ВВЕДЕНИЕ

Исследования эмбриональных стволовых клеток вызывают споры не потому, что предполагаемые знания угрожают людям или окружающей среде, а потому, что новые возможности применения стволовых клеток, которые предполагаются, влияют на привычные ценности в жизни людей, затрагивают вопросы их здоровья и личности.

Научно-технический процесс движется гораздо быстрее, чем процесс моральной эволюции. Наука уже давно стала не только частью культуры и этики, но сама стала формировать мировоззрение и нормы морали в обществе. Новые открытия и новые области применения научных знаний, порождая огромные надежды и устремления, создают, в то же время, самые разнообразные этические проблемы [Тищенко П. Д., 1992].

Когда появилось ядерное оружие, стало ясно, что это мощная технология, которую необходимо регулировать с помощью политического контроля. Другие технологии, например, Интернет (плюсов масса, а обратная сторона – неравенство доступа к информации и угроза для частной жизни), оказались куда более мирными, поэтому регулируются законодательством куда меньше или не регулируются совсем [Ф. Фукуяма, 2004]. В современной ситуации все сильнее становится влияние биологии в формировании новой, техногенной этики. Биотехнологии попадают где-то между такими «полюсами», как ядерное оружие и Интернет, влияние прогресса в биологии на этические нормы куда менее определенное, но при этом более сильное, потому что прямо (а не косвенно) касается самого человека.

Последние 20 лет в биологии отмечены важными открытиями и методическими прорывами, которые приблизили клеточную биологию и эмбриологию к миру научной фантастики. От трансплантации ядер и репрограммирования генома – к клонированию, от эмбриональной стволовой клетки – к лабораторному получению ранних зародышей и органогенезу in vitro, от ДНК-чипов – к компьютерным чипам головного мозга, от силиконовых киборгов – к организмам-химерам, собранным из клеток разных видов [Репин B.C., и др., 2002]. По данным независимых обозревателей, больше всего материалов по науке за 2005 год посвящено Марсу, а второе место занимают темы, так или иначе связанные с генетикой. Причем, в биологической тематике генетика (560000 ссылок) идет с огромным отрывом, опережая такие «горячие темы», как клонирование (140000) и стволовые клетки (71200). Еще раз следует подчеркнуть, что такое положение дел объясняется тем, что особенностью современного биологического исследования кроме всего, является практическая направленность. Специфика биологического знания в отличие от, например, знания физического, в том, что оно более тесно связано с ценностным фактором. Мир живого находится между неорганической природой и миром идей (ценностей) человека, и биология связывает две культуры – гуманитарную и техническую. Ценностный аспект приобретают теории, имеющие прямое отношение к исследованию человека, например, исследование его мозга или особенностей в поведении животных, в которых можно увидеть аналогию с поведением человека. «Когда теория достигает пределов той области, где живет и действует человек, то она как бы затрагивает интересы человека и его природного окружения, к которому он должен выразить отношение и оценить себя в нем. В этом случае естествоиспытатель (часто сам не желая того, а задаваясь целью дать сугубо объективный взгляд на мир) становится причастным к созданию мировоззренческой позиции» [Л.В.Фесенкова, 1997].

В данной работе я попытаюсь раскрыть содержание собственно этических проблем исследования стволовых клеток, осветить общественную дискуссию о границах допустимости и возможностях применения терапии стволовыми клетками, и о способах законодательного регулирования этических коллизий в биотехнологии.

1. Cтволовые клетки. Определение, виды, история открытия.

Взрослый человеческий организм состоит из клеток 250 типов. Все это многообразие возникает из одного источника – зиготы (оплодотворенной яйцеклетки), первые несколько делений которой приводят к появлению так называемых эмбриональных стволовых клеток (ES-клеток, или ЭСК). Принято считать, что зигота – это единственная клетка «организма», обладающая тотипотентностью (т. е., способностью к дифференцировке в абсолютно любой из типов клеток), так как именно она и развивается в целый организм.

Клетки, образующиеся при первых делениях яйцеклетки, от бластомеров иглокожих до ЭСК млекопитающих, в классических экспериментах также способны дифференцироваться в любой из типов клеток будущего организма, поэтому многие исследователи считают, что их также нужно называть тотипотентными. Однако потенции ЭСК к развитию, очевидно, ниже таковых у зиготы (так как полноценный организм не может развиться из единичной эмбриональной стволовой клетки), и принято называть ЭСК плюрипотентными.

В ходе онтогенеза (индивидуального развития организма) потенциал к дифференцировке у клеток-потомков ЭСК снижается, и среди клеток организма можно условно выделить три очень разнородных группы, отражающих стадийность сужения потенций. Первая – это мультипотентные клетки, т. е. клетки, способные дифференцироваться в один из нескольких (количество зависит от конкретной ткани) типов клеток. До недавнего времени считалось, что их дифференцировка никогда не выходит за пределы собственного зародышевого листка, однако последние эксперименты в этой области свидетельствуют о том, что возможность так называемой «транс-дифференцировки» все-таки существует. Остается только догадываться, имеют ли место подобные явления in vivo, но из-за существования такой возможности такие клетки часто также называют плюрипотентными. Вторая группа – это унипотентные клетки, т. е., клетки-предшественники, способные дифференцироваться только в один из типов клеток. И для таких клеток экспериментально была показана возможность расширения потенций дифференцировки по меньшей мере до уровня мультипотентности. Поэтому мультипотентные и унипотентные клетки, способные к самообновлению, принято также называть региональными стволовыми клетками. Третья группа – это терминально дифференцированные клетки, т. е., клетки определенного типа, выполняющие свою биологическую функцию и не способные к дальнейшей дифференцировке. Результаты экспериментов по расширению потенций к дифференцировке таких клеток неоднозначны и пока не признаются многими учеными.

Что же такое стволовая клетка? Основной чертой таких клеток является способность к самообновлению (за счет асимметричного деления, в результате которого одна из дочерних клеток полностью идентична материнской) и, как следствие, способность к продолжительному (теоретически – неограниченному) росту в культуре. По определению Ю. М. Лопухина «стволовые клетки – это клетки, способные трансформироваться в более чем одну форму человеческих тканей». Такое определение неверно, так как даже унипотентная клетка может обладать способностью к характерному для стволовых клеток асимметричному делению. К сожалению, многие этические «проблемы», о которых ниже пойдет речь, зачастую возникают из-за таких неточных формулировок или из-за неверных интерпретаций слов специалистов.

Где находятся плюрипотентные стволовые клетки человека? Они могут быть найдены на любой стадии развития организма: во-первых, они являют собой человеческий эмбрион на ранней стадии развития; во-вторых, они сконцентрированы в пуповинной крови; в-третьих, они находятся в строме костного мозга взрослого человека (стромальные, или мезенхимные стволовые клетки). Именно эти клетки сегодня привлекают особое внимание клинически ориентированных исследователей. Кроме того, региональные стволовые клетки могут быть найдены практически в любой ткани взрослого организма (эпидермальные стволовые клетки, нейральные стволовые клетки, и так далее). Стволовые клетки эмбриона человека были впервые выделены в 1998 году. Они представляют собой уникальный биологический материал, поскольку, как уже было отмечено, по своему дифференцировочному потенциалу они близки к зиготе. Из  них можно вырастить клетки практически любого органа или ткани, которые могут развиваться в любом человеческом организме, что в перспективе может позволить лечить многие серьезные заболевания. Для получения больших количеств эмбриональных стволовых клеток используется технология терапевтического клонирования, которая сводится к пересадке ядра соматической клетки в яйцеклетку (предварительно лишенную собственного пронуклеуса) и получению, таким образом, «оплодотворенной» яйцеклетки, несущей геном донора клетки соматической. Готовый к имплантации в стенку матки эмбрион (первая неделя развития) извлекается и разрушается, а затем из него выделяется культура стволовых клеток. Стоит отметить, что возможность непосредственного использования таких клеток в терапии – гипотетическая, так как сегодня пока что не существует достаточно развитой теоретической и методической базы для эффективного управления дифференцировкой таких клеток.

Самые первые стволовые клетки человека были получены из бластоцисты – зародыша, состоящего из порядка сотен клеток. Эта стадия развития, как в организме матери, так и в культуре достигается на 5-й день после оплодотворения яйцеклетки. Эмбриональные стволовые клетки в культуре пролиферируют (делятся) достаточно интенсивно, но линии, которые можно достаточно долго культивировать в лабораторных условиях, удается выделить лишь из 1 – 2% исходных клеток зародыша. Многие даже считают ЭСК лабораторным феноменом, поскольку в ранних зародышах эти клетки не идентифицируются.

Долгое время считалось, что во взрослом организме плюрипотентные стволовые клетки (ПСК) отсутствуют, поскольку их существование ограничено периодом эмбрионального развития. Однако в 70-е годы XX века были опубликованы работы, продемонстрировавшие наличие плюрипотентных стволовых клеток практически во всех органах взрослых животных и человека. Такие клетки чаще всего выделяют из костного мозга, жировой или мышечной тканей, эпидермиса, дермы и т. д. Плюрипотентные стволовые клетки – важный резерв организма. Именно они сегодня представляют наибольший интерес для регенеративной медицины. Разработка методов перевода ПСК в культуру без потери их плюрипотентности в ходе клеточных делений, а также способов длительного их хранения создали новую базу для индивидуализированной клеточной терапии [Н. Е. Young. Existence of reserve quiescent stem sells in Adults Curr. Topics Microbiol. // Immunol. 2002, V.914, P. 212-214].

Плюрипотентные стволовые клетки взрослого организма обладают полным набором черт, характерных для стволовых клеток вообще. Они длительно пролиферируют в культуре, не теряя исходного незрелого фенотипа. Геном этих клеток обладает удивительной пластичностью. После остановки пролиферации и добавления специальных «сигналов» они направленно дифференцируются в терминально дифференцированные клетки зрелой ткани. При трансплантации ПСК в определенную ткань они, под влиянием факторов микроокружения, теоретически должны дифференцироваться в преобладающий в органе тип соматических клеток (эксперименты на животных свидетельствуют, что при определенных условиях это действительно так, однако делать однозначный общий вывод еще рано).

Новый смысл приобретают экспериментальные попытки перепрограммирования взрослых резервных ПСК в лабораторный дубликат зиготы, поскольку геном этих клеток наделен не только плюрипотентностью, но и способностью к так называемому up-stream репрограммированию, т.е. они могут возвращаться к более раннему эмбриональному статусу. Стволовые клетки взрослых тканей – сегодня единственный морально допустимый клеточный материал для изучения индивидуального генома человека, законов его реализации и повторения.

Многие вопросы вокруг статуса взрослых ПСК остаются в дискуссионном поле. Непонятно, например, каково предназначение резервных плюрипотентных клеток взрослых тканей в организме человека? Пока нет оснований предполагать, что эти уникальные по генетической потенции клетки реально используются для репарации или каких-либо других целей в постнатальном периоде жизни человека. Зачем эволюция создала этот уникальный дубликат эмбриональных стволовых клеток? Идентичен ли статус плюрипотентных стволовых клеток взрослого человека, сохраняющихся в органах, с качеством клеток, размноженных в лабораторной посуде? Где проходит граница индивидуального организма, если в лаборатории возможно получение запасных частей из клеток его генома? Ведь стволовые клетки обеспечивают будущее в виде новых поколений клеток. Является ли банк замороженных стволовых клеток законной частью территории живущего организма? Могут ли ПСК с помощью лабораторного эмбриогенеза переносить уникальные специфические черты индивидуального генома в лабораторную жизнь клеток?

2. Биотехнология СК человека и животных. Перспективы развития направления.

На сегодняшнем этапе развития науки ученые умеют выделять ранние недифференцированные стволовые клетки из бластоцист – пятидневных зародышей, представляющих собой эмбрион сферической формы, образующийся при делении оплодотворенной яйцеклетки, насчитывающий порядка сотен клеток и впоследствии развивающийся в плод. Такие эмбриональные стволовые клетки могут давать начало практически всем клеткам, входящим в состав человеческого организма, а также обладают способностью к самовоспроизведению в культуре. Возможность выращивать линии как эмбриональных, так и региональных плюрипотентных стволовых клеток в лабораторных условиях и направлять их дифференцировку в нужном направлении является ключом к спасению огромного количества жизней посредством контроля над развитием злокачественных опухолей, восстановления подвижности перенесших инсульт пациентов, излечения диабета, регенерации тканей поврежденного спинного и головного мозга, а также излечение многочисленных заболеваний, ассоциированных со старением. Таким образом, стволовые клетки дают исследователям возможность – впервые в истории человечества – манипулировать индивидуальным геномом in vitro.

Уникальность взрослых стволовых клеток в том, что они позволяют в реальном времени декодировать как универсальные, общевидовые программы, так и индивидуальные программы развития одного организма. Стволовые клетки позволяют исследователям продвигаться вверх от «текста» гена к его функции: сперва в одном типе клеток, затем в разных органах и, наконец, в целом организме. Стволовые клетки в одном лице и «программисты», и «операторы» программ эмбриогенеза. Уникальная способность этих клеток воспроизводить эмбриогенез человека в лабораторных условиях делает их ключевыми игроками современной биологии.

В отличие от оплодотворенной яйцеклетки, имеющей лишь одну заданную траекторию развития, ЭСК и СК наделены гибкими альтернативными программами развития. Хотя в реальных условиях организма каждая клетка имеет лишь «one way ticket» («билет в одну сторону»), общий потенциал стволовых клеток организма позволяет обращать вспять до сих пор необратимые химические повреждения ДНК и клеточных органелл. Практические возможности индивидуального генома на уровне потенций ЭСК и ПСК только начинают осмысляться. Но уже очевидно, что расшифровка направленного репрограммирования стволовых клеток в культуре открывает дорогу в медицину ближайшего будущего. [Репин B.C., и др., 2002].

а) Терапевтическое клонирование ЭСК.

Идеальным сырьем для изготовления органов могут стать индивидуальные эмбриональные стволовые клетки, полученные с помощью терапевтического клонирования. В основе технологии лежит «метод Долли»: пронуклеус человеческой яйцеклетки заменяют ядром клетки пациента и электрическим импульсом стимулируют начало ее деления. Полученную бластоцисту через 7 – 10 дней разрушают и выращивают в культуре ее клетки, способные превратиться в любую ткань, которая не будет отторгаться организмом пациента. Теоретически можно ввести получившийся в результате замены ядра эмбрион в матку суррогатной матери и получить клона, почти идентичного донору ядра (доли процента от общего числа генов содержатся в митохондриях яйцеклетки, и донор ядра получит их от своей биологической матери, а клон – от донора яйцеклетки). Сегодня вероятность успеха такой операции на человеке стремится к нулю (из-за особенностей строения и ранних этапов деления яйцеклетки у приматов), но законы о запрете репродуктивного клонирования на всякий случай уже приняты в десятках стран. По российскому Федеральному закону о временном запрете на клонирование человека лица, виновные в его нарушении, «несут ответственность в соответствии с законодательством Российской Федерации»; какую именно, не конкретизировано. А в Великобритании, например, установлен срок заключения: до десяти лет.

К сожалению, в конце 2005 года выяснилось, что корейский ученый Ву Сук Хван фальсифицировал результаты своих знаменитых опытов, и на самом деле для получения одной линии таких клеток по-прежнему необходимо обработать несколько сотен яйцеклеток. Работы в этом направлении продолжаются, но для практического применения метода нужно как минимум на порядок повысить его эффективность. В связи с этим путь развития клеточных технологий с использованием аутологичных (принадлежащих самому пациенту) ПСК выглядят более практично.

б) Клеточная и тканевая трансплантология.

Пожалуй, самым молодым направлением современной медицины можно считать клеточные технологии, в которых клетки служат источником тех или иных необходимых факторов, например опухолевых антигенов при вакцинотерапии. Но использовать клетку можно не только как источник каких-либо субстанций, но и для регенеративной медицины. И здесь большие надежды возлагают на технологии, основанные на стволовых клетках. Способность к неограниченному делению и к преобразованию в разные типы клеток делает их идеальным материалом для трансплантационных методов терапии. Однако реальный потенциал их дифференцировки еще слабо изучен, и сегодня рано говорить о применении клеточных имплантатов, полученных на основе ЭСК человека. Остается слишком много нерешенных задач, главные из которых заключаются в безопасности использования таких имплантатов. Их реальную эффективность и безопасность можно будет оценить лишь после проведения длительных и тщательных клинических испытаний.

Тем не менее, по оценке многих зарубежных консалтинговых компаний, технологии на основе ЭСК будут применяться в клинике уже на рубеже 2012-2015 гг. [Киселев, Лагарькова, 2006]. Такие оптимистичные прогнозы сегодня являются поводом для появления научно необоснованных, а зачастую и вовсе ложных публикаций. «Горячие» темы, вроде клонирования или трансгенных животных являются на сегодня удобным полем для спекуляций как для журналистов, так и для некоторых ученых. Генетическая тематика представлена в современной прессе однобоко и преобладают даже не публикации о достижениях и перспективах применения генетики в медицине, а ее «поп-толкование». Этот термин примерно 10 лет назад изобрел научный журналист и писатель-фантаст Владимир Покровский. «Если раньше научные сенсации волновали прежде всего обладателей пытливого ума, - пишет он, - то теперь это повод пощекотать нервы более широким массам трудящихся. Наука работает на тех, кто стремится найти за ближайшим поворотом улицы кошелек, битком набитый исполнениями детских желаний. Она поворачивается от элиты к народу. Мы присутствуем сегодня при зарождении новой сущности – науки «для народа» или «поп-науки».

Для примера хотелось бы привести типичную в этом плане статью, просвещенную стволовым клеткам и клеточной трансплантологии [А. Чубенко // «Популярная механика» №5, 2006]. Особо стоит отметить, что статья эта размещена коме печатного издания в популярном среди специалистов и достаточно профессиональном интернет-журнале «Коммерческая биотехнология» (www.cbio.ru). Цитата из статьи:

«Результаты экспериментов на животных в области тканевой инженерии многочисленны. Например, специалисты из американской компании Advanced Cell Technology и Гарвардской медицинской школы в 2003 г. методом терапевтического клонирования получили эмбриональные стволовые клетки коровы, вырастили из них на биоразрушаемом каркасе несколько пятисантиметровых почек и имплантировали их корове – донору ядра – рядом с основными органами. Искусственные почки вырабатывали мочу не хуже, чем настоящие.

Еще в 2002 г. ученые из Токийского университета вырастили глазное яблоко из недифференцированных эмбриональных клеток лягушки, вживили его головастику вместо удаленного собственного глаза и показали, что новый глаз полностью интегрировался в нервную систему и способен передавать нервные импульсы. Здесь до практического применения в медицине еще дальше, чем в случае с почками, но сообщений об удачных клинических (то есть на людях) экспериментах по пересадке тканей и простых по строению органов становится больше буквально с каждым месяцем».

Первая информация была опубликована в газете «New York Times» и затем разошлась по миру, получив большой отклик в общественности. Однако, практически нигде далее не сообщалось, что результаты компании были опровергнуты в научной статье в Science. В случае с искусственным глазным яблоком ситуация похожая, не существует научной статьи с общением, только новости в газетах, например, в «Известиях» от 11.01.2002. И только для двух случаяев из десяти, собранных в статье Чубенко, существуют ссылки на опубликованные исследовательские статьи в специализированных журналах.

Но даже в серьезных изданиях практически совсем нет (единицы) материалов, следящих за ситуацией с изучением фундаментальных проблем генетики и медицины. Причины тому две. Первая, это материальные интересы тех самых биотехнологический компаний, о которых можно почитать в новостях «науки». Вторая, трудность тематики и трудность перевода этой тематики на общедоступный язык. Многие нюансы современной биологии общедоступной прессе объяснить просто невозможно. (Термины – «РНК», «секвинировать», «матрица», «кодировать», «пролифирация», каждый раз в публикациях необходимо расшифровывать заново). Многие вещи не может понять и сам журналист – есть среди них генетики и биологи по образованию, но их единицы.

Все это связано с тем, что непосредственно научной деятельностью и популяризацией науки занимаются разные люди, но редко когда сами ученые. По словам Елены Кокуриной, научного обозревателя газеты «Московские новости»: «Просто необходимо сотрудничество ученых и журналистов, сотрудничество взаимовыгодное, поскольку вы, исследователи, тоже заинтересованы в том, чтобы ваша область науки не была представлена фрагментарно и поверхностно. Нужно чаще и оперативно соглашаться на общение с прессой, самим сообщать о событиях, идеях, которые сегодня, с вашей точки зрения, представляют наибольший интерес в генетике, и кроме того, - самим участвовать в процессе «перевода с научного», в совместном творчестве журналиста и ученого. Ваш перевод, ваш образ, ваша метафора будут гораздо более точными, а часто – и более удачными». [Е. Кокурина, www.vigg.ru]

3. Этические противоречия, возникающие при использовании СК.

а) Получение ЭСК человека.

ЭСК представляют собой уникальный биоресурс для каждого человека и всего человечества. Однако проекты с ЭСК человека идут с большими препятствиями. Главный моральный протест связан с источниками клеток. При получении СК из пуповинной крови, особенно при информированном согласии родителей, и из костного мозга пациента (так называемые аутологичные стволовые клетки) опять же при его информированном согласии, этических проблем практически не возникает. Вся острота этических проблем концентрируется вокруг получения СК из человеческих эмбрионов и фокусируется на методах извлечения СК из эмбрионов ранних стадий развития, связанных с его разрушением. Именно здесь встает вопрос: правомерно ли уничтожение человеческой жизни для использования продуктов ее разрушения для другой человеческой жизни? Каково соотношение целей и средств подобного действия? Можно ли благими целями (развитие науки и лечение болезней) оправдать средства их достижения (уничтожение человеческой жизни или использование продуктов ее уничтожения)? [А. Георгиева, 2005].

Первые 30 линий ЭСК человека были получены из резервных бластоцист, оставшихся после операции искусственного оплодотворения. Многие страны наложили вето на лабораторное изготовление бластоцист для получения ЭСК. Сохраняется мораторий на все пути лабораторного создания суррогатной яйцеклетки (переносом ядра соматической клетки в энуклеированную яйцеклетку реципиента, путем слияния соматической клетки с цитоплазмой яйцеклетки, методом индуцированного партеногенеза, и так далее). Для современной общественности лабораторное создание ранних зародышей человека не является этически обоснованной процедурой, потому что юридический и биоэтический статус индивидуальной жизни между стадиями одной клетки и 250 клеток пока четко не прописан законодательно. Если лабораторные эмбрионы ранних стадий развития под влиянием одного из мнений получат юридический статус новой жизни, эксперименты с такими структурами станут окончательно невозможными – эквивалентными опытам на людях. Один из морально допустимых путей решения проблемы – получение ЭСК из ранней неорганизованной зародышевой ткани, в «обход» морфогенеза раннего зародыша (лабораторной эктодермы или мезодермы) [Л. Н. Скуратовская, 2005].

б) Границы человеческой личности.

Этические споры о допустимых источниках стволовых клеток в конечном итоге сводятся к обсуждению вопроса о границах человеческой личности. Этот вопрос стал актуальным еще до появления новых возможностей в биотехнологии, при обсуждении абортов. Ожесточенные моральные дискуссии выявили три главных и, пожалуй, самых тяжелых для понимания момента, вызывающих наибольшие расхождения: 1) где, с какого момента в непрекращающемся процессе развития и преобразования живой материи мы можем с уверенностью утверждать: здесь и теперь начинается человек? С какого момента живое существо, ранее бывшее лишь фрагментом природы, начинает признаваться в качестве одного из нас, в качестве члена морального сообщества, обладающего определенным набором прав, и, прежде всего, правом на жизнь 2) имеет ли ограничения заповедь “Не убий!”? Если да, то каковы они? Столь ли безусловно следует запрещать инфантицид? 3) каков моральный и социальный статус тех живых существ, которые не признаются в качестве человеческих? Можно ли, например, использовать эти недочеловеческие существа для проведения научных экспериментов? Можно ли использовать их в качестве сырья для фармакологической или парфюмерной промышленности? Допустимо ли использовать нежизнеспособные (но живые) плоды в качестве своеобразной “фермы” заготовки органов для трансплантации с целью спасения тех больных младенцев, которые еще могут выжить и вести достойную человеческую жизнь? Можно ли превращать эти существа в товар, и если да, то чья это собственность и т.д.

Эти острейшие вопросы выступают в роли своеобразных координат многомерного пространства, в рамках которого протекает и осуществляется обсуждение. Внутри этой координатной сетки выделяются традиционно три главных позиции: либеральная, умеренная и консервативная.

Либеральная позиция. С либеральной точки зрения, до момента естественного рождения женщина имеет полное право принять решение о проведении аборта, а врач обязан обеспечить реализацию этого права. Нерожденный плод не признается ни в каком смысле человеческой личностью, не является, следовательно, членом морального сообщества. На нерожденный плод не распространяется право на жизнь и, следовательно, он не обладает качеством, которое обязывало бы других воздержаться от действий, прекращающих его существование. Следовательно, для либералов аборт ни в каком смысле не является убийством. Статус недочеловеческих существ (абортированных плодов) рассматривается исключительно в интересах третьих лиц. Фактически это тот же подход, что и в отношении охраны окружающей среды. Уничтожать животных и растения плохо не само по себе (здесь нет моральных ограничений), но постольку, поскольку в трудном положении оказываются наши дети и внуки (т.е. будут затронуты их интересы). С либеральной точки зрения запрещение абортов неприемлемо, ибо ограничивают права человека – матери. Плод человеком не признается и правами не обладает. Следует отметить, что российское законодательство в данном вопросе является одним из наиболее либеральных в мире.

Умеренная позиция. Для умеренной точки зрения характерно представление о том, что превращение природного существа в человеческую личность осуществляется постепенно в процессе развития от зачатия до рождения. Плод в процессе формирования как бы накапливает “объем” своей человечности и, следовательно, “объем” права на жизнь. Если разделить беременность на три равные части (каждая часть длительностью в три месяца называется триместр), то в первые три месяца объем прав у плода минимален и их могут “превысить” социальные или экономические интересы матери. В последний триместр он уже весьма значителен, и с умеренной позиции, интересы матери могут “превысить” право плода на жизнь только при наличии прямой угрозы для ее жизни. Вопрос, конечно, не в календарном возрасте, а в степени развитости человеческих качеств. Поэтому умеренные обычно рассматривают плоды с грубыми, не поддающимися коррекции аномалиями развития как существа, обладающие весьма незначительным объемом человечности. Принятие решения о правомерности аборта наиболее сложно во втором триместре. Здесь меньше всего согласия и больше всего возможных вариантов логической аргументации или морального “взвешивания” прав матери и плода. Причем, поскольку плод обладает некоторым объемом человеческих прав, то аборт, с данной точки зрения, может быть квалифицирован как “убийство невиновного”. Естественно, что возникает ситуация, требующая предложить аргументы для оправдания практики “убийства невиновного”.

Статус абортированных плодов авторы умеренной интерпретации рассматривают как промежуточный между человеческим и животным, что предполагает необходимость разработки особых этических и правовых норм, регламентирующих использование (утилизацию) этих существ.

Консервативная позиция. С точки зрения консерваторов, аборт не может иметь морального оправдания. Аборт рассматривается как прямое умышленное убийство. Зародыш с момента зачатия рассматривается как личность, которой необходимо приписать основной объем прав человека – прежде всего, право на жизнь. Основанием консервативных точек зрения, как правило, выступает религиозная позиция. Она признана и вызывает безусловное уважение. Однако слишком часто религиозно мыслящие этики проходят мимо тех реальных аспектов проблемы, которые с несравненно большей тщательностью разработаны либералами.

Американский философ Мэри Энн Уоррен утверждает, что в основе и моральных, и юридических решений по проблеме аборта лежат два теснейшим образом связанных вопроса. Во-первых, какое качество заставляет нас признать, что некоторое существо есть человек, и, следовательно, включать его в моральное сообщество, где члены обладают равными правами? Во-вторых, что собой представляет само “моральное сообщество”? Всегда ли необходимо включать в его круг всех человеческих существ?

Традиционное умозаключение противников аборта строится следующим образом: 1) нельзя убивать невинного человека; 2) плод есть невинный человек; 3) следовательно, нельзя убивать плод. По мнению Уоррен, в этом умозаключении слово человек в первой и второй посылках употребляется в разных смыслах. В первом случае человек рассматривается как личность и как член морального сообщества. Во втором – как представитель биологического вида, обладающего набором генов, характерных именно для Homo sapiens. Всякий ли “генетический человек” обязательно должен рассматриваться как личность? И наоборот, всякая ли личность обязательно должна быть человеком в генетическом смысле слова?

Поскольку у плода отсутствуют основные признаки, по которым средний человек отличает себе подобных и, следовательно, включает их в моральное сообщество, то с моральной и юридической точек зрения, никаких аргументов против практики аборта, основывающихся на ценности плода как личности, быть не может”. Эта точка зрения является выражением достаточно широко распространенных в современном западном обществе ценностных установок. Если принять предложенные автором рамки обсуждения, то позиция Уоррен выглядит достаточно убедительно и сильно. Трудности для автора возникают тогда, когда мы используем предложенную аргументацию, расширяя рамки обсуждения

Если отсутствие выделенных Уоррен признаков разумности обосновывает оправданность умерщвления плода, то на том же основании мы можем говорить и об оправдании инфантицида (т.е. умерщвлении новорожденного). Новорожденный как и плод не обладает ни одним из признаков разумности и поэтому не является членом морального сообщества, и, следовательно, к нему неприменима заповедь “Не убий!”. Если Вы согласны с оправданием аборта на основании аргументов Уоррен, то с необходимостью соскальзываете в ситуацию, требующую оправдать инфантицид. Насколько это для нас приемлемо?

Не вполне готова принять подобный вывод и сама М. Уоррен. В написанном позднее дополнении к статье она признает, что в глазах многих людей подобная позиция выглядит как моральный монстр. Для большинства гораздо легче отказаться от оправдания аборта, одновременно оправдывающего инфантицид, чем принять подобное оправдание. Вместе с тем, как честный и принципиальный философ, она не может отказаться от тех следствий, которые с необходимостью вытекают из ее теоретической (этической) позиции. Новорожденный так же, как и плод, не является членом морального сообщества и, следовательно, не обладает правом на жизнь.

Однако в отличие от плода, новорожденный уже отделен от матери и его существование, во-первых, не может представлять для нее угрозы, а во-вторых, уже может быть обеспечено третьими лицами, преследующими свои интересы. Во многих странах мира существуют длинные очереди людей, желающих усыновить ребенка. Это для них почти единственная возможность исполнить свое сокровенное предназначение – стать матерью или отцом. Поэтому, говорит Уоррен, инфантицид неприемлем с моральной точки зрения, поскольку он грубо нарушает интересы третьих лиц – полноправных членов морального сообщества. Одновременно реализация интересов третьих лиц (людей, желающих усыновить ребенка) нисколько не затрагивает права и интересы “биологической” матери. С помощью подобного рода аргумента от интереса третьих лиц М. А. Уоррен пытается остановить соскальзывание от права на аборт к праву на инфантицид.

Более последовательным в этом отношении является Михаэль Тулей, который в работе «Аборт и инфантицид» дает обоснование одной из наиболее радикальных либеральных точек зрения. В центре внимания у Михаэля Тулея, как и в концепции Уоррен, оказывается понятие личности. При этом Тулей вводит серьезное уточнение. Что, собственно говоря, мы называем жизнью? Не кроется ли и здесь та же двусмысленность, с которой мы столкнулись в понятии человек? Для того, чтобы проверить это подозрение, он предлагает следующий мысленный эксперимент. Предположим, что с помощью некой очень мощной технологической системы в будущем окажется возможным полностью перепрограммировать мозг взрослого человека. В этой ситуации возникнет новая личность с иными желаниями, воспоминаниями, переживаниями и т.д. (т.е. с иной самостью), но с тем же самым биологическим организмом. В этом случае можно будет с уверенностью заключить, что личность разрушена и ее право на жизнь грубо попрано (т.е. фактически она погибла), несмотря на то, что никакого убийства не произошло – организм живет тот же самый.

Этот пример показывает, что выражение “право на жизнь” может приводить к неверным заключениям, поскольку речь идет не о продолжении существования биологического организма этой личности, а о продолжении существования этой личности как субъекта психических состояний, которая обладает своим организмом как средством этого существования. Вводя столь существенное уточнение понятия “право на жизнь”, Тулей одновременно уточняет понятие “смерть личности” как утрату способности самоосознания себя как “субъекта психических состояний”. Одновременно уточняется и содержание заповеди “Не убий!”. Речь идет не о животной смерти, а о разумной. О жизни и смерти самого разума.

Следовательно, делает вывод Тулей, существование плода и новорожденного не защищено заповедью “Не убий!”, поскольку ни тот, ни другой не обладают разумом. Однако, это по представлениям Тулея, не означает, что с ними можно делать все, что угодно. Представим, говорит он, что Вас какой-нибудь обладающий властью садист поставит перед выбором – несколько месяцев мучений (не чрезмерных), а затем освобождение или смерть. Естественно, что подавляющее большинство людей и для себя, и для другого предпочтет первое. Теперь сравним это наше достаточно общее ценностное предпочтение с другим. Основная часть людей считает морально оправданным убить новорожденных котят (если нет возможности их содержать) и вместе с тем недопустимым их мучить. Последнее ценностное предпочтение коренится в очень глубоком интуитивном понимании того, что смерть и жизнь как реальные факты переживания существуют только для человека, и только он о них знает. Только человека можно наказать смертью. Для котят смерти нет, но зато есть переживание страдания. Оно дано котенку. Этим можно уязвить его существование. Потому-то наше моральное чувство (интуиция) и останавливает нас – нельзя мучить животное, но вполне можно без мучений его убить.

То же самое, по мнению Тулея, справедливо и в отношении плода и новорожденного. Не может быть моральных и юридических ограничений на аборт или инфантицид, но они могут быть в отношении процедур, способных вызвать страдания этих представителей вида Homo sapiens. Отсутствие моральной защиты новорожденных не угрожает существованию и развитию младенцев, родившихся у нормальных родителей, поскольку права и интересы последних его защищают. Не угрожает оно и существованию нормальных младенцев у биологических родителей (не вполне нормальных в социальном смысле), поскольку есть интересы третьих лиц (вспомним аргумент Уоррен). Однако в отношении новорожденных, родившихся с тяжелейшими пороками развития, более морально дать им возможность умереть безболезненно или даже ускорить смерть, чем подвергать их мучительным реанимационным процедурам, т.е. вызывать неоправданные страдания. В этом смысле инфантицид оправдан. “Новорожденные не являются личностями, поэтому их умерщвление не является морально ошибочным” .

Весьма важные разъяснения по поводу применимости моральной заповеди, запрещающей убийство, дает философ Юдифь Томсон (Judith Jarvis Thomson). В работе «A Defence of Abortion» она отмечает, что и в аргументации противников, и в аргументации сторонников права на аборт существует общее слабое место. Первые утверждают: плод с момента зачатия является личностью – каждая личность обладает правом на жизнь – следовательно, аборт должен быть запрещен. Вторые строят аналогичные заключения: плод не является личностью – неличности не обладают правом на жизнь – следовательно, аборт приемлем и морально, и юридически. Томсон ставит под вопрос это общее для спорящих сторон положение. Предложив весьма хитроумный мысленный эксперимент, ставший в западной учебной литературе классическим, она демонстрирует, что вопрос об аборте может быть решен положительно, даже если в качестве предварительного условия допустить, что плод с момента зачатия является личностью. Просто из признания кого-то личностью автоматически не следует его права на жизнь в любой ситуации.

Томсон предлагает провести следующий мысленный эксперимент. Как-то, уснув в своей постели, Вы, проснувшись утром, обнаруживаете себя на больничной койке соединенным спина к спине с очень известным виолончелистом, который находится в бессознательном состоянии. Дело в том, что ночью у него возникло тяжелейшее поражение почек. Активисты из Общества любителей музыки установили, что именно Ваши почки, в силу генетических и физиологических особенностей, являются единственными, подключив к которым, можно спасти жизнь великого музыканта. Почитатели его таланта выкрали Вас и обманом заставили хирургов провести операцию, которая подключила знаменитость к Вашим почкам, начавшим обеспечивать жизнь уже не одному, а двум людям. Директор госпиталя Вам скажет: “Послушайте, мы очень сожалеем, что Общество любителей музыки совершило это с Вами. Если бы мы были верно информированы, то никогда бы не согласились на проведение подобной операции. Но теперь-то дело сделано. Освободить Вас от этой связи – значит убить его! Не волнуйтесь, где-то через девять месяцев его заболевание пройдет, и можно будет безопасно для Вашей и его жизни провести разъединяющую операцию”. Конечно, будет весьма великодушно с Вашей стороны, согласиться. Однако на каком моральном основании подобное можно требовать и ограничивать Ваше право быть средством существования для другого человека только абсолютно добровольно? Вряд ли кто с этим согласится. Но это значит, что из признания данного человека в качестве личности не следует его право на жизнь в данной конкретной ситуации.

Ну, а если придется прожить в подобном положении не девять месяцев, а восемнадцать лет или даже всю жизнь? Не станет ли Ваше право отключиться от связи еще более убедительным? Хотя для врача провести разъединяющую операцию гораздо тяжелее, с моральной точки зрения, чем оставить все как есть. Дадим вновь слово уже упомянутому Директору Клиники: ”Все это чрезвычайно прискорбно, но Вам придется прожить всю оставшуюся жизнь в этой кровати с виолончелистом. Мы, безусловно, уважаем Ваше право распоряжаться собственным телом, как Вы считаете нужным. Но, с другой стороны, право на жизнь – более высокая ценность, чем право на распоряжение собственным телом. Первое перевешивает в нашем моральном выборе. Поэтому мы никогда не проведем разъединяющую операцию”. Реакция подавляющего большинства будет очевидной – врач должен провести разъединяющую операцию. Так поступать нельзя ...

Но разве не аналогичная ситуация с беременностью, являющейся следствием насилия (особенно у подростков)? Разве не аналогичны беременности, явившиеся следствием недоброкачественности контрацептивов или, в каком-то смысле, их отсутствия?

Однако возможно довести ситуацию до предела, поставив под сомнение еще одну очевидность. Речь идет о часто использующемся различении в величине морального ущерба от недействия, повлекшего смерть, и прямого умышленного причинения смерти. Вернемся к экспериментальной ситуации. Очень может быть, что в результате проведенной операции у Вас самого возникнут патологические изменения, которые грозят привести к Вашей смерти. Жизнь виолончелиста при этом продолжится за счет посмертной пересадки Ваших почек. Вот что скажет Директор клиники: “Мы скорбим вместе с Вами, но ничего не поделаешь – Вам придется умереть. Мы перед выбором – сохранив жизнь Вам (отсоединив виолончелиста), мы убьем его. Сохранив жизнь ему, мы допустим наступление Вашей смерти. Однако второе для нас предпочтительней в моральном отношении, поскольку оно произойдет без нашего активного вмешательства”. Нет, так, определенно, поступать нельзя!

Но подобная ситуация возникает тогда, когда беременность угрожает жизни матери. Следовательно, даже признавая плод личностью, большинство членов морального сообщества сочтет допустимым случай существенного ограничения его права на жизнь и потребует от третьего лица (врача) вмешаться.

Мысленные эксперименты, осуществленные Уоррен и Тулеем, дают достаточно весомые опытные аргументы, проясняющие вопросы – что значит быть человеком и что значит обладать человеческой жизнью. Томсон достоверно показывает, что принцип – “Не убий” – не следует автоматически из признания кого-то личностью, и что всегда можно помыслить ситуацию, в которой подавляющее большинство людей откажется ему следовать [материал взят из статьи П.Д.Тищенко, 1994].

в) Медицинская биоэтика.

Обсуждаемые выше сложные моральные вопросы о том, с какого момента зародыш можно считать живым существом и допустимы ли аборты, прежде всего относятся к пространству проблем, которое ранее входило в компетенцию медицинской профессиональной этики. Биоэтика как исследовательское направление междисциплинарного характера сформировалось в конце 60 – начале 70-х гг. Термин «биоэтика» предложен В.Р. Поттером в 1969 г. [А. П. Огурцов, 1994]. С момента своего возникновения, биоэтика развивается по двум основным направлениям. Одно из них самое обширное и дискутируемое, напрямую связано с медицинской практикой, с отношением «врач- пациент». Относительно темы СК – это их использование в лечении и возможность нанести вред пациенту. Противниками изучения и использования СК особо подчеркивается, что нанесение вреда регенеративными технологиями, уничтожающими человеческую жизнь на ранних стадиях развития, - реальность. Нанесение вреда регенеративными технологиями больному человеку на сегодня - возможность, так как врач-исследователь не в состоянии дать ответы на вопросы:

-как определить или задать нужную специализацию клеток и избежать их нежелательных превращений?;

-как будут вести себя СК, попав в больной (а не здоровый) организм?;

-как они найдут необходимую локализацию или попадут туда, куда требуется?

-приживутся ли они или вызовут в будущем нежелательные клеточные новообразования? [А. Георгиева, 2005]

С многих точек зрения, ограничения исследований СК по этим мотивам несостоятельны. Во-первых, наука, как известно не стоит на месте и то, что неизвестно сегодня станет известно при дальнейших экспериментах в лабораториях. Во- вторых, в большинстве стран сегодня существуют определенные законодательные правила выхода на рынок новых лекарственных препаратов и методов лечения, которые предусматривают много лет проверок, в том числе и на людях большое количество научных комиссий и государственных проверок, прежде чем начинать использование новых средств в широких масштабах. Использование СК в этом смысле сегодня – эксперимент, основанный на информированном согласии, СК здесь ничем не отличаются, например, от новых методик лечения раковых заболеваний. Конечно, не всегда можно быть уверенным в честности государственных лицензий и разрешений, но и медицина у нас к счастью еще не принудительная.

Второе направление связано с необходимостью для человечества ориентироваться в тех многочисленных моральных затруднениях, которые порождают взрывоподобный прогресс биологических наук и продуцируемых ими биотехнологий. Это аксиологические проблемы профессиональной деятельности, ряд социальных проблем, связанных с системами здравоохранения и этические регулятивы отношения к животным, и тот круг проблем, который ранее относился к экологической нише [А. П. Огурцов, 1994]. В исследованиях СК – это этические концепции «достоинства» и «святости» человека. Развитие технологий стволовых клеток воспринимается многими как покушение на таинства рождения и смерти, как унижающее человеческое достоинство, ведущее к инструментализации человеческого существа, изменению внутренней природы человека. И об этом в следующей главе.

д) Трансгуманизм.

Современного человека все больше тяготит зависимость от неподконтрольных ему влияний: окружающей среды, времени, собственных психофизических данных. Болезни, старческая немощь, недостаточная выносливость, ограниченный объем памяти, не удовлетворяющие нас интеллектуальные и физические способности — все это начинает осознаваться как проблемы, допускающие и даже требующие технологических решений. Природа человека, таким образом, оказывается  полигоном для самых разнообразных манипуляций и модификаций. Для тех, кто связывает будущее с проектами технологической модификации человека, традиционный гуманизм оказывается слишком узкой платформой: свою позицию они характеризуют как трансгуманизм. И пока что трудно судить, является ли трансгуманизм развитием, современной фазой гуманизма, или традиционный гуманизм с позиций трансгуманизма должен быть отброшен как нечто архаичное.

«Человек есть мера всех вещей»- сказал Протагор. Лишь в процессе развития общества познание начинает исключать антропоморфные факторы из характеристик предметов и отношений [Л.В.Фесенкова, 1997].

Современная мировоззренческая установка появилась в результате синтеза античных идеалов и европейского христианского средневековья, утвердилась в эпохи Ренессанса, Реформации и Просвещения и до сих пор доминирует в нашем сознании. Эта система ценностей в цивилизационном подходе связывается с техногенной цивилизацией. Утверждается идеал свободной личности, способной входить в разные группы, и только в этом типе культуры возникает идея суверенной личности и прав человека. [В.С. Степин, 1995].  Фундаментальные принципы биоэтики – автономности индивида, свободы воли и выбора, информированного согласия – не просто несут на себе отпечаток ценностей либерализма, но являются их выражением в конкретной области моральных решений и действий. Что в человеке обеспечивает его особенный статус, его «святость»? Для христиан ответ прост и легок: от Бога. Человек создан по образу Божию, а потому обладает некоторой Божественной святостью, что ставит людей на более высокий  уровень уважения, нежели все остальные творения. Говоря словами Иоанна Павла Второго, это значит, «что человеческая личность не может служить только средством или орудием ни для вида, ни для общества; она имеет ценность сама по себе. Человек есть личность. Добродетелью своей бессмертной души человек обретает такое достоинство даже в своем теле». Но для не христианина, который не принимает допущения ,что человек создан по образу Божию, есть ли основания считать, что людям положен  особый моральный статус? Наверное, наиболее знаменитая попытка создать философские основы для человеческого достоинства принадлежит Канту, который утверждал, что «Фактор икс» основан на способности человека к нравственному выбору. То есть, хотя люди различаются интеллектом, богатством, расой, полом, все они равно способны следовать или не следовать нравственному закону. Люди обладают достоинством, так как у них есть свободная воля. Именно существование свободы воли привело Канта к хорошо известному заключению, что люди всегда должны рассматриваться как цель, а не как средство. Очень трудно было бы людям, которые верят в материалистическую природу (в это число входит подавляющее большинство ученых-естественников), принять кантовское понятие человеческого достоинства. Причина в том, что это заставило бы принять их некоторый дуализм: существует параллельно царству природы некоторое царство свободы человека. [Ф. Фукуяма, 2004].

Почти все естественники утверждают: то, что мы считаем свободой воли, на самом деле иллюзия, и решения, которые принимает человек, можно проследить до материальных причин. Сам Кант не предложил никакого доказательства существования свободной воли; он говорит только, что она – необходимый постулат чистого практического рассуждения о природе и нравственности – а такой аргумент ученый - эмпирист вряд ли поймет.

Проблема, которую ставит современная наука, уходит еще глубже. Сама концепция, что существует нечто, называемое «человеческой сущностью», подвергается непрестанным атакам современной науки уже полтора столетия. Большой объем работы, проведенный в этологии животных за последние лет 50, размыл отчетливую границу, которая когда-то отделяла человека от прочего животного мира. Распространена точка зрения, что то, что мы называем человеческой природой, есть всего лишь видоспецифичные свойства и эволюция поведения человека за последние сто тысяч лет. Например, Дэвид Халл пишет: «Я не вижу, почему так важно существование человеческих универсалий. Я думаю, что такие атрибуции либо ложны, либо пусты, но даже если они верны и существенны, распределение этих свойств – во многом вопрос эволюционной случайности» [Michael Ruse and David L. Hull, The philosophy of biology (New York: Oxford University Press, 1998) p. 385].

Единственное, от чего не могут отказаться те, кто отрицает существование особой природы человека, – это вера в понятие человеческого достоинства, сегодня начисто отрезанное от его религиозных корней. Говоря словами философа Чарльза Тейлора, «мы убеждены, что в корне неправильно и безосновательно проводить какие-либо более узкие границы, чем границы всей человеческой расы. И если кто-то потребует их провести, мы немедленно потребуем ответа, что отличает тех, кто включен в них, от оставленных за бортом» [Charles Taylor, Sources of the self: the making of modern identity (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1998), pp. 6-7]. Мысль о равенстве человеческого достоинства, оторванная от своих христианских или кантианских корней, сохраняется как религиозна догма у самых заядлых материалистов от естественных наук. Причины устойчивости этой идеи достаточно сложны. Частично тут дело в силе привычки и в том, что Макс Вебер назвал «призраками умерших религиозных верований». Частично это продукт исторической случайности: последним существенным политическом течением, открыть отрицавшем предпосылку универсального человеческого достоинства, был нацизм, а страшные последствия расовой и евгенической политики нацизма – прививка, дающая хороший иммунитет еще на пару поколений. Что касается стволовых клеток, ближайшее время этические противоречия, которые вызваны их использованием, будут угрожать достоинству не нормальных взрослых людей, а лишь тем, кто не обладает полным набором способностей, определяемых нами как характерных для человека. Самая большая группа этой категории – нерожденные младенцы, но сюда входят также маленькие дети, смертельно больные люди, немощные старики и инвалиды. Что бы не говорили о неотъемлемом праве и достоинстве человека, тем не менее любая современная либеральная демократия фактически дифференцирует права на основании степени, в которой индивиды или категории обладают определенными свойствами. Например, дети не обладают правами взрослых, они не решают где жить, ходить в школу или нет и так далее. Официально люди с болезнью Альцгеймера не лишаются политических прав, но ограничены в правах на вождение в машины и на принятие определенных финансовых решений. Тогда, с точки зрения естественных прав, можно было бы возразить, что вполне разумно присвоить нерожденным права, отличные от прав младенцев и детей. Мы устраиваем похороны умершим детям, но  не выкидышам – это тоже свидетельство естественности данного различия. Все это подводит к выводу, что бессмысленно относиться к эмбрионам как к людям, присваивая им те же права, что и детям. Но хотя моральный статус эмбриона ниже, чем, у младенца, он выше, чем у произвольной группы клеток и тканей, с которой работают ученые. [Ф. Фукуяма, 2004].

С другой стороны особой ценности человеческого достоинства Западного общества противостоит философия многочисленных стран Азии, по историческим и культурным причинам, куда менее интересующихся этической составляющей биотехнологии. Азиатские традиции вроде буддизма, даосизма, и синто не проводят резких этических различий между человечеством и остальным творением, так как это свойственно христианству. Наличие в этих традициях непрерывного перехода между человечеством и остальной природой позволяет им, как указывает Франс де Вааль, быть более сочувственными к животным [Frans de Waal, The apple and the sushi muster (New York: Basic books, 2001) p. 116]. Но также они подразумевают несколько меньшую степень святости человеческой жизни. Поэтому во многих регионах Азии была широко распространена такая практика, как аборт и инфантицид (особенно младенцев женского пола).

Как не бывает одинаковых людей, так и не бывает одинаковых этических концепций. Не существует глобальной биоэтики, скорее есть разнообразие, региональных (локальных) моделей биоэтики: православная, католическая, американская, европейская, континентальная и т.д.  Но это не значит, что не существует  решения для поднятых в этом реферате этических проблем. Смысл биоэтики как особой разновидности интеллектуальной деятельности и социальной практики заключается в попытке обнаружить возможности диалога позиций граждан в ситуациях, спровоцированных современной медициной и биотехнологией. Практика биоэтики постепенно формирует язык публичного обсуждения жизненно важных проблем у людей, принципиально по-разному объясняющих, что истинно, а что ложно. Возникает необходимый процесс для правового государства процесс достижения согласия в различении добра и зла.

4. Разные ценности биоэтики.

Вопрос об этичности напрямую зависит от ценностей. На каких базовых ценностях должна строиться биоэтика? По словам О. Г. Дробницкого: «Ценности –  это оптическая призма, через которую люди рассматривают окружающую действительность, чтобы определить ее значение для себя». Ценностное виденье объекта как полезного, вредного, хорошего или плохого – это значимость предмета для нас, должное в отличие от сущего [Л. В. Фесенкова, 1997].

О ценностях мы говорим,  будто нечто является ценностью или, что нечто ценностью обладает. Первый случай дается как директива, как факт, мы не можем его проверить: «человек Вася является ценностью». Второй указывает на отношение зависимости и полезности: «человек Вася обладает ценностью», например как умелый сотрудник.  Первые ценности С. Лем называет «автономными», а вторые «инструментальными» [C. Лем, 2004]. Измеримые инструментальные ценности, появляются там, где обнаруживаются цели. Тo, что является препятствием на пути к заданной цели, приобретает отрицательную ценность, а то, что помогает на нем удержаться – положительную. Многие инструментальные ценности можно переформулировать в автономные.

 Автономные ценности – это продукты культуры, аксиомы, на которых держится фундамент науки и общества, и которые принимаются без доказательств. Ни одна математическая теория игры или что-то подобно объективное не может объяснить, какие именно ценности должны быть признанны в качестве приоритетных. Нельзя раз и навсегда логически определить, что такое Добро и Зло.

Сегодня  в обсуждении биотехнологии выделилось два полярных лагеря. Первый – либеральный, который утверждает, что общество  не должно и не в состоянии накладывать ограничения на развитие новых технологий. В этот лагерь входят исследователи, ученые, представители биокоммерции, которые хотят получить выгоды от свободного технологического развития. Второй лагерь – неоднородная группа, испытывающая моральную тревогу по поводу биотехнологии, которая состоит из людей с религиозными убеждениями, энвиронменталистов, верующих в святость природы, противников новых технологий и людей, которые обеспокоены возможностью евгеники. Эта группа предлагает запрет на целый рад новых технологий, от оплодотворения ин витро и исследовании стволовых клеток до трансгенных культур и клонирования человека [Ф. Фукуяма, 2004]. Условно этические позиции всех участников диалога  можно разделить на три группы.

Религиозная позиция

Самые твердые основания для протестов против биотехнологии дает религия, неудивительно, что большая часть сопротивления всем новым технологиям исходит от людей с религиозными убеждениями. Они используют выражения «заигрывание с богом», «манипулирование жизнью», «творимая человеком эволюция». Метод осуждается, так как  прямо противоречит христианскому взгляду на жизнь, как дар Божий, и ее нельзя рассматривать как химический продукт, подвергать химическим изменениям в целях получения экономической выгоды. Согласно традиции, общей для иудаизма, ислама и христианства, человек создан по образу Божию. Только человек среди животных обладает способностью к нравственному выбору, свободой воли и верой.

Союз церквей (ВСЦ) в 2003 году призвал «запретить генетические исследования в целях выбора пола ребенка или в других вариантах непроизвольной социальной инженерии; предостерегает против использования биотехнологии как средства дискриминации в сфере занятости, например, медицинского обслуживания, страхования и образования» [Гуманитарный экологический журнал. Т. 5. Спецвыпуск. 2003. С. 108].

Экономическая позиция.

Экономические или утилитарные соображения – это прежде всего оценка пользы и выгоды. Утилитарный вред биотехнологий, связанный с экономическими затратами или с явным ущербом для здоровья, обычно распознается проще. Говоря словами писательницы В. Пострел «Люди хотят развития генной технологии, поскольку хотят применить ее для себя, помочь себе и своим детям. В децентрализованной системе личного выбора и ответственности люди не обязаны верить ничьему авторитету, кроме своего собственного.» [V. I. Postrel, The Future ands its enemies: the growing conflict over creativity, enterprise and progress (New York: Touchstone Books, 1999), p. 168]. Согласно экономической теории вред для общества в целом может сказаться тогда, когда индивидуальный выбор многих людей приведет к ущербу третьей стороны, не принимающей участия в трансакции. Дети, которые могут стать объектами генетических манипуляций (очевидно, без их согласия), представляют собой наиболее вероятную третью сторону, которой может быть причинен ущерб развитием биотехнологий. Использование стволовых клеток в этом контексте входит в проблему «лечение, но не улучшение».

Демократическая и исследовательская позиции.

В этой позиции отражено материалистическое мировоззрение. Человек является частью природы и не наделен особенными качествами, поэтому работа с эмбриональным материалом человека не воспринимается как этически недопустимая. Эволюция также понимается не как целенаправленный божественный план, а как случайный естественный процесс. И еcли вдруг появится принципиальная возможность изменить некоторые качества, способности или даже внешний вид человека, это не вызовет моральный протест из – за того, что есть опасность «нарушить естественную природу» человека. В рамках этого мировоззрения,  этика является классом оптимальных решений, кооперативный минимум, своеобразный дорожный кодекс, без которого существование общества невозможно. И ценности в этом случае понимаются сугубо инструментально. Нет цели – нет ценностей. Чем точнее определена цель, тем более четко можно определить ценность в рамках определенной системы. А система эта определяется потребностью (Л. Фейербах писал: «Существование без потребностей есть бесполезное существование. Что вообще лишено потребностей, то и не имеет потребностей в существовании»). Правила движения существуют, потому что в них есть потребность:  потребность в общественной связи – это реальное, практическое основание морали. Но этические нормы человеческих обществ в отличии от других животных сообществ, не могут быть выведены рациональными соображениями. Например, как мы ответим на вопрос: поступает ли самка богомола этично, пожирая самца после оплодотворения? Хорошо ведет себя крольчиха, поедая своих детей, или вирус, проникающий в клетку? К поведению животных мы не прикладываем нравственных мерок. Мы не говорим, что подобные действия аморальны, так как считаем, что поведение самки богомола или крольчихи – это стереотипное поведение. Оно рационально, потому, что если поступать по-другому (например, съедать самца до полового акта), жизнь вида была бы поставлена под угрозу.

Этика человека также обладает подобным рациональным ядром, но оно не равно видовому стереотипу поведения, так как не существует ни одного одинакового для всех людей стереотипа. Homo socialis обладает огромной гибкостью поведения, непрерывным по структуре «потенциалом реагирования». Как генотипы в биогеоценозах, так и люди в обществах располагают таким избыточным разнообразием реакций на сиюминутные ситуации, которое может в случае необходимости проявлять регулирующее воздействие [C. Лем, «Диалоги»].

Любое наше знание или действие, не может освободиться от ценностных установок, ведь последним доказательством  истинности служит не факт, а вера в недоказуемые первоначальные аксиомы. Поэтому право существовать имеют разные точки зрения, основанные на разных верах. Как добиться солидарности при решении жизненно важных вопрос для людей (культур) принципиально по-разному считающих, что есть Добро и Зло? Нет единого рецепта, как научить людей уважать не только свои потребности. Но возможности в виде публичных диалогов существует, так как большинство из нас все-таки предпочитает видеть согласие, проводимое в жизнь внутренним моральным кодексом, а не силой полицейской дубинки.  Поэтому общепринятый на сегодня ответ на вопрос, кто будет решать, что законно или незаконно (этично или не этично) в научных исследованиях: решать должна демократически устроенная общественность, через своих представителей, путем обсуждения и круглых столов.

5. Законы и нормативные акты, контролирующие работу с ЭСК в мире и России.

Законодательное регулирование исследований стволовых клеток в демократических странах основывается сегодня на таких общих выработанных международным сообществом этических нормах как

• приоритет интересов индивида над интересами науки, общества и иными интересами;

• допустимость вмешательства в геном человека только в терапевтических целях и тогда, когда оно не направлено на изменение генов в потомстве исследуемого лица;

• необходимость получения добровольного информированного согласия от лиц, участвующих в исследованиях или подвергающихся диагностическим и терапевтическим вмешательствам в геном;

• обязательная доступность консультирования для испытуемых или подвергающихся медицинским вмешательствам, при этом консультирование должно быть, насколько это достижимо, не директивным, то есть консультант не должен навязывать консультируемому свой выбор;

• обеспечение конфиденциальности об испытуемых, проходящих тестирование и подвергающихся медицинским вмешательствам.

Характерно, что нормы, зафиксированные в этом заявлении, применяются и к исследованиям, проводимым без прямого вмешательства в организм испытуемого, но с использованием изъятых у индивида биологических материалов или генетической информации, которая была получена от него ранее для тех или иных целей. Это - новые области этического регулирования биологических и медицинских исследований, применительно к которым во всем мире пока нет достаточно разработанной нормативной базы. В данном случае риск от участия в исследовании обусловлен не опасностью для здоровья испытуемого, а тем, что для посторонних лиц открывается возможность несанкционированного доступа к конфиденциальной и порой чрезвычайно значимой информации об испытуемом. [Юдин Б.Г., 2001].

В мире сейчас существует непрерывный спектр взглядов на этичность определенных типов биотехнологий, в частности, стволовых клеток. Наиболее ограничительную позицию по определенным историческим причинам в этом спектре занимает Германия и другие страны континентальной Европы. Континентальная Европа является также родиной самых сильных экологических движений мира, которые в целом полностью враждебны биотехнологии. На другом конце спектра многочисленные страны Азии, а между ними – непрерывный спектр англоязычных стран. Америка и Великобритания никогда не страдали фобией к генетическим исследованиям, а в силу своих либеральных традиций более скептически относятся к государственному регулированию. В частности, США всегда тяготели к техническим новшествам. Это увлечение сильно укрепилось информационно-технологической революцией последних двадцати лет, убедившей многих американцев, что технология неизбежно много обещает для освобождения человека и его личного обогащения.

Первая международная законодательная платформа для научных исследований СК сформирована из ряда документов:

1) руководства комитета по биоэтике США (US National Bioethics Advisory Comission)

2) руководства комитета по биоэтике Великобритании ( UK Nuffield Council of Bioethics)

3) документа ВОЗ о руководящих принципах в медицинской генетике и биотехнологии

4) документа комитета по биоэтике программы Геном Человека о выделении приоритетов и оценок медицинских выгод (Human Genome Organization`s statement on benefit sharing)

5) Универсальной Декларации ЮНЕСКО «О геноме человека и правах человека», 1999 года. (Выдержки, которые относятся к исследованию стволовых клеток:

Cтатья 11: «Практика, противоречащая человеческому достоинству, в частности репродуктивное клонирование человека, не разрешается».

Статья 12: «Свобода научных исследований, необходимых для прогресса знаний, есть часть свободы мысли. Практическое приложение знаний о геноме человека должно быть направлено на уменьшение человеческого страдания, улучшения здоровья, как индивидов, так и всего человечества». Исследования эмбриональных стволовых клеток - часть этой общей стратегии. [Биоэтика в отношении стволовых клеток http://genebank.ru/articles.php?cat_id=6, 2 Ноября 2003].

Что касается гемопоэтических стволовых клеток пуповинной крови, то не существует никаких этических ограничений на работу с этими клетками. До недавнего времени весь материал, составляющий отходы родового процесса, просто выбрасывался. При заборе пуповинной крови отсутствует риск здоровью матери и ребенка, не требуется анестезия , а риск передачи некоторых латентных инфекций ( от донора реципиенту) значительно ниже, чем при использовании костного мозга или периферических стволовых клеток взрослых доноров. Если же возникнет необходимость в аутологичной трансплантации, то сохраненные гемопоэтические стволовые клетки совершенно незаменимы, что теперь, в связи с увеличением количества персональных банков пуповинной крови, будет все чаще востребовано.

В законодательном смысле в мире сейчас существует непрерывный спектр взглядов на этичность определенных типов биотехнологий, в частности, стволовых клеток. Наиболее ограничительную позицию по определенным историческим причинам в этом спектре занимает Германия и другие страны континентальной Европы. Континентальная Европа является также родиной самых сильных экологических движений мира, которые в целом полностью враждебны биотехнологии. Так, после трех лет сомнений, 9 июля 2004 года парламент Франции принял Билль о Биоэтике, разрешающий использование эмбрионов человека, но запрещающий клонирование человека, как "преступление против рода человеческого". По словам министра здравоохранения Франции Филиппа Дусте-Блази, новый закон - это путь "между надеждами одних и опасениями других". [Руководство по работе с человеческими эмбриональными стволовыми клетками // Интернет-журнал «Коммерческая биотехнология»  http://www.cbio.ru  по материалам MSNBC.]

На другом конце спектра многочисленные страны Азии, а между ними – непрерывный спектр англоязычных стран. Америка и Великобритания никогда не страдали фобией к генетическим исследованиям, а в силу своих либеральных традиций более скептически относятся к государственному регулированию. В частности, США всегда тяготели к техническим новшествам. Это увлечение сильно укрепилось информационно-технологической революцией последних двадцати лет, убедившей многих американцев, что технология неизбежно много обещает для освобождения человека и его личного обогащения. В США разрешено работать с уже существующими линиями эмбриональных стволовых клеток. Президентский указ ограничил работу с эмбриональными стволовыми клетками только теми клеточными линиями, которые были получены до магической даты - 9 августа 2001 года. Только эти линии могут быть использованы для федеральных фундаментальных исследований. NIH (Национальные Институты Здоровья) утверждает, что около 70 различных линий соответствуют этому критерию. Письменное же указание NIH говорит об 11 линиях. Заключения же ведущих ученых говорят о том, что необходима работа с новыми линиями.

В Японии с июня 2001 года действует закон о запрещении репродуктивного клонирования, но разрешены эксперименты с зародышами, остающимися после процедуры искусственного оплодотворения. Закон позволяет клонировать предимплантационные зародыши для выделения эмбриональных стволовых клеток и создания банков клеток-дериватов эмбриональных СК. [Руководство по работе с человеческими эмбриональными стволовыми клетками // Интернет-журнал «Коммерческая биотехнология»  http://www.cbio.ru  по материалам MSNBC, 2007]

В России принят закон о временном пятилетнем моратории на репродуктивное клонирование. (Федеральный закон о временном запрете на клонирование человека

«Настоящий Федеральный закон вводит временный запрет на клонирование человека, исходя из принципов уважения человека, признания ценности личности, необходимости защиты прав и свобод человека и учитывая недостаточно изученные биологические и социальные последствия клонирования человека.С учетом перспективы использования имеющихся и разрабатываемых технологий клонирования организмов предусматривается возможность продления запрета на клонирование человека или его отмены по мере накопления научных знаний в данной области, определения моральных, социальных и этических норм при использовании технологий клонирования человека»). Нет никаких законодательных ограничений на работы с эмбриональными стволовыми клетками с целью терапевтического клонирования. Статус предимплантационных зародышей и внутриутробной жизни не имеет юридической нормы. Поэтому законодательство о правах человека не распространяется на внутриутробное развитие человека. Права зародышей могут быть защищены только средствами биоэтики. Ситуация аналогична той, которая сложилась в Великобритании, Бельгии и Швеции, где разрешено клонирование ранних зародышей человека для получения эмбриональных стволовых клеток. [Стволовые клетки // Интернет-журнал «Коммерческая биотехнология»  http://www.cbio.ru  по материалам MSNBC, 2005]

Важно подчеркнуть при этом, что общепринятой нормой стало обязательное этическое сопровождение всех такого рода экспериментов. В биомедицинских работах сегодня используется два основных механизма этического регулирования. Во-первых, процедура информированного согласия, которое перед началом исследования дает каждый испытуемый. Так, в статье 43 "Основ законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан" отмечается: "Любое биомедицинское исследование с привлечением человека в качестве объекта может проводиться только после получения письменного согласия гражданина. Гражданин не может быть принужден к участию в биомедицинском исследовании".

Конечно, у современной демократических институтов есть самые разные недостатки, от лоббирования личных или денежных интересов, до пустого славословия, но очевидно, нет лучших альтернативных учреждений, которые могли бы учитывать разные мнения в обществе.

Выводы

Таким образом, была сделана попытка описать моральные и этические проблемы, которые обсуждаются вокруг темы стволовых клеток. Для культуры западного демократического общества наиболее острым оказался вопрос об источниках стволовых клеток. Это связано с неоднозначностью взглядов разных людей о границах человеческой личности, а также о моральном и социальном статусе тех живых существ, которые не признаются в качестве человеческих. Самые сильные столкновения происходят между религиозными людьми и материалистами, биологами и социологами. Безусловно, в ситуации современной глобализации и  взаимопроникновения разных культур Земли ради мирных, конструктивных отношений,  необходимо уважать позиции религиозных общин, понимать, что для буддиста вся живая природа является неприкосновенной святостью, а для христиан человек – замысел и творение Бога. Но такое же понимание нужно и со стороны веры, о том, что в построенном нами обществе религия не может играть определяющую роль, потому что социальный маятник веры в наш исторический период сдвинут в сторону эмпирики и фактов. С точки зрения ценностей общественной пользы,  польза от исследований стволовых клеток может быть очень высокой. В особенности в сфере медицины. Человек, который считает, что ЭСК получается преступным методом или что человек вообще не вправе манипулировать своей природой, имеет полное право отказаться от использования на себе подобных технологий. С другой стороны, он не вправе из-за своих этических взглядов отказывать в лечении, а, может быть, и в выживании другому человеку. И самое интересное. В горячих спорах об этических проблемах источников ЭСК мало кто замечает, что этой самой этической проблемы уже и нет вовсе. Эмбриональные стволовые клетки человека оказались гораздо менее подходящими для лечения и исследований, чем стволовые клетки взрослого организма. В последнее время весь интерес и усилия исследователей сосредоточены на изучении пролиферации и дифференцировки именно взрослых стволовых клеток из костного мозга и кожи человека. Остается косвенно касающаяся стволовых клеток проблема репродуктивного клонирования. Но как раз эта тема не вызывает особых разногласий. Считается, что клонирование с целью создания ребенка необходимо запретить, пока не будут разработаны законы, четко и жестко определяющие все социальные моменты вокруг этой процедуры. Причины здесь и моральные, и практические, и они выходят за пределы озабоченности тем, что сейчас невозможно безопасно провести клонирование человека. Нравственные причины связаны с тем фактом, что клонирование – весьма неестественная форма размножения, которая установит столь же неестественные отношения между родителями и детьми [Ф. Фукуяма, 2004]. Клонированный ребенок будет и ребенком и близнецом того родителя, от которого взято ядро соматической клетки. Второму родителю придется воспитывать молодое «издание» своего супруга. И как будет этот родитель смотреть на клона, когда тот достигнет половой зрелости? Хотя и можно придумать не один трогательный сценарий, в котором клонирование можно оправдать, такие сценарии не составят достаточно сильного общественно интереса для оправдания практики, в целом вредной. Помимо этих есть еще много практических забот. Клонирование – начало новой серии технологий, которые могут привести к появлению младенцев по заказу, и появлению искусственных или естественных евгенических механизмов.

Второй момент, который беспокоит противников технологий стволовых клеток – медицинский вред, который может быть причинен этими технологиями. Но стоит помнить о том, что любые новые медикаменты проходят не один год испытаний, прежде чем «выйти в свет», и стволовые клетки в этом значении не являются исключением. Новые возможности, которые может дать применение стволовых клеток в медицине, провоцируют появление в средствах массовой информации неподтвержденной или заведомо ложной информации в целях повышения читательского спроса, рейтинга или рекламы. Такая информация приводит к дополнительному разрыву между учеными и обществом и дальнейшим противостояниям. Поэтому еще раз, в заключение, мне хотелось бы повторить, что биологам самим необходимо чаще разъяснять общественности задачи и результаты своих исследований и исследований своих коллег.