Повесть о Петре и Февронии муромских

Князь же мысляще, что змиеви сътворити, но недоумеяшеся. И рече к жене си: «Мыслю, жено, но недоумеюся, что сътворити неприазни тому. Смерти убо не вем, каку нанесу на нь. Аще убо глаголеть к тебе какова словеса, да въспросиши и с лестию* о сем: весть ли сеи неприазнивыи духом своим, от чего ему смерть хощет быти. Аще ли увеси* и нам поведаеши, свободишися не токмо в нынешнем веце злаго его дыханиа и сипениа и всего скарядиа* еже смрадно есть глаголати, но и в будущии век нелицемерного судию Христа милостива себе сътвориши». Жена же мужа своего глагол в серцы си твердо приимши, умысли во уме своем:

«Добро тако быти».

Во един же от днии неприазнивому тому змию пришедшу к неи. Она же добру память при сердцы имея, глагол с лестию предлагает к неприязни тои, глаголя многи иныя речи по сих с почтением въспросив его хваля, рече бо, яко «много веси, и веси ли кончину си, какова будет и отчего?» Он же неприязнивыи прелестник прелщен добрым прелщением от верныя жены, яко непщева таину к неи изрещи, глаголя: «Смерть моя есть от Петрова плеча, от Агрикова меча»'.

Жена же, слышав такову речь, в сердцы си твердо сохрани и по отшествии неприязниваго того поведа князю мужеви своему, яко же рекл есть змии. Князь же то слышав, недоумеяшеся, что есть смерть от Петрова плеча и от Агрикова меча, имеяше же у себя приснаго брата, князя именем Петра; во един же от днии призва его к себе и нача ему поведати змиевы речи, яко же рекл есть к жене его.

Князь же Петр, слышав от брата своего, яко змии нарече тезоименита ему исходатая смерти своеи, нача мыслити не сумняся мужествене, како бы убити змия. Но и еще бяше в нем мысль, яко не ведыи Агрикова меча.

Имеяше же обычаи ходити по церквам уединялся. Бе же вне града церковь в женьстем монастыри Воздвижение Честнаго Креста. И прииде ту един помолитися. Яви же ся ему отроча, глаголя:

«Княже! Хощеши ли, да покажу ти Агриков мечь?» Он же хотя желание свое исполнити, рече: «Да вижу, где есть!» Рече же отроча: «Иди во след мене». И показа ему во олтарнои стене между керемидами скважню, в ней же лежаще мечь. Благоверныи же князь Летр взем мечь той, прииде и поведа брату своему, И от того дни искаше подобна времени да убиет змия.

По вся же дни ходя к брату своему и к сносе своеи на поклонение. Ключи* же ся ему приити во храмину ко брату своему. И в том же часе шед к сносе своеи во храмину и \Агриков меч — меч, которым обладал сказочный богатырь Агрик.

видев у нея седяща брата своего. И паки пошед от нея, въстрете некоего от предстоящих брату его и рече ему: «Изыдох убо от брата моего к сносе моеи, брат же мои оста в своем храму. Мне же, не косневшу ни камо же, пришедшу ко сносе моеи и не свем* и чюжуся, како брат мои напреди мене обретеся у снохи моеи». Тои же человек рече ему: «Никако же, господи, по твоем отшествии не изыди брат твои из своея храмины». Он же разумев быти пронырьство лукаваго змия. И прииде к брату, рече ему:

«Когда убо семо прииде? Аз бо от тебе из сея храмины изыдох, и нигде же ничесо же помедлив, приидох к жене твоеи в храмину и видех тя с нею седяща и чюдився, како напреди мене обретеся тамо. Приидох же паки скоро семо, ты же не вем како мя предтече и напред мене зде обретеся». Он же рече:

«Никако же, брате, ис храма сего по твоем отшествии не изыдох и у жены своея никако же бех!» Князь же Петр рече: «Се есть, брате, пронырьство лукаваго змиа, да тобою ми ся кажет, аще не бых хотел убити его, яко непщуя* тебе своего брата. Ныне убо, брате, отсюду никако же иди. Аз же тамо иду братися съ змием, да некли* божиею помощию убиен да будет лукавый сеи змии». И взем мечь, нарицаемыи Агриков, и прииде в храмину к сносе своей и виде змиа зраком* аки брата си и твердо уверися, яко несть брат его, но прелестныи змии, и удари его мечем. Змии же явися, яков же бяше и естеством, и нача трепетатися и бысть мертв и окропи блаженнаго князя Петра кровию своею. Он же от неприазнивыя тоя крови острупе, и язвы быша, и прииде нань болезнь тяжка зело. И искаше в своем одержании ото мног врачев исцелениа, и ни от единого получи.

Слыша же, яко мнози суть врачеве в пределех Рязаньскиа земли и повеле себе тамо повести, не бе бо сам мощен на кони сидети от великиа болезни. Привезен же бысть в пределы Рязанскиа земли и посла синклит* свои весь искати врачев.

Един же от предстоящих ему юноша уклонися в весь, нарицающу(ю)ся Ласково. И прииде к некоего дому вратом и не виде никого же. И вниде в дом, и не бе, кто бы его чюл. И вниде в храмину и зря видение чюдно: сидяше бо едина девица, ткаше красна, пред нею же скача заець.

И глагола девица: «Нелепо есть быти дому безо ушию и храму без очию!» Юноша же той не внят в ум глаол тех, рече к девице:

«Где есть человек мужеска полу, иже зде живет?» Она же рече:

«Отец и мати моя поидоша в заем плаката. Брат же мой иде чрез ноги в нави* зрети»'.

Юноша же той не разуме глагол ея, дивляшеся, зря и слыша вещь подобну чюдеси, и глагола к девицы: «Внидох к тебе, зря тя делающу, и видех заець пред тобою скача и слышу ото устну твоею глаголы странны некаки и сего не вем, что глаголеши. Первие бо рече: «нелепо есть быти дому безо ушию и храму безо очию». Про отца же своего и матерь рече, яко идоша в заим плакати, брата же своего глагола «чрез ноги в нави зрети», и ни единого слова от тебе разумех!» Она же глагола ему: «Сего ли не разумееши, прииде в дом сии и в храмину мою вниде и видев мя сидящу в простоте? Аще бы был в дому наю пес и чюв тя к дому приходяща, лаял бы на тя: се бо есть дому уши. И аще бы было в храмине моеи отроча и видев тя к храмине приходяща, сказало бы ми: се бо есть храму очи. А еже сказах та про отца и матерь и про брата, яко отець мои и мати моя идоша в заем плакати, шли бо суть на погребение мертваго и тамо плачют. Егда же по них смерть приидет,

1 Ответы Февронии в форме загадок имеют параллели в устном народном творчестве. Ср. загадку «Пришел жених к невесте, стал ее спрашивать: Где отец? — Отец уехал сто рублей на пятак менять (псовая охота). — А мать? — А мать ушла взаймы плакать (по покойнику). Собрала бы я тебе, жених, пообедать, да обедто у курицы под хвостом (яйцо)».

инии по них учнуть плакати: се есть заимованныи плач. Про брата же ти глаголах, яко отець мои и брат древолазцы суть, в лесе бо мед от древиа вземлют. Брат же мои ныне на таково дело иде и яко же лести на древо в высоту, чрез ноги зрети к земли, мысля, абы не урватися с высоты. Аще ли кто урвется, сеи живота гонзнет*, сего ради рех, «яко идет чрез ноги в нави зрети». Глагола еи юноша: «Вижу тя, девице, мудру сущу. Повежь ми имя свое». Она же рече: «Имя ми есть Феврониа». Тои же юноша рече к ней: "Аз семь муромъскаго князя Петра, служаи ему. Князь же мои имея болезнь тяжку и язвы. Острупленну бо бывшу ему о крови неприазниваго летящаго змиа, его же есть убил своею рукою. И в своем одержании искаше исцелениа ото мног врачев и ни от единого получи. Сего ради семо повеле себе привести, яко слыша зде мнози врачева. Но мы не вемы, како именуются, ни жилишь их вемы, да того ради вопрошаем о нею». Она же рече: «Аще бы кто требовал князя твоего себе, мог бы уврачевати и». Юноша же рече: «Что убо глаголеши, еже кому требовати князя моего себе? Аще кто уврачюет и, князь мои дасть ему имение много. Но скажи ми имя врача того, кто есть и камо есть жилище его». Она же рече: «Да приведеши князя твоего семо. Аще будет мяхкосерд и смирен в ответех, да будеть здрав!» Юноша же скоро възвратися к князю своему и повода ему все подробну, еже виде и еже слыша.

Благоверныи же князь Петр рече: «Да везете мя, где есть девица». И привезоша и в дом тои, в нем же бе девица. И посла к неи ото отрок своих, глаголя: «Повежь ми, девице кто есть, хотя мя уврачевати? Да уврачюет мя и възмет имение много». Она же не обинуяся рече: «Аз есмь хотяи и врачевати, но имениа не требую от него прияти. Имам же к нему слово таково: аще бо не имам быти супруга ему, не требе ми есть врачевати его». И пришед человек тои, повода князю своему, яко же рече девица.

Князь же Петр, яко не брегии словеси ея и помысли: «Како, князю сущу, древолазца дщи пояти себе жену!» И послав к ней, рече: «Рцыте еи, что есть врачевъство ея, да врачюет. Аще ли уврачюет, имам пояти ю себе жене». Пришедше же, реша еи слово то. Она же взем съсудець мал, почерпе кисляжди* своея и дуну и рек:

«Да учредять князю вашему баню и да помазует сим по телу своему, иде же суть струпы и язвы. И един струп да оставит не помазан. И будет здрав». И принесоша к нему таково помазание. И повеле учредите баню.

Девицу же хотя в ответех искусити, аще мудра есть, яко же слыша о глаголех ея от юноши своего. Посла к неи с единым от слуг своих едино повесмо* лну, рек, яко: «Си, девица хощет ми супруга быти мудрости ради. Аще мудра есть, да в сием лну учинит мне срачицу и порты и убрусець в ту годину, в ню же аз в бани пребуду». Слуга же принесе к ней повесмо лну и дасть ей и княже слово сказа. Она же рече слузе: «Взыди на пещь нашу и, снем з гряд поленце, снеси семо». Он же, послушав ея, снесе поленьце. Она же, отмерив пядию, рече: «Отсеки сие от поленца сего». Он же отсече. Она же глагола: «Взъми сии утинок* поленца сего и шед даждь князю своему от мене и рцы ему: «В кии час се повесмо аз очешу, а князь твои да приготовит ми в сем утинце стан и все строение, киим сотчется полотно его». Слуга же принесе ко князю своему утинок поленьца и речь девичю сказа. Князь же рече: «Шед рцы девицы, яко невъзможно есть в такове мале древце и в таку малу годину сицева строениа сътворити». Слуга же пришед сказа ей княжу речь. Девица же отрече: «А се ли възможно есть человеку мужеска възрасту вь едином повесме лну в малу годину, в ню же пребудет в бани, сътворити срачицу и порты и убрусець?» Слуга же отоиде и сказа князю. Князь же дивлеся ответу ея.

И по времени князь Петр иде в баню мытися и повелением девицы помазанием помазая язвы и струпы своя и един струп остави непомазан по повелению девицы. Изыде же из бани, ничто жеболезни чюяше. На утрии же узрев си все тело здраво и гладко, развие единого струпа, еже бе непомазан по повелению девичю. И дивляшеся скорому исцелению. Но не въсхоте пояти ю жену себе отечества ея ради и послав к неи дары. Она же не приат.

Князь же Петр поехав во отчину свою, град Муром, здравъствуяи. На нем же бе непомазан один струп повелением девичим. И от того струпа начаша многи струпы расходитися на теле его от перваго дни, в онь же поехав во отчину свою. И бысть паки весь оструплен многими струны и язвами, яко же и первие.

И паки възвратися на готовое исцеление к девицы. И яко же приспе в дом ея, с студом* посла к неи, прося врачеваниа. Она же, нимало гневу подержав, рече: «Аще будет ми супружник, да будет уврачеван». Он же с твердостию слово дасть еи, яко имать пояти ю жену себе. Сиа же паки, яко и преже, то же врачевание дасть ему, еже предписах. Он же въскоре исцеление получив, поят ю жену себе. Такою же виною* бысть Феврониа княгини.

Приидоста же во отчину свою, град Муром, и живяста в всяком благочестии, ничто же от Божиих заповедеи оставляюще.

По мале же днии предреченный князь Павел отходить жития сего. Благоверныи же князь Петр по брате своем един самодержец бывает граду своему.

Княгини же его Февронии боляре его не любяху жен ради своих, яко бысть княгини не отечества ради ея. Богу же прославляющу ю добраго ради житиа ея.

Некогда бо некто от предстоящих ей прииде ко благоверному князю Петру навадити* на ню, яко «от коегождо, — рече, — стола своего без чину исходит: внегда бо встати еи, взимает в руку свою крохи, яко гладна». Благоверныи же князь Петр, хотя ю искусити*, повеле да обедует с ним за единым столом. И яко убо скончавшуся обеду, она же, яко же обычаи имеяше, взем от стола крохи в руку свою. Князь же Петр приим ю за руку и, развед, виде ливан* доброванный и фимиам. И от того дни остави ю к тому не искушати.

И по мнозе же времени приидоша к нему с яростию боляре его, ркуще: «Хощем вси, княже, праведно служити тебе и самодержцем имети тя. Но княгини Февронии не хощем, да господьствует женами нашими. Аще хощеши самодержьцем быти, да будет ти ина княгини. Феврониа же, взем богатество доволно себе, отойдет, амо же хощет!» Блаженныи же князь Петр, яко же бе ему обычаи, ни о чесом же ярости имея, со смирением отвеща: «Да глаголита к Февронии, и яко же речет, тогда слышим».

Они же, неистовии, наполнившиеся безстудиа, умыслиша, да учредят пир. И сътвориша. И егда же быша весели, начаша простирати безстудныя своя гласы, аки пси лающе, отнемлюще у святыя Божии дар, его же еи Бог и по смерти неразлучна обещал есть. И глаголаху: «Госпоже княгини Феврониа! Весь град и боляре глаголють тебе: «Даи же нам, его же мы у тебе просим!» Она же рече: «Да възмета, его же просита». Они же, яко единеми усты, ркоша: «Мы убо, госпоже, вси князя Петра хощем, да самодръжьствует над нами. Тебе же жены наши не хотяхуть, яко господствуеши над ними. Взем богатство доволно себе, отоидеши, амо же хощеши». Она же рече; «Обещахся вам, яко, елика аще просите, приимете». Аз же вам глаголю: «Дадите мне, его же аще аз въспрошу у ваю». Они же злии ради быша, не ведуще будущаго, и глаголаша с клятвою, яко «аще речеши, единою без прекословиа въземши». Она же рече: «Ничто же ино прошу, токмо супруга моего князя Петра». Реша же они: «Аще сам въсхощет, ни о том тебе глаголем». Враг бо наполни их мыслеи, яко, аще не будет князь Петр, да поставят себе инаго самодержьцем: кииждо бо от боляр в уме своем дръжаше, яко сам хощет самодержец быти.

Блаженныи же князь Петр, не възлюби временнаго самодержавьства, кроме Божиих заповедеи, но по заповедем его шествуя, держашеся сих, яко же богогласныи Матфеи' в своем благовестии вещает. Рече бо, яко «иже аще пустит жену свою, развие словеси

'Матфеи — евангелист Матвей.

прелюбодеинаго, и оженится иною, прелюбы творит». Сеи же блаженный князь по евангелию сътвори: одержание свое, яко уметы* вмени, да заповеди Божиа не раздрушита.

Они же злочестивии боляре даша им суды на реце, — бяше бо под градом тем река, глаголемая Ока. Они же пловуще по реце в судех. Некто же бе человек у блаженныя княгини Февронии в судне, его же и жена в том же судне бысть. Тои же человек, приим помысл от лукаваго беса, възрев на святую с помыслом. Она же, разумев злыи помысл его, вскоре обличи и. Рече ему: «Почерпи убо воды из реки сиа с ею страну судна сего». Он же почерпе. И повеле ему испити. Он же пит. Рече же паки она: «Почерпи убо воды з другую страну судна сего». Он же почерпе. И повеле ему паки испити. Он же пит. Она же рече: «Равна ли убо си вода есть, или едина слажещи?» Он же рече: «Едина есть, госпоже, вода». Паки же она рече сице: «И едино естество женьское есть. Почто убо, свою жену оставя, чюжиа мыслиши!» Тои же человек, уведе, яко в ней есть прозрениа дар, бояся к кому таковая помышляти.

Вечеру же приспевшу, начата ставитися на брезе. Блаженныи же князь Петр яко помышляти начат: «Како будет, понеже волею самодержъства гоньзнув?»* Предивная же Феврониа глагола ему:

«Не скорби, княже, милостивый Бог, Творец и Промысленник* всему, не оставить нас в нищете быти!»

На брезе же том блаженному князю Петру на вечерю его ядь готовляху. И'потче повар его древца малы, на них же котлы висяху. По вечери же святая княгини Феврониа, ходящи по брегу и видевши древца тыя, благослови, рекши: «Да будуть сиа на утрии древие велико, имущи ветви и листвие». Еже и бысть. Вставши бо утре, обретоша тыя древца велико древие, имуще ветви и листвие. И яко уже хотяху людие их рухло вметати в суды с брега, приидоша же вельможа от града Мурома, ркуще: «Господи княже, от всех вельмож и ото всего града приидохом к тебе, да не оставиши нас сирых, но възвратишися на свое отечествие. Мнози бо вельможа во граде погибоша от меча. Кииждо их хотя державъствовати, сами ся изгубиша. А оставшии вси с всем народом молят тя, глаголюще: «Господи княже, аще и прогневахом тя и раздражихом тя, не хотяще, да княгини Феврониа господьствует женами нашими, ныне же с всеми домы своими раби ваю есмы, и хощем и любим и молим, да не оставита нас, раб своих».

Блаженный же князь Петр и блаженная княгини Феврониа възвратишася в град свои.

И беху державьствующе в граде том, ходяще в всех заповедех и оправданиих Господних бес порока, в молбах непрестанных и милостынях и ко всем людем, под их властию сущим, аки чадолюбивии отец и мати. Беста бо ко всем любовь равну имуще, не любяще гордости, ни граблениа, ни богатества тленнаго щадяще, но в бог богатеюще. Беста бо своему граду истинна пастыря, а не яко наимника. Град бо свои истинною и кротостию, а не яростию, правяще. Странныя приемлюще, алчныя насыщающе, нагиа одевающе, бедныя от напасти избавляюще.

Егда же приспе благочестное преставление ею, умолиша Бога да в един час будет преставление ею. И совет сътворше, да будут положена оба въ едином гробе, и повелеша учредите себе вь едином камени два гроба, едину токмо преграду имущи межу собою. Сами же вь едино время облекошася во мнишескиа ризы. И наречен бысть блаженный князь Петр во иноческом чину Давыд, преподобная же Феврониа наречена бысть во иноческом чину Еуфросиниа.

В то же время преподобная и блаженная Феврониа, нареченнаа Еуфросиниа, во храм пречистыя съборныя церкви своима рукама шиаше въздух*, на нем же бе лики святых. Преподобный же и блаженныи князь Петр, нареченный Давид, прислав к неи, глаголя:

«О, сестро Еуфросиниа! Хощу уже отоити от тела, но жду тебе, яко да купно отоидем». Она же отрече: «Пожди, господине, яко дошию въздух в святую церковь». Он же вторицею послав к неи, глаголя:

«Уже бо мало пожду тебе». И яко же третицею присла, глаголя:

«Уже хощу преставитися и не жду тебе!» Она же остаточное дело въздуха того святого шиаше, уже бо единого святого риз еще не шив, лице же нашив и преста и вотче иглу свою в воздух и преверте нитью, ею же шиаше. И послав ко блаженному Петру, нареченному Давиду, о преставлении купнем. И помолився, предаста святаа своя душа в руце Божии месяца июня в 25 день.

По преставлении же ею хотеста людие, яко да положен будет блаженныи князь Петр внутрь града у соборныя церкви Пречистыя Богородицы, Феврониа же вне града в женстем монастыри у церкви Въздвижениа Честнаго и Животворящаго Креста, ркуще, яко «во мнишестем образе неугодно есть положити святых вь едином гробе». И учредиша им гроби особны и вложиша телеса их в ня: святаго Петра, нареченнаго Давида, тело вложиша в особныи гроб и поставиша внутрь града в церкви Святыа Богородицы до утриа, святыя же Февронин, нареченныя Еуфросинии, тело вложиша в особныи гроб и поставиша вне града в церкви Въздвижениа Честнаго и Животворящаго Креста. Общии же гроб, его же сами повелеша истесати себе вь едином камени, оста тощь* в. том же храме Пречистыя Съборныя Церкви, иже внутрь града. На утрии же, вставше, людие обретоша гроби их особныя тщи, в ня же их вложиста. Святая же телеса их обретоста внутрь града в соборнеи церкви Пречистыя Богородицы вь едином гробе, его же сами себе повелеша сътворити. Людие же неразумнии, яко же в животе о них мятущеся, тако и по честнем ею преставлении: паки преложиша я в особныя гробы и паки разнесоша. И паки же на утрии обретошася святии вь едином гробе. И к тому не смеяху прикоснутися святем их телесем и положиша я вь едином фобе, в нем же сами повелеста, у соборныя церкви Рожества Пресвятыя Богородица внутрь града, еже есть дал Бог на просвещение и на спасение граду тому: иже бо с верою пририщуще к раце* мощеи их, неоскудно исцеление приемлют.