"О противоречиях у стоиков": естественное право и справедливость

(Исаев И. А.) ("История государства и права", 2013, N 17) Текст документа

"О ПРОТИВОРЕЧИЯХ У СТОИКОВ": ЕСТЕСТВЕННОЕ ПРАВО И СПРАВЕДЛИВОСТЬ <*>

И. А. ИСАЕВ

Исаев Игорь Андреевич, заслуженный деятель науки РФ, заведующий кафедрой истории государства и права Московской государственной юридической академии имени О. Е. Кутафина, доктор юридических наук, профессор.

В статье освещаются вопросы правовой справедливости в том виде, как они ставились на заре юридической науки школой "стоиков". Широкий космополитический взгляд этих юристов на право выработал основы для будущего развития концепции "естественного права". Справедливость приобрела в их освещении объективный характер, связанный с природной средой и внеправовыми факторами. Идея пересекается с представлениями Аристотеля о "распределительной справедливости" и открывает новые аспекты для исследования проблем закона и правоприменения.

Ключевые слова: закон, правосудие, справедливость, норма, правоприменение, источник права, власть, процесс, кодификация.

The article concerns the issues of legal justice as used at the rise of the juridical science in the Stoic doctrine. Broad and cosmopolitan approach of these lawyers to the law worked out the grounds for a future development of the conception of the "natural law". In their views the justness acquired an objective character related to the natural environment and extra-legal factors. The idea meets the perceptions of Aristotle on "distributional justness" and opens the new aspects for research of the problems of law and legal application.

Key words: law, justice, justness, norm, legal application, source of law, power, process, codification.

Сама воля человека находит необходимое ей правило для своих действий в природе. Эпиктет был убежден, что в мире нет ни добра, ни зла: мы сами превращаем по нашему желанию вещи в добрые и дурные, тем самым снимая ответственность с провидения. Если заблуждением пользоваться рационально, даже оно принесет благо. И если право божества на нашу любовь основано на ниспосылаемом им распределении благ и зол, то, значит, и божеством может стать всякий, кто, как "государь способен произвести такое же распределение": вот почему божеские почести оказываются людьми тем, кто имеет власть над внешними вещами. Здесь, как представляется, и лежал тот духовный корень деградации, в которую впадает духовный Рим в эпоху цезарей (позже Боссюэ повторит подобную же аргументацию, попытавшись доказать, что все повелители - божества, т. к., подобно Богу, они тоже обладают властью распределения благ и зол. Поэтому им должно повиноваться как самой справедливости <1>), зло не существует реально, но только в воображении, которое принимает боль и смерть за само зло, однако разум и воля, поправляя воображение, устраняют это зло: "...как не ставят цель для того, чтобы не достигнуть ее, так и сущность зла не существует в мире" (Эпиктет). Зато само воображаемое становится источником материальности, оно, являясь частью природы, взаимодействует с нею, превращая фантомы в осязаемые вещи. (Так, в римской религии души покойных, материализуясь, могли свободно посещать и действовать в этом мире, требуя для себя достойного уважения и жертв <2>.) -------------------------------- <1> Гюйо Ж. М. Стоицизм и христианство. М., 2007. С. 27. <2> Клеман К. Жизнь мертвых в религиях человечества. М., 2002.

Одобрение природы и всего того, что она производит или уничтожает, - вот та идея, которую Марк Аврелий развивает до логического конца. Гераклитов "поток вещей" не поддается регулированию, и сама свобода поглощается им: "Материя бежит, течет, подобно реке, душа - только сон или дым". Мир, как и человек, не имеет будущего, ведь абсолютная необходимость, в которой пребывает мир, так близка абсолютной случайности. Слепой Закон, господствующий над вещами, почти совпадает с беззаконием, непостижимость рока дополняется непостижимостью случая. Марк Аврелий сравнивает вселенную с надоевшей театральной пьесой, смерть является в этой ситуации успокоением от бесцельного напряжения жизни: у стоиков было "слишком сильно чувство идеала для того, чтобы они могли удовлетворяться реальностью вещей, которая была для них отвратительна. И у них не было достаточной силы для того, чтобы направить ее для достижения этого идеала" <3>. -------------------------------- <3> Гюйо Ж. М. Стоицизм и христианство. М., 2007. С. 33.

И Цицерон опирался на чисто стоические представления о тождестве высшего блага с нравственностью и о признании нравственно совершенного поведения соответствующим "жизни согласно природе". "Природа" и здесь получала двойное значение как понятие, включающее все свойства человеческого существа, и как приведенная в порядок совокупность всего существенного. Норму совокупного действия всех способностей человека Цицерон видел в существовании вечного и объективного порядка, основанного на божественном духе Закона, из которого выводятся все человеческие законы. Тем самым он сознательно отождествлял "божественный закон" и "закон природы", и вслед за ним и ряд римских писателей периода Империи стали подчеркивать эту повелительную силу заложенного в человеке нравственного требования. (И только постепенно в этом процессе стало меняться само представление о "природе" - под ней начали понимать не идеальное совершенство и развитие, но ту внутренне пустую и "испорченную природу", на которую указывает наш опыт: природа вдруг оказывается не идеалом нравственности, а ее противоположностью, а сама нравственность остается только дуальным соединением реального и идеального в человеке <4>.) -------------------------------- <4> Иодль Ф. История этики в новой философии. М., 2010. С. 22 - 28.

Марк Аврелий и Плотин, воспитанные на греческой традиции, вслед за Платоном верили, что подлинный мир весь одержим злом, а человеческая деятельность в нем представляет собой нечто абсурдное. Но зло космоса есть явление, видимое и тем самым противопоставленное некоему невидимому и благому божеству, статусу или личности, находящимся за его пределами. Радикальный дуализм предполагал трансцендентность. Однако классический стоицизм не желал признавать трансценденции подобного места или личности, поскольку сам он являлся только "одноэтажной системой". Там, где видимый космос противостоял Богу, принцип противопоставления предполагал неизбежное наличие материи или "тьмы", не созданной и сопротивляющейся божеству. Возможным было также появление и некоего злого личного начала или "планетарных демонов". Такое понимание материи как источника зла и независимого принципа имело под собой как греческие, так и восточные корни. Но если в персидской и манихейской вере мир был театром непрекращающегося конфликта добра и зла, то христианская, гностическая и герметическая концепции стремились представить его уже переданным в полную власть зла. Гностик Валентин полагал, что мир создан по проекту некоего "невежественного демона", Ориген считал, что его создателем является "бестелесный ум", который злонамеренно обратился к худшему; стоики же говорили об опасном для души "принудительном служении природе" <5>. -------------------------------- <5> Доддс Э. Р. Язычник и христианин в смутное время. СПб., 2003. С. 33 - 34, 37 - 48.

Тезис о принудительном служении подчеркивал отчужденность человека не только от трансцендентальных инстанций, но и от самой природы. Только внутренний мир и собственная воля остаются в распоряжении человека. Все окружающие его законы чужды и враждебны душе. И если сама жизнь ничего не стоит, то что же говорить о природе и человеческом общежитии? Предельный индивидуализм, странным образом встроенный в космополитическое миросозерцание, вел стоиков к столь же предельному нигилизму и акосмизму. У стоиков само божество оказывается началом всякого зла: ведь оно либо не справляется с задачей по его предотвращению, либо допускает зло сознательно. В космосе господствуют казуальность, провидение и судьба, поэтому сам Зевс оказывается одновременно причиной и порока, и наказаний. Эта идея, возросшая на почве еще семитических идеологий, предполагала, что само божество создает злодеев только с одной целью - прославиться и расправиться с ними, такой поворот мысли свидетельствовал о все еще господствующем в стоицизме "ваальном" понимании божества. Во всяком случае представление о нормативном для человека рабстве богу не очень согласовывалось с эллинистическим представлением об олимпийской божественности. В ситуации "мирового пожара", учат стоики, Зевс пожирает, подобно Ваалу, всех остальных богов, которые как бы "сворачиваются" в нем, явно тяготея к самоубийству, - этот духовный мотив позже приводит к учению о растворении в божестве или ипостасном с ним единстве. Плутарх, один из первых серьезных критиков стоицизма, подметил рано проявившееся абсолютное безразличие стоического божества к нуждам людей: "...телесный верховный бог, делающий и добро, и зло, человекоподобные ваалы; промысел, занимающийся, с точки зрения мудреца, пустяками на лежащей во зле земли, - вот как выглядела в главных чертах семитическая идеология глазами эллина" <6>. У стоиков добродетель только в самой себе могла найти конечную цель, поскольку она санкционировалась сознанием. Божественное воздействие на мир осуществляется по необходимым и неизменным законам, все явления находятся во "взаимном сцеплении", и никакое внезапнее изменение не нарушает гармонии целого. (Христианство же предполагает, что божественная иерофания обнаруживает себя как раз в неожиданных изменениях, вносимых в обычное и рутинное течение явлений, в нарушении стабильности мирового порядка, в чрезвычайных ситуациях, чуде.) -------------------------------- <6> Сидаш Т. Г. О полемике Плутарха со стоиками // Плутарх. Соч. СПб., 2008. С. 310 - 311, 316.

"Стоическая гордыня", по выражению Паскаля, не позволяла выражать им свой страх перед божеством, наказания стоик мог ожидать не от божества, а от самого себя и своей совести. Пропитавшая стоицизм "философия независимости" ослабляла его религиозный пиетет (Тертуллиан говорил, что "философия - патриархия еретиков"), признавая власть, философы сами же презирали ее и, в отличие от христиан, не желали считать ее представителем Бога на земле. В отношении же толпы стоическое высокомерие проявлялось еще откровеннее: "...созерцающая истину душа философа может в случае нужды принять отчасти заблуждение. Между степенью света истины и глазом толпы есть некоторое взаимоотношение, ибо глаз не переносит без ущерба чрезмерного света" (Синезий). Надменность была основой психологии стоицизма. Воля создана для того, чтобы проникнуть в разум другого, не привязываясь к его индивидуальности. Разум универсален, и его универсальность рождает "человека вообще". А для того, кто протестует против несправедливостей природы, всегда есть один ответ: "это - естественно". Пороки и добродетели у стоиков имели вполне "телесный" характер, так же как фантазии и воображение. Подобная материальность и пассивность души в познании вырастали из некоего базового переживания, так же свойственного семитическому мировоззрению, являясь гносеологическим аналогом "религиозного рабства, политических тираний, мифологических ваалов, и потому она совершенно естественна для стоиков", как отмечал Плутарх. (Стоическая онтология определяла не сами сущности вещей, но только их наличные состояния, явления и феномены, даже теология составляла только часть всеобщей "физики".) Казалось, весь строй религиозной мысли Востока подготовил стоическую интерпретацию власти и Закона. "Раб - грешник", который по своей сути ничто, спасается всемогущим Ваалом, существом трансцендентным и инородным по отношению к человеку. Единственным понятием, указывающим на возможность сохранить хоть какую-то форму устойчивого состояния, оказывается в этой ситуации именно понятие Закона, строго регламентирующего отношения человека и божества. Тот же Закон выделяет человека из природной среды и отделяет его от безразличной к нему природы: "Везде, где мы встречаемся с тем или иным законничеством, мы встречаемся также и с отчужденностью от природы. У стоиков, у которых бог был космосом, Закон мог быть только строго природным законом"; "...у них природа и космические боги понимались как нечто организующее жизнь, но только космическую, а не человеческую жизнь" <7>. -------------------------------- <7> Сидаш Т. Г. Указ. соч. С. 321, 327 - 328.

Для стоиков сама природа - это рассудок и сопутствующие ему "логосы", заключенные в вещах, поэтому и жизнь, согласно природе, есть жизнь, согласная с добродетелью. Отчуждение природы от собственно жизни, столь свойственное стоицизму, было связано с уверенностью в том, что душа получает жизнь именно от Бога. При этом Эпиктет и Сенека уничижительно сравнивали жизнь с театром: "...помни, что ты только актер в комедии, которая разыгрывается так, как угодно господину... Твое дело - хорошо сыграть свою роль, данную тебе, но выбрать ее - дело другого". (Эта фаталистическая теория стоиков будет тонко интерпретирована затем Паскалем: внешний мир и его законы представлялись им только декорацией, за которой существовали люди "не от мира сего". Кесарево законодательство было для стоиков (и для христиан) только не проникающим в душевную глубину внешним и чуждым воздействием.) Под свободой стоики также понимали скорее разум, чем волю. Их созерцательная свобода ограничивалась пониманием или познанием, но не действием: "сначала пойми, затем терпи и воздержись", воля низводилась к вещам, становясь их "логосом", столь же пассивным, как и сами эти вещи, - пассивный натурализм не допускал бесконечного могущества воли. Эту волю, по выражению Марка Аврелия, стоики хотели бы сосредоточить в самих себе, сделав ее конечной и ограниченной: "Мудрый человек должен, подобно Солнцу, освещать все, распространяя возможно больше света, ибо такова его природа; но он не должен заботиться о тех, которые принимают или отвергают его свет" (Марк Аврелий). С понятием "природы" часто связывалась мысль об упрощении и обобщении воспринимаемого разумом, поэтому простота, симметрия и ясность стали считаться отличительными признаками и для хорошей юридической системы, а склонность к запутанному языку, многочисленным обрядностям и бесполезным тонкостям окончательно исчезает из юридического лексикона <8>. Построение системы норм римского права осуществлялось по принципу supranations - над нациями - и претендовало на значимость для всего пространства Империи, локализация законов сохраняла только характер сакральной ссылки, все менее связанной с реальностью. Всеобщая проекция закона (jus) обусловливалась не только демонстрацией мощи, но и его внутренне разумной структурой. Оказалось, что "империя и ее космополитический закон представали, как удачно совмещенные самим провидением с побеждающей христианской религией, - противницей... римской религии", и Тертуллиан стал главным защитником этой идеи <9>. Когда же национальная религия все же была удалена из этого синтеза, то тем самым и из римского закона удалился его божественный смысл и взамен был оставлен только смысл земной. И все же закон оставался основной святыней античного мира, тождественной идеалу совершенной жизни. Этическим идеалом греко-римской культуры долго еще была идея государства и законодательного совершенства, справедливости как цельной закономерности: Платон вполне мог бы назвать свое "Государство" "Законами", поскольку для него государство и было самим воплощением закона, порядка, меры ("симфонии" и "симметрии"). -------------------------------- <8> Мэн Г. Древнее право; его связь с древней историей общества. СПб. 1873. С. 41 - 43, 45. <9> Качаори М. Геофилософия Европы. М., 2004. С. 111.

Космополитические взгляды стоиков вполне согласовывались с идеей jusgentium, а право народов в этой связи представлялось главным источником "естественного" права, принципы которого также были универсальны. Эта правовая система была навязана Риму разными политическими обстоятельствами, но подошло время, когда jusgentium, прежде считавшийся только незначительной частью juscivile, превратился в систему, ставшую надолго образцом вообще для всякого права: "...кризис наступил, когда греческая теория естественного права была приложена римлянами к праву народов". (Ульпиан говорил, что юриспруденция - это знание вещей божественных и человеческих, знание того, что справедливо и несправедливо, Павел был убежден, что естественное право совпадает со справедливостью, гражданское - с общей пользой. Сопоставляя гражданское право с "правом народов", Цицерон делал вывод о том, что то, что содержится в первом, может не содержаться во втором, но что есть во втором, должно содержаться в первом. Основой того и другого при этом оставались верность слову, взаимное доверие и ритуальные формулы.) На жизнь, согласную с природой, стали смотреть как на конечную цель создания человека. Необходимо было стать выше беспорядочных привычек и грубого самоугождения, свойственного толпе, подняться до высших законов деятельности, соблюдение которых давалось только путем самоотречения и власти над собой. В числе первых учеников греческой стоической философии оказались и римские юристы. Стоическая философия с ее закрытой логической системой и парадигмами, исключающая какое-либо воздействие иррациональных и стихийных моментов, вполне устраивала рационализм правоведов. Но "закон природы" появился задолго до всех писаных законов. Все правовые начала следовало выводить из этого мерила права и бесправия. Он - нечто особо важное, управляющее всем мирозданием через мудрость повеления и запрета: с помощью природы отличали не только право от бесправия, но и вообще достойное от недостойного (Цицерон). Соединительным логическим звеном между понятиями "права народов" и "естественное право" стало понятие справедливости. Оно когда-то формировалось под влиянием пифагорейских представлений о равном делении чисел и физических величин, позже трансформировавшись в умозрительное представление о равенстве перед законом, которым так гордились еще греки. Именно тенденция к уравниванию стала характерной и для римского "права народов". И здесь с природой связывались известные представления о симметрическом порядке, который первоначально виделся в системах прямых линий, равных плоскостей и соразмерных пространств, что позволяло стоической философии сделать Закон универсальным логическим и космическим принципом, типовым порядком мира и природы, законом разума. Ее "естественный закон" стал выражением божественного порядка и провидения, управляющего миром. Значимость положительных законов для стоиков определялась только тем, насколько в них был выражен "естественный закон", а римские юристы развили это положение до уровня четких формул и афоризмов. Учение о "естественном праве" тем самым значительно расширило и сферу действия принципа Закона и подняло его ценность <10>. Вильгельм Дильтей подчеркнул, что именно стоической школе удалось связать упрощенную телеологическую метафизику с идей "естественного права". Позже римские юристы осуществят эпохальное объединение умозрений о "естественном праве" с позитивной юриспруденцией. -------------------------------- <10> Вышеславцев Б. П. Этика преображенного эроса. Проблемы Закона и благодати. М., 1994. С. 35 - 36.

В политическом плане совокупность всех разумных существ рассматривалась стоиками как мировое "государство", в состав которого входят отдельные государственные единицы и которое живет по единому Закону, в качестве всеобщего "естественного закона", возвышающегося над всеми частными политическими правопорядками <11>. -------------------------------- <11> Дильтей В. Введение в науки о духе. М., 2000. С. 537 - 538.

Итак, мир стоиков - это одно большое "государство", имеющее единый Закон. Однако настоящее государство находится на небе, а все, что находится на земле, - не настоящее. Взаимное недоверие приводит к тому, что люди не довольствуются только установлениями природы, а называют законами то, что отвечает интересам только некоторого числа их единомышленников. Однако законы отдельных государств на самом деле являются лишь частичными добавлениями к единому "природному закону" (Филон Александрийский), и еще Аристотель утверждал, что "естественное право" повсюду имеет одинаковое значение и не зависит от его признания или непризнания ("Никомахова этика". V, 10), оно обеспечивает связь небесного и земного, божественного и человеческого права. Цицерон к этому добавлял: сам "естественный закон" уже божественен и обладает силой, повелевающей осуществлять правильное и запрещать неправильное ("О природе богов". I, 36). "Естественное право" космополитично по природе, его пространством становится весь мир (и стоики описывали его как "единый Город"). Универсальное право превращалось в "право для права", его принципы оставались неизменными навечно: "...законам свойственно то, что они распространяются на лица и на дела, которые и в будущем будут подобны нынешним" (Тертуллиан). "Нет ничего нового под Луной". Универсализм стоического Закона, нечеткий и аморфный, охватывающий весь космос, сыграл важную роль не только в закреплении идей космополитизма. Он питал веру в вечное и определяющее существование правовых норм и возможности творческого и конструктивного воздействия на них. Родилась "идея права", не совпадающая с самим правом. Была заложена основа для апофатического восприятия Закона, который не поддавался иным определениям. Идея единства получила здесь свой надолго сохраняющийся приоритет над казуальностью и раздробленностью правовых предписаний и императивов. Наконец, Плотин завершил стоические поиски космологического единства, окончательно оформив его в своем представлении о "мировой душе". Чтобы избежать противоречия между единым и множественным и того расплывчатого понятия Закона, которое стоицизм предоставил в распоряжение римского права с его устойчиво абстрактными принципами <12>, Плотин удваивает категорию этого единого, различая в нем "первоединое", истинное и чистое, и "второе единое", более низкого ранга; и Дамаскин также не видит другого выхода, как удвоить "первоединое", различая само единое и уже выше него стоящее "невыразимое". На этом позже будет строиться и все мистическое богословие восточной Церкви: уже греческая мысль исходит из предположения о невозможности какой-либо предикации божественного, создавая новые "ипостаси" истиной реальности, которые поднимают ее все выше и выше на пути трансценденции <13>. -------------------------------- <12> На чем настаивал А. Н. Уайтхед // Избранные работы по философии. С., 1990. С. 67. <13> Жюльен Ф. Указ. соч. С. 272.

Название документа