Русская классическая проза на сцене Большого драматического театра в ХХ веке

Самарский государственный университет

Филологический факультет

Контрольная работа

По теме: «Русская классическая проза на сцене Большого драматического театра в ХХ веке»

Выполнила:

Студентка 6 курса

 Филологического факультета

Заочного отделения

Горбачик А.И.

Проверила:

Преподаватель

 кафедры русской и

зарубежной литературы

 Финк Э.Л.

Самара 2007

СОДЕРЖАНИЕ

Введение ………………………….……………………………….4

1.    

2.    

          Заключение…………………………………………………………8

          Библиография …………………………………...………………..10

ВВЕДЕНИЕ

Театр XX века своими успехами во многом обязан рус­ской классической прозе. Большой мир классики пришел на сцену необычайно раздвинув ее духовные горизонты. Серьезный вклад в освоение классики внесен и Ленин­градским академическим Большим драматическим театром им. М.Горького. Более того, именно это репертуарное русло особенно важно в его творчестве, и многие его достиже­ния общеизвестны.

БДТ и был задуман как трибуна классики, и название «Большой» получил в соответствии с размахом своей ре­пертуарной программы.

Эта традиция не заглохла до сих пор. Всё новые классические про­изведения появляются на афише театра, обнаруживая ши­роту его творческого диапазона.

И, конечно же, вся творческая жизнь БДТ им. Горького неразрывно связана с именем великого режиссера Георгия Александровича Товстоногова.

1.     Г.А.Товстоногов и БДТ

С 1956г. и до конца жизни Георгий Александрович Товстоногов был главным режиссером Большого драматического театра им.Горького, который любители театра прозвали просто Товстоноговским и который теперь носит его имя. Замечательный режиссер поставил немало блестящих спектаклей. Именно под его руководством БДТ стал одним из лучших театров страны. Товстоногов в БДТ это целая эпоха театрального искусства не только в Петербурге, но и в стране. Незабываемые спектакли, на которые почитали за счастье купить билеты за 30 коп. на последний ярус с «нагрузкой» в 2 руб. 30 коп. на спектакль в «Музкомедию»[1].

Постановки Товстоногова гениальны: школьное зачитанное «Горе от ума» зрители смотрели с замиранием сердца; рыдали над «Идиотом»; не забудутся «Три мешка сорной пшеницы», «Холстомер», «Трехгрошовая опера», «Еще раз про любовь».

Великая заслуга Товстоногова также и в том, что он донес до зрителя бесценный дар русской литературной классики в своей товстоноговской интерпретации создавая таким образом классику театральную. На сцене БДТ им.Горького Товстоноговым были поставлены пьесы: «Идиот», «Егор Булыче и другие», «Дачники», «Горе от ума», «Варвары», «Мещане», «Три сестры», «Вишневый сад», «Иркутская история» и другие.

БДТ им. Горького был насущной духовной потребностью. Тысячи ленинградцев осаждали каждый вечер сероватое здание на Фонтанке, 65 в поисках лишнего билетика.

Особый восторг и поклонение вызывал «Идиот» Ф.Достоевского в авторской инсценировке Г.А.Товстоногова. Принято думать, что это был, по большому счету, театр одного актера, Иннокентия Михайловича Смоктуновского. Это не так. Тогда, в начале шестидесятых, в БДТ творил великолепный ансамбль «стариков» - больших артистов БДТ, которые естественно и живо вписались в режиссерский замысел и как бы помогли Смоктуновскому, подали его крупным планом, потому что в полифонии этого грандиозного спектакля играли тему совсем иную, чем главный герой, и были на месте.

Очень представителен и даже в чем-то аристократичен был генерал Епанчин-Софронов, расчетливый, хитрый, человек с двойным дном, ласково-обходительный и черствый одновременно. От него веяло холодом Петербурга. Верилось, что он генерал. Выправка у него была подлинно генеральская. Ольга Казико в роли его жены – совершеннейший шестидесятилетний эгоистичный ребенок. И, конечно, Лариков в роли Иволгина-старшего. Здесь на мгновение возникал истинный трагизм. Лариков вообще был артист драматического дарования. Большой, видный из себя, он был пронзительно несчастен и вызывал сочувствие.

Порывистый, дерзкий Рогожин Е.Лебедева, Н.Ольхина и Н.Василькова - Настасья Филипповна. Это был еще додоронинский вариант...

2. Русская классика в БДТ им.Горького

БДТ им Горького поставил ряд пьес русской классики, среди которых наиболее яркой и выдающейся в отношении режиссерского гения Товстоногова является «История лошади». На примере постановки этой пьесы прослеживается творческий почерк Г.А.Товстоногова, выразившийся в глубоком понимании талантливых произведений  русской классики.[2]

К числу их, безусловно, можно отнести и притчу Л. Н. Толстого «Холстомер», отличающуюся законченной повествовательностью. Однако современная сцена проник­ла сквозь прозаическую форму произведения, почувство­вав в его сути близкую себе драматическую природу. По­ставив «Холстомера» (1975), режиссер Большой драматического театра Георгий Товстоногов показал возможность такого «инобытия» толстовского шедевра. Спектакль привлек внимание еще и тем, что в ис­тории русской сцены это была первая подобная попытка. Для самого БДТ постановка «Холстомера» знаменательна и в другом смысле — первая в истории этого театра встреча с творчеством Л. Н. Толстого.

Как случалось и ранее, постановщика «Холстомера» Г.А.Товстоногова не остановили барьеры прозы, некото­рые особенности первоисточника он доверчиво перенес на сцену. И «История лошади» (подзаголовок повести стал названием спектакля) в иные моменты просто рассказыва­ется зрителям, и это действительно история — ожившая в сценических образах судьба лошади.

Спектакль привлекает профессионализмом режиссуры, свободно владеющей арсеналом современных выразитель­ных средств, высокой актерской культурой. Но, пожалуй, прежде всего — выдающейся своими трагедийными взле­тами игрой Е. А. Лебедева в роли Холстомера.

История Холстомера раскрыта актером как страстная, горькая и мудрая исповедь, за которой встает долгая, труд­но прожитая жизнь. Лебедев появляется на сцене в обличье старого, больного, внешне отталкивающего существа и ни­где в дальнейшем не меняет этого обличья. Ему важно обратить внимание на скрытые от равнодушных глаз до­стоинства «замечательно хорошей лошади», по красоте хо­да и быстроте не имевшей равных в России. За этот ход герой и был прозван Холстомером, по родословной же, как подчеркивает Толстой, он носил кличку Мужика-первого, и был сыном Бабы. В притчеобразной повести эти имена многозначительны, ибо история лошади — это история рус­ского крестьянина, основной тягловой силы, народа. Лебе­деву удается передать его природные черты. Перед нами развертывается судьба в высшей степени естественного су­щества, бытие которого пронизано светом добра, правды, обостренной справедливости. Сквозь старческую «гадкость», сквозь разводы пегой масти просвечивает величественная, страданиями добытая мудрость, неразрушенная нравствен­ная красота, ясно виден лик «гениальной» лошади, кото­рой, как сказано у автора, нет выше в мире по крови.

Чередой показываются в спектакле взлеты и падения жизни Холстомера — Лебедева. И именно здесь отчетли­вее всего слышен скорбный толстовский голос. Проникно­венная сила чувств актера захватывает и заставляет вме­сте с исполнителем остро переживать те роковые и вечные вопросы, которые терзали писателя. Торжеством и радостью сияет Холстомер, когда лихо катит хозяина по Кузнецко­му или побеждает на скачках. Но быстро пролетели сча­стливые мгновения. И все чаще слышен стон души, кото­рую наполняет гнев и ужас. Лошадь, которая никогда ни­кому не причинила зла, которая всегда «ожидала только случая показать свою охоту и любовь к труду», зачастую встречала со стороны людей несправедливость и жестокость. Высоко поднимая образ лошади, Толстой мучительно переживал падение человека, указывал наиболее опасные бездны. Он восставал против небратства мира, против ко­рысти и эгоизма, праздности и бесчеловечного собствен­нического инстинкта. «Христианства нет» — эта фраза из повести и выражает сокровенную ее боль. Боль за падших людей живет в душе Холстомера — Лебедева. Пристальное всматриваются в зал его страдальческие глаза, а в звенящей, напрягшейся тишине слышны строгие слова Истины — о добре и милосердии, о преданности и благородстве, о вечных законах природы, которым подлежит все живое. Тра­гедийно звучит монолог об уродующем человеческие отно­шения праве собственности. Отчаянием искажено лицо ис­полнителя, слезы текут из усталых, запавших глаз. В тяж­ких муках добыта его правда, его приговор, выраженный в убеждении, что лошади стоят «в лестнице живых существ выше, чем люди...»[3].

Великая проза писателя, поднятая и согретая чувствами артиста, воздействует неотразимо.

«Жесток и страшен человек», — поют в одном из зонгов исполнители ролей табуна, развоплощаясь в «хор ар­тистов». Такими и показаны в спектакле «люди». Это, мож­но сказать, еще один «табун» — той странной породы жи­вотных, как в повести называет Холстомер людей. Опусто­шенным, холодным и безжалостным циником играет князя Серпуховского О. В. Басилашвили. Актер ведет свою роль с блеском, но тонко прорисо­ванный портрет пресыщенного великосветского бонвивана явно опошлен текстом романсов, которые навязывают ему инсценировщики («Христос простил Иуде, а мы простые люди... Мораль, добро—все бредни! Оставь же их к обед­не!», или «А где тройка с места тронется—тут и есть Свя­тая Троица!» и т.п.). Отталкивающий образ Генерала, вла­дельца конюшни, создает П.П. Панков. Его Генерал глуп и кичлив, он явно болен катаром от постоянного обжорст­ва и натужно кряхтит под тяжестью собственного тучного тела.

Таковы в спектакле люди, окружавшие Холстомера, вла­девшие им. Театр крупным планом выделил в них все са­мое низменное. Подобный сценический нажим характерен для Товстоногова. Но гротескные преувеличения, определяющие среду, пугающие беспросветным зверством, даже продик­тованные обличительными целями, все же ведут и к неко­торым упрощениям. Становятся плоскими и однозначными характеры, исчезает сложность взаимоотношений, ослабля­ется философский подтекст повести, в которой многие лю­ди совершают зло отнюдь не потому, что они садисты, на­сильники или закоренели в гнусных пороках. Но все же Товстоногову бы­ла важна и интересна вся полнота, вся органика бытия, его сложность и противоречия — в мире немало жесто­кости и суровости, но людям ведомы и законы добра.

Как очевидно из инсценировки и музыкального офор­мления, которое также принадлежит М.Розовскому, пред­полагалось кардинальное жанровое переосмысление повес­ти. Она должна была предстать в виде мюзикла. Мож­но ощутить, что Товстоногов осознал чужеродность и странность такого отношения к автору и стреми­лся избежать легкомысленной эксцентрики.

В спектакле есть скорбь о Холстомере. Еще очевиднее — энергия развенчания. Она сильна, эта энергия, но цель и адресат ее расплываются под натиском жанровых и сю­жетных трансформаций.

Постановка спектакля «История лошади» во многом поучительна. Она снова заострили внимание на проблеме сценичес­кой интерпретации русской классики. Проблема истолкования — это проблема актуализа­ции, требующей больших усилий, напряженного сценичес­кого творчества и в этом, несомненно, большая заслуга самого Товстоногова.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Наши великие драмы — вечные памятники художест­венного гения народа — продолжают «говорить». Они пи­тают души современников, помогают постигать жизнь и ха­рактеры людей разных поколений. Театральные искания 60—70-х годов внесли в классическую традицию ощути­мый вклад. В лучших спектаклях вновь открылись нам ду­ховные глубины произведений Лермонтова и Грибоедо­ва, Островского и Горького, Гончарова, Достоевского, Го­голя.

Требовательность к постановкам классической пьесы заметно возрастала. Утверждая живую связь времен, не­обходимость актуализации классики и ее важную роль в формировании нравственного мира личности, возросший уровень культуры  зрителя, его неизмеримо расширившийся кругозор освобождает театр от необходимости музейной реставрации пьесы, ко­торая знакома каждому. От театра требуется большее. Он обязан углубить представления зрителя о данном произве­дении, мобилизовать его мысль, не повторяясь и не копи­руя идей своих предшественников.

Русское классическое наследие стало предметом ярост­ных споров уже в начале XX столетия, когда прозвучал клич футуристов сбросить Пушкина, Чехова, Толстого и других классиков с «парохода современности».

Труднее всего достигается единство взглядов на воз­можные пределы расхождений с пьесой, с драматургом. В круг обсуждения неизбежно включаются проблемы теат­ральной эстетики — мера жизнеподобия среды и характе­ров, трактовка быта, уместность стилизации, игровой инструментировки первоисточника, степень конкретности актерского творчества и т. п. Все эти проблемы далеко не новые, однако они не утратили своей остроты.

В поисках ответа на вопросы о современном постиже­нии классической пьесы неоценимую помощь оказывает опыт корифеев Художественного театра – Станиславского и Немировича-Данченко. Известно, как много сделал для привлечения классики в репертуар МХАТа Вл. И. Немирович-Данченко. И именно он нередко противопоставлял «традиционному» подходу к классике не­обходимость «держаться свободного отношения», постоян­но напоминая, что театральные традиции гибнут, если превращаются в простую копию.

Классика все прочнее срастается с современностью, и это—важное достижение нашей культуры. Быть может, как раз неотвратимая сила этого сближения и поддержи­вает драматическую напряженность процесса. Гармония традиций и новаторства обретается подчас ценой издер­жек.

Работа над классикой требует обостренного чувства истории, уважения к первоисточнику, понимания и любви к сокровенным ценностям национальной культуры.

Спектакли Г.Товстоногова обогащали классическую традицию новым опытом. Привлекали, прежде всего, те трактовки, где важнейшим становился мотив бескомпромиссности, твердости человека в столкновении его идеала с дейст­вительностью, где энергия сценической мысли, не поры­вая с традицией, выдвигала в центр напряженные соци­ально-эпические конфликты, трагедийно заостряла борь­бу характеров.

Библиография

1.БДТ им.Горького. Л.,1989

2.Любомудров М.Н. Размышления о театре. М.,1990

3.Резникович М. Театр моей юности. М.,1996