Основание действующего уголовного права как основание глобализации преступности

ОСНОВАНИЕ ДЕЙСТВУЮЩЕГО УГОЛОВНОГО ПРАВА КАК ОСНОВАНИЕ ГЛОБАЛИЗАЦИИ ПРЕСТУПНОСТИ <*>

И. А. ПЕТИН

Петин И. А., доцент кафедры уголовного права ФГОУ ВПО ОГАУ, кандидат юридических наук.

Залогом эффективности права является его системность, которая должна отражать существующие закономерности регулируемого явления. В целях создания теоретической модели Уголовного кодекса и с учетом современных достижений наук о поведении человека предлагается основополагающую идею уголовного права, которая сводится к законодательному определению меры свободы и ответственности индивида, заменить идеей закономерности поведения и неотвратимости его ответственности.

Ключевые слова: системный кризис, институт вины, влияние неосознанного, игнорирование нефизической причинности и закономерности субъективного мировосприятия.

The guarantee of efficiency of law is its systemic character which should reflect the existing regularities of the regulated phenomenon. For the purposes of creation of theoretical model of criminal code and taking into consideration contemporary achievements of sciences on human behavior the author proposes to substitute the fundamental idea of criminal law which is the legislative determination of the measure of freedom and responsibility of person by the idea of regularity of behavior and unavoidability of responsibility.

Key words: systemic crisis, institute of guilt, influence of unconscious, ignoring non-physical causality and regularity of subjective world perception.

Научные основы уголовного права предполагают наличие базовой идеи, которая бы закладывала прочный фундамент и разумное направление развития уголовного права и законодательства. Функциональное свойство основополагающей идеи должно сводиться к поддержанию развития отрасли права в провозглашенном направлении и системной корректировки принимаемых норм, понятий, положений и институтов данного права. Классическим критерием истинности теории является практика, что применительно к теории означает отсутствие противоречий, а к законодательству - его эффективность в сфере его регулирования. Если данный критерий применить к уголовному праву и законодательству, то вряд ли можно утверждать о наличии указанных критериев. Примечательно, что спустя всего пять лет после принятия фундаментального для любого государства уголовного закона на Первой Международной научно-практической конференции Л. Д. Гаухман высказал мысль о необходимости принятия нового уголовного закона, что было поддержано Э. Ф. Побегайло. Данное заявление тогда было достаточно остро воспринято, особенно со стороны лиц, в той или иной форме участвующих в подготовке уголовного закона, но в последующее время подобная мысль перестала восприниматься как исключительная. На системность кризисной ситуации в уголовно-правовой сфере обращали внимание, в частности, С. Ф. Милюков <1>, А. А. Акопов <2>, А. И. Алексеев, В. С. Овчинский, Э. Ф. Побегайло <3>, А. Э. Жалинский <4> и др. В итоговом документе V Российского конгресса уголовного права, состоявшегося 27 - 28 мая 2010 г. в МГУ им. М. В. Ломоносова, также было заявлено о необходимости немедленного начала работы по подготовке новой редакции Уголовного кодекса. Такое состояние уголовного права должно в первую очередь вызывать интерес к его базовой идее. Как известно, стержень уголовного права составляет институт вины, который позволяет признать человека виновным в совершении преступления. В основу института вины действующего уголовного законодательства положена гипотеза свободы воли и поведения индивида, существующая с древних времен, на которой основана концепция субъективного вменения. Со времен классической школы положение с основанием вины не изменилось. -------------------------------- <1> Милюков С. Ф. Российское уголовное законодательство. Опыт критического анализа. СПб.: Изд-во СПбИВЭСЭП; Знание, 2000. 279 с. <2> Тер-Акопов А. А. Преступление и проблемы нефизической причинности в уголовном праве. М.: Юркнига, 480 с. <3> Алексеев А. И., Овчинский В. С., Побегайло Э. Ф. Российская уголовная политика: преодоление кризиса. М.: Норма, 2006. 144 с. <4> Жалинский А. Э. Уголовное право в ожидании перемен: теоретико-инструментальный анализ. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Проспект, 2009. 400 с.

Л. И. Шаталова обратила внимание на парадоксальность ситуации, когда субъективное вменение, с одной стороны, рассматривается большинством специалистов как важная, без сомнения, категория, а с другой стороны, как давно известная данность, не заслуживающая пристального внимания ученых <5> к не разрешенным до сих пор противоречиям. Можно сказать, что кризис теории уголовного права определяется кризисом его основополагающего института - вины. Несмотря на существование в уголовном законодательстве принципа вины, такого понятия в законодательстве не существует. Данное понятие вины продолжает оставаться сугубо нормативной конструкцией, не имеющей ничего общего с психологическим понятием, хотя возлагаемые на нее функции к этому обязывают. В теории под виной традиционно понимается психическое отношение субъекта в форме умысла или неосторожности к совершаемому преступному деянию. Но под психическим отношением понимается в целом осознанное поведение. Вместе с тем еще с XIX в. в теории известно, что психику лица, его сознание составляет не только осознанное начало, но и неосознанное (бессознательное психическое). Достаточно известные исследования уже в конце XIX - начале XX в. с явлением гипноза должны были бы избавить от иллюзии осознанности психической составляющей поведения индивида. Однако этому препятствует основополагающая идея всего уголовного законодательства о свободе воли и поведения человека. -------------------------------- <5> Шаталова Л. И. Правовые, психологические и этнические аспекты субъективного вменения в уголовном праве РФ: Дис. ... к. ю.н. Тольятти, 2002. С. 16.

Проведенные теоретические и практические исследования не нашли фактических обстоятельств в подтверждение древней гипотезы. Из рассуждений сторонников детерминистической свободы воли и поведения вытекает, что индивид учитывает все обстоятельства внешнего мира и свое внутреннее состояние, но при этом остается свободным, сознательно выбирая свое поведение. Однако ни в одних доказательствах не было показано, на каком этапе обусловленность поведения внезапно превращается в свободу поведения. При этом свободу ассоциируют с осознанной необходимостью. Однако осознание само по себе является юридической фикцией, умозаключением, подлежащим доказательству. Кроме того, признание в теории неосознанного свидетельствует о ложности презумпции осознанного поведения. Иллюзия свободы воли и поведения базируется на неучете неосознанного в силу таковой его природы. Сущность последствия принятия такой идеи заключается в том, что в умах воспринявших эту идею субъектов способны разрушаться причинно-следственные связи между происходящими вокруг индивида жизненными ситуациями. Он не видит в них следствия его поступков, слов и материализации возникающих у него мыслей и не рассматривает их как результат взаимодействия внутреннего и внешнего мира. Именно идея свободы позволяет субъекту думать о свободе причин от следствий, следствий от причин, от жизненных ситуаций и отношений с окружающими его людьми, от прошлого, настоящего и будущего (в том числе в виде неотвратимой ответственности), т. е. считает свое поведение свободным, а источник произнесенных слов и появившихся мыслей видит непосредственно в себе. В теории уголовного права считается, что психическое нельзя ставить в один ряд с внешними факторами и рассматривать как элемент причин, обусловливающих человеческое поведение <6>, как предлагали А. Амон, Ф. Лист, С. В. Познышев и другие. Но доказательство такого мнения довольно своеобразно. Во-первых, ссылаются на сложность процесса, в котором участвуют как внешние условия, преломляясь через умственные и нравственные данные. Во-вторых, вместо того чтобы рассматривать, как из необходимости вытекает свобода выбора поступка, просто утверждается, что в этом нет никакого противоречия, скорее наоборот, свобода только и может вытекать из необходимости <7>. В качестве обоснований отмечается, что "понятие свободы имеет смысл только в соотношении с необходимостью". Соответственно последнее уже верно объясняется тем, что, игнорируя действительность, законы необходимости, человек не может предвидеть последствия своих действий <8>. Однако недостаток последнего утверждения усматривается в исключении закономерности субъективного восприятия мира и ограниченности психики сферой осознанного. -------------------------------- <6> Волков Б. С. Проблема воли и уголовная ответственность. Казань, 1965. С. 129. <7> Там же. С. 130. <8> Там же.

Тем самым подразумевается, что преступник как никто другой осознает и мир, и его закономерности и в силу этого все последствия своего поведения, под которыми надо понимать и меры уголовной ответственности. В конечном счете получается, что необходимость выступает в качестве предпосылки свободы воли, а преступное поведение совершается для того, чтобы быть привлеченным к уголовной ответственности. Однако цель преступника если и бывает таковой, то очень редко, и вызывается это мотивами жизненной безвыходности или потребностью уйти от более серьезной уголовной ответственности, но не ради собственного наказания. Проведенные социологические и теоретические исследования показывают, наоборот, что любому преступнику свойственно в той или иной форме как раз непонимание мироустройства и его закономерностей, а равно вытекающей отсюда неотвратимости ответственности в широком смысле слова за любое свое деяние. И есть основания утверждать, что этому способствует идея свободы и воли поведения индивида. Возникает вопрос - для чего же нужна свобода человеку, если он живет в обществе, в котором установлены определенные нормы и правила проживания? Ведь провозглашение свободы ради самой свободы лишено смысла. Теория и правоприменительная практика в историческом аспекте показывают, что сущность теории свободы используется в основном для коллективных или индивидуальных разрушительных действий, а также для обоснования ответственности в различных формах. По первому аспекту имеются в виду различные ре-эволюционные преобразования, когда людей направляют на ликвидацию установившихся ранее порядков либо то же самое происходит на индивидуальном уровне. Ведь любое преступное деяние затрагивает установленные нормы и правила проживания. Сходство тех и других действий проявляется в их ориентации на различные виртуальные конструкции, концепции, вытекающие из закономерностей общественного развития, основную роль в которых играет субъективный фактор со своим ограниченным сознанием, нередко саморефлексирующим. Второй аспект назначения свободы заключается в обосновании различной ответственности за установленные правителем или законодателем нормы и правила поведения. Другими словами, идея свободы используется для разрушения разрушительного последствия свободы, что становится необходимым после установления иных порядков и норм поведения, с которыми кто-то, в том числе из участников ре-эволюционных изменений, проявит свой протест в определенной форме. В истории развития нашего государства и уголовного законодательства такие примеры достаточно широко известны. Разница двух различных назначений свободы заключается в том, что связь разрушительных действий или создание оснований для такой возможности с умозрительной категорией свободы отрицают по самым различным основаниям. Цель усматривается в поддержании ее как высшей ценности для человека (известное выражение "Это сладкое слово - "свобода" говорит само за себя) и недопущении разоблачения ее разрушительной и саморазрушительной сущности. Не менее интересным является рассмотрение того, что же дает человечеству пресловутая свобода воли и поведения, к которой на протяжении веков и тысячелетий притягиваются взоры миллионов людей, за которую жертвуют своим здоровьем и жизнью, жизнью близких, знакомых, окружающих и состоянием природы в целом. В первую очередь выдуманная свобода, естественно, предоставляет ему самые различные иллюзии. Самая главная иллюзия заключается в том, что человек может считать себя центром мироздания, свободным творцом своей судьбы и независимым от кого-либо или чего-либо. На очевидность существующих в уголовном праве противоречий и неопределенностей не раз обращали внимание ученые, но качественного изменения в теории и практике уголовного права это до сих пор не произвело. Так, еще Э. Ферри обратил внимание на то, что полученные во второй половине XIX в. данные экспериментальных наук от астрономии до геологии, от зоологии до социологии включительно "совершенно разогнали умственный и духовный туман, оставленный Средними веками; человек спустился с великолепного пьедестала ("царя природы", творца и властителя своей судьбы), который сам себе воздвиг, и, сделавшись незаметным атомом в огромном океане всемирной жизни, должен был волей-неволей признать, что он подчинен вечным законам природы и жизни" <9>. Поэтому Э. Ферри совершенно обоснованно недоумевал, как после этого можно в уголовной науке нагромождать прежние силлогизмы на старые или ненаучные этико-религиозные основания свободной воли и нравственной виновности человека. -------------------------------- <9> Ферри Э. Уголовная социология / Сост. и предисл. В. С. Овчинского. М.: ИНФРА-М, 2005. С. 652 - 653.

Прошло почти сто лет после издания книги исследователя, в которой он поднимал и освещал злободневные вопросы и проблемы в уголовно-правовой сфере, но интересующая нас ситуация в сфере вины принципиально не изменилась. Преклоняясь перед неумолимой научной точностью и плодотворностью великих открытий, раскрывающих окружающий нас мир, вместе с Э. Ферри следует повторить, по сути, риторический вопрос о том, могла ли и может ли уголовная наука оставаться чуждой новым методам и выводам естественных и общественных наук. Либо она должна, обязана по непровозглашенным причинам застыть в слепой вере в этико-религиозные догматы, которые, как верно заметил Э. Ферри, служили ей до сих пор основанием и были юридически развиты классической школой блестящим образом, но только с логической стороны, без всякого соответствия с данными практики <10>. Весьма важным моментом для оценки действительного состояния в уголовно-правовой сфере и отношения к этому современного исследователя является пояснение Ч. Беккариа о том, что для тех, кто познает суть рассматриваемых проблем, станет ясно, что указания на них представляют собой "укор и насмешки не над нынешним веком и его законодателем, а над прошедшими временами" <11>. -------------------------------- <10> Ферри Э. Уголовная социология. С. 653. <11> Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях / Сост. и предисл. В. С. Овчинского. М.: ИНФРА-М, 2004. С. 85.

На строгую закономерность любых явлений, в том числе и в психологии, не допускающих никаких исключений, со всеми вытекающими из этого последствиями, обращал внимание К. Левин <12>. Ф. Лист обоснованно считал, что борьба с преступлением будет невозможна до тех пор, пока оно "не познано как явление, подчиненное определенным законам" <13>. Еще П. С. Лаплас, излагая систему мира, обращал внимание на то, что именно констатация фактов и их взаимодействие между собой представляют собой верный метод и открывают совокупность важных истин <14>. Д. Дидро говорил о том, что понятия, не имеющие никакого основания в природе (читай - в практике), подобны деревьям без корней <15>, что в человеке все тесно взаимосвязано и все органы взаимодействуют между собой. Последнее через организацию, образ жизни и т. д. влияет на свойства его ума <16>. Т. Гоббс придерживался точки зрения о наличии причинно-следственных связей как в природных явлениях, так и в различных формах проявления человеческой деятельности <17>. Никакого противоречия с научными требованиями здесь не наблюдается. Обусловленность и преемственность, в том числе психических явлений, подтверждается в практике. Поэтому это дало А. Эйнштейну право сказать, что "самое непонятное в природе то, что ее можно понять" <18>. -------------------------------- <12> Левин К. Динамическая психология: Избр. труды. М.: Смысл, 2001. С. 98. <13> В кн.: Ефимов Е. Природа преступления. Ч. 1: Естественнонаучная теория преступления. Методологическое исследование Е. Ефимова. М.: Типолитография Ю. Веренъ преемн. О. Фалькъ. Сретенка, Мясной пер., дом N 26. 1914. С. 20. <14> Лаплас П. С. Изложение системы мира / Пер. В. М. Васильева. Л.: Наука. Ленинградское отделение, 1982. С. 9. <15> Дидро Д. Соч.: В 2 т. Т. 1: Пер. с франц. / Сост., ред., вступ. ст. и прим. В. Н. Кузнецова / Академия наук СССР. Институт философии. М.: Мысль, 1986. С. 337. <16> Дидро Д. Соч.: В 2 т. Т. 2: Пер. с франц. / Сост. и ред. В. Н. Кузнецова / Академия наук СССР. Институт философии. М.: Мысль, 1991. С. 425 - 426. <17> Гоббс Т. Философские основания учения о гражданине. Мн.: Харвест; М.: АСТ, 2001. С. 158. <18> Цит. по: Кондратюк Л. В. Антропология преступления (микрокриминология). М.: НОРМА, 2001. С. 275.

В соответствии с изложенным представляется целесообразным основную идею уголовного законодательства изменить с законодательного определения меры свободы и ответственности на идею отражения в нем закономерностей поведения индивида и вытекающей отсюда неотвратимости ответственности в силу действия всеобщей причинно-следственной связи. В результате становится возможным системное и в полном соответствии с современными научными достижениями исследование внешнего и внутреннего мира человека, осознанного поведения и влияния на него неосознанного, что по своей сути не только соответствует конституционным положениям о человеке как высшей ценности, но реально ориентировано на исправление осужденных и предупреждение дальнейших преступлений. В связи с изменением парадигмы уголовного права данную идею первоначально следует использовать в целях создания теоретической модели Уголовного кодекса, на основе которой осуществлять дальнейшую разработку и апробацию современного уголовного законодательства.

Название документа