О нормативной теории решения органа юридического лица

О НОРМАТИВНОЙ ТЕОРИИ РЕШЕНИЯ ОРГАНА ЮРИДИЧЕСКОГО ЛИЦА

С. С. ВИЛКИН

Вилкин С. С., аспирант кафедры гражданского права юридического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова.

Нормативная теория, согласно которой решение органа юридического лица представляет собой не юридический факт или по меньшей мере не просто юридический факт, но источник объективного права, встречается в науке в нескольких вариациях и находит в их рамках различное обоснование. Первая разновидность нормативной теории, получившая широкое распространение прежде всего в зарубежной литературе, исходит из особого понимания автономии в частном праве. В соответствии с данной концепцией автономия не исчерпывается "способностью людей... определять в пределах объективного правопорядка их конкретные взаимоотношения" <1>, но при определенных условиях выражается в полномочии самостоятельно создавать объективное право, в актах, устанавливающих "не конкретные и индивидуальные правоотношения, а отвлеченный правопорядок, диктуемый индивидуально неопределенному кругу лиц" <2>. Автономия в последнем случае выступает скорее не как одно из проявлений дозволительного метода регулирования, но как источник права, имеющий свое основание не в государственной, но в какой-то иной власти <3>. -------------------------------- <1> Таль Л. С. Трудовой договор. Цивилистическое исследование (серия "Классика российской цивилистики"). М., 2006. С. 381, 434. <2> Там же. С. 434 - 435. <3> См.: Таль Л. С. Указ. соч. С. 433 - 438; Hadding W. Kommentar zum § 25 BGB // Soergels Kommentar zum BGB. Bd. I. Allgemeiner Teil. 13. Aufl. Stuttgart, 2000. S. 218 (далее при цитировании комментария - Soergel).

Своими корнями эта теория уходит в средневековое право, в период существования которого по причине феодальной раздробленности и "при слабом развитии государственной власти не только публично-правовые союзы, но также крупные землевладельцы претендовали на широкое политическое самоопределение и в особенности на беспрепятственное отправление законодательных функций по вопросам, не затрагивающим интересов всего государства. Автономия понималась как частичный суверенитет" <4>. Недостаток централизованного законодательного регулирования восполнялся товариществами и союзами, творившими собственное право <5>. Индивид, вступающий в тот или иной союз, не просто приобретал комплекс прав и обязанностей, но существенным образом изменял свое правовое и социальное положение, подчиняясь корпоративной власти как личность <6>. Договор между индивидом и союзом не выполнял при этом привычную для нас функцию менового соглашения, но являлся основанием возникновения и изменения статусных отношений <7>. -------------------------------- <4> Таль Л. С. Указ. соч. С. 424. <5> Meyer-Cording U. Die Rechtsnormen. Tubingen, 1971. S. 8. <6> Meyer-Cording U. A. a.O. S. 9. См. также: Дювернуа Н. Л. Чтения по гражданскому праву. Т. 1 (серия "Русское юридическое наследие"). М., 2004. С. 243 - 244. <7> Этот период господства "союзного права" характеризуется отсутствием в целом четких границ между частным и публичным правом, субъективным и объективным правом, сделкой и актом нормотворчества. Объективное право растворялось в субъективных правах; правовые отношения создавались законом в форме привилегий, в то время как для образования закона, напротив, использовалась форма договора (Meyer-Cording U. A. a.O. S. 9).

Централизация государственной власти и развитие капиталистического способа производства, повлекшего за собой высвобождение личности из-под власти средневековых корпораций, привели к тому, что, с одной стороны, за государством была признана монополия на нормотворчество (позитивистская концепция права), а с другой стороны, под автономией стали понимать "нечто весьма далекое и отличное от автономии в первоначальном смысле, а именно: способность устанавливать посредством юридических сделок обязательные для их участников правоотношения, насколько этому не препятствуют принудительные нормы закона" <8>. Как пишет У. Мейер-Кординг, произошел поворот к римскому праву, в котором было подготовлено разграничение договорных положений, обязательных только для сторон договора, и правовых норм, в равной мере имеющих силу для всех <9>. Частная автономия, возникшая без помощи государства как первоначальное, априорное полномочие ("подлинная автономия"), превратилась в полномочие, производное от государства и необходимо имеющее в качестве своей предпосылки закон. Значение сделки было сведено к юридическому факту, посредством которого право не творится, но только применяется <10>. -------------------------------- <8> Таль Л. С. Указ. соч. С. 426. <9> Meyer-Cording U. A. a.O. S. 11. <10> Ibid. S. 14 - 15.

Вместе с тем в конце XIX в. начинают появляться теории, отстаивающие иное, близкое к средневековому понимание автономии. Наиболее ярким их представителем, с именем которого преимущественно связывается нормативная теория устава и решения органа юридического лица, был О. ф. Гирке <11>. Политико-правовой подоплекой нормативной теории О. ф. Гирке, как и органической теории в целом, было, как указывается в литературе <12>, стремление освободить организации от чрезмерной государственной опеки при их учреждении, а также при разрешении ими вопросов внутреннего управления. Согласно учению германиста социальная (корпоративная) автономия представляет собой непроизводное от государства полномочие союза создавать объективное право. Субъектами такого полномочия не могут быть индивиды, но только союзы, т. е. организованные общности, к которым О. ф. Гирке относил, в частности, общины, церкви, иные публичные корпорации, а также корпорации частного права. Уставы последних, по мнению ученого, создают не только правоотношения, но и правовые нормы, которые в сфере союза должны действовать как объективное право. Осуществление корпоративной автономии, как правило, возлагается на высший орган корпорации, собрание ее членов. Соответственно формой такого осуществления являются решения собрания членов, принимаемые большинством голосов, хотя и не исключается, конечно, возможность требования единогласия <13>. Вместе с тем не всякое внутреннее корпоративное действие, по О. ф. Гирке, является осуществлением корпоративной автономии и тем самым источником права: по образу государственного устройства в зависимости от отношения корпоративных действий к союзному правопорядку ученый подразделял их на акты правотворчества, управления и судопроизводства <14>. -------------------------------- <11> Hadding W. Kommentar zum § 25 BGB // Soergel. S. 218; Schmidt K. Gesellschaftsrecht. 4. Aufl. Koln, 2002. S. 76 - 77; Wiedemann H. Gesellschaftsrecht. Bd. I. Munchen, 1980. S. 160 - 161, 163, 178 - 179. Среди современников германиста, признающих за организациями нормотворческую власть, называются, в частности, О. Бэр, Маурер, А. Мешлени, М. Ориу (см.: Таль Л. С. Указ. соч. С. 410 - 412, 430 - 432). <12> Иоффе О. С. Из истории цивилистической мысли // Избранные труды по гражданскому праву (серия "Классика российской цивилистики"). М., 2003. С. 92 - 93; Wiedemann H. A. a.O. S. 161. <13> V. Gierke O. Deutsches Privatrecht. Bd. I. Leipzig, 1895. S. 142 - 159; см. также: Таль Л. С. Указ. соч. С. 409, 434 - 435; Hadding W. Kommentar zum § 25 BGB // Soergel. S. 218; Schmidt K. A. a.O. S. 77; Wiedemann H. A. a.O. S. 160 - 161, 163. <14> V. Gierke O. Die Genossenschaftstheorie und die deutsche Rechtsprechung. Berlin, 1887. S. 720.

Нормативная теория О. ф. Гирке тесным образом связана с особым взглядом ученого на систему права. Базовыми правовыми отраслями, по мнению германиста, являются наряду с частным и публичным правом право индивидуальное и право социальное <15>. Такое деление права обусловлено природой человека, представляющего собой одновременно и индивида, и общественное существо. Согласно О. ф. Гирке право является индивидуальным, поскольку ставит людей по отношению друг к другу как индивидов (Einzelwesen), и социальным, поскольку рассматривает их как членов подчиняющей их себе общности. Индивидуальное право основано на отношении координации (Nebenordnung), социальное право основано на отношении субординации (власти и подчинения) (Uber - und Unterordnung). Таким образом, главным признаком социального права является подчинение членов союза союзной воле, что в индивидуальном праве, по мнению О. ф. Гирке, не встречается. Одним из проявлений корреспондирующей с этим подчинением союзной власти следует считать возможность создания норм, обязательных для членов союза <16>. В свою очередь, устав и решение органа юридического лица О. ф. Гирке характеризует как социально-правовые акты или социально-правовые действия <17>. -------------------------------- <15> V. Gierke O. Deutsches Privatrecht. S. 26 - 33. См. также: Суворов Н. С. Об юридических лицах по римскому праву (серия "Классика российской цивилистики"). М., 2000. С. 104 - 105, 145 - 148. Надо отметить, что в германской цивилистике эта классификация встретила неоднозначную оценку. Так, М. Бон с соответствующими ссылками, в частности, на Г. Бартоломейчика, Э. Бродманна, К. Виланда, К. Гайлера, Ф. Клаузинга, И. Колера, Рута, Г. Файне, Ф. Хека характеризует ее как преобладающую в литературе (Bohn M. Wesen und Rechtsnatur des Gesellschaftsbeschlusses. Diss. Hamburg, 1950. S. 11 - 12). Против этой классификации выступили А. Манигк, Р. Мюллер-Эрцбах, К. Хайнсхаймер, Л. Эннекцерус (см.: Эннекцерус Л. Курс германского гражданского права. Т. 1. Полутом 1 / Под ред. Д. М. Генкина и И. Б. Новицкого. М., 1949. С. 127; Bohn M. Op. cit. S. 12 - 13). Не встречается она и в современной германской литературе. <16> Л. С. Таль следующим образом описывает учение О. ф. Гирке о социальном праве: "К типу социального права принадлежат государственное и все остальное публичное право, а также отнесенный к частному праву внутренний порядок жизни частных союзов... Для государства оно (социальное право. - С. В.) представляет вид "своеобразной частноправовой власти". Союзы "пользуются автономиею, создают уставы, составляющие для данной области объективное право" (Таль Л. С. Указ. соч. С. 410 - 411). У. Мейер-Кординг характеризует социальное право О. ф. Гирке прежде всего как совокупность норм, создаваемых союзом (Meyer-Cording U. A. a.O. S. 46). <17> V. Gierke O. Deutsches Privatrecht. S. 486; ders. Die Genossenschaftstheorie und die deutsche Rechtsprechung. S. 722 - 723. См. также: Bohn M. A. a.O. S. 87 - 88, 104 - 105, 112, 125 - 126; Hadding W. Kommentar zum § 25 BGB // Soergel. S. 218; Wiedemann H. A. a.O. S. 160 - 161, 178 - 179.

Идеям О. ф. Гирке аккомпанируют взгляды сторонников социологической школы права <18>. В настоящее время одним из виднейших ее представителей является У. Мейер-Кординг, взгляды которого относительно юридической природы устава юридического лица характеризуются как "модифицированная нормативная теория" О. ф. Гирке <19>. Прежде всего У. Мейер-Кординг уходит от понятия права как совокупности норм, содержащихся в законах. Право, по его мнению, проявляется также в отдельных положениях договоров, в судебных решениях и административных актах, в общих принципах, в представлениях о ценностях, идеях о праве и справедливости <20>. Договор тем самым уже является правотворческим актом, продуктом которого становится конкретное право сторон договора <21>. Однако на этом ученый не останавливается: он лишает государство не только монополии на правотворчество, но и на нормотворчество, отстаивая идею плюрализма правопорядков <22>. Государство представляет собой только один из множества социальных институтов, каждый из которых при определенных условиях может претендовать на нормотворчество <23>. Вслед за М. Ориу ученый понимает под институтами особые общественные структуры: корпоративно организованные институты, многочисленные группы и союзы, объединяющие круг лиц для осуществления какой-либо идеи <24>. Признается ли за тем или иным институтом возможность нормотворчества, определяется отнюдь не государством, но общественными и социальными взаимоотношениями, "спонтанным правом" коллективного образа мышления и тем самым, наконец, всеобщим правовым убеждением <25>. Существование плюрализма правопорядков в свою очередь не позволяет говорить об однородности норм, образующих объективное право. Согласно нашему современному правосознанию полномочие принимать нормы, обязательные для неопределенного круга лиц независимо от их на то воли, принадлежит главным образом государству <26>. Негосударственные социальные институты такой возможности лишены. Их нормы являются обязательными только для тех лиц, которые добровольно согласились им подчиниться. Поэтому эти нормы У. Мейер-Кординг предлагает называть выбираемыми (Wahlnormen) в отличие от исходящих от государства принудительных норм (Zwangsnormen) <27>. Выбираемые нормы негосударственных социальных институтов, таким образом, занимают промежуточную позицию между государственной нормой и условием сделки. Берущая свое начало от школы естественного права и пандектистики и рассматриваемая уже как априорная дихотомия "закон - сделка" в настоящее время показывает свою несостоятельность. Особенностью этих правообразований промежуточного сектора является то, что в них вперемешку проявляются элементы как нормы, так и сделки <28>: нормы, созданные социальным институтом, становятся обязательными для конкретного лица только на основании специального договора о присоединении или о подчинении (Anschluss - oder Unterwerfungsvertrag), который ученый "mutatis mutandis" сравнивает со средневековыми договорами, регулирующими статусные отношения <29>. --------------------------------- <18> По указанию В. А. Туманова, именно идеи О. ф. Гирке оказали влияние на взгляды одного из основателей этой школы О. Эрлиха (см.: Туманов В. А. Буржуазная правовая идеология. М., 1971. С. 254 - 255). <19> Hadding W. Kommentar zum § 25 BGB // Soergel. S. 219. <20> Meyer-Cording U. A. a.O. S. 3. <21> Ibid. S. 15. <22> Ibid. S. 39 - 43. Ярким сторонником концепции плюрализма правопорядков является, в частности, итальянский правовед С. Романо (Cappelletti M., Merryman J. H., Perillo J. M. The Italian legal system. Stanford, 1967. P. 203 - 204). См. также: Туманов В. А. Указ. соч. С. 263 - 271. <23> О. Эрлих категорично заявляет: "Все частное право - это право, сложившееся в союзах" (Туманов В. А. Указ. соч. С. 255). <24> Meyer-Cording U. A. a.O. S. 4 - 5. <25> Ibid. S. 41 - 42. <26> На такую силу действия в настоящее время претендуют также нормы международного права. <27> Ibid. S. 43 - 49. <28> Ibid. S. 46 - 49, 97 - 115. <29> Поскольку таким договором происходит подчинение лица выбранному им правопорядку, то здесь У. Мейер-Кординг проводит параллель с международным частным правом, где сторонам договора предоставляется возможность выбора права (правопорядка), применимого к их правам и обязанностям (Ibid. S. 106 - 107).

Под нормой права У. Мейер-Кординг в свою очередь понимает действующие в определенном институте или группе общие правовые правила социального поведения <30>. Основной социальной функцией правовой нормы является выступление в качестве долговременного структурного элемента института. Поэтому главный ее признак - не государственное происхождение, а прежде всего обеспечивающий продолжительность действия общий и абстрактный характер формулирования. В связи с этим содержание правовой нормы не исчерпывается отдельным случаем, но касается всех одинаковых соответствующих такой формулировке фактических составов. С точки зрения круга лиц, подпадающих под действие правовой нормы, она отличается от договора тем, что применяется к неопределенному, но определяемому по общим критериям кругу адресатов <31>. -------------------------------- <30> Ibid. S. 24. <31> Ibid. S. 25 - 26.

В сфере частного права полномочие на нормотворчество У. Мейер-Кординг признает прежде всего за союзами (обществами), нормы которых воплощаются главным образом в их уставах <32>. Важным является также тот факт, что У. Мейер-Кординг, как и О. ф. Гирке, обосновывает нормативность положений устава, в том числе посредством действующей в союзе власти, которой подчиняется вступающее в союз лицо. В союзе на место кооперации в договорах рыночного обмена встает субординация членов целому <33>. Одной из форм нормотворчества и подчинения являются решения органа, принимаемые большинством голосов, с помощью которых осуществляется непрерывное дополнение и изменение союзного правопорядка <34>. -------------------------------- <32> Ibid. S. 74 - 75, 83 - 84. В отличие от О. ф. Гирке У. Мейер-Кординг не ограничивает сферу "выбираемых норм" исключительно юридическими лицами. К нормам права он относит также условия тарифных соглашений, общие условия заключения торговых сделок (AGB), правила внутреннего трудового распорядка на предприятии и т. д. (Ibid. S. 81 - 89). <33> Ibid. S. 75, 102 - 107. <34> Ibid. S. 91 - 92.

В российской дореволюционной цивилистике идеи О. ф. Гирке, а также других ученых, признающих за социальными образованиями возможность нормотворчества, были восприняты Л. С. Талем. Как пишет ученый, "для уяснения сущности и значения автономии в современном праве необходимо прежде всего отрешиться от мысли, что весь действующий в данный момент правопорядок создается прямо или косвенно государственной властью" <35>. Многочисленные социальные образования, которые, по мнению Л. С. Таля, не исчерпываются юридическими лицами, обладают особой социальной автономией, которая "не может быть квалифицирована ни как "подчиненная форма законодательства", ни как правомочие, делегированное государством определенным союзам или частным лицам, ни, наконец, как способность корпораций, которою государство наделяет их вместе с юридической личностью", но является "формой правового самоопределения, терпимого и охраняемого государством" <36>. В отличие от частной автономии, создающей только "конкретные правоотношения между лицами, участвующими в их установлении", социальная автономия "составляет одну из реальных правосозидательных сил, действующих в известной точно очерченной сфере наряду с признанными источниками официального права" <37>. Создаваемый таким образом особый частный правопорядок является следствием имеющейся у союза власти, которой подчиняются отдельные лица на основании договорного соглашения <38>. Здесь возникает неизвестное индивидуальному обязательственному праву отношение власти и подчинения <39>. Косвенно Л. С. Таль указывает на то, что это отношение и нормотворчество осуществляются в том числе посредством решений органа, принимаемых большинством голосов <40>. Что касается понятия правовой нормы, то ее признаками, отличающими норму от конкретного условия договора, являются кроме необходимо властного характера также абстрактность содержания и действие в отношении неопределенного, хотя, возможно, и ограниченного, круга лиц <41>. -------------------------------- <35> Таль Л. С. Указ. соч. С. 433. <36> Там же. С. 435, 436. <37> Там же. С. 434, 435. <38> См.: Там же. С. 412 - 413, 434 - 435, 437. <39> См.: Там же. С. 447, 479 - 480. <40> См.: Там же. С. 388, 406 - 407. <41> См.: Там же. С. 405, 412, 435.

Обоснование нормативной природы решения органа юридического лица возможно с позиции противоположной, чем та, которую заняли О. ф. Гирке и сторонники социологической школы права, а именно с позиции нормативизма. Его представители <42>, как известно, исходят не из плюрализма правопорядков, а, напротив, из единства правопорядка, отождествляемого с государством и имеющего ступенчатую структуру. Она разворачивается сверху вниз по схеме пирамиды, начиная от основной нормы Г. Кельзена, далее по порядку - к закону, постановлению, уставу союза вплоть до судебного решения, административного акта и сделки. Полномочие по регулированию от ступени к ступени передается на основе делегации. Одновременно осуществляются конкретизация и индивидуализация содержания вышестоящей нормы: нормирующий акт каждый раз является применением нормы более высокой ступени. С другой стороны, он создает нормы для более низких областей. В результате в рамках данной теории субъективное право понимается как полномочие на нормотворчество ("Normsetzungsbefugnis"), а сделка - как фактический состав по правотворчеству ("Rechtssetzungstatbestand") <43>. -------------------------------- <42> Среди них называются, в частности, Э. Р. Бирлинг, О. Бухер, Г. Кельзен, А. Манигк, А. Меркль (Meyer-Cording U. A. a.O. S. 26 - 27). См. также: Туманов В. А. Указ. соч. С. 209 и далее. <43> Meyer-Cording U. A. a.O. S. 26; Steiner R. Das Gestaltungsrecht. Diss. Zurich, 1984. S. 2.

Нормативная теория решения органа юридического лица прочно обосновалась в советский период <44>. Речь при этом шла в основном о "локальных нормативных актах" ("локальных нормах"), направленных на регулирование трудовых отношений: правилах внутреннего трудового распорядка, должностных инструкциях, положениях о премировании и т. д. -------------------------------- <44> См.: Алексеев С. С. Общая теория права. Т. 2. М., 1982. С. 78 - 79, 230 - 231; Архипов С. И. Понятие и юридическая природа локальных норм права // Правоведение. 1987. N 1. С. 29 - 34; Иванов С. А., Лившиц Р. З., Орловский Ю. П. Советское трудовое право: вопросы теории. М., 1978. С. 159 - 165; Кондратьев Р. И. Локальные нормы трудового права и материальное стимулирование. Львов, 1973. С. 9 (цит. по: Козлова Н. В. Правосубъектность юридического лица. М., 2005. С. 380); Самигуллин В. К. Локальные нормы и их виды // Правоведение. 1976. N 2. С. 38 - 43; Тарасова В. А. Предмет и понятие локальных норм права // Правоведение. 1968. N 4. С. 93 - 97.

Достаточно сложной является проблема природы власти на "локальное нормотворчество" в советской правовой системе. Как пишет С. С. Алексеев, советское право - это "огосударствленная, опубличенная юридическая система в том смысле, что в ней проводится всеобъемлющий и безусловный приоритет государственной власти и государственной собственности над личностью и персонифицированным имуществом, исключается частное право, а предоставление прав отдельным лицам ставится в зависимость от усмотрения государственных органов, должностных лиц, чиновников" <45>. Место частного права в советский период должно было занять "хозяйственное право", являвшееся "наукообразным оформлением административно-бюрократической системы" <46>. Очевидно, что в таких условиях ни о какой признаваемой в рамках социологической школы права автономии как непроизводной от государства нормотворческой власти не могло быть и речи. Идеи социологической школы были решительно отвергнуты <47>. Критике была подвергнута и нормативистская концепция Г. Кельзена <48>. Полномочие на нормотворчество признавалось исключительно за государством, а в качестве главного признака нормы права был объявлен ее государственно-властный характер <49>. Утверждалось также, что в отличие от "эксплуататорских обществ", которые характеризуются "множественностью источников права", "в социалистическом обществе нормативный юридический акт является единственным, по существу, способом возведения государственной воли в закон - актом правотворчества, юридическим источником права" <50>. В свою очередь выражение государственной воли считалось неотъемлемой чертой нормативного правового акта. "Отсюда его властность, официальность, авторитарность" <51>. -------------------------------- <45> Алексеев С. С. Теория права. М., 1995. С. 298. <46> Там же. С. 18. <47> См.: Туманов В. А. Указ. соч. С. 243 и далее. <48> См.: Там же. С. 209 и далее. <49> "Самым общим образом юридическая норма может быть определена в качестве ИСХОДЯЩЕГО ОТ ГОСУДАРСТВА и охраняемого им общеобязательного (общего) правила поведения... ГЛАВНАЯ ОСОБЕННОСТЬ ЮРИДИЧЕСКОЙ НОРМЫ - ЕЕ ГОСУДАРСТВЕННО-ВЛАСТНЫЙ ХАРАКТЕР" (выделено мной. - С. В.) (Алексеев С. С. Общая теория права. Т. 2. С. 31 - 32, 34). <50> Там же. С. 206, 208. <51> Там же. С. 202.

Тем не менее общественные организации в определенных случаях могли принимать участие в нормотворчестве. Этот факт объясняется с помощью техники "государственного санкционирования" <52>. В качестве примера приводится принятие совместных нормативных правовых актов, в частности постановлений ЦК КПСС и Совета Министров СССР <53>, либо предварительное или последующее уполномочие профсоюзов со стороны государства по самостоятельному урегулированию определенного круга вопросов. На примере компартии становится понятно, в чем, собственно, заключалась природа такой нормотворческой власти и такого "санкционирования". Рассматривать КПСС как общественный институт, независимый от государства, которому последнее "санкцией" предоставляет полномочие создавать нормы, конечно, неверно: речь в данном случае идет о включении, пусть и неформальном, политической организации в структуру государственного управления, о сращивании партийного и государственного аппарата. То же имело место и в других случаях санкционирования. Не случайно В. М. Горшенев называл его видом нормотворческой деятельности государственных органов, а деятельность общественных организаций по созданию норм права соответственно "участием профсоюзов и всех видов кооперации... в нормотворческой деятельности органов Советского государства" <54>. "Даже в случаях государственного санкционирования того или иного правила (а не только прямого правотворчества) это правило исходит от государства" <55>. Это, естественно, касается и "локального нормотворчества" советских юридических лиц, представлявших собой главным образом государственные предприятия <56>: "В КОНЕЧНОМ СЧЕТЕ ВСЕ ЛОКАЛЬНЫЕ НОРМЫ ИСХОДЯТ ОТ ГОСУДАРСТВА" <57> (выделено мной. - С. В.). Все эти "негосударственные" организации являлись не чем иным, как составной частью системы государственного управления, и только поэтому могли рассматриваться в качестве нормотворческих органов. Другое обоснование нормотворческой власти таких организаций в правовой системе, в которой действует принцип "мы ничего "частного" не признаем, для нас все в области хозяйства есть публично-правовое, а не частное", где главным признаком нормы права объявляется ее государственно-властный характер, а "локальный нормативный акт" для того, чтобы быть источником права, необходимо должен исходить от государства и выражать государственную волю, просто невозможно. Примечательно, что похожая ситуация сложилась в Германии <58> и Италии <59> в период фашизма, когда осуществлялось всеобъемлющее проникновение государственной власти в общественную жизнь. В Италии вместе с принятием Гражданского кодекса в 1942 г. на уровне закона <60> в качестве источников права были закреплены "корпоративные нормы" (norme corporative), которые принимались в том числе различными фашистскими корпорациями. С падением фашистского режима все корпоративные структуры были лишены нормотворческих полномочий. -------------------------------- <52> См.: Алексеев С. С. Общая теория права. Т. 2. С. 234 - 236; Горшенев В. М. Санкционирование как вид нормотворческой деятельности органов Советского государства // Правоведение. 1959. N 1. С. 11 - 18; Марченко М. Н. Проблемы теории государства и права. М., 2007. С. 571. <53> М. Н. Марченко как будто разводит случай принятия совместных актов и "предварительную или последующую санкцию государства" (Марченко М. Н. Указ. соч. С. 571). Вместе с тем иное основание нормотворчества советских общественных организаций, по-видимому, отсутствует. Так, С. С. Алексеев писал: "Характеризуя акты общественных организаций, нужно отметить, что ВСЕ ЭТИ АКТЫ - ВСЕГДА АКТЫ САНКЦИОНИРОВАННЫЕ" (выделено мной. - С. В.) (Алексеев С. С. Общая теория права. Т. 2. С. 234). Аналогично В. М. Горшенев рассматривает принятие совместных нормативных актов как вид санкционированного нормотворчества (см.: Горшенев В. М. Указ. соч. С. 14). <54> Горшенев В. М. Указ. соч. С. 18. <55> Алексеев С. С. Общая теория права. Т. 2. С. 32. Ученый тут же делает оговорку: "...исходит в том смысле, что оно признано государством и, следовательно, выражает государственную волю, представляет государство, опирается на его мощь". Но при такой трактовке государственной природы "негосударственного" правотворчества и обычный договор, заключаемый между гражданами, будет "исходить от государства", поскольку получает государственное признание. <56> В указанном выше учебнике по трудовому праву, кроме государственных предприятий, иные возможные субъекты "локального нормотворчества" даже не упоминаются, зато подчеркивается требование единства регулирования условий труда, обусловленного единством государственной собственности на орудия и средства производства (см.: Иванов С. А., Лившиц Р. З., Орловский Ю. П. Указ. соч. С. 159 - 165). <57> Самигуллин В. К. Указ. соч. С. 39. <58> Meyer-Cording U. A. a.O. S. 93. <59> Cappelletti M., Merryman J. H., Perillo J. M. Op. cit. P. 199, 202 - 203, 221. <60> Disposizioni sulla Legge in Generale, положения, предшествующие Гражданскому кодексу, однако формально не являющиеся его составной частью.

В современной российской юридической доктрине нормативная теория решения органа юридического лица, безусловно, является господствующей. Она широко представлена в работах по теории права <61>, трудовому праву <62>, а также сторонниками так называемого предпринимательского (хозяйственного) права <63>. -------------------------------- <61> Афанасьев В. С. Правоустановление (правообразование и правотворчество) // Общая теория права и государства: Учебник / Под ред. В. В. Лазарева. М., 2007. С. 200 - 201; Венгеров А. Б. Теория государства и права. М., 2008. С. 399; Лазарев В. В. Источники права // Общая теория права и государства: Учебник / Под ред. В. В. Лазарева. М., 2007. С. 174 - 177; Марченко М. Н. Источники права. М., 2005. С. 262 - 264; Мицкевич А. В. Формы выражения, или источники, права // Общая теория государства и права. Академический курс / Отв. ред. М. Н. Марченко. 3-е изд. Т. 2. М., 2007. С. 283. <62> Комментарий к Трудовому кодексу Российской Федерации / Отв. ред. А. М. Куренной, С. П. Маврин, Е. Б. Хохлов (автор комментария - С. П. Маврин). М., 2005. С. 59 - 63; Дмитриева И. К. Источники трудового права // Трудовое право России: Учебник / Под ред. А. М. Куренного. М., 2004. С. 49 - 51, 55 - 60; Хныкин Г. В. Нормативные акты организации: субъекты и пределы действия // Законодательство. 2005. N 1. С. 43 - 48; Он же. Особенности локального нормотворчества // Законодательство. 2005. N 4. С. 42 - 49; Он же. Понятие, признаки и классификация локальных нормативных актов, содержащих нормы трудового права // Законодательство. 2004. N 11. С. 42 - 47. <63> Гаджиев Г. А. Источники предпринимательского права // Предпринимательское право Российской Федерации: Учебник / Отв. ред. Е. П. Губин, П. Г. Лахно. М., 2005. С. 68, 85; Губин Е. П., Лахно П. Г. Предпринимательство и предпринимательское право // Предпринимательское право Российской Федерации: Учебник / Отв. ред. Е. П. Губин, П. Г. Лахно. М., 2005. С. 44; Лахно П. Г. Нормативные акты акционерного общества // Хозяйство и право. 1997. N 10. С. 168 - 170; Шиткина И. С. Источники корпоративного права // Корпоративное право: Учебник / Отв. ред. И. С. Шиткина. М., 2007. С. 39, 45 - 52; Она же. Правовое регулирование деятельности акционерных обществ внутренними (локальными) документами: Дис. ... канд. юрид. наук. М., 1997.

Несмотря на то что нормативная теория решения органа юридического лица имеет давнюю историю и прочное научное основание в работах видных отечественных и зарубежных специалистов, ей присущ ряд недостатков, как свойственных теории в целом, так и обнаруживаемых главным образом в современной российской доктрине. Я начну с последней группы. Прежде всего необходимо отметить, что причина широкого распространения нормативной теории сегодня состоит в осознанном или неосознанном заимствовании институтов советского права. В самом заимствовании, разумеется, ничего плохого нет, если институт органично включается в новую экономическую и правовую систему и получает обоснование исходя из ее принципов построения. Проблема "локального нормотворчества" негосударственных организаций заключается как раз в том, что в советский период оно, как было показано, основывалось исключительно на принципах огосударствленной экономической и правовой системы и могло существовать только при условии включения таких организаций в структуру государственного управления. В современной правовой системе с принципами деления права на публичное и частное, недопустимости произвольного вмешательства кого-либо, прежде всего государства, в частные дела и неприкосновенности частной собственности это уже невозможно. Если юридическое лицо, субъект частного права, обладает полномочием на нормотворчество в форме решения органа, то наличие такой власти должно объясняться уже как-то иначе. Но как? Видимо, с позиции иных правовых школ, прежде всего социологической школы права, признающей за частными лицами право создавать нормы за счет расширения содержания классического понятия автономии до независимой от государства социальной власти. Вместе с тем в современной российской науке продолжает господствовать позитивистский подход к праву: признается, что полномочие на нормотворчество принадлежит государству, а норма права соответственно необходимо носит государственный характер и выражает государственную волю <64>. Обычное отсутствие указания авторов на общетеоретические основы своих специальных работ, посвященных проблемам отдельных отраслей права, можно рассматривать как молчаливое принятие ими позитивистской концепции, т. е. признание за правом государственного характера. Исключения из этого правила иногда встречаются, однако являются отрывочными <65> и подчас внутренне противоречивыми <66>. -------------------------------- <64> См.: Лейст О. Э. Сущность права. Проблемы теории и философии права (серия "Русское юридическое наследие"). М., 2008. С. 69, 146; Марченко М. Н. Теория государства и права. М., 2007. С. 87 - 90, 569 - 573; Мицкевич А. В. Нормы права // Общая теория государства и права. Академический курс / Отв. ред. М. Н. Марченко. 3-е изд. Т. 2. С. 555 - 557. По сути также: Венгеров А. Б. Указ. соч. С. 417 и далее ("норма права - это общеобязательное правило (веление), установленное или признанное государством", "норма права - это общеобязательное веление, выраженное в виде государственно-властного предписания" и др.). Даже в указанном выше учебнике под редакцией В. В. Лазарева, в котором, по утверждению авторов, отстаивается "интегративный подход к пониманию права", в качестве обязательных признаков нормы указываются признание ее государством и действие независимо от воли и желания участников общественных отношений (Лазарев В. В. Нормы права // Общая теория права и государства: Учебник / Под ред. В. В. Лазарева. М., 2007. С. 185 - 186). Последний признак автоматически исключает решение органа юридического лица из числа источников права, поскольку оно приобретает действие в отношении любого лица только при условии согласия последнего (что особенно подчеркивает У. Мейер-Кординг). Действием, независимым от воли адресатов, обладает только государственная норма. <65> Так, например, С. П. Маврин, описывая "локальные нормативные акты" в трудовом праве, делает замечание, что "источником нормотворческих полномочий частнохозяйствующего работодателя выступает не государственная или муниципальная власть, а его экономическая власть, проистекающая из факта правомерного обладания всеми факторами производства, включая труд" (Комментарий к Трудовому кодексу Российской Федерации. С. 61). <66> Так, Г. В. Хныкин, с одной стороны, для ознакомления с анализом нормативной власти работодателя отсылает к Л. С. Талю (см.: Хныкин Г. В. Нормативные акты организации: субъекты и пределы действия. С. 46), для которого, как указывалось выше, такая власть обладает самостоятельностью по отношению к государству, а с другой стороны, говорит о непосредственном и опосредованном выражении государственной воли в "локальных нормативных актах" и о санкционировании их государством (см.: Хныкин Г. В. Понятие, признаки и классификация локальных нормативных актов, содержащих нормы трудового права. С. 43, 46).

Как же, оставаясь в рамках позитивизма, можно обосновать нормотворчество частных лиц? <67> Ответ один: никак. Так, М. Н. Марченко, критикуя точку зрения на индивидуальный договор как на источник права, пишет: "Исходя, например, из традиционного, сложившегося еще на рубеже XIX - XX веков в отечественной и зарубежной юридической науке, позитивистского представления о праве как о системе общеобязательных норм, установленных или санкционированных государством и обеспеченных государственным принуждением, весьма трудно "вписать" договорные нормы в разряд правовых норм... с позиции традиционного позитивного права нормы индивидуальных договоров, как и сами договоры, представляют собой не что иное, как акты применения правовых норм" <68>. Ибо "признание индивидуального договора правовым автоматически означало бы признание за его участниками - гражданами (физическими лицами) и юридическими лицами статуса законодателя - правотворца", что для позитивизма и конкретно для М. Н. Марченко недопустимо <69>. Данные, как представляется, правильные утверждение ученого неизбежно влекут за собой вопрос: почему же это допустимо в случае принятия теми же самыми юридическими лицами решений, регулирующих их "внутреннюю" деятельность? Почему здесь им позволительно занять место законодателя и стать "правотворцами"? Ответом ученого, как, впрочем, и других авторов, можно считать только указание на "государственное санкционирование", поскольку основной особенностью "локального нормативного акта" является "приобретение юридического характера не иначе как с санкции государства в лице его соответствующего органа, принимающего "уполномочивающий" акт" <70>. Не говоря о том, что такое указание является внутренним противоречием во взглядах, новое содержание в категорию "государственное санкционирование", используемую в советском праве, видимо, не привносится. А значит, его по-прежнему следует рассматривать как вид государственного нормотворчества, осуществляемого путем фактического включения общественных организаций в систему государственного управления <71>. Очевидно, что в современной правовой системе такой подход невозможен. -------------------------------- <67> Некоторые авторы вообще не видят здесь какой бы то ни было проблемы и обходят ее стороной. "Как уже указывалось выше, учение о локальных нормативных актах было довольно основательно разработано еще в советской литературе ("выше" - т. е. в сноске на той же странице на "советскую цивилистику" без указания каких бы то ни было работ. - С. В.). Это обстоятельство освобождает нас от детального анализа признаков локальных нормативных актов с целью выяснения вопроса о том, охватываются ли ими решения о формировании воли юридического лица, и позволяет ограничиться лишь простой констатацией факта: да, несомненно, охватываются" (Тарасенко Ю. А. Юридическое лицо: Проблема производной личности // Гражданское право. Актуальные проблемы теории и практики / Под ред. В. А. Белова. М., 2007. С. 291 - 292). Автор не только не задается вопросом, как возможно и возможно ли вообще такое "локальное нормотворчество". Он рассматривает утверждение "решение органа юридического лица - локальный нормативный акт" как аксиому, для использования которой достаточно ссылки на советскую литературу (одновременно мельком автор указывает на внутреннее противоречие понятия "локальный нормативный акт", поскольку "нормативность предполагает (по крайней мере, в доктрине советского и российского права) всеобщность". Жаль, что и на этот раз "доктрина советского права", по сути, опровергающая "советскую литературу", в которой "учение о локальных нормативных актах было довольно основательно разработано", остается безымянной). <68> Марченко М. Н. Правовой договор как источник права // Общая теория государства и права. Академический курс / Отв. ред. М. Н. Марченко. 3-е изд. Т. 2. М., 2007. С. 372 - 373. <69> Там же. С. 376. <70> Марченко М. Н. Источники права. С. 263. <71> Разумеется, этим никоим образом не затрагивается проблема государственного санкционирования обычая. Здесь, как представляется, используются различные юридические техники: в одном случае - наделение общественной организации полномочием на нормотворчество, реализуемым в том числе путем принятия актов с заранее не определенным содержанием, в другом - признание источником права конкретного правила поведения. Примечательно, что С. С. Алексеев именно санкционирование обычая отнес к "санкционирующему правотворческому решению государственного органа", которое, по его мнению, необходимо отличать от прямого правотворчества, т. е. от принятия нормативных актов (Алексеев С. С. Общая теория права. Т. 2. С. 204).

Кроме того, надо отметить, что сегодня остается нерешенной проблема формы государственного санкционирования. Для сторонников "локального нормативного акта" проще всего дело обстоит с трудовым правом. Здесь в качестве государственной санкции на "локальное нормотворчество" можно рассматривать положения Трудового кодекса Российской Федерации <72>, прямо называющие среди источников трудового права "локальные нормативные акты" <73>. Гораздо сложнее усмотреть государственную санкцию на "локальное нормотворчество" субъектов гражданского права: никакого упоминания "локальных", "корпоративных" и каких бы то ни было иных актов частных лиц в качестве источников права Гражданский кодекс Российской Федерации не содержит. На этот момент, критикуя нормативную теорию, справедливо указала Н. В. Козлова <74>. Тем не менее некоторым авторам все-таки удается найти государственное санкционирование и в гражданском праве. Например, И. С. Шиткина считает государственной санкцией то, что законодатель предусматривает "возможность нормотворчества корпораций (иногда прямо обязывая их принимать внутренние документы)" <75>. К сожалению, ни одной нормы, где бы такая возможность была прямо предусмотрена, автор не приводит. Если же имеется в виду лишь простое упоминание некоторыми законодательными актами "внутренних документов", то отсюда вряд ли можно делать далеко идущий вывод о юридической ("локально-правовой") природе таких "документов" и о ("санкционированном") характере полномочия по их принятию. Ю. А. Тарасенко, парируя, как ему кажется, замечание Н. В. Козловой об отсутствии в ГК РФ упоминания о "локальных нормативных актах", указывает на п. 1 ст. 8 ГК РФ, который устанавливает, что гражданские права и обязанности возникают из действий юридических лиц, которые хотя и не предусмотрены законом или правовыми актами, но в силу общих начал и смысла гражданского законодательства порождают гражданские права и обязанности <76>. Здесь автор, очевидно, ошибочно ставит знак равенства между юридическими фактами, которым, собственно, и посвящена ст. 8 ГК РФ, и источниками гражданского права <77>. Все эти конструкции представляются искусственными и ошибочными. Вслед за Н. В. Козловой и Е. А. Сухановым <78> нужно признать, что российское гражданское право (даже формально) не знает "санкционированного локального нормотворчества". -------------------------------- <72> См., напр.: ст. 8 Кодекса. <73> Марченко М. Н. Источники права. С. 262 - 264. <74> См.: Козлова Н. В. Указ. соч. С. 381. <75> См.: Шиткина И. С. Источники корпоративного права. С. 48. <76> См.: Тарасенко Ю. А. Указ. соч. С. 293. <77> Одновременно автор утверждает, что "в данном случае необходимо учитывать ст. 6 ГК РФ о применении гражданского законодательства по аналогии" (там же). В чем заключается такой "учет", какие нормы ГК РФ нужно применять по аналогии и, наконец, какая связь между аналогией закона и ст. 8 ГК РФ, неясно. Аналогичная ошибка у И. С. Шиткиной, которая со ссылкой на ст. 8 ГК РФ называет среди источников корпоративного права акты государственных органов и органов местного самоуправления, решение суда и договор (надо отдать должное автору, что ссылку на статью ГК РФ, в которой бы в качестве источника корпоративного права указывался "локальный нормативный акт", она не дала) (см.: Шиткина И. С. Источники корпоративного права. С. 38 - 39). Почему за рамками рассмотрения при этом остались другие названные в статье юридические факты (односторонние сделки, деликты, юридические поступки и т. д.), совершенно не понятно. <78> "Главное же и очевидное их отличие от нормативных актов состоит в том, что такие "локальные акты", как и гражданско-правовые договоры, не являются актами публичной (законодательной) власти и не санкционированы в этом качестве органами государства, имеющими компетенцию по изданию нормативных актов, а приняты самими участниками гражданских правоотношений" (Суханов Е. А. Источники гражданского права // Гражданское право: Учебник. Т. 1 / Под ред. Е. А. Суханова. М., 2004. С. 83).

Иное объяснение природы нормативной власти субъектов частного права следует из работ по "предпринимательскому праву". Оно сводится, по сути, к попытке реанимации конструкций советского "хозяйственного права", призванного обслуживать централизованно регулируемую экономическую систему. Специфику "предпринимательского права" его сторонники усматривают <79>, в частности, в наличии среди его источников "локальных нормативных актов", которые в свою очередь прямо объявляются "правовой формой государственного регулирования экономики"! <80> Основание данного утверждения нужно, очевидно, искать в самой конструкции "предпринимательского права", представляющего собой "комплексную интегрированную отрасль права, совокупность правовых норм, связанных предметным единством, регулирующих на основе использования диалектического взаимодействия частноправовых и публично-правовых начал отношения в сфере организации, осуществления предпринимательской деятельности и руководства ею" <81>. Корпоративное право при этом рассматривается как часть "предпринимательского права" <82>, а корпоративные отношения, которые "нельзя отнести к гражданским правоотношениям" <83>, "на наш взгляд... являются предметом предпринимательского права, поскольку для них характерно сочетание частноправового и публично-правового методов регулирования" <84>. Такое "диалектическое взаимодействие" частного и публичного ведет к возникновению "частно-публичных правовых средств" <85>, а если проще - к прямому поглощению частноправовых начал публичными <86>. Не говоря о том, что научная ценность таких построений является спорной (положение о "диалектическом взаимодействии" частноправовых и публично-правовых методов регулирования, выражающееся в появлении "частно-публичных" гибридов, как представляется, мало что вносит в разрешение существующей проблемы взаимодействия частного и публичного права), а их научная обоснованность - недостаточной <87>, они ведут к ситуации, которая если и могла существовать, то только в советском праве. Рассматривать решения, принимаемые органами юридического лица, как "правовую форму государственного регулирования экономики", а частных субъектов соответственно в качестве государственных органов <88>, конечно, неверно <89>. -------------------------------- <79> См.: Шиткина И. С. Источники корпоративного права. С. 39. <80> Губин Е. П. Государственное регулирование и контроль в сфере предпринимательской деятельности // Предпринимательское право Российской Федерации: Учебник / Отв. ред. Е. П. Губин, П. Г. Лахно. М., 2005. С. 400. <81> Губин Е. П., Лахно П. Г. Указ. соч. С. 20. <82> См.: Шиткина И. С. Место корпоративного права в системе права // Корпоративное право: Учебник / Отв. ред. И. С. Шиткина. М., 2007. С. 55 - 61. <83> Губин Е. П., Лахно П. Г. Указ. соч. С. 50. <84> Там же. С. 51. <85> Там же. С. 60. <86> Суханов Е. А. Гражданское право как частное право // Гражданское право: Учебник. Т. 1 / Под ред. Е. А. Суханова. М., 2004. С. 24. <87> См.: Иоффе О. С., Красавчиков О. А. О критике науки и научности критики // Иоффе О. С. Избранные труды по гражданскому праву (серия "Классика российской цивилистики"). М., 2003. Если говорить непосредственно об отнесении корпоративных отношений к предмету "предпринимательского права", то вся аргументация, по сути, сводится к вышеуказанному "на наш взгляд". Так, приводится довод о том, что корпоративные права, являясь неимущественными, могут отчуждаться, что де не позволяет отнести их к предмету гражданского права (личным неимущественным отношениям) (Губин Е. П., Лахно П. Г. Указ. соч. С. 50). Не говоря о том, что у "предпринимателей" где-то затерялись имущественные корпоративные права (на каком основании они относятся к предмету "предпринимательского права"?), что само деление корпоративных прав на имущественные и неимущественные не является "общепризнанным", как это утверждают Е. П. Губин и П. Г. Лахно (см., напр.: Козлова Н. В. Указ. соч. С. 119 - 120, 158; Степанов П. В. Корпоративные отношения в коммерческих организациях как составная часть предмета гражданского права: Дис. ... канд. юрид. наук. М., 1999. С. 9, 27 и далее; Суханов Е. А. Гражданское право как отрасль права // Гражданское право: Учебник. Т. 1 / Под ред. Е. А. Суханова. М., 2004. С. 41), и что, наконец, существуют цивилистические работы (см., напр.: Ломакин Д. В. Корпоративные отношения и предмет гражданско-правового регулирования // Законодательство. 2004. N 5, 6; Красавчиков О. А. Структура предмета гражданско-правового регулирования социалистических общественных отношений // Категории науки гражданского права (серия "Классика российской цивилистики"). Т. 1. М., 2005. С. 41 - 44), где утверждается, что в структуру предмета гражданского права входят неимущественные отношения, отличные от оформляемых неотчуждаемыми правами личных неимущественных отношений, каким образом из одного только факта отчуждаемости права можно сделать вывод о том, что оно оформляет отношение, регулируемое с помощью публично-правового метода, метода власти и подчинения (причем власть эта исходит от государства), совершенно неясно. Сентенция аналогичного порядка: ярким примером "диалектического взаимодействия" публичного и частного, как оказывается, является решение общего собрания участников общества с ограниченной ответственностью об одобрении крупной сделки, которое "никак нельзя отнести к частноправовым средствам регулирования отношений в сфере предпринимательской деятельности, поскольку предполагает совершение управленческого действия" (Там же. С. 59). Да, предполагает совершение действия. Да, можно сказать, "управленческого". Но при чем здесь публично-правовой метод?! В другой работе, со ссылкой на цивилистов, приводятся уже более качественные доказательства наличия отношений власти и подчинения в корпорациях (Шиткина И. С. Место корпоративного права в системе права. С. 59 - 61). Хотя и они являются спорными, из них опять-таки никоим образом не следует, что при регулировании корпоративных отношений используется публично-правовой метод. <88> "Государственное регулирование экономики - деятельность ГОСУДАРСТВА В ЛИЦЕ ЕГО ОРГАНОВ, направленная на реализацию государственной экономической политики" (выделено мной. - С. В.) (Губин Е. П. Указ. соч. С. 395). <89> К счастью, некоторые авторы из "школы предпринимательского права" все же это признают (хотя и в не совсем точных формулировках): "В условиях, когда государство являлось собственником предприятия, оно дозволяло урегулировать отношения, связанные с реализацией принадлежащих ему прав собственника, предприятию, делегируя ему часть своих прав. Совершенно иная трактовка сущности локального правового регулирования вытекает из роли и места государства в рыночной экономике. Только собственник вправе устанавливать порядок реализации своих имущественных прав, а государство определяет пределы усмотрения и общие правила формирования воли собственника - субъекта предпринимательской деятельности" (Шиткина И. С. Правовое регулирование деятельности акционерных обществ внутренними (локальными) документами. С. 34).

Из вышесказанного можно сделать вывод, что, оставаясь в русле господствующего сегодня в российской доктрине позитивизма, обосновать нормотворческую власть субъектов частного права нельзя. Частное нормотворчество может быть объяснено, но с позиции иных правовых традиций, прежде всего социологической школы права, к положениям которой российские авторы, в особенности работ по проблемам отдельных отраслей права, специально не обращаются <90>. -------------------------------- <90> Относительно проблемы юридической природы договора М. Н. Марченко пишет: "Что же касается попыток представления индивидуальных, в частности гражданско-правовых, договоров в виде источников права, а содержащихся в них норм - в образе правовых норм, которые, как очевидно, не могут быть успешно осуществлены в пределах существующих юридических категорий и понятий и в рамках традиционного позитивистского представления о праве, то для их успешного осуществления требуется, по-видимому, иная методологическая основа и принципиально иное понимание того, что есть "право", а вместе с ним - "правовое" применительно к актам, нормам и пр., а что не является таковым" (Марченко М. Н. Правовой договор как источник права. С. 373).

Оставляя для разрешения теории права вопрос о том, какой из подходов к праву, позитивистский или социологический, является более обоснованным, и придерживаясь первого подхода <91>, надо теперь обратить внимание на недостатки, свойственные нормативной теории в целом. Речь идет о признаках нормы права, которые обычно приводятся (в том числе при анализе частного или "локального" нормотворчества) для отделения ее от индивидуального правила поведения, в частности сделочного положения. Эта проблема, очевидно, не является такой острой для нормативизма, поскольку в рамках данного учения, как было указано выше, индивидуальное правило поведения, будь то административный акт или условие договора, рассматривается в качестве нормы, хотя и индивидуальной. Поэтому здесь утверждение "сделка есть нормативный акт" будет не противоречием, а раскрытием сущности явления. Нормативистская модель права отвергается мной по причине других, общих недостатков <92>. -------------------------------- <91> Как пишет Г. Видеманн, закреплением на уровне конституции свободы объединений нормативная теория О. ф. Гирке достигла своей цели. Задача настоящего времени скорее противоположная - противостоять чрезмерному расширению влияния промежуточных властей (Wiedemann H. A. a.O. S. 161). <92> Об этом см., в частности: Третьяков С. В. Некоторые аспекты формирования основных теоретических моделей структуры субъективного частного права // Вестник гражданского права. 2007. N 3. Т. 7. С. 252 - 256; Туманов В. А. Указ. соч. С. 209 и далее.

Итак, признаками правовой нормы, отличающими ее, по общему мнению, от индивидуального правила поведения, являются абстрактный характер формулирования содержания нормы и неопределенность круга адресатов, к которым обращено ее действие <93>. Такие признаки, как возможность неоднократного и длительного применения к одинаковым фактическим составам или направленность на регулирование вида общественных отношений, по сути, обусловливаются двумя указанными признаками. Называемые также иные признаки - в частности, предоставительно-обязывающий характер, строгая формальная определенность предписаний, содержащихся в норме права, охрана нормы государством, применение государственного принуждения в случае нарушения нормы - хотя и раскрывают сущность правовой нормы, но вряд ли позволяют отделить ее от индивидуального правила. -------------------------------- <93> См.: Алексеев С. С. Общая теория права. Т. 1. М., 1981. С. 49 - 50, Т. 2. С. 31 - 34, 46, 48; Архипов С. И. Указ. соч. С. 29; Лазарев В. В. Нормы права. С. 185 - 186; Марченко М. Н. Теория государства и права. С. 569 - 570; Мицкевич А. В. Нормы права. С. 555 - 558; Таль Л. С. Указ. соч. С. 405, 435; Тарасова В. А. Указ. соч. С. 93; Хныкин Г. В. Понятие, признаки и классификация локальных нормативных актов, содержащих нормы трудового права. С. 43 - 44; Meyer-Cording U. A. a.O. S. 24 - 26; Wiedemann H. A. a.O. S. 161 - 163.

Могут ли указанные критерии, абстрактность содержания и адресация к неопределенному кругу лиц, с достаточной степенью надежности провести границу между "локальной нормой" и индивидуальным правилом, "локальным актом" и, скажем, договором? Начнем с адресации нормы неопределенному кругу лиц. Имеется ли такая адресация у "локальной нормы"? Вопрос крайне спорный. Дело в том, что "локальная норма", "норма", принимаемая органом юридического лица, в отличие от государственной нормы, о чем пишет, в частности, У. Мейер-Кординг, может оказывать юридическое действие только на тех лиц, которые согласились подчиниться такому действию. Данное подчинение возможно лишь в форме свободно заключаемого договора. Иными словами, "локальная норма" распространяет свое действие только на лиц, состоящих с юридическим лицом в относительных (неважно, корпоративных или трудовых) правоотношениях, которые, в свою очередь, характеризуются определенностью субъектного состава. Можно ли далее совокупность таких определенных субъектов, к которым адресуется "локальная норма", рассматривать как "неопределенный субъектный состав"? Утвердительный ответ по меньшей мере не является очевидным <94>. Возможно, поэтому Р. И. Кондратьев писал о том, что локальная норма обращена к достаточно широкому, хотя и определенному, кругу субъектов <95>. Но что означает это "достаточно", которое могло бы помочь ответить на вопрос, где перед нами "локальная норма", а где индивидуальное правило, понять сложно. Более того, нужно отметить, что некоторые акты в сфере корпоративного права, которые уже традиционно относятся к "локальным нормативным актам", прямо обращены к конкретным субъектам. Например, устав (или решения органа об изменении устава) предусматривает определенную систему правоотношений прежде всего в целях обеспечения деятельности данного конкретного юридического лица (речь главным образом идет о тех правоотношениях, посредством которых органы, являющиеся физическими лицами <96>, осуществляют волеспособность и дееспособность искусственного субъекта права). О какой неопределенности субъектного состава можно говорить здесь? -------------------------------- <94> Г. В. Цепов однозначно отрицает наличие данного признака за уставом и внутренними документами акционерного общества: "Круг лиц, в отношении которых действуют указанные акты, всегда конкретен" (Цепов Г. В. Акционерные общества: теория и практика. М., 2006. С. 31). <95> См.: Кондратьев Р. И. Указ. соч. С. 9 (цит. по: Козлова Н. В. Указ. соч. С. 380). <96> См.: Козлова Н. В. Указ. соч. С. 351 - 352.

Не менее спорным является признание признаком "локальной нормы" абстрактной формулировки ее содержания. Так, в гражданском обороте весьма распространены организационные, прежде всего генеральные и многосторонние, договоры <97>, имеющие абстрактное содержание в целях обеспечения длительности их действия и неоднократного применения к повторяющимся конкретным отношениям (например, договоры на организацию перевозок, поставок товаров, товарищеские договоры и т. д.). Несмотря на то что из-за указанного свойства они напоминают нормативные акты <98>, таковыми их тем не менее не признают. Почему же тогда абстрактность содержания некоторых решений органа юридического лица должна свидетельствовать об их нормативности? Показателен также пример с уставом: он обычно рассматривается как "локальный нормативный акт", имеющий соответственно абстрактное содержание. Но вот утверждение о нормативности учредительного договора, содержание которого часто ничем не отличается от содержания устава и который выполняет те же самые функции <99>, почему-то не встречается. Наконец, очевидно, что любой договор, допускающий перемену лиц в порождаемом им обязательстве, потенциально может иметь действие для тех лиц, которые не участвовали в его заключении. В этом смысле он немногим отличается от устава или решения органа юридического лица (например, положения о наблюдательном совете), абстрактность содержания которых обеспечивает действие данных актов в отношении лиц, вступающих в относительное правоотношение с юридическим лицом вместо других субъектов (например, при отчуждении акций или доли в уставном капитале, переизбрании или новом назначении на должность органа юридического лица). Если этот факт позволяет говорить о нормативности "локального акта", то тогда, как справедливо пишет В. Хаддинг, любое сделочное положение, которое в дальнейшем может приобрести действие для лиц иных, чем первоначальные участники, должно быть приравнено к государственным нормам как абстрактно общим положениям <100>. К этому в результате приходит У. Мейер-Кординг, который отказывает договору простого товарищества (GbR) в качестве нормативного акта потому, что такое товарищество не рассчитано на длительное существование и по общему правилу прекращается в случае выбытия или смерти одного из товарищей (§ 723, 727 BGB <101>). В противоположность этому положения устава неправоспособного общества, к которому согласно § 54 BGB применяются нормы о простом товариществе, по мнению ученого, можно сравнивать с правовыми нормами уже потому, что его существование не зависит от отдельного члена <102>. -------------------------------- <97> См.: Суханов Е. А. Гражданско-правовой договор // Гражданское право: Учебник. Т. 3 / Под ред. Е. А. Суханова. М., 2006. С. 182 - 184. <98> См.: Белов В. А. Гражданское право. М., 2003. С. 322. <99> Не случайно термины "учредительный договор" и "устав" в § 2 Закона ФРГ об акционерных обществах (Федеративная Республика Германия. Законы. Торговое уложение Германии. Закон об акционерных обществах. Закон об обществах с ограниченной ответственностью. Закон о производственных и хозяйственных кооперативах. М., 2005) используются как синонимы (см. также: Hadding W. Kommentar zum § 25 BGB // Soergel. S. 219). <100> Hadding W. Kommentar zum § 25 BGB // Soergel. S. 220. <101> См.: Гражданское уложение Германии. М., 2004. <102> Meyer-Cording U. A. a.O. S. 29.

Из вышесказанного можно сделать вывод, что критерии адресации неопределенному кругу лиц и абстрактности содержания не позволяют однозначно характеризовать решение органа юридического лица как нормативный акт. Что касается первого признака, то здесь вообще возникают серьезные сомнения в его наличии. Наконец, нужно отметить, что некоторые из тех авторов, которые допускают по причине указанных двух признаков характеристику положений устава и (косвенно) решений органа юридического лица как норм права, не отрицают при этом их сделочного характера и говорят о необходимости применения к этим актам положений закона о сделках <103>. Возможно, что действительно можно ставить вопрос, как это делает У. Мейер-Кординг, о признании некоторых промежуточных между нормой права и сделочным положением образованиях. Однако даже в этом (крайне спорном с точки зрения господствующей доктрины <104>) случае, как пишет Г. Видеманн, это не должно влечь за собой отказ от характеристики устава или решения органа юридического лица в качестве сделок. Стоит также заметить, что любая такая попытка пересмотра классических категорий (источник права, норма права, юридический факт, условие сделки и т. д.), с одной стороны, должна быть последовательной и учитывать влияние такого пересмотра на другие смежные научные категории, а с другой стороны, не должна приводить к простому их смешению. -------------------------------- <103> Wiedemann H. A. a.O. S. 162 - 163. <104> Надо отметить, что и в германской литературе учение о "двойном качестве" устава критикуется некоторыми авторами (Hadding W. Kommentar zum § 25 BGB // Soergel. S. 220).

При перечислении выше признаков правовой нормы был опущен один признак, приводимый в литературе, в том числе при характеристике "локальной нормы": строгая соподчиненность и иерархичность правовых норм <105>. Здесь, как представляется, возникает определенная проблема, связанная с квалификацией устава. Я сделаю самые общие замечания, поскольку юридическая природа устава не является предметом настоящего исследования. Устав, или учредительный договор, действительно обладает качеством, не свойственным обычным сделкам. Лица, принявшие устав, не могут впоследствии без внесения в него изменений принять решения, противоречащие уставу, даже при наличии согласия между собой. Например, положение о наблюдательном совете не может быть принято в противоречие уставу (который, скажем, вообще не предусмотрел в системе органов юридического лица наблюдательный совет), несмотря на то что оба акта исходят от одних и тех же лиц (участников). В договорном праве действует обратное правило. Так, если заключается генеральный (рамочный) договор, скажем, на поставку товаров, то сторонам этого договора ничто не мешает в соглашениях, заключаемых во исполнение генерального договора, предусмотреть условия, отличающиеся от первоначально согласованных. Генеральный договор имеет субсидиарное применение <106>. Противоположная картина с уставом юридического лица. Здесь возникает эффект иерархии частноправовых актов, свойственный, как утверждается, нормам права. Однако, по моему мнению, такое качество устава должно объясняться не его нормативностью, а той особой функцией, которую устав, согласно закону, должен выполнять: определять правовое положение субъекта права. Именно данная функция, вновь заметим, не свойственная нормам права (которые не могут быть адресованы единичному субъекту и не могут определять только конкретно его правовое положение), препятствует участникам произвольно принимать решения, не соответствующие уставу. Устав, таким образом, выступает в качестве особой разновидности организационных договоров, действующей, по утверждению В. Хаддинга, как фактический состав возникновения и дальнейшая правовая основа гражданско-правовых общностей <107>. -------------------------------- <105> См.: Марченко М. Н. Теория государства и права. С. 570; Хныкин Г. В. Понятие, признаки и классификация локальных нормативных актов, содержащих нормы трудового права. С. 43. Хотя М. Н. Марченко в отношении "локальных нормативных актов" скорее отрицает данный признак, поскольку, по его мнению, этим актам свойственно "выступление в качестве прямого, непосредственного действия, не предполагающего, как правило, издания на их основе и в их развитие каких-либо иных локальных правовых актов" (Марченко М. Н. Источники права. С. 263). <106> См.: Белов В. А. Указ. соч. С. 322. <107> Hadding W. Kommentar zum § 25 BGB // Soergel. S. 221. Характеристика устава как организационного договора является распространенной в германской литературе (см., напр.: Schmidt K. A. a.O. S. 76 - 77; Wiedemann H. A. a.O. S. 159).

Что касается "иерархичности" других "локальных актов", то она вполне объяснима исходя из принципа pacta sunt servanda. Так, Г. В. Хныкин в качестве примера "иерархичности" приводит соотношение коллективного договора и других "локальных нормативных актов" <108>, подразумевая, видимо, акты, принимаемые в одностороннем порядке работодателем. Очевидно, что обязанность работодателя действовать в соответствии с коллективным договором в данном случае будет носить обычный договорный, а не нормативный характер. -------------------------------- <108> См.: Хныкин Г. В. Понятие, признаки и классификация локальных нормативных актов, содержащих нормы трудового права. С. 43.

Это в общем касается и той якобы не имеющей аналогов в гражданском или "индивидуальном" праве власти ("союзной", "корпоративной", "нормативной" и т. п.), которой, по утверждению О. ф. Гирке, У. Мейера-Кординга, Л. С. Таля и других авторов, обладает союз и которая должна свидетельствовать о нормативности решений органа юридического лица. В настоящей работе отсутствует возможность подробного анализа такой власти. Стоит только отметить, что подчинение одного субъекта другому, безусловно, не является исключительной спецификой корпоративного права. Отношения "власти и подчинения", к которым апеллируют сторонники нормативной теории, встречаются везде, где речь идет о секундарных правах. Классический пример - выбор кредитором или должником исполнения в альтернативном обязательстве, которому неизбежно подчиняется противоположная сторона правоотношения независимо от своего желания. Поэтому нет никакой надобности прибегать к каким-то мистическим свойствам "социального", "союзного", "корпоративного", "предпринимательского" и т. п. права и ссылаться исключительно на нормативный характер устава или решения органа для того, чтобы объяснить подчинение члена воле юридического лица. По меньшей мере наличие такого подчинения не препятствует квалификации решения в качестве сделки <109>. -------------------------------- <109> Об этом см., в частности: Botticher E. Gestaltungsrecht und Unterwerfung im Privatrecht. Berlin, 1964; Wiedemann H. A. a.O. S. 162. К. Шмидт, высоко оценивающий значение фигуры О. ф. Гирке в развитии права обществ, утверждает, однако, что учение германиста об особой, отличной от сделочной, социальной природе акта учреждения союза является просто мифом (Schmidt K. A. a.O. S. 76).

В литературе можно встретить и иные признаки "локальных актов", которые, однако, вряд ли можно считать доказательством нормативной природы решений органа юридического лица. Так, по мнению В. А. Тарасовой <110>, "локальная норма" характеризуется следующими признаками: 1) имеет ограниченную сферу действия; 2) конкретизирует и модифицирует общую норму сообразно с местными условиями; 3) охватывает более узкий и менее значимый круг общественных отношений; 4) регулирует тот комплекс общественных отношений, который не урегулирован нормами общего значения, но правовое опосредование которого обусловлено принципами данной отрасли права. Первый признак не вполне определен и, по всей видимости, либо говорит об ограниченности того "неопределенного" круга лиц, к которому норма адресована, либо означает встречаемое в литературе утверждение о том, что "локальная норма" действует только на территории предприятия <111>, что, как представляется ошибочной попыткой анализировать решение органа с помощью критериев, выработанных для нормативных правовых актов (действие акта в пространстве). Третий признак, приводимый В. А. Тарасовой, также достаточно спорен: он сводится, по сути, к рассмотренным выше признакам неопределенности круга адресатов и абстрактности содержания "локальной нормы". Можно ли рассматривать в качестве вида общественных отношений совокупность, пусть и повторяющихся, отношений между конкретными субъектами: данным юридическим лицом, его участниками, органами и работниками? Если да, то тогда мы вновь возвращаемся к проблеме сделок с абстрактным содержанием (организационных договоров), рассчитанных на длительное и неоднократное применение к повторяющимся отношениям и не признаваемых нормативными актами. Значение четвертого признака заключается, по мнению В. А. Тарасовой, в том, что "локальная норма" может "восполнять пробел в праве", т. е. регулировать "комплекс общественных отношений, вообще не урегулированный нормой общего значения" <112>. Во-первых, нужно отметить, что еще в советской литературе данное утверждение не встречало всеобщей поддержки <113>. Во-вторых, регулирование решением органа юридического лица отношений, прямо не урегулированных нормами права, еще не означает восполнения пробела в праве в смысле нормотворческой деятельности <114>. Так, действие в гражданском праве принципа диспозитивности обусловливает "широкое использование возможностей саморегулирования (в рамках, не противоречащих общим началам (принципам) и смыслу гражданского права)" <115>, выражающееся, в частности, в свободе установления частными лицами своих прав и обязанностей на основе договора и определения любых не противоречащих законодательству условий договора (абз. 1 п. 2 ст. 1 ГК РФ). Здесь речь идет о реализации имеющейся у частных лиц автономии, о свободе регулирования частных отношений в рамках, установленных объективным правом (в данном случае - общими принципами гражданского права), но не о восполнении пробела в праве, которое обычно осуществляется либо правоприменительными органами, либо тем государственным органом, который принял акт, содержащий пробел <116>. Отсюда и "конкретизация (что представляет собой "модификация нормы", непонятно. - С. В.) общей нормы сообразно с местными условиями" должна означать в действительности конкретизацию содержания общественных отношений, регулируемых нормами права, с помощью частноправовых юридических фактов <117>. --------------------------------- <110> См.: Тарасова В. А. Указ. соч. С. 94. <111> См., напр.: Самигуллин В. К. Указ. соч. С. 39. <112> Тарасова В. А. Указ. соч. С. 94. <113> См.: Кондратьев Р. И. Указ. соч. С. 22 (цит. по: Самигуллин В. К. Указ. соч. С. 40). <114> Пробел в праве понимается как отсутствие правовых норм (см.: Лазарев В. В. Пробелы позитивного права: понятие, установление и устранение // Общая теория права и государства: Учебник / Под ред. В. В. Лазарева. М., 2007. С. 261 - 266). <115> Суханов Е. А. Гражданское право как частное право. С. 8. <116> См.: Лазарев В. В. Пробелы позитивного права: понятие, установление и устранение. С. 268 - 271. <117> Так называемое индивидуальное поднормативное регулирование (см.: Алексеев С. С. Общая теория права. Т. 2. С. 165).

Г. В. Хныкин помимо указанного выше и спорного "всеобщего характера", а также "иерархичности" выделяет следующие признаки "локальных актов", которые, по мысли автора, роднят их с нормативными актами: 1) волевое содержание; 2) официальный характер; 3) множественность; 4) закрепление компетенции органа, принимающего акт, и процедуры принятия акта в законе или иных правовых актах; 5) документальное оформление; 6) предназначенность для регулирования социально значимых отношений <118>. Очевидно, не могут свидетельствовать о нормативной природе "локального акта" ни его волевое содержание, характеризующее любой юридический акт, включая сделку <119>, ни документальное оформление, ни "множественность" (по принципу: чем больше актов, тем они "нормативнее"?) <120>, ни расплывчатый критерий "предназначенность для регулирования социально значимых общественных отношений". Официальный характер "локального акта" понимается Г. В. Хныкиным не как признак воплощения в акте государственной воли <121>, а своеобразно: как следствие утверждения акта принимающим его органом <122> и доведения содержания акта до работников. Чем, однако, такая "официальность" отличается, скажем, от доведения акцептантом до сведения оферента своего согласия на вступление в договорное отношение, не совсем ясно. Закрепление компетенции органа и процедуры принятия его решений в законе также не может служить основанием для признания "локального акта" нормативным. Компетенция органа юридического лица представляет собой совокупность прав и обязанностей <123>, закрепление которых в законе ничего не меняет в природе актов, посредством которых компетенция реализуется. То же касается и процедуры принятия "локального акта" (способа осуществления компетенции). -------------------------------- <118> См.: Хныкин Г. В. Понятие, признаки и классификация локальных нормативных актов, содержащих нормы трудового права. С. 42 - 44. <119> Как пишет С. С. Алексеев, волевой характер - свойство любого правового акта, как нормативного, так и индивидуального (см.: Алексеев С. С. Общая теория права. Т. 2. С. 194). <120> Автор здесь имеет в виду лишь "множественность" субъектов "нормотворчества" в трудовом праве. Но в таком случае не нужно было включать этот признак в число признаков, "характерных для нормативного правового акта". Таковым он, очевидно, не является. <121> Нормативный правовой акт "принадлежит к специфическому типу актов - к официальным актам компетентных органов, выражающим волю государства. Нормативный юридический акт издается только правотворческим органом - государственным органом или (по уполномочию государства, с его санкции) общественной организацией. При этом во всех случаях он выражает волю государства. Отсюда его властность, официальность, авторитарность" (Алексеев С. С. Общая теория права. Т. 2. С. 202). Похожим образом - О. Э. Лейст, называющий сущностным качеством права его официальное установление и охрану государством (см.: Лейст О. Э. Указ. соч. С. 69). <122> Этот признак приводят и другие авторы. См., напр.: Гальперин Л. Б. О специфике локального нормативного регулирования // Правоведение. 1971. N 5. С. 37 (цит. по: Козлова Н. В. Указ. соч. С. 381); Марченко М. Н. Источники права. С. 263; Шиткина И. С. Источники корпоративного права. С. 52. <123> См.: Тарасов И. Т. Учение об акционерных компаниях (серия "Классика российской цивилистики"). М., 2000. С. 508.

И. С. Шиткина (среди указанных выше, а также чисто описательных признаков, таких, как "основаны на законодательстве и иных правовых актах и не должны противоречить им" <124>, "учитываются судебными и иными правоохранительными органами при рассмотрении споров, вытекающих из внутренней деятельности корпорации" и т. п.) приводит следующие признаки "локального акта" <125>. Так, по ее мнению, о "правотворческом характере" решений органа юридического лица свидетельствует то, что они "предназначены для установления, изменения или прекращения определенных общественных отношений - акционерных отношений". Очевидно, что этот признак не может свидетельствовать о правотворческом характере решения, поскольку такой "предназначенностью" обладают не только нормы права, но и юридические факты, основания возникновения, изменения и прекращения правоотношений. Другой признак "локальных актов", по мнению И. С. Шиткиной, состоит в том, что они "принимаются в рамках диспозитивного дозволения". Но поскольку автор ни слова не сказала о каком-то особом понимании ею автономии частных лиц, то из этого признака может следовать только одно: решение органа является частноправовым актом (юридическим фактом), т. е. средством реализации автономии в частном праве. -------------------------------- <124> М. Н. Марченко говорит в данном случае о "подзаконном характере" "локального правового акта" (Марченко М. Н. Источники права. С. 263). Тогда нет никаких препятствий для признания такого характера и за договором: он также не может противоречить императивным нормам закона. <125> Шиткина И. С. Источники корпоративного права. С. 52; Она же. Правовое регулирование деятельности акционерных обществ внутренними (локальными) документами. С. 38.

Подводя итог вышесказанному, нужно признать, что нормативная теория решения органа юридического лица в рамках господствующей сегодня в российской доктрине позитивистской концепции права обоснована быть не может. Конструкцию "государственного санкционирования", рассматриваемого в советский период как вид государственного нормотворчества и используемого для фактического включения общественных организаций в систему государственного управления, в современной правовой системе в отношении регулирования субъектами частного права собственной деятельности использовать нельзя. С точки зрения нормативизма и отчасти социологической школы права, не получивших широкое распространение в российской науке, нормативный характер акта еще не исключает его сделочной природы. Признаки нормы права, в том числе "локальной", приводимые для отделения нормы права от индивидуального правила, либо не могут однозначно применяться к решению органа юридического лица и оказываются ненадежными, либо вообще не выполняют приписываемой им отличительной функции. По этому при анализе юридической природы решения органа юридического лица следует ориентироваться на те теоретические модели, в рамках которых решение признается частноправовым юридическим фактом <126>. -------------------------------- <126> См.: Архипов Б. П. Юридическая природа фактического состава, опосредующего реорганизацию акционерного общества // Законодательство. 2002. N 3. С. 46 - 55; Ем В. С. Основания возникновения, изменения и прекращения гражданских правоотношений // Гражданское право: Учебник. Т. 1 / Под ред. Е. А. Суханова. М., 2004. С. 432 - 433; Козлова Н. В. Указ. соч. С. 384 - 387; Ломакин Д. В. Очерки теории акционерного права и практики применения акционерного законодательства. М., 2005. С. 158; Суханов Е. А. Источники гражданского права. С. 83 - 84; Он же. О видах сделок в германском и в российском гражданском праве // Вестник гражданского права. 2006. N 2. Т. 6. С. 25 - 26; Baltzer J. Der Beschluss als rechtstechnisches Mittel organschaftlicher Funktion im Privatrecht. Koln, 1965. S. 171 - 178; Bartholomeyczik H. Der Korperschaftsbeschluss als Rechtsgeschaft // Zeitschrift fur das gesamte Handels - und Konkursrecht (ZHR). Bd. 105. 1938; Bohn M. A. a.O. S. 99 - 100, 108 - 140; Bork R. Allgemeiner Teil des burgerlichen Gesetzbuchs. Tubingen, 2001. S. 163 - 164; Emde R. Die Bestimmtheit von Gesellschafterbeschlussen // Zeitschrift fur Wirtschaftsrecht. 2000. 21, 1. S. 59 - 60; Krause H. Gesellschaftsbeschluss und Abstimmung. Ihre Rechtsnatur und Behandlung. Diss. Leipzig, 1937. S. 43 - 62; Larenz K. Allgemeiner Teil des burgerlichen Rechts. 9. Aufl. (fortgefuhrt von M. Wolf) Munchen, 2004. S. 406 - 408; Lehmann H. Gesellschaftsrecht. 3. Aufl. (bearbeitet von R. Dietz) Berlin, 1970. S. 59 - 61; v. Tuhr A. Der Allgemeine Teil des deutschen burgerlichen Rechts. Bd. I. Berlin, 1910. S. 514 - 517; ders. Der Allgemeine Teil des deutschen burgerlichen Rechts. Bd. II (1). Berlin, 1914. S. 232 - 236; Schilling W. Gesellschafterbeschluss und Insichgeschaft // Festschrift fur K. Ballerstedt. Berlin, 1975. S. 261 - 264; Schmidt K. A. a.O. S. 436 - 438; Wiedemann H. A. a.O. S. 179; Zollner W. Beschluss, Beschlussergebnis und Beschlussergebnisfestellung // Festschrift fur M. Lutter. Koln, 2000. S. 820.

------------------------------------------------------------------

Название документа