Свобода публичного суждения о законодательстве в учении Канта

(Калинина И. А.)

("История государства и права", 2010, N 1)

Текст документа

СВОБОДА ПУБЛИЧНОГО СУЖДЕНИЯ О ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ

В УЧЕНИИ КАНТА

И. А. КАЛИНИНА

Калинина Ирина Анатольевна, аспирант ТГУ им. Г. Р. Державина, специальность "Теория и история права и государства; история учений о праве и государстве", г. Тамбов.

Автор статьи исследует сущность и основание права публичного суждения о законодательстве. Данное право раскрывается через представление о свободе личности и недопустимости сопротивления государственной власти. При этом устанавливаются сущность и основания источника ограничения данного права.

Важное место в вопросе обеспечения свободы личности в условиях государственной организации общества занимает проблема свободы публичного суждения о правомерности законов. Это обусловлено тем, что каждый человек, существуя в государстве, обязан соблюдать закон. Основой законопослушного поведения человека является в первую очередь осознание им важности правового регулирования соответствующей сферы человеческого общежития и согласия с правилами, установленными в законе, как обоснованными и необходимыми в данной сфере. Поскольку правила, устанавливаемые в законе, так или иначе опосредуют значительную область взаимоотношений в обществе, закономерно, что каждый член этого общества вправе не только размышлять по поводу необходимости и содержания правового акта, но и открыто высказывать свое мнение об этом.

Своеобразное рассмотрение природы и содержания права публичного суждения о законодательстве нам предлагает Иммануил Кант.

Для Канта достижение состояния "всеобщего правового гражданского общества" выступает средством реализации в обществе максимальной свободы каждого его члена, при условии ее совместимости со свободой других. При этом такая свобода получает свое закрепление во внешних законах и сочетается с государственным принуждением. Поэтому и право рассматривается Кантом как "совокупность условий, при которых произвол одного [лица] совместим с произволом другого с точки зрения всеобщего закона свободы" [1, с. 75]. Здесь необходимо учитывать, что, несмотря на такое представление права, правовая (внешняя) свобода не может быть определена как правомочие делать все, что не нарушает права других. "Дефиниция моей внешней (правовой) свободы, - отмечает мыслитель, - должна, скорее, гласить так: эта свобода есть правомочие не повиноваться никаким внешним законам, кроме тех, на которые я мог бы дать свое согласие" [2, с. 1199]. Поэтому любой акт, принимаемый государственной властью и имеющий общеобязательную силу по своей внутренней природе, в идеале должен выражать волю всего народа, а следовательно, соответствовать требованию всеобщности. Так, привилегии знати, феодализм, деспотизм, пытки, убийства, воровство, нарушение договоров явно не способны носить характер всеобщего признания. Требование, согласно которому законодатель обязан издавать законы так, чтобы они выражали объединенную волю народа, и должен смотреть на каждого, как если бы он наряду с другими дал свое согласие на соответствующий правовой акт, налагается на законодателя идеей "первоначального договора". Как же быть народу, если принимаемый государственной властью закон нарушает права и свободы членов общества? "Ответ, - закрепляет Кант, - может быть только один: ему нечего делать, кроме как повиноваться" [3, с. 544], и "если только нет противоречия в том, что целый народ дает согласие на такой закон, то, как бы ни приходилось солоно народу, этот закон правомерен" [3, с. 545]. Запрет мыслителя на сопротивление верховной власти категоричен и связан, в частности, с положением о том, что проблема правомерности закона имеет силу только для решения законодателя. Кант объясняет это тем, что вопрос стоит не о счастье подданного, а о праве, которое призвано его обеспечивать. Быть счастливым - это необходимое желание каждого разумного существа, заложенное в нем самой природой. Однако представление о счастье у каждого человека свое, поэтому принцип счастья не способен привести людей к всеобщему согласию, а соответственно и к всеобщему закону.

Ставя категорический запрет на сопротивление господствующей власти, Кант тем не менее определяет, что "каждый человек имеет свои неотъемлемые права, от которых он не может отказаться, если бы даже и хотел, и о которых он сам имеет право судить" [3, с. 551]. Признание за каждым гражданином права на суждение о законодательстве вытекает из неотъемлемых прав человека, а также из возможности их нарушения правителем по причине ошибки или от незнания тех или иных следствий, вытекающих из законов. Данное право обусловлено также реализацией принципа справедливости и признанием возможности совершенствования государственного устройства. Соответственно каждый гражданин должен иметь право "открыто высказывать свое мнение о том, какие из распоряжений государя кажутся ему несправедливыми по отношению к обществу", однако пользоваться таким правом он может только "с позволения самого государя" [3, с. 551].

Анализ права публичного суждения о законодательстве свидетельствует, что данное право полностью выводится из содержания третьей формулы категорического императива, согласно которой "воля... должна быть не просто подчинена закону, а подчинена ему так, чтобы она рассматривалась также как самой себе законодательствующая и именно лишь поэтому как подчиненная закону (творцом которого она может считать самое себя)" [4, с. 209]. В способности личности не только устанавливать всеобщие законы, но и подчинять свою волю данным законам заключается автономия личности: "А чем же другим может быть свобода воли, как не автономией, т. е. свойством воли быть самой для себя законом?" [4, с. 226].

Источником права свободного суждения о законодательстве выступает разум. Разум для Канта - это законодатель всех поступков, и его авторитет не может быть подвергнут сомнению. Автономия воли обусловливает признание человека в качестве субъекта, наделенного свободой, то есть личностью. Именно из разума и свободы личности вытекает право публичного суждения о законодательстве. Разум всегда должен подвергать себя критике. Сами бесконечные споры чисто догматического характера побуждают нас искать спокойствия в какой-нибудь критике разума и в законодательстве, основывающемся на ней. В этом нет ничего, что имело бы право уклоняться от этого "испытующего и ревизующего исследования, не признающего никаких авторитетов". На этой свободе критики "основывается само существование разума", которое не имеет "никакой диктаторской власти", и "его приговоры всегда есть не что иное, как согласие свободных граждан, из которых каждый должен иметь возможность выражать свои сомнения и даже без стеснения налагать свое veto" [5, с. 553]. Отсюда следует, что свобода личности есть способность устанавливать всеобщие нормы поведения и действовать в соответствии с ними. В государстве эта свобода осуществляется посредством подчинения гражданином своей воли публичному законодательству (объединенной воле народа), при этом автономия воли трансформируется в признание за каждым возможности выступать в качестве законодателя, а также в правомочие открыто высказывать свое мнение относительно действующих законов. Это свидетельствует о том, что право публичного суждения о законодательстве, так же как и свобода личности, является естественным, прирожденным правом, а вовсе не октроированным правом, которое предоставляется главой государства.

К свободе, способной существовать в согласии со свободой всякого другого и тем самым с общим благом, относится также и "свобода высказывать свои мысли и сомнения, которых не можешь разрешить самостоятельно, для публичного обсуждения и не подвергаться за это обвинениям как беспокойный и опасный [для общества] гражданин" [5, с. 562]. Эта свобода вытекает уже из самих коренных прав разума человека, разума, который не признает никакого судьи, кроме самого общего разума, в котором всякий имеет голос. Поскольку только от такого разума и возможно всякое улучшение нашего состояния, в том числе и государственного устройства, то это право священно, и никто не смеет ограничивать его. "Да и неумно кричать об опасности тех или иных смелых утверждений или дерзновенных нападок на взгляды, одобряемые большей и лучшей частью простых людей: ведь это значит придавать подобным утверждениям такое значение, какого они вовсе не имеют" [5, с. 562].

В праве публичного суждения о законодательстве Кант выделяет "свободу печатного слова", которая представляет собой "единственный палладиум прав народа - свобода в рамках глубокого уважения и любви к своему государственному устройству, поддерживаемая либеральным образом мыслей подданных, который оно внушает (и в этом те, кто пишет, сами ограничивают друг друга, чтобы не утратить своей свободы)" [3, с. 551]. Намерение государства отказать своим подданным в этой свободе Кант признает равносильным не только лишению народа его всякого притязания на право по отношению к верховному правителю, но и лишению самого главы всяких сведений о возможности совершенствования государственного устройства.

На наш взгляд, признание мыслителем права публично высказывать свои суждения в качестве естественного права полностью соотносится и с его девизом Просвещения: "Sapere aude! - Имей мужество пользоваться собственным умом!" [6, с. 959]. Данный девиз призывает каждого члена общества к активному участию в обсуждении законов, поскольку таким образом происходит просвещение людей и осознание ими своей свободы и автономии. И как подмечают Г. Скирбекк и Н. Гилье, "с полемическим задором, направленным против сторонников реставрации и консерватизма, Кант настаивает, что народ не может созреть для свободы, если перед этим он не освободился" [7].

Закрепляя право публичного суждения о законодательстве, Кант остается верен своим взглядам на то, что совершенствование государства должно осуществляться только на основе реформ, проводимых "сверху". Ни на какие мятежи, бунты, революционные восстания и ни при каких обстоятельствах народ не имеет права, какие бы нарушения со стороны верховной власти ни имели бы место. Веление "Повинуйтесь правительству, имеющему над вами власть" означает, что народ не имеет права ставить под сомнение правомерность существующей государственной власти, и "правительство, которое уже есть, под властью которого вы живете, уже обладает законодательством, относительно которого вы хотя и можете публично умствовать, однако не можете объявлять себя противостоящими этой власти законодателями" [1, с. 242].

Мыслитель утверждает, что народ правомочен судить только о том, что в публичном законодательстве не согласуется с его доброй волей. В этом заключается общий принцип, по которому народ имеет свои негативные права: "...чего народ не может решить относительно самого себя, того и законодатель не может решить относительно народа" [3, с. 552]. В соответствии с указанным принципом Кант на вопрос о том, может ли законодатель принять закон, который устанавливает раз и навсегда какое-либо положение, отвечает, что, даже если на момент принятия этого закона он соответствовал воле всего народа, законодатель не имеет права препятствовать продвигаться вперед, исправляя на этом пути свои ошибки. В случае принятия такого закона за народом признается право на возражения против него. Однако признание государем права своих граждан на суждение о законодательстве не отменяет запрет на противодействие словом или делом государственной власти. Любое высказывание, направленное против верховной власти, подрывает доверие государства к собственной власти и вызывает ненависть к своему народу.

Особо право суждения о законодательстве Кант раскрывает в отношении философов. Так, в исследованиях, посвященных проблемам войны и мира, мыслитель определяет, что для государственного авторитета унизительно принимать поучения у подданных (философов), но весьма "благоразумно". Поэтому государство может "негласно" привлекать их к суждению, позволив им свободно и публично высказываться об общих правилах ведения войны и заключения мира. Однако данное положение вовсе не устанавливает предпочтения суждений философов над решениями юристов, но выслушать философа следует. Если юрист не философ, это способно ввести его в "величайшее искушение", поскольку его обязанность заключается в том, чтобы применять действующие законы, а не исследовать их на предмет улучшения. Необходимость учитывать мнение философов диктуется и тем, что "обладание властью неизбежно извращает свободное суждение разума" [2, с. 1221].

Повиновение без "духа свободы" способствует, по мнению мыслителя, появлению тайных обществ. Это связано с тем, что обсуждение всего того, что касается человека, есть естественная человеческая склонность; соответственно тайные сообщества прекращают свое существование, когда указанная свобода поощряется. "И как же иначе может правительство получать знания, которые способствовали бы [достижению] его основной цели, если оно не позволяет открыто проявлять себя духу свободы, который по своему источнику и по своим действиям заслуживает столь глубокого уважения?" [3, с. 553].

Таким образом, Кант, с одной стороны, закрепляет свободу публичного суждения о законодательстве, но, с другой стороны, выступает против любого, даже малейшего проявления неповиновения верховной власти. Такое решение проблемы соотношения свободы личности и государственного принуждения комментируется исследователями творчества Канта по-разному. В частности, как отмечает В. Ф. Асмус, по мнению Канта, формула: "Рассуждайте сколько угодно и о чем угодно, только повинуйтесь!" [6, с. 966] "одновременно выражает и право на свободное высказывание своего мнения, и ограничение свободы постулатом гражданского и политического повиновения", "без допущения свободы обсуждения и высказывания невозможно просвещение, без ограничения этой свободы необходимостью повиновения невозможно государство" [8]. В свою очередь, И. С. Нарский отмечает, что при таком разъяснении свобода устного и печатного слова "оказывается чисто духовной свободой", но, впрочем, и "одной из зачаточных форм сопротивления: формальное повиновение действующему закону сочетается здесь с внутренним протестом и нежеланием делать что-либо по своей инициативе для отрицаемой власти, которая этот закон использует" [9]. По мнению Э. Ю. Соловьева, такие "акции", как "негативное право", наряду с "неактивным сопротивлением" и правом "неуступания" и т. д., которые устанавливает Кант, точнее всего могут быть раскрыты через еще не известное в эпоху мыслителя понятие "ненасильственного действия". "Кант санкционирует особого рода неповиновение, которое не перерастает в бунт, не носит демонстративного характера и осуществляется личностью без умысла публичной дискредитации (а тем более - ниспровержения) существующего режима" [10].

Такой способ понимания Кантом автономии воли и права публичного суждения о законодательстве позволяет нам сравнить его учение с таким относительно новым в политической теории подходом, как делиберативная модель демократии. "Делиберативный идеал предполагает, что все, кого может затронуть предполагаемое решение, должны иметь равные шансы участвовать в обсуждении" [11, с. 51], а задачей делиберативной модели демократии "является... поиск ответа на вопрос: как возможно в условиях современного сложного плюралистического общества самозаконодательство граждан?" [11, с. 52]. Одним из сторонников данной теории выступает Ю. Хабермас. Он считает, что "идея правовой автономии граждан требует, чтобы адресаты права одновременно имели возможность воспринимать себя в качестве его авторов" [12, с. 410]. Для Ю. Хабермаса "политически устанавливаемое право, если оно претендует на легитимность, должно по меньшей мере согласовываться с моральными принципами, которые, выходя за пределы конкретного правового сообщества, претендуют на всеобщую значимость" [12, с. 391]. В этом проявляется сходство делиберативной модели демократии со взглядами Канта. Однако можно выделить и принципиальные отличия между ними, в частности следующие. Во-первых, по мнению Канта, "демократия в собственном смысле слова неизбежно есть деспотизм, так как она устанавливает такую исполнительную власть, при которой все решают об одном и, во всяком случае, против одного (который, следовательно, не согласен), стало быть, решают все, которые тем не менее не все, - это противоречие общей воли с самой собой и со свободой" [2, с. 1201 - 1202]. Во-вторых, согласно делиберативной модели демократии политические решения должны быть результатом обсуждений. Именно через обсуждения вырабатываются всеобщие правила, подлежащие закреплению в законодательстве. Для Канта же источником всеобщих правил, в том числе и права, как это было раскрыто выше, выступает разум. Иными словами, в первом случае речь идет о сообществе, во втором - об индивиде.

Подводя итог, отметим, что хотя Кант не предлагает действенных гарантий соблюдения государственной властью прав и свобод личности, народа, а также способы их защиты, что является недостатком учения Канта о свободе личности, на наш взгляд, значимость любого учения в большей мере состоит не в восприятии и толковании их идей в чистом виде, а в возможности заимствования и принятия положительных и ценных для человечества достижений мировой мысли, воплощения их в жизнь. И в данном случае речь идет, конечно, об учении Канта о свободе личности, согласно которому способность иметь собственные взгляды, мысли, в том числе и при оценке правовых явлений, является неотъемлемым свойством свободы личности, а именно в данной способности и заключается автономия личности. На наш взгляд, в настоящее время данный вывод мыслителя представляет особую актуальность, поскольку, как отмечает Э. Фромм, "мы гордимся тем, что нас не гнетет никакая внешняя власть, что мы свободны выражать свои мысли и чувства, и уверены, что эта свобода почти автоматически обеспечивает нам проявление индивидуальности", "но право выражать свои мысли имеет смысл только в том случае, если мы способны иметь собственные мысли; свобода от внешней власти становится прочным достоянием только в том случае, если внутренние психологические условия позволяют нам утвердить свою индивидуальность" [13]. "Современная демократия не достигла своей главной цели - сохранения и развития каждым человеком своего собственного "Я", на осознании которого должна базироваться уверенность подлинно свободного человека"; "демократия при всех ее достижениях более способствует подавлению, нежели развитию человеческой личности" [14]. В связи с этим анализ и заимствование взглядов Канта на проблему автономии личности, по нашему мнению, будет способствовать уточнению понятия свободы личности в аспекте необходимости формирования каждым человеком как личностью и как субъектом правовых отношений способности к самостоятельному и независимому суждению. Особую ценность такая способность приобретает в условиях демократического устройства.

Литература

1. Кант И. Метафизика нравов: В 2 ч. М., 2007. 400 с.

2. Кант И. К вечному миру 1795 г. // Метафизические начала естествознания. М., 1999. С. 1189 - 1242.

3. Кант И. О поговорке: "Может быть, это верно в теории, но не годится для практики" (1793 г.) // Основы метафизики нравственности. М., 1999. С. 515 - 562.

4. Кант И. Основы метафизики нравственности (1785 г.) // Основы метафизики нравственности. М.: Мысль, 1999. С. 155 - 246.

5. Кант И. Критика чистого разума. М., 2007. 736 с.

6. Кант И. Ответ на вопрос: Что такое Просвещение? (1784 г.) // Метафизические начала естествознания. М., 1999. С. 957 - 968.

7. Скирбекк Г., Гилье Н. История философии: Учебное пособие для студентов высших учебных заведений / Пер. с англ. В. И. Кузнецова; Под ред. С. Б. Крымского. М., 2003. С. 463.

8. Асмус В. Ф. Иммануил Кант. М., 1973. С. 370.

9. Нарский И. С. Кант. М., 1976. С. 167 - 168.

10. Философия Канта и современность / Под общ. ред. Т. И. Ойзермана. М., 1974. С. 223 - 224.

11 Бусова Н. А. Делиберативная модель демократии и политика интересов // Вопросы философии. 2002. N 5. С. 44 - 54.

12. Хабермас Ю. Вовлечение другого: Очерки политической теории. СПб.: Наука, 2001. 417 с.

13. Фромм Э. Бегство от свободы // Догмат о Христе / Сост. и авт. предисл. П. С. Гуревич; пер с англ. Г. Швейника. М.: Олимп, ООО "Издательство АСТ - ЛТД", 1998. С. 368 - 369.

14. Азми Д. М.Э. Фромм о позитивных и негативных аспектах современной демократии // Государство и право. 2002. N 5. С 103.

Название документа