Право и история: методологические функции исторической науки

ПРАВО И ИСТОРИЯ: МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ФУНКЦИИ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ <*>

К. Е. СИГАЛОВ

Сигалов Константин Елизарович, кандидат философских наук, доцент.

В статье рассматривается значимость исторической методологии как инструментария и способа познания закономерностей науки истории государства и права. Исследуется специфика исторического знания, проблемы понятийного аппарата, возможности использования концептуальных идей.

Ключевые слова: методология, нарратив, апокрифы, ирония истории, номотетический и идеографический методы, идейно-теоретические подходы, цивилизационная парадигма, скрытые факты.

In article the importance of historical methodology as toolkit and a way of knowledge of laws of a science of history of the state and the right is considered. Specificity of historical knowledge, a problem of the conceptual device, possibility of use of conceptual ideas is investigated.

Key words: methodology, narrativ, apocryphal stories, irony of history, nomotetic and ideographic methods, ideologically-theoretical approaches, civilisation paradigm, the latent facts.

История - уникальная наука и мировоззрение ко всему знанию - философскому, гуманитарному, особого рода. Историческая методология применима естественно-техническому и даже математическому. В русском языке существует порядка шести значений слова "история", и только два относятся к науке. Когда мы говорим об "истории", мы по крайней мере имеем в виду эти два, по сути, разнородных явления: историю как объективно существующий процесс и историю как науку, как знание об этом процессе, его интерпретацию в зависимости от теоретических, религиозных, политических, правовых, моральных и т. п. предпочтений. В этой связи реконструкция исторического процесса, тем более на основе массива эмпирических данных, не всегда возможна; для некоторых исследователей этот массив данных является совершенно лишним, более того, данные "подгоняются" под "писаную историю". Организованное в рамках исторической методологии познание состояния права и государства имеет хотя бы какую-то объективную основу - есть письменные и сохраняемые источники, отражающие нормы права, законы, прецеденты, обычаи. Можно с большей или меньшей достоверностью реконструировать состояние правосознания хотя бы части населения на основе имеющихся письменных источников, хотя бы фрагментарно, косвенно и приблизительно. "Историческая методология относится к методологиям, носящим одновременно и аспектный, частный, и общий, фоновый характер, поскольку обеспечивает содержательность и конкретность знания о праве и государстве. Нахождение меры соотношения этих двух моментов является самостоятельной методологической проблемой, поскольку как умаление, так и преувеличение роли исторического фактора в характеристике права и государства одинаково негативно сказываются на качестве теоретического знания" <1>. Историческая методология предполагает понимание развития права и государства как единых закономерных процессов. Но реально это возможно лишь в рамках европейской правовой, политической и религиозной культуры, в рамках западной ментальности, предполагающей линейный, восходящий принцип развития, высоко ценящей время, предполагающий наличие постоянного развития, прогресса. В тех цивилизациях, где высоко ценится время, высоко ценится и право, там, где время - ценность второго порядка, праву также уготовано место второго плана. В то же время соотнесение абстрактного и конкретного, естественного и позитивного, как во времени, так и в праве, создает гносеологические барьеры, как в познании существа времени, так и в познании существа права. -------------------------------- <1> Малахов В. П. Многообразие методологий современной теории государства и права: историческая методология // История государства и права. 2009. N 20. С. 46.

Историческое знание дает ответы на вопросы трех уровней. Первый из возникающих вопросов - "что?". Ответ на него предполагает получение сведения просто о факте совершившихся событий. Второй вопрос - "как?". Ответ на него предполагает нарративный рассказ и комментарий относительно обстоятельств и подробностей произошедшего. Но главный вопрос - "почему?" - очень часто остается без ответа. Ибо кроме чистоты и правдивости ответов на предшествующие вопросы предполагает полноценное знание теории, методологии и философии истории, возможность компаративистского анализа, способность его применения к конкретным областям знания (в нашем случае, к правовой науке). Ответ на третий вопрос предусматривает сочетание возможности как философско-умозрительного, так и нарративно-исторического методов объяснения исторических явлений. Как отмечает Н. С. Розов, "теории исторической динамики должны строиться не только для нужд мировоззрения и философии, но и также в качестве необходимого знания современных задач социальной практики в глобальном, национальном и локальном масштабах" <2>. Философия истории позволяет понять, как думает историк и какие построения он предъявляет для объяснения процессов, происходящих в мире. То есть появляется и четвертый вопрос: "А зачем, собственно, все это объяснение нам необходимо?" Значительная часть так называемых исторических исследований не поднимаются выше ответа "что". Но надо понимать, что перечисление фактов не имеет никакого отношения к исторической методологии - это не более чем хроника, сырой материал, который только в некоторых отдельных случаях можно использовать для анализа существа социальной действительности. -------------------------------- <2> Розов Н. С. Философия и теория истории. Книга первая. Пролегомены. С. 27.

В историческом процессе существует масса разнопорядковых явлений, каждое из которых, может быть, и важно на текущий момент, но не может быть основой "несущей конструкции", тем костным скелетом, на котором, собственно, и наращивается "мясо" истории. Этим повторяемым во все времена и на всех пространствах выступает именно государственно-правовой феномен (где государство, а где право). Что же касается разумности, действия людей, то это скорее идеал, нежели действительность. Гегель так оценивал уроки истории: "Правителям, государственным людям и народам с важностью советуют извлекать поучения из опыта истории. Но опыт и история учат, что народы и правительства ничему не научились из истории и не действовали согласно поучениям, которые можно было извлечь из нее" <3>. Постфактум люди осознают (как политики, так и рядовые обыватели), что был апробированный алгоритм действий и что "именно здесь лежали забытые грабли", но постоянно забывают об этих алгоритмах и наступают на грабли. Ирония истории состоит в том, что, наделив человека способностью целеполагания и дав ему возможность ее применения, история изначально отказывает ему в возможности реализации своих целей <4>. -------------------------------- <3> Гегель Г. В.Ф. Лекции по философии истории. СПб.: Наука, 1993. С. 61. <4> Тем не менее Х. Ортега-и-Гассет отмечает: "Неправда, что история непредсказуема. Сплошь и рядом пророчества сбывались. Если бы грядущее не оставляло бреши для предвидений, то и впредь, исполняясь и становясь прошлым, оно оставалось бы непонятным. В утверждении, что история - пророк, наоборот, заключена вся философия истории. Конечно, можно предвидеть лишь общий каркас будущего, но ведь и в настоящем или прошлом это единственное, что, в сущности, доступно".

Историческая наука связана с выделением из массива явлений государственной и правовой жизни исторических событий, которые имеют большую или меньшую значимость. Однако со временем существенность явлений и в истории как процессе, и в истории как науке смещается, и происходит замена одного явления другим <5>. История позволяет понять развитие государства и права в единстве субъективных и объективных моментов. Особенно это относится к концу 60-х годов XX в., в связи с цивилизационным переходом постмодерна, характеризуемого кризисом исторического метарассказа. Это объективно привело к трансформации социокультурных функций научного исторического знания, к смещению центра тяжести от социально-политических к индивидуально-психологическим задачам истории, что обусловливает изменение взаимоотношений научного знания и массового исторического сознания <6>. Кризис исторического метарассказа связан с индивидуализацией исторического знания, что обусловливает, в свою очередь, нарастание дезинтеграционных тенденций в социуме. Преодоление этого возможно путем применения исторической методологии, позволяющей провести деконструкцию исторических теорий и на этой основе понять их пригодность в современной социокультурной ситуации. -------------------------------- <5> Кто вспомнит, в чем смысл прагматической санкции, а вот какие последствия, например, возникли из-за открытия Америки и появления в Старом Свете картофеля, помидоров, табака и сифилиса, знают все. <6> На практике это выразилось в появлении огромного числа мемуарной литературы от воспоминаний Жукова и Хрущева до заметок рядовых граждан и даже уголовников. Это позитивно, ибо история приобретает полихромность; представление о правосознании не надо реконструировать, его носители сами заботятся о том, чтобы донести до современников и потомков сущность такового.

Историческая методология обнаруживает проблемы нарратива. Во-первых, много источников не отвечают требованиям критичности, аналитичности, некоторые из них апокрифичны. Во-вторых, источники скрыты, изъяты, фальсифицированы, основаны на мнениях заблуждающихся свидетелей. В любой ситуации могут быть "скрытые факты", которые порой имеют значение едва ли не большее для объяснения сути происходящих явлений, а их скрытость обусловлена вышеуказанными проблемами нарратива. Проблема "скрытых фактов" имеет существенное значение не только в академическом, методологическом смысле, но и вполне "практична", например, в правоохранительной деятельности, когда речь идет о нераскрытых и нерасследованных преступлениях, следственных и судебных ошибках. Здесь цена вопроса - не проблема достоверной интерпретации исторических событий, а конкретные судьбы людей. В-третьих, становится ясным, что историческая интерпретация - сложнейший процесс, сопряженный с оценочной составляющей, которая, в свою очередь, обусловлена политической, религиозной, ментальной позицией интерпретаторов. В-четвертых, обнаруживается наличие трансфактичного, внеисточникового в истории. Представление о ряде вполне реальных исторических событий, исторических персонажах не имеет прямого подтверждения в достоверных исторических источниках, а исторические свидетельства отягощены мифологемами. Тем не менее считается, что тот или иной персонаж поступал именно так, а не иначе, что события имели именно такую подоплеку. Проходят столетия, чтобы рассыпались исторические легенды и домыслы. Затрагивая проблему значимости истории для понимания сущности правовых явлений, невозможно не остановиться на необходимости соотнесения номотетического (в основе которого лежит формально-логический подход) и идеографического (в основе которого лежит описание неповторяющихся фактов) методов. Любое знание будет более точным, когда в его основе будет лежать и представление общей закономерности, и сведения об исключениях из правил с объяснениями причин такового. Бывает так, что общие закономерности не делают ровным счетом ничего для того, чтобы цивилизация осуществила какой-либо пассионарный прорыв к вершинам прогресса, а бывает и так, что единственный шанс позволяет тому или иному социуму занять лидирующее положение в мире. Порой разгром становится основой грядущих удач и успехов, а казалось бы, заслуженная победа - началом поражений. Понять причины этого позволяет тонкий и обстоятельный анализ всех составляющих явления или события <7>. -------------------------------- <7> Так, поражение русских войск под Нарвой стало началом полномасштабного реформирования не только русского войска, но и всей российской государственности. В то время как блестящая, но отдельная победа русского флота над турками при Синопе стала одной из причин Крымской войны, продемонстрировавшей кризисное состояние николаевской России и незамедлительную необходимость новых реформ.

Историческая методология в рамках каждого из идейно-теоретических подходов (марксизм, экзистенциализм, структурализм и т. д.) образует свой собственный понятийный аппарат, во многом не совпадающий с другими подходами. По мере развития каждого из них в научный оборот вводятся новые понятия, которые еще дальше отдаляют эти подходы друг от друга, если эти идейно-теоретические подходы не проявляют открытости и не заимствуют то лучшее, что наработано в других идейно-теоретических подходах. Тем не менее сегодня выработалась некая общая составляющая, позволяющая, в принципе, говорить на одном языке, пользоваться общим набором понятий и терминов, использовать как старые, марксистские понятия (формация, базис, надстройка), так и новые (среда права, вектор права, аттрактор, бифуркация и т. п.). История в целом и в частности обладает особым характером познавательных парадигм. Во-первых, содержание исторических процессов, протекающих в рамках гражданско-правовой жизни, не противоположно их сущности, а скрыто от неискушенного исследователя; во-вторых, мелкие факты и события могут как совершенно не влиять на события, так и существенным образом изменить ход истории; в-третьих, фактически-событийная жизнь людей имеет временную и смысловую связанность. Как отмечает М. Ф. Румянцева, "в основе теории исторического процесса лежит представление о социокультурной природе человека; причем концепция человека как субъекта исторического процесса может быть эксплицирована в качестве составляющей исторической теории, а может имплицитно присутствовать в исторических построениях на уровне представлений своего времени" <8>; в-четвертых, история может как повторяться, так и совершать совершенно новые повороты, не предусмотренные ни социальным опытом, ни готовыми теориями о сущности социального развития, ни имеющимися религиозными доктринами; в-пятых, историческое время линейно исключительно в европейском миропонимании, именно потому, что древних евреев, древних греков и римлян интересовало время как таковое, остались хроники, и реальная расположенность событий во времени. -------------------------------- <8> Румянцева М. Ф. Теория истории. М.: Аспект-пресс, 2002. С. 57.

Строго говоря, подобное понимание истории применимо в полной мере к западноевропейскому восприятию мира, особому духовному пониманию происходящего с ними, задаче фиксации событий с определенной целью. Раймонд Арон, которого почему-то очень не любили в советское время, писал: "...в истории каждое событие рассматривается в связи с целым, а каждое целое - по ту сторону самого себя. Но отсюда не следует, что последовательность исторических фактов понятна сама по себе. Напротив, только благодаря интеллектуальной обработке, анализу систем, построению духовного мира, взятого из реальности, нам удается действительно понять становление" <9>. -------------------------------- <9> Арон Р. Избранное: Введение в философию истории. М.: ПЕР СЭ; СПб.: Университетская книга, 2000. С. 45.

Для исторической методологии всегда продуктивны основные концептуальные идеи. Право - это всегда здоровый консерватизм. Невозможно постоянно менять правила, по которым живешь, должна быть какая-то устойчивость. И Реми Кабрияк, и Жан-Луи Бержель отмечают этот факт, связывая его, прежде всего, с кодификацией, стабилизацией законодательства. Случайные изменения в праве не носят необратимого характера, возникновение и победа негативных тенденций могут быть катастрофичны для конкретных людей, сообществ, отдельных государств, даже целых цивилизаций. Этот негатив в состоянии надолго затормозить прогресс, отбросить отдельные социумы в мрачное прошлое, в целом не в состоянии изменить позитивного развития истории. Так, в 20 - 40-е годы XX в. в двух развитых и культурных странах Западной Европы - Италии и Германии - победил фашизм, человеконенавистническая идеология и практика, при которой право стало основанием бесправия, а правопорядок ассоциировался с беззаконием и геноцидом. При этом публичное право Италии и Германии стало оплотом самой тоталитарной идеологии, но частное право при всех условностях того времени сумело "не пустить" в себя фашизм. Германское гражданское уложение в целом пережило не только фашизм, но и последующий социализм, а итальянский Гражданский кодекс 1942 г. вполне отвечал требованиям западных демократий. Любые перемены в общественной жизни должны вызреть, быть своевременными. В первую очередь это касается государственно-правовых феноменов. Так, согласно теории Т. Скочпол <10>, социальные революции - это комплексный феномен, под который подпадают считанные исторические случаи, социальные революции - это не мятежи и восстания (нет структурных изменений государства), не политические революции (нет превращений социальных структур), не индустриальные революции (нет быстрых политико-структурных изменений). Должно быть действительное изменение всех параметров жизни общества, всемерный его переход на совершенно новый уровень развития. -------------------------------- <10> Автор теории социальных революций и распада государства. Книга "Государства и социальные революции" (1979). Skocpol T. States and Social Revolutions. N. Y.: Cambridge Univ. Press, 1979; Skocpol T. Social Revolutions in the Modern World. N. Y.: Cambridge Univ. Press, 1994; Skocpol T., Somers M. The Uses of Comparative History in Macrosocial Inquiry // Skocpol, 1994. P. 72 - 95.

"В каждой политической культуре устойчивые политические стереотипы, формирующиеся в ходе процесса цивилизации, в конечном итоге определяются существующими в данной культуре высшими ценностями. Их совокупность и образует специфический каркас, который образует колоссальный запас исторической стабильности и прочности. Этот феномен объясняет один из парадоксов социальных революций. Они выводят общество на новый исторический виток только в том случае, если в его недрах созрела новая политическая субкультура, которая занимает впоследствии доминирующее положение в обществе. Если этого не происходит, то разорвавшаяся социальная ткань собирается вновь в прежнем или почти прежнем виде, отторгая неукрепившиеся новые субкультуры и восстанавливая традиционный ценностный каркас. Высшие ценности, таким образом, являются стержнем цивилизационной парадигмы. На их периферии творится будущая история, зарождаются новые ценности и субкультуры, которые начинают замещать, вытеснять или трансформировать доминантную структуру. Если этот процесс завершается успешно, то открывается новая парадигма" <11>. Это исключительно редкое явление, чаще всего происходит лишь смена правящих элит, глубинные изменения, которые происходят в результате так называемых революций, происходят в исключительных случаях. Основой стабильности общества во все времена был средний класс. Именно через его экономические и политические права в обществе возникают представления о патриотизме, общественном правосознании, возможности и необходимости участия населения в жизни государства. Так, главной задачей Вильгельма Завоевателя было создание нового государства и нового права - с чистого листа. Он опирался в этом не только на рыцарей, но и на свободных землевладельцев недворянского происхождения. Великая хартия вольностей также закрепила права йоменов. В дальнейшем именно широкое участие йоменов-лучников в Столетней войне привело к победам при Азенкуре, Пуатье и Кресси. Когда Франция стала частью английского королевства, улучшилось и положение крестьян, что парадоксально привело к рождению представлений о национальной самоидентичности, возобновлению войны и победе в ней французов. Террор режима против собственного населения, оскудение материальных и духовных основ жизни народа приводит к гражданской войне, смене правящей элиты (в Средневековье - смене династии). Если новая элита (новая династия) сумеет справиться с разрухой, положение в стране стабилизируется, если нет - наступает смута. -------------------------------- <11> Мндоянц С. А. Формации или цивилизации? // Вопросы философии. 1989. N 10. С. 44.

Название документа