Содержание "антиадвокатского" направления в науке поверенного права на примере учебника Ю. П. Гармаева "Незаконная деятельность адвокатов в уголовном судопроизводстве"

СОДЕРЖАНИЕ "АНТИАДВОКАТСКОГО" НАПРАВЛЕНИЯ В НАУКЕ ПОВЕРЕННОГО ПРАВА НА ПРИМЕРЕ УЧЕБНИКА Ю. П. ГАРМАЕВА "НЕЗАКОННАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ АДВОКАТОВ В УГОЛОВНОМ СУДОПРОИЗВОДСТВЕ"

Р. Г. МЕЛЬНИЧЕНКО, Т. В. АНИСИМОВА

Мельниченко Р. Г., заведующий кафедрой гражданского права и процесса НОУ ВПО "Волгоградский институт бизнеса", кандидат юридических наук, доцент.

Анисимова Т. В., профессор кафедры филологии и межкультурной коммуникации Волгоградского государственного университета, доктор филологических наук.

В статье приводятся факты, говорящие о наличии "антиадвокатского" направления в современной российской науке. На примере одного произведения, написанного в "антиадвокатском" стиле, демонстрируется вся бесперспективность подобного подхода к адвокатам и их профессиональной деятельности.

Адвокатская деятельность, как, впрочем, и другие виды профессиональной деятельности, несет в себе опасность разрастания социально вредных явлений. Одна из главнейших задач ученых, занимающихся анализом того или иного вида социальной деятельности, - выявить в ней социально вредные отклонения и указать способы их исправления. Однако на этом пути можно "соскользнуть" с позиции научно-обоснованной критики в область популистского критиканства. Опасность данного явления состоит в том, что оно, как правило, облачено в покровы псевдонаучности и может, в случае его неразоблачения, привести к крайне негативным последствиям для конкретного вида социальной деятельности. В 2005 г. в издательстве "Экзамен" вышел учебник Ю. П. Гармаева "Незаконная деятельность адвокатов в уголовном судопроизводстве". Книга, а также другие подобные статьи автора вызвали бурную полемику как в научных, так и в адвокатских кругах <1>. В 2006 г. по просьбе Р. Г. Мельниченко доктором филологических наук Т. В. Анисимовой, соавтором учебного пособия "Современная деловая риторика" <2>, была проведена риторическая экспертиза учебника Ю. П. Гармаева. Сама экспертиза, как и ее заключение, не была опубликована, дабы не сделать рекламу этому произведению. Несколько лет заключение использовалось в качестве пособия, демонстрирующего, какие ошибки не следует допускать при написании произведений научного характера. Мнение по поводу опубликования результатов экспертизы изменилось после ознакомления с изданной в 2009 г. работой А. Н. Кичихина, в которой автор указывает: "Начиная с 2001 года характерным является возникновение целого направления тематики, которое можно назвать "антиадвокатским", - порочащего не только реальные недостатки профессиональной деятельности отдельных адвокатов, но и ставящего под сомнение само дальнейшее существование в России института адвокатуры, лидером которого можно считать заведующего кафедрой организации прокурорско-следственной деятельности Иркутского института повышения квалификации прокурорских работников Генеральной прокуратуры РФ Ю. П. Гармаева" <3>. Думается, политика умиротворения и закрывания глаз на "антиадвокатские" работы себя исчерпала. Все работы, позиционируемые в качестве научных и содержащие в себе изречения, способные повлиять на репутацию лиц какой-либо профессии (адвокатской, судейской, прокурорской и т. п.), должны быть подвергнуты внимательному научному анализу. Шагом в этом направлении и является настоящая статья, которая содержит в себе основанный на риторической экспертизе анализ учебника Ю. П. Гармаева "Незаконная деятельность адвокатов в уголовном судопроизводстве" <4>. -------------------------------- <1> Габриелян М. Адвокаты: руководство по нейтрализации // Газета. Ru (www. gazeta. ru) от 28.04.05 и комментарий к статье: www. advokatrus. ru. <2> Анисимова Т. В., Гимпельсон Е. Г. Современная деловая риторика: Учебное пособие. М., 2004. <3> Кичихин А. Н. Адвокатура. Пять веков правозащиты. Книга первая. Библиография (1795 - 2008 гг.). М.: Информ-Право, 2009. С. 506. <4> Заключение экспертизы написано в соответствующем экспертном стиле (подробная расшифровка понятий, использование профессиональных терминов и т. п.), что является не совсем приемлемым для стиля научной публикации. Авторы готовы выслать всем желающим электронную копию заключения экспертизы.

Названный учебник имеет объектом своего исследования профессиональные деформации адвокатов. Он построен на элементах внушения, составляющих большую часть аргументации анализируемой книги, основная цель которых - сформировать негативное отношение к адвокатам и их деятельности. Хотя на с. 12 автор признает, что подавляющее большинство адвокатов - честные и порядочные специалисты, отдающие все свои силы высоким целям правозащитной деятельности и не допускающие в своей работе каких-либо правонарушений, весь дальнейший текст, несмотря на эту декларацию (вставленную, очевидно, для того, чтобы отвести упреки в свой адрес), опровергает эту установку автора. Нами были обнаружены весьма разнообразные формы внушения, совершенно неуместные в научном издании. К основным средствам, тенденциозно, на уровне подсознания формирующим отношение к описываемому предмету, можно отнести следующие. Использование оценочной лексики. Неоправданное использование эмоционально окрашенных понятий, когда все то, что свидетельствует в поддержку тезиса оппонента, награждается немотивированными негативными или пренебрежительными определениями, в то время как собственные суждения соединяются с положительными и возвышенными оценками, особенно широко используется в прессе. "Суть-то дела от этого не меняется, назовите вы государственных чиновников "сатрапами" или "государственными мужами", хуже или лучше они от этого не станут. Но благодаря этой уловке в споре вы можете создать впечатление, будто защищаете нечто возвышенное, благородное, а противник ваш - что-то постыдное, гнусное" <5>. -------------------------------- <5> Никифоров А. Логика. М., 1995. С. 204.

В книге имеются многочисленные случаи немотивированного употребления оценочной лексики, призванной опорочить профессию адвоката. Остановимся лишь на некоторых, наиболее вопиющих примерах. 1. Уже само название книги указывает на предвзятый характер оценки деятельности адвоката, стремление внушить читателям мысль, что "незаконная деятельность" - это постоянно присущий адвокатам способ действия. Обратим внимание: мы вовсе не считаем, что нельзя рассматривать незаконные способы деятельности адвокатов или что в деятельности адвокатов не может быть нарушений. Однако научные труды, посвященные этому вопросу (как и любые другие), должны подходить к описываемому явлению непредвзято. В отличие от обвинительного заключения прокурора научный труд посвящается изучению природы некоторого явления, причем ученый занимает позицию стороннего наблюдателя, а не участника описываемых явлений. Примеры именно так сформулированных названий научных трудов можно найти в сноске на с. 12, где приводится перечень работ, посвященных рассмотрению противоправных действий работников следствия. Нетрудно заметить, что все они имеют нейтральные, необвинительные, вообще неоценочные наименования: "Расследование преступлений против правосудия, совершаемых работниками правоохранительных органов"; "Пути оптимизации деятельности следователя в условиях противодействия работников правоохранительных органов"; "Основные методики расследования должностной преступной деятельности следователей и дознавателей". Такие формулировки нацеливают на исследование описываемого явления, в то время как название рассматриваемой книги "Незаконная деятельность адвоката в уголовном судопроизводстве" содержит оценку, наводит на мысль о всеобщей, масштабной незаконности такой деятельности. 2. Классификация адвокатов (раздел 3.2) не выдерживает применения к ней никаких научных критериев. Так, некоторые характеристики адвоката могут быть признаны объективными, поскольку их можно выявить объективными методами. Например, характеристики "неоплаченный адвокат" (т. е. работающий по назначению), "адвокат-пенсионер" (т. е. из ушедших на пенсию работников правоохранительных органов) не вызывают возражений, поскольку совершенно понятен критерий, по которому их можно выделить. Далее идет группа признаков, слабо выделяемых. В этом случае понятен критерий, положенный в основу определения, однако на практике установить, к какой именно группе относится адвокат, трудно, поскольку сам критерий размытый. Прежде всего, сюда следует отнести определения "неквалифицированный" - "высококвалифицированный". Поскольку промежуточные ступени отсутствуют, трудно установить границу между этими группами, понять, когда же именно адвокат из первой сразу попадает во вторую (сколько лет он должен проработать, сколько дел выиграть, чтобы попасть во вторую?). Аналогичен подход к определениям "вовлеченный" (в преступную группировку) и "коррумпированный" (помогающий стороне обвинения). Здесь тоже признак, положенный в основу классификации, в целом понятен, однако кто и как должен определять, относится ли адвокат к этим категориям? Какие доказательства есть у следователя, показывающие, что адвокат относится к этим категориям? Не становятся ли эти определения в большинстве случаев лишь ярлыками для опорочивания неудобных и неугодных адвокатов? Наконец, третья группа характеризуется тем, что сюда попали характеристики, совершенно лишенные объективного критерия: "неконтактный" "скандалист". Это совершенно ненаучные характеристики, поскольку ясно, что вполне возможны случаи, когда с одним следователем адвокат охотно вступает в контакт, поддерживает отношения, не входит в конфликт, а с другим - не поддерживает отношений, конфликтует. Кто и как может определить, к какой категории его отнести? Здесь, как представляется, нет даже намека на объективные критерии. Наверняка есть и чрезвычайно неприятные, грубые адвокаты (такими могут быть представители любой профессии), однако включение подобной категории в научную классификацию представляется совершенно недопустимым, поскольку они носят исключительно оценочный характер, основаны на вкусах и мнении следователей. Из тринадцати характеристик, которые автор включил в свою классификацию, только шесть терминов сами по себе являются нейтральными (неоценочными) наименованиями (типа "адвокат без предшествующего опыта", "неоплаченный"), лишь одно (!) выражает положительную оценку ("высококвалифицированный"), пять - отрицательную оценку ("вовлеченный", "скандалист" и др.). О тринадцатом определении ("невовлеченный") хотим сказать особо. К этой категории автор относит честных адвокатов, не имеющих связей с преступным миром, однако термин, употребленный для их обозначения, не имеет положительной окраски, а лишь показывает, что отсутствует отрицательная. Да и то, считается, что употребление слов с частицей "не" является некоторым средством манипуляции, поскольку в подсознании все равно возникает ассоциация со словом, от которого оно было образовано. Например: "не болеет" это совсем не то, что "здоров", а "нестарый" - не то же самое, что "молодой". Аналогично впечатление, производимое на читателя словом "невовлеченный": оно совершенно не идентично впечатлению от слов "честный, порядочный", которые оно заменяет в данной классификации. 3. Что касается объема эмоциональной лексики, известно, что научный стиль речи исключает применение большого количества эмоционально окрашенных слов. На этот признак как один из наиболее существенных указывается практически во всех трудах по функциональной стилистике <6>. Вместе с тем в рассматриваемой книге концентрация эмоциональных элементов на единицу текста иногда бывает чрезвычайно высокой. Такой процент оценочных слов не характерен не только для научной речи, он в целом выше, чем обычно бывает свойственно публицистике. Приведем лишь один небольшой отрывок, хотя таких мест в книге больше чем достаточно (нами выделена оценочная лексика): "Широкое распространение получила практика лживого запугивания своего клиента о том, что его вот-вот задержат, арестуют, применят иные меры процессуального принуждения, что "злые следователи" хотят его сделать единственным обвиняемым по групповому делу, а остальных отпустить и сделать свидетелями и т. п... При этом недобросовестный адвокат имитирует высокую активность своей работы, якобы ходит по инстанциям, договаривается с нужными людьми, угощает их, дает взятки и т. п., т. е. делает все возможное и невозможное, чтобы спасти, облегчить участь своего подзащитного. Основная цель этих ухищрений ясна - деньги! Неопытный, доверчивый обвиняемый проникается доверием и уважением к такому адвокату, платит высокие гонорары, впадает в психологическую зависимость, просто "молится" на своего защитника. А тем временем недобросовестный адвокат либо вообще ничего не делает, либо даже вредит клиенту, например, тайно договаривается с коррумпированным следователем о задержании подозреваемого на двое суток, с тем чтобы эффектно добиться его освобождения и т. п." (с. 170, 171). -------------------------------- <6> См., например: Кожина М. Н. Стилистика русского языка. М.: Просвещение, 1983. С. 175.

Назначение эмоционально-оценочных элементов очевидно - сформировать негативное отношение к адвокатам как процессуальным противникам автора книги. Впрочем, он и сам прекрасно понимает, что его работа далека от научной объективности и непредвзятости, поскольку сам пишет об этом: "...приведенное в данной работе исследование во многом основано на субъективной оценке комплекса правовых норм, собственном, возможно, далеко не бесспорном, толковании автором тех или иных противоречий, пробелов, имеющихся в действующем законодательстве... Позиция автора во многом продиктована и спецификой профессионального опыта работы в следственных подразделениях органов прокуратуры, а потому многим читателям может показаться несколько необъективной" (с. 19). Это, однако, усугубляет означенный недостаток, потому как если автор понимает, что исследование не имеет объективного характера, оно тем более не может претендовать на статус научного. Поскольку жанр рассматриваемой работы определен как учебник, а не проблемная статья, где допустимы личные комментарии и оценки, субъективные суждения автора не могут иметь места. Учебник - не для подобных рассуждений, для этого есть другие формы. 4. В продолжение предыдущего пункта хотим обратить внимание на еще одну особенность употребления оценочной лексики. В стилистике к научной речи предъявляются довольно строгие требования, касающиеся состава и порядка предъявления аргументов: "Сфера научного общения отличается тем, что в ней преследуются цели наиболее точного, логичного, однозначного выражения мысли. Главнейшей формой мышления в области науки оказывается понятие, а языковое воплощение динамики мышления выражается в суждениях и умозаключениях, следующих одно за другим в строгой логической последовательности. Мысль здесь строго аргументирована, ход логических рассуждений особо акцентируется" <7>. Однако в учебнике Ю. П. Гармаева одним из наиболее часто встречающихся приемов внушения является подмена рациональных аргументов эмоциональными. В частности, о подкупе говорится: "Нетрудно догадаться, что наиболее квалифицированные и трудно выявляемые факты подкупа и понуждения не обходятся без участия адвокатов. Здесь надо учитывать, что те или иные заведомо ложные показания (заключения экспертов) нужны преступникам строго в том виде, форме, с таким содержанием и представленные в такое время, как это определено линией защиты, избранной тактикой и стратегией защитительной деятельности по конкретному делу. А эти меры обеспечивает именно адвокат по согласованию со своим подзащитным. Отсюда понятно, что адвокат часто участвует в преступном сговоре, хотя далеко не всегда лично подкупает, принуждает свидетелей. Это за него могут сделать и иные заинтересованные лица (родственники обвиняемого, друзья, члены ОПГ, специально нанятые для него "боевики" и т. д.). Но недобросовестный адвокат вряд ли уйдет от соблазна руководить, направлять такие действия, диктовать те или иные ложные показания" (с. 157). Таким образом, в приведенном отрывке автор утверждает: адвокаты принимают участие в подкупе должностных лиц. Каковы же его аргументы в пользу данного утверждения? Догадки автора ("нетрудно догадаться"), умозрительные выводы ("отсюда понятно"), предположения ("вряд ли уйдет от соблазна"). Каждому, кто хоть немного знаком с научной работой, понятно, что подобные аргументы не имеют права на существование в серьезном учебнике. Научный труд должен опираться исключительно на рациональные аргументы, а не основанные на эмоциях выводы автора, поскольку одним из наиболее важных требований к науке как системе знаний является "проверенность фактов (сумма научной информации только тогда выступает как накопленное знание, когда ее самое или ее следствия можно проверить для уточнения истины; то, что проверке не поддается, является еще не накопленным научным знанием, а гипотезой; проверка может осуществляться разными методами: организацией эксперимента, описанием опыта и другими путями; если всего этого не было, о науке как системе накопленных научных знаний говорить не имеет смысла)" <8>. Разумеется, автор имеет право предполагать, что адвокаты дают взятки и участвуют в преступном сговоре. Как надлежало бы аргументировать это предположение? Например, следовало бы проанализировать судебную практику привлечения адвокатов к ответственности за подобные преступления. Если окажется, что процент осуждений за такие преступления высок, можно делать вывод о распространенности этого вида преступлений. Однако автор в этом и всех других случаях, где он употребляет эмоциональные аргументы вместо рациональных, сетует на то, что такие преступления не раскрываются, адвокатов не привлекают к ответственности ни в какой форме. Как же он узнает о них? Кроме того, можно было бы опереться на исследования, проведенные с помощью криминологических методов - опросов, анкетирования и проч., и таким образом выявить объективно существующую картину (см., например, как это делают другие исследователи, на которых ссылается автор. Так, на с. 232 упоминается работа И. Л. Петрухина "Отчет о социологическом исследовании факторов, влияющих на деятельность адвокатов Московской городской коллегии адвокатов", где автор на основе анкетирования делает вывод о проблемах коррупции в органах правосудия). Автор, наконец, мог бы провести и предъявить читателям в рациональной форме некоторые самостоятельные исследования, насколько распространен тот или иной вид преступления. Однако на это нет даже намека в данной работе. Все оценки выглядят сугубо эмоциональными, бездоказательными, как результат его собственного субъективного опыта. Исследования объективными методами если и проводились, то читателям об этом нигде не сообщается. Вместе с тем очевидно, что на основе жизненного опыта одного, даже квалифицированного, специалиста невозможно сделать обобщения научного характера, поскольку на такой опыт вполне могут накладываться субъективные особенности личности пишущего. Наука как форма общественного сознания тем и отличается от других форм, что ее основным признаком является "доказательность полученной научной информации (общие утверждения, научные законы, принципы и т. п. не могут быть обоснованы чисто эмпирически, путем ссылки только на опыт, они требуют также теоретического обоснования, опирающегося на рассуждения и отсылающего к другим принятым утверждениям, без этого нет ни абстрактного теоретического знания, ни хорошо обоснованных убеждений)" <9>. -------------------------------- <7> Кожина М. Н. Указ. соч. С. 164. <8> Андреев Г. И., Смирнов С. А., Тихомиров В. А. Основы научной работы и оформление результатов научной деятельности. М., 2003. С. 4. <9> Там же. С. 5, 6.

Здесь следует уточнить: сказанное не означает, что говорящий или пишущий должен совсем отказаться от оценок, ограничившись только предъявлением фактов. Оценка играет большую роль, поскольку человеческая деятельность всегда связана с постановкой целей и их реализацией, подведением действий под образцы, стандарты, идеалы, предпочтение одних действий другим и т. п. Однако неоднозначность оценок требует обязательного обоснования оценки и предъявления тех критериев, которыми он руководствуется при оценивании предмета. И так как критерии эти могут оказаться разными, разными окажется и оценка предмета. Например, если после перечисления нескольких случаев жестокого обращения человека с близкими ему людьми автор напишет: "он свиреп, как бульдог", то с такой оценкой можно соглашаться или не соглашаться, но ее нельзя считать неправомерной, поскольку оратор объяснил (обосновал) ее употребление в речи. С другой стороны, если без предъявления какого бы то ни было рационального обоснования оратор называет оппонента собакой, это должно быть расценено как оскорбление. Такое оценочное высказывание гораздо ярче характеризует самого говорящего, чем объект оценки, поскольку "оценка - это наше отношение, выдаваемое за признак оцениваемого объекта" <10>. Поэтому в тех случаях, когда оратор прибегает к особенно грубым и сильным отрицательным оценкам (особенно к слабо аргументированным), аудитория должна составлять отрицательное мнение не столько об объекте, сколько о субъекте речи. -------------------------------- <10> Арутюнова Н. Д. К проблеме функциональных типов лексического значения // Аспекты семантических исследований. М., 1980. С. 230.

Именно отсутствие каких бы то ни было критериев оценок и оснований, позволяющих сделать выводы о степени распространения того или иного преступления, заставляют нас квалифицировать анализируемую работу как внушение. В подтверждение приведем два фрагмента, хотя в книге подобных суждений в несколько десятков раз больше. "На практике же часто бывает так, что защитник либо просто соглашается с неправомерной линией защиты, связанной с преступной клеветой, либо даже прямо советует клиенту изменить правдивые показания на заведомо ложные и мотивировать такое изменение "физическим и психическим насилием, иными незаконными методами" со стороны обвинения" (с. 140). Откуда известно, что это бывает часто, и вообще, что значит - часто? Кто выступает свидетелем в случае, когда защитник советовал это клиенту? Далее - о вымогательстве денег якобы для дачи взятки следователю: "Безусловно, такие скрытые преступления наносят колоссальный вред интересам правосудия, и авторитету адвокатуры, и чести, достоинству репутации конкретного следователя. Коэффициент латентности таких преступлений крайне высок. Отдельные адвокаты не гнушаются никакими клеветническими измышлениями. Во многом, хотя, конечно же, далеко не во всем, широко распространенные среди населения слухи о "повальном мздоимстве" следователей, прокуроров, судей, о том, что ни одно, даже самое законное, право и интерес в правоохранительных органах нельзя реализовать без взяточничества, основано в том числе на клеветнических рассказах защитников-мошенников. Часто недобросовестные адвокаты специально распространяют слухи о вымогательстве взяток конкретными судьями и следователями в отместку за то, что те не пошли на поводу у этих защитников" (с. 142). Кто проводил (и какие именно) исследования, из которых бы вытекало, что репутация следователей и судей как мздоимцев сложилась не в результате собственной практики взяточничества, а в результате действий адвокатов? Подчеркнем еще раз: вполне возможно, автор совершенно прав, и преступления, о которых он говорит, действительно имеют место. Однако жанр научной работы требует обязательного предъявления рациональных оснований для всех предлагаемых выводов, чего нет ни в одном из приведенных отрывков (а также в большом количестве других случаев аргументации нарушений адвокатов, описанных в книге), где автор на основе единичного примера (иллюстрации) делает глобальный вывод о тенденции, вместо доказательств говорит "часто", "регулярно", "многие из них", что является исключительно голословным и бездоказательным утверждением. Вместе с тем "доказательство - это правильное умозаключение с истинными посылками... Задача доказательства - исчерпывающе утвердить обоснованность доказываемого тезиса. Раз в доказательстве речь идет о полном подтверждении, связь между аргументами и тезисом должна иметь дедуктивный характер. По форме доказательство - дедуктивное умозаключение или цепочка таких умозаключений, ведущих от истинных посылок к доказываемому положению" <11>. Поскольку в тексте учебника вместо истинных посылок предъявляются сугубо субъективные, ничем не обоснованные мнения, нет оснований говорить о доказательности, научной обоснованности данной работы. -------------------------------- <11> Андреев Г. И., Смирнов С. А., Тихомиров В. А. Указ. соч. С. 107 - 108.

Все это тем более недопустимо, поскольку Ю. П. Гармаев - квалифицированный юрист и не может не знать, что такого рода пассажи являются прямым оскорблением не только честных адвокатов, но даже тех из них, кого он подозревает в фальсификации, потому что до тех пор, пока вина не доказана, утверждать публично о совершении адвокатом подлога (или другого преступления) очевидным образом неэтично. Категорически недопустимо приписывать защитникам еще не совершенные преступления: "В связи с наделением защитника полномочиями по сбору доказательств, в частности по получению предметов, документов и иных сведений, есть основания прогнозировать рост числа реально совершаемых преступлений, связанных с фальсификацией "немых" доказательств защитником" (с. 145, 146). И далее: "Вновь подчеркнем, что фальсификация защитниками доказательств при фактической распространенности выявляется и расследуется крайне редко... Вновь отметим, что, на наш взгляд, если адвокат имеет репутацию недобросовестного и/или вовлеченного защитника, без его доли участия не обходится ни один факт фальсификации доказательства по уголовному делу" (с. 147). Здесь хочется задать те же вопросы, что и в предыдущих случаях: кто будет оценивать репутацию адвоката? В каком кодексе указано, как ее определять? Возможно, если следователю не нравится адвокат, он заявит, что у того плохая репутация (где критерий?), и это даст ему априори право утверждать, что защитник - фальсификатор по определению. Кроме обычного для этого автора переизбытка недопустимо оценочной лексики и полного отсутствия рациональных аргументов, обратим внимание на один дополнительный аспект. Здесь следует разобраться: если адвокат говорит обобщенно: "коррумпированные чиновники" - никакого оскорбления нет; в противном случае окажется, что публично вообще нельзя указывать на наличие в обществе такой проблемы, как коррумпированные чиновники. (Кстати, сам автор, как уже говорилось, выделяет целую категорию адвокатов - "коррумпированные". Интересно, согласен ли он сам, что это оскорбление адвокатов?) Если же адвокат бездоказательно говорит: "Иванов - коррумпированный чиновник", оскорбление имеет место. Однако в обоих случаях, прежде чем произнести такие оценочные утверждения в отношении любого человека (чиновника или нет), оратор обязан предъявить рациональные основания, позволяющие сделать такой вывод. Поскольку сам автор, как мы здесь показали, регулярно нарушает это непреложное требование и допускает не подтвержденные аргументами оскорбительные выпады в адрес адвокатов, следовательно, требование наказания, о котором он говорит, полностью применимо и к нему самому. Если этого не будет сделано, значит, он прав: разгул демократии достиг такого размаха, что можно безнаказанно публично (в печати) попирать честь и достоинство всех представителей профессии и не понести за это никакого наказания. Важно напомнить, что общество давно выработало вполне определенные этические ограничения, налагаемые на употребление психологических аргументов вообще и оценочных доводов в частности. Известно, что возбудить отрицательные чувства в человеке гораздо проще, чем положительные. Люди, как правило, гораздо легче поддаются возмущению или осуждению, чем сочувствию или преклонению. Риторическая этика запрещает говорящему обращаться к наиболее низменным чувствам, а также к эмоциям, способным породить открытые общественные конфликты. Сюда относятся злоба, жадность, зависть, ненависть к другим людям, тщеславие, агрессивность и т. п. К сожалению, наши ораторы нередко забывают об этих ограничениях и обращаются к самым низменным человеческим страстям. Однако это может оказаться небезопасным и для самого оратора, поскольку отрицательные эмоции иногда направляются против выступающего. В любом случае общество должно ограждать себя от бездоказательного возбуждения подобных эмоций. Таким образом, использование автором оценочной лексики должно быть квалифицировано как внушение, что недопустимо в научной работе вообще, поскольку здесь уместны только рациональные формы аргументации. Тем более это неприлично в учебнике, который адресуется не опытным в научном смысле лицам, способным оценивать не только содержание, но и форму его предъявления, а обучаемым, которые воспринимают содержание учебника как истину (руководство к действию). В этой ситуации у читателей посредством внушения (т. е. помимо разума) формируется отношение к адвокатам как людям заведомо нечистоплотным, желающим во что бы то ни стало обмануть правосудие. Оговорка, что у автора не было желания опорочить честных адвокатов, не меняет дела. Средства прямой манипуляции. Поскольку публичный оратор имеет возможность оказывать влияние на умы и настроения многих людей, он несет нравственную ответственность перед обществом за содержание и форму такого влияния. Поэтому одна из главных категорий риторики, определяющая оценку формы и результата речи, называется "этос". Изучению и описанию этически допустимых и запрещенных средств воздействия на аудиторию посвящено немало работ, начиная с трактатов Аристотеля "Риторика" и "О софистических опровержениях". В них описаны условия этической оценки образа ритора аудиторией по результатам речи. Смысловые позиции этой оценки, так называемые ораторские нравы, позволяют аудитории определенно оценивать, стоит взаимодействовать с оратором, или его следует отвергнуть как безнравственного. Недопустимые средства воздействия на аудиторию называются софизмами, их номенклатура и содержательные характеристики всегда привлекали внимание ученых, так что по этому вопросу имеется весьма обширная и добротная литература. В качестве родоначальников этого направления можно привести А. Шопенгауэра ("Эристика, или искусство спора". М., 1900) и С. И. Поварнина ("Спор. О теории и практике спора"). Именно опираясь на указанные источники, мы попытаемся оценить, имеются ли в предъявленных для анализа текстах недопустимые безнравственные приемы, осуждаемые в цивилизованном обществе. 1. Весьма широко в тексте книги Ю. П. Гармаева используется один из наиболее неприличных софизмов, называемый в логике "чтение в сердцах". Смысл его, как известно, состоит в том, что софист не столько разбирает слова и поступки оппонента, сколько те тайные мотивы, которые заставили его так поступить или сказать. На недопустимость употребления этого приема в публичной речи указывал еще выдающийся русский логик начала века С. И. Поварнин <12>: "Эта уловка встречается очень часто и употребляется вообще для "зажимания рта" противнику. Но нельзя называть это спором и нельзя примешивать этого к спору. Спор - это борьба двух мыслей, а не мысли и дубины..." -------------------------------- <12> Поварнин С. И. Спор. О теории и практике спора. Петроград: Изд. О. Богдановой, 1918.

"Иногда недобросовестному адвокату попросту наплевать на интересы клиента. Некоторые представители профессии допускают оскорбления, что называется "для души", из иных, некорыстных побуждений, например из ненависти ко всем следователям. Мы имеем в виду "адвокатов-скандалистов". Иногда оскорбления - это способ, посредством которого неоплаченный защитник просто пытается понудить неимущего клиента отказаться от его услуг" (с. 187). "Полагаем, что недобросовестная часть адвокатского сословия будет предпринимать все более активные попытки незаконно приобретать, подделывать или, наоборот, скрывать, уничтожать соответствующие документы" (с. 195). "Преступление второй группы совершается часто по мотиву хвастовства... с тем чтобы произвести впечатление на доверителей... с целью дачи советов лицам, готовящим преступление..." (с. 169). "Многие недобросовестные адвокаты из числа "вовлеченных", "скандальных", низкоквалифицированных, а также некоторые из тех, кто имеет специфический предшествующий опыт работы, внутренне бывают недовольны тем, насколько, по их мнению, ограничены и неэффективны процессуальные средства и методы защиты. Часто они просто не способны научиться защищать законными способами, а поэтому их так и тянет пополнить свой арсенал наиболее аморальными преступными методами, которые практикуют некоторые их процессуальные противники" (с. 213, 214). Эти и подобные суждения, которыми изобилует книга, были бы уместны в мемуарах бывшего прокурора (следователя), но совершенно не уместны в учебном (научном) произведении. 2. Следующий весьма нечистоплотный софизм - навешивание ярлыков на действия и поступки оппонентов. "Частные досье многих недобросовестных адвокатов, особенно бывших работников правоохранительных органов, наполнены не столько официальными материалами (откопированными материалами уголовных дел и т. п.), сколько компрометирующими сведениями на судей, следователей, дознавателей, прокуроров, оперуполномоченных и экспертов, т. е. тех лиц, чье "заинтересованное участие" в делах такого защитника пригодится недобросовестному адвокату в будущем. Многие из работников правоохранительных органов и суда даже не подозревают, что находятся "на крючке" у "вовлеченных" защитников, что наиболее обширными сведениями об их частной жизни владеют порой не спецслужбы, а отдельные недобросовестные адвокаты" (с. 214). Откуда Ю. П. Гармаев знает, что это так? Где рациональные аргументы, обязательные для доказательства тезисов в научной литературе? Даже если в жизни это действительно имеет место, подобные суждения в научной литературе должны быть квалифицированы как инсинуации и решительно осуждены. Одно дело, когда предъявляются примеры следственной практики для иллюстрации квалификации какой-то статьи (например, о даче взятки - с. 217, 218), другое дело, когда делаются огульные утверждения о размахе преступности среди адвокатов. 3. "Готтентотская мораль" - это манипулирование оценочными определениями. Шопенгауэр считал данный прием одной из самых распространенных уловок. "То, что человек совершенно непреднамеренный и беспристрастный назовет "культом" или "государственной религией", желающий говорить в пользу этой религии назовет "благочестием", "набожностью", а противник ее - "ханжеством", "суеверием". В сущности, это - тонкое potentio principii: то, что требуется доказать, уже наперед слагается в слово, в название, из которого затем оно и вытекает, с помощью простого аналитического суждения". То есть смысл софизма состоит в том, что одни и те же действия, если их совершает приятный оратору человек, получают положительную оценку, а если неприятный - отрицательную; таким образом, возможно применение двойных стандартов. Так, в книге постоянно подчеркивается, что для адвоката преступления - типичное явление, в то время как для следователя - досадное исключение (хотя и признается, что нарушения имеют место). Средствами манипуляции и внушения формируется соответствующее отношение к людям данной профессии. Тональность разная: О следователе: "Вряд ли для кого-то секрет, что именно в первые дни, а то и часы после возбуждения уголовного дела и (или) задержания в порядке статьи 91 УПК РФ подозреваемый при умелом использовании следствием фактора внезапности, других допустимых тактических приемов чаще всего дает правдивые показания. Затем по данным отдельных исследований до 80% и более всех обвиняемых на следствии и в суде отказываются от первоначальных признательных показаний. Да, конечно, до сих пор не изжиты факты применения физического и психического насилия, других незаконных, а то и преступных методов со стороны оперуполномоченных и следователей в целях получения признания любой ценой. К сожалению, еще очень многие правоприменители расценивают такое признание как "царицу доказательств". Нет никакого оправдания таким незаконным методам. Очень часто они приводят к самым страшным последствиям. Однако... представляется, что в подавляющем большинстве случаев именно первые признания задержанных чаще всего бывают наиболее близкими к истине. И добываются эти показания, как правило, вполне законным путем, с использованием эффективных и допустимых тактических средств" (с. 134, 135). И далее: "Сторона защиты на суде обвиняла (и обвиняет) нас в применении на первоначальных допросах пыток, избиений, самых извращенных методов шантажа, в применении наркотических и психотропных средств и веществ, в угрозах убийством и т. д. и т. п. Все, что угодно, лишь бы суд признал первоначальные признательные показания недопустимыми доказательствами" (с. 135). Об адвокате (с обвиняемым): "Они формулируют линию защиты, основанную на отрицании своей вины и выдвижении "новой версии защиты", заведомо для обоих не имеющей ничего общего с правдой. Признаем, что именно поэтому в большинстве случаев в старых процессуальных условиях следователи пытались по возможности "оттянуть" момент знакомства подозреваемого (обвиняемого) со своим защитником. Часто эта задача решалась незаконными средствами" (с. 136). Причем если адвокат обвиняет следователя в применении вышеназванных методов - то "стоит ли говорить, насколько унизительны и оскорбительны для чести, достоинства, репутации честного следователя, оперуполномоченного такие лживые обвинения, насколько отвлекают, дезорганизуют, выматывают такого рода жалобы..." (с. 136), а если то же про адвоката - ничего особенного: "Постепенно за долгие годы безнаказанности в сознании многих преступников и их нечистоплотных защитников сформировалось убеждение о том, что следователя и оперуполномоченного можно обвинить ради целей защиты и в качестве средства защиты в чем угодно и когда угодно, но лучше всего в суде, поскольку в практике это совершенно ненаказуемо ни для обвиняемого, ни для его адвоката" (с. 137). О следователе - в нейтральном тоне констатации: "Если разглашение соответствующих данных в ходе разговора двух адвокатов не представляет общественной опасности, если к тому же следователь выявил это разглашение и изобличил адвоката исключительно с целью вывести неудобного защитника из дела, то к ответственности надо привлекать этого следователя, а не его процессуального противника" (с. 163). Об адвокате здесь же с оценками: "Однако если в приведенном примере адвокат советуется с более опытным коллегой о том, как незаконными, аморальными средствами реализовать линию защиты... есть все основания привлечь недобросовестного защитника к ответственности, поскольку эти его действия наносят существенный вред интересам правосудия" (с. 163). Еще два примера совершенно разной тональности. О следователе - с сочувствием, об адвокате - с нескрываемым презрением: "В условиях маленьких кабинетов, где теснятся два, три и более следователя, когда дверь кабинета всего одна, и та из тонкой фанеры, без тамбура и второй двери (а это условия работы большинства следователей), с учетом того, что каких-либо средств защиты от несанкционированного прослушивания (наблюдения) следователи не предпринимали, а этим грешат почти все работники, сделать это было несложно". (Адвокат подслушал разговоры о планируемых следственных действиях и предупредил заинтересованных лиц.) "Об этих незаконных действиях следствие узнало лишь позднее, да и то только в результате того, что сам "герой" прихвастнул своей ловкостью перед коллегами. Следственная группа была попросту не готова к такого рода преступному, аморальному, безнравственному противодействию" (с. 166). (Следователь не проследил, что адвокат делает копии с материалов, содержащих государственную тайну, значит, виноват следователь.) "Такого рода упущения весьма и весьма вероятны, более того - распространены" (с. 244). Об адвокате: "Совершение адвокатом таких преступных действий, как оскорбление участников судебного разбирательства, чаще всего указывает не только на низкую квалификацию адвоката, но и на то, что он уверовал в свою безнаказанность за многочисленные нарушения закона и этики, допускаемые им, за которые он не понес надлежащей ответственности" (с. 133). Сказанное позволяет сделать вывод, что представленное для анализа издание назвать учебником можно только с большой натяжкой, а к научной литературе трудно отнести в принципе. Многочисленные судебные процессы против представителей прессы о защите чести и достоинства оскорбленных в них граждан показывают, что даже здесь недопустимы бездоказательные оценочные и манипулятивные приемы (несмотря на то что в целом публицистика допускает употребление эмоциональной и оценочной лексики, высказывание субъективных и оценочных суждений). Тем более недопустимо употребление средств манипуляции в научной литературе. Причем указанный жанр "учебник" лишь усугубляет это положение, поскольку требования к учебной литературе гораздо более строгие. Человек, который обвиняет адвокатов в оскорблениях и прочем, должен особенно тщательно сам избегать подобных выпадов, поскольку в противном случае сводятся на нет все его требования о наказании недобросовестных адвокатов. Нельзя бороться с недобросовестными адвокатами недобросовестными методами! Таким образом, указанная работа может быть использована в качестве учебника только на закрытом семинаре для следователей по воспитанию ненависти и нетерпимости к адвокатам. Поскольку, как утверждается в аннотации к книге, к изданию готовится учебник, посвященный методике расследования адвокатских преступлений, необходимо срочно принять меры и не допустить следующей порции оскорблений в адрес сообщества адвокатов. Труд Ю. П. Гармаева предназначается в том числе для граждан, обращающихся в адвокатуру за юридической помощью (см. аннотацию). Что они могут почерпнуть из данного пособия? Недоверие к адвокатам; твердую уверенность, что защитник в той или иной форме попытается обмануть как его самого, так и правосудие, что велика вероятность нанесения ему вреда действиями адвоката. Все это является нарушением прав человека, вызвано желанием вернуться к тоталитарной системе, в которой работал автор, желание заткнуть рот адвокатам, чтобы они не мешали следователю расправляться с подозреваемым так, как он считает нужным, не считаясь с его правами и интересами.

Библиография

Андреев Г. И., Смирнов С. А., Тихомиров В. А. Основы научной работы и оформление результатов научной деятельности. М., 2003. Анисимова Т. В., Гимпельсон Е. Г. Современная деловая риторика: Учеб. пособие. М., 2004. Гармаев Ю. П. Незаконная деятельность адвокатов в уголовном судопроизводстве. М.: Экзамен, 2005. Кичихин А. Н. Адвокатура. Пять веков правозащиты. Книга первая. Библиография (1795 - 2008 гг.). М.: Информ-Право, 2009. С. 506. Кожина М. Н. Стилистика русского языка. М.: Просвещение, 1983. Никифоров А. Логика. М., 1995.

Название документа