Определенность уголовного закона: практика Европейского суда по правам человека

ОПРЕДЕЛЕННОСТЬ УГОЛОВНОГО ЗАКОНА: ПРАКТИКА ЕВРОПЕЙСКОГО СУДА ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА

Г. И. БОГУШ

Богуш Глеб Ильич, доцент юридического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, кандидат юридических наук.

В статье анализируется практика Европейского суда по правам человека по применению ст. 7 Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Основной акцент сделан на требованиях определенности уголовно-правовых норм, от которых зависит качество уголовного закона. Несмотря на абсолютный характер гарантии, закрепленной в ст. 7 Конвенции, ЕСПЧ крайне осторожно подходит к оценке национального уголовного права и практики его применения, признавая нарушения только в наиболее явных и вопиющих случаях. Но такой гибкий подход ЕСПЧ не снимает с национальных властей ответственности за качество уголовного закона.

Ключевые слова: уголовное право, правовая определенность, принцип законности, практика ЕСПЧ.

Статья 7 "Наказание исключительно на основании закона" <1> является центральным положением Европейской конвенции о защите прав и свобод человека и основных свобод (далее - Конвенция), непосредственно обращенным к материальному уголовному праву. В нем отражен традиционный принцип уголовно-правовой законности (nullum crimen, nulla poena sine lege), получивший после Второй мировой войны закрепление в международном праве и ставший неотъемлемой частью международных договоров в сфере прав человека <2>. -------------------------------- <1> "1. Никто не может быть осужден за совершение какого-либо деяния или за бездействие, которое согласно действовавшему в момент его совершения национальному или международному праву не являлось уголовным преступлением. Не может также налагаться наказание более тяжкое, нежели то, которое подлежало применению в момент совершения уголовного преступления. 2. Настоящая статья не препятствует осуждению и наказанию любого лица за совершение какого-либо деяния или за бездействие, которое в момент его совершения являлось преступлением в соответствии с общими принципами права, признанными цивилизованными странами". <2> Подробнее см.: Gallant K. S. Principle of Legality in International and Comparative Criminal Law. Cambridge, 2009.

Европейский суд по правам человека неоднократно указывал на фундаментальный характер гарантии, закрепленной в ст. 7 Конвенции. Она является неотъемлемым элементом верховенства права и занимает важное место в конвенционной системе защиты <3>, что подчеркивается недопустимостью отступления от положений статьи 2 в случае войны и при иных чрезвычайных обстоятельствах (п. 2 ст. 15). -------------------------------- <3> См., напр., § 137 Постановления Большой палаты ЕСПЧ от 12.02.2008 по делу "Кафкарис (Kafkaris) против Кипра" (здесь и далее, если не указано иное, практика ЕСПЧ приводится по СПС "КонсультантПлюс").

Несмотря на признанный статус и громкую риторику Европейского суда, в его практике эта статья Конвенции играет довольно скромную роль, что отражается не только в небольшом количестве дел, но и в недостаточном внимании со стороны комментаторов. Хотя есть отдельные громкие прецеденты последних лет, она по-прежнему остается, по удачному выражению одного из авторов, "скрытой жемчужиной" Конвенции <4>. -------------------------------- <4> Murphy C. The Principle of Legality in Criminal Law under the ECHR. European Human Rights Law Review (2010). P. 192.

Отчасти это обусловлено объективными обстоятельствами. Открыто ретроактивные уголовные законы давно уже являются достоянием истории, по крайней мере на европейском континенте. Большинство нарушений принципа законности имеет скрытые формы: произвольное расширительное толкование норм уголовного закона, их применение по аналогии, издание норм, допускающих, а иногда и прямо рассчитанных на их произвольное толкование и применение. Выявление и доказывание таких случаев весьма затруднительно даже на национальном уровне (вспомним, что, например, Конституционный Суд РФ лишь дважды признал положения УК 1996 г. не соответствующими российской Конституции). Существуют и субъективные причины: Европейский суд, как будет показано ниже, занимает по вопросам материального уголовного права в целом достаточно сдержанную позицию, предоставляя государственным властям значительную свободу усмотрения в этой весьма чувствительной для национального суверенитета области. Кроме того, несмотря на различные унификационные процессы, материальное уголовное право является наиболее консервативной областью, сохраняющей национальную специфику, что доказывают, например, сложности, связанные с введением европейского ордера на арест. Играет свою роль и чисто психологический момент. Специфика дел, возникающих в связи со ст. 7 Конвенции, состоит в том, что осужденные заявители (насильники, военные преступники, политические экстремисты, мошенники или магнаты с неоднозначной репутацией), в отличие от большинства жертв нарушений иных статей Конвенции, как правило, малосимпатичны. Их поведение довольно часто вызывает осуждение с позиции общечеловеческой морали. В этом и состоит известный парадокс принципа законности, порой противостоящего естественному чувству и желанию возмездия и справедливости. Анализируемое положение Конвенции само по себе не ограничивает национальные власти в определении содержания, социальной сущности и законодательной конструкции уголовно-правовых норм. Например, "государства могут при определенных условиях сделать наказуемым материальный или объективный факт, рассматриваемый сам по себе, независимо от того, возникает ли он в результате умысла или неосторожности (речь идет о "строгой ответственности". - Г. Б.)" <5>. Поэтому нередки примеры, когда, отказав в признании нарушения ст. 7, Европейский суд констатирует нарушение той же национальной уголовно-правовой нормой других статей Конвенции. -------------------------------- <5> Salabiaku v. France, ECHR, Series A. N 141-A (1988). § 27. Здесь и далее перев. авт.

Правовая определенность как элемент уголовно-правовой законности

Европейский суд неоднократно подчеркивал в своих решениях, что ст. 7 Конвенции не просто запрещает придание закону обратной силы, но утверждает более широкий принцип, согласно которому только закон может определять преступление и устанавливать наказание: "Преступление должно быть четко определено законом. Это условие соблюдено, если лицо может знать из формулировки соответствующей нормы и, если необходимо, ее толкования судом, за какие действия или бездействие он несет ответственность" <6>. -------------------------------- <6> Kokkinakis v. Greece, ECHR, Series A. N 260-A (1993). § 52.

В этом аспекте уголовно-правовая законность представляет собой частный случай более общего принципа правовой определенности <7>. Этот принцип имеет непосредственное регулятивное значение и предполагает целый ряд требований к качеству национального закона: он должен быть доступен для заинтересованного лица, сформулирован с достаточной степенью точности и конкретности и не противоречить принципу верховенства права <8>. -------------------------------- <7> Подробнее см.: Варламова Н. В. Принцип правовой определенности и требования к позитивному праву (по материалам практики Европейского суда по правам человека) // Российский ежегодник сравнительного права. 2007. N 1. С. 46 - 86. <8> Kruslin v. France, Judgement of 24 April 1990. Series A. N 176-A. § 27.

Требования определенности имеют особое значение для уголовного права, являющегося ultima ratio в регулировании общественных отношений. Их нарушение наносит удар по самому основанию принципа законности, поражая при этом и иные принципы уголовного права. Неопределенная норма является на практике ретроактивной, так как ее адресат не может сообразовывать с такой нормой свое поведение и прогнозировать его правовые последствия. Несложно увидеть, что в таком случае отсутствует психологическая связь между законом и правонарушителем и, следовательно, имеет место объективное вменение. Наконец, полностью нивелируется регулятивная функция уголовного закона. Сравнительно-правовые исследования демонстрируют, что значительная часть правовых систем современности рассматривает требование определенности уголовного закона (nullum crimen sine lege certa) как неотъемлемую составную часть принципа законности, хотя лишь малое число государств прямо закрепляет это требование в уголовных кодексах <9>. Подкрепляют принцип определенности правила строгого толкования уголовно-правовых норм (lex stricta) и разрешения всех разумных сомнений в пользу лица, подвергающегося уголовной ответственности (in dubio pro reo) <10>. -------------------------------- <9> См., напр.: Додонов В. Н. Сравнительное уголовное право. Общая часть. М., 2009. С. 59 - 60; Gesetzlichkeitsprinzip // Nationales Strafrecht in rechtvergleichender Darstellung / herausgegeben von Ulrich Sieber, Karin Kornils. Berlin, 2008. <10> В отечественном правоведении сфера действия данного принципа обычно необоснованно ограничивается процессуальным правом.

В ст. 7 используется то же понятие "закон", которое проходит через все положения Конвенции. "Суд всегда понимал термин "закон" в его сущностном (материальном) смысле, а не в формальном. Таким образом, этот термин включает и подзаконные акты, и судебные прецеденты. Таким образом, "закон" в данной статье понимается как действующие нормы права в том толковании, которое придают им компетентные суды" <11>. -------------------------------- <11> § 29 Постановления ЕСПЧ от 15.11.1996 по делу "Кантони (Cantoni) против Франции".

Согласно подходу ЕСПЧ требования к уголовному закону распространяются на всю "уголовно-правовую сферу". Понятия "преступление" и "наказание", определяющие критерии этой сферы, имеют в Конвенции автономный, независимый от квалификации по внутреннему праву характер. Последовательная прецедентная практика Европейского суда установила три критерия, известные как критерии Энгеля, которые должны применяться при определении, попадает ли то или иное правонарушение или санкция в "уголовно-правовую сферу". Первый критерий - правовая квалификация нарушения с точки зрения национального законодательства, второй - сама природа правонарушения, третий - степень суровости наказания, которому рисковало подвергнуться заинтересованное лицо <12>. -------------------------------- <12> § 82 Постановления ЕСПЧ от 08.06.1976 по делу "Энгель (Engel) и другие против Нидерландов"; см. также: Постановление ЕСПЧ от 10.02.2009 по делу "Сергей Золотухин (Sergey Zolotukhin) против России", в котором Суд отнес к уголовно-правовой сфере наказуемое по КоАП РФ арестом административное правонарушение в виде мелкого хулиганства.

Возможна ли абсолютная определенность уголовно-правовой нормы?

Европейский суд неоднократно признавал, что никакая правовая норма, в том числе и в уголовно-правовой сфере, не может быть абсолютно определенной. Праву свойственна нормативность, т. е. способность распространять свои веления на определенный спектр типичных общественных отношений, каждое из которых уникально. Предельная детализация всех норм закона сделала бы невозможным его воздействие и реакцию на динамично изменяющиеся общественные отношения. В сфере уголовного права она попросту невозможна: какой бы богатой фантазией и даром предвидения ни обладал законодатель, ему никогда не удастся описать все возможные способы преступных посягательств. "В силу принципа всеобщности законов формулировка последних не может представлять абсолютную четкость. Также многочисленные законы пользуются формулировками более или менее расплывчатыми, чтобы избежать чрезмерной строгости и смочь адаптироваться к изменениям положения. Толкование и применение подобных норм зависят от практики" <13>. Допускается, что норма, содержащая уголовно-правовой запрет, может быть сформулирована общим образом, содержать оценочные признаки, отсылки к иным нормативным актам. -------------------------------- <13> § 31 Постановления по делу "Кантони (Cantoni) против Франции".

Так, в Постановлении по делу "Кантони против Франции", предметом рассмотрения которого была определенность понятия "медикамент", содержащегося в ст. L. 511 французского Кодекса законов о здравоохранении, Европейский суд отметил, что "законодательная техника не всегда дает возможность дать четкое толкование при применении того или иного определения. Только таких сомнений в отношении ограниченных случаев недостаточно для того, чтобы признать положение несовместимым со ст. 7 Конвенции, поскольку в подавляющем большинстве случаев оно является достаточно ясным. Функция принятия решения, принадлежащая судебным органам, состоит именно в том, чтобы рассеять сомнения, которые могут существовать в отношении толкования правовых норм с учетом ежедневного развития судебной практики" <14>. -------------------------------- <14> Там же. § 32.

Непризнание ЕСПЧ нарушения ст. 7 Конвенции само по себе не означает, что уголовно-правовая норма является беспроблемной с точки зрения определенности. Так, в решении о неприемлемости по делу "Тиминский против России", где обжаловалось применение ст. 198 УК РФ ("Уклонение от уплаты налогов с физических лиц"), Европейский суд отметил, что содержавшееся тогда в статье положение об уклонении "иным способом" могло бы быть более четким. Однако из текста статьи можно было установить, что уклонение от уплаты налога приведет к уголовной ответственности независимо от способа его совершения. Поэтому материальным условием для введения в действие указанного положения было наличие "уклонения от уплаты налога" <15>. -------------------------------- <15> Решение ЕСПЧ от 11.09.2007 по вопросу приемлемости жалобы N 74947/01, дело "Авель Витальевич Тиминский (Avel Vitalyevich Timinskiy) против России".

Практика Европейского суда ориентирует на то, что критерии ясности и предсказуемости закона зависят от предмета правового регулирования, от степени его возможной детализации, категории лиц, которым адресована известная уголовно-правовая норма.

Роль судебной практики и прогрессивное развитие уголовного права

Европейский суд признает решающую роль судебной практики в толковании и применении уголовного права. "Как бы четко ни была сформулирована норма в любой системе права, включая уголовное, неизбежен элемент судебного толкования. Всегда будет существовать необходимость разъяснения неясных моментов и в адаптации к изменяющимся обстоятельствам. Правовая традиция... государств-участников свидетельствует о том, что судебная практика как источник права способствует прогрессивному развитию уголовного права. Уяснение правил уголовной ответственности предполагает последовательное, от дела к делу, толкование их судебной практикой. Чтобы оно соответствовало Конвенции, требуются соответствие результатов толкования природе правонарушения и разумная предсказуемость решения" <16>. -------------------------------- <16> S. W. v. United Kingdom. Judgement of 22 November 1995. Series A. N 335-B. § 36.

Согласно подходу ЕСПЧ судебная практика в ряде случаев может существенно уточнять определение преступления <17>, если такие изменения укладываются в его изначальную концепцию и согласованы с целями Конвенции. Например, в решении по делу, связанному с отказом английских судов от применения архаичного правила общего права о "супружеском иммунитете" при изнасиловании, Европейский суд не просто сделал вывод о "прогрессивном" характере данного изменения, но и отметил, что "отказ от неприемлемой идеи супружеского иммунитета против судебного преследования за изнасилование своей жены соответствует не только цивилизованной концепции брака, но также - и в первую очередь - основополагающим целям Конвенции, самой сутью которой является уважение достоинства и свободы человека" <18>. -------------------------------- <17> Разумеется, об этом может идти речь только в тех правовых системах, где судебное правотворчество допускается национальным правом и только в установленных этим правом пределах. <18> S. W. v. United Kingdom. § 44.

Последовательная судебная практика может служить критерием предсказуемости уголовного права в той ситуации, когда норма закона является недостаточно четкой или в ней обнаруживается пробел. В деле "Г. против Франции" заявитель, инструктор автошколы, был осужден за "непристойное нападение" на одну из учениц. В соответствии со ст. 332 (2) УК Франции такие действия были уголовно наказуемыми только при применении насилия (violence), которое в судебной практике порой толковалось достаточно широко, в том числе включая все виды принуждения. Впоследствии, однако, уже после данного инцидента, соответствующее положение Кодекса было изменено путем прямого включения термина "принуждение" (contrainte) в состав данного деяния. Европейский суд не признал нарушения ст. 7 Конвенции, отметив, что такое толкование было предсказуемым, и учел, в частности, последовательную практику Кассационного суда Франции. Последующее же изменение нормы закона, по мнению ЕСПЧ, только подтвердило тенденцию, которая уже сложилась в судебной практике к моменту совершения Г. преступления <19>. -------------------------------- <19> G. v. France. Judgement of 27 September 1995, Series A. N 325-B; N J 1996. § 49.

Последовательная судебная практика стала основанием для отказа Европейского суда признать нарушение ст. 7 в деле "Башкайя и Окчуоглу против Турции". Журналист и издатель были осуждены за антигосударственную пропаганду, опубликовав книгу, жестко критикующую государственную идеологию Турции. Европейский суд заключил, что данное национальным судом толкование нормы закона не выходит за пределы предсказуемости в данных обстоятельствах дела. Суд, кроме того, отметил, что толкование и применение оспариваемой уголовно-правовой нормы могли быть в данном деле предметом жалобы в Кассационный суд Турции, что предоставляло осужденным дополнительные гарантии <20>. -------------------------------- <20> § 39 - 40 Постановления ЕСПЧ от 08.07.1999 по делу "Башкайя (Baskaya) и Окчуоглу (Okcuoglu) против Турции".

Можно сделать вывод о том, что Конвенция запрещает такое расширительное судебное толкование, которое приводит к распространению уголовно-правового запрета на деяния, ранее явно не рассматривавшиеся как преступные. Речь идет о том, что отдельные признаки состава преступления могут уточняться судебной практикой, но только в тех случаях, когда это укладывается в изначальную концепцию того или иного преступления и не приводит в обход законодателя к существенным изменениям самого состава. Кроме того, такая судебная практика должна сложиться до момента совершения уголовно наказуемого деяния <21>. -------------------------------- <21> Commission H. R. Application 4080/69, X. v. Austria. Decision of 12 July 1971. CD. 1973. N 38. P. 4 (7); Application 7721/76, X. v. the Netherlands. DR. 1978. N 11. P. 209 (210).

Повышенный стандарт для профессионалов?

В вопросе о предсказуемости уголовного закона и его толкования практика Европейского суда демонстрирует большую требовательность к лицам, занимающимся профессиональной деятельностью, так как они лучше информированы о содержании уголовно-правовых запретов. По мнению ЕСПЧ, профессионалы должны действовать с высокой степенью предосторожности в процессе своей деятельности и от них можно ожидать особой заботливости при оценке рисков, сопровождающих такую деятельность <22>. -------------------------------- <22> § 33 Постановления ЕСПЧ от 10.10.2006 по делу "Пессино против Франции" (Pessino v. France), жалоба N 40403/02.

Так, в деле "Кантони против Франции" Европейский суд отметил, что заявитель как управляющий супермаркета должен был понимать, что он подвергается реальному риску уголовного преследования за незаконную торговлю лекарственными препаратами <23>. При этом Суд в числе прочего указал на то, что заявителю был известен подход Кассационного суда Франции к определению понятия "медикамент" для уголовно-правовых целей и квалификация деяний заявителя в этом смысле не вышла за его пределы. -------------------------------- <23> § 26, 32, 34 - 35 Постановления по делу "Кантони (Cantoni) против Франции".

Сходным образом в Постановлении по делу "Кононов против Латвии" Большая палата ЕСПЧ установила, что Кононов, будучи командиром партизанского отряда, с учетом явно незаконного характера жестокого обращения с девятью селянами и их убийства при установленных обстоятельствах операции 27 мая 1944 г. "по самому поверхностному размышлению мог предвидеть, что как минимум оспариваемые действия рискуют противоречить законам и обычаям войны, как они понимались в то время, и особенно рискуют быть восприняты как военные преступления, за которые он в качестве командира может нести индивидуальную и уголовную ответственность" <24>. -------------------------------- <24> ECHR. Grand Chamber. Kononov v. Latvia. Judgement of 17 May 2010. § 238.

Такой подход ЕСПЧ весьма близок правилу "тонкого льда" (thin ice principle) <25>, сформировавшемуся в английском общем праве. Суть его в том, что тот, кто осуществляет свою деятельность, балансируя на грани допустимого законом, несет повышенный риск, что его поведение может впоследствии быть признано уголовно наказуемым. Английские суды применяют данный принцип как к случаям появления новых составов, так и к расширительному толкованию уже существующих норм <26>. -------------------------------- <25> Такое название данный принцип получил со слов лорда Морриса: "Those who skate on thin ice can hardly expect to find a sign which will denote the precise spot where he (sic!) will fall in". (Knuller v. DPP [1973]/AC 435). <26> Ashworth A. Principles of Criminal Law. Fifth Edition. Oxford, 2006. P. 73.

Такой подход <27>, возможно, оправданный с социальной и уголовно-политической точек зрения, весьма проблематичен с позиции традиционных институтов уголовного права, в частности субъективного вменения, и нивелирует регулятивную роль уголовного права. Интересно, что, по мнению одного из видных английских пеналистов Эндрю Эшворта, принцип "тонкого льда" противоречит ст. 7 Конвенции, в том числе в силу абсолютного характера последней <28>. -------------------------------- <27> Сходную аргументацию использовал российский судья А. Ю. Бушев в своем особом мнении к Постановлению по делу "ЮКОСа" (OAO Neftyanaya Kompaniya Yukos v. Russia. Judgement of 20 September 2011. Partly Dissenting Opinion of Judge Bushev, Joined in Part by Judge Hajiyev. § 1.12). <28> Ashworth A. Op. cit. P. 74.

Иллюстрацией описанных выше подходов Европейского суда служит недавнее постановление по делу "Сорос против Франции" <29>. Это решение представляет большой интерес не только в силу поднятых в нем вопросов, но и в силу того, что оно было принято судейским большинством в один голос (4 против 3) и с большой вероятностью поступит на рассмотрение Большой палаты. -------------------------------- <29> Soros c. France. le 6 octobre 2011. ECHR 172 (2011).

Джордж Сорос, гражданин США, всемирно известный инвестор и филантроп, обратился в ЕСПЧ с жалобой на свое осуждение во Франции в связи с событиями, имевшими место в 1988 г. Тогда Соросу в результате деловых переговоров стало известно о планах группы инвесторов приобрести акции ведущего французского банка . Сыграв на опережение, инвестиционный фонд магната "Qantum" приобрел 160 тыс. акций банка, продав большую часть из них несколько дней спустя. Операция принесла Соросу прибыль в 2,28 млн. долл. США. Однако в 2007 г. Парижский апелляционный суд окончательно признал Сороса виновным в незаконном использовании инсайдерской информации и приговорил его к штрафу в 940 тыс. евро. Сорос поднял перед Европейским судом вопрос о нарушении ст. 7 Конвенции. Он ссылался на то, что традиционное понимание состава "использование инсайдерской информации", ответственность за которое была закреплена ст. 10-1 Ордонанса от 28.09.1967, было связано с использованием информации, полученной лицом, имеющим трудовые или контрактные отношения с соответствующей компанией, именно таковой была и судебная практика. Сорос, однако, узнал о готовящейся продаже акций благодаря своим бизнес-связям <30>. -------------------------------- <30> О криминализации инсайдерской информации в российской и зарубежных уголовно-правовых системах см.: Клепицкий И. А. Инсайдерская информация и уголовный закон // Закон. 2011. N 9.

Кроме того, он ссылался на то, что из доклада Французской комиссии по ценным бумагам следовало, что на момент совершения сделки было невозможно четко установить, содержит ли французское законодательство запрет подобных действий <31>, однако в дальнейшем, уже после сделки, французское право было изменено таким образом, что они были однозначно запрещены. -------------------------------- <31> Soros c. France. § 14.

Большинство судей пришли к выводу о том, что ст. 7 Конвенции нарушена не была, поскольку Сорос мог предвидеть возможность своего привлечения к уголовной ответственности. "Сорос являлся знаменитым институциональным инвестором, пользовался широкой известностью в деловом сообществе и участвовал во многих финансовых проектах, - заявили судьи, - вследствие своего положения и опыта он не мог не быть осведомлен, что его решение об инвестициях несло определенный риск нарушения законодательства и, учитывая, что отсутствовали подобные прецеденты, заявитель должен был быть особенно внимателен" <32>. -------------------------------- <32> Ibid. § 59.

Не нашел поддержки аргумент Сороса об отсутствии в судебной практике примеров такого толкования и применения нормы закона, как в его деле. По мнению четырех судей, именно потому, что подобный прецедент стал первым, суды просто не имели возможности высказать свою позицию ранее. В итоге большинство судей пришли к удивительному, на наш взгляд, выводу о том, что от гражданина, пусть и профессионального инвестора, требуется лучшее знание и даже понимание тенденций развития законодательства иностранного государства, чем от представителей власти, ответственных за регулирование рынка ценных бумаг. Трое судей (Марк Виллигер, Анна Юдковская и Ангелика Нуссбергер) высказали свое несогласие с выводами большинства. В своем особом мнении они подчеркнули значение принципа правовой определенности как одной из опор Конвенции. Этот принцип особенно важен для уголовного права, толкование норм которого должно быть строгим, а конфликт интерпретаций должен разрешаться в пользу лица, привлекаемого к уголовной ответственности <33>. -------------------------------- <33> Soros c. France. Opinion dissidente commune aux juges Villiger, Udkivska et Nussberger. P. 21.

По мнению трех несогласных судей, французское законодательство на момент совершения рассматриваемых действий не отделяло законные деяния от незаконных и не способно было защитить заявителя - вне зависимости от рода его профессиональной деятельности - от произвольного привлечения к ответственности. Тот факт, что французское правительство было вынуждено изменить норму УК, показывает, что она не была четкой и ясной в период совершения Соросом сделки. Судьи провели грань между "неизбежной" (когда решение ряда вопросов "делегируется судебной практике") и "устраняемой" неопределенностью уголовного закона, которая имела место в данном случае, и предложили судебной власти в дальнейшем использовать данный подход <34>. -------------------------------- <34> Ibid. P. 22 - 23.

Некоторые выводы

Европейский суд по правам человека весьма осторожно подходит к чувствительной для любого государства национальной уголовно-правовой материи, реагируя лишь на наиболее очевидные случаи законодательного и судебного произвола. Придерживаясь критериев доступности и предсказуемости, выработанных для оценки правовой определенности, Суд установил крайне высокий порог их применения, а в отношении лиц, занимающихся профессиональной деятельностью, - очевидно завышенный. Такой подход, безусловно, имеет свои причины, однако вряд ли может быть безоговорочно принят. Сложно сказать, насколько он отвечает абсолютному характеру гарантии, предоставляемой ст. 7 Конвенции, как и тому, чтобы эта гарантия была реальной и эффективной. Более того, есть опасность восприятия государствами "негативной" и в целом благоприятной для них практики ЕСПЧ как некоего карт-бланша на произвольное изменение и толкование уголовного закона "в интересах борьбы с преступностью", далеко не всегда носящие "прогрессивный" характер. Дискуссия, возникшая в деле Сороса, показывает, что подходы Европейского суда к уголовному праву, несомненно, будут корректироваться и развиваться. Конвенция, о чем неоднократно заявлялось в практике Суда, - живой документ, который должен толковаться в свете обстоятельств сегодняшнего дня, и тот факт, что в сфере защиты прав человека и основных свобод требуются все более высокие стандарты, неизбежно требует большей твердости при оценке нарушений основных ценностей демократических обществ <35>. -------------------------------- <35> Selmouni v. France. Judgement of 28 June 1999. Reports 1999-У, § 101.

В условиях отмеченной сдержанности ЕСПЧ еще более повышается ответственность национальных судебных органов <36> и юридического сообщества в целом за качество уголовного закона и практики его применения. В конечном счете именно от них в первую очередь будет зависеть как эффективность противодействия преступности, так и соблюдение прав граждан. -------------------------------- <36> О практике Конституционного Суда РФ по вопросам, связанным с материальным уголовным правом, см.: Елинский А. В. Решения Европейского суда по правам человека и практика Конституционного Суда РФ: отдельные аспекты соотношения в вопросах уголовного права // Российский судья. 2011. N 5; Он же. Конституционно обусловленные требования, предъявляемые к уголовному закону (практика Конституционного Суда России) // Российская юстиция. 2011. N 5.

Название документа