Решения Европейского суда по правам человека и практика Конституционного Суда РФ: отдельные аспекты соотношения в вопросах уголовного права

РЕШЕНИЯ ЕВРОПЕЙСКОГО СУДА ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА И ПРАКТИКА КОНСТИТУЦИОННОГО СУДА РФ: ОТДЕЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ СООТНОШЕНИЯ В ВОПРОСАХ УГОЛОВНОГО ПРАВА <*>

А. В. ЕЛИНСКИЙ

Елинский Андрей Валерьевич, главный консультант Управления конституционных основ уголовной юстиции Конституционного Суда Российской Федерации, кандидат юридических наук.

Анализ практики Европейского суда и Конституционного Суда РФ свидетельствует о том, что в целом подходы этих Судов к пониманию принципов правовой определенности и пропорциональности ответственности следует рассматривать как вписывающиеся в единые рамки. Вместе с тем, поскольку Европейский суд, в отличие от Конституционного Суда РФ, решает не только вопросы права, но и факта, отдельные расхождения их позиций вполне вероятны, которые, однако, едва ли содержат непримиримые противоречия.

Ключевые слова: Европейский суд по правам человека, Конституционный Суд РФ, правовая определенность, принцип пропорциональности, принцип соразмерности, индивидуализация (дифференциация) уголовной ответственности и наказания, судимость, неуголовно-правовые последствия осуждения.

The analysis of practice of the European Court and the Constitutional Court of the RAF shows that in general the approaches of the courts to understanding of the principles of legal clearness and proportionality of responsibility must be considered as being within uniform frames. However whereas the European Court as distinct form the Constitutional Court of the RF solves not only the issues of law but of the fact, the certain differences of their stances are quite possible but do not contain irreconcievable differences.

Key words: European Court of Human Rights, Constitutional Court of the RF, legal clearness, principle of proportionality, principle of ratability, individualization (differentiation) of criminal responsibility and punishment, criminal record, non-criminal-law consequences of conviction.

Реализация принципа правовой определенности в уголовно-правовой сфере: единство подходов Европейского суда и практики Конституционного Суда РФ

Принцип правовой определенности - один из важнейших принципов, лежащих в основе Европейской конвенции "О защите прав человека и основных свобод". Как известно, он состоит из нескольких компонентов, таких как: качество закона; стабильность судебных решений; единообразие судебной практики. Мы обратимся к первому компоненту, как отражающему наиболее полно специфику формального регулирования уголовно-правовой сферы. В решении Санди Таймс против Соединенного Королевства (26 апреля 1979 г.) Европейский суд указал, что "норма не может считаться законом, если она не сформулирована с достаточной степенью точности, позволяющей гражданину сообразовывать с ней свое поведение: он должен иметь возможность - пользуясь при необходимости советами - предвидеть в разумной степени последствия, которые может повлечь за собой данное действие". Понимание принципа правовой определенности как важнейшего требования, обращенного к качеству закона, последовательно развивается в практике Конституционного Суда РФ. Впервые на критерий определенности правовой нормы как конституционное требование, обращенное к законодателю, было указано в Постановлении от 25 апреля 1995 г. N 3-П. Впоследствии Конституционный Суд уточнил, что общеправовой критерий определенности, ясности, недвусмысленности правовой нормы вытекает из конституционного принципа равенства всех перед законом и судом (статья 19, часть 1, Конституции РФ), поскольку такое равенство может быть обеспечено лишь при условии единообразного понимания и толкования нормы всеми правоприменителями. Неопределенность содержания правовой нормы, напротив, допускает возможность неограниченного усмотрения в процессе правоприменения и неизбежно ведет к произволу, а значит, к нарушению принципов равенства, а также верховенства закона (Постановление от 15 июля 1999 г. N 11-П). В последующих решениях Конституционного Суда используется термин "формальная определенность". Так, на принцип формальной определенности как основной элемент верховенства права Конституционным Судом было указано в Постановлении от 28 марта 2000 г. N 5-П, в котором рассматривались вопросы законодательного регулирования налога на добавленную стоимость. Применительно же к вопросам уголовной юстиции названный принцип получил отражение в Постановлении от 22 марта 2005 г. N 4-П, в котором разрешался вопрос конституционности ряда норм, регламентирующих порядок и сроки применения в качестве меры пресечения заключения под стражу. В Постановлении от 27 мая 2008 г. N 8-П Конституционный Суд обратился к принципу формальной определенности при оценке нормы уголовного закона. В частности, Суд указал, что принцип формальной определенности, предполагающий точность и ясность законодательных предписаний, будучи неотъемлемым элементом верховенства права, выступает как в законотворческой, так и в правоприменительной деятельности в качестве необходимой гарантии обеспечения эффективной защиты от произвольных преследования, осуждения и наказания. Уголовная ответственность может считаться законно установленной и отвечающей требованиям статьи 55 (часть 3) Конституции РФ лишь при условии, что она адекватна общественной опасности преступления и что уголовный закон ясно и четко определяет признаки этого преступления, отграничивая его от иных противоправных и тем более от законных деяний. Вместе с тем необходимо обратить внимание на то, что практика и Европейского суда, и Конституционного Суда РФ ориентирует на то, что требование ясности и предсказуемости закона не является самоцелью, но зависит от предмета правового регулирования, от степени его возможной детализации, категории лиц, которым адресован известный закон, исходя не из его абсолютной точности, а из возможности конкретного лица предвидеть уголовно-правовые последствия своих действий (бездействия) с помощью толкования, в том числе в системе действующего правового регулирования, а также правоприменительной (судебной) практики. Так, в Постановлении Гудвин против Соединенного Королевства (27 марта 1996 г.) Европейский суд признал, что "формулировать нормы права с абсолютной точностью может быть трудной задачей и что определенная степень гибкости нормы может быть даже желательной, с тем чтобы позволить национальным судам разрабатывать свое законодательство в свете своего мнения о том, какую меру подлежит применить в интересах правосудия". Конкретный пример реализации такого подхода содержится в Постановлении Кантони против Франции (15 ноября 1996 г.), предметом рассмотрения которого была определенность понятия "медикамент", содержащегося в статье L. 511 французского Кодекса законов о здравоохранении. Заявитель по данному делу был привлечен французскими властями к уголовной ответственности за незаконную фармацевтическую деятельность. В своей жалобе в Европейский суд он утверждал, что препараты, продажа которых была ему инкриминирована, не являлись медикаментами по смыслу статьи L. 511 французского Кодекса о здравоохранении. При этом заявитель апеллировал к неопределенности законодательного определения понятия "медикамент" для целей уголовного кодекса. Европейский суд отклонил доводы заявителя, указав следующее: "В большинстве случаев у законодательной власти нет другого выбора, кроме как прибегнуть к применению данного понятия, поскольку на сегодняшний день не существует более удовлетворительного определения медикамента. Единственное альтернативное решение в этом отношении - разработать их полный список - невозможно применить, поскольку в данной области специфические препараты исчисляются тысячами, их количество изменяется почти ежедневно; таким образом, их перечисление никогда не будет соответствовать действительности". Европейский суд также особо отметил, что специалисты, т. е. лица, осуществляющие профессиональную деятельность в известной сфере, должны проявлять большую осмотрительность, оценивая эту деятельность с точки зрения соответствия ее закону. При этом Европейский суд в числе прочего указал на то, что заявителю был известен подход Кассационного суда Франции к определению понятия "медикамент" для уголовно-правовых целей и квалификация деяний заявителя в этом смысле не вышла за пределы такого подхода. Такому подходу Европейского суда корреспондирует практика Конституционного Суда РФ. В частности, в Определении от 7 февраля 2008 г. N 79-О-О Конституционный Суд РФ отклонил претензию заявителей, которые оспаривали конституционность статьи 234 УК РФ. Как утверждали заявители, статья 234 УК РФ нарушает конституционные права, поскольку, устанавливая уголовную ответственность за незаконный оборот сильнодействующих веществ, не определяет при этом ни конкретный перечень таких веществ, ни критерии отнесения тех или иных веществ к сильнодействующим, ставит органы предварительного расследования и суды перед необходимостью руководствоваться при ее применении списками сильнодействующих и ядовитых веществ, утвержденными Постоянным комитетом по контролю наркотиков. Конституционный Суд РФ пришел к выводу, что формулирование в уголовном законе исчерпывающего перечня предметов преступления возможно и целесообразно при условии, если этот перечень будет оставаться стабильным в течение длительного времени. В условиях же быстрой обновляемости видов сильнодействующих веществ, изменчивости их химического состава и характера воздействия на организм человека приведение непосредственно в Уголовном кодексе РФ подобного перечня могло бы привести к тому, что изготовление, переработка, приобретение, хранение, перевозка, пересылка, а также сбыт новых сильнодействующих веществ, которые еще не включены в соответствующий список, но по своим свойствам равноценны уже известным аналогичным веществам, оказались бы ненаказуемыми, что нарушало бы принципы справедливости и равенства всех перед законом и судом. В Определении от 1 декабря 2009 г. N 1486-О-О Конституционный Суд отклонил доводы заявителя о том, что статья 172 УК РФ в силу ее бланкетного характера и неопределенности содержащегося в ней понятия "лицензионные требования и условия", используемого для описания объективной стороны состава преступления, превращает нарушение любого нормативного и даже ненормативного акта в банковской сфере в преступление, т. е. ведет к произвольной криминализации любых нарушений банковской деятельности. Конституционный Суд РФ пришел к выводу, что неопределенность понятия "лицензионные требования и условия", употребленного в диспозиции статьи 172 УК РФ для описания признака состава незаконной банковской деятельности, устраняется обращением к положениям нормативно-правовых актов иной отраслевой принадлежности. В их числе Конституционный Суд РФ указал на Федеральные законы "О лицензировании отдельных видов деятельности", "О банках и банковской деятельности", "О Центральном банке Российской Федерации (Банке России)", "О несостоятельности (банкротстве) кредитных организаций", а также основанные на них подзаконные нормативные акты, определяющие обязательные требования к осуществлению банковской деятельности или банковских операций. Конституционный Суд РФ пришел к выводу, что нарушение положений данных нормативных правовых актов, рассматриваемых во взаимосвязи с оспариваемой статьей уголовного закона, и определяет уголовную противоправность действий лиц, виновных в этом нарушении. Следует, таким образом, признать несостоятельными претензии заявителей, требующих чрезмерной детализации законодательных положений. Такая детализация закона (уголовной и иных отраслей) привела бы к текстуальной перегруженности этого закона и неспособности реагировать на динамично изменяющиеся общественные отношения. Закон в этом случае едва ли сохранил бы прежнюю степень уважения и доверия, поскольку излишняя мелочность и детализация норм фактически сделали бы его по содержанию неотличимым от обычной ведомственной инструкции. Более того, суды в этом случае были бы лишены возможности разумного толкования закона и, как следствие, назначения справедливого наказания, которое бы учитывало личность виновного, обстоятельства совершения преступления и иные бесконечно разнообразные жизненные обстоятельства. Что касается общих пределов судебного толкования признаков преступления, то они были обозначены Европейской комиссией по правам человека в решениях X. v. the UK (1976 г.), X Ltd. and Y v. the UK (7 мая 1983 г.), G. v. Germany (6 марта 1989 г.). Комиссия указала, что пункт 1 статьи 7 Конвенции запрещает распространение предусмотренных законом преступлений на деяния, которые ранее явно не рассматривались как преступные. Это предполагает, что элементы, образующие состав преступления, такие, например, как необходимость особой формы вины, не могут быть существенно изменены судебной практикой, однако допустимы уточнения предусмотренных элементов состава преступления и их адаптация к новым условиям, которые разумно укладываются в изначальную концепцию преступления. Анализ практики Европейского суда и Конституционного Суда РФ позволяет прийти к выводу о том, что уголовно-правовая норма не будет отвечать требованию формальной определенности в том случае, если данная норма: - не позволяет отграничить описанное в ней деяние от административного правонарушения и тем более от законных действий; - не позволяет лицу предвидеть с достаточной степенью разумности и осмотрительности возможные уголовно-правовые последствия своего поведения, а органам предварительного расследования и суду - достоверно установить существенные признаки состава соответствующего преступления и, соответственно, квалифицировать инкриминируемое деяние, в том числе при обращении к положениям иных отраслей права (если уголовно-правовая норма является бланкетной); - отсылает к таким актам иных отраслей права, между которыми имеются взаимные противоречия или коллизии, допуская тем самым произвольное ее применение, и др.

Принцип пропорциональности ответственности в решениях Европейского суда и органов конституционного правосудия

Европейский суд в своих решениях последовательно указывает, что оценка пропорциональности вмешательства государства в осуществление прав и свобод является составной частью анализа его "необходимости в демократическом обществе" - последнего этапа изучения обоснованности вмешательства (после требований о том, что вмешательство должно быть предусмотрено законом и преследовать правомерную цель). При этом оценка "необходимости в демократическом обществе" осуществляется по единым критериям, определенным в европейской судебной практике. Так, вмешательство должно быть вызвано насущной общественной потребностью, быть соразмерным для достижения правомерных целей, а аргументы, приведенные государством-ответчиком в обоснование вмешательства, должны быть убедительными и неоспоримыми <1>. -------------------------------- <1> См.: Коротеев К. Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод в постановлениях Конституционного Суда Российской Федерации (московский период) // Сравнительное конституционное обозрение. 2009. N 4. С. 103.

Реализация такого подхода прослеживается, в частности, в решениях Европейского суда по делу Хэндисайда от 7 декабря 1976 г. и от 26 апреля 1979 г. по делу "Санди Таймс против Соединенного Королевства" (в последующих решениях Европейский суд ссылается на эти решения). Применительно к вопросам уголовно-правовой сферы это означает, что наказание в каждом конкретном случае должно применяться только в качестве последнего довода, при этом законодатель обязан обеспечить такое правовое регулирование, которое, будучи в разумной и достаточной степени гуманным, исключало бы необоснованно строгие, не обусловленные сущностью и опасностью преступного деяния репрессивные меры <2>. Соответственно, недопустимо устанавливать уголовное наказание за деяния, в отношении которых достаточно применения мер гражданско-правовой, дисциплинарной или административной ответственности, и тем более недопустимо наказывать деяния, общественно полезные и необходимые. -------------------------------- <2> См.: Баранскайте А., Прапиестис Й. Конституционные основы института освобождения от уголовной ответственности в литовском уголовном праве // Конституционные основы уголовного права: Материалы I Всероссийского конгресса по уголовному праву, посвященного 10-летию Уголовного кодекса Российской Федерации. М.: ТК Велби, 2006. С. 46. Что касается критериев соразмерности уголовной ответственности, то они к настоящему времени остаются недостаточно разработанными. Можно быть уверенным, что отыскание и убедительное обоснование универсальных конституционно обусловленных критериев соразмерности уголовной ответственности еще долгое время будут предметом дискуссии в среде ученых и практиков.

Одним из первых решений Конституционного Суда, в котором было сформулировано общее требование о том, что меры юридической ответственности должны быть соразмерны степени совершенного правонарушения и значимости защищаемых интересов, является Определение от 14 января 1999 г. N 37-О. В Постановлении от 12 мая 1998 г. N 14-П Суд признал, что установление законодателем недифференцированного по размеру штрафа за такое административное правонарушение, как неприменение контрольно-кассовых машин при осуществлении денежных расчетов с населением, невозможность его снижения не позволяют применять эту меру взыскания с учетом характера совершенного правонарушения, размера причиненного вреда, степени вины правонарушителя, его имущественного положения и иных существенных обстоятельств деяния, что нарушает принципы справедливости наказания, его индивидуализации и соразмерности. В Постановлении от 15 июля 1999 г. N 11-П Конституционный Суд подтвердил, что принцип соразмерности, выражающий требования справедливости, предполагает установление публично-правовой ответственности лишь за виновное деяние и ее дифференциацию в зависимости от тяжести содеянного, размера и характера причиненного ущерба, степени вины правонарушителя и иных существенных обстоятельств, обусловливающих индивидуализацию при применении взыскания. В Постановлении от 19 марта 2003 г. N 3-П Суд указал, что уголовно-правовые институты защиты личности, общества и государства, а также предупреждения преступлений должны основываться на конституционных принципах справедливости и соразмерности уголовной ответственности защищаемым уголовным законодательством ценностям при безусловном соблюдении конституционных гарантий личности в этой области публично-правовых отношений (преамбула, статья 18, части 1 и 2 статьи 19; статья 49, часть 1; статья 50, часть 1; статья 54 и статья 55, часть 3, Конституции РФ). В Постановлении от 20 апреля 2006 г. N 4-П Суд подчеркнул, что в случаях, когда предусматриваемые уголовным законом меры перестают соответствовать социальным реалиям, приводя к ослаблению защиты конституционно значимых ценностей или, напротив, к избыточному применению государственного принуждения, законодатель - исходя из конституционных принципов - обязан привести уголовно-правовые предписания в соответствие с новыми социальными реалиями. В Постановлении от 8 декабря 2009 г. N 19-П <3> Конституционный Суд фактически синтезировал изложенные в ранее вынесенных решениях правовые позиции, признав, что назначение и исполнение уголовного наказания предполагают, с одной стороны, использование средств уголовного закона для целей предупреждения преступлений, защиты личности, общества и государств от преступных посягательств, а с другой - недопущение избыточного ограничения прав и свобод при применении мер уголовно-правового принуждения. Соответственно, характер и содержание устанавливаемых уголовным законом и связанными с ним иными законодательными актами мер должны определяться исходя не только из их обусловленности целями защиты конституционно значимых ценностей, но и из требования адекватности порождаемых ими последствий (в том числе для лица, в отношении которого эти меры применяются) тому вреду, который был причинен в результате преступных деяний. -------------------------------- <3> Постановление КС РФ от 8 декабря 2009 г. N 19-П "По делу о проверке конституционности подпункта 4 статьи 15 Федерального закона "О порядке выезда из Российской Федерации и въезда в Российскую Федерацию" в связи с жалобами граждан В. Ф. Алдошиной и Т. С.-М. Идалова" // Российская газета. 2009. N 241. 16 декабря.

Таким образом, можно утверждать, что не будет отвечать конституционно значимым целям и предназначению уголовного закона как чрезмерная суровость, так и неоправданная мягкость его предписаний. Например, сложно было бы назвать справедливым и конституционно обусловленным уголовный закон в той части, в какой он за убийство в качестве основного наказания предусматривал бы штраф либо если за неквалифицированный состав клеветы (если она совершена впервые, не соединена с обвинением в тяжком преступлении, в отношении лица, не являющегося представителем власти) карал бы лишением свободы <4>. -------------------------------- <4> В этом смысле показательно решение Конституционного суда Египта от 9 февраля 1999 г., в котором он признал статьи 303(a), 306 и 307 Уголовного кодекса Египта противоречащими статье 19 Международного пакта о гражданских и политических правах в той мере, в какой данные нормы предусматривали наказание в виде лишения свободы за клевету. Конституционный суд Египта на основе анализа международно-правовых норм относительно свободы выражения мнений, зарубежного законодательства и зарубежной судебной практики конституционного контроля пришел к выводу о том, что лишение свободы как уголовное наказание за клевету в современных условиях не является соразмерным и социально необходимым (http:// www. article19.org/ pdfs/ cases/ egpyt - centre - forhu - man - right - v. - egypt. pdf). Существует, однако, и другая точка зрения, согласно которой оценка соразмерности наказания является неоправданным вторжением в прерогативу законодателя (см. мнение меньшинства по делу Weems v. United States. 217 U. S. 349 (1910)).

Можно также с достаточной уверенностью утверждать, что не будет отвечать критерию справедливости и индивидуализации наказания установление в уголовном законе недифференцированных по размеру и сроку санкций за совершение того или иного преступления. Этот вывод с очевидностью следует из правовой позиции, сформулированной в упоминавшемся Постановлении от 12 мая 1998 г. N 14-П. К вопросу о реализации принципа пропорциональности если не прямо, то во всяком случае косвенно примыкает проблема связывания с уголовной ответственностью правовых последствий, не определенных уголовным законом, но являющихся ограничением тех или иных прав гражданина. К их числу можно отнести: ограничение права выезда за пределы государства гражданина, осужденного за совершение преступления; лишение гражданина возможности занять определенные должности, в том числе на публичной государственной службе. Конституционный Суд РФ в своих решениях последовательно исходит из того, что недопустимо возлагать на осужденного за преступление обременения правового характера, которые по своей сути являются дополнительной карой. В Постановлении от 23 июня 1995 г. N 8-П Конституционный Суд РФ признал неконституционными положения Жилищного кодекса РСФСР, которые допускали лишение гражданина (нанимателя жилого помещения) права пользования жилым помещением в случае временного отсутствия, подчеркнув, что временное отсутствие гражданина (нанимателя жилого помещения), в том числе в связи с осуждением к лишению свободы, само по себе не может служить основанием лишения права пользования жилым помещением. В Постановлении от 21 ноября 2002 г. N 15-П Конституционный Суд РФ признал неконституционным положение Закона РФ "О вынужденных переселенцах", которое предусматривало возможность лишения статуса вынужденного переселенца в случае, если лицо осуждалось за совершение преступления. Суд пришел к выводу, что это положение закона не соответствует общим принципам уголовной ответственности, критериям справедливости и соразмерности, представляет собой чрезмерное ограничение прав граждан (вынужденных переселенцев). Вместе с тем Конституционный Суд РФ признает, что в некоторых случаях права осужденного за преступление могут быть ограничены, если такие ограничения являются соразмерными и необходимыми для исполнения приговора. Так, в Постановлении от 8 декабря 2009 г. N 19-П Конституционный Суд РФ признал конституционным положение ФЗ "О порядке выезда из Российской Федерации и порядке въезда в Российскую Федерацию", предусматривающее до отбытия (исполнения наказания) или до освобождения от наказания - ограничения права российского гражданина на выезд из России в случае, если он осужден за совершение преступления. Суд указал, что данная мера служит реализации целей правосудия и задач уголовного и уголовно-исполнительного законов, направлена на обеспечение исполнения приговора и соразмерна конституционно значимым целям. Конституционный Суд РФ также касался вопроса ограничения допуска лиц, имеющих судимость, к определенной трудовой деятельностью. Например, статья 331 Трудового кодекса РФ запрещает допуск к занятию педагогической деятельности лиц, имеющих неснятую и непогашенную судимость за совершение тяжкого или особо тяжкого преступления. В Определении от 26 января 2010 г. N 127-О-О Конституционный Суд РФ признал, что такое ограничение, обусловленное спецификой педагогической деятельности, содержание которой составляют обучение и воспитание граждан в соответствии с требованиями морали, общепризнанными ценностями уважения к закону и правам других лиц, направлено на защиту общественных интересов и прав обучающихся и не может рассматриваться как несоразмерное в контексте статьи 55 (часть 3) Конституции РФ. В других своих решениях Конституционный Суд РФ отклонил доводы заявителей, оспаривавших конституционность статьи 19 Закона РФ "О милиции", которая запрещает принимать на службу в органы внутренних дел лиц, имеющих судимость, даже если эта судимость погашена или снята <5>. -------------------------------- <5> В настоящее время соответствующее положение закреплено в пункте 2 части первой статьи 29 ФЗ "О полиции".

В Определениях от 18 декабря 2002 г. N 353-О и от 23 июня 2009 г. N 1012-О-О Конституционный Суд РФ указал, что государство, регулируя отношения службы в органах внутренних дел, может устанавливать в данной сфере особые правила, что само по себе не противоречит Конституции РФ и согласуется с пунктом 2 статьи 1 Конвенции МОТ N 111 1958 г. относительно дискриминации в области труда, согласно которому различия, исключения или предпочтения в области труда, основанные на специфических (квалификационных) требованиях, связанных с определенной работой, не считаются дискриминацией. Служба в органах внутренних дел является особым видом государственной службы, она направлена на реализацию публичных интересов, что предопределяет наличие у сотрудников, проходящих службу в указанных органах, специального правового статуса, обусловленного выполнением конституционно значимых функций по обеспечению правопорядка и общественной безопасности. Установление к этим лицам особых требований, в том числе предусмотренных оспариваемой нормой, обусловлено особыми задачами, принципами организации и функционирования правоохранительной службы, необходимостью поддержания доверия граждан к лицам, находящимся на службе в милиции, направлено на обеспечение условий для эффективной профессиональной деятельности сотрудников внутренних дел. Вместе с тем в практике некоторых зарубежных судебных органов конституционного контроля затронутый вопрос решается в ином ключе. Так, Конституционный суд Итальянской Республики в решении от 5 ноября 1993 г. отметил, что отказу в приеме на работу, увольнению или временному отстранению от работы во всех случаях должно предшествовать индивидуальное решение администрации, учитывающее влияние судимости на способность заинтересованного лица выполнять обязанности, возлагаемые на него как на государственного служащего. В этой связи итальянский Конституционный суд признал норму закона, которая запрещала допускать к конкурсам на замещение должностей в администрации Министерства внутренних дел всех лиц, отбывших тюремное заключение за умышленные преступления, не соответствующей Конституции Италии - ее статье 3, гарантирующей равенство, и статье 27 (часть 3), гарантирующей социальную реабилитацию осужденных, - в той мере, в какой она не предусматривает дачу соответствующим административным департаментом заключения о степени достигнутой кандидатом реабилитации в целях допуска его к участию в конкурсе <6>. -------------------------------- <6> См.: Конституционный суд Итальянской Республики и некоторые его решения за 1993 - 1996 гг. // Зарубежная практика конституционного контроля. Вып. 22, 1998. Библиотека Конституционного Суда РФ.

Верховный суд государства Израиль в Постановлении от 23 марта 1993 г. счел необходимым обозначить критерии, исходя из которых органу исполнительной власти следовало бы принимать решение о согласии или отказе в назначении на ту или иную публичную должность (в данном деле - на должность Генерального директора Министерства строительства и жилья). Верховный суд отметил, что, несмотря на отсутствие законодательных норм, запрещающих Правительству назначать на должность кандидата с преступным прошлым, при назначении Правительство должно принимать во внимание это преступное прошлое. При рассмотрении вопроса о том, может ли преступное прошлое лица препятствовать его назначению на должность публичной службы, Правительство должно учитывать как необходимость реабилитации правонарушителей и оказания им помощи в реинтеграции в общество, так и важность общественного доверия к публичной службе. Так, Правительству следует принимать во внимание характер и тяжесть правонарушения, совершено ли оно в личных целях или на государственной службе, возраст правонарушителя на момент совершения правонарушения, наличие раскаяния правонарушителя, прошедшее с момента совершения правонарушения время, характер должности, на которую рассматривается кандидатура лица, а также наличие других возможных кандидатов на ту же должность, с тем чтобы принять обоснованное решение, обеспечив разумный баланс конкурирующих ценностей демократического общества. Верховный Суд пришел к выводу, что было бы необоснованным назначение на руководящую должность публичной службы кандидата, совершившего преступление при отягчающих обстоятельствах: такой кандидат не мог бы служить примером своим подчиненным, ему было бы трудно соответствовать основным требованиям, предъявляемым ко всем публичным служащим, и пользоваться доверием общества <7>. -------------------------------- <7> Несмотря на это, Верховный суд удовлетворил иск. Он признал, что хотя ответчик и не был осужден приговором суда (он являлся агентом Общей службы безопасности, участвовал в сокрытии информации об убийстве своими коллегами палестинских граждан, однако комиссия, расследовавшая инцидент, рекомендовала не предъявлять обвинение причастным к инциденту лицам во избежание нанесения ущерба Общей службе безопасности), "принцип административного доказательства" позволяет Правительству при решении вопроса о назначении оценить преступное прошлое на основе доказательств, на которые мог бы ссылаться любой разумный человек (см.: Верховный суд государства Израиль и некоторые его решения за 1993 - 2003 гг. // Зарубежная практика конституционного контроля. Вып. 109, 2006. Библиотека Конституционного Суда РФ).

Подход Конституционного Суда России в контексте отечественной правовой системы, а также специфики рассматриваемого вопроса и обстоятельств дела следует признать более предпочтительным. Во-первых, Конституционный суд Италии принимал свое решение, апеллируя к конституционной норме, прямо гарантирующей социальную реабилитацию осужденных; в российской же Конституции такая норма отсутствует. Во-вторых, сам по себе дифференцированный подход при рассмотрении вопроса о принятии граждан на службу в милицию в зависимости от вида и тяжести совершенных лицом преступлений, формы вины и других факторов, т. е. по модели, предложенной Верховным судом Израиля, требует исследования и оценки в каждом конкретном случае фактических обстоятельств дела, что неизбежно сопряжено с широким усмотрением соответствующего правоприменительного органа и не может исключать принятие неодинаковых решений в отношении граждан-кандидатов со схожими обстоятельствами дела. Кроме того, необходимо обратить внимание на то, что израильский Верховный суд решал вопрос, касающийся допуска кандидата на занятие должности в Министерстве строительства и жилья, т. е. в органе власти, деятельность которого не заключается в поддержании правопорядка, законности и защите прав граждан. Наконец, несложно представить, какие негативные социальные последствия для российской государственности и общественного спокойствия будет иметь прием на службу в правоохранительные органы и тем более назначение на должность судей граждан, имевших судимость. Едва ли могут быть сомнения в том, что при известной огласке общественный резонанс и возмущение будут сопровождать каждое такое назначение. Таким образом, есть все основания поддержать подход Конституционного Суда России, практика которого ориентирует на то, что погашение или снятие судимости аннулирует только уголовно-правовые последствия, связанные с судимостью: осужденный за преступление гражданин в случаях, специально предусмотренных законом, навсегда лишается права быть принятым на службу в отдельные правоохранительные органы, а также быть назначенным на должность судьи. Такой порядок является необходимым и соразмерным, не противоречит конституционным положениям, поскольку он обусловлен специальным статусом и особой значимостью соответствующих правоохранительных служб и судов в обеспечении выполнения государством конституционной обязанности по поддержанию правопорядка, общественной безопасности и защите прав граждан <8>. -------------------------------- <8> Разумеется, полная реабилитация осужденного в порядке, установленном уголовно-процессуальным законом, снимает названные ограничения.

Сопоставимый вопрос рассматривался Европейским судом применительно к случаю, когда лицо, имеющее судимость, было ограничено в праве быть назначенным на должность дипломированного бухгалтера. В частности, в Постановлении Тлимменос против Греции (6 апреля 2000 г.) Европейский суд указал, что государства в принципе преследуют законный интерес, лишая некоторых правонарушителей возможности заниматься деятельностью дипломированного бухгалтера. Тем не менее Европейский суд также счел, что в отличие от иных случаев осуждения лиц за совершение тяжких преступлений осуждение за отказ от несения военной службы на основании религиозных или философских убеждений не может предполагать какое-либо бесчестное поведение либо аморальность, позволяющие усомниться в способности заявителя заниматься такой деятельностью. Лишение заявителя данной возможности на основании того, что он не отвечал требованиям, является поэтому неправомерным. Европейский суд принял к сведению доводы властей Греции относительно того, что лица, отказывающиеся служить своей стране, должны быть соответствующим образом наказаны. Однако он также отметил, что заявитель отбыл срок тюремного заключения за отказ от несения военной службы. Учитывая данные обстоятельства, Европейский суд счел, что применение дальнейших санкций к заявителю было несоразмерным, а потому и лишение заявителя возможности замещать должность дипломированного бухгалтера не преследовало законную цель. Соответственно, Европейский суд установил, что отсутствовало объективное и разумное основание для отношения к заявителю таким же образом, как и к другим лицам, осужденным за тяжкое преступление. Таким образом, можно заключить, что в целом подходы Европейского суда по правам человека и Конституционного Суда РФ к пониманию принципов правовой определенности и пропорциональности ответственности следует рассматривать как вписывающиеся в единые рамки. Вместе с тем, поскольку Европейский суд в отличие от Конституционного Суда РФ решает не только вопросы права, но и факта, вполне вероятны отдельные расхождения их позиций, которые, однако, едва ли содержат непримиримые противоречия.

Название документа