Международное право: предмет регулирования как комплексная конструкция в рамках системного исследования

МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРАВО: ПРЕДМЕТ РЕГУЛИРОВАНИЯ КАК КОМПЛЕКСНАЯ КОНСТРУКЦИЯ В РАМКАХ СИСТЕМНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

Г. В. ИГНАТЕНКО

Игнатенко Геннадий Владимирович, заслуженный деятель науки РФ, доктор юридических наук, почетный профессор УрГЮА, профессор кафедры иностранного государственного и международного права Уральской государственной юридической академии (Екатеринбург).

С позиции системного исследования вносятся коррективы в традиционную характеристику предмета международно-правового регулирования. Они касаются расширительного толкования межгосударственных отношений, не ограниченных общением государств, внедрения в структуру международной правосубъектности индивидов (личностного фактора), а также участия международно-правового механизма в сфере регламентации внутригосударственных отношений. В этом аспекте отмечена роль самостоятельных действий индивидов.

Ключевые слова: структура международно-правовых отношений, статус индивида, международное право, внутригосударственные отношения.

International law: subject of regulation as a complex construction within framework of system research G. V. Ignatenko

In the article from the viewpoint of system research corrections towards traditional characteristics of international law subject are made. They concern broad interpretation of inter-state relations, implementation individuals into international legal personality, and also international legal mechanism in the sphere of inner-state relations. In this aspect the role of independent actions of individuals is mentioned.

Key words: international legal relations structures, status of individual, international law, inner-state relations.

В юридической литературе и в настоящее время распространено понимание международного права как регулятора международных отношений, причем прежде всего или даже исключительно межгосударственных отношений. Можно вместе с тем констатировать, что ограничительный барьер - только межгосударственных отношений - становится все менее популярным или непререкаемым. К тому же толкование термина "межгосударственный" преодолевает его буквальное восприятие, поскольку охватывает и те сферы, которые конструируются как основанные на межгосударственном общении, но функционально самостоятельные. Имеются в виду отношения государств с международными (межправительственными) организациями, отношения между международными (межправительственными) организациями, отношения между государствами и государствоподобными образованиями, имеющими относительно самостоятельный международный статус, отношения государств с приобретающими государственный статус национальными политическими формированиями (в период ликвидации колониальных режимов). Все названные в качестве взаимодействующих с государствами субъекты характеризуются определенными (в большей или меньшей степени) признаками присутствия государственного механизма в структурировании субъекта и установлении его правового положения и юрисдикции в международном общении. И если возглавляющие данный перечень суверенные государства имеют первичную международную правосубъектность, то именно им обязаны своей производной международной правосубъектностью иные образования с государственными компонентами (оговорка об особом статусе борющихся за независимость народов, реализующих национальный суверенитет, не может игнорировать значимую роль государств в их правовом обеспечении). Обозначенный перечень отношений, подпадающих под регламентацию международно-правовыми нормами, признается в той или иной словесной форме, с теми или иными коррективами многими учеными. Можно обратить внимание на пробел, обусловленный реальным участием в такого рода отношениях международных судебных учреждений, а также родственных им квазисудебных комитетов. Даже с учетом различий в их правовом положении (одни органы входят в структуру международных организаций, другие обладают автономным статусом) их объединяют особая юрисдикция и самостоятельные качественные признаки в международном общении, включающем отношения с государствами и международными организациями. Всем указанным субъектам присуща государственная основа, воплощенная в тех компонентах, которые характеризуют ту или иную степень согласованного регулирования как закономерности взаимодействия двух правовых систем: международного права и внутригосударственного права. Вместе с тем до сих пор в дискуссиях приверженцев и отрицателей нового подхода ощутима проблема усложнения, своего рода реконструкции современных международных отношений посредством введения в их структуру юридических и физических лиц, причем не только и не столько в рамках международного частного права, но и главным образом в качестве субъектов международного публичного права, обозначенного в комплексе юридических специальностей и учебных дисциплин как "международное право" без дополняющего слова "публичное", что ни в коей мере не препятствует возвращению к традиционному в прежние времена наименованию. Системное исследование предмета правового регулирования предполагает учет личностного фактора в двух ипостасях, т. е. в двух состояниях лица (индивида), что в общей теории права квалифицируется как правоспособность и дееспособность. В первом аспекте индивид ограничен качествами дестинатора - субъекта, которому адресованы международно признанные права, формирующие его правовой статус. Известны суждения, отвергающие компоненты правового статуса вне рамок внутригосударственного нормотворчества, допускающие договорное участие в соответствующей регламентации только при условии трансформации договорных норм в конституционные и иные национальные нормы. На мой взгляд, сегодня уже отпадает потребность в возражениях, в аргументации, доказывающей прямое действие международно-правовых норм, ибо такое действие и, значит, их непосредственное применение - это очевидная, проявляющая свою жизнеспособность функция международно-правовых норм, предназначенных для личностного восприятия. Имеются в виду в этой категории и такие нормы, содержание которых предполагает их совместное применение с родственными по смысловому назначению нормами национального законодательства. Такое ограниченное элементами правоспособности понимание правового статуса индивида с присвоением ему титула дестинатора считается допустимым и в концепциях тех ученых, которые однозначно противятся признанию его (индивида-дестинатора) субъектом международного права. Здесь оценка статуса индивида как бы обрывается и не предполагает системного исследования. В международно-правовой науке сохраняется сдержанное (я бы даже сказал, подозрительное) восприятие международных отношений и их участников за пределами межгосударственного общения в его обозначенных выше вариантах. Речь идет о международных отношениях, традиционно относимых к сфере международного частного права, но в своих реальных юридических характеристиках имеющих публичную ценность. Не вторгаясь в круг достаточно известных суждений и конструкций, посвященных этой теме, затрону в весьма скромном изложении проблему международно-правового статуса, международной правосубъектности индивида (личности, физического лица) <1>. -------------------------------- <1> Международное право / Отв. ред. Г. В. Игнатенко, О. И. Тиунов. 5-е изд. М., 2009. С. 69 - 73, 114 - 121.

Во втором аспекте статус индивида приобретает принципиально новое качество, обусловленное его самостоятельным участием в международных отношениях в соответствии с международно-правовыми нормами, имеющими во многих ситуациях предписания, с которыми согласовано содержание конституционных и иных внутригосударственных норм. Общая черта компонентов такой регламентации - признание, констатация дееспособной, активной позиции индивида, определяющим признаком которой становится юридическая возможность человека выступать в указанных отношениях по собственному праву (ex proprio jure) и от собственного имени (proprio nominae). Негативный взгляд на международную правосубъектность индивида не получает развития, поскольку при таком взгляде отсутствует присущее системному пониманию дуалистическое видение, которое охватывает как процедуру восприятия индивидом международно признанных прав, так и процедуру реализации международно закрепленных прав, ориентированных на индивида и осуществляемых им самостоятельно или при участии государства, которому принадлежит юрисдикция над этим индивидом. Сошлюсь на относящееся еще к 1974 г. суждение болгарского ученого Михаила Геновски, который, применяя к индивиду концепцию несуверенного субъекта международного права, полагал, что он как физическое лицо реализует определенные права, предоставленные ему международным правом, посредством государства, чьим гражданином является, но "в известных случаях делает это и прямо в качестве субъекта международно-правовых отношений без опосредования государства..." <2>. -------------------------------- <2> Геновски М. Основи на международното право. София, 1974. С. 123 - 124.

В конечном счете речь идет о распространении концепции и комплексного понимания международной правосубъектности на индивида или, применяя адекватные обозначения, на личность, физическое лицо, человека. Такой доктринально-юридический поворот к индивиду имеет теоретические, исторические, правоустанавливающие и правоприменительные основания, что воспринимается как использование системного анализа с более глубоким проникновением в проблему международной правосубъектности, да и проблему правосубъектности в целом. Теоретический аспект - это перенесение в сферу теории международного права основополагающих концептуальных подходов общей теории права и, соответственно, определение субъекта международного права как участника правоотношений международного характера и международно-правовой регламентации, как носителя установленных договорными и иными международными нормами прав и обязанностей. Выдвигаемое некоторыми авторами дополнительное качество субъекта именно международного права - юридическая возможность участия в международном нормотворчестве, т. е. договорная правоспособность, - не согласуется с общими свойствами правосубъектности, присущими как международному, так и внутригосударственному правопорядку. Чтобы убедиться в этом, достаточно ознакомиться с компетенцией различных субъектов таких отраслей, как конституционное право, гражданское право, трудовое право и т. п. Подобная разнородность существует в международном праве, где функционируют субъекты с универсальным статусом, т. е. правосоздающие и вместе с тем правоприменяющие, и субъекты только правоприменяющие, но не обладающие правотворческой способностью. Авторитетное суждение принадлежит Международному суду ООН в консультативном заключении 1949 г.: "...Субъекты права в той или иной юридической системе не являются обязательно идентичными, поскольку идет речь об их природе или объеме их прав" <3>. -------------------------------- <3> ICJ Reports. 1949. P. 175. См. также: Крылов С. Б. Международный суд Организации Объединенных Наций. М., 1958. С. 61.

Исторический аспект - это констатация эволюционной изменчивости категориальных закономерностей международной правосубъектности и, соответственно, расширения круга субъектов. Именно таково реальное развитие, предсказанное выдающимися дореволюционными юристами-международниками в достаточно сдержанных высказываниях (Ф. Ф. Мартенс, Л. А. Камаровский, В. А. Уляницкий). Переходя к середине XX в., следует отметить сложную ситуацию, суть которой - в совмещении официального признания исключительной правосубъектности суверенных государств с деликатными размышлениями об исторической обусловленности потенциально допустимых иных субъектов. Так, в первом послевоенном учебнике "Международное право" С. Б. Крылов непосредственными субъектами международного права называл только государства, однако с интересной оговоркой - "в современной международной действительности", а в отношении предположения о правосубъектности физических лиц утверждал, что оно "расходится с международной действительностью" <4>. Тогда же Ф. И. Кожевников назвал одной из важных особенностей международного права то обстоятельство, что носителем прав и обязанностей в международной жизни, т. е. субъектом права, "выступает ныне преимущественно государство как юридическая личность", отметив это как результат "закономерного исторического процесса развития человечества" <5>. -------------------------------- <4> Международное право / Под общ. ред. В. Н. Дурденевского, С. Б. Крылова. М., 1947. С. 109. <5> Кожевников Ф. И. Учебное пособие по международному публичному праву (очерки). М., 1947. С. 47 - 48.

Ценность такого рода суждений в том, что присутствовавшая в них связка с развивающейся международной действительностью исключала превращение определенной во временном формате правосубъектности в вечную истину, предостерегала от претензий на завершенность сиюминутных оценок. Подобные установки, лишенные перспектив, преподносятся в императивном тоне. Так, С. В. Черниченко на протяжении многих лет сохранил однозначный подход: "Индивиды ни при каких условиях не являются и не могут быть субъектами международного права"; "индивиды объективно не могут быть участниками межвластных, межгосударственных отношений и тем самым субъектами международного права" <6> (во второй цитате международные отношения безосновательно сведены к межгосударственным отношениям). -------------------------------- <6> Черниченко С. В. Личность и международное право. М., 1974. С. 149; Международное право / Под ред. А. А. Ковалева, С. В. Черниченко. М., 2006. С. 164.

Правоустанавливающий аспект - это закрепление в международных договорах и во внутригосударственных нормативных актах такого правового статуса индивида, при котором он приобретает юридическую возможность, во-первых, обладать правами и свободами, ориентированными на претворение в действительность как с участием государства и под его юрисдикцией, так и самостоятельно, по собственному праву, а во-вторых, обеспечивать защиту этих прав и свобод и гарантировать их осуществление также с участием государства и (или) самостоятельно, посредством прямого применения материальных и процессуальных правомочий и от собственного имени. В обоих случаях именно личностные факторы, воплощенные в самостоятельном статусе и самостоятельных действиях, служат основаниями правосубъектности индивида во внутригосударственном и международном форматах. Правоприменительный аспект - это обусловленное компонентами правоустанавливающего аспекта превращение потенциальной юридической возможности субъекта в его сопряженные с государством и (или) однозначно самостоятельные реальные действия (здесь уместно повторение) в соответствии материальными и процессуальными нормами, рассчитанными на прямое применение. Вполне очевидно, что в такого рода ситуациях индивид получает статус субъекта в правоотношениях, в том числе международных, по собственному праву и от собственного имени. В советской науке международного права в течение нескольких десятилетий поддерживалась концепция, исключавшая юридических и физических лиц из категории субъектов международного права. Иначе говоря, международная правосубъектность индивидов единодушно осуждалась и отвергалась <7>. Столь же категорично утверждалось, что правовой статус личности формируется исключительно из прав и свобод, признанных и закрепленных во внутригосударственном законодательстве. В Словаре международного права, подготовленном солидным авторским коллективом, было сказано, что физические лица "находятся под исключительной юрисдикцией государств, внутренним законодательством которых определяется их статус на международной арене" <8>. -------------------------------- <7> Надо честно признать, что и автор публикуемой статьи придерживался господствующей в тот период точки зрения о недопустимости включения индивидов в круг субъектов международного права. Участие в авторских коллективах трех разноплановых учебников международного права включало написание глав о субъектах международного права. Им были присущи идентичные подходы: физические и юридические лица не имеют самостоятельного международного статуса и вследствие этого не являются субъектами международного права (Международное право / Под ред. Г. В. Игнатенко, Д. Д. Остапенко. М., 1978. С. 105; Международное право / Отв. ред. Г. И. Тункин. М., 1982. С. 82; Международное право / Под ред. Н. Т. Блатовой. М., 1987. С. 71). <8> Словарь международного права. М., 1986. С. 389.

Только завершающий период XX в. и первые годы XXI в. были ознаменованы внедрением в отечественную доктрину идеи и обоснования международной правосубъектности физических лиц (индивидов). Хочется особо отметить приоритетную роль, поистине творческую инициативу и смелость профессора Натальи Васильевны Захаровой, которая лаконичной статьей в конце 1989 г. открыла новую страницу в отечественном исследовании проблемы. Немного позднее появились нестандартные суждения в учебниках, а также в монографии А. И. Ковлера <9>. -------------------------------- <9> Захарова Н. В. Индивид - субъект международного права // Сов. государство и право. 1989. N 11. С. 112 - 118; Международное право / Под ред. Г. В. Игнатенко. М., 1995. С. 76 - 78; Международное публичное право / Под ред. К. А. Бекяшева. М., 1998. С. 109 - 114; Ковлер А. И. Антропология права. М., 2002. С. 375 - 407.

Нелепо было бы подсчитывать сегодня численное соотношение "за" и "против", да это и несовместимо с правилами научной дискуссии. Мой замысел иной: раскрыть (в более скромном варианте - приоткрыть) функциональное значение позитивного взгляда на международную правосубъектность личности как существенного фактора системного понимания и толкования предмета правового регулирования в реальном взаимодействии (сопряжении) национальной и международной юридических систем. Этот фрагмент системного исследования свидетельствует о вариативных свойствах предмета международно-правового регулирования в процессе взаимодействия правовых образований. Позволю себе воспоминание о научном симпозиуме, состоявшемся в апреле 1984 г. на заседании ученого совета Института государства и права Академии наук СССР совместно с представителями Свердловского юридического института. На заседании, которое вел В. Н. Кудрявцев и в котором участвовал Г. И. Тункин, были заслушаны два доклада, позднее опубликованные, и состоялась оживленная дискуссия <10>. Ценность обсуждения, посвященного закономерностям соотношения и взаимодействия двух систем - внутригосударственного права и международного права, выразилась прежде всего в его междисциплинарном характере. Если в большинстве случаев разговор в своем кругу вели специалисты в области международного права, то здесь были представлены общая теория права, государственное право, трудовое право, экологическое право, процессуальное право. Примеры такого рода и в последующем были редкими. -------------------------------- <10> Васильев А. М. О системах советского и международного права // Сов. государство и право. 1985. N 1. С. 64 - 72; Игнатенко Г. В. Международное и советское право: проблемы взаимодействия правовых систем // Там же. С. 73 - 81; Обзор выступлений (Н. А. Ушаков, В. А. Туманов, В. С. Верещетин, С. А. Иванов, О. С. Колбасов, И. П. Блищенко, Н. В. Захарова, В. П. Воложанин, И. Я. Дюрягин и др.) // Там же. С. 81 - 84.

Такой формат симпозиума обеспечил (пусть не в полной мере) именно системный подход к предмету регулирования международного права в комплексном понимании этого предмета. Уже в то время А. М. Васильев в контексте общей теории права обратил внимание на разработку вопроса о том, "как нормы международного права включаются в национальную правовую систему", и о способах применения норм международного права в национальной правовой системе. Одновременно впервые прозвучало суждение о правоприменительных комплексах, содержащих в своем составе и обеспечивающих согласованное применение международно-правовых и внутригосударственных норм. Вполне оправдан был последовавший интерес к осмыслению нормотворческих и практических реальностей совместного внедрения обоих правопорядков. Знаменательным следует признать (даже при тех комментариях, которые последовали за публикацией) Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. "О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации", поскольку оно содержало ценные разъяснения по вопросам, касающимся совмещенного для правовых систем предмета регулирования. На комплексное понимание ориентирует конституционная норма: "В Российской Федерации признаются и гарантируются права и свободы человека и гражданина согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и в соответствии с настоящей Конституцией" (ч. 1 ст. 17). В этой формулировке уместны были бы дополнительные слова "согласно международным договорам Российской Федерации", поскольку их отсутствие урезает текст в сравнении с текстом ч. 4 ст. 15 Конституции и лишает его существенного компонента - источников, не относящихся к категории общепризнанных ввиду их локального (регионального) формата. Однако и при таком нормативном пробеле сохраняется двойственная (дуалистическая) ценность конституционного предписания. В этой сфере особенно ощутимы проявления действия, приобретающего синергический эффект, который характеризует один из факторов системного исследования. Кажется допустимым перенесение в юридическую субстанцию терминологического смысла синергизма, принятого в фармакологии для характеристики реакции организма на комбинированное воздействие двух или нескольких лекарственных веществ, которое превышает действие, оказываемое каждым компонентом в отдельности. Надлежащий системный анализ предполагает уяснение соотношения международных договоров РФ и российского законодательства в сфере внутригосударственной юрисдикции. Эта тема, как и тема международной правосубъектности, получила в эволюционном толковании различные доктринальные решения: от полного отрицания действия договоров на национальном уровне без их так называемой трансформации до признания прямого действия, непосредственного применения договоров при их внутригосударственной реализации. Известно решение проблемы приоритета в Конституции РФ: "Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора" (ч. 4 ст. 15). Однако конституционная формулировка не дает ответа на некоторые вопросы, в том числе об оценке соотношения международных договоров и подзаконных актов. Точный ответ есть только в Трудовом кодексе РФ: здесь сопоставление международных договоров РФ дано наряду с законами, с иными нормативными правовыми актами, содержащими нормы трудового права (ст. 10). Важнее и сложнее уяснить вопрос о соотношении международных договоров РФ и Конституции РФ. Получили широкое распространение суждения о безусловном верховенстве Конституции исходя из ч. 1 ст. 15: "Конституция Российской Федерации имеет высшую юридическую силу...". Но распространенный подход <11> вряд ли безупречен, поскольку для нашей правовой системы не менее значимо указание Венской конвенции о праве международных договоров: "Участник не может ссылаться на положения своего внутреннего права в качестве оправдания для невыполнения им договора" (ст. 27). Конституция - компонент национального права. И юридически адекватное решение видится не в поиске приоритета, а в установлении равноценности и равнозначности при толковании и применении норм Конституции и норм международного договора. В этом контексте представляется вполне уместным и юридически корректным совмещение (сопряжение) Конституции и международного договора, проявившееся как в правовой позиции Конституционного Суда РФ, выраженной в ряде его постановлений, так и в комментариях председателя Конституционного Суда, относящихся к юридически сложным ситуациям. -------------------------------- <11> Такое мнение проникло даже в наш учебник: "Конституция РФ обладает приоритетом применения перед международными договорами РФ" (Международное право / Отв. ред. Г. В. Игнатенко, О. И. Тиунов. С. 218).

Начну с доктринального мнения. Имеется в виду сопоставление норм Конституции РФ и Конвенции о защите прав человека и основных свобод при возникшем разноречии между Конституционным Судом РФ и Европейским судом по правам человека. Даже резкое расхождение правовых позиций судов не предопределяет ссылку на приоритет верховного национального акта. Сформулированный В. Д. Зорькиным вывод при явном профессиональном предпочтении включает разумный компромисс, согласно которому юридическая сила Конвенции юридическую силу Конституции не превосходит <12>. -------------------------------- <12> Зорькин В. Д. Предел уступчивости // Рос. газ. 2010. 29 октября.

Одним из ярких примеров синергического действия может служить формирование правовой позиции Конституционного Суда РФ в деле о проверке конституционности ст. 405 Уголовно-процессуального кодекса РФ. Данная статья не допускала поворот к худшему при пересмотре судебного решения в порядке надзора по жалобе потерпевшего (его представителя) или по представлению прокурора. Конституционный Суд при определении своей правовой позиции применил ряд норм Конституции РФ: ч. 4 ст. 15, ч. 1 ст. 17, ст. ст. 18, 19, 21, ч. 1 ст. 46, ст. 52, ч. 3 ст. 55, ч. 3 ст. 123. Вместе с тем Суд применил ст. 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод и п. 2 ст. 4 Протокола N 7 к ней (положение о возможности повторного рассмотрения дела, если имеются сведения о новых или вновь открывшихся обстоятельствах или если в ходе предыдущего разбирательства были допущены существенные нарушения, повлиявшие на исход дела). В Конституции РФ нет идентичной формулировки. Конституционный Суд в Постановлении от 11 мая 2005 г. признал ст. 405 УПК РФ, поскольку она не позволяет устранить допущенные в предшествующем разбирательстве существенные (фундаментальные) нарушения, повлиявшие на исход дела, не соответствующей Конституции РФ (указанным статьям) во взаимосвязи с положениями Конвенции и Протокола к ней <13>. -------------------------------- <13> Рос. газ. 2005. 11 мая.

Употребленное в Постановлении Суда выражение "во взаимосвязи" представляет собой воплощение совмещения (сопряжения) и, следовательно, качественно более значимого, более эффективного взаимодействия внутригосударственной и международно-правовой регламентации в правоприменительном процессе. Идентичный по юридической квалификации смысл присущ правовой позиции Конституционного Суда РФ в его Постановлении от 29 ноября 2010 г. по делу о проверке конституционности положений статей 20 и 21 Федерального закона "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений" <14>. По формулировке Суда юридическая значимость Конституции РФ и Конвенции о защите прав человека и основных свобод признается равноценной. -------------------------------- <14> Там же. 2010. 17 декабря.

В обозначенном деле, как и во многих делах, рассмотренных Конституционным Судом РФ, Верховным Судом РФ, Высшим Арбитражным Судом РФ, а также иными судебными органами, проявились ситуации, относящиеся уже не к международному, а к внутригосударственному правопорядку. В таких случаях происходит применение международно-правовых норм вне международных правоотношений. Государство, его органы и другие компетентные учреждения, юридические и физические лица реализуют свои полномочия и личностные правомочия как субъекты внутригосударственного права. Соответственно, изменяется содержательная функция применения международно-правовых норм к индивидам и осуществления этих норм самими индивидами. Предмет международно-правового регулирования приобретает и внутригосударственную "прописку". Проведенное лаконичное системное исследование, обеспеченное предшествующими концептуальными разработками, дает возможность сформулировать следующие итоговые выводы относительно предмета регулирования современного международного права. 1. Основные позиции в предмете международно-правового регулирования сохраняют межгосударственные отношения. При этом их субъектно-функциональное наполнение ощутимо обогащается вследствие внедрения в указанную сферу межгосударственного общения участников, имеющих самостоятельный статус и производную международную правосубъектность. 2. Предмет международно-правового регулирования приобретает новые, выходящие за традиционные границы очертания, что обусловлено внедрением в международные отношения участников, не обладающих государственно-властными свойствами, в их числе индивидов (физических лиц), действующих в качестве субъектов международного права от собственного имени или в согласии с государством. 3. Определенные компоненты международно-правового характера вовлекаются в сферу внутригосударственной юрисдикции, поскольку ориентированы на регламентацию внутригосударственных отношений, выполняя эти функции либо совместно с национальным юридическим механизмом, либо самостоятельно. В этих условиях национальные исполнители международных норм, в том числе индивиды, остаются исключительно субъектами внутригосударственного права, статус и действия которых осложнены ориентацией предмета международного права.

Bibliography

Chernichenko S. V. Lichnost' i mezhdunarodnoe pravo. M., 1974. Genovski M. Osnovi na mezhdunarodnoto pravo. Sofiya, 1974. Ignatenko G. V. Mezhdunarodnoe i sovetskoe pravo: problemy vzaimodejstviya pravovyh sistem // Sov. gosudarstvo i pravo. 1985. N 1. Kovler A. I. Antropologiya prava. M., 2002. Kozhevnikov F. I. Uchebnoe posobie po mezhdunarodnomu publichnomu pravu (ocherki). M., 1947. Krylov S. B. Mezhdunarodnyj Sud Organizacii Ob"edinennyh Nacij. M., 1958. Mezhdunarodnoe pravo / Otv. red. G. I. Tunkin. M., 1982. Mezhdunarodnoe pravo / Otv. red. G. V. Ignatenko, O. I. Tiunov. 5-e izd. M., 2009. Mezhdunarodnoe pravo / Pod obsch. red. V. N. Durdenevskogo, S. B. Krylova. M., 1947. Mezhdunarodnoe pravo / Pod red. A. A. Kovaleva, S. V. Chernichenko. M., 2006. Mezhdunarodnoe pravo / Pod red. G. V. Ignatenko, D. D. Ostapenko. M., 1978. Mezhdunarodnoe pravo / Pod red. G. V. Ignatenko. M., 1995. Mezhdunarodnoe pravo / Pod red. N. T. Blatovoj. M., 1987. Mezhdunarodnoe publichnoe pravo / Pod red. K. A. Bekyasheva. M., 1998. Obzor vystuplenij (N. A. Ushakov, V. A. Tumanov, V. S. Vereschetin, S. A. Ivanov, O. S. Kolbasov, I. P. Blischenko, N. V. Zaharova, V. P. Volozhanin, I. Ya. Dyuryagin i dr.) // Sov. gosudarstvo i pravo. 1985. N 1. Slovar' mezhdunarodnogo prava. M., 1986. Vasil'ev A. M. O sistemah sovetskogo i mezhdunarodnogo prava // Sov. gosudarstvo i pravo. 1985. N 1. Zaharova N. V. Individ - sub"ekt mezhdunarodnogo prava // Ibid. 1989. N 11. Zor'kin V. D. Predel ustupchivosti // Ros. gaz. 2010. 29 okt.

Название документа