Социология правосудия

Касумов Тофик Касумович, кандидат философских наук, доцент. Московский государственный открытый университет.

             Социология правосудия: вопросы методологии и предвидения. 

 «Усиливающееся воздействие правосудия на жизнь человеческого коллектива – одна из главных политических реалий конца XX века». 

                                                                                   Антуан Гарапон

Активизация правосудия как субъекта общественных отношений, укрепление его самостоятельных начал в структуре власти, требуют всесторонних, в том числе и методологических исследований данного феномена. В настоящей статье предпринята попытка определения предмета и принципов социологического исследования правосудия в контексте социальной справедливости. Наряду с изложением общих проблем правосудия, даётся анализ его структуры и функций, предлагается трёх -уровневая структурно-функциональная сетка правосудия для описания различных его состояний. Особое внимание уделяется изучению правосудия как коммуникативной среды и процесса. В завершении работы даётся социологический взгляд-предвидение на изменение места и роли правосудия в жизни общества.

Ключевые слова: правосудие, государственное правосудие, идеальное правосудие, правосудие «заинтересованных» лиц, государственно-общественное правосудие, справедливость, гражданское правосудие, гражданский обвинитель, гражданский защитник.

 Правосудие, призванное «исполнять» право по справедливости, не может осуществляться без того, чтобы не быть правом. Но и право не может существовать без правосудия, если хочет исполнения своих норм и  предписаний. Будучи структурами, образующими правовую реальность, они взаимно дополняют друг друга, соответствуя, таким образом, определённым  функциональным требованиям.  И если право выступает силой, то правосудие является способом справедливого применения этой силы на основании законности. Такое правосудие (правоприменение) было востребовано многими поколениями людей, однако мы и сегодня не найдем судов, которые в полной мере отве­чали бы этим высоким требованиям. Американцы гордятся своим правосудием и особенно превозносят свою состязательную систему судопроизводства, которая, как они подчеркивают, дает равные шан­сы обеим сторонам - и обвинению, и защите - оспаривать истину в суде, а присяжным - выбирать между ними. Но если мы вспомним начало знаменитого романа Марио Пьюзо «Крестный отец», то вряд ли сумеем разделить их оптимизм. В книге мы видим совсем другую картину. Похоронщик Америго Бонасера обратился в один из нью-йоркских судов за правосудием - двое молодых юнцов изувечили его дочь, пытаясь над ней надругаться. Как добропорядочный гражданин он верит в законы и порядок, а потому по праву надеется на справедли­вость судьи. Но суд оказывается фарсом и тогда уже униженный, об­манутый в своих ожиданиях Бонасера обращается за правосудием к дону Карлеоне, крестному отцу. И правосудие совершается по прин­ципу «око за око».

Сегодня такой тип «правосудия» в известной мере получил разви­тие в российской деловой жизни. Если, скажем, партнер по бизнесу обманул на «кругленькую» сумму, то суды тут явно не помогут, надо идти к местному «Карлеоне» за правосудием. Такие, имеющие место факты, говорят не только о крутости нравов, культивируемых опре­деленной частью общества, но также свидетельствуют об изъянах и неэффективности судебного разбирательства.

Какова же судебная практика поиска истины? Можно ли говорить о стиле деятельности судов? Как исполняют социальные роли судья и адвокат? Что влияет на решение жюри (суда) присяжных? Эти и другие вопросы, по словам французского социолога Жака Карбонье, являются «отражающим зеркалом права» и активно исследуются со­циологами. Рассмотрим эти вопросы, однако, прежде всего, определимся с предметом исследования.                                                                                    

                Объект и предмет изучения правосудия в контексте социальной справедливости.

В правосудии как наиболее действенной части правовой реальности, а в нашем случае и объекте социологического анализа, чётко различимы два аспекта: собственно юридический – отправление правосудия и социоправовой, когда правосудие выступает уже в более широком плане как фактор социальной жизни. В первом случае упор делается на функциональную заданность правосудия, и здесь социологу скорее понадобится взгляд «изнутри». Во втором – правосудие выступает уже как сила, воздействующая на людей, и в этом случае социологу нужен взгляд «извне» Общим ориентиром (силой притяжения)  здесь будет справедливость, выступающая целью и смыслом правосудия, тем, во имя чего оно существует.

Выделенные таким образом параметры правосудия имеют свою предметную определённость и те специфические значения (смыслы), которые они приобретают как соответствующие концептуальные формы в системе социологических понятий. Отсюда предметом социологического  изучения правосудия  будут те правовые факты, которые имеют для общества смысловое и символическое  значение. Это конкретные механизмы организации и осуществления правосудия, и, прежде всего поведенческие образцы и установки участников судопроизводства, которые связаны с принятием решений в суде. Описание и определение данных механизмов судебного производства, в которых осуществляется законная  и воздающая справедливость, входит в число основных задач социологии правосудия.

В профессиональном плане правосудие представляется как набор «институций», ролей и процедур, направленных на преодоление «неопределённостей» в заданной судебной ситуации и выработку решений на основании установленных фактов и законностей. Это суд по праву, «освящённому» государством, где под правом по существу понимается действующий в стране закон. Такое правосудие по закону, соответствующее политическим реалиям и положению вещей в государстве, призвано стоять на страже интересов граждан и социального порядка. Это государственное правосудие, которое имеет статус объективного и законного труда по достижению справедливости в интересах общества. В данном аспекте социологу следует рассматривать правосудие как форму социальной организации, имеющую свою цель (выработка судейского решения), набор средств (судейские процедуры) и исполнителей ролей (судья, прокурор, адвокат, суд присяжных и др.).

В социальном плане правосудие является фактором, оказывающим воздействие на общественное мнение и жизнь коллективов.  Потому как в фокусе «многоканального» пересечения права и общества судейское решение подвергается оцениванию и «пророчеству» со стороны индивидов с собственными критериями обоснования справедливости, «работающих», в конечном счете, на общее представление общества о справедливости правосудия как института власти. «В законах права (читай правосудия); писал Гегель; предписание имеет силу не потому, что оно существует, и каждый человек требует, чтобы оно соответствовало его собственному критерию».[1] Действительно, каждый из нас в какой-то мере считает себя «соавтором» правосудия, и, с этих позиций судит о верности или неверности судебного решения.

В то же время мы знаем, что правосудие как инструмент политической системы и практикуемое судопроизводство со всеми своими изъянами и просчётами в состоянии «производить» лишь «разновидность» справедливости, то, что должно быть и выполняться,  а не справедливость как универсальное благо и по этой причине оно не может устраивать всех граждан. Между справедливостью, существующей как образ (представление, мнение) и разновидностью справедливости, «производимой» государственными судами на практике во имя закона, имеют место противоречия, которые могут создавать социальное напряжение в обществе, выливающиеся в практики отчуждения, недоверия человеческих коллективов к институту правосудия. Ведь не случайно виновником вовлечения правосудия в источник несправедливости называют государство, которое чаще всего  руководствуется мотивами, идущими в разрез естественно-правовым принципам.

Если всё же допустить, что достижением права является справедливость «всех», и она перевешивает существующие законы и судебные практики, то это уже будет идеальное правосудие. Но такое вряд ли возможно в обществе с индивидуалистическими началами, не говоря уже о различиях в понимании ценностей, о множестве пристрастий и конфликте интересов.

Итак, можно говорить о трёх типах правосудия, противостоящих друг другу. Это реальное (действенное) правосудие, которое совершается в организациях и иных структурах, и на их стороне  вся мощь государственной машины.  Идеальное правосудие – правосудие как образ желаемых благ, отвечающих представлению и мнению различных групп. И правосудие «заинтересованных» лиц (сторон), существующее как суждение, мнение по поводу конкретного судопроизводства. В известной мере можно сказать, что третье правосудие производно от второго, а первое довлеет над ними. Эффективность данных правосудий – это,  прежде всего эффективность соответствий решений суда определённым критериям. Так, когда речь идёт о реальном (действенном) правосудии, то таким критерием, безусловно, будет закон. Для идеального правосудия критериями эффективности станут в первую очередь принципы справедливости. А в случае правосудия «заинтересованных» лиц   ( сторон ) такими критериями явятся, конечно же, сугубо личные интересы. При всей условности названных критериев, надо всё же признать, что на поле правосудия основными противоборствующими сторонами являются закон, справедливость и интерес. Именно закон в  первую очередь борется против интереса, пытаясь, взять себе в союзники справедливость, интерес же, стремится к своей цели напрямую, со своей «справедливостью». В то время как высшая  справедливость смотрит на них свысока, мало надеясь обрести среди них свою бытийность. И всё эти перипетии разворачиваются в определённых организационных условиях при обязательном соблюдении заданных процедур.

Правосудие – это, прежде всего система, с довольно развитой и укоренённой структурой, аппара­том действия (судами), сложными механизмами и процедурой приня­тия решений. Главными действующими лицами являются судья как арбитр, сторона обвинения во главе с прокурором, сторона защиты с адвокатом, жюри присяжных и др. В тоже время правосудие - это процесс, который разворачивается во времени и пространстве. Как судейство он имеет общую процедурную, формализованную составляющую и то особен­ное, что непосредственно связано с практикой конкретных судов. Сам судебный процесс протекает как взаимодействие и взаимовлияние различных сторон, при котором каждая доказывает свою правоту, пы­таясь воздействовать на судью и жюри присяжных. Исследуя эти процессы, социологи определяют, прежде всего, осо­бенное, связанное с конкретными стилями деятельности судов, где важ­ная роль принадлежит судейской среде. Это может быть способ реше­ния дел, стиль работы судьи или жюри присяжных. Так, американские социологи установили, что существует принципиальная разница в прак­тике принятия решений различными судами. Было выявлено четыре стиля проведения судами совещаний совместно с заседателями. Эти данные приводит в своей книге польский социолог Адам Подгурецкий. Рассмотрим эти типологии применительно к российской судебной сре­де. Вначале изложим данные американских социологов. 

Первый тип - совещание проходит при абсолютном господстве судьи. Он не считается с мнением заседателей, принимает решения сам и сообщает им об этом в категоричной форме. Заседатели при­нимают решение (практически судьи) без внешне выраженного воз­ражения (20,6 % совещаний).

Второй тип - совещание проходит при выраженном господстве су­дьи. В отличие от первого типа здесь все же соблюдаются какие-то формальные моменты совещания, наблюдается определенная актив­ность заседателей. Но с самого начала совещания судья явно навязывает свое мнение заседателям, предлагая им свое решение дела, которое либо принимается заседателями без дискуссии, либо в противном случае еще более упорно поддерживается судьей, невзирая на определенные по­пытки изменения этого решения заседателями (31,1 % совещаний). 

Третий тип - в этом случае судья предлагает самим заседателям высказать мнение о возможном решении дела, но они отказываются от этого предложения, что вынуждает судью к выражению собствен­ного взгляда. При пассивности заседателей судья становится автором решения (8% совещаний).

Четвертый тип - здесь мы видим существенные перемены: на совещании возникает и развивается действительная дискуссия. Засе­датели высказывают личные мнения и оценки до ознакомления с мнением судьи, то есть без какого-либо давления с его стороны. В ходе дискуссии взгляды всех участников совещания подвергаются сопоставлению (40,3 % совещаний).

Таким образом, из четырех способов проведения судебных сове­щаний (своеобразных стилей деятельности судов) в трех случаях решения принимают сами судьи, в двух - это происходит путем авторитарного давления, а в одном - при пассив­ности самих заседателей. Правда, общая тенденция все же носит по­зитивный характер: от авторитаризма и пассивности к развитию активных начал и проведению совещаний в форме дискуссий. Но, ду­мается, что доминирующая роль судьи еще долго будет сохраняться, и он будет выступать, скорее, обвинителем и «начальником» по от­ношению к заседателям, нежели бесстрастным арбитром. А как работают с заседателями судьи в России? Если судить по «телевизионным картинкам» правосудия на многих каналах российского телевидения (выдаваемых как образцы правосудия, на которых следует учиться «азам» судопроизводства), то для России скорее будет типичным авторитарное принятие решений судьёй. Ведь мы только слышим ссылки на совещательную комнату, «без права её показа». И уже потом, после « рекламной паузы», судья выдаёт нам готовое решение. Такое отношение «телевизионщиков» к данной процедуре судопроизводства имеет символическое значение и говорит о том, что решения в судах, надо полагать, принимаются на основе судейского усмотрения, без какого-либо учета мнения заседателей. А как еще можно объяснить то, что на уроках «правосудия» не показывают совещательную комнату-место принятия судебного решения. Как не отсутствием подобных практик, что делает затруднительным полное обучение основам правосудия, так как не вскрывается важный элемент судопроизводства, связанный с развитием «совещательных « начал принятия решений. Однако вернёмся к нашему примеру.

Комментируя данные американских социологов, Подгурецкий го­ворит о двух значимых факторах: местный обычай и тип личности. При всем этом мы особо выделили фактор давления, аргументируя тем, что поведение судьи, как правило, носит целенаправленный ха­рактер. Цели определяются законом и правовыми предписаниями, что является нормой для судьи. Но цели также задаются извне и не носят правового характера. К их числу следует, прежде всего, отнести факторы давления институционального характера (происхождения). Так, в советское время на суды оказывали воздействие партийные органы, а сегодня это может быть любой институт власти. В зависи­мости от характера судебного разбирательства на решение суда мо­гут влиять различные политические силы и общественное мнение. Правда, в конечном счете, все это опять преломляется через призму видения политической ситуации институтами власти.

Типичным примером давления на суд извне может являться дело полковника Буданова. По содержанию - уголовное (убийство чечен­ской девушки), но по форме, получившее политический окрас, оно давно уже зашло в тупик. В этой ситуации решением суда является сам процесс, если хотите, судебная волокита, блуждание по известной территории без права выхода за ее границы принятия решения. Волей судьбы фигура Буданова стала знаковой, в ней нашли выражение бес­смысленность и жестокость, тупость и лицемерие войны. В этом слу­чае он действительно жертва политических амбиций и собственного нрава. Правда, нрав мог проявиться в другом месте и по другому по­воду, но тогда уже это была бы не политика. Здесь же право является заложником политики, оно не может решительно действовать на соб­ственном правовом поле, не обострив ситуацию в опасном регионе. Так, приняв решение о помиловании Буданова, суд может вызвать еще большее недовольство в Чечне и разрушить или, во всяком случае на­нести серьезный урон процессу стабилизации. В то же время, осудив Буданова как военного преступника, можно ожидать выступлений со стороны русских патриотических сил, да и в армии найдутся недо­вольные (хотя сам Буданов, наверное, давно уже сидит у них в печен­ках, во всяком случае, у высшего военного руководства). Через посредство дела Буданова противостоящие стороны зорко следят друг за другом и сверяют искренность слов с поступками, а точнее, узнают «цену» сделанным заявлениям и обещаниям. А потому проблема может быть решена в правовом отношении лишь тогда, ког­да Буданов перестанет быть знаковой фигурой для обеих сторон и суд получит возможность профессионально работать. В противном случае надо ждать какого-то дополнительного действа, которое разобьет это нежеланное и странное для права равновесие. А пока лучше оставить все как есть (что и делает, по существу, суд), чем принимать решение, которое может быть чревато своими последствиями[2]. Так что к разра­ботанной американскими социологами «четырехчленке» вполне мож­но добавить пятый тип, когда «решением» суда, по существу, является сам процесс, по той простой причине, что «решение» изъято из зала суда и является залогом хрупкого перемирия известных сторон.

На этом примере мы показали возможности и «мудрость» правосу­дия в России, это обобщенный образ, но за ним, как нам представляется, видятся социальные роли судей, адвокатов и то, как работают жюри присяжных. Сегодня у нас много претензий к судам, и это справедливо, но правда и то, что деятельность судов есть во многом проявление по­литической воли в стране. А ей, видимо, еще предстоит себя проявить. Так мы писали на тот момент, когда судопроизводство по делу Буданова осуществлялось с переменным успехом стороны «защиты» и «оправдания»[3], а жюри присяжных проявлял свою ангажированность.  Но, в конечном счете, суд проявил таки свою волю и в соответствии с законом Буданов получил соответствующее наказание. Однако острота проблемы  в кой мере сохраняется, были аналогичные судебные процессы, (дело капитана Ульмана и др.) которые также шли с трудом. Да и в деле Буданова всё ещё есть силы, которые борются за его досрочное освобождение. А это уже проблема наказания и исполнения, которая также по существу отражает  противостояние сторон, или «справедливостей».

Итак, есть реальность, существующая как объективная данность и «справедливости», которые пытаются ей противостоять как стороны правосудия. Сопряжение справедливости, понимаемой, прежде всего, как совокупность принципов (субъективных начал), и социальной реальности, представленной как объективная данность, предполагает принципиальный вопрос, на который не достаточно дать однозначный ответ. Речь идёт о своеобразной оценке действительности, выявлении того, в какой мере социальная реальность, включенная в порядок, отвечает базовым принципам справедливости. Иными словами, в какой части общества справедливость, «разбуженная милосердием» (Э. Левинас) и совестью, действует во благо людей, а где она стыдливо прячется от морали, уступая своё место несправедливости.

Почему так происходит, что во многих институциональных образованиях, относящихся в первую очередь к экономической жизни и праву, несправедливость по существу стала главенствовать. Какие силы в этом повинны?

Сложность проблемы состоит в том, что исследуемые явления представляют собой различные ситуационные представления (толкования, объяснения), основанные на субъективности, творческой способности и рефлексии. Это области неформального понимания, ускользающие от объективистских оценок, которые можно было бы обобщить и свести в одну общую картину, показывающую роль и место справедливости в жизни общества. Вместе с тем есть настоятельная необходимость в уяснении подобного рода вопросов, ибо оценивание действительности с позиций принципов справедливости является непременным условием понимания и объяснения процессов развития устойчивого и стабильного общества, в котором люди могли бы воспринимать реальность (мир) с помощью идей справедливости, в полной мере отвечающей социальной необходимости.

Итак, мы определились с проблемой исследования, которая занимает социологов, остаётся назвать то направление, двигаясь по которому они достигают поставленной цели – выявляют действенность принципов справедливости в контексте социальной реальности. Поэтапно это выглядит так. Во-первых, определяется целостный смысл понятий ( общее) «справедливость» и «социальная реальность»; во-вторых, в каждой части социальной реальности обнаруживается целостный смысл справедливости (особенное); в третьих, объясняются причины (силы) несправедливости и, наконец, в четвёртых, намечаются новые, эффективные пути претворения в жизнь принципов справедливости. Конечно, социологи ни в кой мере не претендуют на окончательное решение поставленной проблемы, речь идёт лишь об одной «вариации» на западную тему. Для её исполнения социологи используют следующие элементы: «действователь», «получатель», «совокупность ситуаций» и две альтернативы – «справедливость» и «несправедливость».        

Действователь – это субъект справедливости (институт, организация, закон, официальное или частное лицо), который поступает по отношению к другому (получателю, потенциальному объекту справедливости), исходя из базовых принципов справедливости. Последние задаются культурой, политической системой и совокупностью обстоятельств (ситуаций). Будучи сущностью справедливости, базовые принципы, как правило, имеют хождение в продвинутых частях общества. Оценивать по ним социальную реальность в какой-то её части – это значит сделать выбор и обозначить данную совокупность ситуаций как «справедливую» или «несправедливую». Индивиды, так или иначе, знакомы с чувством справедливости и используют это в качестве основы собственной деятельности в общении с другими. Поэтому социологи начинают с того, что выясняют мнение самих индивидов о справедливости.

Слово «справедливость» в понимании индивида чаще всего означает, что некое действие должно «произойти так-то» и с «такими- то результатами». Это будет честно и верно, а, главное, принесёт ему благо, полагает он, потому что... И вот тут начинаются сложности. Действительно, почему так? Только потому, что это желаемое, и оно даёт необходимое удовлетворение индивиду? Но тогда такое действие было бы проще назвать исполнением желания, а не справедливостью, имеющей гораздо больше оснований во взаимодействиях людей. Ведь справедливость, как часть публичных отношений, а не желание индивида, скрепляет в устойчивое социальное целое «действователя» (вершителя) и «получателя» справедливости, а также «другого», находящегося с получателем в равных условиях. Так, как же в таком случае понимать благо и  справедливость? «Справедливость конструируется – справедливо уточняет в этой связи Поль Рикёр – из-за того, что оно действует через рациональный выбор,- тогда как благо считается находимым, обнаруживаемым, из-за того, что оно воспринимается интуитивно».[4]  А выбор здесь известный и с ним все устремления индивида. Считается, что справедливость есть равенство, и что равные должны иметь равное. Именно такое действие представляется желаемым и приносит удовлетворение индивиду. Поэтому то, что называют справедливостью в обыденной жизни есть не что иное, как термин для обозначения равенства нашего положения (интересов) и ожидание в этой связи получения благ и привилегий, наравне с другими, с которыми мы себя соотносим в плане исполнения стабильных ролей в обществе. Такие представления являются весьма общими, они подчеркивают лишь два момента: равенство в получении благ и ожидание этих благ. Причем  последнее чаще всего берёт верх над первым. Мы ждём для себя справедливости от «внешнего мира» (государства, различных институтов) и от «наших отношений с другими людьми» Однако социальные практики  свидетельствуют, что шансы здесь невелики, в то время как велики неопределённости и непредсказуемости. Поэтому говорить здесь о справедливости как о проблеме означало бы говорить в большей мере о несправедливости. Ведь если справедливость есть, то нет особой нужды говорить о ней как о проблеме, а вот если её нет, то это будет скорее другая проблема – проблема несправедливости. Но в любом случае надо глубоко понимать природу справедливости, чтобы на её основе строить общественные отношения. Поэтому следует подняться над обыденными представлениями и говорить о справедливости в моральном плане, как о высшей ценности и общей цели общества. Такой подход предполагает рассмотрение справедливости в контексте общественной жизни и нравственных стандартов. Словом, тех объективных условий, которые благоприятны для создания справедливых отношений. Здесь далеко не последнюю роль будет играть субъективный фактор – моё беспристрастное признание за другой личностью прав равной нашей. Когда справедливость станет благом для меня и благом для другого и такие общественные инстинкты получат  развитие в каждом индивиде, можно будет считать, что социальная реальность стала полностью отвечать высшим критериям справедливости. Но до этого ещё очень далеко, да и вряд ли это будет достижимо в масштабах  всего общества. «Возжеланная справедливость» для  всех нереальна, потому что в справедливости «сидит» интерес, и он никогда не даст  ей стать всеобщей. Справедливость всегда будет служить интересу, а значит и разделять людей на тех «сильных», которые обладают справедливостью «для себя» и тех, кому достаётся несправедливость как их удел. В этом следует честно признаться и думать о том, чтобы наделить слабых хоть какой-то «справедливостью» в жизненно важных сферах. Здесь важная роль принадлежит государству, которое должно прилагать все усилия для укоренения справедливости в обществе. Вот тогда справедливость освободится от власти «сильных» и послужит обществу, то есть станет в кой мере для многих высшей степенью совместимости многообразных интересов. А пока справедливость для индивида имеет место в каких-то частностях и эпизодах его личной жизни. И мы можем только желать того, чтобы расширить этот «плацдарм» межличностной (коммуникативной) справедливости до многих институтов власти, в первую очередь связанных с социальной защитой конкретных групп населения. В то же время следует всегда иметь ввиду и высшую  справедливость в «чистом виде» как идеал, к которому люди должны постоянно стремиться в плане совершенствования общественных отношений.

Как видим, есть «низшие» и «высшие» планы рассмотрения проблемы справедливости. Нас (социологов) интересует реальные практики справедливости в различных институциональных образованиях. Их анализ предполагает совмещение двух планов для оценивания меры соответствия справедливости и социальной реальности. Низший план справедливости имеет в своей орбите благо, привилегии и признание. Высший план: равенство, благо, истину и общественную пользу. В социальной жизни равенство, благо, привилегии выступают как своего рода материи, в которых справедливость призвана осуществляться и предстать, что называется, «во плоти» (реальные практики). В то время как справедливость «до осуществления» (идеальная форма) в большей мере представляет собой витальное желание – в первую очередь стремление быть свободным и жить достойно, не хуже других. Это состояние скорее плод воображения и разума, нежели действий и слов, по силе приравненных опять же действию.

В обществе, где индивиды имеют «равное наряду с равным», то есть когда справедливость воплощается в виде соответствующих практик, то возникает чувство удовлетворённой справедливости, что, несомненно, свидетельствует о правильности социального устройства государства. Ведь ещё Аристотель заметил, что «понятие справедливости связано с представлением о государстве...»[5]  Когда же справедливость не может осуществляться (состояться) и имеют место явные практики несправедливости, то возникают значительные переживания и обиды в обществе, которые говорят о неполадках в государственной системе, и в частности в правосудии. Фраза «это не справедливо», которую каждый из нас слышал, а то и сам произносил, как раз и констатирует такой факт. А именно: неполучение ожидаемых (положенных) благ и попытку опротестовать несправедливость в соответствующей словесной форме. В таких ситуациях мы, как правило, в первую очередь резко оцениваем деятельность социальных институтов и в целом власть, потому как именно их считаем ответственными за соблюдение в реальной жизни принципов справедливости.

Как уже было отмечено справедливость может пребывать в двух состояниях: как «витальное желание», а в отдельных случаях даже как представление о должном и как «практики справедливости», удовлетворяющие наши потребности. В первом случае справедливость связана с представлениями личности; во втором – с базовой структурой общества. В раскладе, когда одно (субъективное представление) соответствует другому (объективные реалии) практически нет противоречий. Что желаем по справедливости, то и имеем в реальной жизни. Проблема возникает тогда, когда желаемое не становиться действительным для нас, и мы имеем уже несправедливость как антитезу справедливости. Причин тому много. Так, они могут быть связаны с самой личностью, у которой, скажем, завышенные потребности, и они не соответствуют реальному положению вещей. Но чаще всего причины бывают связаны с изменениями в обществе и государстве, когда объект благ и привилегий, а значит и справедливости, меняется. На смену одной социальной группе, пользующейся благами и привилегиями, приходит другая, которая ранее была «отодвинута» от благ. В условиях социализма партийные боссы имели много привилегий, в то время как люди с «рыночной начинкой» прозябали и вынуждены были с риском для себя заниматься мелким бизнесом («фарцем»). Теперь все изменилось: рыночники стали хозяевами жизни, а партийные функционеры, которые не смогли или не захотели «перебежать» к капиталистам, остались вне сферы влияний. Они вернулись к своему революционному прошлому и стали вновь поднимать народ на очередные «свершения». К слову сказать, делают они это крайне плохо и без особого энтузиазма. Видимо, разучились или сами стали чаще на рынок поглядывать

Итак, произошли разительные перемены в структуре общества, «отдифференцировалась» новая группа успешных людей и справедливость теперь на их стороне, она как удача, всегда с победителем. Правда, на уровне личности, которая обладает большими  возможностями для  манёвра, чем социальная группа, картина может быть иной, не столь однозначной. Здесь несправедливость для одного индивида может считаться справедливостью для другого внутри одной социальной группы. В этом случае зримее будут противоречия, а если учесть разнообразие связей и интересов индивидов, то таких  противостояний будет много больше. Так, врачи могут оспаривать справедливость оплаты труда не только с работниками других профессиональных групп, но и внутри цеховой принадлежности (врачи «участковые» и «неучастковые»). В то же время каждый из нас может полагать, что справедливость, как общественная ценность, одна и только ему дано толковать её, особенно в части собственных интересов. Есть ли этому объяснение? Думается, да. Дело в том, что справедливость как сложное образование включает в себя элементы аффективные (биотические и чувственные), а значит иррациональные, но также логические или рациональные (познавательные) элементы, которые предстают перед нами в форме познания.[6] Сочетания этих элементов определяют мозаику моей справедливости, её субъективность. Однако справедливости, взятые во множестве, приобретают уже объективный по отношению ко мне характер. Притом, что за последним стоит сила. Конечно, формула «субъективная справедливость» равняется  «объективной справедливости» будет наиболее оптимальна для индивида и общества в целом. В этом случае справедливость явится как желанная и ожидаемая, именно с такой справедливостью сопрягается правосудие, призванное порождать и укреплять справедливости как принципы прав человека. Без всего этого нет подлинного правосудия, а есть лишь бюрократическая организация, действующая целерационально в угоду своим интересам и силе. Такой ход событий может изменить адвокат, когда он исполняет свою роль не формально, а по убеждению в том, что нет преступления, пока не доказана вина его подзащитного в суде. При активном  участии такого адвоката в судебном разбирательстве и рождается справедливый суд - правосудие совершается по своему исконному назначению.

Правосудие как социальное образование таит в себе много различных (возможных) состояний, оно может быть продуктом и процессом, а также результатом и деятельностью. Продукт правосудия есть то, что ей предопределено производить, то есть справедливость и общую пользу. Этой высшей цели подчинён процесс состязательности стороны обвинения и защиты. Что же касается результатов и деятельности как состояний правосудия, то они скорее относятся к его промежуточным этапам развития (накопление фактов, аргументов, предварительных решений) на пути производства справедливости. Отсюда следует, что правосудие существует как необходимость, постольку, поскольку существует потребность общества в справедливости. Без этого нет подлинного правосудия, а есть просто формальная организация, действующая и принимающая решения согласно уставу организации и закона. Здесь уместно вспомнить немецкого учёного-правоведа Радбруха, который определял право  как « волю к справедливости». То же самое и даже с большим основанием  можно сказать и о правосудии. Поэтому  реализация правосудием данного целеполагания  выступает непременным условием институционализации справедливости, принятия общих правил по её осуществлению как постоянной величины для всех и каждого.

Итак, мы очертили предметное поле правосудия и  показали, что оно включает в себя процессуальный процесс (состязательность сторон), эффективность  (нацелённость на справедливость и общую пользу), а также факторы, которые их обуславливают (факторы давления, поддержки и пр.)

                 Структура и функции правосудия.

В правосудии, с точки зрения структурного анализа, также чётко различимы две составляющие: собственно юридическая – правосудие как организационная структура (место и действие отправления правосудия) и социоправовая – синтетическая структура («продукт» пересечения двух пространств – права и общества).

В юридическом (профессиональном) плане правосудие есть тип социальной организации, которая имеет свою цель (производство судейского решения), набор средств (судейские процедуры) и исполнителей ролей (судья, прокурор, адвокат, присяжные и др.). Каждый из этих элементов правосудия может стать объектом самостоятельного изучения и иметь свой предмет, выделенный в исследовательских целях. К разговору в этой части мы ещё вернёмся.

 В социологическом плане правосудие выступает как социальный фактор, оказывающий воздействие на общественное мнение и поведение. В результате сложного взаимодействия всех составляющих образуется определённый социальный «продукт», состоящий из таких ингредиентов как интересы государственной власти, интересы различных групп и интересы индивидов по поводу законности, правонарушений и правоприменений, а также, конечно, сами идеи по поводу правосудия. В данном случае под правосудием мы и будем иметь данный «социальный продукт» и попытаемся его структурировать. 

В этой связи можно, по крайней мере, говорить о трёх разновидностях правосудия: «явном» - воплощающим волю власти; «неявным» - вобравшим в себя образы идеальных представлений; «оценочном» - состоящим из мыслей и суждений людей по поводу реальных судейских дел (так сказать «вторичный», неформальный, массовидный суд присяжных). Неявное правосудие, так или иначе, присутствует в явном, потому, что все участники правосудия, осуществляющие государственное судопроизводство, имеют свои представления, индивидуальные ценностные ориентиры и чувства, по поводу существа разбираемых дел в суде. 

Выделенные таким образом структуры имеют свою предметную определённость (символическую значимость) и функциональную заданность, которые следует понять и объяснить в системе социологических знаний. То, какие здесь могут существовать связи и взаимосвязи представлено на схеме 3.  

                             Трёхуровневая структурно-функциональная сетка правосудия.          Схема  1

• ценностно-нормативный уровень функционирования правосудия  (первый уровень)

• инструментально-юридический  уровень функционирования правосудия  (второй уровень)

• социально-психологический уровень функционирования правосудия   (третий уровень)

Прежде всего, отметим, что предложенная структура имеет два измерения: горизонтальное (то, как взаимодействуют составляющие одного уровня правосудия) и вертикальное (то, как взаимодействуют функционирующие правосудия разного уровня). Вместе они создают координатную сетку, которая позволяет представлять правосудие в виде «картинок» качественной определённости на разных уровнях конкретизации. Главная роль здесь принадлежит институтам и механизмам правосудия. Так, высокая правовая культура, человеческое достоинство и просто элементарная юридическая грамотность населения (показателем чего в известной мере может быть частота обращений в Страсбургский суд), словом, приведение в действие негосударственного правосудия, может оказывать определённое давление на «государственное» правосудие и способствовать в большей мере защите прав человека и в целом решать правовые проблемы в границах юридического поля. В то время как низкая правовая культура грозит вывести решение правовых проблем «на улицы», облечь их в различные формы протестного поведения. С точки зрения определённых политических сил в России данную проблему надо решать на путях усиления роли государства.

На Западе выход из данной дилеммы видят в том, чтобы направить коллективные действия в иное русло, чтобы они обрели законную силу именно в процессуальной, а не политической форме, о чём пишет известный французский учёный-юрист (сам в прошлом судья) Антуан Гарапон. Государство в этом случае должно стать и становится беспристрастным в западных странах, роль арбитра общественное мнение видит в правосудии. «Отныне правосудие воплощает, – пишет Гарапон, – нейтральное публичное пространство, право – референцию политического действия, а суд – дух публичности и беспристрастности».[7] Теперь за «освещением» политических событий обращаются к правосудию, а не к государству, убеждает нас автор. Такое возвышение роли правосудия является всё же преждевременным даже для стран Запада. Взять хотя бы дело «Моника» (праведное дело) и Клинтон (государственная мощь)» И что же? Разве правосудие одержало верх? Дело превратили в  шоу, в котором  Клинтон приобрёл даже славу «своего парня», которому надо прощать «известные грешки». Но простили не его, а уступили силе государственной машины. Поэтому Гарапон в своих выводах всё же опережает время, которое, надо полагать, и работает таки на те тенденции, о которых он говорит как о вещах состоявшихся в западных странах.

Теперь о главном по данному разделу – функции правосудия. Социология правосудия, будучи относительно новой областью знания, не может активно развиваться без того, чтобы не решить для себя два важных вопроса. Первый вопрос-это вопрос «подлежащее» о том, какие функции имеет правосудие для социальной действительности? Напротив, второй вопрос «сказуемое» - это вопрос о том, какую роль играет социальная действительность для правосудия? Словом, мы должны уяснить, что делает правосудие для социальной действительности и как последняя в этом ему (правосудию) способствует.  Задаваясь вопросом, какова функция правосудия мы должны будем сказать, какой общественной потребности оно соответствует? Для упрощения существа вопроса представим, что правосудие это предприятие и будем в этой связи пользоваться известной нам терминологией, исходя из конкретики вопроса: что предприятие делает, что производит и для чего производит, кто является потребителем данной продукции? В данном случае речь идёт о «явном», государственном правосудии – институциональном, формализованном, обладающим статусом легитимного образования. Отвечая, на поставленные вопросы в заданном контексте мы тем самым обозначим круг основных функций государственного правосудия. Исходя из этих частных функций, можно будет говорить об общих функциях правосудия на социетальном уровне.

Первая функция государственного правосудия это заключение (обрамление) спора, конфликта, словом, совершённого деяния в институциональные рамки. Это функция юридизации свершившегося противоправного акта, перевод его в процессуальную сферу.

Вторая функция это организация состязательности участников судопроизводства (одно речевое действие против другого); соревнования «говорящих сознаний».

Третья функция это оценка меры противоправности поступка. Оценивание производится целерационально, что на практике выражается в подведении содержания поступка под соответствующую статью закона на предмет его применения или неприменения. Процедура оценивания носит легитимный и формализованный характер, здесь критерии оценивания по существу заданы, и всё искусство судебного процесса состоит в том, чтобы как можно точнее соотнести поступок и норму, переступив которую наказание становится неизбежным.   

Четвёртая функция это производство доказательной базы (суд должен предложить доводы для принятия решения) и принятие самого решения суда – приговора.

Все эти функции характеризуют правосудие как предприятие, которое занимает определенное место не только в правовой и политической структуре, но и в социоправовой сфере общественной жизни. На социетальном уровне эти функции приобретают всеобщий характер, соответствуя трём основным потребностям общества в правосудии.

Первая потребность - это легитимизация способа удовлетворения потребности социума в справедливости. Общество видит в этом основной смысл существования правосудия как института. С удовлетворением данной потребности связано юридизация общественных отношений и связей, воспитание правосознания как части «вторичной» социализации, воспитание правовой культуры и др.

Вторая потребность - это проблема правового порядка, когда поведение «верхов» и «низов» соответствует общепринятым нормам и ценностям права.

Третья потребность - это проблема правовой солидарности  в вопросах поддержки и развития новых форм правотворчества на демократической основе.

Таким образом, по тому, как и насколько функции судов соответствуют общественным потребностям и, исходя из самих этих потребностей в «чистом» виде можно говорить о трёх типах («картинках») правосудия: идеальном, реально-практическом и обыденно-протестном. Первый тип - идеальное правосудие - вряд ли получит практическое воплощение в ближайшем, да и в отдалённом будущем.

Ныне идеальное если и существует, то только как мыслеформа в нереальном и вымышленном мире фантазий. Мы можем лишь вообразить, каким должно быть правосудие как высшее воплощение наших «правожеланий». Но это было бы правосудие для каждого, ведь идею («благо») может возжелать любой – и стороны противостояния, и сторона судья. В этом случае мы получили бы массу «правосудий» или настоящее «вавилонское столпотворение» судов. А такое просто недопустимо и невозможно ни в одном обществе. В то же время идеальный образ правосудия мог бы служить своеобразным маяком и освещать путь в нужном направлении для развития правотворчества, правоприменений и в целом правового поведения в современных обществах. Слово, здесь в первую очередь за искусством, которое имеет право на вымысел.

Второй тип правосудия - реально-практический есть то правосудие, которое мы имеем, и оно нас устраивает в той мере, в какой оправдываются  наши ожидания в справедливости вынесённого судебного решения. В том  случае, когда нас  не устраивают решения суда и это носит системный характер, выражающий коррумпированность данного института, то мы получаем третье, обыденно-протестное правосудие. И какое бы решение не принимал суд у нас будет предвзятое к нему отношение, потому что за этим стоит  уже, увы, устойчивый образ неприятия. При том, что такая «стигма» может укорениться в обыденных представлениях на долго... В тоже время следует помнить, что справедливость - дело рукотворное, а не божественное и она не приходит сама по себе. Ещё Протагор заметил, что «справедливое или несправедливое происходит не из природы, а из права». У другого софиста Горгия, как бы в развитии данной мысли, мы находим, что «писаные законы - стражи справедливости» Конечно, речь идёт  о той    справедливости, которую мы ищем, прежде всего, в судах, а не той, которая  гуляет сама по себе  и может быть востребована в различных не правовых сферах жизни людей. Скажем, справедливость или несправедливость по отношению к товарищу. В этом случае речь может идти скорее о моральной справедливости как предмете межличностных отношений. Правовая же справедливость востребована уже обществом и то, в какой мере правосудие удовлетворяет данную общественную потребность, есть смысл существования самого правосудия, его реальное функционирование в заданных целях.

Правосудие как коммуникативная среда и процесс

Правосудие как целостность и функциональная заданность возможна благодаря коммуникации- диалогу «говорящих сознаний». В этом котле «говорения», где властвует доказательность, открывающая путь к  истине, собственно, и рождаются смыслы и значения, определяющие исход судебного решения. Как коммуникативная среда правосудие имеет свои особенности, связанные в первую очередь с отправлением правосудия и тем как она взаимодействует с другими средами вне юридического поля. В первом случае коммуникация носит состязательный, профессиональный характер, а во втором - скорее  оборонительный, что требует известного политеса. Эти два начала (профессионализм и политес) чаще всего действуют  в режиме противостояния, что ведёт к росту напряжения в данной коммуникативной среде. Притязания на истину и правдивость, подвергаясь  воздействиям, не  соответствующим экспектациям участников судебного процесса, могут быть разрушены... В этом  случае коммуникативные действия на суде станут уже носить скорее  манипулятивный  характер, в обход притязаниям на правдивость. Попытаемся  более подробно рассмотреть эти особенности судопроизводства, выделив как основную её коммуникативную составляющую. Прежде всего, представим правосудие как сцену, где разыгрывается судебный спектакль со своей драматургией, действующими лицами (героями и злодеями), и финалом, трагическим для преступления, но справедливым по сути своей. Это не трудно сделать, так как театральность, будучи неизменным атрибутом наказания в прошлом, переместился в зал суда, наделив каждого фигуранта правосудия характерной ролью, набором обязательных фраз (Ваша честь и пр.) и эмоциональной вовлечённостью в судебный процесс.  Здесь события, факты, аргументы и логические искусы находят своё выражение в разговоре «сцены» как вербальном способе решения проблемы. Причём если одни слушают, чтобы потом начать самим,  более активно вести разговор, и осваивать публичное пространств в своём «ключе», то другие слушают, чтобы сделать свой выбор, принять тот или иной «разговор» за истину. Здесь отношения и действия выливаются в предметные разговоры, а последние ведут уже к окончательному решению - судебному приговору. В данном коммуникативном процессе с механической точки зрения можно выделить четыре точки сгущения, из которых две будут в основном передающими (прокурор- адвокат) и две точки - воспринимающими (судья и суд присяжных). Для каждой передающей стороны воспринимающие стороны являются  мишенями от попадания, в которые зависит эффективность их коммуникативного воздействия и в целом исход суда. Потому что в результате успешной коммуникации одной из сторон станут устраняться неопределённости и как результат изменятся установки участников судебного процесса. Так,  у присяжных возникнет согласие с доводами стороны, скажем, защиты, в этом случае и у адвоката и у членов суда присяжных возникает одно и то же определение судебной ситуации. В таком случае, можно сказать, что у адвоката и у  присяжных происходит принятие роли друг друга, адвокат знает, как преподнести дело присяжным, чтобы вызвать у них сочувствие и соучастие в делах подсудимого, а присяжные, приняв версию адвоката, далее всё сами домысливают. Правда, это воздействие со стороны адвоката может носить манипулятивный характер, чтобы создать у присяжных желаемое впечатление. Ведь чтобы выиграть дело ему порой приходится выворачивать наизнанку законы, хитрить и ловчить с фактами. Так это или не так выяснить на практике сложно, но о каких-то установках ролевого характера можно говорить, прояснив вопрос о том, как понимают справедливость основные участники судебного процесса. Смеем  предположить, что позиции судьи и прокурора во многом совпадут - под справедливостью они  будут понимать то, что служит закону. Крайнее выражение такой позиции соответствует древней формуле «Пусть свершится правосудие, даже если погибнет мир».  В то же время позиция адвоката может быть иной, и связано это, прежде всего с его служением интересам защиты (заказчика). Справедливость для него это во многом выгода клиента, что по существу определяет его поведение и коммуникативные цели. Правда, действует он, опять же, соблюдая  законность и правовой порядок. Разница между этими  установками в том, что в первом случае справедливость служит закону, а во втором, надо полагать, – заказчику, при соблюдении, конечно же, всех судебных и процессуальных норм. Но следовать закону это ещё не значит быть справедливым, потому что закон не может с точностью и полностью обнять превосходнейшее справедливейшее, чтобы предписывать всем наилучшее, как заметил ещё сам Платон. Отсюда у адвоката есть реальные шансы творчески, и умело толковать законы в интересах своего клиента. И если его не подведёт профессионализм и улыбнётся коммуникативная удача, он сможет выиграть судебный процесс. Однако из чего складывается коммуникативная убедительность? Начнём с того, что попытка адвоката обосновать линию защиты в форме логической аргументации (набора схем, которые помогают ему истолковывать ситуации)  и имеющихся фактов только тогда имеет виды на успех, когда его притязания получают эффективное воплощение в коммуникативных действиях. Разговаривая в суде, (приписывая значения, используя символы)  адвокат своими речевыми действиями выдвигает притязания на истину, отличную от обвинения, или же делает упор на смягчающие вину обстоятельства. Другими словами, он решает диллему: защищать обвиняемого или быть посредником между ним и судом. Если он обладает надёжными фактами, доказывающими невиновность своего подзащитного, то он чаще всего даёт открытый бой обвинению. В случае, когда у него нет таких фактов  и вина подсудимого доказуема, адвокат пытается стать посредником между обвиняемым и судом, с тем, чтобы «выторговать» щадящий приговор. Здесь адвокату важно воссоздать у суда душевные процессы, через погружение его в материалы переживаний своего подзащитного, а это уже коммуникативное искусство. Такая ставка на коммуникацию требует умелого преподнесения позитива, активного донесения его сути до правосудия. Адвокат преподносит свою версию защиты как готовую продукцию, годную к употреблению присяжными и судьёй, а уже их дело употреблять её или нет.

    Теперь, естественно, надо сказать, о том, что такое  коммуникативная среда  и  коммуникативный процесс, которые включают общую составляющую - разговор как вид коммуникативного действия Коммуникативная среда как сообщение, а в нашем случае, прежде всего  правовое, это устойчивые смысловые образования, которые постоянно воспроизводятся и обогащаются в результате коммуникативных процессов, они подпитываются  ими, и в свою очередь служат материей для их дальнейшего развития Можно сказать что за одной коммуникацией, которая в результате понимания обретает устойчивый смысл и становится частью коммуникативной среды, следует другая коммуникация как процесс. Понятие коммуникативная среда шире, чем понятие коммуникативный процесс, она статична и структурирована; в то время как коммуникативный процесс динамичен и ситуативен. Устойчивость коммуникативной среде придаёт круг основных участников коммуникативных действий (набор статусных ролей) и «старые», состоявшиеся разговоры, смыслы которых образуют соответствующую координатную сетку для развития коммуникативных процессов. Поэтому коммуникативная среда в определённой мере задаёт тон коммуникативным процессам, определяя их направленность и тональность. В свою очередь коммуникативные процессы, значимые по силе своего воздействия, могут существенно повлиять на коммуникативную среду, изменить её координатную сетку. Словом, среда и процесс в коммуникации тесно связаны и эти «взаимности» должны находить соответствующее  отражение в сознании субъекта коммуникации. Именно в этой связи можно говорить о коммуникативной компетенции, когда разговор строится  с учетом особенностей коммуникативной среды и  возможностей коммуникатора. По Хабермасу, который и ввёл данное понятие в обиход, коммуникативная компетентность предполагает знание условий социальных рамок и их общественной интерпретации. Отсюда правосудие можно интерпретировать как коммуникативную среду и результат процесса коммуникации Главное здесь отношения, «среда- процесс», поэтому выявление их коммуникативных особенностей и будет одной из задач социологии  правосудия.

   Коммуникативная среда правосудия  как часть социальной среды состоит:

-из объективных условий, при которых коммуникатор может воздействовать на получателя  информации;

 -из имеющихся коммуникационных возможностей (языковых, культурных, психологических, логических и пр.) или коммуникативной компетентности;

 -из предыдущей информации (разговоров), используемых коммуникатором как установочный (отправной) материал;

  -из субъективных представлений коммуникаторов относительно дела, разбираемого в суде, а также осознания  ими своих установок

  Самостоятельная роль коммуникационной среды предполагает, по мнению социологов, циркуляцию значений и смыслов, посредством их  она, собственно, и участвует в судебном процессе, что обеспечивает структурную целостность личностных и профессиональных диспозиций. Особенностью коммуникативной среды правосудия является то, что целевая коммуникация здесь охватывает высшие уровни и осуществляется в «центре» среды, от немногих к немногим. В дальнейшем коммуникация может носить спонтанный, нерегламентированный характер и распространяться на  периферии  коммуникационной среды, формируя групповые представления, значимые для принятия решений в суде.

На взаимосвязи коммуникативной среды коммуникативного процесса в рамках правосудия оказывают воздействие такие факторы как характер разбираемых в суде дел, время и место судопроизводства. Так, по мере возрастания роли коммуникативной, и в большей мере социальной среды, как фактора» давления», значимость доказательной базы и логики защиты умаляется, потому, что юридическая состязательность уступает место  интересам  политики, от расклада которых  во многом уже зависит само решение суда.

 Социологический взгляд на изменение места и роли правосудия в жизни общества.

Правосудие как институциональное образование, находящееся в ведении государства, похоже, переживает свой   подъём, связанный с усилением его самостоятельных начал. Так, возрастает значимая роль правосудия как  выразителя справедливости не только в частной, но и в общественно-политической жизни страны, чему свидетельство активизация деятельности судов и расширение их практики. С чем связан усиленный спрос на правосудие? Какие перемены в жизни общества, обуславливают такие изменения, что правосудие становится панацеей в решении многих сложных  проблем до этого находящихся в ведении государства и политиков Ответ следует искать в плоскости отношений судебная власть (правосудие) и государство, с одной стороны, и процессы демократизации в обществе, с другой. Правосудие всегда было на стороне государства и властных структур, и такое положение, надо полагать, будет еще долго сохраняться, потому, что правосудие есть часть государственной машины. Тогда о каких изменениях мы можем говорить. Ведь нельзя же считать, что правосудие меняется масштабно  на уровне общества, только  исходя из каких-то новшеств, скажем,  процедурного характера, которые направлены лишь на решение внутренних задач судопроизводства. Ответ очевиден, так как эти изменения по существу не затрагивают социоправовую часть правосудия, с которой связываются кардинальные изменения.  Поэтому о начале сущностных изменений правосудия можно говорить тогда, когда отношение государство – правосудие сменится на отношение общество-правосудие и «заказчиком» правосудия в полной мере станет право. Когда начнёт рушиться принцип «тот, кто обладает властью, это также и тот, кто может избежать должностной ответственности в случае возникновения проблемы».[8] Вот в этом случае мы можем сказать,  что «да» происходят  радикальные изменения в стране и правосудие становится иным. Ведь только на этих путях обновления правосудие станет силой, стоящей над всеми  гражданами и не будет иметь над собой ничего высшего, кроме закона, отражающего интересы всего общества.

 Справедливости ради надо сказать, что такие примеры подсудности «высоких начальников» имеются во многих странах, в том числе и в России. Однако эти процессы правосудия свидетельствуют скорее не о том, что политики и высшие чины государства стали подсудными субъектами, и что они больше не стоят над законом. В большей мере здесь следовало  бы  говорить о том, что имеют место какие-то «политические» разборки, и что правосудие используется политиками в целях ослабления своих противников и набирания собственного политического веса. Мы не станем доказывать или опровергать подобного рода  мнения, которые, тем не менее имеют весьма  широкое хождение в обществе..Социологу важно в первую очередь начать изучать механизмы общественной жизни, которые с необходимостью приведут к тому, что правосудие станет надгосударственным институтом.  Выявляя эти механизмы, можно будет уже обоснованно судить о том, что подсудность высоких чинов стало носить институциональный, а не «личностный» или политический  характер

Социальные механизмы формирования нового правосудия - это те состояния, процессы, которые прямо или косвенно ведут к усилению самостоятельной роли институтов суда. Усиление этих процессов носит во многом объективный характер. В ряду причин, их обусловивших, следует назвать, прежде всего, то, что государство, в лице своих чиновников, по существу, ушло от решения многих проблем конфликтного характера, происходящих в жизни общества. Освободилась огромная, «беспокойная» территория, которая раньше в условиях »Союза» активно «возделывалась» партийными функционерами (партийные комитеты принимали «жалобы» от населения и реагировали на них). Теперь эта территория отдана на откуп судам. С другой стороны, в условиях  рыночного «бума» непомерно возросло число тяжб, конфликтов имущественного характера, с которыми люди стали обращаться в суды. Более того, нашлись и такие граждане, которые начали судиться с властью (государством), обращаясь за правосудием уже в международные правовые организации (Страсбургский суд). Наряду с этим стала расти правовая компетентность населения, и, видимо, как одно из следствий, появился отчаянный азарт идти «до  конца», в судебных разбирательствах. Все эти явления, так или иначе, вели к росту значимости и востребованности судов в жизни общества. Суд упрочил своё институциональное положение, и это, похоже, факт. Однако он не стал ещё судом по праву, то есть правосудием, так как не обрёл подлинной свободы от внешних сил давления, не выработал собственные механизмы по производству правовой справедливости, отличной от государственной справедливости.

Размышляя по поводу данной проблемы как социолог, а не юрист-законник, можно дать волю предвидению и представить себе правосудие, которое совмещало  бы в полной мере три начала: общество, государство и личность. Сегодня мы имеем суды, где представлены, главным образом, государство (сторона обвинения) и личность (обвиняемый и вкупе с ним сторона  защиты). Общество присутствует лишь «рядом», оно не участвует в судопроизводстве, но может в особых случаях  оказывать давление на суд посредством коллективных мнений. Последнее имеет место тогда, когда судебное дело получает широкий общественный  резонанс. Если нет «резонанса», то нет и общественного участия. И тогда всё происходит рутинно и гладко - государство осуществляет правосудие по своим лекалам на основе существующего закона. Но такое правосудие нас сегодня мало устраивает, мы хотим выйти за рамки одной государственной справедливости. Как это сделать? Вот какие могут быть суждения по этому поводу. Прежде напомним, что суды существовали до возникновения государства и тем более до принятия законов. На протяжении всей истории человечества, правосудие менялось, в соответствии с тем как жизнь и представления людей становились другими. Здесь можно говорить о библейском правосудии, общинном правосудии, церковном правосудии, и, наконец, государственном правосудии. Соответственно менялась и конфигурация участников судопроизводства, пока  правосудие не стало таким  обычным  и привычным для нас  по составу,  какую мы имеем в государственном суде.. Ныне пришло время, если и не менять всё на корню (пока существует государство, оно не отпустит от себя правосудие), то, во всяком случае, вносить существенные изменения в конфигурации  участников правосудия, усилив в них присутствие общества. Речь идёт о том, чтобы повысить роль общества одновременно и на позициях обвинения и на позициях  защиты, за счёт включения в состав участников судопроизводства новых лиц. Это гражданский обвинитель и гражданский защитник как представители гражданского общества. Одновременно создать благотворительный фонд «Гражданское правосудие», который и стал бы вести всю эту организационную и кадровую работу по представлению в судах своих представителей Гражданского обвинителя и Гражданского защитника. На первых порах разговор может    идти об участии «Гражданского правосудия» в судебных процессах, получивших широкую огласку в обществе. Как правило, государство проявляет особый интерес к подобным судебным  разбирательствам, проводя свою политику «нажима», а потому участие в таком судопроизводстве Гражданского обвинителя и Гражданского защитника, несомненно,  повлияло бы на климат в суде и, как следствие, повысило бы  «градус» справедливости. По мере развития таких  практик Гражданского правосудия конфигурация участников судопроизводства станет в большей мере отвечать  интересам общества.

Возможно, что так поэтапно и будет развиваться правосудие в России, всё, более освобождаясь от пут государства, или же жизнь предложит что-то другое, отличное от нашего сценарного варианта. Но в любом случае правосудие будет высвобождаться из под власти государственных структур. Причём, эмансипация суда будет осуществляться не столько упадком влияния закона, как утверждает Гарапон, когда пишет, что «отныне закон не отождествляется с правом», «истёк срок действия технологии закона»[9] и пр. В России своя правовая атмосфера, поэтому освобождение правосудия здесь будет осуществляться скорее на путях развития новой юридической культуры (не дружественной к государству), которая отныне получает всё большее распространение в обществе, в том числе и за счёт повышения юридического образования населения. Вооруженный такими знаниями  человек сможет проявить больше активности, а главное, компетентности в оценке правовых явлений и событий.

                                           Список  литературы.

1.      Гарапон. Хранитель обещаний. Суд и демократия. М., 2004. 

2.      Власова Г.Б. Социокультурная легитимация институциональных форм правосудия. Ростов-на-Дону, 2007. 

3.      Касумов Т.К. Социология. Курс лекций. М., 2004. 

4.      Отечественные записки. Правосудие в России. №2, 2003. 

5.      Поль Рикёр. Справедливое. М., 2005. 

6.      Деннис Ллойд. Идея права. М., 2007.