Некоторые международно-правовые и сравнительно-правовые аспекты дееспособности лиц, страдающих психическими заболеваниями

НЕКОТОРЫЕ МЕЖДУНАРОДНО-ПРАВОВЫЕ И СРАВНИТЕЛЬНО-ПРАВОВЫЕ АСПЕКТЫ ДЕЕСПОСОБНОСТИ ЛИЦ, СТРАДАЮЩИХ ПСИХИЧЕСКИМИ ЗАБОЛЕВАНИЯМИ

О. О. САЛАГАЙ

Салагай О. О., кандидат медицинских наук, заместитель начальника отдела правового регулирования в сфере здравоохранения Министерства здравоохранения и социального развития РФ.

В работе проведены исследование актов международного права, а также анализ международной и национальной правоприменительной практики, позволившие установить критерии, которыми целесообразно руководствоваться при принятии решений о признании недееспособным или принудительном помещении в психиатрический стационар. Кроме того, выработаны теоретически возможные пределы дееспособности, которые могут быть использованы для формирования спектра прав, сохраняемых у ограниченно дееспособных душевнобольных, в случае предусмотрения такой возможности в законодательстве.

Сложность и многогранность отношений между людьми заставили их выработать общие правила поведения, постепенно сформировав качественно иную сферу социальных взаимоотношений - правоотношения. Между тем достаточно скоро стало понятно, что для того, чтобы действовать в правовом поле, приобретая права и исполняя обязанности, лицо должно обладать определенными качествами, делающими его поступки осмысленными, т. е. быть дееспособным. Дееспособность, однако, не тождественна фактической способности действовать: недееспособный, de facto совершая действия, которые в иных случаях могли бы повлечь правовые последствия, в силу своего цивильного статуса не способен совершить их de jure. Таким образом, дееспособность как таковая связана не с возможностью личности совершать действия, а с особым набором психофизиологических качеств, позволяющих ей самостоятельно и рационально принимать решения и, следовательно, обдуманно реализовывать свои обязанности и права. Между тем в силу психического заболевания внутренний механизм принятия решений лицом может быть искажен настолько, что рациональный его компонент будет полностью или частично утрачен. При этом как психиатрическая наука, так и правоприменительная практика свидетельствуют о том, что границы рациональности, т. е. фактически дееспособности лица, страдающего психическим заболеванием, объективно могут быть довольно широки, даже если формально данное лицо полностью лишено дееспособности в установленном законом порядке. Указанный факт неизбежно обнажает вопрос о целесообразности закрепления в законодательстве института частичной дееспособности, позволяющего гражданину сохранять часть своего деятельного присутствия в правовом поле. Предусмотрение такого института, однако, невозможно без предварительного теоретического определения пределов дееспособности, т. е. некоторых юридических рамок, ограничивающих правомерность совершаемых лицом действий, а также тех критериев, которыми могут руководствоваться судебные органы при принятии решения о сохранении дееспособности лица в той или иной сфере. Актуальность обозначенной выше проблематики, а также ее сложность определили цель настоящей работы - исследование вопроса необходимости формирования института частичной дееспособности лица, определение пределов и критериев дееспособности (включая критерии принятия решения о принудительной госпитализации), а также выработка предложений по совершенствованию законодательства Российской Федерации, регулирующего соответствующие правоотношения. Прежде всего, необходимо обратить внимание, что действующее законодательство Российской Федерации таково, что лицо, страдающее психическим заболеванием, может быть признано или полностью дееспособным, или же полностью недееспособным: никаких промежуточных форм частичной дееспособности для данной категории граждан не предусмотрено. Следует, однако, отметить, что такое положение вещей не является новеллой для российского права: норма полной недееспособности душевнобольных, аналогичная действующей, имелась еще в Гражданском кодексе РСФСР, введенном в действие Постановлением ВЦИК от 11 ноября 1922 г. Согласно ст. 8 указанного Кодекса совершеннолетние лица могут быть подлежащими учреждениями объявлены недееспособными, если они вследствие душевной болезни или слабоумия не способны рассудительно вести свои дела, а также если они своей чрезмерной расточительностью разоряют находящееся в их распоряжении имущество. Согласно Гражданскому кодексу РСФСР 1964 г. гражданин, который вследствие душевной болезни или слабоумия не может понимать значения своих действий или руководить ими, может быть признан судом недееспособным в порядке, установленном Гражданским процессуальным кодексом РСФСР. Сходное определение недееспособности приводится в ст. 51 Модельного гражданского кодекса Содружества Независимых Государств (принят в г. Санкт-Петербурге 29 октября 1994 г. на 5-м пленарном заседании Межпарламентской Ассамблеи государств - участников СНГ), согласно которой гражданин, который вследствие психического расстройства (душевной болезни или слабоумия) не может понимать значения своих действий или руководить ими, может быть признан судом недееспособным в порядке, установленном гражданским процессуальным законодательством. Однако иные акты международного права в большинстве своем указывают на нецелесообразность восприятия недееспособности лишь в черно-белой палитре, строго размежевывая недееспособных и дееспособных. Так, в соответствии с Принципами правовой защиты недееспособных взрослых лиц, принятыми 23 февраля 1999 г. Комитетом Министров Совета Европы, меры по защите и иные правовые средства, доступные для защиты личных и экономических интересов недееспособных взрослых лиц, должны быть достаточно гибкими для того, чтобы на соответствующем уровне применять юридические меры к лицам с разной степенью ограничения дееспособности в различных ситуациях. При этом законодательные рамки должны по мере возможности учитывать разные степени недееспособности, которые могут быть, и факт того, что степень недееспособности может изменяться со временем. Принципы защиты психически больных лиц и улучшения психиатрической помощи, принятые Генеральной Ассамблеей ООН 17 декабря 1991 г. (Резолюция 46/119), прямо не касаясь вопросов ограниченной дееспособности, упоминают о необходимости следования принципу наименьшей ограничительной альтернативы. Причиной того, что международным правом сформировано в целом достаточно негативное отношение к признанию лица полностью недееспособным в отсутствие альтернативных способов защиты его прав, является тот факт, что данная правовая процедура представляет собой серьезное вмешательство в личную жизнь. Такая оценка лишению дееспособности давалась, в частности, Европейским судом по правам человека в решениях по делам Matter v. Slovakia (1999), Shtukaturov v. Russia (2008). Право на личную неприкосновенность закреплено российским законодателем в ст. 22 Конституции Российской Федерации, по смыслу которой, как указал Конституционный Суд Российской Федерации в Постановлении от 22 марта 2005 г. N 4-П, указанное право воплощает наиболее значимое социальное благо, которое, исходя из признания государством достоинства личности, предопределяет недопустимость произвольного вмешательства в сферу ее автономии, создает условия как для всестороннего развития человека, так и для демократического устройства общества. Именно поэтому, предусматривая повышенный уровень гарантий права каждого на свободу и личную неприкосновенность, Конституция Российской Федерации допускает возможность ограничения данного права лишь в той мере, в какой это необходимо в определенных ею целях, и лишь в установленном законом порядке. Таким образом, диаметральное различие в альтернативах правовых статусов душевнобольных при отсутствии промежуточных или комбинированных вариантов, существующее в российском законодательстве, принимая во внимание сложность психиатрической патологии, а также нормы международного права, представляется не вполне оправданным, что обосновывает необходимость внедрения в правовое поле института парциальной, ограниченной дееспособности душевнобольных. Однако возникает два принципиальных вопроса, решение которых, на наш взгляд, требуется для успешного параллельного функционирования институтов полной и ограниченной дееспособности: это вопрос определения критериев, которые позволяют установить дееспособность лица в той или иной сфере, а также вопрос определения правовых пределов, в которых может действовать гражданин, признанный ограниченно дееспособным. Анализ международно-правовых норм, а также зарубежного законодательства и правоприменительной практики, позволил нам выделить некоторые из возможных критериев принятия решения о недееспособности лица, которые также отчасти проливают свет на пределы прав. Следует при этом отметить, что характеризуемые критерии в целом корреспондируют с критериями принятия решения о принудительной госпитализации лица, поскольку принудительная госпитализация по своей правовой природе фактически является ситуативным признанием недееспособности лица по меньшей мере в отношении реализации права на добровольное информированное согласие на медицинскую помощь. Именно такое понимание принудительной госпитализации демонстрирует, например, решение Десятого окружного апелляционного суда США по делу Jurasek v. Utah State Hospital (1998). По этой причине при анализе правоприменительной практики нами исследовались как критерии признания недееспособным, так и критерии принудительной госпитализации. Критерий правосубъектности лица. Критерий правосубъектности характеризует степень понимания пациентом себя как отдельной личности, наделенной правами и обязанностями. Строго говоря, данный критерий является основным при принятии решения о лишении лица дееспособности или же ограничении дееспособности, поскольку он непосредственно дает представление об объеме возможного сохранения правовой жизни. Его применение позволяет определить, в каком случае гражданин может быть признан ограниченно дееспособным, а в каком - полностью недееспособным. Использование указанного критерия предполагает постановку двух вопросов: сохранен ли в человеке личностный компонент, т. е. воспринимает ли себя человек в качестве отдельного субъекта, и осознает ли он факт своего нахождения в правовом поле. Если ответ на вопрос о сохранении личностного компонента отрицательный, то признание лица ограниченно дееспособным, как правило, невозможно. В случае если гражданин воспринимает себя как отдельную личность, принятие решения об ограничении дееспособности возможно посредством оценки степени сохранения субъективного чувства права, т. е., по существу, степени правосубъектности. Степень же проявления правосубъектности как раз и определяет потенциальные пределы самостоятельной реализации лицом своих прав, т. е., по существу, пределы дееспособности. Очевидно, что критерий правосубъектности определяется видом и степенью психического расстройства. При этом вопрос собственно о том, какие психофизиологические характеристики лежат в основе восприятия человеком себя как отдельного субъекта, находится вне предмета правовой науки и представляет интерес преимущественно для дисциплин медицинского профиля. Что же касается случаев принудительной госпитализации, то данный критерий, в силу особенности оснований такой госпитализации, в целом может считаться второстепенным. Критерий рациональности действий. Данный критерий ранжирует рациональную сферу субъекта, позволяя охарактеризовать степень разумности принимаемых им решений в правовом поле и, следовательно, избежать ситуации, когда душевнобольной человек, de facto воспринимающий себя как личность, наделенную правами и обязанностями, и готовый в определенных границах рационально их реализовывать, признается недееспособным или принудительно госпитализируется. В случае, когда рациональность в достаточной мере сохранена, пациент может быть вместо принудительной госпитализации убежден доктором или родственником в необходимости медицинской помощи. Рациональный критерий был применен Десятым окружным апелляционным судом США в решении по делу Jurasek v. Utah State Hospital (1998), отметивший, что пациент может быть подвергнут принудительному лечению в случае, когда он является "серьезно недееспособным" относительно возможности рационального принятия решения по вопросу принятия психиатрического лечения. Таким образом, окружной апелляционный суд подтвердил необходимость использования в США критериев, лежащих в основе положений Кодекса штата Юта, согласно которым суд может принудительно поместить лицо в психиатрический стационар лишь в том случае, когда сам пациент демонстрирует отсутствие возможности быть вовлеченным в процесс рационального принятия решения касательно принятия психиатрического лечения. Следует, однако, отметить, что определенная слабость данного критерия заключается в том, что он сложно применим как единственный инструмент как при принятии решения о сохранении дееспособности, так и при принудительной госпитализации. Критерий тяжести состояния. Характеризуется глубиной поражения психических функций, поскольку именно глубина поражения психики, опосредующая тяжесть состояния больного, тесно коррелирует с волей, рациональностью и, следовательно, правосознанием. Европейский суд по правам человека прямо не указывает на критерий тяжести, однако в решениях по делам Winterwerp v. The Netherlands (1979), Rakevich v. Russia (2003) и Shtukaturov v. Russia (2008) Суд отметил, что, за исключением случаев крайней необходимости, человек не должен лишаться свободы до тех пор, пока не будет убедительно доказано, что он действительно является душевнобольным и его психическое расстройство имеет такие характер или степень, которые оправдывают обязательное лишение свободы. Тяжесть, являясь оценочным понятием, в известной степени требует определения собственно правовых рамок, позволяющих говорить о тяжелом или, напротив, легком состоянии. В настоящее время для решения этой задачи активно обсуждается вопрос о возможности закрепления в законодательстве исчерпывающего перечня психических заболеваний, при наличии которых имеет место ограниченная дееспособность или полная недееспособность. Такие заболевания по общему правилу должны быть поименованы в федеральном законе или же утверждены соответствующим органом государственной власти, полномочия которому переданы бланкетной нормой федерального законодателя. Однако несмотря на определенную логичность такого подхода, он, на наш взгляд, не может считаться оптимальным, поскольку: существование исчерпывающего перечня исключает возможность для лиц, страдающих психическим заболеванием, не входящим в него, быть признанными ограничено дееспособными даже при объективных к тому предпосылках; формирование такого перечня в силу особенностей психиатрической науки представляется достаточно затруднительным; развитие методов лечения и реабилитации душевнобольных заставит регулярно корректировать такой перечень, что сопряжено с риском несвоевременной или запоздалой корректировки (особенно в случае, если речь будет идти о перечне в федеральном законе). Наиболее эффективной, на наш взгляд, является оценка тяжести состояния врачами специалистами и судом в каждом конкретном случае с учетом индивидуальных особенностей пациента, текущего состояния развития психиатрии и иных факторов, могущих влиять на тяжесть течения психического заболевания. Критерий стабильности состояния. В рамках данного критерия дается ответ на вопрос, насколько субъектность лица постоянна и, следовательно, насколько устойчиво то психиатрическое состояние, в котором он находится, имея в виду необходимость оценки приблизительных прогнозов. В качестве примера использования критерия стабильности можно назвать решение Европейского суда по правам человека по делу Winterwerp v. The Netherlands (1979), где Суд указал, что обоснованность длительного лишения свободы зависит от стойкости психического расстройства. Критерий опасности лица. Критерий опасности позволяет оценить прежде всего, насколько лицо может контролировать свои действия и, как частный случай, не совершать действий, могущих причинить вред самому себе или окружающим. Данный критерий нашел наибольшее применение в судебной практике по делам о принудительной госпитализации, в сравнении с другими критериями. В деле O'Connor v. Donaldson (1975) Верховный Суд США впервые указал, что государство не может принудительно лечить человека в случае, если он не опасен и может свободно жить самостоятельно или с добровольной помощью родственников или друзей. Затем в делах Foucha v. Louisiana (1992) и Kansas v. Crane (2002) Верховный Суд США также указывал на критерий опасности, как непременное условие помещения лица в психиатрический стационар, отметив, что опасность может включать как опасность для других, так и для себя самого. В деле Washington v. Harper (1990) указанный Суд отметил, что пациент может быть подвергнут принудительному лечению в случаях, если он опасен для себя или других или же когда такое лечение осуществляется в медицинских интересах данного лица. Тот же критерий использовался и окружными судами США (например, Федеральным окружным судом Милуоки в решении по делу Lessard v. Schmidt (1975)). Критерий опасности использован Конституционным Судом Российской Федерации при вынесении Постановления от 27 февраля 2009 г. N 4-П, где суд, в частности, указал, что нормы ГПК РФ не соответствуют Конституции Российской Федерации в той мере, в какой эти положения - по смыслу, придаваемому им сложившейся правоприменительной практикой в системе действующего правового регулирования кассационного и надзорного производства, - не позволяют гражданину, признанному судом недееспособным, обжаловать решение суда в кассационном и надзорном порядке в случаях, когда суд первой инстанции не предоставил этому гражданину возможность изложить свою позицию лично либо через выбранных им представителей, при том что его присутствие в судебном заседании не было признано опасным для его жизни либо здоровья или для жизни либо здоровья окружающих. Указанный критерий согласно ст. 29 Закона Российской Федерации от 2 июля 1992 г. N 3185-1 "О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании" корреспондирует также с одним из оснований для госпитализации в психиатрический стационар в недобровольном порядке. Следует отметить, что законодательство не определяет содержание понятия "опасность", что дает определенную свободу усмотрения правоприменителю. Более того, Европейский суд по правам человека в решении по делу Rakevich v. Russia (2003) указал, что законодателю нет необходимости исчерпывающим образом объяснять термин "опасность", поскольку достаточно сложно предусмотреть в законе все разнообразие состояний, включающих психиатрические риски. Однако прецедентная практика судов некоторых государств, в частности США, частично позволяет раскрыть содержание опасности лица. В деле Millard v. Cameron (1966) Апелляционный суд округа Колумбия указал, что опасное поведение не должно быть только отталкивающим или противным, но должно иметь серьезное воздействие на наблюдателя <1>. В деле Millard v. Harris (1968) тот же суд указал, что прогнозирование опасности требует определения нескольких факторов: типа поведения, в которое может быть вовлечен индивид, вероятности или возможности такого вовлечения, а также того эффекта, который будет иметь данный тип поведения на других, в случае если индивид будет таким образом действовать. -------------------------------- <1> В деле речь шла об опасности "половых психопатов".

В 1969 г. в решении по делу Cross v. Harris (1969) тот же суд указал, что определение опасности должно основываться на высокой вероятности причинения существенного вреда. Более того, было отмечено, что психиатру не следует без большей ясности ставить вопрос о вероятности причинения вреда, поскольку в таком случае имеется риск того, что психиатр будет высказывать не экспертное мнение, а свое собственное предпочтение относительно безопасности и свободы. Критерий социализации. Критерий социализации характеризует возможность участия душевнобольного в социальной жизни общества, наличия семьи, профессии, хобби, возможности следовать моральным и социальным нормам и др. Данному критерию, к сожалению, уделяется не столь большое внимание, как, например, критерию опасности. Однако десоциализация пациентов, их изоляция от общественной жизни лишь усугубляют их инвалидность. На этот факт обращено особое внимание в Каракасской декларации Панамериканской организации здравоохранения (1990). При обследовании лица через призму социального критерия следует установить, насколько возможно участие лица в социальной жизни, а также насколько такое участие может положительно (или отрицательно) сказываться на состоянии его здоровья. Возможность свободно жить самостоятельно или с добровольной помощью родственников или друзей, по мнению Верховного Суда США, высказанному в деле O'Connor v. Donaldson (1975), делает невозможной принудительную госпитализацию душевнобольного лица. Следует обратить особое внимание на то, что правоприменительная практика в целом однозначно свидетельствует о невозможности признания душевнобольным или недееспособным лица лишь на том основании, что его поведение отличается от поведения остальных. Как указал Европейский суд по правам человека в решении по делу Winterwerp v. The Netherlands (1979), пп. "e" п. 1 ст. 5 Конвенции, очевидно, не может рассматриваться как разрешение содержания под стражей лица только потому, что его взгляды или поведение не соответствуют нормам, преобладающим в данном обществе. Аналогичная норма, устанавливающая, что диагноз психического расстройства не может основываться только на несогласии гражданина с принятыми в обществе моральными, культурными, политическими или религиозными ценностями, содержится также в ст. 10 Закона Российской Федерации от 2 июля 1992 г. N 3185-1 "О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании".

Пределы дееспособности

Что же касается пределов дееспособности, то данный вопрос является достаточно сложным, что, очевидно, и стало причиной длительного сохранения в российском законодательстве охарактеризованной выше биполярной нормы. Принципиальным, на наш взгляд, является определение нижнего предела ограничения дееспособности, т. е. того минимального уровня прав, которые, как правило, лицо, страдающее психическим заболеванием, может реализовывать. Таким нижним пределом представляется сохранение соматических прав, включающих в том числе право на добровольное информированное согласие на медицинскую помощь, которое может быть ограничено лишь в случаях крайней необходимости, определяемой указанными выше критериями. Соматическое право лица, т. е. право распоряжаться собственным телом, включает: 1) полный перечень репродуктивных прав (в том числе право не быть подвергнутым принудительной стерилизации или аборту); 2) право на добровольное информированное согласие на психиатрическую помощь (в том числе госпитализацию). При этом имеются мнения, что само принудительное помещение лица в стационар не должно лишать его права на отказ от лечения в данном учреждении. К такому выводу, в частности, пришел Федеральный окружной суд Нью-Джерси в деле Rennie v. Klein (1978). Данное мнение разделил Апелляционный суд штата Калифорния в деле Riese v. St. Mary's Hospital and Medical Center (1989), уточнив лишь, что такое применение психотропных препаратов у принудительно госпитализированного лица невозможно без его добровольного информированного согласия в случаях, когда отсутствует крайняя необходимость. Аналогичную позицию занимал Верховный Суд США в решениях по делам Washington v. Harper (1990), Riggins v. Nevada (1992); 3) добровольное информированное согласие на оказание иных видов медицинской помощи, а также отказ от медицинской помощи (в частности, по религиозным основаниям); 4) возможность добровольно выступать донором крови и других тканей в случае, если его здоровью не будет причинен вред. Верхний же предел дееспособности не ограничен и может формироваться судом в каждом конкретном случае отдельно с учетом тяжести заболевания и сложности общественных отношений. Так, например, при определенных условиях душевнобольной может сам защищать себя в суде, как это было в деле Верховного Суда США Indiana v. Ahmad Edwards (2008) <2>. -------------------------------- <2> В данном случае речь идет не о праве присутствия в судебном заседании (ср., Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 27 февраля 2009 г. N 4-П), но о возможности душевнобольного лица рационально действовать, оперируя правовыми категориями, защищая себя в суде без присутствия адвоката.

Возможно также установление в законе относительно детального перечня действий, которые может совершать ограниченно дееспособный.

Заключение

Сложность понимания дееспособности лица как категории, составляющей предмет одновременного изучения психиатрической и юридической наук, а также известные затруднения в правовом регулировании данной области определяют исключительную важность перманентного совершенствования федерального законодательства, направленного на оптимизацию процесса обеспечения прав и свобод душевнобольных граждан. Проведенный в рамках настоящего исследования анализ актов международного права позволил прийти к выводу о целесообразности предусмотрения в российском законодательстве института ограниченной дееспособности душевнобольных. При этом изучение международной и национальной прецедентной практики дало возможность выделить критерии, которые может использовать правоприменитель при решении вопроса о дееспособности лица или же принудительном помещении его в психиатрический стационар. Такими критериями являются: критерий правосубъектности, рациональности действий, тяжести состояния, стабильности состояния, опасности лица и его социализации. Собственно лишь критерий субъектности отражает дееспособность лица в целом: все остальные критерии, являясь в известной степени вспомогательными, характеризуют поведение в тех или иных сферах жизнедеятельности, где дееспособность может быть сохранена. Так, например, критерий опасности, позволяя определить, насколько лицо способно руководить своими действиями, не создавая опасности для себя самого и других, может быть полезен при принятии решения о сохранении дееспособности в сферах, сопряженных с рисками, а также является одним из основных при принятии решения о принудительной госпитализации лица. Указанные критерии, несомненно, являются комплексными и взаимодополняемыми, что определяет необходимость их одновременного использования при рассмотрении конкретных дел. Следует отметить, что если критерии дееспособности в целом достаточно неглубоко осмыслены законодательством, то формированию критериев принятия решения о принудительной госпитализации уделено определенное внимание, в том числе со стороны правоприменителя. Так, в частности, Европейский суд по правам человека в решении по делу Winterwerp v. The Netherlands (1979) указал, что для того, чтобы считаться законной по смыслу Конвенции, принудительная госпитализация должна отвечать трем основным требованиям: во-первых, объективной медицинской экспертизой должно быть установлено, что индивид страдает "истинным психическим расстройством", за исключением случаев крайней необходимости; во-вторых, психическое расстройство должно быть такого вида и степени, чтобы обосновывать необходимость принудительного задержания; в-третьих, расстройство должно сохраняться на протяжении всего времени заключения в психиатрический стационар. В соответствии со ст. 29 Закона РФ от 2 июля 1992 г. N 3185-1 "О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании" лицо, страдающее психическим расстройством, может быть госпитализировано в психиатрический стационар без его согласия или без согласия его законного представителя до постановления судьи, если его обследование или лечение возможны только в стационарных условиях, а психическое расстройство является тяжелым и обусловливает его непосредственную опасность для себя или окружающих или его беспомощность, т. е. неспособность самостоятельно удовлетворять основные жизненные потребности, или существенный вред его здоровью вследствие ухудшения психического состояния, если лицо будет оставлено без психиатрической помощи. Вместе с тем указанные критерии, оставляя в стороне вопросы дееспособности, не позволяют делать выводов о ее пределах, а также, на наш взгляд, не в полной мере отражают все разнообразие психиатрических рисков, оценка которым дана имеющейся прецедентной практикой. Кроме того, отсутствие должного теоретического учета существующей связи между оценкой дееспособности и принудительной госпитализацией, по нашему мнению, не вполне обоснованно, поскольку принудительное помещение в учреждение здравоохранения, по существу, свидетельствует о ситуативной недееспособности лица, т. е. о неспособности его самостоятельно принять рациональное решение, касающееся необходимости оказания ему медицинской помощи. В настоящей работе установлены также возможные пределы дееспособности, которые могут быть использованы для формирования спектра прав, сохраняемых у душевнобольных в случае признания их частично дееспособными. Нижним пределом, т. е. минимальным уровнем прав, самостоятельную реализацию которых целесообразно оставлять за лицом, страдающим психическим заболеванием, является, по нашему мнению, сохранение соматических прав, т. е. прав, связанных с распоряжением собственным телом (в том числе право на добровольное информированное согласие на оказание медицинской помощи). Принятие во внимание предлагаемых критериев и пределов при формировании законодательства о гарантиях прав душевнобольных, а также при принятии решений о признании лица недееспособным позволило бы, на наш взгляд, минимизировать изоляцию последних в правовом пространстве, с учетом соблюдения прав и законных интересов указанной категории граждан, а также других лиц, предусматривая в том числе более детальное ранжирование в рамках института дееспособности.

Название документа