Понятие и значение добросовестности приобретателя от неуправомоченного лица

ПОНЯТИЕ И ЗНАЧЕНИЕ ДОБРОСОВЕСТНОСТИ ПРИОБРЕТАТЕЛЯ ОТ НЕУПРАВОМОЧЕННОГО ЛИЦА

С. А. КРАСНОВА

Краснова Светлана Анатольевна, кандидат юридических наук, старший преподаватель кафедры гражданского права Кемеровского государственного университета.

I. Понятие добросовестности в гражданском праве

В повседневной жизни определение "добросовестный" часто применяется для оценки поведения человека в значении "честно, старательно исполняющий свои обязанности, обязательства" <1>. Данное слово используется и в различных нормативно-правовых актах, становясь при этом юридическим термином, значение которого не совпадает с повседневным. Так, Гражданский кодекс РФ прямо упоминает о добросовестности в ст. ст. 6, 10, 53, 302, 234 и др.; Федеральный закон "О рынке ценных бумаг" использует понятие "недобросовестная эмиссия". Тем не менее, несмотря на широкое употребление данного термина, отсутствует его общее легальное определение <2>. -------------------------------- <1> См: Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. 4-е изд., испр. и доп. М., 2003; Словарь русского языка / Под ред. А. П. Евгеньева. Т. 1. М., 1957. С. 554. <2> Надо отметить, что отсутствовало оно в российском законодательстве и ранее.

Представляется, что сформулировать общее, универсальное определение добросовестности невозможно в принципе, так как термины "добросовестный", "недобросовестный" наполняются разным содержанием применительно к разным правовым ситуациям. Следует согласиться с И. Б. Новицким, что "добрая совесть" выступает в гражданском праве как объективный критерий - внешнее мерило, принимаемое во внимание законом, судом и рекомендуемое участникам гражданского оборота в их взаимоотношениях; как субъективный критерий - неведение лица о некоторых обстоятельствах, с наличием которых закон связывает те или иные юридические последствия <3>. В первом значении термин "добросовестность" применяется законодателем в п. 2 ст. 6 ГК: для восполнения пробела в гражданском законодательстве и при невозможности аналогии закона и аналогии права суд должен учитывать принципы гражданского права, в том числе принцип добросовестности. -------------------------------- <3> См.: Новицкий И. Б. Принцип доброй совести в проекте обязательственного права // Вестник гражданского права. 2006. N 1 (6). С. 124 и сл.

Будучи общим началом, своего рода вспомогательной нормой, этот принцип выражает связанность, согласованность отдельных частных интересов с интересами целого <4>. Иными словами, учет в правоприменительной деятельности принципа добросовестности означает необходимость поиска компромисса между интересами всех участников того или иного гражданского правоотношения, а также их соотнесение с интересами общества в целом. Как объективное по отношению к субъектам гражданского права требование, "добрая совесть" может предполагать оценку поведения участников гражданского оборота с точки зрения существующих в данном обществе представлений о честности, порядочности и других моральных ценностях и учитываться при принятии судом решения <5>. -------------------------------- <4> См.: Там же. С. 131. <5> В этом смысле добросовестность частично пересекается с таким понятием, как "добрые нравы" (см.: Новицкий И. Б. Указ. соч. С. 134). Именно в таком значении данное понятие использовалось в римском праве при конструировании исков и возражения о злом умысле, позволявших учитывать нечестное поведение стороны при заключении сделки (actio, exceptio doli generalis) и последующее злонамеренное поведение при предъявлении иска (exceptio doli specialis).

Добросовестность же в субъективном смысле - определенное субъективное состояние лица, которое определяется знанием или незнанием фактов, проявляется в определенных действиях, поведении лица и в основе которого лежит извинительное заблуждение <6>. По мнению большинства дореволюционных цивилистов, именно незнание о факте принадлежности имущества другому, чем отчуждатель, лицу составляет содержание добросовестности владельца для давности и ответчика-приобретателя в виндикационном процессе <7>. При этом указывалось, что одного сомнения в неуправомоченности отчуждателя недостаточно для признания лица недобросовестным, должно быть явное знание об отсутствии права собственности у контрагента. Такое понимание добросовестности приобретателя предполагалось сохранить при подготовке проекта Гражданского уложения Российской империи (ст. 892) <8>. -------------------------------- <6> См.: Новицкий И. Б. Указ. соч. С. 135; Васьковский Е. В. Приобретение движимости от несобственника // Журнал Министерства юстиции. 1895. N 3 - 4. С. 88. <7> См., напр.: Шершеневич Г. Ф. Курс гражданского права. Т. 1. М.: Статут, 2005. С. 227 - 231; Синайский В. И. Русское гражданское право. Общая часть и вещное право. Киев, 1914. С. 212; Победоносцев К. П. Курс гражданского права. Ч. 1: Вотчинные права. М.: Статут, 2002. С. 225; Пахман С. В. Лекции по гражданскому праву. СПб., 1884 - 1885. С. 11 и сл. <8> См.: Проект Гражданского уложения (с объяснениями, извлеченными из трудов Редакционной комиссии) / Под ред. И. М. Тютрюмова. Т. 1. СПб., 1910. С. 748.

Таким образом, для того чтобы определить, является ли приобретатель чужой вещи добросовестным, суду следовало дать оценку его субъективному состоянию убежденности в наличии у второй стороны права распоряжения предметом сделки, и эта оценка по другому спору могла не совпадать, несмотря на похожие обстоятельства приобретения. В то же время в науке гражданского права было высказано предложение учитывать не только знание, но и незнание лица: наличие доброй совести зависит не от одних субъективных воззрений и убеждений - требуется, чтобы они находили опору в конкретной обстановке. Поэтому нельзя говорить о добросовестности, если заблуждение основывается на грубой небрежности <9>. -------------------------------- <9> См.: Новицкий И. Б. Указ. соч. С. 138 и сл.

Это предложение нашло законодательное воплощение при принятии Гражданского кодекса РСФСР 1922 г., в котором содержалось определение добросовестного приобретателя для решения вопроса об истребовании имущества из чужого незаконного владения (ст. 60). Таковым признавался приобретатель, который не знал и не должен был знать о том, что лицо, у которого было приобретено имущество, не имело права его отчуждать. Аналогичным образом добросовестное приобретение определялось в ГК РСФСР 1964 г. (ст. 152). Соответственно, в юридической литературе того времени преобладало мнение, согласно которому критерием определения добросовестности выступает незнание, не основанное на грубой небрежности. Недобросовестным же признавался приобретатель, не проявивший должной осмотрительности умышленно или по грубой небрежности <10>. Некоторыми авторами был предложен более строгий критерий оценки добросовестности, исключавший даже простую неосмотрительность <11>, но он не нашел поддержки у большинства правоведов. -------------------------------- <10> См., напр.: Арзамасцев А. Н. Охрана социалистической собственности в СССР. Л.: Изд-во ЛГУ, 1956. С. 50 и сл.; Генкин Д. М. Право личной собственности в СССР. М., 1953. С. 202; Черепахин Б. Б. Виндикационные иски в советском праве // Труды по гражданскому праву. М.: Статут, 2001. С. 178; Толстой Ю. К. Содержание и гражданско-правовая защита права собственности в СССР. Л.: Изд-во ЛГУ, 1955. С. 120; Хаскельберг Б. Л. Некоторые вопросы гражданско-правовой защиты личной собственности в СССР // Труды Томского государственного университета. Т. 127. Томск, 1956. С. 99; Юрченко В. С. Гражданско-правовая охрана личной собственности в СССР: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 1960. С. 11 и сл. <11> См., напр.: Амфитеатров Г. Н. Иски собственника о возврате принадлежащего ему имущества. М., 1945. С. 7.

Но так или иначе оценка добросовестности (недобросовестности) приобретателя производится в терминах, характерных для виновного состояния: "умысел", "грубая небрежность", "простая неосмотрительность", а при рассмотрении условий осуществления виндикационного притязания упоминается об ответственности незаконного владельца <12>. Все это обусловливает необходимость определения соотношения данных понятий. -------------------------------- <12> См.: Моргунов С. В. Виндикация в гражданском праве. Теория. Проблемы. Практика. М.: Статут, 2006. С. 146.

Несмотря на установление очевидной связи между добросовестностью и формами вины, представители советской цивилистики не предпринимали попыток разграничения добросовестности и невиновности. В современной доктрине гражданского права предложено такое соотношение данных понятий, при котором они характеризуют психическое отношение лица к своим действиям и их последствиям, но виновность оказывается более узким по содержанию понятием, так как служит основанием для возникновения гражданско-правовой ответственности <13>. -------------------------------- <13> См.: Емельянов В. И. Разумность, добросовестность, незлоупотребление гражданскими правами. М., 2002. С. 98, 106.

Несомненно, и вина, и добросовестность характеризуют субъективную сторону поведения лица, от оценки которой зависит наступление определенных юридических последствий. Вина в юридической науке определяется как психическое отношение лица к своему противоправному действию (бездействию) и его последствиям. В зависимости от того, насколько субъект осознает противоправность своего поведения и возможность причинения вреда другим субъектам, различаются формы вины (умысел, грубая небрежность или неосторожность, простая неосмотрительность или легкомыслие). Определение вины как психического отношения правонарушителя к совершенному им противоправному действию (бездействию) и его последствиям характерно для уголовного права, преобладало оно и в советской цивилистике <14>. Однако со вступлением в силу части первой Гражданского кодекса РФ действует правило, что лицо признается невиновным в нарушении обязательства, если при той степени заботливости и осмотрительности, которая от него требовалась по характеру обязательства и условиям оборота, оно приняло все меры для надлежащего исполнения обязательства (п. 1 ст. 401). В связи с этим в науке гражданского права выдвинута новая концепция вины, не признающая единого подхода к определению виновности для всех отраслей права. -------------------------------- <14> См., напр.: Иоффе О. С. Ответственность по советскому гражданскому праву // Иоффе О. С. Избранные труды. В 4 т. Т. 1. СПб.: Юридический центр Пресс, 2003. С. 3; Смирнов В. Т., Собчак А. А. Общее учение о деликтных обязательствах в советском гражданском праве. Л.: Изд-во ЛГУ, 1983. С. 79.

Согласно этой концепции "для оценки вины должника не имеют никакого правового значения индивидуальные качества должника и тем более его "психические переживания" в связи с совершенным им правонарушением. Вместо этого используется абстрактная модель ожидаемого поведения в той или иной ситуации разумного и добросовестного участника имущественного оборота" <15>. Такое представление о вине как о непринятии должником всех объективно возможных мер по предотвращению неблагоприятных последствий своего поведения поддержано и другими учеными <16>. -------------------------------- ------------------------------------------------------------------ КонсультантПлюс: примечание. Монография М. И. Брагинского, В. В. Витрянского "Договорное право. Общие положения" (Книга 1) включена в информационный банк согласно публикации - Статут, 2001 (издание 3-е, стереотипное). ------------------------------------------------------------------ <15> Брагинский М. И., Витрянский В. В. Договорное право. Общие положения. М.: Статут, 1998. С. 613 (автор главы - В. В. Витрянский). <16> См.: Гражданское право: Учебник. В 4 т. Т. 1: Общая часть / Отв. ред. Е. А. Суханов. М., 2004. С. 608 (автор главы - Е. А. Суханов).

Действительно, при нарушении договорных обязательств определение вины как психического отношения должника к нарушению обязательства и последствиям этого нарушения менее целесообразно: выявление волевого и интеллектуального моментов, составляющих неотъемлемые элементы вины как психического явления, в отношении гражданина-должника, как правило, вызывает трудности. В отношении же должника, являющегося юридическим лицом, применение этого критерия виновности невозможно в силу самой сущности данного субъекта гражданского права. Для вывода о виновности или невиновности конкретного должника вполне достаточно сравнения его поведения с поведением, которое объективно могло быть в данном случае (а для этого суд учитывает характер обязательства и условия гражданского оборота). Но применение объективного критерия - "принятие всех мер, которые требовались для предотвращения последствий нарушения", - для определения виновности лица при нарушении абсолютных субъективных прав, наоборот, оказывается менее удачным. Поскольку при возложении деликтной ответственности за причинение вреда жизни, здоровью, имуществу потерпевшего договорные правоотношения в большинстве случаев отсутствуют, очень сложно говорить об оценке поведения лица с учетом характера обязательства и правил гражданского оборота. Кроме того, если при нарушении договорного обязательства вред всегда выражается в умалении имущественной сферы кредитора, то в деликтных обязательствах вред может быть как имущественным, так и физическим (смерть или телесные повреждения). Данное обстоятельство сближает понятие вины при привлечении к гражданско-правовой ответственности за причинение вреда с понятием вины при привлечении к уголовной ответственности, предполагающей выяснение психического отношения лица к противоправному деянию и его последствиям (ст. ст. 25 и 26 УК РФ). Наконец, согласно ст. 1083 ГК на решение вопроса о возмещении вреда и о размере возмещения влияет наличие вины потерпевшего, причем законодатель учитывает и форму вины. Объективный критерий - "непринятие всех мер" - в данном случае оказывается бесполезным, так как требуется установить, желал ли сам потерпевший, чтобы вред был ему причинен, или он не желал этого и не предвидел возможности причинения вреда, но мог и должен был ее предвидеть при необходимой внимательности и предусмотрительности <17>. -------------------------------- <17> На невозможность применения к деликтной ответственности правила ст. 401 ГК и необходимость учета уголовно-правовой концепции вины указывает, в частности, Е. Н. Васильева (см.: Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации, части второй / Под ред. Т. Е. Абовой, А. Ю. Кабалкина // СПС "КонсультантПлюс").

В отличие от вины добросовестность характеризует состояние осведомленности лица или объективной возможности такой осведомленности на определенный момент времени в конкретной обстановке. Если законодателем используется только критерий знания (незнания) данного лица (что было характерно для дореволюционного гражданского права), то оценка добросовестности оказывается абсолютно субъективной, так как суд выявляет осведомленность ответчика, учитывая исключительно личные качества и не соизмеряя поведение лица с поведением в этих условиях обычного, среднего человека. При использовании второго критерия - объективной возможности знания - оценка является относительно субъективной, так как осуществляется сравнение с должным поведением обычного разумного человека, для чего суд учитывает обстановку, условия, в которых совершалось приобретение спорной вещи, и делается вывод, должен ли был знать ответчик об определенных обстоятельствах. В настоящее время он применяется в большинстве случаев, когда добросовестность имеет юридическое значение (ст. ст. 171, 173, 174, 176, 177 ГК). Действующее гражданское законодательство использует и другой критерий определения добросовестности лица - "не знал и не мог знать" при определении добросовестности приобретателя чужого имущества (ст. 302), что можно расценивать как возврат к дореволюционной абсолютно субъективной оценке, основанной на субъективных качествах конкретного лица <18>. Очевидно, что в этом случае методика оценки не совпадает с оценкой поведения лица как виновного, которая является объективированной даже при определении вины как психического состояния. -------------------------------- <18> Подобное изменение в критериях оценки добросовестности приобретателя рассматривается как позитивное, так как новый критерий является более эластичным, позволяющим в большей степени учитывать специфику конкретной личности (см.: Ровный В. В. Добросовестность ответчика при виндикации // Гражданское законодательство: Статьи. Комментарии. Практика. Вып. 22 / Отв. ред. А. Г. Диденко. Алматы: Юрист, 2004. С. 177).

Но во всех остальных случаях, когда применяется относительно субъективный критерий, прослеживается определенное сходство оценки добросовестности лица с установлением таких форм вины, как грубая небрежность и простая неосмотрительность. Хотя Ю. К. Толстой и указывал, что в область виндикации не может быть перенесен абстрактный масштаб оценки поведения, который используется в договорных и деликтных обязательствах <19>, следует констатировать, что он все-таки задействован при определении добросовестности. Например, при решении вопроса о признании сделки юридического лица, выходящей за пределы его правоспособности, недействительной суду необходимо установить, имелась ли у контрагента юридического лица объективная возможность получить информацию о наличии ограничений правоспособности в учредительных документах юридического лица. -------------------------------- <19> См.: Толстой Ю. К. Указ. соч. С. 118.

Недобросовестность лица, как и вина, может выступать условием привлечения к ответственности, но ответственности внедоговорной - за совершение сделки с недееспособным, ограниченно дееспособным лицом или с гражданином, не способным понимать значения своих действий и руководить ими (ст. ст. 171, 176, 177), а также за утрату или повреждение имущества собственника во время его нахождения в незаконном владении (п. 2 ст. 1104 ГК) <20>. -------------------------------- <20> Иначе считает Е. Богданов, связывая добросовестность с иными, чем наступление ответственности, правовыми последствиями. При этом сам автор приводит пример, когда именно отсутствие добросовестности является основанием для требования учредителей (участников) юридического лица к лицу, действующему от имени юридического лица, о возмещении реального ущерба (см.: Богданов Е. Категория добросовестности в гражданском праве // Российская юстиция. 1999. N 9. С. 13).

Тем не менее в указанных случаях речь идет именно о недобросовестности, а не о виновности лица, совершающего сделку с недееспособным, ограниченно дееспособным гражданином, так как поведение дееспособного контрагента оценивается не с точки зрения принятия всех возможных мер для исполнения обязательства (на стадии заключения договора оно еще не возникло) и не с точки зрения осознания противоправности своего поведения и предвидения неблагоприятных последствий заключения сделки с лицом, имеющим дефект дееспособности, а с позиции осведомленности (возможности осведомленности) дееспособной стороны о наличии такого дефекта. Знания (объективной возможности знания) дееспособного лица о недееспособности своего контрагента оказывается достаточно для привлечения к ответственности в виде возмещения реального ущерба. В то же время поведение лица при совершении сделки может оцениваться и с учетом виновности, например, когда договор заключается под влиянием обмана, т. е. намеренного, умышленного введения в заблуждение (наличие умысла требуется и в уголовном праве для квалификации действий обманывающего как мошенничества). Следует отметить, что некоторые авторы рассматривают владение лица, у которого находится вещь собственника без какого-либо правового основания, как противоправное, а самого незаконного владельца - как правонарушителя <21>. Однако если первая часть этого утверждения является верной (незаконное владение чужой вещью противоправно и может быть основанием для предъявления виндикационного иска) <22>, то со второй его частью (незаконный владелец - правонарушитель) вряд ли можно согласиться. Согласно господствующему в цивилистике представлению, правонарушение характеризуется наличием состава, одним из условий которого выступает вина <23>. Применение такого способа защиты, как виндикация, не требует установления виновности незаконного владельца, а отсутствие последней, т. е. невиновность, не исключает положительного решения по иску собственника о возврате утраченного владения. -------------------------------- <21> См., напр.: Моргунов С. В. Указ соч. С. 67 и сл. <22> Автор исходит из понимания противоправности как нарушения на объективном (нормы права) и субъективном (субъективные права и охраняемые законом интересы) уровнях. В связи с этим владение чужой вещью без правового основания является противоправным, так как нарушаются и действующие нормы о неприкосновенности частной собственности (ст. 35 Конституции РФ), и субъективное право собственности конкретного лица. О понятии противоправности см., напр.: Кофман В. И. Границы юридически значимого причинения // Антология уральской цивилистики. 1925 - 1989: Сб. ст. М.: Статут, 2001. С. 141; Губаева А. К. О соотношении общей и специальной противоправности по деликтному законодательству // Юридическая ответственность: проблемы и перспективы. Труды по правоведению. Тарту, 1989. С. 117; Тузов Д. О. Реституция в гражданском праве: Дис. ... канд. юрид. наук. Томск, 1999. С. 60. <23> См., напр.: Малеин Н. С. Об институте юридической ответственности // Юридическая ответственность: проблемы и перспективы. Труды по правоведению. Тарту, 1989. С. 33.

При реализации виндикационного притязания юридическое значение - в смысле последствий, предусмотренных ст. 302 ГК, - приобретает только осведомленность или неосведомленность ответчика о наличии права другого лица на вещь, которая находится в его обладании (т. е. его недобросовестность или добросовестность). Определение же виновности или невиновности владельца возможно лишь при оценке способа завладения (за кражу лицо может быть привлечено к уголовной ответственности) и в случае повреждения, утраты чужой вещи (для возмещения вреда). Иными словами, незаконное владение может возникнуть в результате правонарушения (кражи), но само владение - не правонарушение, не деликт <24>. -------------------------------- <24> См.: Ровный В. В. Указ. соч. С. 176.

Таким образом, следует констатировать, что и вина, и добросовестность характеризуют субъективную сторону поведения лица, однако обстоятельства, на которые обращается внимание при признании лица виновным или недобросовестным, разные. Разными являются и критерии оценки (для договорных обязательств - объективный критерий принятия всех мер; для деликтных - субъективный критерий психического отношения; при определении добросовестности - критерий осведомленности), а также сфера применения вины и добросовестности. Но это не исключает возможности оценки поведения одного и того же субъекта в категориях виновности и добросовестности.

II. Значение добросовестности приобретателя при виндикации

С добросовестностью лица, противопоставляемой недобросовестности, связываются иные, чем ненаступление ответственности, юридические последствия: приобретение имущества по давности при наличии других условий (ст. 234 ГК), а также приобретение права собственности на плоды от чужой вещи (ст. 303 ГК). Добросовестность учитывается и при осуществлении виндикационного притязания собственника, выступая одним из ограничивающих его условий. Согласно п. 1 ст. 302 ГК, если имущество возмездно приобретено у лица, которое не имело право его отчуждать, о чем приобретатель не знал и не мог знать (добросовестный приобретатель), собственник вправе истребовать имущество от приобретателя в случае, когда имущество утеряно собственником или лицом, которому имущество было передано собственником во владение, либо похищено у того или другого, либо выбыло из их владения иным путем помимо их воли. Но наряду с процессуальным значением добросовестность приобретателя от неуправомоченного лица приобретает в современных правопорядках и материально-правовое значение, выступая обязательным условием первоначального приобретения права собственности в случае распоряжения чужой вещью не управомоченным на это лицом <25>. -------------------------------- <25> На наличие в современных законодательствах положений, регулирующих положение приобретателя в материальном смысле, указывал в свое время Ю. С. Гамбаров (см.: Гамбаров Ю. С. Курс гражданского права. Т. I: Часть общая. СПб., 1911. С. 483).

Как отмечает Д. О. Тузов, в разных правовых системах основание возникновения права собственности у добросовестного приобретателя формулируется по-разному: во французском и итальянском законодательствах действует принцип: "владение движимыми вещами равнозначно правооснованию", поэтому совершение сделки с неуправомоченным лицом вызывает такой же правовой эффект, как если бы приобретатель совершил сделку с собственником. В гражданском праве Германии аналогичный правовой результат достигается с помощью принципа абстрактности вещного договора <26>. -------------------------------- <26> См.: Тузов Д. О. Общие учения теории недействительных сделок и проблемы их восприятия в российской доктрине, законодательстве и судебной практике: Дис. ... д-ра юрид. наук. Томск, 2006. С. 276 и сл.; он же. Продажа чужой вещи и проблема защиты добросовестного приобретателя в российском гражданском праве // Вестник ВАС РФ. 2007. N 1. С. 5.

Дореволюционное гражданское законодательство России оценивалось многими цивилистами как запутанное и противоречивое для решения вопроса об ограничении виндикации <27>. Вследствие такой неопределенности на уровне закона доктрина и судебная практика также не отличались единообразием. В частности, ряд ученых, анализируя значение добросовестности в отечественной правовой системе, связывал добросовестность владельца только с объемом его ответственности перед собственником и умалчивал об ограничении права последнего на виндикацию <28>. Другие правоведы, придерживаясь буквального толкования ст. 609 Свода законов Российской империи, полагали, что собственник вправе изъять имущество у любого незаконного владельца, а добросовестный приобретатель может стать собственником только по давности владения при наличии всех необходимых условий <29>. Наконец, высказывалось мнение о необходимости ограничения виндикации от добросовестного владельца, такой позиции по некоторым делам придерживался и Сенат <30>. -------------------------------- <27> См., напр.: Покровский И. А. Основные проблемы гражданского права. М.: Статут, 2001. С. 198; Змирлов К. Практические заметки по вопросам гражданского права и процесса // Журнал гражданского и уголовного права. 1882. Кн. 4. С. 29. <28> См.: Победоносцев К. П. Указ. соч. С. 227 - 231; Шершеневич Г. Ф. Указ. соч. С. 271; Синайский В. И. Указ. соч. Киев, 1914. С. 13 и сл. <29> См.: Змирлов К. Указ. соч. С. 30 и сл.; Елеонский Н. О пределах виндикации недвижимого имущества // Журнал гражданского и уголовного права. 1893. Кн. 1. С. 38 - 45. <30> См.: Брун М. Хроника гражданского суда // Юридический вестник. 1886. Кн. 4. С. 716 - 722; Синайский В. И. Указ. соч. С. 17.

При разработке проекта русского Гражданского уложения возобладал подход об ограничении права собственника отыскивать свою вещь из незаконного владения при наличии добросовестности приобретателя и возмездном характере сделки (ст. 774). А ст. 751 проекта придавала результату этого ограничения значение основания первоначального приобретения права собственности: право на движимую вещь признавалось за приобретателем, несмотря на то что впоследствии по судебному решению устанавливался факт ее отчуждения неуправомоченным лицом <31>. -------------------------------- <31> См.: Проект Гражданского уложения / Под ред. И. М. Тютрюмова. Т. 1. С. 622 и сл.

Гражданский кодекс РСФСР 1922 г. сохранил значение добросовестности как одного из условий, ограничивающих право на виндикацию. Вместе с тем, благодаря наличию правила о возникновении права собственности у покупателя в тех случаях, когда собственник не вправе истребовать от него имущество (ст. 183), в науке гражданского права получило распространение мнение о материально-правовом значении нормы об ограничении виндикации: при наличии добросовестности лица в момент приобретения, выбытии вещи из владения собственника по его воле, возмездном характере отчуждательной сделки, передаче вещи во владение приобретатель становится собственником. Таким образом, основанием возникновения права собственности признавался сложный фактический состав, а сам способ приобретения права - первоначальным <32>. В дальнейшем, уже в период действия Гражданского кодекса 1964 г., концепция приобретения права собственности добросовестным владельцем на основании сложного фактического состава получает поддержку большинства цивилистов и применяется в судебной практике <33>. -------------------------------- <32> См.: Черепахин Б. Б. Указ. соч. С. 221 - 224; он же. Юридическая природа и обоснование приобретения права собственности от неуправомоченного отчуждателя // Черепахин Б. Б. Труды по гражданскому праву. М.: Статут, 2001. С. 271; Толстой Ю. К. Указ. соч. С. 138. <33> См., напр.: Самойлова В. М. Понятие, осуществление и защита права личной собственности граждан. Калинин, 1978. С. 71 и сл.; Пронина М. Г. Личная собственность и ее гражданско-правовая защита. Минск, 1984. С. 88; Сергеев А. П. Вопросы истребования имущества из чужого незаконного владения // Проблемы гражданского права. Л.: ЛГУ, 1987. С. 105, 110 и сл.

Статья 302 действующего Гражданского кодекса содержит правило, в котором сформулирован ряд условий, при наличии которых виндикационное притязание собственника не подлежит удовлетворению. Подобная формулировка, ставшая уже традиционной для российского гражданского законодательства и не препятствовавшая выявлению ее материально-правового значения, в настоящее время трактуется отдельными авторами как основание для отрицания такого значения нормы об ограничении виндикации. Как отмечают некоторые исследователи, этому способствовало введение в современное гражданское право института приобретательной давности, также предполагающего возникновение права собственности у лица при наличии совокупности юридических фактов, в том числе добросовестности <34>. -------------------------------- <34> См., напр.: Рахмилович В. А. О праве собственности на вещь, отчужденную неуправомоченным лицом добросовестному приобретателю (К вопросу о приобретении права собственности от неуправомоченного лица) // Проблемы современного гражданского права: Сб. ст. М.: Городец, 2000. С. 126 и сл.

Однако при системном толковании правил ст. ст. 234 и 302 ГК выявляется их направленность на решение разных задач <35>, а также очевидные различия между добросовестным владельцем, владеющим для давности, и добросовестным приобретателем - субъектом виндикационного правоотношения, на что обоснованно указывается в юридической литературе <36>. -------------------------------- <35> Статья 234 предполагает предоставление собственнику определенного времени для восстановления владения, и только после истечения этого периода (срока давности) незаконный владелец становится собственником, тогда как норма ст. 302 направлена на решение вопроса о судьбе спорной вещи: она остается во владении ответчика при наличии совокупности указанных в законе условий. <36> См.: Рахмилович В. А. Указ. соч. С. 127, 136 и сл.; Тузов Д. О. Общие учения теории недействительных сделок и проблемы их восприятия в российской доктрине, законодательстве и судебной практике. С. 289; он же. Приобретение имущества от неуправомоченного отчуждателя: сложный юридический состав или приобретательная давность? // Российская юстиция. 2003. N 6. С. 38 и сл. Сходная позиция применительно к российскому и белорусскому гражданскому праву высказана в работе В. Чигира (см.: Чигир В. О виндикации имущества у добросовестного приобретателя // Гражданское законодательство: Статьи. Комментарии. Практика. Вып. 20. Алматы: Юрист, 2004. С. 88 и сл.).

Таким образом, единственным препятствием для признания правила ст. 302 нормативным основанием прекращения права собственника и возникновения права собственности у добросовестного приобретателя является ее формулировка и расположение в структуре Гражданского кодекса. Именно эти обстоятельства не позволяют некоторым авторам признать наличие в отечественном гражданском праве правил о приобретении права собственности от неуправомоченного отчуждателя (по крайней мере в отношении движимых вещей) <37>. -------------------------------- <37> См., напр.: Богатырев Ф. О. Публичная достоверность реестра прав на недвижимость // Законодательство. 2004. N 4; Моргунов С. В. Указ. соч. С. 136.

Действительно, российский законодатель не регламентировал возникновение права собственности у добросовестного приобретателя движимых вещей нормами соответствующего раздела о приобретении права собственности, как это сделано в немецком и ряде других законодательств, в том числе эстонском, грузинском, азербайджанском <38>. Однако, как представляется, не всегда можно судить о значении нормы единственно по тому, где она расположена <39>. Тем более что решение вопроса о возникновении права собственности у добросовестного приобретателя непосредственно связано с ситуацией выбытия вещи из обладания собственника и возможностью восстановления владения, т. е. с ситуацией защиты утратившего владение истца. -------------------------------- <38> См. соответственно § 932 ГГУ; ст. 87 ГК Грузии; ст. 182 ГК Азербайджана; ст. 95 Закона о вещном праве Эстонии. <39> Яркий тому пример - внесение Федеральным законом от 30 декабря 2004 г. N 217-ФЗ изменений в Федеральный закон "О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним" (СЗ РФ. 2005. N 1 (ч. I). Ст. 43), устанавливающих основания компенсации государством за утрату права собственности. Очевидно, что данная норма должна быть в разделе Гражданского кодекса о прекращении права собственности, а не в Законе, регламентирующем вопросы государственной регистрации.

Что же касается формулировки правила ст. 302 ГК как ограничения права собственника на виндикацию, то для выявления действительного значения данной нормы необходимо толкование, учитывающее основание установленного законом ограничения. Как остроумно заметил в свое время Е. В. Васьковский при анализе теории процессуального ограничения виндикации, "указать на паралич виндикации недостаточно: необходимо поставить юридический диагноз и определить юридическую причину, вызвавшую его" <40>. Если ограничиться констатацией факта, что суд при наличии предусмотренных ст. 302 ГК условий отказывает в иске собственника о возврате вещи от незаконного владельца, неизбежен вывод, что право собственности сохраняется за истцом. Но в чем оно выражается? Собственник не может владеть, пользоваться и распоряжаться вещью и не может восстановить владение путем виндикации. С другой стороны, владение приобретателя не сводится только к фактическому обладанию вещью, так как он может пользоваться, распоряжаться ею вплоть до ее уничтожения. Владелец может произвести отчуждение вещи, и приобретатели также будут распоряжаться ею <41>. Кроме того, как обоснованно указывал Е. В. Васьковский, сохранение права собственности за бывшим хозяином вещи может привести к нежелательным последствиям на практике, так как последний может получить возмещение за утрату вещи от своего контрагента, а потом при обнаружении вещи, украденной у владельца, возвратить и вещь. Тогда как владелец не сможет вознаградить себя за утрату <42>. -------------------------------- <40> Васьковский Е. В. Указ. соч. С. 80. <41> См.: Там же. С. 81. <42> См.: Там же. С. 81 и сл.

Необходимо отметить, что попытка ответа на вопрос о материально-правовых последствиях ограничения виндикации от добросовестного приобретателя была предпринята и судебными органами. Так, Пленум Высшего Арбитражного Суда РФ в своем Постановлении от 25 февраля 1998 г. разъяснил, что, если собственником заявлен иск о признании недействительной сделки купли-продажи и возврате имущества, переданного покупателю, и при разрешении данного спора будет установлено, что покупатель отвечает требованиям, предъявляемым к добросовестному приобретателю, в удовлетворении исковых требований о возврате имущества должно быть отказано. Если право собственности подлежит государственной регистрации, решение суда является основанием для регистрации перехода права собственности к покупателю (п. 25). Однако в Постановлении рассматривается ситуация предъявления иска о применении последствий недействительности сделки, а не предъявления виндикационного иска, и, что не менее важно, Пленум не называет ту самую юридическую причину, позволяющую осуществить регистрацию права собственности ответчика, ограничиваясь указанием на порядок приобретения права собственности (требуется государственная регистрация, которая производится на основании решения суда). Вопрос о правовом положении добросовестного приобретателя - стороны виндикационного правоотношения привлек внимание Конституционного Суда РФ в 2003 г. при рассмотрении дела о проверке конституционности правил ст. 167 ГК. Ссылаясь на ряд статей Конституции РФ, Конституционный Суд пришел к выводу, что права владения, пользования и распоряжения гарантируются не только собственникам, но и иным участникам гражданского оборота. К их числу Конституционный Суд отнес и добросовестных приобретателей, обладающих имущественными правами <43>. Однако содержание последних суд не уточняет. В связи с таким умолчанием о правовой природе прав добросовестного приобретателя в юридической литературе было высказано мнение о том, что Конституционный Суд имел в виду вещное право владения по давности, которое возникает с момента истечения срока исковой давности <44>. -------------------------------- <43> См. п. 2 Постановления Конституционного Суда РФ от 21 апреля 2003 г. N 6-П "По делу о проверке конституционности положений пунктов 1 и 2 статьи 167 Гражданского кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан О. М. Мариничевой, А. В. Немировской, З. А. Скляновой, Р. М. Скляновой и В. М. Ширяева" // СПС "КонсультантПлюс". <44> См.: Гаджиев Г. А. О субъективном имущественном праве добросовестного владельца // СПС "КонсультантПлюс".

Однако представляется, что владение, опирающееся на правила ст. 234 ГК, не может рассматриваться в качестве субъективного права, а правовое положение добросовестного владельца, как уже отмечалось, не совпадает с положением добросовестного приобретателя. Тем не менее Конституционный Суд, по-видимому, не считает право приобретателя и правом собственности, так как противопоставляет его праву собственника. Между тем на основании изложенного следует прийти к единственно возможному выводу: основанием, по которому суд отказывает в иске об истребовании движимой вещи от приобретателя, является субъективное вещное право ответчика - право собственности, которое возникает в силу совокупности условий, образующих сложный юридический состав <45>. Представляется, что теория юридического состава, или квалифицированного завладения <46>, в полной мере применима и в настоящее время, несмотря на отсутствие прямого законодательного указания на материально-правовое последствие ограничения виндикации движимых вещей от добросовестного возмездного приобретателя. -------------------------------- <45> См.: Тузов Д. О. Общие учения теории недействительных сделок и проблемы их восприятия в российской доктрине, законодательстве и судебной практике. С. 289. <46> О теории квалифицированного завладения см.: Васьковский Е. В. Указ. соч. С. 86 и сл.

Возникшая в науке гражданского права тенденция не признавать добросовестного приобретателя собственником до недавнего времени была характерна и для ситуации приобретения недвижимых вещей, что связывалось с особенностями данной разновидности вещей, в частности с требованием государственной регистрации перехода прав на объект недвижимости. Многие цивилисты указывали на отсутствие или недостаточное проведение в российском гражданском праве одного из основных принципов регистрации - публичной достоверности, неотъемлемой частью которого выступает бесповоротность приобретенного права <47>. В то же время отмечалось, что норма ст. 302 ГК не приспособлена для определения судьбы недвижимости при ее виндикации, так как связывает возникновение права у приобретателя с владением; для сделок с объектами недвижимости значение видимости титула приобретает запись в реестре. В связи с несомненными различиями в механизме возникновения вещного права на движимые и недвижимые вещи в юридической литературе высказывались предложения о принятии правила, позволяющего наделять добросовестного приобретателя правом собственности, если он полагался на запись о праве отчуждателя, в действительности им не обладавшего <48>. -------------------------------- <47> См.: Писков И. П. Роль акта регистрации в механизме возникновения прав на недвижимость // Законодательство. 2002. N 8. С. 43; Петров Е. Ю. К вопросу о публичной достоверности государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним // Цивилистические записки: Межвуз. сб. науч. тр. М.: Статут, 2001. С. 224 и сл.; Мурзин Д. В. Добросовестное приобретение имущества по договору // Проблемы теории гражданского права / Институт частного права. М.: Статут, 2003. С. 86 и сл. <48> См.: Мурзин Д. В. Указ. соч. С. 93; Петров Е. Ю. Указ. соч. С. 232.

Однако с введением Федеральным законом от 30 декабря 2004 г. нового правила, установившего момент возникновения права собственности у добросовестного приобретателя объекта недвижимости, у большинства правоведов не возникает сомнений в том, что добросовестный приобретатель недвижимости от неуправомоченного отчуждателя становится ее собственником. Согласно абз. 2 п. 2 ст. 223 ГК недвижимое имущество признается принадлежащим добросовестному приобретателю с момента регистрации, кроме случаев, когда собственник вправе истребовать имущество от приобретателя. Тем не менее наличие данного правила не снимает в полной мере всех возникающих вопросов, на что уже обращено внимание в юридической литературе <49>. Ведь возможна ситуация, когда приобретатель уже вступил во владение недвижимостью, но запись о переходе права собственности к моменту предъявления виндикационного иска не внесена в реестр. Можно ли считать такого владельца добросовестным приобретателем для целей п. 2 ст. 223 ГК? А. М. Эрделевский полагает, что ответ на этот вопрос должен быть отрицательным, так как исполнение договора продажи недвижимости до регистрации перехода права не влечет изменения в отношениях с третьими лицами. Иной вариант решения, когда собственник не вправе виндицировать вещь, означал бы изменение отношений между собственником и приобретателем. Кроме того, по мнению автора, такой покупатель станет приобретателем, а не владельцем только после регистрации перехода права собственности <50>. О. Г. Ломидзе и Э. Ю. Ломидзе приходят к иному выводу: понятие "приобретение" в контексте положений ст. 302 ГК не тождественно приобретению в собственность. Абзац 2 п. 2 ст. 223 рассматривает регистрацию как одно из условий (наряду с условиями, закрепленными в ст. 302) признания принадлежности имущества добросовестному приобретателю на праве собственности <51>. Следовательно, добросовестный владелец, не успевший осуществить регистрацию, не может рассчитывать на защиту от виндикационного притязания собственника. В связи с этим О. Г. Ломидзе и Э. Ю. Ломидзе видят решение проблемы охраны интереса добросовестного владельца в применении правил о приобретении имущества по давности, но не на основании ст. 234 ГК, а на основании ст. 302, содержащей квалифицированный набор требований к владельцу и к основаниям поступления имущества в его владение <52>. -------------------------------- <49> См.: Эрделевский А. М. Об истребовании имущества от добросовестного приобретателя // СПС "КонсультантПлюс"; Ломидзе О. Г., Ломидзе Э. Ю. Защита прав собственника недвижимости и стабилизация положения ее приобретателя: влияние регистрации // Вестник ВАС РФ. 2007. N 1. С. 30 и сл. <50> См.: Эрделевский А. М. Указ. соч. <51> См.: Ломидзе О. Г., Ломидзе Э. Ю. Указ. соч. С. 31. <52> См.: Там же. С. 31 и сл.

Как представляется, в силу неоднозначности нового правила ст. 223 возможен и другой вариант решения указанной проблемы. Можно предположить, что норма ст. 223 ГК устанавливает лишь момент возникновения права собственности на недвижимое имущество в случае совершения сделки с лицом, записанным в реестре собственником, но в действительности не являвшимся им, а не основание приобретения права. На это указывает наличие в норме п. 2 ст. 223 отсылки к ст. 302. Тогда отсутствие регистрации на момент рассмотрения виндикационного спора не имеет значения: установив совокупность условий (возмездный характер сделки, добросовестность приобретателя, выбытие недвижимости из владения истца по его воле), суд отказывает в иске. На основании судебного решения ответчик осуществляет регистрацию права собственности, и с этого момента он является собственником также для всех третьих лиц. Новелла ст. 223 ГК позволяет также сделать вывод, что законодатель воздержался от закрепления принципа бесповоротности приобретения прав на недвижимое имущество, несмотря на многочисленные предложения по внесению соответствующих изменений в ГК <53>. Данное решение в современных условиях, когда мошенничество на российском рынке недвижимости приобрело поистине огромные масштабы, является единственно верным. В противном случае собственники, утратив видимость титула с изменением записи в реестре, а в большинстве случаев и фактическое обладание жилыми помещениями и другой недвижимостью, были бы лишены реальной защиты. Вполне вероятно, что Конституционному Суду РФ пришлось бы оценивать правило о бесповоротности приобретения вещных прав на его соответствие Конституции РФ и, возможно, что он выступил бы уже в защиту собственника, а не добросовестного приобретателя. -------------------------------- <53> Это следует из отсылочного характера указанной нормы: указав, что приобретение права собственности добросовестным владельцем возможно, за исключением случая, когда имущество может быть истребовано собственником по правилам ст. 302, законодатель тем самым установил, что вопрос о возникновении права у добросовестного приобретателя по-прежнему решается на основании ст. 302 ГК.

III. Презумпция добросовестности приобретателя от неуправомоченного лица

В виндикационном процессе немаловажное значение приобретает вопрос об обязанности доказывать наличие (отсутствие) добросовестности приобретателя. В дореволюционной цивилистике он решался посредством предположения о добросовестности приобретателя, что означало возложение бремени опровержения на истца <54>. Недоказанность недобросовестности ответчика приводила к отказу в иске о возврате вещи, несмотря на то что ответчик мог знать о существовании чужого права. -------------------------------- <54> См.: Шершеневич Г. Ф. Указ. соч. С. 271; Победоносцев К. П. Указ. соч. С. 226.

В кодификациях гражданского законодательства советского периода вопрос о распределении бремени доказывания относительно данного факта не решался, но в доктрине предлагалось исходить из презумпции добросовестности приобретателя <55>. Между тем при принятии части первой Гражданского кодекса законодатель установил общее правило о презумпции разумности и добросовестности участников гражданского оборота в случаях, когда решение вопроса о защите гражданских прав зависит от того, осуществлялись ли эти права разумно и добросовестно (п. 3 ст. 10 ГК). В силу общего характера данной нормы и отсутствия специального правила, исключающего действие презумпции добросовестности в виндикационном споре, можно утверждать, что добросовестность ответчика - приобретателя от неуправомоченного лица должна предполагаться <56>. Иными словами, он освобождается от необходимости доказывать свою неосведомленность о наличии на вещь права у иного, чем отчуждатель, лица, "собственник же (истец) несет риск неопровержения данной презумпции и неудовлетворения иска" <57>. -------------------------------- <55> См.: Черепахин Б. Б. Указ. соч. С. 184; Советское гражданское право: Учебник. В 2 т. Т. 1 / Под ред. О. А. Красавчикова. 3-е изд., испр. и доп. М.: Высш. шк., 1985. С. 401. <56> Иначе полагает Д. В. Мурзин, отмечая, что правовые презумпции вещного права не идентичны бытовой презумпции добросовестности и что не имеется достаточных оснований для утверждения, будто установленная в ст. 10 ГК презумпция добросовестности распространяется и на добросовестного приобретателя и владельца, упоминаемых в ст. ст. 302 и 303 ГК (см.: Мурзин Д. В. К вопросу о презумпции недобросовестности ответчика по виндикационному иску // Вестник ВАС РФ. 2007. N 4. С. 50 и сл.). Однако поскольку сам автор не приводит каких-либо аргументов в поддержку сделанного им вывода, то в равной мере нет достаточных оснований полагать, что правило п. 3 ст. 10 ГК не распространяется на споры о возврате вещи из чужого незаконного владения. <57> Ровный В. В. Указ. соч. С. 165.

Опирающееся на правило ст. 10 ГК мнение о презумпции добросовестности приобретателя преобладает в настоящее время и в науке гражданского права <58>, в то время как арбитражные суды придерживаются противоположного подхода к решению данного вопроса. Этот подход, согласно которому приобретатель должен доказать, что приобрел имущество возмездно и что он не знал или не мог знать о неуправомоченности отчуждателя, был сформулирован в Постановлении Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ "О некоторых вопросах практики разрешения споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав" <59> и применяется в судебно-арбитражной практике при распределении бремени доказывания между сторонами виндикационного спора <60>. -------------------------------- <58> См.: Гражданское право: Учебник. В 4 т. Т. 1: Общая часть / Отв. ред. Е. А. Суханов. С. 186; Гражданское право: Учебник. В 3 т. Т. 1 / Отв. ред. А. П. Сергеев, Ю. К. Толстой. М.: ТК Велби; Изд-во "Проспект", 2004. С. 557. <59> См. п. 24 Постановления Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ "О некоторых вопросах практики разрешения споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав" от 25 февраля 1998 г. N 8 (Вестник ВАС РФ. 1998. N 10). <60> См., напр., Постановление ФАС Восточно-Сибирского округа от 15 октября 2007 г. N А33-5101/07-Ф02-7568/07 по делу N А33-5101/07 // СПС "КонсультантПлюс". Следует отметить, что имеется и пример, когда суд, решая вопрос о распределении бремени доказывания, исходил из общей презумпции добросовестности, установленной п. 3 ст. 10 ГК (см. Постановление ФАС Северо-Западного округа от 13 февраля 2002 г. N 3878 // СПС "КонсультантПлюс").

Как уже отмечалось, в силу распространения установленной в ст. 10 ГК презумпции добросовестности и на споры о возврате вещи из чужого незаконного владения, вопрос о том, насколько обоснованно установление предположения добросовестности ответчика при осуществлении собственником виндикационного притязания, можно обсуждать лишь de lege ferenda, тем более что в гражданском праве имеется и другой вариант распределения бремени доказывания - при решении вопроса о виновности должника (ст. 401 ГК). О. С. Иоффе, анализируя институт гражданско-правовой ответственности, уделил внимание и презумпции виновности. Он видел процессуальное значение презумпций в обеспечении активности сторон процесса в том направлении, в каком каждой из них легче всего представить необходимые доказательства. А в отношении виновности правонарушителя у потерпевшего нет никаких данных, кроме обстановки совершения правонарушения. Такие данные имеются лишь у правонарушителя. Кроме того, если бы закон исходил из презумпции невиновности, это способствовало бы расхлябанности в хозяйственной практике и появлению чувства безответственности. Презумпция виновности, напротив, подкрепляет общие требования внимательности и осмотрительности возложением обязанности доказать соблюдение этих требований в каждом конкретном случае <61>. -------------------------------- <61> См.: Иоффе О. С. Указ. соч. С. 351 - 357.

Оценка поведения как добросовестного или недобросовестного также предполагает представление доказательств, подтверждающих или опровергающих осведомленность (неосведомленность) приобретателя о наличии права на вещь у другого лица. Очевидно, что такие доказательства проще собрать и представить в судебное заседание не виндиканту, а приобретателю, знающему об обстоятельствах возникновения своего владения. С этих позиций установление презумпции недобросовестности в большей степени отвечает правилам о распределении бремени доказывания. С другой стороны, установление презумпции недобросовестности означает, что всякое лицо, оказывающееся в ситуации, когда необходимо защищаться от предъявляемых к нему требований, предполагается недобросовестным. Но если в отношении установления презумпции виновности можно согласиться с О. С. Иоффе, что ее наличие стимулирует должника к соблюдению требований заботливости и осмотрительности, то к презумпции недобросовестности это обоснование неприменимо, так как значение добросовестности в гражданском праве не исчерпывается признанием ее в качестве условия, исключающего внедоговорную ответственность; сфера ее действия является намного более широкой, чем сфера действия вины. В связи с этими соображениями в гражданском праве более целесообразно применение презумпции добросовестности, чем предположения о недобросовестности участников гражданских правоотношений. Следует отметить, что некоторые авторы предлагают ограничить действие презумпции добросовестности рамками ст. 302 ГК, т. е. применять ее в отношении приобретателя, а для ответчиков по виндикационному иску, не являющихся приобретателями, исходить из противоположного предположения - недобросовестности <62>. -------------------------------- <62> См., напр.: Ровный В. В. Указ. соч. С. 166.

Установление разных правил о бремени доказывания В. В. Ровный связывает с наличием двух разных процессуальных фигур - приобретателя, о котором говорится в ст. 302 ГК, и незаконного владельца, о котором упоминается в ст. 303 ГК. Выделение из числа незаконных владельцев приобретателя диктуется различием в целях правового регулирования, так как именно с приобретением имущества законодатель связывает ограничение права собственника на виндикацию <63>. -------------------------------- <63> См.: Там же. С. 162 и сл.

Действительно, для решения вопроса о судьбе спорной вещи и об удовлетворении виндикационного притязания собственника закон ограничивает круг ответчиков по виндикационному иску лицами, которые приобрели владение на основе сделки. Но это не объясняет, почему данная категория ответчиков должна получить явное процессуальное преимущество перед остальными владельцами. Кроме того, наличие двух разных презумпций, противоположных по своему содержанию, в рамках одного судебного разбирательства означает необходимость разной оценки поведения одного и того же ответчика, что может привести к абсурдной ситуации. При решении вопроса о возврате вещи и недоказанности истцом недобросовестности ответчика-приобретателя последний оставляет предмет спора у себя. В то же время при решении вопроса о возврате собственнику плодов и возмещении им расходов приобретатель может не доказать свою добросовестность и, как следствие, обязан будет вернуть все плоды либо выплатить их стоимость. Подобный результат как следствие раздельного рассмотрения указанных вопросов прямо противоречит сущности отношений по возврату плодов и доходов как производных, зависимых от решения основного вопроса виндикационного спора о возврате вещи.

------------------------------------------------------------------

Название документа