Наследственные отношения по Псковской судной грамоте

НАСЛЕДСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ ПО ПСКОВСКОЙ СУДНОЙ ГРАМОТЕ <*>

С. А. СЛОБОДЯН

Слободян Станислав Александрович, юрист г. Новосибирск, выпускник юридического факультета Запорожского госуниверситета.

В статье рассматривается история становления наследственных отношений, регулируемых Псковской судной грамотой.

Ключевые слова: наследство, Псковская судная грамота, Киевская Русь, Русская Правда, форма завещания, Троицкий собор.

The article considers the history of formation of inheritance relations regulated by Pskov sudnaya gramota.

Key words: inheritance, Pskov sudnaya gramota, Kiev Rus', Russkaya Pravda, form of testament, Trinity cathedral.

Как известно, наследование является одним из древнейших институтов гражданского права. Нормы наследственного права занимали важное место в правовых системах государств на всем протяжении развития последних, в том числе и в феодальных государствах. Например, законодательство Киевской Руси содержало достаточно норм, регулирующих наследственные отношения. Многие государства, образовавшиеся в период феодальной раздробленности, формировали свою систему наследственного права на базе законодательства Киевской Руси, но в то же время на протяжении своего развития наследственно-правовые нормы русского феодального права подверглись некоторым изменениям. В данной статье будут рассмотрены нормы наследственного права Псковской феодальной республики, которые предусматривались таким важным памятником русского феодального права, как Псковская судная грамота. Псковская судная грамота в отличие от Русской Правды предусматривала обязательную письменную форму завещания. В соответствующих нормах Псковской судной грамоты завещание определяется как рукописание. В ст. 14 Псковской судной грамоты говорится: "А кто положит доску на мрътваго о(з) блюденъ(е), а имеет искати на приказникох того соблюдениа, сребра или платиа, или круты, или иного чего животнаго, а тот умерший с подряднею и рукописание у него написано и в ларь положено, ино на тых приказникох не искати через рукописание ни зсудиа без заклада и без записи и на приказниках не искати ничего. А толко будет заклад или запись, ино волно искати по записи, и кто животом владеет по записи или по закладу: а у приказников умършаго а не будет заклад, ни записи умършаго на кого, ино им не искати ничего ж, ни съсудиа, ни торговли, ни зблюдениа ничего ж" [1, с. 333]. В комментариях к данной статье разъясняется, что к завещанию предъявляются определенные формальные требования: оно подлежит хранению в архиве Кремля; в нем должны указываться все долги завещателя, а также, по-видимому, должны оговариваться все сделки, участником которых являлся наследодатель, и, в частности, должен содержаться перечень имущества, взятого или сданного наследодателем на хранение [1, с. 353]. И. Д. Мартысевич относительно формы завещания по Псковской судной грамоте также отмечает, что, как правило, духовное завещание оформлялось в виде "записи", т. е. формального договора, копия которого должна была храниться в архиве Троицкого собора [6, с. 89]. Таким образом, можно сделать вывод, что в соответствии с нормами Псковской судной грамоты для совершения завещания предусматривалась обязательная письменная форма. Кроме того, поскольку завещание передавалось на хранение в архив на территории Кремля, можно сделать вывод, что согласно Псковской судной грамоте для завещаний предусматривалась государственная регистрация последних. Раз передача в архив завещания была обязательной, при архиве должен был быть закреплен дьяк, в обязанности которого входила регистрация передаваемых в архив завещаний. Возможно, в его обязанности входила и проверка текста завещания на соответствие требованиям закона. Требования норм Псковской судной грамоты относительно того, что в тексте завещания должны были указывать все долги завещателя, а также сделки, участником которых он являлся, и перечень имущества, взятого или сданного последним на хранение, очевидно, преследовали цель облегчить наследникам задачу установления состава наследственного имущества. Также наличие таких требований давало возможность наследникам определить, актив или пассив доминирует в составе наследства, и соответственно определиться, есть ли смысл им принимать это наследство. Но в то же время могла возникнуть такая ситуация, когда завещатель, составив завещание, в котором указал все свои долги и заключенные сделки, мог впоследствии рассчитаться с этими долгами или, наоборот, заключить еще дополнительные сделки и набрать дополнительных долгов. Текст Псковской судной грамоты не дает ответа на вопрос, как решалась такая ситуация. Возможно, в таком случае завещатель составлял новое завещание, где указывал факты возникновения новых долгов или погашения старых, после чего передавал его на хранение в архив Троицкого собора, и новое завещание автоматически аннулировало старое. Отсутствие в тексте Псковской судной грамоты норм, которые регулировали бы такую ситуацию, возможно, означает, что данные вопросы регулировались обычаем или каким-либо не дошедшим до нас правовым актом, дополнявшим текст Псковской судной грамоты. И. Д. Мартысевич приводит текст одного из духовных завещаний, относящихся к XV в. В нем говорится: "Во имя отца и сына и святаго духа. Раб божий Никита Хов дает село свое на Выбуте, Кукасово сиденье, сыну своему Марку и внуку Июды; а двор свои и огород на Завеличеве у Изборской улице дает сыну ж своему родному Ивану; а что село ево в Смолинах, Махново сиденье, то дает святые Богородицы на Завеличье; а село ж свое в Нитничи, то дает жене своеи Катерины и дочери Ксенье и внуки Зеновье; а как не станет в животе их, жены и дочери и внуки ево, и то село святому Николы на могилник; а клеть на огороде и село Кустово сиденье в монастырь Иоанна предтечи, что на завеличье, себе и родственником своим на память. А иному никому в то подаяние ево не вступати ни во что. А на то послух бог и отец его духовнои Харитон поп" [6, с. 89 - 90]. Выше отмечалось, что, поскольку завещание сдавалось на хранение в архив Троицкого собора на территории Кремля, можно предположить, что последнее регистрировалось состоявшим при архиве дьяком, который также проверял завещание на соответствие его текста требованиям закона. Из приведенного текста завещания видно, что при составлении его присутствовал поп Харитон, функцией которого, очевидно, и было зарегистрировать завещание перед помещением в архив и засвидетельствовать подлинность воли завещателя и соответствие текста завещания требованиям закона. То есть можно сделать вывод, что в феодальном Пскове представители церкви выполняли функции, которые в настоящее время возложены на нотариусов. В тексте данного завещания предусмотрено, что после смерти назначенных наследников наследственное имущество переходит в собственность церковных организаций. Поскольку в тексте данного завещания не указано, что завещанное имущество переходит к церковным организациям в случае, если назначенные в завещании наследники умрут до открытия наследства, можно сделать вывод, что здесь церковные организации не рассматриваются в качестве подназначенных наследников. Это означает, что наследники по данному завещанию имеют право пользоваться завещанным им имуществом пожизненно, но не имеют права его завещать, продать, подарить или иным образом отчуждать, поскольку согласно воле завещателя оно должно после их смерти быть передано указанным в завещании церковным организациям. Из текста завещания также следует, что наследники получают завещанное имущество напрямую, а не через кого-то из наследников, т. е. здесь не имеет место завещательный отказ. Следовательно, можно сделать вывод, что в феодальном Пскове имущество могло передаваться по наследству не только в собственность, но и в пожизненное пользование. Ю. Г. Алексеев относительно особенностей псковских духовных грамот приводит такой пример. В своем рукописании Анципор "живот свои весь, да и половину сел своемъ земли у пустошь у Темши все спол что ни есть" отказал "жене своеи Федосьи до ее живота". "После ее живота" все имущество, "все спол что ни есть" передается дочери Марфе "в одерень", в полную и безусловную собственность. Две другие дочери - Анна и Оксенья - и вся другая родня не должны "вступатись... в... данье". Анципор сам устанавливает круг своих наследников, сам определяет и объем их владельческих прав. Исключение двух дочерей из наследства объясняется, надо полагать, их замужеством; характерно, что жена становится не собственницей, а только пожизненной владелицей имущества, которое потом должно все целиком перейти к дочери. В ограничении прав жены (вдовы) при детях сказывается связь с древним наследственным правом Правды - "Аже жена сядеть по мужи, то на нею часть дати", но "задниця еи мужняя не надобе" (ст. 93) - и необходимость передачи этой части затем детям (ст. 103, 106) [8, с. 98]. Из текста данного завещания видно, что составивший его наследодатель исключает двух своих дочерей из состава наследниц (как полагает Ю. Г. Алексеев, по причине их замужества); возможно, таким способом завещатель хочет сохранить свое имущество в пределах своего рода. Это позволяет сделать вывод, что на развитие имущественных отношений в феодальном Пскове заметное влияние оказывали патриархальные отношения, что, в свою очередь, было заимствовано из правовой системы Киевской Руси. При изучении текстов приведенных выше завещаний можно также сделать вывод, что, с одной стороны, в праве феодального Пскова из права Киевской Руси был заимствован принцип, согласно которому вдова получала по наследству имущество в пожизненное пользование, а не в собственность, и после ее смерти это имущество наследовали дети. В то же время можно сделать вывод, что в феодальном Пскове при составлении завещаний практиковалось ограничение в распоряжении завещанным имуществом не только вдовы, но также детей и внуков, после смерти которых имущество переходило по наследству церкви. Как видно из текста завещания, приведенного И. Д. Мартысевичем, в феодальном Пскове наследником по завещанию могли быть церковные организации. Очевидно, традиция завещать имущество в пользу церкви сформировалась на основе норм Русской Правды, предусматривавших передачу части наследственного имущества в церковь или монастырь на помин души. Ю. В. Оспенников отмечает, что завещательное распоряжение в пользу монастыря могло носить альтернативный характер. Например, в духовной черноризца Артемия предмет рукописания передавался монастырю св. Николы, без указания других наследников. Однако составитель грамоты счел необходимым предусмотреть возможность передачи монастырю иного имущества: "А не восхочеть игумен Севастьянъ тое земли, дадуть мои племянники игумену Севастьяну сорочень за сорокоустъ, а святому Николе 30 бель на темьянъ..." Обязанность выдать монастырю альтернативный предмет возлагалась в этом случае на племянников [3, с. 274 - 275]. Таким образом, в данном случае, если игумен монастыря отказывался принять землю, которая передавалась ему по завещанию, на этот случай завещатель предусмотрел передачу монастырю альтернативного предмета по завещательному отказу, исполнение которого возлагалось на племянников завещателя. В ст. 15 Псковской судной грамоты предусматривалось: "А у котораго умършаго а будет отец или мать, или сын, или брат, или сестра, или/кто ближнего племени, а животом владеет, а толко не сторонние людие, ино им волно искати без заклада, и без записи умършаго, а на них волно ж искати" [1, с. 333]. В комментариях к данной статье разъясняется, что ст. 15 тесно связана со ст. 14: делается исключение для близких родственников наследодателя. При переходе к ним наследства не требуется соблюдения всех формальностей, обязательных для сторонних людей. Родственники могли искать и отвечать по договорам наследодателя и без записи или залога [1, с. 354]. Из данной нормы видно, что близкие родственники наследодателя, вступив в права наследников, могли взыскивать причитающиеся наследодателю по его договорам долги без записи, т. е. без письменного документа, в отличие от наследников - посторонних людей. Диспозиция данной нормы позволяет предположить, что наследниками могли быть не только близкие родственники наследодателя, но и посторонние люди. То есть из данной нормы можно сделать вывод, что согласно Псковской судной грамоте наследодатель мог в качестве наследников назначить в завещании посторонних людей, а не только близких родственников. В комментариях к текстам Псковской судной грамоты также отмечается, что наследовать по завещанию, как показывают грамоты, найденные при раскопках Новгорода, могли не только члены семьи завещателя, но и иные лица [1, с. 353]. Поскольку общественно-политический строй и право Новгорода и Пскова были довольно сходны, можно предположить, что в Пскове, так же как и в Новгороде, практиковалось составление завещаний в пользу посторонних лиц, не являющихся наследниками по закону. Для сравнения с наследственным правом Киевской Руси следует отметить, что нормы Русской Правды позволяли завещать имущество только детям. Из этого следует, что Псковская судная грамота, в отличие от Русской Правды, расширила свободу завещания. Также для сравнения следует отметить, что согласно Русской Правде, в отличие от Псковской судной грамоты, не предусматривалась обязательная письменная форма завещания. Некоторые исследователи связывают такое изменение подхода законодателя к определению требований относительно формы завещания как раз с расширением Псковской судной грамотой свободы завещания. Например, А. Нелин относительно этого отмечает, что по Русской Правде завещание совершалось в устной форме прежде всего по той причине, что оно было не столько субъективной волей завещателя, сколько жизненным укладом и "рядом" целой семьи. Требование письменной фиксации завещания появляется только тогда, когда у частного лица возникает право на собственную волю [10, с. 76]. На мой взгляд, следует согласиться с мнением данного автора. Действительно, поскольку согласно нормам Русской Правды завещание преследовало цель не назначение наследников, а распределение имущества между законными наследниками, составление завещания в письменной форме и регистрация его не имели особого смысла, так как все равно законные наследники имели право на имущество, и поэтому доказывание факта совершения завещания было не так важно, а для того, чтобы установить, какую долю кому из наследников наследодатель определил по завещанию, достаточно было показаний свидетелей. А поскольку, как отмечалось выше, согласно Псковской судной грамоте разрешалось завещать имущество не только детям, но и каким-либо иным родственникам или вообще посторонним людям, то здесь без наличия письменного документа значительно сложнее установить круг наследников по завещанию и причитающегося им имущества, и по этой причине псковский законодатель посчитал нужным предусмотреть обязательные нормы относительно письменной формы завещания. Нормы Псковской судной грамоты также уделяли внимание наследственным правам пережившего супруга как законного наследника. В ст. 88 Псковской судной грамоты предусмотрено: "А у которого человека помреть жена без рукописания, а у ней останется отчина, ино мужу ся владети тою отчиною до своего живота толко не оженится, а оженится, ино кормли ему нет". В ст. 89, в свою очередь, предусмотрено: "А у которой жены муж помрет без рукописания и останется отчина или живот, ино жене его кормится до своего живота, толко не пойдет замужь, ино ей нет" [1, с. 339 - 340]. Из данных норм можно сделать вывод, что согласно Псковской судной грамоте переживший супруг получал имущество умершего супруга в пожизненное пользование, но при условии не вступать в новый брак. Причем и муж, и жена здесь равны в своих наследственных правах. Относительно того, что переживший супруг имеет право пользоваться наследственным имуществом только до тех пор, пока не вступит в новый брак, ученые объясняют спецификой общественных отношений, которая заключалась в стремлении сохранить имущество в пределах рода. Например, Е. Н. Ярмонова в своей статье отмечает, что в данном случае, очевидно, нельзя говорить об ограничении брачной свободы женщины, а только о сохранении имущества семьи для членов данной семьи, и в первую очередь детей [7, с. 107]. В комментариях к вышеуказанным нормам Псковской судной грамоты также отмечается, что так обеспечивается сохранение имущества в пределах одного рода. Свобода брачных отношений связывается с вопросами сохранения или упущения имущественных выгод [1, с. 377]. Конечно, в данных нормах не идет речь об ограничении брачной свободы женщины, так как муж, получивший в кормлю имущество умершей жены, точно так же лишается права на кормлю, если вступит в новый брак. Поэтому следует согласиться с тем, что вышеуказанные нормы Псковской судной грамоты, ограничивая право на кормлю вступлением в новый брак, преследовали цель не допустить перехода родового имущества в другой род, что объясняется спецификой феодальных отношений. Наличие в норме ст. 88 слов "помрет жена без рукописания" позволяет сделать вывод, что жена имела право передать свою отчину по завещанию другому лицу, лишив тем самым мужа права на кормлю. М. Ф. Владимирский-Буданов на этот счет отметил: "Жена посредством завещания может уничтожить это право пользования мужа и передать вотчину стороннему лицу. Русская Правда говорит о праве вдовы сделать завещание; здесь говорится о праве жены" [2, с. 564]. Таким образом, можно сделать вывод, что Псковская судная грамота, в отличие от Русской Правды, расширила наследственные права женщины, так как согласно Псковской судной грамоте правом завещать свое имущество наделены не только вдовы, но и жены. Следует также отметить, что Псковская судная грамота также содержала норму, которая предусматривала санкции за отчуждение имущества, полученного в кормлю. Статья 72 Псковской судной грамоты относительно этого предусматривала: "А которому человеку будет кормля написана в рукописании, и да грамотами владеть земляными учнет или исадскими, а продаст тую землю или (и) сад, или иное что, а доличат того человека, или иное выкупить, а свою кормлю покрал" [1, с. 338]. В комментариях к данной статье разъясняется, что ст. 72 запрещает продавать землю, рыболовный участок и другое имущество, полученное как кормля по завещанию. В случае продажи кормли человек обязан был ее выкупить. В наказание закон лишал его этого имущества [1, с. 372]. Таким образом, санкцией за продажу предмета кормли согласно Псковской судной грамоте было лишение наследника права на кормлю. Кроме того, закон предусматривал для таких ситуаций реституцию относительно предмета кормли в виде принудительного выкупа последнего наследником, получившим имущество в кормлю. Очевидно, после выкупа этого имущества и лишения права на кормлю предмет кормли переходил к наследникам последующих очередей, если в рукописании отсутствовали какие-либо распоряжения на этот счет. Вышеуказанная норма регулировала ситуацию, когда имела место продажа предмета кормли, полученного по завещанию, но там ничего не говорится о том, обязан ли был наследник выкупать предмет кормли, полученный путем наследования по закону. Возможно, в таком случае применялась аналогия закона, и на законного наследника также возлагалась обязанность выкупа проданного предмета кормли. Ю. В. Оспенников, анализируя тексты дошедших до нас духовных завещаний, отмечает, что обычно ограниченный характер владения наследника специально не оговаривается и, видимо, подразумевается, однако встречаются и исключения, когда завещатель специально указывает на характер имущественных прав своего супруга: "А поидетъ замуж, иное и не дати участок ничего, и участка еи в земли нетъ". Только в одном случае в духовной указывается, что наследство передается жене завещателя "в одерень" - "А даю животное свое получение женеи своеи Федосьи в одерень, и с того еи меня поминать". Однако здесь речь идет о движимом имуществе, в той же грамоте недвижимость передается той же Федосье "в кормлю": "А сего свое землю у Смолинскои губе даю жене своеи Федосьи до живота и до замужа". Если завещателем является лицо женского пола, муж, включенный в число наследников, также получает земельное имущество "в кормлю": "...даю животъ свои и оцноу свою... моужеви своемоу Федороу кнзю а с тое оцне моея с тых семи дворовъ и с половине мелници моея кормити моужеви моемоу Федороуидо своего животоу..." [3, с. 275]. Из приведенных примеров духовных завещаний можно сделать вывод, что в завещательной практике феодального Пскова практиковалась передача супругу в собственность движимого имущества, в то время как недвижимое имущество многие завещатели предпочитали передавать в кормлю, вероятно, будучи заинтересованными в том, чтобы недвижимое имущество как более ценная часть наследства не выходило за пределы рода. Изучение обнаруженных текстов духовных свидетельствует о том, что наследственное право феодального Пскова знало институт субституции, или подназначения наследника. Ю. В. Оспенников на этот счет отмечает, что довольно часто в духовных предусматривается институт субституции, т. е. назначения второго наследника на случай, если первый наследником почему-либо не станет. Например, в духовной Моисея наследниками назначаются дети завещателя, однако затем составитель грамоты добавляет: "Аже нь будеть остатка детеи моихъ, ино мои оучастокъ Зашелонскои земле святому Николе на Струпини. А Сосенская земля Тараснинимъ детемъ. А скутовесная земля Матфею и его братану Григорию..." [4, с. 81]. Далее данный ученый приводит пример, что в духовной Семиона предусматривается несколько степеней субституции - сначала оговариваются условия перехода наследства от жены к брату, затем - к еще одному брату и, наконец, к монастырю: "А толъ поидет жена моя замуж или помрет, ина сего свое землю дати брату своему Василь да живота. А помрет брат мои Василеи, ино после иво живота, даю тое ж село свое землю брату своему Григорию Михаилову сыну да живота. А помрет брат мои Григореи, ино после его живота даю тое ж село свое земли, где сам я жил, светому Николы у Смоленах на свечи и на вино и на темьян". Как видно из приведенного примера, особенно часто субституциональный порядок наследования предусматривается в отношении имущества, передаваемого "в кормлю" жене завещателя. Иногда в тексте грамоты супруга завещателя даже не указывается в качестве наследника - ее право пользования имуществом мужа, "кормиться" с него, подразумевается. Так, в рукописании посадника Федора согласно завещательному распоряжению предмет духовной отходит в монастырь ("Дах село свое в Лисьях и вода моя и пожни, а даю святеи Варвари в монастырь черницам)", но затем следует оговорка относительно времени приобретения наследства: "А наступатца на то село и на воду и на ножни по животе жене моеи Настахе" [4, с. 82]. Указания в текстах завещаний на то, что наследство переходит к подназначенному наследнику "по животе" или "после живота" предыдущего наследника, дают основание предполагать, что в вышеуказанных завещательных распоряжениях предусматривался переход наследственного имущества к подназначенному наследнику не только в случае смерти предыдущего наследника до открытия наследства, а вообще после смерти наследника. То есть можно сделать вывод, что наследственное право феодального Пскова, в отличие от современного наследственного права, не запрещало в тексте завещания предусматривать ограничение права наследника распоряжаться полученным по наследству имуществом. Статья 100 Псковской судной грамоты содержит норму, предусматривающую процедуру передачи имущества племяннику, отличающуюся от передачи имущества по завещанию. В данной статье говорится: "А который человек при своем животе, или пред смертию а что дасть своею рукою племяннику своему платно или иное что животное, или отчину, да и грамоты даст пред попом, или пред сторонными людми, ино тому тем даньем владеть, чтобы и ру(ко)писания не было" [1, с. 340]. В комментариях к данной статье разъясняется, что на основании ст. 100 можно сделать вывод о том, что племянник не является наследником по закону. Чтобы передать ему движимое имущество по наследству, требовалось соблюдение определенных формальностей. Если племянник не был указан в завещании, то доказательством законности владения имуществом умершего могли служить лишь письменные грамоты, подтверждающие акт дарения или договора купли-продажи, причем эта сделка должна была быть удостоверена попом или сторонними людьми [1, с. 380]. Таким образом, авторы комментария к данной норме придерживаются точки зрения, что последняя свидетельствует о том, что согласно наследственному праву феодального Пскова племянники не являлись наследниками по закону. Ю. В. Оспенников, анализируя текст приведенной выше духовной, в которой завещатель возлагает на племянников обязанность выдать указанное в завещании имущество монастырю Святого Николы, отмечает, что обязанность выдать монастырю альтернативный предмет возлагалась в этом случае на племянников - лиц, не указанных в завещании в качестве наследников, но, очевидно, являющихся таковыми по закону [4, с. 79]. Таким образом, Ю. В. Оспенников, наоборот, придерживается точки зрения, что право феодального Пскова все-таки признавало племянников в качестве наследников по закону. На мой взгляд, следует согласиться с точкой зрения данного ученого. Если предположить, что племянники не являлись наследниками по закону, то получается, что они, не будучи указанными в завещании в качестве наследников, обременялись обязанностью выдать наследственное имущество монастырю. Но если бы они ничего не получали по наследству, им не было бы смысла принимать на себя эту обязанность. В тексте Псковской судной грамоты прямо не говорится, что племянники входят в число наследников по закону. Но некоторые ученые, изучив текст Псковской судной грамоты, все-таки приходят к выводу, что племянники признавались наследниками по закону. Например, М. Ф. Владимирский-Буданов отмечает, что новость псковского закона состоит во включении боковых в число законных наследников, именно говорится о брате, сестре и другом ближнем племени; под последним надо разуметь племянников [2, с. 569]. Возможно, под другим ближним племенем могли подразумеваться не только племянники, но также дядя или тетя, двоюродные братья или сестры и другие кровные, но более отдаленные родственники. То, что в приведенных выше нормах Псковской судной грамоты при перечислении законных наследников другие представители ближнего племени называются в конце, может означать, что они входили в последнюю очередь наследников по закону и соответственно вступали в наследственные права в случае, когда у наследодателя не было родителей, детей, брата или сестры, которые входили в первые очереди наследников. Смысл нормы, предусмотренной ст. 100 Псковской судной грамоты, скорее всего, состоял в том, что если владелец имущества передавал последнее племяннику по акту дарения или купли-продажи, удостоверенному попом или сторонними людьми, племянник мог вступать во владение сразу, а не после смерти владельца имущества, как это происходит при наследовании. Иначе такая норма не имела бы смысла, так как наследодателю ничто не мешало передать имущество племяннику в наследство по завещанию. Также смысл данной нормы заключался в том, что наследники, вступая в права наследования, не имели права претендовать на имущество, переданное наследодателем племяннику по вышеуказанным основаниям, если последний предъявлял заверенный попом или сторонними людьми письменный документ, подтверждавший передачу наследодателем племяннику данного имущества. Заверение документа сторонними людьми, видимо, означает, что его не могли заверять лица, являющиеся близкими родственниками наследодателя и соответственно обладающие правом наследования по закону. Как отмечалось выше, согласно Псковской судной грамоте в завещании должны были указываться сделки, заключенные наследодателем. Следовательно, если наследодатель передал своему племяннику путем договора дарения или купли-продажи какое-либо имущество, а после этого составил завещание, он должен был в тексте завещания указать о заключении этой сделки. Как уже отмечалось выше, согласно Псковской судной грамоте переживший супруг как законный наследник после умершего супруга получал имущество не в собственность, а в "кормлю", т. е. в пользование, и лишался этого права, если вступал в новый брак. Согласно Псковской судной грамоте одежду умершего супруга после смерти последнего, если переживший супруг вступал в новый брак, наследовали близкие родственники умершего супруга. Статья 90 Псковской судной грамоты относительно этого предусматривала: "А у которого человека помрет жена, а муж ея оженится, и ження мать или сестра или иное племя а имут искать платья, ино мужу ея право по души платье отдать, а на останки мужеви о жени платьи и целованьа нет. Також коли мужь помреть, а имуть мужняя платье на жене его отець его или братья, ино е и отдасть платья право по души, что у него останется; а на останки жене в мужни платья целованиа нет" [1, с. 340]. В комментариях к данной статье разъясняется, что статья предусматривает право ближайших родственников предъявить иск к пережившему супругу по поводу одежды умершего родственника. Закон, обязывая пережившего супруга отдать "по совести" искомые одежды, не подкрепляет это процессуально, поскольку запрещает приводить к присяге для выяснения вопроса об одежде умершего супруга [1, с. 377]. То есть из данной нормы можно сделать вывод, что согласно Псковской судной грамоте одежда, принадлежавшая умершему супругу, переходила по наследству к родителям, братьям или сестрам или к другим близким родственникам последнего. С одной стороны, данная норма предоставляла родственникам умершего супруга право истребовать у пережившего супруга одежду своего родственника. С другой стороны, они не могли предъявить в суд иск по поводу истребования данных вещей, так как вышеуказанная норма запрещает приводить к присяге для решения таких споров. То есть родственники умершего супруга в такой ситуации взывали не к закону, а к совести пережившего супруга. Возможно, в феодальном Пскове существовал обычай, в соответствии с которым удерживать у себя одежду умершего супруга считалось большим позором, в результате чего пережившему супругу выгоднее было отдать требуемые вещи по совести, и не было необходимости решать этот вопрос в судебном порядке. Статья 91 Псковской судной грамоты предусматривала: "А у кого помрет сын, а невестка останется, да учнет на свекри или на девери скруты своеа искати, или платья своего, ино свекру или деверю отдать платье или крута; а чем невестка кленнет, ино свекру или деверю воля, чим хочет: хочет сам поцелует крест, или у креста невестка положит, чим учнет клепати" [1, с. 340]. В комментариях к данной статье разъясняется, что данная норма говорит о порядке разрешения имущественных споров между невесткой и свекром или деверем. Ситуация, описанная в этой статье, свидетельствует о намерении невестки отделить собственное имущество от имущества свойственников после смерти мужа. Закон признавал за ней право собственности на платье и на драгоценности. Имущественные споры невестки со свойственниками разрешались крестоцелованием. Вопрос о том, кто должен целовать крест, определялся ответчиком [1, с. 377]. Таким образом, согласно Псковской судной грамоте, с одной стороны, одежду умершего супруга наследовали близкие родственники последнего, и они получали право истребовать эти вещи у пережившего супруга. С другой стороны, в случае смерти мужа жена имела право истребовать свою одежду и драгоценности у свойственников, т. е. у близких родственников умершего мужа. Таким образом, данные нормы подчеркивали, что, несмотря на вступление в брак, одежда и драгоценности, принадлежавшие супругу до брака, оставались в его собственности и далее. Функция данных норм заключалась в том, чтобы воспрепятствовать переходу личных вещей супруга за пределы его рода. Но в отличие от близких родственников умершего супруга, истребовавших одежду последнего у пережившего супруга, вдова имела право истребовать у свекра или деверя свои одежду и драгоценности в судебном порядке, так как согласно вышеуказанной норме для решения таких споров стороны приводились к присяге. Статья 53 Псковской судной грамоты предусматривала санкцию для сына, который уходил из семьи и отказывался содержать своих родителей, и данная санкция заключалась в лишении такого сына наследства. Там на этот счет предусматривалось: "Аже сын отца или матерь не скормит до смерти, а пойдет из дому, части ему не взять" [1, с. 368]. Н. Беляев, анализируя данную норму, отметил: "...но едва ли отлучение наследства ограничивалось сим одним случаем: ибо отлучение сие требовало суда и утверждения со стороны правительства; а суд по наследству и по исключению из наследства был предоставлен епископам, которые судили на основании Номоканона; следовательно, необходимо большая часть случаев отлучения от наследства, помещенных в Номоканон, должна была войти в русскую юридическую практику. Но для нас весьма важно свидетельство Псковской грамоты преимущественно потому, что в нем видим прямое доказательство, что отлучение от наследства уже было утверждено русским законом, чего не было заметно ни в одном законодательном русском памятнике, предшествовавшем Псковской судной грамоте" [5, с. 74]. Таким образом, из приведенной выше нормы можно сделать вывод, что Псковская судная грамота прямо предусматривала лишение наследства сына, который отказывался содержать своих престарелых родителей. То есть после смерти родителей он в таком случае уже не имел права претендовать на наследство, даже если никто из родителей не составил завещания, лишающего его наследства. С одной стороны, данная норма была призвана укрепить сохранение имущественной базы рода, так как если сын отказывался содержать престарелых родителей, которые в течение своей жизни наживали имущество для семьи, и уходит из дома, он таким образом прерывает связь со своим родом. Поэтому данная норма предусматривает лишение такого сына наследства, чтобы воспрепятствовать выходу имущества за пределы рода. С другой стороны, данная норма защищает интересы престарелых родителей, которые потратили свою жизнь на то, чтобы нажить имущество для обеспечения семьи, а теперь в связи с возрастом или ухудшением здоровья не могут содержать себя сами. Из этого следует, что наличие в Псковской судной грамоте такой нормы является важным шагом в развитии русского наследственного права. Статья 94 Псковской судной грамоты содержала норму, определявшую последствия принятия наследства. Там предусматривалось: "А который вятший брат с меншим братом жиучи в одном хлебе, а скажут долгу отцово, а на отца записи не будет, ино вятшему брату правда дать, да заплатит отчим животом, да остатком делится" [1, с. 340]. В комментариях к данной статье разъясняется, что статья предусматривает переход долговых обязательств отца к его сыновьям. Сыновья обязывались уплатить долг отца из общего имущества, а остаток разрешалось разделить [1, с. 378]. То есть данная норма прямо предусматривала обязанность сыновей, получивших наследство после умершего отца, рассчитаться с долгами последнего за счет наследственного имущества. Также выше отмечалось, что согласно ст. 14 Псковской судной грамоты в тексте завещания должны были быть указаны сделки, совершенные наследодателем, что, опять же, делалось для того, чтобы облегчить наследникам уплату долгов наследодателя. Н. Беляев на этот счет отметил, что в Псковской судной грамоте, по русским памятникам, мы в первый раз встречаем сколько-нибудь определенное указание на последствия принятия наследства, о чем в Русской Правде были только одни намеки [5, с. 75]. Таким образом, в тексте Псковской судной грамоты предусматривались нормы, обязывающие наследников в случае принятия наследства уплачивать долги наследодателя. На мой взгляд, данные нормы также являются важным шагом на пути развития русского феодального права, так как впервые законом были прямо предусмотрены нормы, призванные защищать права кредиторов наследодателя. Но в тексте Псковской судной грамоты отсутствует норма, определяющая, в течение какого срока кредиторы наследодателя могли обращаться к наследникам по поводу взыскания долгов. Статья 95 Псковской судной грамоты предусматривала: "А которой менши(й) или братань, жиучи в одном хлебе с вятшим братом или з братом, а искористуются сребром у брата своего или учнет запиратися, ино ему правда дать, как за ним не будет, а животом делится" [1, с. 340]. В комментариях к данной статье разъясняется, что данная статья предусматривает раздел имущества, если в отношения вместе живущих братьев закрадывалась тень подозрений против одного из них в своекорыстном использовании общего имущества [1, с. 378]. И. Д. Мартысевич на этот счет разъясняет, что наследственное имущество без особых на то причин не подлежало разделу на отдельные доли по числу наследников, а должно было оставаться в нераздельной собственности их всех. Раздел на доли мог производиться лишь в двух случаях. Во-первых, когда наследникам предъявлялся иск о долге наследодателя, для уплаты долга приходилось продавать неразделенное имущество. Оставшуюся после уплаты долга сумму делили между всеми наследниками. Во-вторых, раздел общего имущества наследников производился тогда, когда один из наследников присваивал часть неразделенного имущества и тем самым делал совместное пользование и владение этим имуществом невозможным [6, с. 92]. Из вышеизложенного можно сделать вывод, что согласно Псковской судной грамоте после вступления в наследственные права наследники пользовались совместно полученным имуществом и им не выделялась в натуре доля наследственного имущества. Исключение составляли только случаи, когда у наследодателя было много долгов, и наследники рассчитывались с долгами за счет наследственного имущества, и делили между собой остаток этого имущества, и когда у одного из наследников возникал конфликт с другими наследниками на почве того, что он подозревался в единоличном присвоении части общего имущества. Такой подход псковского законодателя к определению порядка владения и пользования наследственным имуществом также следует объяснять спецификой феодальных отношений, которая заключалась в том, что законодательство боролось за сохранение имущества в пределах рода и наследственное имущество становилось материальной базой данного рода. В случае продажи наследственного имущества с целью погашения долгов наследодателя возникает ситуация, когда наследственное имущество продается для того, чтобы рассчитаться с долгами и соответственно избавиться от необходимости погашения этих долгов в дальнейшем. То есть наследственное имущество продается для того, чтобы наследникам не пришлось отвечать по долгам наследодателя своим личным имуществом и материальное положение каждого из них не ухудшилось. А поскольку оставшихся после уплаты долгов наследодателя денег было мало, для того чтобы на них приобрести какое-либо существенное имущество, которым можно было бы владеть совместно, наследникам было выгодно этот остаток разделить между собой. Выделение доли наследнику, присвоившему себе часть общего имущества, заключалось в том, что он, вероятно, изгонялся из семьи, и ему тогда выделялась доля в наследственном имуществе; оставшейся частью наследственного имущества остальные наследники продолжали владеть совместно. Псковская судная грамота также содержала нормы, определявшие судьбу имущества умершего изорника. Статья 84 Псковской судной грамоты предусматривала: "А которой изорник поумреть у государя на сели, а не будет у него ни жены, ни детей, ни брата, ни племени, ино государю тако ж живот изорнич с приставами и(л)и сторонними людьми попродавать, да за свою покруту поимати, а по тому племени изорничи, ни брату не сочит живота изорнича" [1, с. 339]. В комментариях к данной статье разъясняется, что статья предусматривает порядок взыскания хозяином данной изорнику подмоги. В случае если после смерти изорника не осталось наследников, хозяину предоставлялось право продать имущество изорника с соблюдением определенных в ст. 76 процессуальных форм, т. е. в присутствии приставов и посторонних людей. Соблюдение этих формальностей должно было служить гарантией того, что хозяин не возьмет из вырученных денег больше, чем ему причитается. Объявившимся впоследствии родственникам запрещалось требовать от хозяина имущество изорника [1, с. 375]. Таким образом, из приведенной нормы можно сделать вывод, что, если у изорника не было родственников или хозяин не знал о наличии таковых, он имел право продать имущество изорника, чтобы за счет вырученных средств удовлетворить свои требования. Но продавать это имущество он обязан был в присутствии приставов и свидетелей из числа посторонних людей. То есть продажа имущества умершего изорника производилась путем публичных торгов. Оставшаяся от погашения данной изорнику подмоги сумма, очевидно, признавалась выморочным имуществом и шла в государственную казну. Задачей приставов и свидетелей кроме надзора за тем, чтобы сумма, взятая хозяином из полученных от продажи денег, была соразмерна сумме выданной им покойному изорнику подмоги, возможно, было также проверить, действительно ли у изорника отсутствуют наследники. Последующие нормы Псковской судной грамоты определяли судьбу имущества умершего изорника в случае, когда у последнего имелись наследники. Статья 85 на этот счет предусматривала: "А у которого человека у государя изорник помреть в записи в пскрути, а жена у него останется и дети не в записи, и(но) изорничи жене и детем откличи нет от государеве покруты, а та им покрута платит по той записи; а будет не в записи был изорник, ино их судити судом (по) псковской пошлине" [1, с. 339]. В комментариях к данной статье разъясняется, что данная статья указывает на переход к жене и детям долговых обязательств умершего изорника. Законодатель устанавливает, что не имеет значения тот факт, что в письменном документе, которым оформлялся договор изорника с хозяином о покруте, такой переход специально не оговаривался. В случае же, если договор между изорником и государем не был письменно оформлен, вопрос о взыскании долгов изорника с его жены и детей решался по исконным обычаям Пскова [1, с. 373]. Таким образом, данная статья закрепляла, что, если у изорника были жена или дети, после смерти последнего ответственность по его покруте перед хозяином переходила к ним, даже если в договоре это условие не было специально оговорено. То есть в данном случае имеет место переход к наследникам долговых обязательств наследодателя, которым является умерший изорник. Но в данной норме в качестве наследников изорника указаны только жена и дети, в то время как из диспозиции предыдущей нормы можно сделать вывод, что согласно Псковской судной грамоте братья, племянники или какие-либо другие близкие родственники изорника могли наследовать после смерти последнего. О переходе долгов умершего изорника к брату или иным наследникам последнего говорилось в ст. 86. Там предусмотрено: "А будет у (и)зорника брат или иное племя, и за Псковской судной грамоте если сын не заботился о своих родителях, он лишался наследства. А если сын содержит своих родителей, он не может не знать об их смерти. Поэтому, возможно, здесь имеет место презумпция, что жена и дети умершего изорника должны знать о факте смерти последнего. Относительно коровы и лошади как имущества, насчет которого наследники изорника могли предъявлять иск, законодатель сделал исключение, очевидно, потому, что, во-первых, лошадь или корова являются очень важным имуществом для ведения крестьянского хозяйства и, во-вторых - они являются индивидуально-определенными вещами, и поэтому при рассмотрении такого иска легче доказать, что именно эта корова или лошадь действительно принадлежала умершему изорнику. Из вышеуказанных норм относительно наследования имущества изорника можно сделать вывод, что согласно Псковской судной грамоте наследовать после изорника имели право не только дети, но и жена, братья, а также более дальние родственники последнего. Кроме того, там говорится о детях как о наследниках, а не только о сыновьях. То есть можно предположить, что дочери тоже наследовали после изорника. Для сравнения следует отметить, что согласно Русской Правде после смерда наследовать могли только сыновья, а дочери, если не были замужем, имели право на приданое. Другие же родственники не могли наследовать после смерда [9, с. 3]. Из этого можно сделать вывод, что Псковская судная грамота, по сравнению с Русской Правдой, расширила наследственные права феодально зависимых крестьян. Подводя итоги рассмотрения наследственно-правовых норм Псковской судной грамоты, можно сделать вывод, что, с одной стороны, не все аспекты наследственных отношений были достаточно полно урегулированы нормами Псковской судной грамоты. С другой стороны, можно сделать вывод, что наследственно-правовые нормы Псковской судной грамоты сформировались на основе соответствующих норм Русской Правды. В то же время Псковская судная грамота в сравнении с Русской Правдой значительно усовершенствовала правовое регулирование наследственных отношений, что является важным шагом на пути развития наследственного права феодальной Руси.

Литература

1. Российское законодательство 10 - 20 веков. Т. 1 / Отв. ред. В. Л. Янин. М., 1984. 2. Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. М., 2005. 3. Оспенников Ю. В. Правовая традиция Северо-Западной Руси 12 - 15 веков. М., 2007. 4. Оспенников Ю. В. Правовая природа частных актов Северо-Западной Руси 12 - 15 веков. М., 2003. 5. Беляев Н. О наследстве без завещания по древним русским законам до Уложения царя Алексея Михайловича. М., 1858. 6. Мартысевич И. Д. Псковская судная грамота. Историко-юридическое исследование. М., 1951. 7. Ярмонова Е. Н. Правовое положение вдовы в древнерусском обществе // Закон и право. 2006. N 12. 8. Алексеев Ю. Г. Псковская судная грамота и ее время. Л., 1980. 9. Слободян С. А. Наследственное право Киевской Руси // Наследственное право. 2009. N 4. 10. Нелiн О. До питання про пам'ятки права спадщини за Руською Правдою та Псковською судною грамотою // Пiдприемництво, господарство i право. 2004. N 6.

------------------------------------------------------------------

Название документа