Правовая тактика и правовая стратегия: вопросы теории соотношения и практики

ПРАВОВАЯ ТАКТИКА И ПРАВОВАЯ СТРАТЕГИЯ: ВОПРОСЫ ТЕОРИИ СООТНОШЕНИЯ И ПРАКТИКИ

/"Юридическое образование и наука", 2006, N 2/

Ш. Х. НУРГАЛЕЕВ, Г. Б. ЧИНЧИКОВА

Опыт человечества подсказывает, что, для того чтобы лучше ориентироваться в какой-либо сфере, следует исходить из отчетливых или хотя бы "смутных" представлений реальности этой сферы. Реальность, данная человеку в ощущениях и представлениях, - это, с одной стороны, некая априорная сущность, первоначало ее теоретического описания и практического опыта, с другой - определенный результат вовлеченности субъекта в соответствующую социальную практику. Подобно тому как взгляды, концепции Ж. Ж. Руссо, Ш. Л. Монтескье, Ч. Дарвина и др. помогают или, по крайней мере, помогли на определенном историческом этапе индивиду и обществу найти оптимальные решения своих проблем, концепция правовой тактики и стратегии ориентирует как философа права, так и юриста-практика, любого гражданина, так или иначе "обитающего" в конкретном правовом и политическом пространстве. Перефразируя известное суждение Аврелия Августина о времени, Е. В. Спекторский подчеркивал: "Юристам кажется, что они знают, с какой реальностью они имеют дело, только до тех пор, пока их об этом не спросят. Если же их спросят, то им уже приходится или самим спрашивать и недоумевать, или же по необходимости решать один из труднейших вопросов теории познания" <*>. Тем более эту мысль трудно переоценить в плане поиска оснований отечественной правовой тактики и стратегии, выявления и понимания сущности собственного типа нормативности, а значит, образа и специфики национального "закона", обращения к несколько "подзабытому" авторами культурно-онтологическому аспекту философского осмысления юридической сферы. -------------------------------- <*> Спекторский Е. Юриспруденция и философия // Юридический вестник. М., 1913. Кн. 2. С. 84.

Правовые тактика и стратегия как структурный элемент правовой политики государства в научной литературе еще недостаточно исследованы. Между тем выяснение представлений о природе, социокультурных, экономических, политических, ментальных и иных основаниях развития их сложного мира как основы правовой идеологии является одним из перспективных научных направлений развития юриспруденции. Причем решение этой проблемы лежит на стыке ряда общественных наук, носит интеграционный характер. Политико-психологический аспект юридического сознания как нормообразующий "источник" права не всегда играет второстепенную роль по отношению к правовой тактике и стратегии, что наиболее ярко проявляется в ходе реализации нормативно-правовых актов. В данном случае происходит соизмерение, "столкновение" правовой политики или идеологии, законодательной воли (т. е. правовой стратегии) с обыденным правосознанием, с массовой правовой психологией граждан, т. е. правовой тактикой. Не всегда граждане принимают и понимают законы, а также общественную значимость нормативного акта. Он может и не соответствовать имманентному правоожиданию граждан, иных субъектов права. Следовательно, законодателю весьма важно формировать свою правовую тактику, исходя из общих направлений правовой идеологии общества. Правовые идеи, хотя и рождаются в человеческом мозге, тем не менее источниками их возникновения и причиной развития является социальная, экономическая, политическая действительность, деятельность людей, в процессе которой они обогащаются, изменяются, концентрируя результаты юридической практики. Иными словами, как на правовую тактику, так и на правовую стратегию мощный отпечаток "накладывает" субъективный фактор общества. Именно поэтому им (т. е. правовой тактике и стратегии, как, впрочем, и правовой политике, идеологии) всегда должен сопутствовать нравственный идеал. Политический же идеал власти должен опираться, исходить из определенных правовых и нравственных парадигм общества. Правовая тактика, правовая стратегия, юридическая ментальность общественного сознания не поддаются абсолютно точной арифметической оценке. Их психологическая структура весьма и весьма амбивалентна, они более аморфны, чем структурные элементы, скажем, правовой идеологии или правовой политики. Поэтому, вероятно, следует отличать правовую тактику от юридической тактики, правовую стратегию и правовую идеологию от стратегии и идеологии законодателя. Например, законодатель не может полностью предвидеть все общественно-правовые последствия своей правотворческой деятельности. Разумеется, он всегда рассчитывает на определенный позитивный результат своей законодательной инициативы. Однако он не всегда знает, как отреагируют люди на принятый закон: слишком сложна социальная жизнь, слишком разнообразна юридическая действительность. Хотя порой правовое предвидение, прогноз общественных последствий принятия тех или иных нормативно-правовых актов не всегда требуют специальной подготовки. Они (т. е. последствия) довольно часто, как говорится, очевидны. Примерами последнего могут служить небезызвестные правительственные решения о "повышении" пенсий, заработной платы, пособий по рождению детей и т. п., которые вызвали справедливое социальное недовольство, определенный негативный для государственной власти общественный резонанс. И в этой связи весьма интересна проблема социальной (в идеале - юридической) ответственности государства за свои неправомерные действия перед гражданами. Заметим, что подобная практика, некие юридические прецеденты существуют. Например, известные выплаты Правительства ФРГ жертвам нацистского режима. В рамках формирующейся в последние годы в российском правоведении теории юридического менталитета появляется реальная возможность рассмотрения правовой тактики и стратегии как нормативно-регулятивной формы культуры, права, ценностно значимого "продукта" саморазвития государства, этноса, закономерного явления эволюции их бытия. И если немецкий философ права А. Кауфман, решая вопрос о том, что есть право вообще, где оно "живет", другими словами, к какому типу реальности принадлежит, отмечал: "Вопрос... правовой онтологии должен гласить: каким способом право причастно бытию... какая модальность бытия... ему подходит" <*>, то в нашем случае прочтение этого "вопрошания" может и должно быть иным, а именно "каким образом правовые тактика и стратегия сопричастны бытию культуры, национальному самосознанию". В этой связи рассмотрение различных типов понимания сущности правовой тактики и стратегии, форм осознания юридической и политической действительности - это в методологическом плане необходимые смыслообразующие этапы магистрального для современной юридической науки процесса культурной идентификации национального права. -------------------------------- <*> Kaufmann A. Rechtsphilosophie im Wandel: Stationeneines Weges. Frankfurt a. M., 1972. S. 119.

В конце XIX в. Г. Ф. Шершеневич, отмечая сохранившуюся "в настоящее время расколотость" отечественной гуманитаристики в решении многих актуальных проблем, сетовал: "Философы не желают сходить с неба на землю, а юристы не хотят поднять свои глаза от земли, повыше" <*>. Правовые тактика и стратегия - это тот социальный феномен, которые "закрыты", если на них смотреть только юридическими "глазами". В этом состоит онтологический и методологический недостаток многих интерпретаций законодательной тактики и стратегии. Преодоление же их теоретического изоляционизма, некой псевдонаучной установки открывает широкие возможности для радикального обновления отечественного правотворчества, изменения его эвристических акцентов, целей, задач, ценностных ориентиров. Необходима объективная и серьезная разработка данной темы, до сих пор относящейся к области "белых пятен" российского обществознания. Особенно это актуально с учетом того известного факта, что Россия - это федеративное государство с политико-законодательной палитрой ее субъектов. -------------------------------- <*> Шершеневич Г. Ф. Общее учение о праве и государстве. М., 1908. С. 47.

Нельзя не заметить, что в современном отечественном законотворчестве закон не всегда является правом, норма закона - не проявление справедливости. Последнее довольно часто подменяется приказным нормотворчеством и соответственно трактуется как утилитарно-прагматическое средство политико-властной регуляции общественных отношений. Многочисленные избирательные кампании, выборы депутатов порой выступают образцами "выборов - без выбора", "закона - без права", "властных решений - без ответственности за их принятие и последствия". Господствующее и ныне политико-идеологическое понимание закона элиминирует саму суть права, наносит ущерб формированию тактики и стратегии законодателя. Конечно, правовые стратегия и тактика - явление государственное, формы защиты государственных интересов. Они - объективны, по сути, отвечают (должны отвечать) интересам социокультурной целостности, не зависящей от каких-либо или чьих-либо властных усмотрений, и всегда имеют (должны иметь) цивилизационное и национально-этническое прочтение. Позитивистские и разного рода этатистские представления реальности правовой стратегии и тактики, сводящие последние исключительно к одному из разнообразных продуктов "мыследеятельности" государственного аппарата, неизбежно выхолащивают суть права, лишая его всех атрибутов регулятивной формы культуры, а часто вообще приводят к таким сомнительным каламбурам, как "три слова законодателя - и целые библиотеки становятся макулатурой" или "закон что дышло...". Вместе с тем подчеркнем, что государство объективно не всегда может прогнозировать последствия своих законодательных усилий. Здесь, естественно, речь идет о нормативно-правовых актах разной юридической силы: законах и подзаконных актах. Если социально-правовые последствия первых (особенно конституции и конституционных законов) носят долговременный характер и в большей степени напоминают правовую стратегию, то вторые - и по времени, и по результатам имеют "настоящее" время, носят тактический характер. И здесь весьма важно законодателю соблюдать соответствие (с точки зрения принципов, целей, задач) траекторий развития правовой тактики правовой стратегии. Презумпция верховенства правовой стратегии над правовой тактикой так же важна, как презумпция верховенства закона в жизни правового государства. В правовой стратегии, по-видимому, все относительно. Сознание человека удивительно легко и прочно привыкает к тому, что закон "обусловлен" временем и местом, интересом и силой, настойчивой волей и слепым случаем. То, что "сейчас" и "здесь", - правовая тактика, то, что "завтра" и "не здесь" или "не сейчас" и "там", - уже правовая стратегия. Содержание правовой стратегии всегда достаточно "неопределенно" и "условно", а значение ее всегда "временно" и "относительно". Правовая тактика носит (или должна носить) ясный, точный, конкретный, определенный характер. Юридическая культура правотворческого органа как раз и состоит в том, что он должен знать, интуитивно ощущать, чувствовать правоментальные, правопсихологические особенности, типологию массового и общественного правосознания, понимать разницу между правовой тактикой и правовой стратегией. Данное обстоятельство является для законодателя принципиально важным и характеризует его профессиональную состоятельность или, напротив, несостоятельность. К сожалению, зачастую российский законодатель, механически понимая суть правовой стратегии, не менее механически перенимает устоявшиеся в западном обществе политико-правовые институты, ценности, не учитывая специфику политического и правового менталитета наших граждан и должностных лиц. В результате подобной политико-юридической эквилибристики данные институты теряют налет западноевропейской демократии, не становясь одновременно сугубо российскими ценностями. Это касается, в частности, принципа разделения государственной власти на законодательную, исполнительную и судебную. Данная идея была выдвинута западной цивилизацией, получила там большое распространение и стала наиболее адекватна политической форме западноевропейской демократии. Здесь каждая ветвь власти функционирует в рамках конституционного пространства, не допуская узурпации власти теми или иными должностными лицами и органами государства. У нас же пока этот принцип действует не столь эффективно. Причин тому много, но одной из основных, на наш взгляд, является совокупность духовно-культурных особенностей отечественного правосознания и правовой культуры. Ментальные психологические структуры российского правосознания качественно отличаются от аналогичных западных стандартов. В России иерархия государственной власти веками строилась на безусловном и абсолютном подчинении всех индивидов какому-либо одному лицу (царь, император, генеральный секретарь). В руках правителей концентрировались важнейшие, основные государственно-властные полномочия. В таких условиях разделения власти быть не могло. В современном российском государстве данный принцип признан официально (ст. 10 Конституции РФ). Но политическая практика показывает, что он еще не стал лейтмотивом государственного бытия. Для этого необходимо изменить сущность российского правосознания, менталитета, поскольку российский человек склонен идентифицировать авторитет власти, ее реальную силу с определенным лицом (персонализация государства). Понятно, что подобную особенность отечественной культурной национальной традиции необходимо учитывать в ходе последних законодательных инициатив Президента РФ о реформировании принципов формирования высших региональных институтов власти. Поведение россиянина неадекватно по отношению к подчиненным и начальству. В первом случае оно может быть жестким, беспощадным, даже жестоким, в то время как по отношению "к государеву человеку", своему непосредственному начальнику, он склонен проявлять покорность и самоуниженность. Это раздвоение правовых чувств, эмоций - характерная черта российской правовой психологии. Именно в данной психологической двойственности кроются многие истоки правового нигилизма в России. В результате осознание позитивного права как аксиологического социального института в отличие от западного правосознания не стало доминантой ментальных психологических структур россиян. Низкая правовая культура, юридический этатизм свойственны российскому обществу. Все это, понятно, должно учитываться "архитекторами" как правовой стратегии, так и правовой тактики в современной России. Созиданию правотворчества активно способствует юридическая фантазия. Каждый законодатель обладает определенной мерой юридического воображения, ибо оно есть непременный элемент правовой тактики и стратегии. Без соответствующей доли воображения в истории права не был создан ни один правовой документ, юридический акт. Это связано с тем, что созидание законов, юридических рамок поведения субъектов права есть прежде всего творческий процесс: в сознании правотворца формируются идеальные образцы должного, которые еще не обрели качеств сущего. Данные нормы (эталоны поведения) в природе не существуют, их необходимо творчески породить. Именно для этого требуются неисчерпаемые психологические ресурсы правового воображения, которое в форме юридической мечты формирует нужный законодателю образ нормативного акта. Качество принимаемых правовых актов напрямую зависит от богатства, оригинальности, многоплановости или, наоборот, "бедности", узости, однобокости юридического воображения законодателя, его "феодальной свободы". Здесь нет ничего удивительного для России. Удивляет иное, а именно то, что на данное обстоятельство обращает пока недостаточно внимания законодатель. Ведь современная Россия - это не законодательная палитра мнений, чувств, взглядов, правовой тактики под единой "крышей" правовой стратегии государства, а, напротив, некая убогая юридическая однообразность, копирующая как достоинства, так и недостатки федерального законодательства. Между тем политико-правовая, национальная и межнациональная, историческая, природно-ресурсная и т. д. география, например, Саха-Якутии или Татарстана резко (или почти резко) отличается от той же географии Чувашии. Понятно, что и тактика законодателя в том или ином случае не должна быть одинаковой, а, напротив, должна учитывать специфику соответствующего региона Российской Федерации. Любой индивид не только воспринимает право, юридическое бытие с помощью разума, рассудка, оперируя при этом научными категориями и понятиями, т. е. рациональным способом. Он определенным образом ощущает, чувствует, эмоционально реагирует на принимаемые государством юридические нормы, на действующую систему законодательства, на правовую реальность в целом, желает быстрейшего изменения или уничтожения действующего права. Так, большой общественный резонанс в России вызывает очередная дата принятия Основного Закона государства, многие нормы которого не обеспечены механизмом реализации. Зависают в воздухе известные его статьи о праве граждан страны на труд, образование, жизнь и т. п. Мы наблюдаем в действующей (точнее - не всегда действующей) Конституции РФ проявление известной политической инерции недалекого прошлого: Конституция СССР есть и одновременно ее нет. Любой закон государства как в целом, так и в своей части должен быть не только правовым по сути, но и осуществимым на практике. Это - аксиома, о которой нельзя забывать на всех стадиях законотворчества.

/"Юридическое образование и наука", 2006, N 3/

Роль эмоций в праве обстоятельно осветил выдающийся российский правовед Л. И. Петражицкий. Он придавал им огромное значение в жизни людей и полагал, что существуют моральные и правовые эмоции. И именно последние ЯВЛЯЮТСЯ ЭЛЕМЕНТАМИ НАСТОЯЩЕГО, ДЕЙСТВИТЕЛЬНОГО ПРАВА (выделено нами. - Г. Ч.). Мы же добавим, что эмоции, чувства (т. е. "первая" реакция личности на внешние факторы) составляют не только часть основы права, но и лежат в основе правовой тактики. Такое понимание этой научной категории ориентирует законодателя, на наш взгляд, на более глубокое, основательное осмысление нормативно-психологических реакций общества, переживаний людей. Индивиды связаны между собой правовыми эмоциями, имеющими атрибутивно-императивный характер <*>. Эмоции в общей психологии определяются как особый класс субъективных психологических состояний, отражающих в форме непосредственных переживаний, приятных или неприятных ощущений, отношение человека к миру и людям, процесс и результаты его практической деятельности. Правовые эмоции человека выражаются в его переживаниях по поводу права (в объективном и субъективном смысле), вновь изданного закона, нормативного акта, правотворческой, правоприменительной, правоохранительной деятельности государственных органов, существующих преступности, правонарушений и системы борьбы с ними и т. п. Такие переживания выступают в виде удовлетворенности или негодования, возмущения, удовольствия или недовольства, в форме приятного или неприятного ощущения. Вследствие этого правовые эмоции (как элемент правового сознания) оказывают существенное влияние на юридическое "лицо" общества, ибо само регулирующее воздействие правосознания обязательно предполагает включенность в данный процесс правовых чувств, настроений, аффектов, переживаний личности. -------------------------------- <*> Подробнее см.: Аболин Л. М. Психологические механизмы эмоциональной устойчивости человека. Казань, 1987; Варшенян Г. А., Петров Е. С. Эмоции и поведение. Л., 1989; Василюк Ф. Е. Психология переживания: анализ преодоления критических ситуаций. М., 1984; Вилюнас В. К. // Психология эмоциональных явлений. М., 1976; Он же. Психологические механизмы мотивации человека. М., 1990; Он же. Психология эмоций: Тексты. М., 1984; Изард К. Е. Эмоции человека. М., 1980; Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1982.

Позитивные (стенические) юридические чувства представляют собой результат развития правовой культуры человека, общественной группы, общества в целом. Социальная ценность таких правовых чувств (например, чувство закона, законности, правопорядка, права и др.) заключается в направлении человеческого сознания (а следовательно, и поведения) к духу права, его истинному предназначению, к культивированию ценностей права. Они мотивируют совершение личностью правомерных поступков, стимулируют ее юридическую активность, а "через усиление правового стимулирования может повышаться ценность и роль самого права..." <*>. -------------------------------- <*> Малько А. В. Стимулы и ограничения в праве: Теоретико-информационный аспект. Саратов, 1994. С. 4.

В правовой психологии следует выделить внутреннюю и внешнюю юридическую мотивацию. Внутренняя правовая мотивация предстает в виде имманентно присущих индивиду юридических целей, потребностей, интересов, мотивов, желаний, стремлений и т. п., а внешняя - включает исходящие от окружающей человека правовой среды требования, предписания. Самобытной чертой отечественной правовой психологии является преобладание в ней именно внешней мотивации, ибо она духовно ориентирована на внешние, базисные социальные структуры - государство, социум, церковь. Одним из важнейших элементов юридической психологии личности является правовая "совесть", интуитивное понимание, стремление к справедливому жизненному, нравственному праву. Чувство совести в праве есть постоянная устремленность субъекта на приближение объективного права, его имманентного соответствия требованиям трансцендентального, идеального права. Данное чувство всегда нацелено на воспроизводство гармонично целостных юридических ценностей "совестливого" права. Это производство "совестливых" юридических феноменов происходит как в сфере правотворчества, так и при реализации права. Для западной юридической психологии характерен больший акцент на формально-юридических, политических, а не на духовных факторах (религия, нравственность и др.). Эту закономерность не смогла преодолеть даже великая Реформация с ее религиозно-этической переоценкой человеческого бытия. В ходе проникновения протестантского вероучения во все сферы жизнедеятельности общества менялись мировоззрение, мироощущение, мировосприятие, идеология людей буржуазного мира. Но правовая психология в отличие от трудовой, религиозной, этической не была столь сильно затронута, не подверглась кардинальным изменениям. В ней не нашлось достойного места религиозному и нравственному чувству правовой совести, что, несомненно, значительно сузило ее возможности. В западной правовой психологии (американской, английской, французской, немецкой, шведской и др.) не хватает определенной доли юридического порыва, вдохновения, озарения, правовой интуиции, ибо правовая психология в отличие от идеологии не должна быть слишком рациональной, "здравой", сущность ее - в большей духовной "живости", подчас непредсказуемости, иррациональном способе отражения правовой материи. Юридическая психология намного ближе, чем правовая идеология, к религиозным корням бытия, ибо в ее бессознательных духовных структурах существуют нерациональное ассимилирование или отторжение идеологически обоснованных ценностей права. Элемент алогичной веры объединяет ее с религиозным чувством права, заставляет больше принимать, чем понимать. Для правосознания как психологии такая вера основана на юридической совести субъектов права, их целеустремленности к творческому созиданию больше духовного, чем позитивного правосознания. Это очень важно, ибо оттого, какой возобладает тип правосознания в обществе, зависит степень естественно-правовой развитости законодательства, законности, правового и общественного порядка. Если преобладает естественно-правовое сознание, то положительные потенции правовой психологии в виде чувства закона, права, законности, правопорядка, правовой совести раскрываются во всей широте и всеохватности. В случае же господства позитивного, нормативного, формально-догматического правосознания юридической психологии не миновать духовно-этического разложения, потери имманентно присущих ей аксиологических свойств. Это и понятно, так как для того чтобы правосознание законодателя требовало от массового сознания, психологии людей адекватного восприятия, реализации принимаемых ими юридических норм, правовых актов, оно само должно быть соответствующим образом сформировано. Правовая совесть в данном случае - лучшая и верная подмога. Ибо именно она аксиологически определяет верность выбранного правового курса, ищет и освещает лучами духовного обновления права избранный законодателем путь. Имея в своем арсенале чувство "совести", правовая психология способна на многое без адекватных правоидеологических элементов, она, конечно, не может одна породить позитивный закон, но и в таком контексте направление юридического духа законодателя будет более гуманным, более справедливым, более "естественным", чем это было бы при отсутствии данного чувства. Тоталитарная правовая "атмосфера" осознанно и неосознанно способствует духовной гибели, моральному подавлению, культурному деформированию юридической психологии людей, провоцируя массовые правовые аберрации. В таком "правопорядке" этатистская правовая психология есть единственно возможная альтернатива. Народный дух, национальная юридическая психология масс в этих условиях временно терпит тяжелое поражение, но оно недолговечно, ибо недалек час победы юридической совести, чувства права над правовым авторитаризмом. Помимо правовой совести характерной чертой, особенностью юридической психологии является наличие в ней интуитивных правовых догадок, прозрений, мгновенного правового инсайта. Бытие последнего лежит в бессознательной сфере человеческой психики, на подсознательном уровне правового сознания. Инсайт как психологический феномен представляет собой внезапное целостное, системное "схватывание", понимание сущности вопроса, когда из разрозненных, фрагментарных гносеологических единиц смыслоконструирования идеальных моделей реального объекта складывается комплексное видение проблемы. Правовой инсайт присутствует в любом аспекте юридического бытия. Более того, он лежит в самом обосновании права как социокультурной ценности, ибо требует не только дискурсивной, разумной познавательной парадигмы. Немалую роль здесь играют частично не осознаваемые субъектом права психологические механизмы, которые действуют на несколько иных установках по сравнению с рациональным осмыслением правовой действительности. Юридический инсайт имеет место как в правовой деятельности государства, так и в правовом поведении граждан. Так, в правообразующем процессе инсайт как элемент юридической психологии играет в некоторых случаях чрезвычайно важную роль, ибо созидание правовых актов есть творческая деятельность и она подчиняется тем закономерностям, которые присущи иным видам творчества (акт творения в религии, науке, философии, искусстве и т. п.). На наш взгляд, наличие творческой "души" в правовой психологии законодателя должно быть непременным критерием самодостаточности последнего. Обществу не нужен правотворческий орган, не обладающий духом творчества, ибо без этого качества законодатель превращается в механизм выработки духовно бессмысленных, культурно бедных законов. Законодатель в ходе осуществления своей правотворческой функции должен учитывать не только требования юридической техники, догмы права, господствующих правовых идеологом, но и реально существующие на данном конкретном историческом отрезке времени материальные и духовные потребности и интересы индивидов и социума. Это относится и к перспективному прогнозированию развития данных социальных феноменов. Законодатель должен твердо усвоить одну истину: нормативные акты не будут эффективно "работать", если их содержание расходится с жизненными интересами и потребностями людей. Именно юридический инсайт, правовая интуиция позволяют сформировать в сознании законодателя адекватное представление о юридических запросах индивидуального, группового и общественного правосознания. Данные потребности юридического сознания индивидов осознаются органами государства не только с помощью логических средств рассудка, но и при "включенности" в процесс познания интуитивных механизмов правосознания. Юридическая интуиция позволяет государству более полно, гармонично, комплексно понять нужный народу в данный момент закон, а правовая воля не позволит "сойти" этому нормативному акту со сцены законодательного процесса. По нашему глубокому убеждению, без работы подсознательного уровня правосознания, его интуитивных структур невозможно сформировать целостную, системно единую, культурно развитую иерархию законодательных актов, которая была бы адекватной имманентному строению этноправовой психологии. Трудно себе представить, чтобы данная психология была полностью осознаваема лишь средствами дискурсивного мышления, ибо движение национального юридического духа зачастую непредсказуемо, смысловая характеристика его бытия порой неосознаваема, а сущность "затемнена". Принимая тот или иной правовой акт, законодательный орган не может в точности предугадать возможные правовые последствия его действия (бездействия). Слишком многолика социальная жизнь людей, разнообразны формы народного правосознания, само сознание, менталитет законодателя во многом носит субъективный характер, несет в себе не только объективные закономерности юридической социализации, но и личные аспекты своего бытия. В этом смысле правовая интуиция как структурный элемент юридической психологии скорее чувствует, чем размышляет, быстрее схватывает суть проблемы, чем догматическое мышление, скорее улавливает, чем осознает квинтэссенцию юридических феноменов. И в данном контексте невозможно чисто разумно понять и выработать правовой этнос души народа, ибо одно лишь рассудочное мышление здесь бессильно. Только в совокупности с юридической интуицией духовно-правовой уклад нации становится осязаемым и зримым. И здесь как раз и наступает победный час истинного правотворца, для которого народное (этническое) устройство юридического духа не является величиной абстрактной, трансцендентальной, а представляет целое по отношению к его собственной "правовой душе". В этом случае возможно не только чисто формально-юридическое, догматическое правотворчество, но и духовное, что в общесоциальном, общегуманитарном контексте более ценно. Созиданию данного правотворчества активно способствует юридическая фантазия. Каждый законодатель обладает определенной мерой юридического воображения, ибо оно есть непременный элемент правосознания как психологии. Без соответствующей доли воображения в истории права не был создан ни один правовой документ, юридический акт. Это связано с тем, что созидание законов, юридических рамок поведения субъектов права есть прежде всего творческий процесс: в сознании правотворца формируются идеальные образцы должного, которые еще не обрели качеств сущего. Данные нормы (эталоны поведения) в природе не существуют, их необходимо творчески породить. Именно для этого требуются неисчерпаемые психологические ресурсы правового воображения, которое в форме юридической мечты формирует нужный законодателю образ нормативного акта. Качество принимаемых правовых актов напрямую зависит от богатства, оригинальности, многоплановости или, наоборот, "бедности", узости, однобокости юридического воображения законодателя. Здесь нет ничего удивительного; удивляет иное, а именно то, что на данное обстоятельство обращают пока недостаточно внимания. Обладая правовым воображением, творец положительного права через дедуцированные и индуцированные им юридические нормы неизбежно соединяет свою духовную, правокультурную жизнь с правовой судьбой социума, этноса. Ибо без юридической идентификации, соизмерения имманентно присущих психологических устремлений и истинных правовых чаяний и желаний конкретных индивидуумов законодатель, государство в целом не смогут провести полноценную, достойную правовую политику, а их государственно-правовые императивы будут социально и духовно "прозябать", подвергаться общественному порицанию и народному осмеянию. Это относится к правосознанию не только законотворца, но и к сознанию правоприменителя, ибо правовая политика осуществляется не только в правотворческой, но и в правореализующей деятельности <*>. -------------------------------- <*> Подробнее об этом см.: Матузов Н. И. Понятие и основные приоритеты российской правовой политики // Правоведение. 1997. N 4. С. 6 - 7.

В ресурсном "наборе" правового сознания необходимо иметь сильную правовую волю, как обязательный элемент юридической психологии она предполагает постоянную нацеленность юридического сознания на разработку нужных обществу законов, на их практическую реализацию. Культурная ценность правовой воли заключается в способности направлять в нужное русло законотворческую и правореализующую деятельность физических и юридических лиц. Она тормозит "сползание" правосознания в "яму" юридического нигилизма и маргинальности. Но это относится не к негативной правовой воле, а к духовно-этической, имеющей целью создание гуманного, демократического правопорядка. Наличие такой воли в структурах сознания законотворца предполагает совершение им целенаправленно и сознательно выбранной формы юридического поведения. Духовно и морально развитая правовая воля способна сдержать внешнее политическое давление, ибо в самом преодолении трудноразрешимых социально-правовых препятствий заключается сущность юридического волевого усилия. Выдающийся российский философ права И. А. Ильин писал: "Духовное назначение права состоит в том, чтобы жить в душах людей, "наполняя" своим содержанием их переживания и слагая, таким образом, в их сознании внутренние побуждения, воздействуя на их жизнь и на их внешний образ действий. Задача права в том, чтобы создать в душе человека мотивы для лучшего поведения" <*>. Мы бы к этому утверждению добавили, что "борьба за право" (Р. Иеринг) немыслима без психологически и нравственно воспитанной правовой воли, не позволяющей законодателю в эпоху бурных революционных потрясений и социальных изменений впасть в растерянность и утратить силу юридического духа. -------------------------------- <*> Ильин И. А. Соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1993. С. 100.

Но и одной правовой волевой регуляции недостаточно: требуется тот безусловный имманентный императив, который придал бы правовому сознанию личности, законодателя завершенность. Таким категорическим императивом выступает правовой долг. Нравственно-юридический долг формирует аксиологическую рефлексию соответствующего имманентного отношения к онтологическим структурам позитивного правопорядка. Сущность правового долга состоит в проспективной юридической обязанности по реализации предписаний юридических норм. Наличие в правосознании субъектов правоотношений морально-правового долга есть непременное условие признания его зрелым, развитым. В содержательном аспекте юридический долг есть субъективно осознаваемое, психологическое возложение личностью на себя нравственно-правовых обязательств, имманентное принятие их как социально необходимых велений. Правовой долг представляет собой строгое внутреннее предписание для лица не переходить рамки возможного и дозволенного законом. На наш взгляд, правовой долг есть духовно-правовая, культурная гарантия законности и правопорядка, ибо без позитивной правовой рефлексии субъектов права трудно ожидать у них наличия перспективной, активной юридической ответственности. А такая ответственность состоит в добросовестном (надлежащем) исполнении субъектами возложенных на них юридических обязанностей, задач, функций, в том числе и долга. Современное состояние отечественного правосознания характеризуется наличием в нем некоего правового вакуума, который необходимо чем-то заполнить. С одной стороны, такой вакуум в сознании людей может быть заполнен духовно-нравственными и религиозными ценностями, а с другой - криминальным, уголовным менталитетом с его глубоко нигилистическим отношением к праву <*>. -------------------------------- <*> Матузов Н. И. Правовой нигилизм и правовой идеализм как две стороны "одной медали" // Правоведение. 1994. N 2. С. 3 - 15.

Российский законодатель должен обратить на это пристальное внимание, возложить на себя нелегкое бремя созидания действительно морально зрелого правосознания. Разумеется, это задача не только законодателя (хотя его роль здесь велика); она стоит и перед всеми остальными субъектами права, что относится ко всей системе правоприменительных органов (в особенности к правоохранительным), к должностным лицам, гражданам. Правореализующую деятельность последних нельзя переоценить, ибо характер их правового поведения (правомерный или противоправный) задает юридический "тон" функционированию государственного аппарата в целом. Итак, правовая психология представляет собой сложно структурированный слой правосознания, объединяющий в себе духовный комплекс чувств, настроений, эмоций, переживаний, иллюзий, воли, фантазии, воображения, совести, интуиции, массовидных психологических стереотипов юридического поведения и формирующийся в результате не только отражения правовой действительности, но и ее творческого созидания. Она определяет глубинные источники правотворческого и правоприменительного процессов, их адекватность принципам и нормам естественного права.

Название документа