| Каталог статей |
|
д.э.н. Юшин
С.А.
Идентификационные основы менеджмента в контексте реальности и гиперреальностиРоль управления в современном мире имеет тенденцию к возрастанию. И любой руководитель наталкивается на фундаментальную проблему, которую Гераклит обозначил (скрытая гармония сильнее гармонии явной), а И.Кант уточнил (сфера смутных понятий гораздо шире сферы понятий ясных). Потому человечество всегда интересовалось идентификацией (установить совпадение, идентичность – тождественность, полноту совпадения) окружающего мира. В практике отношений субъектов, независимо от их статуса, присутствуют реальные критерии идентификации смыслов этих отношений. Так, Г.Минцберг считает, что социализация субъекта происходит в рамках признания им норм и правил определенной группы в интересах группы [1]. И с формальной точки зрения, реальность отношений во многом стандартизирована (конституции, и прочие нормативно-правовые акты). Но Р.Мертон указывает на то, что человек занимается самоидентификацией не только с равными себе, а с теми людьми, кто находится на самом верху: проблемы людей, старающихся идентифицировать себя с референтной группой, к которой они стремятся или членами которой они уже стали. Подобно тому как понятие членства в группе далеко не самоочевидно (для ее членов) и требуются эксплицитные критерии, чтобы его концептуально идентифицировать, точно также обстоит дело с понятием не-членства. Человек, идентифицирующий себя с референтной личностью, равняется на ее поведение и ценности (выраженных в ряде ролей). Основная проблема в идентификации стратегической группы свойств, которая позволит систематически различать действия каждого результативного типа групп и отделять их друг от друга [2]. С точки зрения Н.Лумана, события идентифицирует осуществление во времени, т. е. они неповторимы. И во всяком смысловом опыте сначала имеется различие: актуально данного и возможного на основе данности, обобщения и отвлечения от частного в конкретных ситуациях, которые никогда не бывают идентичными для Я и Не-Я. Идентичность – не категориальный аспект порядка, а только пунктуализированный, высокоизбирательный аспект миропорядка [3]. Г.Маркузе говорит о это самоидентификации субъекта с функциями и ролями, которые ему приходится выполнять в их обществео признании его историческим агентом, идентичность которого конституирует себя и внутри его исторической практики и социальной действительности, как и вопреки им [4]. По мнению А.Манегетти, будучи субстантивированы историей, чем-то убегающим, меняющимся, непрерывно мутирующим, мы – часть ее движения, т. к. постоянно интенсифицируем нашу идентичность, питаемую вариациями, изменениями: спасти свою природную идентичность, свою экзистенциальную неповторимость, природу индивидуального, уникального в каждом из «Я» [5]. Для С.Московичи: каждая система идентифицирует себя со своим тотемом и почитает его. Но особенно значимы воспоминания о великих коллективных событиях, фигуры персонажей, сыгравшие выдающуюся роль, и с которыми каждый идентифицирует себя. Формы господства сохраняют харизматический элемент (в период смуты и кризиса позволяющий стране вновь обрести свою идентичность и легитимность своих институтов: идентификация с личностью, удерживающей власть и способной подтвердить свою харизму). В той мере, в какой деньги образуют общность и опору для коалиции братьев, они позволяют им самоидентифицироваться (побуждают их подчиниться идентичным формам мышления и действия). Существующее идентично для видящих и обладающих необходимыми понятиями и категориями. Но невозможно идентифицировать общественные явления в движении с какой-либо неизменной категорией на основе единой модели. Идентификация необходима человеку для преодоления оппозиции к другим (идеализировать их, чтобы оставаться с ними в единстве). Вот так сообщество индивидов превращается в коллективного индивида [6; 7]. Х.Ортега-и-Гассет считает, что носударство идентично массе лишь в том смысле, в каком Икс идентичен Игреку, поскольку никто из них не Зет. Но массовый человек уверен, что он-то и есть государство, и не упустит случая под любым предлогом двинуть рычаги, чтобы раздавить какое бы то ни было творческое меньшинство, которое раздражает его всегда и всюду, будь то политика, наука или производство [8]. Аналогичную точку зрения мы находит у Платона [9], Г.Лебона [10], З.Фрейда [11], А.Дж.Тойби [12] и у других авторов. По мнению Т.Парсонса, концепция национальной идентичности – основа более четкой дифференциации социетального сообщества – идентифицируется как интегративная подсистема общества. Интересы – это заинтересованность в достижении из начальных ценностей, с которыми мы себя идентифицируем (определенного уровня самосознания – по Эриксону – «самоидентификации»). Стабильность – генерализация от частностей ситуаций «эго» и «другого», каждая из которых непрерывно изменяется, не бывая полностью идентична. Эффективное интегративное действие увеличивает «значение идентификации» в социальных системах. Процессы «сохранения образца» поддерживают аспект усилениz интегративно-идентификационной категории значений через ответное действие. Для выживания социум поддерживает единство общей культурной ориентации, разделяемую его членами как основу социальной идентичности. Легитимации нужен конститутивный символизм в обосновании идентичности и солидарности. Но социетальная идентичность и падает из-за дезинтеграции или поглощения большей системой (сложные комбинации и переходы) [13; 14; 15]. Материально идентичное, для П.Сорокина, в реальности довольно часто совершенно различается в социокультурном отношении благодаря именно разнице в значениях или ценностях, приписываемых ему; и наоборот, то, что различается биофизически, часто идентично в социокультурных значениях [17]. П.Штомпка указывает: идентичность сохраняется благодаря, во-первых, психологической идентификации; во-вторых, периодичности связей; в-третьих, специфике взаимоотношений. Традиция вбирает в себя символы коллективной идентичности, усиливает чувство общих корней, а также принадлежности и верности нации, сообществу, группе. Уходя корнями вглубь истории, они используют прошлое для объединения людей в настоящем: идентифицируется механизм с коллективным действием в основном в рамках политических [17]. Э.Тоффлер считает, что поняв, как власть контролирует наше поведение, мы сможем идентифицировать устаревшие структуры власти. Каждая ситуация имеет идентификационные компоненты (вещи, место, люди, организационные сети общества, идеи+информация). Национальный смысл самоидентификации раздроблен. Неудача в попытке самоидентификации с какой-либо группой или группами порождает ощущение одиночества, отчуждения: вопрос: кто же мы? Самая распространенная современная болезнь – кризис самоидентификации. Ее поиски возникают из-за сложности возможностей нашего выбора. Мы, в каком-то смысле, становимся другими людьми. Членов группы объединяет чувство идентичности (даже когда попытки научного прогнозирования оказываются ошибочными, само усилие помогает идентифицировать ключевые переменные в изменениях, прояснить цели и более тщательно оценивать политические альтернативы. Такими способами, если нет других, зондирование будущего окупается в настоящем: проясняя различия, все более разделяющие нас в быстро фрагментирующихся обществах; оно бы, напротив, идентифицировало общие социальные нужды – потенциальные основы для объединений. Сегодня же мы в мире наблюдаем миллионы людей, безнадежно «ищущих свои тени» в надежде с их помощью установить свою личную идентификацию [18; 19; 20]. И.Валлерстайн пишет: неверная идентификация сравниваемых объектов приводит к ложным концепциям и создает несуществующую проблему: можно ли миновать те или иные стадии? Он является логически осмысленным, если мы имеем «стадии», которые «сосуществуют» в единых эмпирических рамках. Частью любого конкретного анализа становится идентификация стадии, на которой основываются специфические классы или этно-нации: данная страта – становящийся, ставший или приходящий в упадок социальный класс. Мы пытаемся сделать это, предполагая, какими могут быть намерения социальной группы при принятии той или иной идентификации. А господствующий слой предпринимал грандиозные усилия, чтобы убедить свои внутренние опасные классы в этой идентичности цели [21]. Такую точку зрения поддерживает и В.Зомбарт: в этом «мы» он (т. е. его «я») уже не является центром; центральное место он должен уступить главе государства или лучшему и благороднейшему человеку своего народа – к этому центру он примыкает возможно теснее, с ним он как бы обозревает целое, которое, как он знает, идентично с ним самим [22]. Организации, считает Ф.Фукуяма, изначально понимаются как сообщества индивидов, которые учатся сотрудничать на основе собственных интересов. Этот вектор заставляет сделать упор на конфликте интересов членов группы (на чем, в сущности, и завязана вся проблематика начальника-исполнителя) и на вытекающих отсюда понятиях, в т. ч. и таких как групповая идентичность, социализация, лидерство и т. д. Групповые идентичности стремятся вытеснить учет интересов организации, которой номинально и подчиняется группа [23]. Цивилизации, считает С.Хантингтон, определяются наличием общих черт объективного порядка и субъективной самоидентификацией людей. Все более важной становиться идентичность. Экономическая модернизация и социальные изменений размывают идентификацию людей с местом жительства, ослабляя и роль нации-государства как источника идентификации. Возрождение религии («реванш Бога») тоже создает основу для идентификации и сопричастности с общностью, выходящей за границы наций – для объединения цивилизаций [24]. Выявление идеологии и утопии, доказывает К.Мангейм, разрушает лишь те содержания идей, с которыми мы не идентифицируем себя полностью. Потому для истории мышления важен вопрос: а именно: как могут идентичные процессы мышления людей, объектом которых является один и тот же мир, создавать различные концепции этого мира? А отсюда шаг и к дальнейшему вопросу: не может ли быть, что эти процессы мышления совсем не идентичны? Не придем ли мы, исследовав все возможности человеческого мышления, к выводу, что существует множество путей, по которым можно следовать? [25]. Проблему управления с учетом современных требований изучал Г.Дебор, который установил, что в обществах, достигших современного уровня развития производства, вся жизнь проявляется как огромное нагромождение спектаклей. Реальность, рассматриваемая по частям, является в виде самостоятельного псевдо-мира, доступного лишь созерцанию. Спектакль – это и инструмент унификации: не совокупность образов, а отношения, опосредованные образами (реализовавшееся мировоззрение, облекшееся плотью материального, ставшее объективным видение мира, краеугольный камень нереальности реального). Язык спектакля состоит из знаков, исходящих от производства, в то же самое время являющихся и конечной целью этого производства. В основе спектакля лежит самая древняя общественная специализация – специализация власти. Потому он – специализированная деятельность, говорящая за остальное. Это крайне дипломатичный и вежливый отзыв об иерархическом обществе, исходящий от самого этого общества, причём иные точки зрения внутри него строго запрещены (самое современное одновременно и самое архаичное) [26]. Эту мысль продолжает К.Леви-Стросс: маска не существует сама по себе; она предполагает другие маски, всегда присутствующие у нее по сторонам, реальные либо возможные, которые могли бы быть избраны для того, чтобы заместить ее собою. Обсуждая частную проблему, мы, надеемся, показали, что маска является прежде всего не тем, что она изображает, но тем, что она трансформирует, – иначе говоря, выбирает не изображать. Как и миф, маска отрицает настолько же, насколько она утверждает; она построена не только из того, что она говорит, или считается, что говорит, но также и из того, что она исключает [27]. Здесь возникают феномены перехода от модели реальности к реальности модели, еффекта Гершенкрона (первый в своем селе, а не второй в Риме), коммуникативного энтузиазма (грандиозность амбиций при «слепоте» на большое и малое), неразличимости символического капитала с капиталами экономическии и культурным, на чем делал особый акцент П.Бурдье [28; 29]. Ж.Бодрийяр пишет, что общество теряет трансцендентность, «порождая симулякры»: взаимные подстановки правды и лжи, полезного и бесполезного, природы и культуры на всех уровнях (эра плавающих теорий). Социализация через ритуал и знаки, в рамках общего сценария. Трудовой манекен, сменный модуль, базовый слуга принципа ирреальности труда. Не стало референтной инстанции при обмене субъекта и объекта вокруг стабильной идентичности по надежным правилам. Экономика – это театр, разыгрывающий количественные характеристики ценности. Сила капитала – от одновременного развития на всех уровнях сразу без ответа на вопрос, что чем детерминировано (его закон – безразличие). Возникла подмена символического экономическим, выход на сцену симулякров третьего порядка (формы из моделей путем модулирования отличий). Не подделка оригинала, как в симулякрах первого порядка, но и не чистая серийность, как в симулякрах второго порядка. Система коммуникации перешла к бинарно-сигналетической системе вопрос/ответ. Нет истины и лжи, т. к. нет заметного зазора между вопросом и ответом. Экономика и политика отменяются в медиатической реальности (или гиперреальности): культура галлюцинаторного самоподобия реальности, где гиперреализм – это высшая форма искусства и реальности в силу обмена, происходящего между ними на уровне симулякра. И сама реальность гиперреалистична (реальность как игра в реальность). Все выстроены в ряд, и бессознательно отождествляют себя с моделями. Современная эпоха – особый код, его эмблема – это мода. Традиция сочетает «нео-» и «ретро. Раньше была работа бессознательного, сегодня это замена бессознательного психоанализом, воспроизводящим бессознательное и обозначившим себя модой. Глубже модой охвачены дисциплины-модели. Мода – единственная знаковая система, допускающая универсализацию, захватывает все остальные (плавающее состояние знаков). В ее форме – грядущая судьба экономики. Спасти душу через моду – коллективная страсть, страсть к знакам, страсть к циклу, приводящая к тому, что модная черта с головокружительной быстротой распространяется во всем обществе, удостоверяя его интеграцию и вбирая в себя идентификации. Этике производства противоположна эстетика манипулирования и тяготения к одной модели как зеркалу. В эпоху симуляции знаки выделяют реальность как сверхзнак. Определение Человеческого сужено: эпоха универсализации Человека совпадет с отлучением от этого понятия всех людей – останется чистый концепт. Реальная социальная дискриминация в том, что власть и социальная трансцендентность не бывают столь четко отмечены, как в воображаемом. Экономическая власть капитала не менее основана на воображаемом, чем власть церкви. Идентичность субъекта распадается и ему нужен миф. При господстве системы разума мы вернулись к первобытному состоянию (к тому, которое пытаемся приписывать первобытным людям), но представление «первобытных» людей соответствовало логике амбивалентных взаимообменов со всем окружающим миром: в рамках их социальных структур все было умопостижимо, – а у нас оно паралогично, паранойя разума, аксиомы абсолюта неумопостижимости. Капитализму, основанному на личной заслуге, инициативе, индивидуальном предпринимательстве и конкуренции, нужен был идеал ответственности (сознание и ответственность – его дискурс). Системе же бюрократического программирования – безответственные исполнители. В этом неокапитализме – дискурс психоанализа, бессознательное. Идентичность стала скрытой. Человек должен привыкать пользоваться высшими исчислительными функциями ума. Это вызывает психологическое сопротивление, и в результате человек отстает от вещей, уступая им в связности. Становясь совершенной, форма отводит человеку роль стороннего созерцателя своего могущества. Если симулякр столь хорошо симулирует реальность, что начинает эффективно ее регулировать, то по отношению к нему человек – абстракция (как пассивно-нарциссическое самообольщение и самопроекция, фантазматизация): феномен аккультурации – цивилизованные люди тянуться к знакам, эксцентричным по отношению к их культурной системе. Мифологический же предмет соотнесен со временем предков или даже с абсолютным прошлым природы. Мы хотим быть собой и одновременно быть «чьим-то». Вещь превращается в зеркало: отражаемые в нем образы могут сменять друг друга, не вступая в противоречие (безупречное зеркало, отражающее не реальный, а желанный образ) [30; 31; 32]. Выводы. Современная теория менеджмента должна быть переосмыслена с учетом требований идентификационной парадигмы и особенностей контекста гиперреальности социального бытия (утверждение П.Друкера и других ученых об актуальности кардинальной перестройки теорий экономики и менеджмента). Литература.
|