К вопросу о приоритетах уголовно-процессуальной деятельности

К ВОПРОСУ О ПРИОРИТЕТАХ УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

/"Мировой судья", 2008, N 7/

П. К. БАРАБАНОВ

Барабанов П. К., заместитель председателя Северодвинского городского суда Архангельской области.

С момента введения в действие УПК РФ не прекращается критика законодателя, разработавшего и принявшего этот правовой акт. При этом многие подвергают сомнению правильность определения в УПК РФ приоритетов уголовно-процессуальной деятельности, отдавая предпочтение тому, как те же вопросы были решены в Основах уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик в 1958 г. <1> (далее - Основы), а затем и в ст. 2 УПК РСФСР 1960 г. <2> (далее - УПК РСФСР), полагая, что их не следовало корректировать. Попробуем проанализировать, насколько объективна такая позиция. И поскольку общепризнано, что наука уголовного процесса имеет своим назначением и разработку рекомендаций по совершенствованию закона, начнем с того, были ли учтены при подготовке Основ и УПК РСФСР мнения процессуалистов по вопросу о целях уголовного процесса. -------------------------------- <1> Основы уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик. Закон СССР от 25 декабря 1958 г. // Ведомости ВС СССР. 1959. N 1. Ст. 15. <2> Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР // Ведомости ВС РСФСР. 1960. N 40. Ст. 592.

Советская наука уголовного процесса того времени придерживалась позиции, что уголовный процесс - это способ реализации норм уголовного права. А. Я. Вышинский еще в 1927 г. роль уголовно-процессуального закона видел как вспомогательную - в том, чтобы облегчить и обеспечить применение материального закона, считая, что он достигает цели не непосредственно, а обеспечивая условия реализации уголовного закона <3>. -------------------------------- <3> Вышинский А. Я. Курс уголовного процесса. М.: Юридическое изд-во НАРКОМЮСТА РСФСР, 1927. С. 14.

Закрепив в ст. 2 Основ и в УПК РСФСР, что задачей уголовного судопроизводства является и правильное применение закона (уголовного. - П. Б.), советский законодатель в достаточной степени учел мысль о том, что процессуальный закон есть способ реализации материального права. В науке было высказано и мнение о том, что цель уголовного процесса - борьба с преступностью. Так, М. А. Чельцов-Бебутов, отмечая связь материального и процессуального уголовного права, пришел к выводу, что поддержание общественной дисциплины путем применения мер социальной защиты, т. е. борьба с преступностью, есть главная цель уголовного процесса <4>. Схожее мнение высказывал и С. А. Голунский <5>. Эта задача в Основах и УПК РСФСР сформулирована как предупреждение и искоренение преступлений <6>. -------------------------------- <4> Чельцов-Бебутов М. А. Советский уголовный процесс. Харьков: Юридическое издательство Наркомюста УССР, 1928. С. 6, 7. <5> Советский уголовный процесс / Под ред. Д. С. Карева. М.: Горюриздат, 1953. С. 7. <6> Однако следует заметить, что имелись определенные возражения такого понимания цели уголовного процесса. Так, Н. Полянский отмечал, что совершенствование судопроизводства (в его историческом развитии) не было связано с задачей более эффективным способом осуществлять карательную власть государства, и "если бы процесс имел своей единственной целью осуществление... права государства на наказание, то законодатель и ограничился бы тем, что наделял бы суд и его вспомогательные органы всеми полномочиями, нужными для энергичного осуществления репрессии". См.: Полянский Н. Цель уголовного процесса. Ярославль: Типография Ярославского кредитного союза кооперативов, 1919. С. 8.

Наряду с мнением о том, что уголовный процесс есть способ реализации права государства на наказание (а в более общем понимании - средство борьбы с преступностью), были и иные позиции. Так, А. Липман считал, что уголовный процесс выполняет свою задачу лишь при том условии, если он одновременно с защитой государства от преступных посягательств способен защитить и гражданина от государства, от опасных ошибок и злоупотребления силой <7>. Н. Н. Полянский обратил внимание на то, что в цели выявляется двойственная природа процесса: он - и средство для наказания преступника, и защита от ошибочного наказания того, кто не совершал преступления <8>. -------------------------------- <7> Цит. по: Андреева О. И. Пределы проявления диспозитивности в уголовном судопроизводстве. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2000. С. 7. <8> Полянский Н. Н. Вопросы теории советского уголовного процесса. М.: Изд-во Московского ун-та, 1956. С. 66 - 68.

Эти позиции законодатель учел, закрепив как цель уголовного процесса, что каждый совершивший преступление должен быть подвергнут справедливому наказанию и ни один невиновный не должен быть привлечен и осужден. Следует отметить, что это положение подвергалось критике: не соглашаясь с включением в цель уголовного процесса ограждения от неосновательного обвинения, В. Т. Томин писал, что недопустимость осуждения невиновного предполагается наличием цели наказания виновного <9>. -------------------------------- <9> Томин В. Т. Понятие цели советского уголовного процесса // Правоведение. 1969. N 4. С. 67.

Возразить здесь можно тем, что ошибки возможны в любой деятельности, но, конечно, нельзя оспаривать, что судопроизводство не может вестись исключительно в целях оправдания лица при отсутствии каких-либо данных, указывающих на причастность его к преступлению. Как справедливо заметил Я. О. Мотовиловкер, "если иметь в виду уголовный процесс вообще, в абстрактном смысле, то, конечно же, не тому он служит, чтобы честных, ни в чем не повинных людей привлекать к уголовной ответственности, а впоследствии их оправдывать" <10>. -------------------------------- <10> Мотовиловкер Я. О. Основной вопрос уголовного дела и его компоненты. Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1984. С. 51.

Критикуя мнение о том, что целью уголовного процесса не является ограждение от необоснованного обвинения, М. С. Строгович писал, что истина торжествует и тогда, когда лицо, совершившее преступление, изобличено и осуждено, и тогда, когда невиновный восстановлен в своем добром имени <11>. -------------------------------- <11> Строгович М. С. Курс советского уголовного процесса. Т. 1. М.: Наука, 1968. С. 41.

Полагаем, что с М. С. Строговичем можно согласиться лишь в том, что поскольку основным вопросом в уголовном процессе является вопрос об уголовной ответственности, а он допускает как положительный, так и отрицательный ответ, то в случае оправдания за отсутствием события или состава преступления уголовный процесс достигает своей цели. В случае же оправдания за непричастностью к совершению преступления нельзя сказать, что цель уголовного судопроизводства достигнута, так как лицо, совершившее преступление, не установлено. Однако задача правосудия (т. е. суда) применительно к тому лицу, которое обвинялось, безусловно, выполнена. Одной из распространенных и разработанных в отечественной процессуальной литературе была позиция о том, что целью уголовного процесса является достижение истины. Так, еще Г. С. Фельдштейн считал, что как бы ни изменялись формы процесса в различные эпохи, конечная цель его остается неизменной - он предназначен для раскрытия истины <12>. Того же взгляда придерживался и С. В. Познышев, указывая, что суд должен стремиться в каждом деле раскрыть объективную, материальную истину <13>. -------------------------------- <12> Фельдштейн Г. С. Лекции по уголовному судопроизводству. М.: Типо-лит. Рихтора, 1915. С. 1. <13> Познышев С. В. Элементарный учебник русского уголовного процесса. М.: Типо-лит. т./д. "Я. Данкин и Я. Хомутов", 1913. С. 29 - 30.

Мнение М. С. Строговича было более категоричным: он считал, что целью уголовного процесса по каждому уголовному делу является установление истины <14>. Развивая эту мысль применительно к высказыванию В. И. Ленина о том, что важно не наказание за преступление, а то, чтобы ни один случай преступления не проходил нераскрытым, М. С. Строгович писал: "Советский суд ИМЕЕТ ВСЕ УСЛОВИЯ ДЛЯ ОБНАРУЖЕНИЯ ИСТИНЫ ПО ЛЮБОМУ УГОЛОВНОМУ ДЕЛУ... (выделено мной. - П. Б.)" <15>. Эта точка зрения нашла свое отражение в ст. 2 Основ в виде требования о полном раскрытии преступлений. -------------------------------- <14> Строгович М. С. Курс советского уголовного процесса. М.: Издательство Академии наук СССР, 1958. С. 23 - 24. <15> Там же. С. 20 - 21.

Следует отметить, что С. А. Голунский <16>, М. А. Чельцов <17> утверждали, что такого требования, как установление истины, в ст. 2 Основ нет. Однако с этим невозможно согласиться, так как указанная статья содержала требование полного раскрытия преступлений, что, конечно же, требует, чтобы обстоятельства дела судом были установлены так, как они имели место в действительности. -------------------------------- <16> Голунский С. А. Вопросы доказательственного права в Основах уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик // Вопросы судопроизводства и судоустройства в новом законодательстве Союза ССР и республик. М., 1959. С. 79. <17> Чельцов М. А. Задачи советской науки уголовно-процессуального права в период развернутого строительства коммунизма // Вопросы судопроизводства и судоустройства в новом законодательстве Союза ССР и республик. М., 1959. С. 79.

Таким образом, законодатель учел не противоречащие идеологии государства взгляды о цели уголовного процесса, что существовали в науке советского уголовного процесса того времени. Нельзя отрицать, что после принятия Основ и УПК РСФСР правильность определения задач не оспаривалась: исследователи лишь выделяли как основную ту или иную из них. Так, В. Н. Шпилев и в 1973 г. основной целью уголовного процесса считал борьбу с преступностью, предупреждение и искоренение ее <18>. Схожей была и позиция М. А. Чельцова о том, что советский уголовный процесс - это правовая борьба органов государства (суда, прокурора, следователя, органов дознания) с преступлениями <19>. Сохранил приверженность своим взглядам и М. С. Строгович <20>. Я. О. Мотовиловкер выделял как основную цель обеспечение защиты человека путем наказания виновного и ограждение невиновных от неосновательного обвинения <21>. Не противоречила закону и позиция П. С. Элькинд о том, что "никакими соображениями, в том числе заботой об охране прав и интересов личности от неосновательного привлечения и осуждения, нельзя оправдать нераскрытое преступление, необнаружение виновного или его неосновательное оправдание" <22>. -------------------------------- <18> Шпилев В. Н. Содержание и форма уголовного судопроизводства. Минск: Изд-во БГУ, 1973. С. 126. <19> Уголовный процесс / Под ред. проф. М. А. Чельцова. М.: Юрид. лит., 1969. С. 3, 60. <20> Строгович М. С. Курс советского уголовного процесса. Том 1. М.: Наука, 1968. С. 40 - 41. <21> Мотовиловкер Я. О. Некоторые вопросы теории советского уголовного процесса в свете нового уголовно-процессуального законодательства. Кемерово, 1962. С. 20, 26. <22> Элькинд П. С. Цели и средства их достижения в советском уголовно-процессуальном праве. Ленинград: Изд-во ЛГУ, 1976. С. 43.

Мысль о возможности познания истины по каждому уголовному делу также получила свое дальнейшее развитие. Например, П. Ф. Пашкевич в 1961 г. утверждал, что "на основе законов природы, данных науки и практики следователь и судьи могут и должны находить в каждом деле полную объективную истину" <23>. В. Д. Арсеньев, поддерживая ту же точку зрения, писал, что объективные и субъективные факторы, способствующие раскрытию преступления, в основном действуют постоянно, а факторы, препятствующие установлению истины, случайны, не могут противостоять первым, и потому если все еще встречаются нераскрытые преступления, то это - результат недостатков в организации раскрытия преступления <24>. -------------------------------- <23> Пашкевич П. Ф. Объективная истина в уголовном судопроизводстве. М.: Госюриздат, 1961. С. 27 - 28, 31. <24> Арсеньев В. Д. Вопросы общей теории судебных доказательств. М.: Юрид. лит., 1964. С. 46.

Однако закономерен вопрос: если позиция законодателя находила такую поддержку, то почему через относительно непродолжительный период времени его труд подвергся жесткой и отрицательной оценке в Концепции уголовно-процессуального законодательства Российской Федерации <25>? Можно, конечно, постараться объяснить это изменением ценностных приоритетов, тем, что было провозглашено, что права и свободы человека являются высшей ценностью, а их признание, соблюдение и защита - обязанность государства. -------------------------------- <25> Концепция уголовно-процессуального законодательства Российской Федерации // Государство и право. 1992. N 8. С. 46 - 55.

Однако такое толкование не убеждает, так как и в Основах, и в УПК РСФСР подобное требование содержалось (каждый совершивший преступление должен был быть подвергнут справедливому наказанию, невиновный не должен был привлекаться к уголовной ответственности, а уголовное судопроизводство должно было способствовать охране интересов, прав и свобод граждан). В связи с этим представляется необходимым понять, правомерны ли были выводы авторов указанной Концепции о том, что в УПК РСФСР: 1) смешаны задачи органов обвинения и суда; 2) в определении задач присутствует утопическая идея искоренения преступности посредством уголовного судопроизводства. Исходя из сегодняшнего взгляда на преступность как на социальное явление, имеющее собственные причины, структура и динамика которого зависят от экономических и социальных условий, наиболее явно выделяются те положения ст. 2 Основ и УПК РСФСР, которые фиксируют задачей уголовного судопроизводства искоренение преступности, а в качестве способа закладывают требование о том, чтобы каждый совершивший преступление был привлечен к уголовной ответственности и осужден. Нельзя не отметить, что некоторыми процессуалистами выполнимость этого требования ставилась под сомнение. Так, возражая против доводов В. Д. Арсеньева о том, что нет такого преступления, которое нельзя бы было раскрыть, С. В. Курылев замечал, что "это утверждение, взятое в абстрактной форме, справедливо. Но истина конкретна. То, что возможно вообще, бывает невозможным в определенных условиях" <26>. Я. О. Мотовиловкер писал, что есть дела, по которым могут оказаться установленными не все лица, принимавшие участие в преступлении, невозможно точно установить предмет, которым был нанесен удар, и т. д., а потому, "хотя в принципе нет нераскрываемых преступлений, поскольку каждое из них оставляет следы, по которым возможно установить истину по делу, преступление может оказаться не только не раскрытым, но и нераскрываемым" <27>. -------------------------------- <26> Курылев С. В. О достоверности и вероятности в правосудии // Правоведение. 1968. N 1. С. 65. <27> Мотовиловкер Я. О. Установление истины в советском уголовном процессе. Ярославль: Изд-во Ярославского ун-та, 1974. С. 20.

Однако на это следовало ожидаемое возражение: материалистическая философия доказала отсутствие гносеологических препятствий для установления объективной истины, потому трудности носят практический характер, а значит, "их можно и нужно преодолеть" <28>. -------------------------------- <28> Горский Г. Ф., Кокорев Л. Д., Элькинд П. С. Проблемы доказательств в советском уголовном процессе. Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1978. С. 64.

Вместе с тем следственно-судебная практика доказывает, что имеют место ситуации, когда невозможно точно установить событие преступления или лицо, его совершившее, либо мотив и далеко не всегда при всей добросовестности со стороны следователя можно воспользоваться для доказывания преступных действий лица теми сведениями о преступлении, которыми обладают очевидцы. Достаточно распространены случаи, когда умышленное причинение телесных повреждений происходит в компании знакомых друг с другом людей (друзья, супруги). Если как жертва, так и лицо, причинившее телесное повреждение, решат скрыть обстоятельства травмы, то установить их будет трудно. Например, если пострадавший станет утверждать, что удар ему нанес неизвестный в подъезде, а причинивший травму сообщит, что потерпевший выходил, а когда вернулся, то уже был ранен, как следователь будет опровергать эту версию? Можно сказать, что есть нож и заключение эксперта. Но нельзя всерьез полагать, что нож (тем более со следами крови) будет оставаться на месте совершения преступления до прихода сотрудников милиции. Ничто не мешает его уничтожить, выбросить и т. д. Есть и иной вариант: оставить нож, а потерпевшему к своим показаниям добавить, что тот был оставлен скрывшимся преступником (при этом ничто не мешает убрать с ножа следы рук, если они были). Заключение эксперта может подтвердить наличие оснований для уголовного преследования, но не способно служить доказыванию совершения преступления конкретным лицом. Конечно, можно предполагать, что когда-нибудь кто-то из них (пострадавший или причинивший вред) сообщит о событиях третьему лицу, а оно передаст эти сведения правоохранительным органам. Но ждать бесконечно органы юстиции не могут (нельзя забывать и о сроках давности привлечения к уголовной ответственности). В связи с этим представляется верной позиция Я. О. Мотовиловкера о том, что признание того, будто существуют нераскрываемые преступления, "не разоружает... органы, призванные вести борьбу с преступностью" <29>. -------------------------------- <29> Мотовиловкер Я. О. Установление истины в советском уголовном процессе. Ярославль: Изд-во Ярославского ун-та, 1974. С. 20 - 21.

Таким образом, существенным недостатком при определении в УПК РСФСР (Основах) целей (задач) было то, что, соединив требование искоренения преступности с требованием полного раскрытия преступлений, законодатель ориентировал правоприменителя на то, что не может быть нераскрытых преступлений. Поскольку правильность этой позиции нашла поддержку и в науке уголовного процесса, то органы расследования и прокуратуры направили усилия на формирование показателя о стопроцентной раскрываемости преступлений, что не могло не повлечь незаконных методов ведения следствия, фальсификации доказательств и укрывательства преступлений от учета: если законодатель ставит задачу искоренения преступности, а наука считает, что она может быть решена усилиями уголовной юстиции, то последняя найдет, как "сформировать" показатель. Так, в приведенном нами примере что могло позволить следователю и оперативным службам рассчитывать на успех? Вероятно, либо применение насилия или уговоров к очевидцам (вряд ли пострадавший отказался бы от "предложенной" работником правоохранительных органов версии о том, что он сам себе по неосторожности причинил травму), либо укрытие поступившей из органов здравоохранения информации (не зарегистрировав ее), либо искажение определенных данных (например, о тяжести причиненных повреждений). Вариантов за годы "торжества истины" и близкой к абсолютной раскрываемости преступлений выработано немало, и последствия работы на показатель не преодолены до настоящего времени <30>. -------------------------------- <30> См., напр.: Виртуозы // Российская газета от 25 апреля 2008 г.

Поэтому при определении задач, которые должны решать органы уголовного судопроизводства, следует учитывать, насколько они достижимы, поскольку исходя из них формируются показатели эффективности работы, а потому система (в том числе и правоохранительных органов) в целях самосохранения направит свои усилия на формирование показателей, что далеко не всегда будет соответствовать законным интересам лиц, для удовлетворения которых она и создавалась. Нельзя отвергать утверждение, что усилия одной уголовной юстиции не способны привести к сокращению преступности, но могут обеспечить цивилизованное решение вопроса о виновности отдельного человека в определенном деянии, а использование показателя роста преступности как критерия оценки работы указанных органов порождает обвинительный уклон <31>. -------------------------------- <31> Концепция судебной реформы в Российской Федерации / Сост. С. А. Пашин. М.: Республика, 1992. С. 20.

Вместе с тем следует заметить, что среди практических работников и до настоящего времени находит поддержку мнение о том, что любое преступление может быть раскрыто. Так, например, при проведении нами опроса все работники прокуратуры указали на невозможность раскрыть каждое преступление, однако половина адвокатов высказала обратное мнение. Среди судей 14,7% считают, что на практике возможно раскрыть любое преступление, объясняя нераскрытые преступления низким уровнем квалификации следователей <32>. -------------------------------- <32> Было опрошено по 30 адвокатов и прокуроров (следователей), а также 30 судей областного звена в С.-Петербурге и 30 судей районных судов Северодвинска и Архангельска.

Представляется, что смешение функций обвинения и правосудия также имело место, поскольку законодатель конца 50-х - начала 60-х годов XX века поставил единые задачи, связанные с уголовным преследованием и доказыванием, как суду, так и прокурору, органам дознания и следствия, что послужило укреплению позиции тех, кто, отрицая состязательность в советском уголовном процессе, обосновывал это тем, что в стадии судебного разбирательства прокурор выполняет функцию надзора за законностью, а не выступает как обвинитель <33>. -------------------------------- <33> См., напр.: Скворцов Ф. О "сторонах", "состязательности" и о роли прокурора в судебном рассмотрении уголовных дел // Развитие и применение уголовно-процессуального законодательства (к 25-летию УПК РСФСР). Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1987. С. 170 - 172; Шпилев В. Н. Участники уголовного процесса. Минск: Изд-во БГУ, 1970. С. 62 - 65.

/"Мировой судья", 2008, N 8/

Отстаивание того, что прокурор - страж закона, а не обвинитель, иногда доходило до крайности. Так, В. Н. Шпилев писал: "Советский прокурор, являясь "грозой" для преступника, защищает права и законные интересы граждан. Он - опора честного, невиновного человека. Он защищает советского гражданина, если тот привлекается к судебной ответственности без достаточных оснований" <1>. -------------------------------- <1> Шпилев В. Н. Содержание и форма уголовного судопроизводства. Минск: Изд-во БГУ, 1973. С. 65.

В данном случае очевидно преувеличение правозащитной роли прокурора, поскольку привлекаться к ответственности по УПК РСФСР не мог никто без деятельного участия самого прокурора (по крайней мере проявившегося в утверждении обвинительного заключения). Следовательно, прокурор в судебном заседании, даже и отказываясь от обвинения, не защищал невиновного, а лишь признавал ошибку, которую допустило государство в лице прокуратуры при привлечении человека к ответственности и направлении дела в суд. М. А. Чельцов отмечал, что "законодатель отверг... формулу, согласно которой бремя доказывания обвинения лежит на прокуроре" <2>, "следует помнить, что в советском уголовном процессе нет разделения процессуальных функций" <3>: задача суда - изобличать лиц, совершивших преступление, а прокурор в судебном разбирательстве - не сторона, а представитель органа надзора за законностью, который имеет тот же процессуальный интерес, что и судья, то есть обязанность доказывания одинаково лежит как на суде, так и на прокуроре <4>. -------------------------------- <2> Чельцов М. А. Советский уголовный процесс. М.: Госюриздат, 1962. С. 81. <3> Там же. С. 361. <4> Там же. С. 92 - 93, 127 - 128.

Объективность позиции М. А. Чельцова подтвердила и сложившаяся судебная практика <5>. Действительно, возложение на суд тех обязанностей, что присущи обвинению, не могло не изменить его роль и не повлечь обвинительный уклон в деятельности, а также утрату возможности влиять на участников судебного заседания, так как фактически все права были у последних, а все обязанности - у суда. Для разъяснения этой позиции проанализируем доводы тех, кто пытался доказать, что бремя доказывания лежит на прокуроре. -------------------------------- <5> Единственное, что, как представляется, имело место - смешение функций судебной и обвинения, а не их исчезновение.

Так, Я. О. Мотовиловкер, возражая М. Л. Якубу относительно его мнения о том, что "вопрос о бремени доказывания имеет значение лишь в том смысле, что оно не может быть возложено на обвиняемого" <6>, писал, что если бремя доказывания не перелагается на обвиняемого, то оно лежит на ком-то другом, следовательно, на прокуроре. Поясняя свой выбор между двумя участниками, на которых возложена обязанность доказывания, он указывает на то, что цель правосудия достигается как в случае обвинительного, так и оправдательного приговора, а цель обвинения в случае оправдания за недоказанностью обвинения не достигается <7>. -------------------------------- <6> Цит. по: Мотовиловкер Я. О. Основные уголовно-процессуальные функции. Ярославль: Изд-во Ярославского ун-та, 1976. С. 33. <7> Там же. С. 33.

Этот довод совершенно не убеждает, так как нельзя не привести и другой аргумент: прокурор по УПК РСФСР - страж закона, и потому отказ от обвинения при наличии оснований - это торжество закона, т. е. достижение прокурором цели. Думается, что при определении того, на кого фактически законодатель возложил обязанность доказывания, следует исходить из того, какими будут последствия для суда и какими - для прокурора в случае невыполнения обязанности, связанной с доказыванием. По смыслу ст. 20 УПК РСФСР никаких последствий для прокурора нет, так как в любом случае суд вынужден выполнить требования закона и всесторонне, полно, объективно исследовать обстоятельства дела, в том числе и принять меры к изобличению подсудимого. Если же он эту задачу не выполнит или недостаточно хорошо выполнит, то прокурор вправе внести протест, и приговор суда будет отменен, а выдвинутый в обвинительном документе тезис придется доказывать другому судье, и, возможно, без помощи прокурора, если тот не пожелает ее оказать. Так, по уголовному делу по обвинению О. после отмены по протесту прокурора оправдательного приговора при повторном рассмотрении дела суд задал в ходе допросов свыше 100 вопросов и вынес обвинительный приговор. Обвинитель не задал ни одного вопроса допрашиваемым и не представил каких-либо доказательств <8>. -------------------------------- <8> Уголовное дело N 1-113/2001 // Архив Северодвинского городского суда Архангельской области.

Если прокурор откажется от обвинения, то и это не повлечет для него каких-либо процессуальных последствий, так как в силу требований ч. 4 ст. 248 УПК РСФСР суд должен проверить обоснованность такого отказа и если даже согласится с прокурором, то у того нет препятствий (если он или вышестоящий прокурор решат, что отказ был ошибочным) опротестовать приговор суда. Таким образом, следует признать, что законодатель, возложив на суд те же задачи, что и на обвинителя, фактически возложил на него бремя доказывания по делу, а прокурору предоставил право по своему усмотрению участвовать в доказывании, а также осуществлять надзор за деятельностью суда, в том числе за активностью изобличения тем обвиняемого. При таком положении утверждать о действии принципа состязательности можно лишь в том смысле, что стороны равны в своем праве ничего не доказывать, если не находят это нужным, и одинаковом праве критиковать работу и выводы суда в своих кассационных жалобах (протесте), то есть имеет место своеобразная "состязательность наоборот": если в классическом ее понимании стороны активны, а суд пассивен, то в советской модели суд вынужденно активен, а стороны пассивны в меру своего усмотрения. Проведенный нами опрос показал, что большинство судей, прокуроров и адвокатов согласны с тем, что положения ст. 20 УПК РСФСР несовместимы с требованиями ст. 123 Конституции Российской Федерации (об организации судопроизводства на основе состязательности и равноправия сторон): такого мнения придерживаются соответственно 78,1%, 75% и 80% опрошенных. Я. О. Мотовиловкер приводил и иные аргументы. Так, он, ссылаясь, что ст. 7 Основ провозглашено, что правосудие осуществляется судом, ст. 40 Основ установлено, что прокурор поддерживает перед судом обвинение, а ст. 23 Основ предусматривает обязанность защитника выяснять обстоятельства, оправдывающие обвиняемого или смягчающие его ответственность, сделал вывод, что "в этих положениях закона прямо и совершенно отчетливо выражена концепция трех основных функций... а не что-либо иное" <9>. -------------------------------- <9> Мотовиловкер Я. О. Установление истины в советском уголовном процессе. Ярославль: Изд-во Ярославского ун-та, 1974. С. 40.

Нельзя отрицать, что такие нормы в законе содержались, но необходимо, чтобы концепция разделения функций была не только провозглашена, но и работала, однако в силу возложения на суд тех же обязанностей по доказыванию и уголовному преследованию, что и на прокурора, законодатель заблокировал возможность правильной работы этой системы, и вместо того, чтобы суд мог проверить доводы и доказательства сторон, последние контролировали правильность работы суда, переложив на него труд, связанный с доказыванием. Таким образом, нельзя не согласиться с теми оценками, которые были даны УПК РСФСР авторами концепции уголовно-процессуального законодательства Российской Федерации, и то, что они были учтены при разработке УПК РФ, свидетельствует о том, что законодатель стремился выстроить приоритеты процессуальной деятельности, исходя из реальных условий и положений ст. 123 Конституции Российской Федерации.

Название документа