Преданная коллекция

(Викторов И.)

("Культура: управление, экономика, право", 2007, N 1)

Текст документа

ПРЕДАННАЯ КОЛЛЕКЦИЯ

И. ВИКТОРОВ

Викторов И., собиратель фотографий московских граффити, куратор выставки "Графомания".

Для начала несколько слов о том, как она собиралась. Со второй половины 2002 г. стал фотографировать граффити в Москве. Это явление интересовало меня с разных точек зрения - и как факт маргинальной молодежной культуры, и как явление, претендующее на художественность. Съемка делалась в разных местах Москвы. Причем с первых же кадров были выработаны несколько основополагающих принципов: сначала делается крупный план, потом общий план, чтобы показать объект, на котором есть неформальный текст или, редко, рисунок. При этом фиксируется не все подряд, что попадает на глаза, а только то, что интересно с визуальной точки зрения и как типичное в своем роде. Начиная фотографировать, я не думал о том, что смогу отснятый материал где-либо выставить, учитывая, что это не так просто, если не иметь спонсоров или заинтересованности музеев или галерей. Однако сами принципы съемки именно в инфраструктуре города, в фактуре мест, которые стали пространством для граффити, подсказали, что начинать разговор о выставке надо прежде всего со столичного Музея архитектуры, что я и сделал в мае 2004 г., когда в моей фототеке было больше полутысячи кадров и можно было с полной уверенностью говорить, что граффити в моем собрании представлены достаточно подробно и педантично. Следует сразу оговориться, что у меня в фототеке представлен был один из стилей городского самодеятельного изобразительного творчества - бомбинг, то есть надписи на русском и английском языках, реже - рисунки, которые становятся необъявленной выставкой на улицах мегаполиса. Они интересны и массовостью своего бытования, и тем, что по понятным причинам в качестве, так сказать, художественного объекта существуют все-таки ограниченное время. Накануне общественных событий, вроде очередных выборов, различных городских или государственных праздников, их закрашивают, так что пленки с граффити в некотором роде представляют раритет для тех, кто изучает молодежную субкультуру с разных точек зрения. К слову надо заметить, что фотографировать московские граффити стал только из-за того, чтобы у меня под рукой был необходимый иллюстративный материал, сопровождающий статьи на данную тему, которые я планировал написать (некоторые из них уже вышли в разных изданиях). Но постепенно увлекся феноменом граффити, и фотоколлекция стала предметом моего специального интереса.

Именно об этом мы говорили с директором Музея архитектуры в его кабинете, куда я попал с третьей попытки. Идея устроить выставку не вызвала каких-либо серьезных возражений. Но теперь, имея не слишком приятный опыт сотрудничества с Музеем архитектуры, могу сказать, что вполне возможно, что ничего бы и не состоялось, если бы через несколько дней после той эпохальной встречи не появилась в известной газете большая статья о моей коллекции. (Можно по-разному относиться к этой публикации, поскольку в ней были и ошибки, и добавления, и неточности, но ее заметили, меня активно приглашали на телевидение, предлагали интервью в газетах и журналах.) Думаю, именно газетная статья и мое упрямство привели к тому, что в середине лета того же года был подписан договор об организации выставки фотографий московских граффити из моего собрания в Музее архитектуры.

В связи с этим надо сделать два маленьких отступления. Как оказалось впоследствии, и такой договор, в общем-то, ничего не значит. Насколько можно судить по собственному опыту двухгодичной давности, что вряд ли изменилось и сейчас, в музее непростые взаимоотношения между директором и его сотрудниками. Вот один простой пример: директор поручает сотруднице напечатать договор со мной о выставке, она 3 часа (!) печатает три страницы на компьютере, потом он вдруг зависает и директор печатает договор сам почти заново. На мой посторонний взгляд, такие непростые отношения внутри музея связаны с тем, что у него нет основной экспозиции. И это при том, что в его фондах - громадное число материалов, поистине редчайших, о чем с гордостью может долго и увлеченно рассказывать директор музея, но чего никто не видит, если иметь в виду экспозицию. И из-за этого деятельность музея сводится к выставкам, порой любопытным, порой спорным и странным, поскольку иногда понятие архитектуры толкуется руководством музея чересчур расширительно. Пожалуй, невозможность задействовать богатство фондов и единоличность в решении всех вопросов, касающихся деятельности музея, концентрация всего в руках директора приводят к казусам и даже саботажу. Так, вам могут говорить, что фотографии нельзя развесить в ином порядке, чем считает директор, а потом они развешиваются и перевешиваются раза два-три как минимум, причем порой уже за несколько часов до вернисажа. Это с одной стороны, а с другой - при всем том, что основное направление деятельности Музея архитектуры - выставочное, считается нормой, если музей посещает два десятка человек в день. И отнюдь не случайно, что через несколько дней после открытия моей персональной фотовыставки "Графомания" ее практически закрыли, поскольку вдруг срочно потребовалось в соседнем зале что-то делать с полами, а другие входы в зал с экспозицией использовать почему-то так и не захотели. Как не стали использовать монитор с записью моего интервью о граффити и фильм, снятый по моей идее, хотя вся аппаратура гордо простояла в зале, где была выставка, вплоть до ее окончания невключенной. Таким образом, в Музее архитектуры выставка нужна не для того, чтобы на нее пришли зрители, а для того, чтобы стать еще одной единицей в годовом отчете. (Исключение составляют выставки заказные, которые выгодны музею с финансовой точки зрения, или предоставление своих экспонатов для зарубежных выставок разного рода. Но если судить о выставке "Москва - Берлин", то, по мнению критики, она оказалась вялой, композиционно неудачной и провальной.)

К счастью, ничего этого я не знал, когда начал работу по подготовке выставки в Музее архитектуры. Конечно, пришлось быть настойчивым, поскольку около трех сотен отпечатков не могли в фотолаборатории музея сделать в течение месяца (директор был в очередной командировке, и жизнь музея была в тот период традиционно рутинной и неторопливой). Не говоря о том, что моя пленка терялась на столе директора, что по ходу дела заканчивалась краска в картриджах, что ни один вопрос невозможно было решить с первого раза, что открытие выставки сдвигалось на неопределенный срок, поскольку ее развешивали неделю, монтируя картонные объекты фонового рода. Надо отметить еще, что потребовалось много сил и настойчивости, чтобы убедить директора музея, что мои фотографии, как и их объекты, отнюдь не надо эстетизировать - граффити, так сказать, уличное искусство, стритарт, вопрос еще в том, является ли оно искусством или остается хулиганством, как к нему относятся в Европе. Споры были о том, нужно ли представлять всю коллекцию или характерную часть ее: директору хотелось выставить все 600 снимков, мне казалось достаточным 150 для введения в тему. Сошлись на 250, что и по времени печати, и по всему оказалось достаточным, тем более что все равно десятки снимков так и не поместились в залах анфилады Музея архитектуры, да и того, что было, оказалось слишком много, чтобы сконцентрировать внимание зрителей.

Однако, как бы там ни было, выставка прошла успешно, о ней писали в газетах и журналах, ее представляли на разных телеканалах, в том числе и с моим участием. После ее завершения встал вопрос о том, что же со всем этим делать: бумажный и компьютерный варианты выставки, мое интервью, мои тексты, мои фотографии на сайте музея. Все это, в соответствии с одним из нерасшифрованных на все объекты пунктов договора, я готов был безвозмездно передать в Музей архитектуры. А кроме того, и лучшую часть своего собрания фотоматериалов по теме "Московские граффити", чтобы в фондах музея они остались для использования. В то время велись мои переговоры с различными институциями-библиотеками, институтами и музеями о том, что после передачи коллекции в музей все, кто ею интересуется, смогли бы использовать ее в своих исследованиях. Мне представлялось правильным и логичным, что музей, устроивший выставку, то есть проявивший интерес к теме и показавший желание иметь у себя нечто подобное во временном или постоянном хранении, имеет право получить все по данной теме, что считает нужным и важным для себя. Потом оказалось, что это было большим заблуждением. И на сегодняшний день Музей архитектуры и не принял коллекцию моих фотоматериалов должным образом, и не стремится возвращать мне ее в полном соответствии с законом, несмотря на вмешательство в ситуацию Роскультуры и Росохранкультуры. То есть музей готов все возвратить, но так, как будто не было никаких договоров и связанных с ними обязательств, а это означает, что я могу оказаться в неловком положении, если захочу передать кому-то другому свои фотоматериалы. К слову, пока переносился срок окончательного разрешения вопроса о моей коллекции в Музее архитектуры, те, кто хотел бы ею воспользоваться, потеряли интерес не к ней, а к ее обладателю, который оказался вроде бы человеком необязательным. Таким образом пострадала и моя репутация, причем, как станет ясно, не только в этом вопросе.

Но все это было потом, а после закрытия выставки встал вопрос, как формализовать все, что требует этого в данном случае. Директор музея предложил мне заключить договор о передаче того, что уже было в Музее, как и фотоматериалов из моего собрания, в Музей, что соответствовало и моему видению выхода из тупика в данном деле. И это было тоже большим заблуждением, как оказалось впоследствии.

Срок подготовки и подписания договора о передаче моих экспонатов в Музей архитектуры переносился с недели на неделю, из месяца в месяц (и это тоже стиль работы музея во всех составляющих этого понятия). Наконец, уже в феврале 2005 г., то есть через полгода после окончания выставки и ведения странных переговоров о передаче коллекции Музею архитектуры, договор об этом официально был подписан. И это был логичный и правильный выход из сомнительной ситуации, когда в Музее находятся без всяких документов некоторые объекты художественного рода, чья судьба не определена формально, что нарушает авторское право, не говоря уже об инструкциях.

Ровно через год после заключения данного договора Роскультура сообщит мне письменно, что тот договор о передаче коллекции музею как бы незаконен, поскольку нарушает инструкцию, что надо сначала было пройти фондово-закупочную комиссию (ФЗК), а уж потом оформлять все в роде договора. Однако в самом начале этого документа указано, что подписывается он в полном соответствии с Уставом Музея архитектуры, да и главный хранитель музея на моем (только на моем (!)) экземпляре расписки о передаче коллекции Музею архитектуры расписалась в том, что материалы получила. И трудно представить, чтобы директор музея и главный его хранитель не знали, как все надо делать в этой ситуации, отнюдь не необычной для них.

Как оказалось, подписание договора между мною и музеем было своевременной мерой во всех смыслах. Во-первых, удалось преодолеть неопределенность в судьбе моих материалов, которые уже были в Музее архитектуры, во-вторых, буквально спасти то, что могло быть без всяких сомнений уничтожено: сразу после подписания договора я взял у сотрудника выставочного отдела коробки с частью отпечатков моей выставки (208 штук), которые, по его словам, еще через день-два были бы выброшены на свалку. Около сотни отпечатков в течение года в комнатах музея не могли найти, поскольку никто не знал, где они лежат.

После того как в феврале же 2005 г., через неделю после подписания договора с музеем, я передал свои фотоматериалы, мне надо было набраться терпения, чтобы получить акт приема-сдачи, как это было официально зафиксировано в договоре. Потом сотрудники Музея архитектуры будут говорить о том, что передал я коллекцию неправильно, поэтому мне и отказали впоследствии в ее принятии. Но это явно не соответствует действительности. По договору музей брал на себя обязательство сделать компьютерную копию всего переданного материала, а это 788 кадров обычной фотопленки. После этого я брал на себя обязательство, от которого не отказывался никогда, что вместе с сотрудниками музея приму самое активное участие в атрибуции всего, что будет сканировано, чтобы сделать коллекцию научной и удобной для работы в фонде Музея архитектуры. Кроме того, мне скажут еще и то, что музей не может ни хранить, ни оцифровывать фотоматериалы (вроде бы это и было основной причиной отказа в принятии моей коллекции на заседании ФЗК), но это не совсем соответствует действительности, то есть, мягко говоря, некорректно, как довод одной из сторон конфликта. И потому, что для выставки "Графомания" мои же пленки сканировались, и потому, что в Музее архитектуры есть даже редкие, архивные фотоматериалы, которые переводят в цифровой вид. И из сказанного по поводу моей коллекции можно сделать все тот же вывод о непростых отношениях внутри музея между его руководством и его сотрудниками, в чем я не раз убеждался лично и при подготовке, и во время проведения своей выставки. Здесь соединялось и отношение к инициативам директора, и к тому, что пришел человек с улицы, принес какое-то барахло, заборную живопись, так сказать, и вот на тебе - выставка в солидном музее, где есть много замечательных экспонатов. (Справедливости ради надо заметить, что, будучи человеком обязательным, во всех своих интервью и в некоторых материалах, напечатанных до полного конфликта с Музеем архитектуры, я сообщал о нем постоянно, что было дополнительной рекламой и моей выставки, и музея, где она проходила.)

Как бы там ни было, после неоднократных напоминаний в конце мая 2005 г. (ровно через год после первого знакомства с музеем) я оказался в том же кабинете, чтобы подписать акт о передаче своих материалов, причем только фотопленок и ничего остального на ФЗК. На мои недоуменные вопросы по поводу обычного акта приема-сдачи мне ответили, что ФЗК и акт для ее проведения - простая формальность, чтобы как-то обозначить мою коллекцию в Музее архитектуры. Мне было странно, почему этот акт составлен более чем через три месяца после того, как коллекция реальная передана музею, и почему надо подписывать его, этот сомнительный акт, а не другой документ. Потом все встало на свои места. Имея у себя мои фотоматериалы, руководство музея думало, что же с ними делать. И потом было решено пройти процедуру ее рассмотрения на ФЗК, чтобы на официальных основаниях отказать мне в ее приеме, при том что уже имелся обоюдно подписанный договор о передаче коллекции. Следовательно, как выяснилось позже, сотрудники музея сознательно ввели меня в заблуждение, не вписывали несколько месяцев мою коллекцию никуда, и что с нею было все это время - мне неизвестно.

После подписания акта передачи на ФЗК директор Музея архитектуры произнес сакраментальную фразу о том, что, может быть, мне просто забрать коллекцию и поставить точку в наших взаимоотношениях, на что я ответил, что так дела не делаются. Теперь, имея опыт непростых контактов с Музеем архитектуры, могу сказать, что если музей действительно так уж хотел распрощаться с моей коллекцией, то не надо было морочить и себе, и мне голову с ФЗК, а прекратить официально действие договора о передаче коллекции музею, но при этом решить все вопросы, связанные с невыполненными по этому договору обязательствами, касающиеся не только меня, но и третьих лиц, и формализовать официально то, что связано было со всеми моими материалами, находящимися на тот момент в распоряжении музея. И если к первому - вернуть фотоматериалы - музей был уже готов, то ко второму - сделать это юридически безукоризненно - не готов до сих пор. В результате получилось, что вместо того, чтобы разрядить сложную ситуацию, возникшую по вине руководства и сотрудников Музея архитектуры, ее усугубили до тупиковой. Заметим, что оба сотрудника отдела учета данного музея, которые на разных этапах нахождения моих фотоматериалов работали с ними, ушли из музея в течение короткого времени, что также не способствовало разрешению ситуации.

После моих настойчивых напоминаний со второй попытки состоялось наконец заседание ФЗК по моему вопросу. После него мне устно сообщили, что решение по моей коллекции отрицательное и я могу спокойно все забрать из Музея архитектуры. При этом обо всех остальных материалах, а также о том, как это согласуется с действующим договором о передаче коллекции музею, впрочем, и о том, почему музей не может письменно известить меня о решении ФЗК, я не получил до настоящего времени вразумительного ответа. С этого момента начались затяжные переговоры и переписка с Музеем архитектуры и подразделениями Минкульта РФ, которые не дали никаких результатов. Если за таковой не считать то, что чуть ли не через год после заседания ФЗК по моему вопросу музей письменно сообщил мне о своем решении и через Роскультуру переслал мне подготовительные материалы к заседанию ФЗК, где обсуждалась моя коллекция. Вот уж воистину, если Бог хочет наказать кого-то, он лишает его разума. Как иначе объяснить то, что для доказательства своей правоты Музей архитектуры предоставил в Роскультуру копию документов и решения ФЗК, которые дважды несостоятельны с юридической точки зрения. И потому, что неправильно оформлены, и потому, что не учитывают, что за полгода до их появления был подписан названный выше договор о передаче коллекции. Возникла путаница, которая привела к правовому нонсенсу: в одном и том же учреждении культуры действуют одновременно два взаимоисключающих документа, которые к тому же еще и несостоятельны с точки зрения закона. Музей требует поэтому, чтобы я немедленно забрал свою коллекцию, ссылаясь на сомнительное со всех точек зрения решение ФЗК, а я ссылаюсь на ставший вдруг по решению Роскультуры сомнительным договор и требую его незамедлительного исполнения.

С ноября 2005 г. не прекращается переписка с Музеем архитектуры и подразделениями Минкульта РФ, за это время появилась статья в газете "Культура" по данному конфликту, мною предложены разные варианты строго законного выхода из тупика, а Музей архитектуры стоит на своем: коллекция должна быть возвращена на условиях музея, даже если это создает еще большую путаницу. Последней каплей в затянувшемся благотворительном конфликте стало письмо о том, что музей как на крайнюю меру пойдет на распродажу моей коллекции, что вроде бы вытекает из статьи Гражданского кодекса РФ, на которую музей уверенно ссылается, несмотря на то что сроки хранения моей коллекции в музее никоим образом не были определены, а ее возможная распродажа вступает в противоречие с законом, регламентирующим интеллектуальную собственность и авторское право. Понятно, что речь шла об откровенном шантаже, о попытке психологического давления на меня, поскольку все стороны конфликта измотаны и вышестоящие структуры требуют завершения противостояния тем или иным образом. При этом симптоматично, что все предложения о юридически основательном разрешении вопроса музей попросту игнорирует, как будто их нет и не было, а методично навязывает свое видение ситуации, которое нельзя признать приемлемым ни с какой точки зрения.

На осень уже 2006 г. дважды назначалось новое заседание ФЗК, но я официально отказывался в нем участвовать. Во-первых, потому, что нет предмета для разговора, моя коллекция официально не принята Музеем архитектуры, к тому же после всех передряг я сообщил письменно музею, что снимаю свою подпись с акта передачи на ФЗК, во-вторых, мне неизвестно состояние коллекции моих фотоматериалов, которые почти два года не разобраны должным образом. Кроме того, и это главное, мне неизвестна до сих пор необходимость моего участия в заседании ФЗК и юридический аспект этого мероприятия - быть участником спектакля мне не хочется, а мое присутствие на заседании ФЗК не имеет никакого правового основания и последствия, так зачем же играть в чужую игру, да еще по сомнительным правилам.

Так что сейчас все это представляется еще более неразрешимым, чем год и даже полгода назад, пока музей не сообщил о своем желании распродать мою коллекцию с аукциона, даже если никто на самом деле и не собирался этого делать.

Подводя предварительный итог этой трагикомической эпопеи, нелишне задаться риторическим или сакраментальным вопросом: ну и кому нужна такая благотворительность? Один из музеев, которые обычно жалуются на нехватку средств, низкие оклады и многое другое, мурыжит почти два года коллекцию, часть которой три недели показывал в своих залах. Да и стоит ли вообще связываться с такими учреждениями культуры, которые сначала что-то берут, потом, как разборчивая невеста, отказываются от своего решения, а потом еще и угрожают что-то незаконное сделать с попавшей им бесплатно коллекцией. Надо сказать, что в наше время некоторые музеи - герметичные структуры, в которых законсервировалось время, как в хорошем, так и в плохом смысле слова. И с этим человеку, далекому по роду занятий от музейной деятельности, мириться и спорить сложно, трудно и неприятно. А вы говорите о недостатке финансирования и спонсорах после сказанного выше. Все гораздо проще, но кому нужна такая банальная простота - вопрос открытый и щепетильный, затрагивающий корпоративные интересы разных структур от культуры. Вот и остается даритель, тот, кто передает/продает свои материалы в фонды того или иного музея, не только с благодарностью наедине, но и с произволом любого рода. И ему это разве надо? Конечно же, нет, не надо. Да и не должно быть, как произошло в случае с Музеем архитектуры и моей коллекцией, но урок был горьким и полезным. Во всяком случае, избавил от иллюзий, хотя бы и за это спасибо.

Постскриптум.

У описанной здесь истории есть, как водится, и еще одно измерение. Не берусь утверждать, что изложенные ниже факты напрямую связаны с отрицательным решением ФЗК Музея архитектуры по поводу моего собрания фотоматериалов, но факты складываются в достаточно четкую взаимосвязь, и это, на мой взгляд, еще раз убеждает, что принимаемые решения порой зависят от личных предубеждений, симпатий и антипатий, а не от заботы о качественном пополнении музейных фондов.

В кратком пересказе сопутствующие моему конфликту с Музеем архитектуры факты таковы. Сразу же после того, как завершилась в музее моя персональная фотовыставка "Графомания", все в том же самом легендарном кабинете мне было предложено директором Музея архитектуры быть куратором-координатором рабочей группы выставки "Синагоги мира. Архитектурный облик" (название предварительное), которую планировали провести в 2006 году, что совпадало со столетием Московской хоральной синагоги. В то же время шла переговорная эстафета о подписании договора о передаче фотоматериалов по теме "Московские граффити" в музей. Договор был подписан, концепция будущей выставки рабочей группой с моим непосредственным и активным участием подготовлена. А потом и началась двойная чехарда: передача коллекции оказалась неактуальной, а рабочая группа, сделавшая основную работу, без объяснения причин, буквально в одночасье была распущена и на место ее участников пришли совсем другие люди, которые исповедовали более прагматичные взгляды на то, какой должна быть выставка. Поскольку и здесь затронута была моя репутация, я сначала устно, а потом и письменно сообщил директору Музея архитектуры о том, что не могу в таком контексте продолжать сотрудничество с музеем, а уже после этого было упоминавшееся выше: акт о передаче на ФЗК Музея архитектуры, собственно отрицательное решение ФЗК и все остальное по списку. Очень может быть, что перечисленное - простое совпадение, но слишком уж все взаимосвязано, если не сказать больше.

Кстати, как следует из переписки с Музеем архитектуры, работа над выставкой о синагогах мира приостановлена, так что наказали, получается, сами себя, да и интересное начинание осталось не доведенным до конца. Неужели и это тоже связано с благотворительностью и переплетением личных интересов всех участников описываемых событий? Или все не так, и возникла просто параллельная напряженность, с граффити никак не связанная? Я не знаю ответа на этот вопрос. Остается только надеяться, что и с коллекцией, находящейся в Музее архитектуры, тоже что-то когда-нибудь проясниться в положительном роде.

Название документа