей обитель, чтобы связать свою жизнь с Виктором Алексеевичем. Через страдания и радости, таинственными и непостижимыми мирским разумом путями эти герои проводятся к Источнику Жизни. Роман построен всецело на основе святоотеческой аскетической культуры, его внутренним сюжетом является «духовная брань» со страстями и помыслами, искушениями и нападениями темных сил. Вот содержание романа «Пути небесные» (1935-1947), последнего шедевра Шмелева.

Действие романа начинается черной мартовской ночью, когда созерцание звездного неба и скорбь о непознаваемости тайн мироздания доводят Вейденгаммера до потери сознания. На один микромиг перед ним разверзлись небеса и показали ему бездну бездн, на фоне которой он увидел яркие, живые небесные пути в их движении и пересечениях. Он остро ощутил невидимую Силу, движущую все эти бесчисленные миры, и его охватило чувство беспомощности перед бездонным, непостижимым источником всех видимых путей движений. Для умственного изможденного героя это было непереносимым. Он в отчаянии выбегает на улицу, чтобы обрести равновесие. Там в ранний утренний час он натыкается на плачущую девушку – сироту Дарью Королеву, которая рассказывает о пережитых невзгодах. Сцена происходит напротив Страстного монастыря, и когда колокол забил, звоня к ранней обедне, девушка скрылась за дверями храма.

Под впечатлением встречи с этой девушкой-ребенком Вейденгаммер наведывается в монастырь. Через год, когда умирает монахиня, взявшая Дарью под свое покровительство, девушка покидает обитель и становится сожительницей Вейденгаммера. Шмелев ведет бывшую послушницу, променявшую христианскую любовь – анапэ на земной эрос, чтобы жить с атеистом в союзе, не освященном церковью. Даринька проходит через все мирские соблазны и удовольствия: она влюбляется в красивого, храброго офицера Вагаева, ее соблазняют богатства, слава и успех в свете, она чуть не становится добычей старого развратника барона Ритлингера. И все-таки Даринька избегает падения.

А между тем драматизм происходящего сгущается: Вейденгаммер вступает в связь с венгерской певицей; барон Ритлингер кончает жизнь самоубийством после того, как раскрывается его гнусная роль в растлении детей; приходит известие о гибели Вагаева на войне с турками. Настроение тревожного ожидания усиливается пророческим, символическим сном Дариньки. Переживания героини разрешаются ее поездкой к старцу Варнаве, чей ответ направляет ее путь: она должна исполнить свой земной долг и жить рядом с Вейденгаммером, для которого она оставила духовную жизнь под защитой монастырских стен.

Затем, уже во II томе, место действия переносится из Москвы под Мценск, где Дариньке и Виктору Алексеевичу «было даровано родиться». Именно здесь выполняет Даринька возложенный на нее долг – привести сомневающегося героя к Богу.

Общий тон II части романа более созерцательный и умильный, что мотивируется идиллическим окружением мценского имения. Поворотным пунктом в миросозерцании Вейденгаммера становится вечер со звездным ливнем, что перекликается с завязкой, где в блеске звездного неба герою дается откровение – увидеть «живые небесные пути» и бездну бездн. Если в завязке Вейденгаммер отверг откровение, то в заключении он сознает, что из тупика неверия, из которого он хотел вырваться при помощи разума, выход один – вера, единственный ключ, отпирающий тайну космоса.

Роман И.С. Шмелева «Пути небесные» (I том вышел в Париже в 1937 году, II том – в 1948 г.) – уникальное явление в русской литературе. Шмелев создал произведение, в котором жизнь человека неразрывно связана с действием Божественного Промысла. О новаторстве творчества Шмелева в этом плане пишет Ильин. «И вот с тех пор как существует русская литература, впервые художник показал эту чудесную встречу мироосвящающего православия с разверстой и отзывчиво—нежной детской душой. Впервые создана лирическая поэма об этой встрече, состаивающейся не в догмате, и не в таинстве, и не в богослужении, а в быту. Ибо быт насквозь пронизан токами православного созерцания.

Нужно сказать, что Даринька и Виктор Алексеевич – не вымышленные персонажи, а реальные люди.

Шмелев с документальной точностью воссоздает историю их взаимоотношений. В заметках Ю.А. Кутыриной (племянницы Ольги Александровны Шмелевой), опубликованных в парижском журнале «Возрождение», сообщается, что Виктор Алексеевич Вейденгаммер был родственником О.А. Шмелевой, братом ее матери. Шмелев, вероятно, встречался с Вейденгаммером в Оптинской пустыни в 1900 – 1910-х гг., о чем свидетельствует первая фраза: «Эту чудесную историю – в ней земное сливается с небесным – я слышал от самого Виктора Алексеевича, а заключительные ее главы происходили почти на моих глазах», как и последующие реплики автора («В.А. рассказывал…» и др.). Ссылаясь на ряд труднодоступных для российских исследователей источников, американский литературовед Ольга Сорокина в монографии «Московиана. Жизнь и творчество Ивана Шмелева» (1987 г.) приводит факты, подтверждающие подлинность героев и событий, описанных в романе. В частности, свидетельство архиепископа Серафима (Иванова) о том, что Шмелев конфиденциально сообщил ему: герои «Путей небесных» являются отнюдь не вымышленными персонажами, а реальными лицами, жившими под теми же самыми именами». Писатель рассказал о том,  как завершилась судьба этих людей: «… незаконная жена Вейденгаммера, Дарья Королева, погибла под поездом. Старцем Амвросием из Оптиной пустыни было предсказано, что она должна искупить свой грех незаконного супружества трагической гибелью на ее собственной реке Амур-Дарье, Вейденгаммер был назначен в Туркестан для строительства железной дороги, которую возле одной станции пересекала эту реку. Выйдя из поезда на этой станции, чтобы сделать покупки, Дарья побежала к поезду, когда зазвенел третий звонок, не заметив приближающегося локомотива, который сбил ее, отрезав обе ноги. Она умерла по дороге в больницу на мосту через Амур-Дарью. После ее трагической смерти Вейденгаммер принял монашеский постриг в Оптиной пустыни, где он прожил около 10 лет св. жизни.»

В сведении о Вейденгаммере из рукописи оптинского иеромонаха Константина «Замечательные случаи в Предтеченском скиту Оптиной пустыни».

«… инженер-архитектор Виктор Алексеевич Вейденгаммер поступил в скит послушником 14 июля 1900 г., где он и умер 12 апреля 1916 г. … новая церковь в Предтеченском скиту была построена под его руководством.

Есть еще одно подтверждение достоверности событий, которые сформировали фабулу романа. Об этом сообщает Александр Амфитеатров. «… похищение белицы из страстного монастыря действительно приключилось около того времени. Скандал вышел громкий: похитителем был знаменитый присяжный поверенный Ф.И. Плевако. Не это ли приключение взял И.С. Шмелев в основу своего романа. За что надо сказать в особину спасибо И.С. Шмелеву – это за бытовую картину страстного монастыря, ныне так безжалостно разрушенного большевиками». Амфитеатров высказывает предположение, что Шмелев использовал для портрета персонажа «Путей небесных» князя Дмитрия Вагаева реальный прототип – лицо, похожее на этого «гусарчика», чей крестный – знаменитый «хозяин Москвы» князь В.А. Долгоруков. Прототип Вагаева – тоже удалой повеса, прославленный многими дерзкими выходками. Действующие лица «Путей небесных» входят в шмелевский роман художественно преображенными. Так, создавая образ Дариньки, Шмелев использует черты своей жены, ее тети и, возможно, некоторых других своих знакомых. В результате же обобщенный образ Дариньки получился исключительно оригинальным, не похожим ни на кого, - образ молодой женщины, чье очарование, привлекательность, духовная сила и внутренний свет были такими, что могли просветить и преобразить героя.

В «Описании скитского кладбища Оптинской пустыни», созданном иеромонахом Иосифом (Полевым) и монахом Никоном (Беляевым), мы находим ценную информацию о датах жизни Вейденгаммера: 13.XII.1843 – 17.IX.1916, почти соответствующих хронологии в романе Шмелева – в марте 1875 г. герою 32 года. Второй материал – фрагмент из воспоминаний монахини Шамординского монастыря Амвросии. (Ею была написана (в 1940-х гг.) книга воспоминаний «Очерки из многолетней жизни одной старушки, которую Господь не по заслугам не оставлял Своею милостию и которая считала себя всегда счастливой, даже среди самых тяжелых страданий».) Пожалуй, самое ценное в публикуемом отрывке – те удивительные факты из последних лет жизни Вейденгаммера, не вошедшие в неоконченный роман Шмелева. Совершенно непостижимы порой для мирского разума пути, которыми оптинский старец Иосиф приводил людей к спасению. Действия и слова старца кажутся со стороны страшными и соблазнительными: женщину, которая по церковным канонам была «блудницей» (жила без венчания, с человеком имеющим законную жену), старец принимает в духовные дочери; или настаивает на поступлении Вейденгаммера в монастырь, не церковного человека, со словами: «Пей и кури, но так, чтобы никто не видал», а в итоге тот оканчивает жизнь «истинным монахом». «Пути небесные» открываются только людям святой жизни, какими были и оптинские старцы-подвижники, и старец Варнава Гефсиманский, с которым встречаются персонажи романа. Данный фрагмент воспоминаний свидетельствует, что характеры и судьбы героев воссозданы Шмелевым весьма близко к реальным прототипам. «Очерки…» подтверждают реальность удивительной истории знакомства и любви Вейденгаммера к девушке, с которой он связал свою судьбу, и того нравственного перерождения, которое постепенно происходило с ним под влиянием ее кроткой и светлой личности. Роман Шмелева обрался незавершенным и обрывается до знакомства героев с Оптиной пустынью, но из нескольких реплик в первых двух томах видно, что Шмелев предполагал воссоздать последующие события и судьбы этих людей близко к тому, как они запечатлены в публикуемом документе. Так, Виктор Алексеевич ведет свой рассказ уже после смерти Дариньки и неоднократно упоминает о своем будущем духовном возрождении: «много после, когда я изменился»; «только впоследствии познал», зачем были назначены Дарье страшные испытания и что его грех искупался ее страданием; вспоминает о словах, сказанных ему старцем Амвросием. Во втором томе, описывающем начало жизни Виктора Алексеевича и Дариньки в Ютове, постепенно образуются все новые и новые нити, связывающие их с Оптиной и как бы подготовляющие их приход туда. Ямщик, остерегающий приехавших героев, говорит, что его дядя ушел в Оптину в монахи, да и сам оказывается «удивительно обаятельный и верующий, в Оптину собирается»; девушка Настя намеревается в благодарность за исцеление сходить пешком в Оптину; а Надя рассказывает Дариньке, как она чудесно исцелена по молитвам старца Амвросия, и затем сообщает о случае, когда о. Амвросий не благословил молодую вдову выйти замуж за одного помещика, сказав: «и без нас с тобой спасется».

Центральной для писателя в романе «Пути небесные» становится проблема спасения души человеческой. Через призму этой проблемы избирает автор фабулу своего романа. Все здесь подчинено сверхзадаче: глубочайшему исследованию темы судьбы человека. По своему художественному методу и философии «Пути небесные» согласуются с идеями французских современников Шмелева – Франсуа Мориака и Жоржа Бернаноса – авторов религиозных романов, ориентирующихся на «Мысли» Блеза Паскаля: «… страдание человека без Бога; величие человека с Богом». Немецкий литературный критик Виннифред Энглер, анализируя религиозную проблематику в творениях Бернаноса, писал: «… правда, что человеку дается наибольшая близость к Богу через молитву, когда сатана строит ему самые лютые козни».