Numerus clausus и субъективные права: понятие, значение, взаимосвязь

NUMERUS CLAUSUS И СУБЪЕКТИВНЫЕ ПРАВА: ПОНЯТИЕ, ЗНАЧЕНИЕ, ВЗАИМОСВЯЗЬ

С. А. СИНИЦЫН

Синицын С. А., кандидат юридических наук, ведущий научный сотрудник отдела гражданского законодательства и процесса Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ.

На примере гражданского права государств континентальной Европы (Франция, Германия, Австрия, Швейцария, Голландия, Россия) в статье рассматриваются юридическое содержание, необходимость и цели закрепления, сфера применения принципа закрытого перечня (numerus clausus) в нормах гражданского законодательства. Исследуется возможность отнесения numerus clausus к индивидуальным, идентифицирующим признакам того или иного вида субъективных гражданских прав, в том числе вещных и абсолютных. Обосновывается значение numerus clausus как проявления правонаделения в методе гражданско-правового регулирования. Отрицается обоснованность понимания numerus clausus как признака или принципа субъективных прав определенного вида.

Ключевые слова: абсолютные права; вещные права; закрытый перечень вещных прав; numerus clausus.

Numerus clausus and subjective rights: concept, significance, interconnection S. A. Sinitsyn

Sinitsyn S. A. (Moskov), Candidate of Legal Sciences, Leading Researcher of the Department of Civil Law and Process of the Institute of Legislation and Comparative Law under the Government of the Russian Federation.

By the example of civil law of the continental Europe countries (France, Germany, Austria, Switzerland, Holland, Russia), the article considers legal content, the necessity of implementation, and the scope of the "closed number" (numerus clausus) principle in civil legislation. The authors study a possibility to refer numerus clausus to individual, identifying attributes of some kind of subjective civil rights, including corporeal and absolute rights. They also substantiate the meaning of numerus clausus as a manifestation of vesting with rights in the civil-law regulation method. As a result, they deny the possibility of construing numerus clausus as an attribute or a principle of legal rights of any kind.

Key words: absolute rights; corporeal rights; closed list of corporeal rights; numerus clausus.

Квинтэссенция принципа numerus clausus (закрытый перечень, исчерпывающий перечень) в гражданском праве государств континентальной Европы состоит в недопустимости или невозможности создания и осуществления субъектами субъективных гражданских прав, непосредственно не предусмотренных законодателем. Современными германскими цивилистами "numerus clausus" переводится на немецкий язык как "принуждение к типизации" ("Typenzwang") <1>. В большинстве случаев речь идет об абсолютных правах и - что более распространено - об их конкретном виде - правах вещных. Однако, как мы постараемся показать ниже, действие принципа закрытого перечня вещными правами никак не ограничивается. -------------------------------- <1> Fuller J. T. Eigenstandiges Sachenrecht? Tubingen, 2006. S. 371. В такой трактовке наблюдается принципиально новый подход к пониманию numerus clausus как исчерпывающему перечню видов субъективных гражданских прав, установленному непосредственно законом, с акцентом на принуждении.

Возникает очевидный вопрос о том, что подлежит ограничению: тип определенного вида субъективных прав (к примеру, ограниченных вещных), содержание конкретного субъективного права или перечень его объектов (к примеру, императивно определенный законодателем закрытый перечень объектов исключительных прав). Параллельно ставится проблема источника правового регулирования, в котором должны содержаться общие положения о виде или о содержании таких субъективных прав, в отношении которых действует принцип numerus clausus. Имеется ли в виду непосредственно кодифицированный акт как основной источник гражданского законодательства или любой закон, развивающий закрепленные в Кодексе общие положения? Обозначенные проблемы могут возникать достаточно остро, и сегодня они не имеют однозначного решения в теории и правоприменительной практике. Исследуемая проблематика порождает необходимость рассмотреть вопрос о юридической сущности, содержании принципа numerus clausus, сфере его действия в гражданском праве стран континентальной Европы, выявить его связь с абсолютными правами.

1. Сфера действия numerus clausus в гражданском праве

Конструкция закрытого перечня не является общепризнанной и всесторонне исследованной в цивилистической доктрине государств континентальной Европы. Тем не менее одной из классических характеристик абсолютных прав или же их отдельных видов, в частности вещных прав, считается признак numerus clausus. Нет ясности и в более общем вопросе о том, что следует понимать в таком случае под numerus clausus - признак или принцип права. В германском праве категоричные утверждения на этот счет можно встретить лишь в мотивах к Германскому гражданскому уложению (Burgerliches Gesetzbuch (далее - BGB)) - и то применительно лишь к вещным правам: субъектам вещных прав "не может предоставляться право по своему свободному усмотрению придавать любому праву, которое относится к вещи, характер вещного права. Принцип свободы договора, закрепленный в обязательственном праве, недействителен в отношении вещного права". В вещном праве действует обратное правило: участники могут устанавливать только такие права, перечень которых установлен законом, в связи с чем количество вещных прав обязательно должно быть замкнуто исчерпывающим перечнем <1>. Обращает внимание, что это скорее желаемое утверждение, чем доказанное и логически выстроенное научное положение. Усматриваются и некоторые противоречия в формулировках. Невозможно сказать, что принцип свободы договора полностью не действует в вещном праве, к примеру, при определении условий и заключении договора о возникновении ограниченного вещного права, которое поименовано законом. По общему правилу стороны и здесь свободны в выборе контрагента, условий возникновения и порядка осуществления ограниченного вещного права, определения эквивалентности своих договорных отношений. Установленный законодателем запрет создания соглашением сторон новых видов вещных прав направлен на парализацию ipso iure силы выраженных сторонами в договоре намерений в части создания доселе неизвестного законодателю нового вида вещных прав или модификации предусмотренного законом типа вещных прав. -------------------------------- <1> Motive zu dem Entwurfe eines burgerlichen Gesetzbuches fur das Deutsche Reich. Berlin; Leipzig, 1888 (auch abgedruckt bei Mugdan). Bd. III. S. 3.

Думается, numerus clausus не имеет цели предупреждения или пресечения противоправного поведения, а направлен на ограничение свободы волеизъявления в сделке, диктуемое функциональными интересами имущественного оборота в целом, сохранением единого понимания базовых понятий сделки, объекта вещных прав, свободы волеизъявления. Однако и в этой части приемлемость данных положений ведущими цивилистами ставится под сомнение. Е. Фукс придерживается мнения, что нет нужды устанавливать закрытое число вещных прав <1> и таким образом "создавать границы, в которых можно удержать инертный поток правоотношений, принятых в римском праве, но не более мощное течение правоотношений, принятых в немецком праве" <2>. -------------------------------- <1> См.: Staub H. Die juristische Konstruktion der dinglichen Rechte // Archiv fur burgerliches Recht. 1891. Bd. 5. S. 52. <2> Fuchs E. Das Wesen der Dinglichkeit. Ein Beitrag zur allgemeiner Rechtslehre und zur Kritik des Entwurfs eines Burgerlichen Gesetzbuches fur das Deutsche Reich. Berlin, 1889. S. 75.

В. Виганд утверждает, что "приведенное обоснование принципа numerus clausus в мотивах не является таким обязательным, как нас в том уверяют. Теоретически вполне возможно представить в рамках самого вещного права любые возможности для формирования производных правовых конструкций, если фактические обстоятельства формулировались бы как относящиеся только к вещному праву". То, что открытого перечня вещных прав в BGB быть не должно, в мотивах предполагается как нечто само собой разумеющееся, однако никак не обосновывается <1>. В. Виганд заключает, что возможность расширения законодательно установленного перечня видов вещных прав не входит в предмет соглашений договаривающихся сторон, а является прерогативой суда. -------------------------------- <1> Wiegand W. Die Entwicklung des Sachenrechts im Verhaltnis zum Schuldrecht // Archiv fur die civilistische Praxis. 1990. Bd. 190. Heft 1/2. S. 118.

Г. Магер, рассуждая о возможности распространения принципа numerus clausus не только на вещные, но и на субъективные права иной правовой природы, сомневается и делает лишь предположение, что число личных неимущественных субъективных прав и исключительных прав "наверное, тоже должно быть ограничено" <1>. -------------------------------- <1> См.: Mager H. Besonderheiten des dinglichen Anspruchs // Archiv fur die civilistische Praxis. 1993. Bd. 193. Heft 1. S. 71.

Р. Х. Вебер исходит из того, что принцип закрытого перечня служит гарантией абсолютных прав и должен действовать как в отношении вещных прав, так и в отношении прав на нематериальные имущественные ценности. В качестве примеров абсолютных прав Р. Х. Вебер называет вещные права, личные права, право на защиту информации, права на нематериальные ценности. По мысли ученого, ввиду сильного действия абсолютных прав законодатель предусмотрел определенные признаки распознаваемости таких правовых положений (так называемая "социально-типичная публичность"), обеспеченные действием принципа "закрытого перечня" <1>. -------------------------------- <1> См.: Weber R. H. Dritte Spuren zwischen absoluten und relativen Rechten? // Aktuelle Aspekte des Schuld - und Sachenrechts. Festschrift fur Heinz Rey zum 60. Gebutstag. Zurich, 2003. S. 584 - 585, 589.

Мнения о приемлемости и необходимости действия принципа "закрытого перечня" в законодательстве не могут считаться общепризнанными. Ф. Малари не сомневается в открытом перечне личных прав <1>, но в то же время утверждает, что действие закрытого перечня вещных прав затормаживает сам имущественный оборот, ибо истории известно, что как только участники обязательственных отношений получили возможность заключать договоры, прямо не предусмотренные законом, сам договор стал рассматриваться как величайший инструмент товарно-экономического процесса. Более того, в настоящее время перечень вещных способов обеспечения надлежащего исполнения по обязательствам не является закрытым <2>. -------------------------------- <1> См.: Malaurie P., Aynes L. Les biens. Paris, 2007. P. 91. <2> Ibid. P. 88 - 89.

Е. Бухер считает, что, поскольку абсолютные права сообщают всем лицам, не являющимся правообладателями обязанность по их ненарушению, факт нахождения в пассивной обязанности всякого и каждого предопределяют типизацию и описание законодателем содержания этих прав <1>. Остается по-прежнему неясно, почему обязанность по ненарушению прав другого лица характеризует лишь права абсолютные. Неужели права относительные не нуждаются в установленном законодательством запрете на их нарушение? -------------------------------- <1> См.: Bucher E. Das subjective Recht als Normsetzungsbefugnis. Tubingen, 1966. S. 156.

В. Портманн проводит различия между обязательственными и абсолютными правами по действию закрытого и открытого перечней их видов. В частности, им утверждается, что в сфере обязательственных прав господствует принцип "свободы типов": стороны не обязаны пользоваться лишь определенными видами договоров, не должны следовать только их прописанному в законе содержанию. Однако контраст сравнения приходится не на вещные, а на абсолютные права в целом. Обязательственные права, по мнению В. Портманна, принципиально отличаются от абсолютных, поскольку последние могут встречаться только в предусмотренных законом формах проявления (например, права личности, право собственности, авторское право) <1>. Примечательно, что сравнению подвергается родовая (абсолютные права) и видовая (обязательственные права) категории гражданского права, что сложно посчитать принципиально корректным. Кроме того, В. Портманн лишь приводит наиболее характерные виды абсолютных прав, хотя условия сделанного им сравнения в форме противопоставления, как представляется, требуют от автора-исследователя определения исчерпывающего перечня абсолютных прав, а не напоминания читателю о наиболее характерных и часто используемых видах абсолютных прав, к числу которых следует отнести право собственности. -------------------------------- <1> См.: Portmann W. Wesen and System der subjektiven Privatrechte. Zurich, 1996. S. 103.

Смитс Й. М. констатирует, что "закрытая система" - это та мудрость, воспользоваться которой может любой юрист, но о значении этого изречения в действительности можно сказать очень немного: "похоже, оно является жертвой недуга, от которого страдает гораздо больше правовых норм, обязательных к исполнению, но никому уже неизвестно, какое рациональное зерно заложено в их основе, и никто не задается вопросом о том, нуждается ли правовая норма в изменившихся обстоятельствах в пересмотре" <1>. В таком случае норма права становится неприкосновенной "религиозной" догмой, а разделение прав на абсолютные и относительные, вещные и обязательственные по критерию numerus clausus - все более зыбким. -------------------------------- <1> Maastricht J. M. Smits Van partijen en derden; over interpretaties van de numerus clausus van zakelijke rechten // Groninger Opmerkingen en Mededelingen. 1996. Jg. XIII. P. 41.

Этим подходом не учитывается, что гражданско-правовая норма в разные исторические периоды своего действия может наполняться различным содержанием, толкованием и мотивацией, ей также могут отводиться различные сферы применения. Ученые не могут заведомо исключать новую интерпретацию numerus clausus в изменяющихся социально-исторических и правовых условиях. Голландские цивилисты подчеркивают, что определение точных рамок действия принципа numerus clausus превратилось в один из самых спорных вопросов теории гражданского права с момента вступления в силу Гражданского кодекса Нидерландов (Burgerlijk wetboek (далее - BW)). Первоначально в 2002 г. голландская Комиссия авторских прав приняла точку зрения, что нежелательно признание целого ряда новых имущественных прав в сфере интеллектуальной собственности, которые не имеют прямой опоры на действующее законодательство. По мнению Комиссии, существование закрытого перечня имущественных прав в сфере интеллектуальной собственности порождает необходимость взвешенного решения вопросов о соответствии вновь вводимого субъективного права интересам законодателя и третьих лиц <1>. Эта позиция была поддержана в литературе, где делались утверждения, что закрытая система вещных прав исходит из более общей закрытой системы абсолютных прав. -------------------------------- <1> См.: Struycken T. H.D. De numerus clauses in het goederenrecht: een wetenschappelijke proeve op het gebied van de rechtsgeleerdheid. Deventer, 2007. P. 109.

И. Стер обосновывает, что numerus clausus подразумевает, что абсолютные права предусмотрены законом лимитативно и имеют конкретное описание в законодательстве <1>. Эта точка зрения видится особенно актуальной в связи с развитием технологий, бурный рост которых обусловил появление доменных имен в Интернете и необходимость решения вопроса об их гражданско-правовом статусе, принадлежности их как объектов правового регулирования к той или иной группе субъективных прав. -------------------------------- <1> См.: Steur J. C. van der. Grenzen van rechtsobjecten: Een onderzoek naar de grenzen van objecten van eigendomsrechten en intellectuele eigendomsrechten: Proefschrift. Leiden, 2003. P. 39.

В действительности возникают новые конструкции субъективных имущественных прав, которые не укладываются в традиционные модели и рамки. Возможности их отнесения к числу абсолютных противопоставлено аргументированное замечание В. Снейдерса о том, что в имущественном праве не найдется четкого определения, невозможно указать на какое-либо замечание парламентской комиссии, которые бы связывали numerus clausus с какими-либо иными субъективными правами, кроме права собственности и ограниченных вещных прав <1>. Получается, что numerus clausus является характерной чертой не всех, а только отдельного вида абсолютных прав - вещных прав. В пользу этого мнения может быть приведено то обстоятельство, что в ходе научных дискуссий в связи с кодификацией голландского гражданского законодательства абсолютные права в связи с конструкцией "закрытого перечня" прав нигде не упоминаются. Из этого положения многие голландские юристы делают вывод о том, что имущественные права в сфере интеллектуальной собственности могут существовать лишь как творение законодателя, т. е. в рамках закрытого перечня <2>. Впрочем, сказанное никак не объясняет, почему право собственности и ограниченные вещные права нуждаются в действии numerus clausus, а субъективные права иной гражданско-правовой природы нет. Подобное категорическое отрицание представляется огульным. -------------------------------- <1> См.: Snijders W. De openheid van het vermogensrecht - Van syndicaatszekerheden, domeinnnamen en nieuwe contractsvormen // Onderneming en 10 jaar nieuw Burgerlijk Recht. Deventer, 2002. P. 27 - 30. <2> Подробнее см.: Struycken T. H.D. Op. cit. P. 111.

В терминологии В. Снейдерса любые иные типы имущественных прав, распространяющие свое действие в отношении третьих лиц, должны именоваться не абсолютными, а исключительными с разной степенью такой исключительности, что, вероятно, позволяет цитируемому автору утверждать, что любой перечень прав вне действия абсолютных прав и numerus clausus является открытым. Получается, что раз право не является абсолютным, то оно не подвержено действию numerus clausus. Такой подход не спасает В. Снейдерса от замечаний его оппонентов, что изучение систематики действующего голландского права позволяет утверждать, что права на доменное имя и его защита находятся внутри конструкции numerus clausus <1>. -------------------------------- <1> Idid. P. 114.

Невозможно игнорировать то обстоятельство, что история права знает не один пример действия принципа numerus clausus в отношении прав относительных и обязательственных, что делает вывод об исключительной принадлежности данной конструкции к абсолютным и вещным правам несостоятельным. К примеру, в римском праве античного периода перечень договорных обязательств являлся закрытым, а при составлении первой редакции BGB не существовало правил о condictio generalis (взамен этого предлагался исчерпывающий перечень обязательств из неосновательного обогащения <1>). -------------------------------- <1> См.: Hedemann J. Schuldrecht des Burgerlichen Gesetzbuches. Berlin, 1921. S. 234.

Голландские цивилисты говорят о том, что на современном этапе в обязательственном праве может быть отмечена тенденция типизации и стандартизации некоторых видов договоров, прав в отношении ценных бумаг, свопов и иных деривативов, в чем усматривается проявление numerus clausus не только в вещном, но и в обязательственном праве <1>. Возникает необходимость уточнения данного суждения, поскольку техническая стандартизация и типизация правил об отдельных видах договоров автоматически еще не отменяет действие принципа свободы договора в гражданском праве, в том числе посредством использования субъектами смешанных договоров, модернизации предусмотренных законодательством договорных типов, создания принципиально новых договорных моделей, отвечающих принципам гражданского права. -------------------------------- <1> См.: Struycken T. H.D. Op. cit. P. 325.

ГК РФ устанавливает открытый перечень возникновения договорных обязательств (п. 1 ст. 8). Одновременно с этим в части второй ГК РФ устанавливается развернутое регулирование поименованных договоров, что характерно для типизации отдельных видов договорных обязательств непосредственно самим законодателем. Статьей 421 ГК РФ закреплено правило о том, что стороны правомочны в соглашении сочетать условия различных договоров. Закрепленная законом возможность существования непоименованных договоров порождает для сторон возможность предусмотреть условия и содержание договорного обязательства, которое прямо не предусмотрено и не урегулировано законом, что совершенно не гарантирует в случае возникновения судебного спора от применения судом аналогии закона и аналогии права в отношении созданной сторонами обязательственно-правовой конструкции на основе уже предусмотренных в законодательстве типов договорных конструкций, общих положений о договоре и об обязательствах. Полагаем, что это свидетельствует о складывающейся тенденции содержательной типизации видов договорных отношений в гражданском праве. Представляется, что действие закрытого перечня (принуждения к типизации) в современном обязательственном праве категорически исключить невозможно и с точки зрения содержания договорного обязательства. Его проявление возможно в исключительных случаях в форме прямо установленных законом правовых последствий совершения или несовершения юридически значимых действий, запретов и ограничений свободы волеизъявления участников договорного обязательства, что характерно для императивных норм объективного права. Предпосылаемые правопорядком участникам обязательственных правоотношений ограничения по большей части устанавливаются императивными нормами. Однако возможно и диспозитивно-альтернативное регулирование путем установления в норме права прямых последствий совершения определенных действий с оговоркой "если соглашением сторон не предусмотрено иного". Здесь законодатель выполняет своеобразную функцию "ночного сторожа". В этих исключениях может усматриваться своеобразное действие закрытого перечня случаев вмешательства правопорядка в формирование, выражение воли сторон, наступление гражданско-правовых последствий от действий субъектов в обязательственном праве, которым обеспечено минимальное, координирующее вмешательство правопорядка в свободу действий контрагентов, практическую реализацию принципа "невмешательства кого-либо в частные дела", закрепленного в ст. 1 ГК РФ. В российском законодательстве об обязательственном праве прослеживаются случаи, когда именно законодателем могут быть сформулированы изъятия из им же установленного общего правила диспозитивности, осуществления субъективных гражданских прав своей властью и в своем интересе. В самом общем виде это находит отражение в установлении законодателем необходимых условий возникновения гражданских прав в договорном праве, за пределами которых стороны считаются свободными в осуществлении собственных действий. Обязанность сторон договора по согласованию предмета и всех существенных условий, установленных законом для договора данного вида, является императивным требованием законодателя для признания договора заключенным (ч. 2 ст. 432 ГК РФ), которое можно дополнить, но никак не отменить или упростить соглашением договаривающихся сторон. De lege lato определенные в законе существенные условия договора обязательны для их соблюдения контрагентами, представляют собой формулировку законодателем необходимых, но не всегда достаточных для контрагентов условий для возникновения договорного обязательства. Сформулированный законодателем перечень существенных условий договора, без которых ex lege невозможно возникновение договорного обязательства данного вида, является не только необходимым условием возникновения договорного обязательства, но и минимальным законодательно установленным требованием к его участникам, которое стандартизировано самим правопорядком в интересах стабильности имущественного оборота, защиты и охраны прав его участников. В российском законодательстве определяются и исключительные случаи создания односторонней сделкой обязанностей для других лиц, не участвовавших в ее совершении, по прямому указанию нормы закона (ст. 155 ГК РФ), квалификации молчания как согласия на совершение сделки, когда это прямо предусмотрено законом (ч. 4 ст. 157.1 ГК РФ). Речь идет об исключительных, лимитированных непосредственно законом правилах, которые являются специальными, поименно регулируются законодателем в качестве "особого случая" с учетом специфики правоотношения и могут не зависеть от согласованного волеизъявления участников договорного обязательства. Императивные нормы в обязательственном праве ограничивают свободу волеизъявления контрагентов в части установления обязательных требований к возникновению договорного обязательства данного вида, принудительного, императивного действия договорного обязательства по кругу лиц. И в вещном, и в обязательственном праве императивное регулирование правоотношений является вмешательством правопорядка в свободу усмотрения субъектов частного права - с той лишь разницей, что в вещном праве numerus clausus означает категорический императив, имплицитный запрет создания соглашением субъектов не поименованного в законе вида вещного права, а в обязательственном праве императивные предписания правовых норм составляют регулятивный механизм, устанавливающий необходимые условия возникновения и осуществления субъективных гражданских прав. Из сказанного следует, что действие numerus clausus как принципа метода регулирования правоотношений невозможно категорически отрицать и в обязательственном праве, в котором также содержатся императивные нормы, ограничивающие свободу усмотрения субъектов. В связи с этим возможно посчитать спорной универсальность утверждения О. Н. Садикова о том, что "отсутствие замкнутого круга оснований возникновения прав и обязанностей" является общим свойством гражданско-правового метода <1>. -------------------------------- <1> См.: Садиков О. Н. Гражданское право и его отраслевые особенности // Проблемы совершенствования советского законодательства. Труды ВНИИСЗ. Вып. 29. М., 1984. С. 21.

Однако сказанное отнюдь не означает, что обязательственное право слилось с вещным вследствие использования законодателем приема numerus clausus. Речь идет лишь об универсальном значении конструкции закрытого перечня в категориальном аппарате цивилистики, ограничении свободы усмотрения субъектов, использовании лимитативных приемов в юридической технике отраслей законодательства. Действие numerus clausus в гражданском праве не свободно от ряда исключений и изъятий, что, думается, препятствует его буквальному аксиоматическому и безоговорочному восприятию. Как будет показано далее, действие принципа numerus clausus в правопорядках континентальной Европы осуществляется не в строгой логической последовательности даже в рамках регулирования вещных прав, где господствующей точкой зрения numerus clausus отводится едва ли не ведущая роль. Опрометчиво не учитывать и субъективного момента, который видится в том, что, как правило, вступая в правоотношения, приобретая те или иные субъективные права и обязанности, субъекты в меньшей степени заняты скрупулезным анализом их правовой природы, что затрудняет решение вопроса о критериях выявления случаев возникновения права, тип которого не предусмотрен или противоречит законодательным предписаниям, разумеется, за исключением случаев обращения управомоченных лиц за судебной защитой или установленной необходимости государственной регистрации таких прав. За изъятием этих исключений, право может беспрепятственно осуществляться и переуступаться, являясь эффективным средством товарообмена, до правонарушения, которого может и не последовать, или государственной регистрации титула, которой вполне может и не требоваться в соответствии с законодательными нормами определенного национального правопорядка. В советской юридической литературе не может быть отмечено единообразное понимание numerus clausus: с одной стороны, выдающиеся цивилисты утверждали, что система абсолютных прав (не только вещных!) ограничена принципом закрытого перечня, который объяснялся запретом субъектам создавать своей волей новые виды субъективных гражданских прав, которые не предусмотрены законодательством <1>; с другой стороны, никак не объяснялось избирательное значение самих абсолютных прав в свете распространения на них принципа numerus clausus. Агарков М. М. ушел также от разрешения и постановки как общего вопроса о понятии и значении numerus clausus в гражданском праве, так и частных вопросов (является ли принцип numerus clausus признаком тех или иных субъективных гражданских прав, в том числе абсолютных и вещных). Ученый ограничился отрицанием: "Numerus clausus обязательственных прав не имеет места". Были высказаны и другие мнения. Считалось, что проведение в жизнь принципа numerus clausus противоречит принципу социалистической законности <2>. Однако развернутых объяснений столь категоричному подходу в свете сопоставления понятий numerus clausus и законности также приведено не было. -------------------------------- <1> См.: Агарков М. М. Обязательство по советскому гражданскому праву: Дис. ... д-ра юрид. наук. М., 1939. С. 59. <2> См.: Певзнер А. Г. Понятие и виды субъективных гражданских прав: Дис. ... канд. юрид. наук. М., 1961. С. 20.

2. Numerus clausus и абсолютность субъективных прав на доменные имена

По мере роста научно-технического прогресса, компьютерных интернет-технологий перед современным информационным обществом XXI в. возникла проблема правовой идентификации доменных имен, определения сферы их действия, оборотоспособности, юридических средств использования и нормативного закрепления правовых возможностей их правообладателей. Возник вопрос и о допустимости использования в их отношении сложившихся задолго до появления этих объектов в гражданском праве классификаций субъективных прав. Сам вопрос о понятии и структуре субъективного права на доменные имена видится не разработанным современной наукой гражданского права. В российском праве ученые говорят о доменных именах как о символическом уникальном зарегистрированном в реестре доменных имен обозначении, позволяющем получить доступ к определенному сайту <1>. Отдельно выделяются сущностные черты права администрирования доменного имени, к числу которых относятся: возможность использования доменного имени путем определения иерархической структуры доменного имени, извлечение полезных свойств из факта обладания правом администрирования доменного имени, определение характера размещенной информации, определение юридической судьбы доменного имени. При этом делается вывод о том, что доменное имя объектом интеллектуальных прав не является <2>. Из данных характеристик не вполне понятна гражданско-правовая специфика, содержание и структура права на доменное имя, правовой режим его объекта. Преимущественно внимание исследователей уделяется лишь технически значимым моментам, вытекающим из правового положения владельца доменного имени. -------------------------------- <1> См.: Смирнов Р. С. Доменное имя как объект гражданских прав: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2011. С. 9. <2> Там же. С. 16.

Тем не менее из приведенных положений может быть понято, что речь идет об особом объекте права и, вероятно, о принципиально иной конструкции самого субъективного права. В научной литературе уже встречаются как попытки рассмотрения доменного имени в качестве коммерческого обозначения, объекта авторского права (например, названия произведения), фирменного наименования, средства индивидуализации, отождествления статуса обладателя права на доменное имя с правовым положением владельца сайта, так и аргументы, подвергающие сомнению эти взгляды. Представляются интересными вопросы о критериях классификации субъективного права на доменное имя. Обосновано ли говорить об абсолютной или же об относительной природе рассматриваемого права, возможности его модификации волей правообладателя, допустимости применения в его отношении принципа "закрытого перечня"? Многие из поставленных вопросов активно обсуждаются в науке гражданского права государств континентальной Европы, положительный или отрицательный опыт которой подлежит обязательной оценке российскими цивилистами в контексте складывающихся единых тенденций развития романо-германской правовой семьи. Ряд голландских цивилистов не может согласиться с отнесением прав на доменное имя к числу абсолютных лишь потому, что данное право прямо не названо в BW, в то время как, согласно устоявшемуся взгляду, абсолютные права существуют в системе закрытого перечня - nomerus clausus <1>. Однако более распространена точка зрения, что numerus clausus традиционно считается признаком системы вещных, но не абсолютных прав. Критерием отнесения субъективного права к числу абсолютных должны быть признаны особенности его сущностного содержания, но не наличие или отсутствие индивидуальных признаков вещных прав, которые могут являться следствием совпадения. К тому же в данном контексте рассуждений специального внимания заслуживает вопрос о совпадении, возможном сходстве и различиях признаков субъективного вещного права и субъективного права на доменное имя. Действие nomerus clausus в отношении абсолютных прав, употребление в отношении абсолютных и вещных прав одних и тех же идентифицирующих признаков требуют специального обоснования с учетом сферы действия конкретного субъективного права. -------------------------------- <1> См.: Reeskamp P. L. De. nl domeinnaam in het. nl vermogensrecht // Computerrecht. 2000/6. P. 275 - 283; Chavannes R. D. Stichting Internet Domeinnaamregistratie: verlichte despoot of slordige monopolist? // Mediaforum. 2000. Vol. 12. Nr. 10. P. 331 - 333; cp.: Pitlo A., Gerver P. H.H. Het systeem van het Nederlandse privaatrecht. Arnhem, 1995. P. 114.

Возможность отнесения права на доменное имя к числу абсолютных субъективных прав составляет особую проблематику современного голландского гражданского права. Отдельные авторы констатируют, что поскольку право на доменное имя может считаться имущественным вследствие соответствия признакам ст. 3:6 BW, то обосновано и его рассмотрение как абсолютного или относительного права <1>. Однако и в этом случае никак не доказывается универсальность основы деления имущественных прав на абсолютные и относительные. -------------------------------- <1> См.: Falkena E., Gilhuis K., Wefers Bettinik W. De domeinnan in het civiele recht // NJB. 2001. Jg. 76. Nr. 4. P. 841.

Рассмотрим, в чем может усматриваться абсолютность права на доменное имя по голландскому праву. Процедура, используемая BID (Berkeley Internet Name Domain) для признания доменного имени, основывается на принципе "wie het eerst komt, het eerst maalt" ("кто первый пришел, тот первый и обслужен"). За признанием доменного имени следует регистрация в базе данных DNS (Domain Name Sistem). В результате при введении доменного имени всегда устанавливается связь с данным IP-номером и осуществляется прямое соединение с веб-страницей соответствующего владельца доменного имени. Другой интернет-пользователь технически не может использовать такое же доменное имя. Только после окончания срока регистрации доменного имени это же имя может быть зарегистрировано другим лицом. Некоторые авторы рассматривают данные особенности как достаточное основание для того, чтобы считать право на доменное имя абсолютным. Полагаем, что такой подход недостаточно обоснован. В первую очередь обращает на себя внимание именно фактическая (техническая) невозможность другого лица использовать то же доменное имя. В юридической литературе использование определенного доменного имени сравнивается с использованием парковочного места: если парковочное место занято одним автомобилем, то стоянка на нем другого автомобиля невозможна <1>. В корректности приведенного сравнения возникают сомнения. Скорее свершившийся факт парковки автомобиля на машино-месте, материальное право на которое не принадлежит автовладельцу, является примером состояния фактического владения, но не субъективного права, имеющего абсолютный характер. Кроме того, нарушение правил парковки невозможно в случаях, если на общедоступной парковке поставлен другой автомобиль; об этом же свидетельствует само название такого парковочного места - "floating space" ("переходящее место"). Следовательно, само право на парковку машины на общедоступных парковках не является абсолютным, исключающим всех третьих лиц. Аналогия в использовании места парковки и доменного имени видится нам неудачной. -------------------------------- <1> См.: Reeskamp P. L. Op. cit. P. 277.

Доменное имя является уникальным обозначением определенного IP-номера, в то время как для автомобилиста зачастую не имеет никакого значения, на какое парковочное место у супермаркета или торгового центра он поставит свой автомобиль. Доменное имя тщательно выбирается, как правило, соответствует бренду или названию компании, имеет ключевое слово, которое легко ассоциируется с определенным товаром: продуктом или услугой. Возможно, предвидя критику, сторонники аналогии подчеркивают особую значимость такого сравнения примером, когда речь идет о том, что право владельца парковочного места зарегистрировано в установленном порядке. Было высказано предположение, что лицо можно считать обладающим правом на доменное имя, поскольку сама база данных DNS, которая ведется BIND, сопоставима с государственными реестрами. Полагаем, что и этого суждения недостаточно для признания права на доменное имя абсолютным. Значение публичности данных реестра прав может считаться весомой гарантией охраны и защиты зарегистрированных доменных имен, но только в том случае, когда открытость и достоверность данных реестра гарантированы государством. В этих целях законодательные основы реестра прав устанавливают единообразные правила ведения реестра, правила регистрации правообладателей, специфику перехода прав, числящихся в соответствующем реестре прав. Принципиально важно понимать различия между государственными реестрами прав, ведение которых осуществляется уполномоченными органами государственной власти, и базами данных DNS, которые ведутся BIND. Внесение записи в государственный реестр прав, по сути, означает государственное признание (подтверждение) права, в то время как база данных доменных имен является частным реестром, правила ведения которого и ответственность регистратора до настоящего времени четко не определены законодателем. BIND разрабатывает и утверждает собственные правила ведения реестра, по которым регистрация может быть прекращена во внесудебном порядке и без заявления правообладателя, к примеру в случае невыполнения обязательств по оплате регистрации. Надо заметить, что аналогичные полномочия отсутствуют у должностных лиц, уполномоченных вести государственные реестры прав. Широкие полномочия BIND по прекращению регистрации доменного имени во внесудебном порядке, рассматриваемая в литературе возможность передачи доменного имени третьим лицам как права требования к BIND посредством классической цессии <1> обусловливают особый правовой режим доменных имен как объектов гражданского права, специфику учета (регистрации) прав на них. -------------------------------- <1> См.: Jong Th. F. De structuur van het goederenrecht. Deventer, 2006. P. 135.

Анализ индивидуального содержания субъективного права на доменное имя, а не действие в его отношении numerus clausus приводит к выводу о невозможности безоговорочного признания права на доменное имя абсолютным.

3. Numerus clausus и субъективные вещные права

Современная наука гражданского права континентальной Европы традиционно рассматривает вещные права в закрытой системе (перечне) - numerus clausus. Общепринятая точка зрения исходит из того, что понимание закрытого перечня как отличительного признака, а иногда и принципа вещного права обязано наследию римского права и пандектного учения в правопорядках романо-германской правовой семьи. Полагаем, что эта точка зрения нуждается в существенном уточнении. В современных учебниках по римскому праву указывается, что в римском праве существовала замкнутая система вещных прав, в числе элементов которой называются: право собственности (dominium, proprietas), сервитуты, эмфитевзис, суперфиций, залог <1>. Авторы цитируемой работы определяют перечень вещных прав, известный римскому частному праву, термином "Typenzwang", который получил разъяснение в юридической литературе в гораздо более позднюю эпоху в сравнении с экономическим строем и правовой культурой Древнего Рима. Классическое изложение системы римского гражданского права не выделяет общих идентифицирующих признаков вещных прав, открывая изложение отдельными институтами вещного права <2>. Нечасто встречающиеся в науке обобщения относительно признаков и системы вещных прав в римском праве обычно ограничиваются указанием на абсолютный характер этих прав; независимость владения от права собственности как характерное свойство ограниченных вещных прав <3>. Из приведенных характеристик не складывается законченное, системное видение вещных прав как особого вида субъективных частных прав в римском гражданском праве. -------------------------------- <1> См.: Benke N., Meissel F. S. Ubungsbuch romisches Sachenrecht. Wien, 2008. S. 10. <2> Ср.: Барон Ю. Система римского гражданского права. СПб., 1908. Вып. 2. С. 28. <3> Ср.: Митюков К. А. Курс римского права. Киев, 1912. С. 78 - 79.

В специализированных исследованиях встречаются утверждения о том, что "Родиной" идеи о действии numerus clausus в вещном праве является доктрина германского гражданского права XIX в. <1>. Суждение о происхождении numerus clausus из римского гражданского права уже вызвало у нас некоторые сомнения, поскольку римские юристы были в меньшей степени озадачены детальным разграничением и догматическим изучением вещных и обязательственных прав как базовых антагонистических научных понятий, не говоря уже о том, что общетеоретические вопросы понятия и структуры субъективного права вообще не были развиты римским правом. -------------------------------- <1> См.: Struycken T. H.D. Op. cit. P. 287 - 288.

В классических курсах Пандект, как мы можем понять, numerus clausus в качестве отличительного признака вещного права как таковой не выделялся; перечень вещных прав определяется пандектистами различно. Это обстоятельство следует связать с более общей закономерностью, в частности с тем, что разработка системы принципов и признаков вещного права является продуктом эволюционного развития теории гражданского права, проявлением академических традиций более поздней эпохи, представители которой ставили перед собой осознанную цель обобщения, систематизации, достижения принципиального единства в изложении полученных научных результатов общей научной школы, которая у пандектистов как единое целое в строгом смысле слова отсутствовала. Задачи консолидации правового материала по единому принципу, выделения общих признаков субъективных прав и их частных видовых признаков не ставились ни римскими юристами, ни глоссаторами, ни комментаторами, ни пандектистами, а потому, вероятно, и не могли быть решены ими. С целью иллюстрации и обоснования этих суждений обратимся к следующим примерам. А. Ф.Ю. Тибо называет четыре подвида ограниченных вещных прав: сервитуты, залог, эмфитевзис, суперфиций <1>. Исчерпывающий характер перечня вещных прав скорее только угадывается и предполагается читателем вследствие указания ученым на число существующих ограниченных вещных прав и их наименования. Numerus clausus А. Ф.Ю. Тибо не называется в ранге самостоятельного признака вещных прав. -------------------------------- <1> Thibaut A. F.J. System des Pandekten-Rechts. Jena, 1818. S. 6.

К. Л. Арндс фон Арнесберг называет в первую очередь наиболее всеобъемлющие и близкие праву собственности права на чужие вещи (суперфиций, эмфитевзис), а затем необходимые и распространенные на практике (узуфрукт, предиальные сервитуты). Эти две группы прав на чужие вещи обеспечивают правомочному субъекту возможность пользования вещью. В отдельную группу выделяется право залога, которое дает возможность залогодержателю обратить взыскание на вещь, обеспечив удовлетворение своих требований <1>. Характеристика и группировка прав на чужие вещи по принципу отдаления от права собственности не сопровождаются выделением общих признаков ограниченных вещных прав, разграничением прав на чужие вещи и ограниченных вещных прав. Исчерпывающий перечень вещных прав не называется К. Л. Арндсом фон Арнесбергом как признак вещных прав. -------------------------------- <1> Arndts von Arnesberg K. L. Lehrbuch der Pandekten. 9. Aufl. Stuttgart, 1877. S. 190.

В пандектах К. Г. Вэхтера не содержится упоминания о numerus clausus ни как о признаке вещных прав, ни как о самостоятельном юридическом понятии. Тем не менее виды ограниченных вещных прав ученым поименованы и пронумерованы. К ограниченным вещным правам ученый относит: сервитуты, эмфитевзис, суперфиций, ленные права, залог, вещные обременения <1>. -------------------------------- <1> См.: Wachter K. G. Pandekten. Leipzig, 1880. S. 201 - 202.

В пандектах К. А. Вангерова не удалось обнаружить главу, вобравшую в себя выделенные общие признаки и свойства вещных прав как особого вида субъективных гражданских прав, так же как и какого-либо упоминания о закрытом перечне вещных прав <1>. -------------------------------- <1> См.: Vangerow K. A. Lehrbuch der Pandekten. Marburg, 1863. Bd. 1. S. 538.

Л. Куленбек указывает, что BGB к вещным правам относит: владение, собственность, группу iura in re aliena (наследственные права, сервитуты, преимущественное право покупки, право вещных выдач, ипотека, рента, залог движимых вещей) <1>. -------------------------------- <1> См.: Kuhlenbeck L. Von den Pandekten zum Burgerlichen Gesetzbuch. Eine dogmatische Einfuhrung in das Studium des burgerlichen Rechts. Berlin, 1899. Bd. 2. S. 390.

Ф. Л. Келлер начинает изложение вещного права со специфики его объекта - вещи, а не с признаков или с общей специфики вещного права. Соответственно, и признаков вещных прав ученым специально не формулируется <1>. -------------------------------- <1> См.: Keller F. L. Pandekten. Leipzig, 1867. Bd. 1. S. 101.

Ю. А. Зойферт говорит лишь о подразделении вещного права на право собственности и право на чужие вещи, считая термин "ограниченные вещные права" синонимом термина "права на чужие вещи" ("jura in re aliena"). В числе прав на чужие вещи ученый называет: сервитут, эмфитевзис, суперфиций, залог. О закрытом перечне вещных прав прямо не говорится <1>. -------------------------------- <1> См.: Seuffert J. A. Lehrbuch des praktischen Pandektenrechts. Wurzburg, 1825. Bd. 1. S. 161.

Приведенные примеры свидетельствуют лишь о различных подходах к определению понятия и видов ограниченных вещных прав, отсутствии в пандектном учении сформулированных признаков вещных прав, развернутого обоснования значимости каждого из них, и в частности numerus clausus. Упоминания о закрытом перечне вещных прав встречаются в научных трудах более позднего периода развития правовой культуры, современников создания и обсуждения BGB. О. фон Гирке отмечает, что немецкое право исконно руководствовалось принципом свободы образования вещных прав, создав "богатый и незавершенный набор разнообразных ограниченных вещных прав" <1>. BGB, подобно римскому праву, признает только названное в Кодексе число ограниченных вещных прав, существенно дополняя и расширяя правовую регламентацию ограниченных вещных прав в сравнении с римским правом как по видам, так и по содержанию <2>. -------------------------------- <1> См.: Gierke O. von. Deutsches Privatrecht. Leipzig, 1905. Bd. II: Sachenrecht. S. 599. <2> Ibidem.

Предпосылки открытого перечня вещных прав в старогерманском праве следует связать с историко-правовыми особенностями развития Германии. Г. Безелер отмечал, что правовое регулирование оборота и принадлежности движимых вещей в германском праве было вторично в сравнении с регламентацией земельной собственности: владение земельным участком уже предполагало владение находящимися на нем движимыми вещами (скот, хозяйственный инвентарь и др.); движимые вещи в большинстве случаев выступали принадлежностью земельного участка; "немецкое вещное право до позднего Средневековья являлось правом земельной собственности и получило в этом отношении свое последовательное совершенствование". Правовой режим и оборот движимых вещей обрели самостоятельное значение с ростом ремесленничества и торговли в городах, становлением класса буржуазии, но первоначально в сфере не вещного, а обязательственного права <1>. Феодальный строй экономических отношений, существенные различия в правоспособности свободных и несвободных лиц, широкие правовые возможности сюзерена, из которых возникали "различного рода вещные обременения и сервитуты", "правовой статус крестьянского сословия" издавна породили разнообразные виды землепользования, которые по мере развития экономической модели имущественных отношений становились все более многочисленными и противоречивыми по видам и содержанию <2>. -------------------------------- <1> См.: Beseler G. System des gemeinen deutschen Privatrechts. Leipzig, 1853. Bd. II. S. 2 - 3. <2> Ibid. S. 4.

С точки зрения О. фон Гирке, ограниченные вещные права являются либо самостоятельными вещными правами, либо вещно-правовыми следствиями лично-правовых отношений. В вещном праве следует отображать только самостоятельные вещные права, что и регламентирует BGB в третьей книге, но перечень приведенных законом ограниченных вещных прав не является исчерпывающим <1>. Ученый выступает за признание самостоятельного вещного значения прав родителей в отношении имущества детей; прав опекуна на имущество лица, состоящего под опекой; преимущественного права сонаследников на приобретение доли (части) в наследстве; права исполнителя завещания на ограниченное пользование и распоряжение наследством <2>. -------------------------------- <1> См.: Gierke O. von. Deutsches Privatrecht. Leipzig, 1905. Bd. II. Sachenrecht. S. 600. <2> Ibidem.

Сказанное никак не означает того, что пандектное право принципиально не разделяло вещные и обязательственные права. Пандектное право предполагало существенные различия между вещным и обязательственным правом, их самостоятельное значение и различные функции в гражданском обороте. Это явилось существенным новшеством в сравнении с кодификациями, основанными на традициях естественного права, прусским правом. По-прежнему в цивилистике остается непоставленным и неразрешенным вопрос не только о генезисе и эволюции, но и о значении numerus clausus в вещном праве. Одни исследователи считают, что numerus clausus является признаком, другие - принципом вещного права <1>. Разница этих характеристик очевидна, поскольку понимание numerus clausus в качестве признака вещного права предполагает его идентифицирующее значение как устойчивой характеристики особого вида субъективных гражданских прав. Характеристика закрытого перечня как принципа вещных прав ориентирует на понимание изолированной системы вещных прав, состоящей из отдельных элементов, где каждый элемент, отвечая общим признакам, представляет собой особенный объект правового регулирования, обладая собственными специфическими признаками единичного и особенного элемента системы. -------------------------------- <1> См.: Bydlinski P. Grundzuge des Privatrechts. Wien, 2007. S. 93.

Возможно, эта специфика учитывается далеко не всеми учеными. Так, П. Быдлински приводит numerus clausus в числе иных принципов вещного права - публичности, специализации, не забывая при этом указать на открытый перечень обязательственных прав. Такая характеристика, думается, более соответствует отличительному признаку, но не принципу вещного права. Полагаем, что принципы и признаки вида субъективных прав являются разнопорядковыми характеристиками. В действующих законодательствах государств, образующих германскую ветвь континентального гражданского права Европы, принцип numerus clausus в вещном праве не всегда находит прямую опору на формулировки, данные в источниках гражданского законодательства. Параграф 308 Всеобщего гражданского уложения (Allgemeines burgerliches Gesetzbuch (далее - ABGB)) причисляет к вещным правам, объектом которых является вещь, право владения, право собственности, право залога, сервитуты, наследственное право. Й. М. Винивартер говорит о том, что виды и диапазон вещных прав определяются законодателем, но из этого ученый не выводит ни общего, ни частного признака вещных прав (для идентификации отдельных видов ограниченных вещных прав), ни иных следствий <1>. -------------------------------- <1> См.: Winiwarter J. M. von. Das dingliche Sachenrecht. Wien, 1839. Bd. 1. S. 30.

В BGB отсутствует норма права, которая называет исчерпывающий перечень вещных прав, равно как и гражданско-правовые последствия создания новых видов вещных прав соглашением сторон в договоре или судебной практикой. В гражданском праве Швейцарии расшифровка принципа закрытого перечня вещных прав обнаруживается не в тексте Швейцарского гражданского уложения (Schweizerisches Zivilgesetzbuch (далее - SZGB)), а в материалах судебной практики. Так, Федеральный суд Швейцарии определил: "En vertu du principe du numerus clausus qui domine la partie civil consacree aux droits reels, la loi, lorsqu'elle definit le contenu les differents droits reels, a un caractere imperatif" <1>. -------------------------------- <1> "В силу принципа numerus clausus, доминирующего в части Гражданского кодекса, посвященной вещным правам, закон определяет содержание различных вещных прав и в этом носит безусловный характер" (перевод мой. - С. С.) (Basler Kommentar. Zivilgesetzbuch / H. Honsell, N. P. Vogt, T. Geiser (Hgs.). Basel; Zurich; Bern, 2011. S. 807).

Значение принципа "закрытого перечня" содержит в себе одно из главных начал вещного права, согласно которому перечень вещных прав установлен непосредственно законом и не может дополняться и видоизменяться под влиянием желания и договоренностей сторон, что представляет собой существенное исключение из общего принципа диспозитивности и автономии воли в сфере гражданско-правового регулирования. Закрепление принципа закрытого перечня в вещном праве может быть понято как императивное установление законодателем вещных прав по содержанию и видам. Как подчеркивается в доктрине, numerus clausus осуществляет независимую от воль участников гражданского оборота типизацию видов правоотношений непосредственно законом. В результате в силу определенных юридических фактов можно приобрести лишь те вещно-правовые титулы, какие установлены законом непосредственно. Утверждается, что принцип numerus clausus выполняет две различные функции в регулировании вещных прав (Typenzwang, Typenfixierung, в австрийском праве - Grundsatz der Typengebundenheit) <1>. В буквальном смысле Typenzwang обеспечивает фиксацию вида вещных прав. В условиях действия данной функции стороны вправе предусмотреть в договоре лишь то вещное право, вид которого известен действующему закону. Typenfixierung предписывает участникам гражданских правоотношений запрет модификации существующих видов вещных прав и их передачу третьим лицам. -------------------------------- <1> См.: Heck P. Grundriss des Sachenrechts. Tubingen, 1930. S. 120; Capelle K. H. Burgerliches Recht: Sachenrecht. Berlin, 1963. S. 13.

Фиксация вещных прав является императивным предписанием законодателя и осуществляется как с формальных позиций видов субъективных прав, которые поименно указаны законодателем и не допускают свободы волеизъявления участников гражданских правоотношений, так и с точки зрения содержания субъективных прав - действия определенного правового режима для конкретного вида вещных прав. В этом смысле вещные права напоминают ius cogens. Впрочем, законодательные ограничения по содержанию и видам субъективных прав не являются индивидуальной чертой, характерной лишь для вещных прав. В обязательственном праве автономии воли контрагентов существенные ограничения в части определения содержания обязательства предпосланы самим законодателем в той части, что участники договора не правомочны своим соглашением создать обязанности для лиц, в нем поименованных, но не участвующих. Отсутствие юридической силы такого соглашения означает и принудительную содержательную типизацию обязательственных прав по субъектному составу участников обязательства. В современной теории германского и швейцарского права и правоприменительной практике отмечается послабление строгости правила о закрытом перечне вещных прав. Г. Вестерманн считает, что сфера действия принципа numerus clausus в вещном праве не свободна от ряда отклонений, а правоприменительной практике "не остается ничего иного, чем от случая к случаю проверять, касается ли соглашение между договаривающимися сторонами, которое отклоняется от типовой обусловленности, сущностного содержания законодательного предоставления права". Общая закономерность отклонения от императивного действия numerus clausus в германском праве обусловлена, по мнению ученого, тем, что данный регулирующий принцип не может в каждом случае обосновывать потребности экономической жизни. В качестве конкретных примеров Г. Вестерманн приводит: ожидаемое право; обеспечительное обременение земельного участка, которое не обладает акцессорным характером <1>. -------------------------------- <1> См.: Westermann H., Westermann H. P., Gursky K. H., Eickmann D. Sachenrecht. Heidelberg, 2011. S. 29 - 30.

Д. Т. Фюллер при отрицании определяющего значения закрытого перечня вещных прав отталкивается от мнимости дуализма вещного и обязательственного права, говорит, что само понятие вещного права является "беспредметным и искусственным термином", а специфика отдельных вещных прав создает логическую невозможность их точного подведения под общее понятие; о невозможности существования вещных прав в отсутствие обязательственных отношений между управомоченными и обязанными лицами <1>. Отсюда выводятся более частные суждения о деструктивном значении принципа закрытого перечня в вещном праве. -------------------------------- <1> Fuller J. T. Op. cit. S. 526 - 529.

В швейцарском праве наблюдаются попытки трактовать перечень сервитутов в качестве "неограниченного количества подформ", "бесчисленного множества видов сервитутов", поскольку предметом сервитута может явиться любое пользование "служащим" земельным участком <1>. Единственной целью существования принципа закрытого перечня в вещном праве комментаторы считают высокую обращаемость вещей в обороте, которая может быть обеспечена в данном случае объективным знанием любого участника оборота о видах права, правовом режиме его объекта. Применительно к возможности создания не поименованных прямо в законе видов сервитутов это обеспечивается требованием о том, что предусматриваемый соглашением сторон сервитут должен соответствовать общему понятию о сервитуте, которое дано в SZGB. Те же суждения применимы в отношении интерпретаций данных в законе ипотечных прав <2>. -------------------------------- <1> См.: Portmann W. Op. cit. S. 142. <2> Basler Kommentar. Zivilgesetzbuch / H. Honsell, N. P. Vogt, T. Geiser (Hgs.). S. 807.

Осмысление приведенной выше специфики регулирования и толкования содержания вещных прав свидетельствует о складывающейся тенденции постепенного ослабления значения принципа закрытого перечня вещных прав в правопорядках германского типа. Полагаем, что с теоретической точки зрения интерпретацию numerus clausus как характерной черты вещных прав следует связать с двумя обстоятельствами, каждое из которых в действительности является содержательным, но одновременно не характеризует индивидуальные особенности вещных прав как особого вида субъективных гражданских прав в сравнении, к примеру, с правами обязательственными. Во-первых, существование закрытого перечня вещных прав может объясняться экономико-правовой необходимостью объективного знания всеми участниками гражданских правоотношений о потенциальном существовании установленных и регламентированных законодателем видов ограниченных вещных прав. С этим связано и то обстоятельство, что принцип закрытого перечня per excellence характеризует систему ограниченных вещных прав. Уже только поэтому numerus clausus не является имманентной чертой всех существующих вещных прав (к примеру, этой характеристикой не учитывается специфика права собственности). Во-вторых, закрытый перечень вещных прав обеспечивает реализацию принципа публичности в части однообразного и общедоступного понимания оснований возникновения, прекращения и защиты существующих и признанных правопорядком ограниченных вещных прав. Эти два обстоятельства объясняют причины появления и действия принципа закрытого перечня в вещном праве, не являясь его идентифицирующим признаком в догматике гражданского права. Законодательные предписания о действии принципа закрытого перечня в вещном праве означают лишь ограниченность создания не предусмотренных законом видов вещных прав для субъектов гражданского права, что с точки зрения формальной логики никак не свидетельствует о принципиальной невозможности создания новых видов вещных прав законодателем или судебной практикой. Нетрудно заметить формальное противостояние принципов свободы договора и закрытого перечня вещных прав, императивного и диспозитивного регулирования в гражданском праве. Это объясняется прежде всего разностью методов регулирования вещных и обязательственных правоотношений. Преимущественно диспозитивный метод регулирования обязательственных прав и императивный метод регулирования вещных прав обусловливают различие в основаниях возникновения вещных и обязательственных прав, которое может считаться методологически значимым различием прав вещных и обязательственных. Речь идет о стадиях реализации (осуществления) и возникновения соответствующих прав. Представляется, что для возникновения вещного права воля обязанного лица - всех третьих лиц, на которых возложена соответствующая пассивная обязанность, не нужна, в то время как в сфере обязательственного права трудно себе представить правоотношение, которое возникло без влияния воли и действий обязанного лица (за исключением, конечно, деликта). Получается, что в вещном праве воля обязанного лица незначима вплоть до нарушения им соответствующего запрета ex lege, когда такое лицо произвольно вмешалось в процесс осуществления права, в результате чего субъектный состав вещного правоотношения предельно конкретизировался. Целесообразность и необходимость закрепления numerus clausus в вещном праве может полагаться как на общее, например, вышеизложенное нами объяснение, так и на частную аргументацию, которая может различаться в зависимости от специфики конкретного ограниченного вещного права. Законодательное закрепление правила о том, что стороны не правомочны создать своим соглашением не поименованный в законе вид ограниченных вещных прав, проявляется в том, что договор в части волеизъявления сторон, направленного на создание не предусмотренного законом вида ограниченного вещного права, не порождает ожидаемых правовых последствий как по установленному контрагентами правовому режиму вещи, так и по защите их прав. Однако такие последствия должны быть четко установлены действующим национальным законодательством. Вернемся к мотивации закрепления за принципом numerus clausus столь значимых последствий для системы вещных прав и ее содержанию. Можно предположить, что действие принципа закрытого перечня в вещном праве ориентировано на недопустимость создания не поименованных законом видов ограниченных вещных прав, появление и существование которых способно причинить существенные неудобства не только самому собственнику вещи, но и третьим лицам, дезорганизовав гражданский оборот и связи его участников. В обосновании numerus clausus в вещном праве прослеживаются глобальные интересы стабильности и функциональности непосредственно гражданского оборота, его экономической основы, но не произвольно-волевое усмотрение законодателя или правообладателя. Предпринятая нами "апелляция" к экономической основе гражданского оборота ни в коей мере не стремится подменить методы исследования в экономических и юридических науках или осуществить попытку экономического анализа права, но продиктована неразрывной взаимосвязью экономических отношений и форм их юридического опосредования. Необходимость и причина существования столь значительного ограничения автономии воли субъекта частного права могут найти весьма весомые основания. К примеру, в условиях создания нового типа вещных прав соглашением сторон третьи лица, включая потенциальных приобретателей имущества, окажутся в уязвимом, ущербном положении. Им придется соизмерять свои действия с возникшими изменениями, а главное - самостоятельно квалифицировать соответствующее имущественное правоотношение, заведомо осуществляя интуитивный поиск способа легитимного приобретения соответствующего титула в будущем. Необходимость правовой оценки и квалификации вновь возникшего, ранее неизвестного титула в вещном праве может повлечь дополнительные расходы (аналитика, прогнозы, мнения специалистов и др.), которые могут оказаться весьма существенными в размере, не гарантируя стопроцентной точности. Такая ситуация сама по себе создает существенный риск, который невозможно исключить полностью. Признание перечня вещных прав открытым усложняет имущественный оборот, а главное - может влечь за собой ненужные расходы, связанные с анализом соответствующей информации и определением основания обладания. В силу общепринятого значения абсолютного принципа действия вещного права было бы справедливо, чтобы пассивно обязанные третьи лица как минимум были потенциально осведомлены о содержании и пределах осуществления каждого вида вещного права. Таким образом, неудобства существования открытого перечня вещных прав сводятся к появлению дополнительных расходов на оценку возможных рисков и получение информации о вновь возникающем вещном праве в каждом конкретном случае. И то, и другое способно повлечь дополнительные существенные имущественные затраты, продиктованные возникшей необходимостью получения информации и управления риском. Это обоснование полагается на экономическую основу существования вещных прав как на состояние присвоенности материальных благ конкретному лицу. Гипотетическая возможность обременения вещи неограниченным числом ограниченных вещных прав, которые вдобавок ко всему могут иметь произвольное содержание, создает риск замедления темпов экономического развития общества и товарно-денежных отношений, поскольку в таких условиях приобретение едва ли не любой вещи может означать покупку "кота в мешке". Закрытый перечень вещных прав осуществляет функции своеобразной дефрагментационной модели регулирования вещных правоотношений. Суть последней состоит в законодательном барьере в установлении не поименованных законом вещных прав. Законодательно не ограниченный перечень вещных прав создает пирамиду управомоченных лиц, которые, помимо правомочий пользования и (или) владения вещью, способны исключить возможность ее продажи. Понимание экономической основы вещных правоотношений в гражданском праве не является беспредельным. В частности, вызывают сомнения попытки толкования numerus clausus как свободы усмотрения участников рынка выбирать желаемый тип поведения (Рюдден, Меррилл, Смит) <1>. Выбор оптимального решения не может быть обусловлен только экономическими потребностями и желанием получить максимальную выгоду, а должен полагаться на установленные нормами объективного права ограничения и запреты. -------------------------------- <1> Об этом более подробно см.: Struycken T. H.D. Op. cit. P. 311 - 314.

Оценка высказанных юридических и экономических аргументов позволяет автору считать, что установление закрытого перечня вещных прав является исключительной прерогативой законодателя, а не контрагентов или судебной власти. Numerus clausus является законодательным обеспечением и правовым средством предотвращения расщепления имущественных прав в континентальном праве. Было бы неверно утверждать, что гражданское право Германии, разработав теоретические основы концепции закрытого перечня прав, на практике придерживается ее строгого действия даже в отношении вещных прав. Так, в новейшей литературе В. Люке заключает, что автономия воли не отрицается в вещном праве, а лишь претерпевает некоторые ограничения. В частности, речь идет лишь об ограничении волеизъявления субъектов по созданию новых видов вещных прав, но не об их модернизации. Однако здесь же указывается, что правоприменительная практика пошла по пути признания силы соглашений сторон о создании новых видов вещных прав, не предусмотренных в законе. В частности, говорится об Anwartschaftsrecht и о Gewohnheitsrecht <1>. -------------------------------- <1> См.: Luke W. Sachenrecht. Munchen, 2010. S. 10 - 11.

Такое понимание, как видится, является результатом не революционных научных открытий XXI в., а лишь сложившихся правовых традиций. Еще Ю. Офнер признавал Anwartschaftsrecht особым ограниченным вещным правом, которое обеспечивает будущие, но уже гарантированные нормами вещного права правомочия и интересы приобретателя относительно вещи <1>. -------------------------------- <1> См.: Ofner J. Das Sachenrecht. Berlin, 1893. S. 116.

Нельзя сказать, что сегодня эта позиция пользуется всеобщим признанием. Иногда особо подчеркивается, что управомоченное лицо в Anwartschaftsrecht защищается не как субъект вещного права, а как субъект обязательственного права - приобретатель, управомоченный к владению вещью по договору <1>, в то время как отношения контрагентов - отчуждателя и приобретателя - регулируются институтом двойного владения <2>. При этом любопытно отметить, что при поступлении, к примеру, договора купли-продажи на регистрацию предварительной записью в поземельной книге фиксируется, по сути, не вещное право покупателя, а волевой акт распоряжения объектом недвижимости собственником - продавцом как юридически значимое действие, направленное непосредственно на изменение ранее существовавшего правоотношения <3>, данные о котором внесены в поземельную книгу, чем одновременно обеспечиваются интересы будущего собственника от последующих недобросовестных продаж этого же имущества его контрагентом <4>. Anwartschaftsrecht не предусмотрено действующей редакцией BGB и является, по сути, первой ступенью к приобретению права собственности. С формальной точки зрения Anwartschaftsrecht лишь наделяет субъекта правовой позицией, внешне напоминающей вещный титул. Приведенные доводы о сущности Anwartschaftsrecht не исключают возможности квалификации ожидаемого права как института обязательственного, а не сугубо вещного права. Т. Фюллер характеризует Anwartschaftsrecht как притязание на получение права в будущем, подчеркивает неоднозначность квалификации данного института как вещного или обязательственного права в юридической литературе и судебной практике <5>. В любом случае отнесение Anwartschaftsrecht к числу вещных прав должно трактоваться не иначе как индивидуальная особенность немецкой системы права <6>, в том числе и как прямое практическое следствие принятой германским правопорядком теории вещного договора. -------------------------------- <1> См.: Serick R. Eigentumsvorbehalt und Sicherungsubereignung. Heidelberg, 1993. Bd. I. S. 275. <2> См.: Schreiber K. Sachenrecht. Stuttgart; Munchen: Hannover; Berlin; Weimar; Dresden, 2007. S. 27. <3> См.: Haedicke M. Der burgerlich-rechtliche Verfugungsbegriff // Ju S. 2001. S. 966; Heck P. Op. cit. S. 203. <4> См.: Stadler A. Gestaltungsfreiheit und Verkehrsschutz durch Abstraction. Tubingen, 1996. S. 497; Haegele K., Schoner H., Stober K. Grundbuchrecht. 11 Aufl. Munchen, 1997. S. 525. <5> См.: Fuller J. T. Op. cit. S. 92. <6> Любопытно отметить, что в теории иногда делаются предположения о необходимости отнесения Anwartschaftsrecht к числу вещных прав вследствие опасности крушения принципа автономии вещного и обязательного права с учетом положений § 137 BGB (подробнее см.: Wiegand W. Op. cit. S. 128).

Интересна позиция российской правоприменительной практики, в частности по вопросу о правовой природе и юридических последствиях защищаемого законом владения. Судебно-арбитражная практика столкнулась с вопросом о правомерности и обоснованности предъявления вещных исков покупателем недвижимого имущества после исполнения договора, но до момента государственной регистрации перехода права. В п. 60 Постановления Пленума ВС РФ N 10 и Пленума ВАС РФ N 22 от 29 апреля 2010 г. "О некоторых вопросах, возникающих в судебной практике при разрешении споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав" <1> (далее - Постановление N 10/22) сказано, что после передачи владения недвижимым имуществом покупателю, но до государственной регистрации права собственности покупатель является законным владельцем этого имущества и имеет право на защиту своего владения на основании ст. 305 ГК РФ. Покупатель не вправе распоряжаться данным имуществом, поскольку право собственности на него сохраняется за продавцом до момента государственной регистрации. Таким образом, исходя из смысла ст. 305 ГК РФ, приобретатель, принявший исполнение обязательства продавца по передаче ему недвижимого имущества, правомочен использовать специальные средства вещно-правовой защиты, установленные в ст. 301, 304 ГК РФ. В силу разъяснений ВАС РФ владеющий покупатель недвижимого имущества становится истцом по виндикационному или негаторному иску, которые законодателем структурно расположены в нормах о защите права собственности и иных вещных прав. -------------------------------- <1> Вестник ВАС РФ. 2010. N 6.

Отсутствие в российском законодательстве норм о петиторной защите владения несобственника способами защиты, отличными от виндикационного и негаторного иска, в сочетании с устоявшейся точкой зрения о вещно-правовой защите как о признаке вещного права актуализирует решение вопроса о материально-правовом статусе покупателя, вступившего во владение приобретенной вещью, но до момента государственной регистрации перешедшего к нему права. В силу ч. 2 ст. 8 ГК РФ и ч. 1 ст. 4 Федерального закона от 17 июня 1997 г. "О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним" вещное право возникает с момента государственной регистрации права, что формально препятствует квалификации прав приобретателя недвижимости как субъекта особого ограниченного вещного права до момента государственной регистрации. В другом случае ВАС РФ указал <1>, что собственники помещений в многоквартирном доме вправе владеть и пользоваться земельным участком под многоквартирным домом, находящимся в собственности соответствующего публично-правового образования, в той мере, в какой это необходимо для эксплуатации ими многоквартирного дома, а также объектов, входящих в состав общего имущества в таком доме, пусть даже этот земельный участок не сформирован и в отношении его не проведен государственный кадастровый учет. -------------------------------- <1> См.: п. 67 Постановления N 10/22.

По логике ВАС РФ, собственники помещений в многоквартирном доме как законные владельцы земельного участка, на котором расположен данный дом и который необходим для эксплуатации последнего, в силу ст. 305 ГК РФ ГК РФ имеют право требовать устранения всяких нарушений их прав, хотя бы эти нарушения и не были соединены с лишением владения, а также право на защиту своего владения, в том числе против собственника земельного участка. В цитируемом пункте Постановления N 10/22 ничего не говорится ни о пределах доказывания по такого рода спорам, ни о квалификации предоставленного сособственникам права пользования земельным участком. Вопрос доказывания в свете традиций ВАС РФ тесно связан с характером права пользования. Обязан ли истец в данном случае доказывать фактическое владение земельным участком, как это требуется судами при разрешении иных споров о защите титульного владения? Положительный ответ на этот вопрос порождает дополнительные сложности, поскольку неясно, чем же фактически владеют собственники помещений в многоквартирном доме. Как следует доказывать собственникам помещений в многоквартирном доме фактическое владение земельным участком в случае предъявления иска, основанного на ст. 305 ГК РФ? Приведение доказательств, подтверждающих право собственности на жилое помещение в многоквартирном доме, проживание в нем, оплату эксплуатационных платежей, парковку автотранспорта жильцов на придворовой территории, напрямую не доказывает физическое (в натуре) и титульное владение земельным участком. С формальной точки зрения обнаружить прямые доказательства фактического владения земельным участком в данном случае не представляется возможным. К тому же действующее законодательство РФ прямо не устанавливает презумпции фактического владения при пользовании вещью. В Германии для появления не поименованных BGB видов вещных прав существует законодательная основа. Закон о жилищной собственности и долгосрочном жилищном праве (Gesetz uber das Wohnungseigentum und Dauerwohnrecht (WEG)), по сути, легализует новый тип жилищной собственности, который может быть ограничен по своему содержанию договором, соглашением группы сособственников, с отходом от положений общей нормы § 137 BGB. Признанием особой категории "жилищная собственность" германская цивилистика отошла от основополагающего принципа вещного права, согласно которому принадлежность следует судьбе основной вещи. Квартира в многоквартирном доме является самостоятельным объектом права собственности. Сам же земельный участок, нежилое здание, в котором в числе прочих расположена отдельная квартира, территории общего пользования (лестницы, коридоры, лифты, подвалы, чердаки), в отсутствие которых квартира существовать и использоваться по назначению физически не может, являются общей собственностью жильцов - собственников квартир. В современной юридической литературе говорится о самостоятельном значении жилищной собственности в вещном праве Германии. Ф. Баур использует для этого особую терминологию, считая жилищную собственность особой формой права собственности. Жилищная форма собственности (Wohnungseigentum, Rechtsformen, soziales Wohnrecht) понимается им как следствие политико-социальных условий, сложившихся в Европе после Второй мировой войны, приспособление правопорядка к тому, что не каждый гражданин имеет возможность приобрести земельный участок и построить на нем свой собственный жилой дом. Создавшаяся острая социально-политическая ситуация, сопровождаемая обнищанием имущих классов, спровоцировала жилищный кризис, формой правового преодоления которого явилось законодательное решение о возможности приобретения и последующей передачи права собственности на отдельную квартиру, приобретение которой требовало наименьших вложений в сравнении с приобретением права собственности на отдельно стоящее здание, пригодное для проживания. Отмечается, что такое положение дел не может считаться удовлетворительным, нарушает общий порядок, установленный общей нормой § 94 BGB (superficies solo cedit). Ф. Баур признает, что категория жилищной собственности рассеивает германское понятие вещного права, права собственности (Eigentumsstreuung), возвращая правовое сообщество к культуре поэтажной собственности, которая уже в XIX в. характеризовалась цивилистами как "дома ссоры" <1>. -------------------------------- <1> Baur F., Baur F. J., Stumer R. Sachenrecht. Munchen, 2009. S. 377.

Германскому праву знакома конструкция доверительной собственности (fiduziarisches Eigentum), которая рассматривается как полноценное право собственности. Однако это никак не препятствует выводу о том, что перед нами особый вид (тип) собственности, возникновение которого связывается с управлением имуществом или обеспечением надлежащего исполнения обязательств. Как правило, речь идет о срочном правовом отношении, что нетипично для правоотношения собственности. Обращает на себя внимание и особое правовое положение, и статус субъектов этого правового отношения. Приобретатель имущества считается юридическим, а отчуждатель - экономическим собственником вещи. Налицо модернизация отношений собственности, необходимость разграничения полномочий экономического и юридического собственника одной и той же вещи. Такая ситуация в германском гражданском праве возникла достаточно давно. Неслучайно П. Эртманн отмечал, что к фидуциару право переходит лишь во внешних, но не во внутренних отношениях, в которых единственным собственником остается фидуциант <1>. Не до конца ясным остается вопрос о том, чьи кредиторы (фидуцианта или фидуциара) могут полагаться на вхождение этого имущества в конкурсную массу, обеспечивающую их собственный интерес. -------------------------------- <1> См.: Oertmann P. Das Problem der relativen Rechtszustandigkeit // Jherings Jahrbucher fur die Dogmatik des burgerlichen Rechts. 1916. Bd. 30. S. 154.

Велика роль и судебной практики, которая ограничила права собственника в ситуации фидуциарной собственности Treuhand (доверительное управление). Основной пример такого ограничения был разработан в случае передачи вещного права в целях обеспечения, что создает Sicherungseigentum. В случае обеспечительной передачи права собственности, создающей Treuhand, право собственности ограничено договором, а возникающее в результате право трудно характеризовать как право собственности в соответствии с § 903 BGB. Кроме того, развитие Treuhand в судебной практике следует также усматривать в признании вещных отношений, отличных от права собственности. Treuhand в отношении требований и денег, особенно в случае Treuhandkonto (фидуциарный счет), также создает защищенную позицию для Treugeber (учредителя доверительного управления), которая выглядит сходной с вещным правом. Возможно также указать на владение движимым имуществом по договору, которое влечет за собой возникновение владения, относимого значительным числом ученых к особому виду ограниченных вещных прав. Одно из первых косвенных упоминаний о необходимости действия закрытого перечня вещных прав в доктрине обнаруживается в трудах Ф. К. фон Савиньи, который считал, что свободная природа может быть покорена нами, но не в целом, а в определенных пространственных границах. В первую очередь это замечание относимо к пространственно-телесному выделению объектов вещных прав - индивидуально-определенных вещей. Такую ограниченную сферу ученый называет вещью, дающей право на обладание, законченная стадия которого именуется правом собственности <1>. Однако уже Ф. Хек, анализируя виды вещных прав в гражданском законодательстве и сравнивая их с ветвями растущего дерева, указывал, что нормативное закрепление закрытого перечня является, возможно, не самым лучшим решением законодателя. Придерживаясь точки зрения об открытом перечне вещных прав, Ф. Хек сравнивал систему BGB с броней, в которой так много брешей, что она уже не может выполнять свою изначальную оборонительную функцию. Вслед за Ф. Хеком тезис об открытом перечне вещных прав отстаивался Ф. Виакером, который требовал признания закрытым перечня определенных законодателем видов вещных прав лишь в отношении недвижимости <2>. -------------------------------- <1> См.: Savigny F. C. von. System des heutigen romischen Recht. Berlin, 1840. Bd. 1. S. 338. <2> См.: Wieacker F. Bodenrecht. Hamburg, 1938. S. 112.

В теории гражданского права Швейцарии numerus clausus был подвергнут догматическому анализу Б. Фоексом, который придерживался буквального понимания принципа закрытого перечня и выводил необходимость и целесообразность закрепления закрытого перечня прав в законодательстве функциями: публичности; обеспечения простоты и прозрачности; охраны права собственности; этическим предназначением и поддержкой иных принципов имущественного (вещного) права <1>. Весьма спорным видится возможность обоснования действия numerus clausus в вещном праве через этические представления, которые сами по себе являются отдаленными от права, а также поддержкой общих принципов вещного права, включая и абсолютность последнего. Сделанные Б. Фоексом акценты на публичности и прозрачности системы вещных прав видятся нам взаимосвязанными и потому не изолированными друг от друга научными умозаключениями, характеризующими предмет исследования с разных углов зрения, что ставит под сомнение самостоятельную роль и значение каждой в отдельности из предлагаемых ученым научных позиций. Напротив, заслуживает поддержки предположение о том, что закрытый перечень вещных прав способствует охране права собственности от неконтролируемых мутаций ограниченных вещных прав, способных "удушить" само право собственности. -------------------------------- <1> См.: Foex B. Le numerus clausus des droits reels en matiere mobiliere. Lausanne, 1987. P. 34.

Теория австрийского гражданского права, как видно, не отличается пониманием numerus clausus как категоричного императива вещного права. Одни авторы придерживаются точки зрения о том, что перечень вещных прав является закрытым и контрагенты своим соглашением не правомочны ни дополнить, ни видоизменить его. Из этого можно понять, что вопросы дополнения, конфигурации, допустимости сочетания нескольких вещных прав в одном правовом режиме являются компетенцией законодателя и не зависят от волеизъявления частных лиц <1>. -------------------------------- <1> См.: Koziol H., Welser R. Burgerliches Recht. Wien, 2006. S. 238 - 239.

Другими авторами понимание numerus clausus излагается не как императивное предписание законодателя, а скорее как общее правило, из которого возможны исключения. Г. М. Иро исходит из того, что содержание вещного права во многом определяется непосредственно законом, хотя тут же говорит о возможности участвующих в договоре сторон определить способ (типы) использования месторождений, расширить перечень установленных законом сервитутов <1>. -------------------------------- <1> См.: Iro G. M. Burgerliches Recht. Bd. IV: Sachenrecht. 3. Aufl. Wien; N. Y., 2008. S. 17.

Правовая позиция Ф. К. фон Савиньи возымела большое влияние на голландское гражданское право, но последнее придерживалось собственной интерпретации закрытого перечня. С одной стороны, положения ст. 584 BW <1> в старой редакции признавались правилом законодательного регулирования, но, с другой стороны, голландские юристы придерживались собственной точки зрения относительно ее правового значения, и в частности стремились избежать последствий ее применения, утверждая, что установленные правила не имеют ограничительного значения, в связи с чем добивались для договаривающихся сторон возможностей для внесения необходимых дополнений в правовые возможности, четко предусмотренные законом <2>. -------------------------------- <1> "Лицо может обладать в отношении имущества правом собственности, наследственными правами, правом узуфрукта, правом залога и ипотеки". Эта редакция имеет непосредственную связь с действующей нормой ст. 3:81 BW. <2> См.: Maastricht J. M. Op. cit. P. 45.

Тем не менее уже в XIX в. голландские юристы указывали, что BW не учитывает широко распространенные права пользования и проживания, право пользования землей для хозяйственных нужд, право десятины, ошибочно причисляет к числу вещных наследственные права, в чем видели существенный недостаток законодательства. Г. Хан в своей диссертации особо выделял внутри iura in re противопоставленные обязательственным правам: dominium, servitus, pignus, hereditas, possessio. По мысли ученого, такая градация была логичной, поскольку каждой из выделенных категорий соответствовало свое направление вещного права <1>. Правда, нельзя не отметить и оригинальность толкования, которое нередко имело слишком широкие границы. К примеру, под servitus понималось и право охоты, и право получения оброка, и право выпаса скота на чужом участке, и право на взимание десятины, что расходится с традиционной - римской - интерпретацией конструкции сервитута. -------------------------------- <1> Ibid. P. 49.

В современном праве осуществляются попытки интерпретации права собственности и права покупателя, приобретшего вещь по договору с условием о временном сохранении права собственности за продавцом, как особых разновидностей вещных прав <1>. Такое решение видится дискуссионным, поскольку правовой статус продавца и покупателя как субъектов гражданского права определим нормами не вещного, а обязательственного права. -------------------------------- <1> См.: Struycken T. H.D. Op. cit. P. 295.

Гражданское право Франции приводит в действие принцип numerus clausus не в строгой последовательности. К примеру, доктрина, исходя из расширенного толкования ст. 543 Французского гражданского кодекса (Code Civil (далее - CC)), допускает на стадии правоприменения создание вещных прав, не предусмотренных законом <1>. К примеру, Постановлением от 4 марта 1992 г. Конституционный совет признал "исключительным" и "индивидуальным" право пользования, предоставленное сособственнику в отношении части двора, являющегося местом общего пользования. Это право было охарактеризовано как особое вещное, носящее постоянный характер <2>. Несколько ранее при рассмотрении конкретного дела сособственников на берег реки Кассационный суд признал за одним сособственником "исключительное право собственности" на произрастающие на нем травы, а за другим - на растущие деревья. Суд низшей инстанции в Руане решил, что обе стороны были владельцами или по крайней мере совладельцами берега реки, что собственник берега реки должен был уважать права другого лица в отношении деревьев. По решению суда Руана, права Лемуана были признаны правом сервитута. Кассационный суд постановил, что указанные две стороны вполне могут быть совладельцами - даже при таком неизвестном разделении прав, как в данном случае. Суд указал, что ст. 544, 546 и 552 CC представляют собой общие положения вещного права, но они не носят запретительного характера <3>. -------------------------------- <1> См.: Planiol M., Ripert G. Traite pratique de droit civil francais. T. I. Paris, 1926. P. 52 - 54. <2> Цит. по: Strickler Y. Les biens. Paris, 2006. P. 28 - 30. <3> Ibidem.

В данной связи целесообразно обратить внимание и на то, что в ст. 2114 CC говорится об ипотеке как особом вещном праве, в связи с чем выводы об исчерпывающем перечне вещных прав, закрепленных только в ст. 543 CC, видятся недостаточно обоснованными. В 1984 г. Кассационный суд рассматривал вопрос о том, было ли право, данное третьему лицу, на размещение плаката на стене дома правом узуфрукта, и пришел к выводу, что это право не может считаться таковым согласно ст. 578 CC и является самостоятельным. В своих наблюдениях относительно данного дела Ф. Зенати рассматривает возможность того, что право поднять плакат могло бы быть реальным (земельным) сервитутом, но немедленно отклоняет данный вариант из-за отсутствия доминирующего участка земли <1>. Примечательно то, что ни Кассационный суд, ни доктрина при анализе данного дела категорически не отвергают вещной природы данного права. Нельзя сказать, что с обозначенными трудностями судебная практика столкнулась лишь к концу XX в. -------------------------------- <1> См.: Zenati-Castaing F., Revet T. Les biens. Paris, 2006. P. 488 - 490.

При решении вопроса о наличии или отсутствии закрытого перечня вещных прав во французском гражданском праве нельзя не учитывать буквального толкования ст. 535 CC, которая называет три возможных вещных права: право собственности, право узуфрукта и право сервитута. При этом целесообразно исходить из того, что редакция этой статьи была сформулирована более двух веков назад, будучи изначально рассчитанной на феодальный строй хозяйствования, который не исключал расщепления права собственности. Строгое разделение обязательственных и вещных прав по тому основанию, что перечень первых является открытым, а вторых - закрытым, создает некоторые трудности классификации субъективных прав во французском гражданском праве. Это частично следует из того, что система передачи прав во французском праве основывается на соглашении сторон: заключение договора передает право собственности на объект от одного лица другому. Этот же самый принцип также относится к созданию ограниченных вещных прав. Заключение договора создает ограниченное вещное право и определяет содержание этого права. Через указанную систему передачи и создания субъективных прав договорное право оказывает существенное влияние на вещное право. Одним из лучших примеров этого влияния является право сервитута. Во французском праве право сервитута не только создается договором, но также и регулируется им. Представляется верным вывод исследователей, "что договорное право, таким образом, вмешивается в вещное право и действует против третьих лиц, но оно также позволяет сторонам пытаться придать праву сервитута любое возможное содержание. Однако право собственности не дает сторонам ту же самую степень автономии стороны, как это делает договорное право. Поэтому возникает напряженность между договором, который заключают стороны, и правовыми последствиями такого договора по нормам вещного права" <1>. -------------------------------- <1> См.: Akkermans B. The Principle of Numerus Clausus in European Property Law. Oxford, 2008. P. 161.

В теории французского гражданского права существует и консервативное направление, представители которого считают, что вещные права должны быть прямо указаны в законе в этом статусе. Причем законом признается не только CC, но и все законы, которые приняты в развитие основных положений, закрепленных в CC. Упоминание в тексте закона вещного права говорит о вещной природе права, и, наоборот, молчание законодателя представляет собой зеркальный аргумент a contrario <1>. -------------------------------- <1> См.: Malaurie P., Aynes L. Op. cit. P. 89.

Идея действия numerus clausus в вещном праве заключалась в том, что личные права являются неограниченными и только "воображение и требования общественного порядка и нравственности" устанавливают пределы для их осуществления; вещные права замкнуты понятием права собственности и ограниченных вещных прав <1>, которые, являясь абсолютными, должны быть четко определены законодателем в интересах их неприкосновенности и во избежание вмешательства любых личных прав, которые могли бы их нарушить. Сказанное позволяет, на наш взгляд, считать, что реализация принципа закрытого перечня вещных прав в гражданском праве Франции не только имела свою специфику, продиктованную особенностями социально-экономического развития общества, но и осуществлялась совсем не в строгой логической последовательности. -------------------------------- <1> См.: Strickler Y. Op. cit. P. 30.

В российской цивилистике действие закрытого перечня в вещных правах поддерживается далеко не всеми <1>. Кроме того, выдвигались предположения о том, что принцип закрытого перечня не может характеризовать систему ограниченных вещных прав <2>. Подтверждение предположения, согласно которому "numerus clausus" является многозначным юридическим термином, а не специальным термином, определяющим перечень и виды только вещных прав, обнаруживается в работах Г. Н. Амфитеатрова, который использовал данную терминологию для характеристики видов ограничений вещных прав <3>. -------------------------------- <1> См.: Учебник гражданского права. Часть 1 / Под общ. ред. Т. И. Илларионовой, Б. М. Гонгало, В. А. Плетнева. М., 1998. С. 297. ------------------------------------------------------------------ КонсультантПлюс: примечание. Статья В. К. Райхера "Абсолютные и относительные права (к проблеме деления хозяйственных прав). В особенности применительно к советскому праву" включена в информационный банк согласно публикации - "Вестник гражданского права", 2007, N 2. ------------------------------------------------------------------ <2> См.: Райхер В. К. Абсолютные и относительные права // Вестник экономического факультета Ленинградского политехнического института. Л., 1928. N 1(XXV). С. 293. <3> См.: Амфитеатров Г. Н. Виндикационный иск как способ защиты права собственности в СССР: Дис. ... д-ра юрид. наук. М., 1947. С. 151.

В российском гражданском праве нередко делаются не вполне обоснованные выводы об открытом перечне вещных прав de lege lata <1>. Думается, эта правовая позиция может быть подвергнута сомнению и основывается на формально-буквальном толковании ст. 216 ГК РФ, говорящей об отдельных видах вещных прав в российском правопорядке. Из диспозиции данной статьи никак не следует, что в гражданском праве России признаются лишь поименованные ею виды вещных прав. В ст. 216 ГК РФ нет упоминаний о таких правоотношениях узуфруктуарного типа, как права пользования членов семьи собственника жилыми помещениями в порядке ст. 292 ГК РФ или о праве пользования легатария соответствующим имуществом, принадлежавшим наследодателю, сделавшему соответствующее завещательное распоряжение в порядке ст. 1137 ГК РФ. Здесь также невозможно встретить и правомочия покупателя предприятия по пользованию индивидуально-определенными вещами, входящими в его состав, до государственной регистрации договора как сделки (ч. 3 ст. 564 ГК РФ), но это отнюдь не говорит в пользу безусловного признания таких правомочий обязательственными. Скорее, наоборот. По всей видимости, приведенные нормы должны пониматься и трактоваться в нормативном единстве со ст. 216 ГК РФ, в то время как сама норма права, взятая в отдельности, ее структурное расположение в кодификации не должны отождествляться с законом, выступая значимым критерием определения вида, содержания, природы того или иного субъективного гражданского права. -------------------------------- <1> См.: Брагинский М. И., Витрянский В. В. Договорное право. Книга первая: Общие положения. 3-е изд., стереотип. М., 2001. Т. 1. С. 275.

Конкретные виды ограниченных вещных прав могут быть установлены лишь законом, являющимся источником гражданского законодательства и отвечающим его основным задачам (ст. 2, 3 ГК РФ). К таковым не могут относиться нормы кодификационных актов иных отраслей права, выполняющих принципиально иные задачи в регулировании общественных отношений. Особенно опасно, если такие нормы апеллируют к гражданско-правовым конструкциям, внося путаницу и смешение в регулируемые отношения. В Концепции развития гражданского законодательства РФ (далее - Концепция) (п. 2.3 разд. IV) <1> воспринят противоположный подход и устанавливается требование закрепления исчерпывающего перечня вещных прав, а в п. 2.2 <2> закрытый перечень вещных прав прямо назван признаком (свойством) последних. Одновременно нормативная ясность и исчерпывающий перечень предложены и для оснований возникновения обязательств, способов защиты обязательственных прав (разд. V). Однако в данной связи не раскрывается значение предлагаемого исчерпывающего перечня, и из указанного раздела Концепции непонятно, рассматривается ли он в качестве одного из признаков обязательственного права. -------------------------------- <1> Концепция развития гражданского законодательства Российской Федерации / Вступ. ст. А. Л. Маковского. М., 2009. С. 76. <2> Там же.

Квалификация numerus clausus как отличительного признака вещного права, предлагаемая разработчиками Концепции, видится дискуссионным решением, поскольку установление закрытого (исчерпывающего) признака тех или иных субъективных прав является нормативным императивным велением законодателя, воплощенным в норме объективного права, которое ограничивает инициативу субъектов права, но при этом не выражает сущностных особенностей материального субъективного права: специфику содержания, правовой режим объектов, специфику защиты права. Нормативное значение закрепления принципа numerus clausus в вещном праве может быть объяснено не как законодательно закрепленный признак вещного права, а как правовая норма, имеющая двойственное содержание. С одной стороны, в этой норме выражен императивный запрет на создание новых, не поименованных законом видов вещных прав соглашением сторон, что обеспечивается правонаделением как чертой метода гражданского права. С другой стороны, приведение законодателем исчерпывающего перечня вещных прав легитимирует субъектов гражданского права на создание, в том числе и соглашением сторон, ограниченных вещных прав, которые поименованы и урегулированы действующим законодательством. Учитывая эти обстоятельства, можно посчитать не вполне корректным указание в Концепции на закрытый перечень как индивидуализирующий признак вещных прав. Не вызывает сомнений, что упомянутые в Концепции термины "закрытый" и "исчерпывающий перечень" имеют лишь лингвистические, а не юридические отличия в своем значении. В российской науке гражданского права необходимость выделения numerus clausus в числе признаков вещного права, подтвержденная в Концепции, учеными оценивается различно. Е. А. Суханов отмечает, что "принцип numerus clausus, как и другие признаки вещного права, оказался прочно забытым отечественной доктриной. В результате в отечественной литературе вновь распространились взгляды о возможности существования "права на право" <1>. В. А. Белов считает, что указание законодателем на исчерпывающий перечень является признаком вещных прав в целом, а не их отдельных видов <2>. З. А. Ахметьянова видит принципиально нецелесообразным само исчерпывающее перечисление каких-либо прав участников гражданского оборота, задаваясь риторическим вопросом: "...если то или иное субъективное право обладает признаками (свойствами) вещного права, то насколько принципиально важно указание его в качестве такового именно в законе?" <3>. -------------------------------- ------------------------------------------------------------------ КонсультантПлюс: примечание. Статья Е. А. Суханова "О понятии и видах вещных прав в российском гражданском праве" включена в информационный банк согласно публикации - "Журнал российского права", 2006, N 12. ------------------------------------------------------------------ <1> См.: Суханов Е. А. О понятии и видах вещных прав в российском гражданском праве // Суханов Е. А. Гражданское право России - частное право / Отв. ред. В. С. Ем. М., 2008. С. 319. <2> См.: Белов В. А. Право собственности и ограниченные вещные права // Законодательство. 2009. N 12. <3> См.: Ахметьянова З. А. Вещное право: Учебник. М., 2011. С. 72.

Подход российского законодателя к определению numerus clausus как к признаку абсолютного, и в частности вещного, права, не является новым для континентального права. В данном случае подразумевается стремление законодателя исключить возможность произвольного создания имущественных прав волей контрагентов, которые будут корреспондировать с пассивной обязанностью для не участвующих в таком соглашении лиц в части уважения и неприкосновенности статуса правообладателя. Действие принципа numerus clausus в абсолютном праве при таком понимании не допускает практической возможности создания участниками обязательственных отношений правовых обязанностей для не участвующих в этих отношениях лиц <1>. Весьма показательны суждения Опзоомера: между вещными и обязательственными правами различия состоят в предмете и сфере (размере) действия <2>. Абсолютность права рассматривается в этом смысле только как последствие действия numerus clausus <3>, а не как содержательное свойство конкретного субъективного права, что представляется неверным. В этом случае абсолютная природа субъективных гражданских прав и их виды находятся в прямой зависимости от воли законодателя, формирующего соответствующий перечень. -------------------------------- <1> Wiegand W. Numerus clausus der dinglichen Rechte. Zur Entstehung und Bedeutung eines zentralen zivilrechtlichen Dogmas // Wege europaischer Rechtsgeschichte: Festschrift fur Karl Kroeschell zum 60. Geburtstag (= Rechtshistorische Reihe. Bd. 60). Frankfurt am Main, 1987. S. 639. <2> Цит. по: Maastricht J. M. Op. cit. P. 53. <3> Ibidem.

Как было показано выше, действие закрытого перечня вещных прав в правопорядках континентальной Европы (Германия, Швейцария, Австрия, Франция, Нидерланды, Россия) не может быть приравнено к строгому нормативному правилу, но укоренение в российском праве утверждения о возможности существования открытой системы вещных прав создает риск модернизации российской правовой системы в своеобразное подобие англо-американских имущественных отношений, где правомочия владельцев в их различном сочетании могут гипотетически составлять множество субъективных прав, перечень которых не всегда признается закрытым, в то время как полномочия судов по дополнению и изменению видов прав собственности в Common Law и вовсе расцениваются в качестве традиции, известной с незапамятных времен <1>. -------------------------------- <1> См.: Radcliffe G. R.Y. Real Property Law. Oxford, 1933. P. 146; Megarry R. Megarry's Manual of the Law of Real Property / M. P. Thompson (ed.). 7th ed. L., 1993. P. 370. Кстати, именно под знаменем расширения видов собственности усмотрением контрагентов продвигалась в американском праве реформа законодательства о правах арендатора (см.: Schoshinski R. S. American Law of Landlord and Tenant. N. Y., 1980. P. 30 - 83).

Утверждение о том, что англосаксонским и американским правом закрепляется открытая система вещных прав и в этом может быть найден контраст с континентальным европейским частным правом, следует считать неверным. С формальной точки зрения список имущественных (вещных) прав может быть дополнен прецедентами, которые считаются в англосаксонском праве источником права. Мотивация создания того или иного вещного права требует особого внимания, поскольку один из применяемых классических прецедентов содержит запрет на создание прихотью собственника нового типа вещного права, если последнее способно впоследствии обременить само право собственности <1>. Можно сказать, что common law (общее право), в отличие от law of equity (право справедливости), весьма неохотно признавало и предоставляло защиту вновь складывающимся в имущественном обороте имущественным отношениям. -------------------------------- <1> См.: Smith R. J. Property Law. L.; N. Y., 1998. P. 12.

Особый характер и функциональное назначение law of equity позволили пренебречь рамками, установленными общим правом. Отмечается, что право справедливости наделило вещными правами определенных лиц, у которых по общему праву было "всего лишь личное право" <1>. Достаточно вспомнить, что правовому регулированию траста, позволяющему нескольким лицам в одно и тоже время иметь несколько однородных прав на одну и ту же вещь, иногда все же различимых лишь объемом и наименованием отдельных правомочий, во многом способствовало именно право справедливости. Эта особенность имеет непосредственное отношение к специфике проявления в англо-американском праве принципа закрытого перечня имущественных (вещных) прав. -------------------------------- <1> См.: Akkermans B. Op. cit. P. 334.

Развитие конструкции доверительной собственности (траста) оказало немалое влияние на закрепление в английской правовой системе ранее неизвестных видов имущественных (вещных) прав. Назначение траста изначально связывалось со способом осуществления имущественного (вещного) права, нормальное состояние которого предполагает непосредственное участие в управлении, защите, пользовании, владении имуществом самого правообладателя. Тем не менее конструкция траста дает начало новому имущественному (вещному) праву в праве справедливости. Держатель права на началах траста, также известный как доверительный собственник, должен уважать права лиц, от имени и в интересах которых он обладает правом собственности. Доверительный собственник ограничен в предоставленных ему полномочиях. Это проявляется в обязательствах доверительного собственника "хранить" вверенное ему имущество отдельно от собственного, управлять и распоряжаться им "благоразумно и по-деловому" в интересах заранее определенного круга лиц. Доверительный собственник не выступает в обороте и имущественных отношениях как беститульный владелец чужого имущества. В отношении держателя траста по праву справедливости суд может установить допущенную учредителем и бенефициарами несправедливость к доверительному собственнику, защитив и признав за ним ряд особых правомочий. Например, в деле Macmillan Inc. v. Bishopgate Investment Trust г-н Максвелл произвел безвозмездную передачу акций компании "Makmillan". Компания "Makmillan" попыталась доказать, что акции находились в доверительной собственности в ее интересах, давая ей право по нормам права справедливости на акции в качестве бенефициария. По мнению апелляционного суда, по нормам права справедливости обстоятельства дела давали основание для возникновения определенного типа траста - доверительной собственности в силу правовой презумпции. Поэтому цессионарий акций стал доверительным собственником в силу правовой презумпции. Судья Биркс подчеркнул, что это создает de facto виндикацию активов - средство правовой защиты, которое невозможно по общему праву. Он утверждал, что это средство правовой защиты является виндикацией, потому что по правилу дела Saunders v. Vautier бенефициарий может попросить у доверительного собственника передачу объекта и таким образом реализовать свое имущественное право относительно активов непосредственно <1>. -------------------------------- <1> Цит. по: Akkermans B. Op. cit. P. 336.

Особый характер имущественного (вещного) права признан правом справедливости за опционом на покупку земельного участка. В деле London and South Western Railway v. Gomm апелляционный суд подтвердил, что опционы на покупку являются также имущественными (вещными) правами по праву справедливости. Дело касалось передачи прав собственности, которая была произведена в соответствии с условием, что истец, который передавал право собственности на землю, мог выкупить землю обратно, направив уведомление и оплатив цену покупки. Покупатель земли передал свой вещно-правовой интерес на землю ответчику, который, когда истец попытался воспользоваться своим опционом на покупку, отказался признать себя связанным условием договора. Судья-докладчик Джессел посчитал, что договор создал вещное право по нормам права справедливости и поэтому ответчик был связан им даже при том, что договор был заключен между истцом и первоначальным покупателем, а истец не был стороной по тому договору. Установленное договором имущественное (вещное) право было связано с землей и было способно переходить к новому владельцу земли, такому как ответчик. В судебных прецедентах могут быть найдены и отрицательные подходы к признанию вещными отдельных имущественных прав. В деле National Provincial Bank v. Ainsworth Палата лордов рассматривала природу права на проживание в супружеском доме жены, покинутой ее мужем. Муж использовал супружеский дом в качестве обеспечения своих долгов и не выполнил обязательства по платежам. Вопрос, рассматриваемый Палатой лордов, состоял в выяснении характера и природы права жены на проживание в доме своего супруга. Признание этого права вещным связывало бы банк существенными обязательствами и ограничениями. Лорд Ходсон, вынося первое решение, изучил известные вещные права относительно земли и пришел к выводу, что право жены на проживание в доме своего супруга к ним не относилось. Поэтому он заявил, что право жены было личным правом в отношениях между женой и мужем и не связывало обязательствами банк как залогодержателя. В деле Clore v. Theatrical Properties арендный договор включал соглашение, которое предоставляло театру "права на фойе и ложи". В этом отношении договор указывал, что "арендодатель настоящим сдает в аренду и предоставляет арендатору право свободного и исключительного пользования всеми буфетами театра только для цели обслуживания посетителей театра и более ни для какой другой цели". Арендодатель после этого переуступил свои права, и их новый держатель попытался воспрепятствовать тому, чтобы арендатор использовал свои права в соответствии с арендным договором. Лорд Райт постановил, что это соглашение не приводило к исключительному владению, потому что "буфетные помещения театра находились в совместном владении с обладателем правового титула и его лицензиатами". Поскольку аренда требует предоставления исключительного владения, право, предоставленное в этом случае, не могло быть вещным правом и, следовательно, будучи личным правом, не могло обязывать нового арендодателя, поскольку он не был стороной по договору <1>. -------------------------------- <1> Akkermans B. Op. cit. P. 394.

Правом справедливости осуществлялись многочисленные попытки определить критерии дифференциации имущественных (вещных) прав, входящих в закрытую группу. Лорд Уилберфорс заявлял, что "прежде чем право или заинтересованность могут быть допущены в категорию имущества или права, влияющего на имущество, они должны быть определимы, идентифицируемы третьими лицами, способны по своему характеру к предположению третьими лицами и должны иметь некоторую степень постоянства или стабильности" <1>. -------------------------------- <1> Akkermans B. Op. cit. P. 394.

Важно понимать, что права, установленные правом справедливости и общим правом, имеют различную юридическую силу. Считается, что имущественные (вещные) права по праву справедливости "слабее" прав по нормам общего права. Эта формула раскрывается следующим образом: "добросовестный покупатель на возмездных началах без уведомления о праве не будет связан вещными правами по праву справедливости. Этого обычно не бывает с вещными правами по нормам общего права, которые поэтому более сильны" <1>. -------------------------------- <1> Ibid. P. 336 - 337.

Известны и случаи ограничительного действия перечня вещных прав, когда по праву справедливости на приобретателя недвижимости возлагались те же обязанности, что и на первого отчуждателя земельного участка, вследствие чего последующий приобретатель недвижимости не считался свободным от принятых первым приобретателем обязательств по договору. Следствием этого явилась правовая позиция о том, что ранее заключенные соглашения накладывают длящиеся обязательства на последующих приобретателей недвижимости, которые были установлены и приняты первым приобретателем (к примеру, в отношении запрета на строительство зданий и сооружений на земельном участке (дела Tulk v. Moxhay, Haywood v. Brunswick Permanent Building Society)). С первой четверти XX в. по настоящее время в законодательстве Англии могут быть отмечены существенные изменения касательно лимитации перечня возможных имущественных (вещных) прав и видов их ограничений, что, как представляется, не может свидетельствовать о сближении с континентальным правом, а обусловлено национальными особенностями развития именно английского права. Законом о праве собственности 1925 г. были нормативно установлены следующие виды прав на земельные участки, возникновение которых возможно по общему праву и по праву справедливости: безусловное право владения; срочное безусловное право владения. Здесь же установлен ряд допустимых и возможных обременений имущественных (вещных) прав: сервитут; арендная плата в отношении земли; ипотечный залог; "любое другое подобное обременение земли, которое не создано документом"; право на повторное вступление во владение. Правда, здесь же установлено правило, что "все другие виды имущественных прав, интересы и обременения в отношении земли действуют как вещно-правовые интересы по нормам права справедливости", что в силу буквального толкования содержания данной нормы никак не говорит о строгом действии принципа "закрытого перечня" в английском праве. Особенно это очевидно в отношении возможных обременений права собственности на земельный участок. Примечательно, что в юридической литературе прямо указывается, что "обременения - особые обеспечительные права, точное содержание которых зависит от соглашения, которое дает начало их созданию" <1>. В 1996 г. Закон о земельных трастах и назначении доверительных собственников положил конец возможности создания ограниченного права собственности (имущества с ограниченным правом его отчуждения и распоряжения им). Закон о регистрации земельных участков 2002 г. создал систему обязательной регистрации всех прав на землю в Англии, которая не существовала прежде. В основании этого Закона лежит идея о том, что права на любой географически определенный участок земли регистрируются так, чтобы потенциальный покупатель мог исследовать права и ограничения, зарегистрированные в отношении приобретаемого земельного участка, что не могло не способствовать усилению фиксации имущественных (вещных) прав на земельные участки непосредственно в законе. -------------------------------- <1> Akkermans B. Op. cit. P. 372.

Английские юристы высказывают принципиальные и серьезные сомнения относительно возможности установления закрытого перечня вещных прав как на движимые, так и на недвижимые вещи, используя при этом следующую аргументацию: "трудно предоставить перечень вещных прав на движимость"; "никакие вещные права не могут быть закреплены за объектом так, чтобы переходить вместе с этим объектом другому правообладателю, исключая сервитуты, получение прибыли, ограничительные условия"; "вещное право в отношении движимости - область права, находящаяся в процессе развития"; "сама вещная природа некоторых из этих прав оспаривается" <1>. Лорд Радден высказал прямо противоположную позицию, выступив в пользу установления "закрытого перечня" имущественных (вещных) прав, указав, что свобода сторон создавать вещные права создала бы пирамиду прав, в которой каждый последующий правообладатель будет хотеть создать свое вещное право. Разрешение этого, по мнению лорда Раддена, привело бы к уменьшению ценности земли <2>. -------------------------------- <1> Ibid. P. 373. <2> Ibid. P. 396.

Существует и другая точка зрения, своего рода компромисс, согласно которой действие принципа numerus clausus признается в английском праве, но в особом смысле. Утверждается, что "вещные права могут создавать не сами стороны непосредственно, хотя именно они действительно создают правоотношение, но законодательный или судебный орган, устанавливающий его значение для третьих лиц и поэтому превращающий его в имущественное отношение" <1>. -------------------------------- <1> Ibidem.

4. Общее значение numerus clausus в гражданском праве

Вопросы теоретического обоснования, необходимости и целесообразности закрепления принципа numerus clausus в гражданском законодательстве зарубежных стран и тем более в российском гражданском праве остаются малоисследованными. На сегодняшний день практически полностью отсутствуют специализированные монографии, развернутые научные статьи и диссертации, посвященные как научному изучению понятия, содержания и назначения принципа numerus clausus в гражданском праве в целом, так и освещению его значения для классификации субъективных гражданских прав в частности, раскрытию сущностного содержания numerus clausus, выявлению его соотношения с иными признаками отдельно взятого субъективного права. Исследование особенностей закрепления принципа закрытого перечня в отдельных правопорядках обнаруживает ряд частных вопросов. Только ли вещные права нуждаются в законодательной типизации? Может ли numerus clausus считаться особым индивидуализирующим признаком определенного вида субъективных гражданских прав? При положительном ответе на поставленные выше вопросы невозможно понять, почему законодатель широко использует понятие и действие закрытого перечня далеко за пределами регулирования отдельных видов и субъективных гражданских прав вообще. К примеру, по российскому праву установлены правопорядком ex lege: закрытый перечень форм коммерческих организаций (ст. 50 ГК РФ); основания недействительности сделки (п. 1 ст. 166 ГК РФ); основания ликвидации юридического лица (ст. 61 ГК РФ); очередность удовлетворения требований кредиторов (ст. 64 ГК РФ); основания для признания брака недействительным (ст. 27 СК РФ); условия заключения брака (ст. 12 СК РФ); обстоятельства, препятствующие заключению брака (ст. 14 СК РФ). В Концепции (п. 2.4 разд. VII) говорится о коррекции "круга ограничений исключительных прав с тем, чтобы установить точный перечень случаев и условий свободного использования объектов авторских и смежных прав в информационно-телекоммуникационных сетях" <1>. Стремление законодателя определить четкий перечень случаев и условий свободного использования объектов авторских и смежных прав, а также нормативно закрепить круг возможных ограничений исключительных прав, думается, также возможно рассматривать как законодательный прием использования numerus clausus. -------------------------------- <1> Концепция развития гражданского законодательства Российской Федерации / Вступ. ст. А. Л. Маковского. С. 144.

В свете поставленного выше вопроса о значении numerus clausus как характеристики индивидуальности определенного вида субъективных гражданских прав возникает вопрос о допустимости понимания закрытого перечня как достаточной характеристики любого из субъективных гражданских прав. Могут ли установленные законодательством ограничения правовых возможностей субъекта в части возникновения субъективного права пониматься в значении определителя (маркера) вида субъективных прав? Иначе говоря, являются ли законодательная типизация видов, способов защиты, возможных вариантов осуществления права индикатором юридической природы субъективного права? Выполняют ли установленные законодательством ограничения права, императивные требования к защите и осуществлению права функцию определения сущностного содержания, а не объема субъективного права? Думается, на этот вопрос следует дать отрицательный ответ. Устанавливаемые законодательством ограничения свободы и инициативы частных лиц в создании субъективных прав, их осуществлении и защите представляют собой регулятивный механизм в гражданском праве, который влияет на изначальную правоспособность субъектов, определение пределов дозволенных действий частных лиц. Принципиальная возможность (невозможность), юридические последствия создания волей и усмотрением сторон не поименованного законом вида субъективных прав являются лишь рефлексией воли частных лиц относительно установленного публичным порядком запрета или дозволения. Допускаемая или запрещаемая правопорядком возможность выбора поведения субъектами права не всегда связана с понятием и видами субъективных гражданских прав. Обратимся к ретроспективе. К примеру, иски о признании составляли важное исключение из общего правила римского судопроизводства, но при этом не характеризовали специфику субъективного гражданского права. О. Х. Вендт указывает, что наличие исков о признании признано в formula praejudicialis, но все-таки потребность и допустимость исков о признании в римском праве одобрялась в исключительных, строго определенных случаях, когда предметом судебного разбирательства становился имущественный или личный правовой статус лица: liberalis causa, de partu agnoscendo, de partia potestate, querela inofficiosi testamenti, accusatio falsi testamenti. Отсюда делается вывод о том, что случаи применения исков о признании в римском праве определялись закрытым перечнем случаев <1>. Универсальное значение исков о признании утвердилось в более позднюю эпоху развития государства и права, но из этого никак не следует связь установленных правопорядком ограничений и существа защищаемого субъективного гражданского права, не говоря уже том, что в указанный период иск о признании мог защищать правовой интерес, не являющийся (ставшим) субъективным гражданским правом. -------------------------------- <1> Wendt O. H. Lehrbuch der Pandekten. Jena, 1888. S. 233.

Не наблюдается, с нашей точки зрения, единообразного понимания принципа numerus clausus при разграничении вещных и обязательственных прав в ходе текущих реформ по совершенствованию российского гражданского законодательства. Концепция предполагает: 1) расширение перечня оснований возникновения обязательств и установление его закрытого характера; 2) установление обязательственно-правовых способов защиты нарушенных прав по типу закрытого перечня. Моделируемые разработчиками Концепции положения об обязательственно-правовых способах защиты призваны, как следует из буквального прочтения самой Концепции (п. 1.4 разд. V) <1>, во-первых, определить сами обязательственно-правовые способы защиты субъективных прав, во-вторых, установить их соотношение с иными способами защиты субъективных прав. Решая поставленные задачи, Концепция называет: -------------------------------- <1> См.: Концепция развития гражданского законодательства Российской Федерации / Вступ. ст. А. Л. Маковского. С. 102.

- требование о принудительном исполнении обязательства по суду; - требование о возврате исполненного по обязательству в случае досрочного прекращения обязательства, заявляемое исполнившей стороной, но не получившей исполнения от другой стороны; - невозможность применения положений о виндикации к требованию кредитора, являющемуся собственником переданной должнику вещи, о ее возврате. Полагаем, что данные положения никак не отличаются единством и однообразием правового регулирования, поскольку в первых двух случаях действительно говорится о видах заявляемых кредитором требований, а в третьем - только о квалификации требований кредитора о принудительном исполнении лежащей на должнике обязанности по возврату не принадлежащей ему вещи. Требование к должнику о возврате вещи в связи с неисполнением или прекращением обязательства является тем же поименованным в первом положении требованием о принудительном исполнении обязательства. Специфика заключается в квалификации судом заявляемых требований и существующих правоотношений между истцом и ответчиком, применении к ним надлежащих правовых норм, правильном определении истцом предмета и оснований заявляемых требований, что в совокупности обосновывает отличительную черту в защите обязательственного права, но никак не самостоятельный способ защиты нарушенного права как вида исковой защиты - обязательственного иска. В сфере регулирования вещных правоотношений, раскрывая значение и содержание принципа numerus clausus, Концепция также не отличается логической последовательностью. В ней устанавливается значение закрытого перечня как отличительного признака вещных прав: "перечень вещных прав определяется исключительно ГК" (подп. "б" п. 2.2 разд. IV) <1>. При этом, определяя перечень вещных прав, Концепция не упоминает право собственности (п. 2.3 разд. IV) <2>, что никак не способствует представлению о полноценной системе вещных прав, выстроенной в иерархической последовательности по принципу возрастания или убывания. Далее, Концепция предлагает установление в ГК РФ закрытого перечня, но уже для вещно-правовых способов защиты вещных прав. К их числу отнесены (п. 2.7 разд. IV) <3>: -------------------------------- <1> Там же. С. 76. <2> Там же. С. 76 - 77. <3> Концепция развития гражданского законодательства Российской Федерации / Вступ. ст. А. Л. Маковского. С. 77 - 78.

- виндикационный и негаторный иски, заявляемые обладателем вещного права, дающим правомочие владения вещью; - наделение обладателя ограниченного вещного права, в состав которого не входит правомочие владения, правом на предъявление только негаторного иска; - закрепление за собственником возможности использования вещно-правовых способов защиты наряду с обладателем ограниченного вещного права на ту же вещь; - возможность предъявления иска о признании права на вещь к лицу, чье право уже зарегистрировано в ЕГРП; - иск об освобождении вещи от ареста (исключении из описи). Как видно, в данном случае к вещным искам прямо отнесены: виндикационный и негаторный иски; иск об освобождении вещи от ареста (исключении из описи); иск о признании права и отмены государственной регистрации. Остальные положения лишь расширяют состав лиц, пользующихся активной легитимацией на предъявление вещных исков, и конкретизируют сферы применения названных исков, не устанавливая нового элемента в системе вещных исков. В последнем случае разработчиками Концепции решаются методически важные вопросы определения сферы действия каждого из поименованных ими же вещных исков, что никак не имеет отношения к искомой цели строгого перечисления вещно-правовых исков в рамках закрытого (исчерпывающего) перечня. Осмысление приведенных особенностей законодательного регулирования принципа закрытого перечня позволяет утверждать, что numerus clausus является не признаком как абсолютного, вещного, так и любого иного субъективного гражданского права, а чертой юридического метода регулирования тех или иных гражданских правоотношений, интересам участников которых, третьим лицам и правопорядку соответствует тип регулирования, посредством которого законодателем осуществляется принудительное определение видов и содержания тех юридических отношений, в которые могут вступить стороны, устанавливается закрытый перечень возможных юридических оснований их возникновения, изменения или прекращения. Применительно к нормативному закреплению четкого перечня вещных прав значение numerus clausus состоит в сочетании имплицитного запрета на создание не поименованных законом видов субъективных прав соглашением сторон, что характерно для правонаделения как императивной черты метода регулирования гражданских правоотношений, и свободы субъектов гражданских прав по своему усмотрению создавать регламентированные законом виды субъективных прав, что соответствует дозволению как черте диспозитивного метода гражданско-правового регулирования. Суммируя вышеизложенное, полагаем возможным заключить, что numerus clausus составляет содержание черты метода регулирования гражданских правоотношений и не является идентифицирующим признаком как отдельных субъективных гражданских прав, так и их видов, поскольку принцип закрытого перечня изначально не отражает системообразующей и сущностной специфики содержания какого бы то ни было субъективного права.

References

Agarkov M. M. Obyazatel'stvo po sovetskomu grazhdanskomu pravu [Obligation according to Soviet Civil Law] (in Russian): Thesis ... Doctor of Legal Sciences. M., 1939. Akhmetyanova Z. A. Veschnoe pravo: Uchebnik [Proprietary Right: Textbook] (in Russian). M., 2011. Akkermans B. The Principle of Numerus Clausus in European Property Law. Oxford, 2008. Amfiteatrov G. N. Vindikatsionny isk kak sposob zaschity prava sobstvennosty v SSSR (in Russian) [Vindicatory Action as a Remedy of Property Right in the USSR] (in Russian): Thesis ... Doctor of Legal Sciences. M., 1947. Arndts-Arnesberg K. L. Lehrbuch der Pandekten. Stuttgart, 1877. Baron Yu. Sistema rimskogo grazhdanskogo prava [Roman Civil Law System] (in Russian). St. Petersburg, 1908. Issue 2. Basler Kommentar. Zivilgesetzbuch / H. Honsell, N. P. Vogt, T. Geiser (Hgs.). Basel; Zurich; Bern, 2011. Baur F., Baur F. J., Sturner R. Sachenrecht. Munchen, 2009. Belov V. A. Pravo sobstvennosti i ogranichennye veschnye prava [Title and Restricted Proprietary Rights] (in Russian) // Legislation. 2009. No. 12. Benke N., Meissel F. S. Ubungsbuch romisches Sachenrechts. Wien, 2008. Beseler G. System des gemeinen deutschen Privatrechts. Leipzig, 1853. Bd. II. Braginsky M. I., Vitryansky V. V. Dogovornoe pravo. Kniga pervaya: Obschie polozheniya [Contractual Law. First Book: General Provisions] (in Russian). 3rd ed., stereotype. M., 2001. Bucher E. Das subjective Recht als Normsetzungsbefugnis. Tubingen, 1966. Bydlinski P. Grundzuge des Privatrechts. Wien, 2007. Capelle K. H. Burgerliches Recht: Sachenrecht. Berlin, 1963. Chavannes R. D. Stichting Internet Domeinnaamregistratie: verlichte despoot of slordige monopolist? // Mediaforum. 2000. Vol. 12. Nr. 10. Falkena F., Gilhuis K., Wefers Bettinik W. De domeinnan in het civiele recht // NJB. 2001. Jg. 76. Nr. 4. Foex B. Le numerus clausus des droits reels en matiere mobiliere. Lausanne, 1987. Fuchs E. Das Wesen der Dinglichkeit. Ein Beitrag zur allgemeiner Rechtslehre und zur Kritik des Entwurfs eines Burgerlichen Gesetzbuches fur das Deutsche Reich. Berlin, 1889. Fuller J. T. Eigenstandiges Sachenrecht? Tubingen, 2006. Iro G. M. Burgerliches Recht. Bd. IV: Sachenrecht. 3. Aufl. Wien; N. Y., 2008. Gierke O. von. Deutsches Privatrecht. Leipzig, 1905. Bd. II: Sachenrecht. Heck P. Grundriss des Sachenrechts. Tubingen, 1930. Hedemann J. Schuldrecht des Burgerlichen Gesetzbuches. Berlin, 1921. Jong Th. F. De structuur van het goederenrecht. Deventer, 2006. Keller F. L. Pandekten. Leipzig, 1867. Bd. 1. Kontseptsiya razvitiya grazhdanskogo zakonodatel'stva Rossiyskoy Federatsii [A Concept of Development of Civil Law of the Russian Federation] (in Russian) / Introductory article by A. L. Makovsky. M., 2009. Koziol H., Welser R. Burgerliches Recht. Wien, 2006. Luke W. Sachenrecht. Munchen, 2010. Maastricht J. M. Smits Van partijen en derden; over interpretaties van de numerus clausus van zakelijke rechten // Groninger Opmerkingen en Mededelingen. 1996. Jg. XIII. Mager H. Besonderheiten des dinglichen Anspruchs // Archiv fur die civilistische Praxis. 1993. Bd. 193. Heft 1. Malaurie P., Aynes L. Les biens. Paris, 2007. Mityukov K. A. Kurs rimskogo prava [A Course of Roman Law]. Kiev, 1912. Motive zu dem Entwurfe eines burgerlichen Gesetzbuches fur das Deutsche Reich. Berlin; Leipzig, 1888 (auch abgedruckt bei Mugdan). Bd. III. Oertmann P. Das Problem der relativen Rechtszustandigkeit // Jherings Jahrbucher fur die Dogmatik des burgerlichen Rechts. 1916. Bd. 30. Ofner J. Das Sachenrecht. Berlin, 1893. Pevzner A. G. Ponyatie i vidy sub'ektivnykh grazhdankykh prav [Notion and Types of Subjective Civil Rights] (in Russian): Thesis ... Candidate of Law. M., 1961. Pitlo A., Gerver P. H.H. Het systeem van het Nederlandse privaatrecht. Arnhem, 1995. Planiol M., Ripert G. Traite pratique de droit civil frangais. T. 1. Paris, 1926. Portmann W. Wesen and System der subjektiven Privatrechte. Zurich, 1996. Radcliffe G. R.Y. Real Property Law. Oxford, 1933. P. 146. Megarry R. Megarry's Manual of the Law of Real Property / M. P. Thompson (ed.). 7th ed. L., 1993. ------------------------------------------------------------------ КонсультантПлюс: примечание. Статья В. К. Райхера "Абсолютные и относительные права (к проблеме деления хозяйственных прав). В особенности применительно к советскому праву" включена в информационный банк согласно публикации - "Вестник гражданского права", 2007, N 2. ------------------------------------------------------------------ Raikher V. K. Absolyutnye i otnositelnye prava [Absolute and Relative Rights] (in Russian) // Bulletin of the Department of Economics of the Leningrad Polytechnic Institute. 1928. No. 1(XXV). Reeskamp P. L. De. nl domeinnaam in het. nl vermogensrecht // Computerrecht. 2000/6. Sadikov O. N. Grazhdanskoe pravo i ego otraslevye osobennosti [Civil Law and its Characteristic Features] (in Russian) // Problems of improvement of Soviet Law. Transactions of VNIISZ (All-Soviet Scientific and Research Institute of Soviet Law). Issue 29. M., 1984. Savigny F. C. von. System des heutigen romischen Recht. Berlin, 1840. Bd. 1. Schoshinski R. S. American Law of Landlord and Tenant. N. Y., 1980. Schreiber K. Sachenrecht. Stuttgart; Munchen; Hannover; Berlin; Weimar; Dresden, 2007. Haedicke M. Der burgerlich-rechtliche Verfugungsbegriff // Juristische Schulung (JuS). 2001. Serick R. Eigentumsvorbehalt und Sicherungsiibereignung. Heidelberg, 1993. Bd. I. Seuffert J. A. Lehrbuch des praktischen Pandektenrechts. Wurzburg, 1825. Bd. 1. Smirnov R. S. Domennoe imya kak ob'ekt grazhdanskykh prav [Domain Name as an Object of Civil Rights (in Russian): Abstract of the Thesis of the Candidate of Legal Sciences. M., 2011. Smith R. J. Property Law. L.; N. Y., 1998. Snijders W. De openheid van het vermogensrecht - Van syndicaatszekerheden, domeinnnamen en nieuwe contractsvormen // Onderneming en 10 jaar nieuw Burgerlijk Recht. Deventer, 2002. Stadler A. Gestaltungsfreiheit und Verkehrsschutz durch Abstraction. Tubingen, 1996. Staub H. Die juristische Konstruktion der dinglichen Rechte // Archiv fur burgerliches Recht. 1891. Bd. 5. Steur J. C. Grenzen van rechtsobjecten: Een onderzoek naar de grenzen van objecten van eigendomsrechten en intellectuele eigendomsrechten: Proefschrift. Leiden, 2003. Strickler Y. Les biens. Paris, 2006. Struycken T. H.D. De numerus clauses in het goederenrecht. Deventer, 2007. ------------------------------------------------------------------ КонсультантПлюс: примечание. Статья Е. А. Суханова "О понятии и видах вещных прав в российском гражданском праве" включена в информационный банк согласно публикации - "Журнал российского права", 2006, N 12. ------------------------------------------------------------------ Sukhanov E. A. O ponyatii i vidakh veschnykh prav v rossiyskom grazhdanskom prave [On the Notion and Types of Proprietary Rights in the Russian Civil Law] // Sukhanov E. A. Grazhdanskoe pravo Rossii - chastnoe pravo [Civil Law of Russia - Private Law] (in Russian). M., 2008. Thibaut A. F.J. System des Pandekten-Rechts. Jena, 1818. Uchebnik po grazhdanskomu pravu. Chast 1 [Civil Law Textbook. Part 1] (in Russian) / T. I. Illarionova, B. M. Gongalo, V. A. Pletnev (eds.). M., 1998. Vangerow K. A. Lehrbuch der Pandekten. Marburg, 1863. Bd. 1. Wachter K. G. Pandekten. Leipzig, 1880. Weber R. H. Dritte Spuren zwischen absoluten und relativen Rechten? // Aktuelle Aspekte des Schuld - und Sachenrechts: Festschrift fur Heinz Rey zum 60. Geburtstag. Zurich, 2003. Wendt O. H. Lehrbuch der Pandekten. Jena, 1888. Wieacker F. Bodenrecht. Hamburg, 1938. Wiegand W. Die Entwicklung des Sachenrechts im Verhaltnis zum Schuldrecht // Archiv fur die civilistische Praxis. 1990. Bd. 190. Heft 1/2. Wiegand W. Numerus clausus der dinglichen Rechte. Zur Entstehung und Bedeutung eines zentralen zivilrechtlichen Dogmas // Wege europaischer Rechtsgeschichte: Festschrift fur Karl Kroeschell zum 60. Geburtstag (= Rechtshistorische Reihe. Bd. 60). Frankfurt am Main, 1987. Winiwarter J. M. von. Das dingliche Sachenrecht. Wien, 1839. Bd. 1. Zenati-Castaing F., Revet T. Les biens. Paris, 2006.

------------------------------------------------------------------

Название документа