Кодификация норм об ответственности за военные преступления: преемственность и развитие

(Лобанов С. А.) ("Военно-юридический журнал", 2009, N 10) Текст документа

КОДИФИКАЦИЯ НОРМ ОБ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА ВОЕННЫЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ: ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ И РАЗВИТИЕ

С. А. ЛОБАНОВ

Лобанов С. А., заведующий кафедрой международно-правовых дисциплин НАНО ВПО "Институт бизнеса и политики", доцент, доктор юридических наук.

Институт уголовной ответственности за военные преступления, в основном сформировавшийся и получивший реализацию в ходе судебных процессов, состоявшихся после окончания Второй мировой войны, а ныне динамично развивающийся, тем не менее, имеет многовековую историю своего становления. Анализ специальной литературы и соответствующих правовых памятников свидетельствует о том, что уже в античные и средневековые времена предпринимались попытки ограничить воюющих в выборе средств и методов вооруженной борьбы и были прецеденты осуждения виновных в наиболее серьезных нарушениях такого рода <1>. В Новое время в российском и зарубежном законодательстве и заключаемых между странами международных договорах начинают формулироваться основы международного сотрудничества в рассматриваемой сфере <2>. В свою очередь, вопросы международно-правовой регламентации военных действий в направлении гуманного отношения к противнику и лицам, не принимающим участия в вооруженном столкновении, обсуждаются на международных форумах (Первая и Вторая конференции мира в Гааге соответственно 1899 и 1907 гг.) и становятся предметом деятельности международных институтов (движение Красного Креста и Красного Полумесяца). -------------------------------- <1> См., напр.: Белый И. Ю. Некоторые правовые и процессуальные вопросы в истории развития института уголовной ответственности за военные преступления // Право в Вооруженных Силах. 2004. N 6. <2> Подробнее об этом см.: Волженкина В. М. Нормы международного права в российском уголовном процессе. СПб., 2001; Безнасюк А. С., Толкаченко А. А. Уголовные наказания военнослужащих: теория, законодательство, практика: Учебно-практическое пособие. М., 1999; Волеводз А. Г. Правовое регулирование новых направлений международного сотрудничества в сфере уголовного процесса. М., 2002; и др.

Внимание государственных деятелей, законодателей, ученых и дипломатов, равно как и международного сообщества в целом, к проблеме ограничения беззакония в войне объяснить нетрудно: история человечества отражена в войнах, общей характерной чертой которых являются многочисленные и грубые нарушения правил их ведения. Международные и национальные правила, применяемые при вооруженных конфликтах и нацеленные на обеспечение контроля за ходом военных действий, развиваются по мере совершенствования средств ведения войны и на рубеже XIX - XX вв. подвергаются кодификации <3>. -------------------------------- <3> К международным актам, ограничивающим воюющих в выборе средств и методов ведения военных действий и принятым в указанный период времени, следует отнести, в частности, Санкт-Петербургскую декларацию об отмене употребления взрывчатых и зажигательных пуль 1868 г., Гаагскую декларацию о неупотреблении легко разворачивающихся и сплющивающихся пуль 1899 г., Гаагские конвенции 1899 и 1907 гг. (о законах и обычаях войны и другие). См.: Сборник Гаагских конвенций и иных соглашений. Международный Комитет Красного Креста. М., 1995.

В теории права обоснованно отмечается прогрессивная роль кодификации как особого вида правотворческой деятельности, который обеспечивает единое, согласованное и упорядоченное нормативное регулирование конкретного вида социальных отношений, тем самым способствуя системному развитию всего нормативного материала <4>. Кодификация, в свою очередь, неразрывно связана с преемственностью в праве. Данная связь обусловлена тем, что кодификация не может проводиться на "пустом" месте, она основывается на осмыслении сложившейся в праве ситуации и предполагает наличие какого-то массива правовых норм, как правило, разрозненных, но в силу значимости регулирования данной группы отношений, нуждающихся в системном упорядочении <5>. Можно сказать, что к середине XIX в. сложились предпосылки для международно-правовой систематизации обычных правил и внутригосударственных установлений, касающихся ведения военных действий и ответственности лиц, виновных в их грубом нарушении, и в этом направлении были сделаны первые шаги. -------------------------------- <4> См., напр.: Алексеев С. С. Теория права. М., 1993. С. 84. <5> Подробнее об этом см., напр.: Рыбаков В. А. Преемственность в праве и кодификация права // Журнал российского права. 2007. N 7.

Вместе с тем сам термин "преступники войны" (war criminals) вошел в обиход только после Первой мировой войны; к этому же времени относится первая попытка применения международной уголовной юрисдикции по делам о преступных нарушениях права войны. В понятие "преступники войны" вкладывались два значения: в более широком смысле под ними понимались как виновники военной агрессии, так и лица, ответственные за нарушение законов и обычаев войны, в более узком смысле - только нарушители законов и обычаев войны. К этому же времени относится первая попытка классификации военных преступлений: Комиссия пятнадцати, созданная на Парижской мирной конференции, в своем докладе от 29 марта 1919 г. представила список тридцати двух составов международных преступлений, совершенных германскими военнослужащими и объединенных в две группы. Первая группа была представлена противоправными деяниями, квалифицируемыми в качестве военных преступлений, совершенных в нарушение общепризнанных правил ведения военных действий. К ним были отнесены применение отравляющих газов и разрывных пуль; потопление госпитальных и других невоенных судов; убийства военнопленных; совершение жестокостей по отношению к захваченным раненым и больным; разграбление частной собственности. Вторую группу составляли отдельные преступления, совершенные в ходе войны германскими властями в отношении собственных граждан (незаконное применение репрессий и судебных преследований, причинение телесных повреждений, нанесение ущерба здоровью или достоинству человеческой личности). Однако затем Комиссия отказалась от такой классификации и провела ее с учетом субъектов преступлений, которые подлежали судебному преследованию и уголовному наказанию в специальном экстерриториальном порядке <6>. Версальский договор в части VII, озаглавленной "Санкции", впервые предусмотрел механизм привлечения преступников войны к уголовной ответственности, который должен был быть представлен тремя уровнями: 1) специальный международный трибунал из представителей пяти союзных держав (США, Великобритании, Франции, Италии, Японии) для суда над бывшим германским императором Вильгельмом II; 2) военные суды государств, в юрисдикцию которых входило рассмотрение дел о совершении преступных нарушений законов и обычаев войны, направленных против их граждан; 3) смешанные суды, состоящие из представителей нескольких заинтересованных государств по делам о военных преступлениях, затрагивающих одновременно их интересы <7>. Данный механизм, по известным причинам, оказался практически невостребованным. Однако нельзя отрицать определенное позитивное значение Версальского договора и состоявшихся судебных процессов над отдельными германскими военнослужащими: впервые идея уголовной ответственности физических лиц за нарушение норм права войны получила апробацию. -------------------------------- <6> History of the United Nations War Crimes Commission and the Development of the Laws of War. 1948. P. 35 - 36. <7> См.: Полянский Н. Н. Международное правосудие и преступники войны. М., 1945. С. 35 - 37.

Важной вехой становления международной уголовной ответственности за военные преступления и кодификации норм об ответственности за их совершение стали судебные процессы, проходившие после окончания Второй мировой войны. Среди них следует выделить Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступниками, подготовка, ход и итоги которого довольно подробно освещены в отечественной и зарубежной литературе <8>. В Уставе Нюрнбергского МВТ (ст. 6) среди преступлений, подлежащих юрисдикции трибунала, назывались военные (нарушение законов и обычаев войны), к которым были отнесены: убийства, истязания или увод в рабство или для других целей гражданского населения оккупированной территории; убийства или истязания военнопленных или лиц, находящихся в море; убийства заложников; ограбление общественной или частной собственности; бессмысленное разрушение городов или деревень; разорение, не оправданное военной необходимостью, и другие преступления <9>. -------------------------------- <8> См., напр.: Нюрнбергский процесс: право против войны и фашизма. М., 1995. <9> См.: Нюрнбергский процесс: Сборник материалов: в 8 т. Т. 1. М., 1987. С. 148.

19 января 1946 г. был учрежден Международный военный трибунал для Дальнего Востока в целях справедливого и быстрого суда и наказания главных военных преступников на Дальнем Востоке и утвержден его Устав. В п. "б" ст. 5 Устава Международного военного трибунала для Дальнего Востока определено, что трибуналу подсудны "военные преступления, предусмотренные конвенциями, а именно: преступления против законов и обычаев войны". Генеральная Ассамблея ООН Резолюцией 96 (1) от 11 декабря 1946 г. подтвердила принципы международного права, отраженные в статуте Нюрнбергского военного трибунала и нашедшие отражение в его приговоре как общепризнанные. В документах Нюрнбергского и Токийского военных трибуналов содержались также некоторые правовые нормы, регулирующие институты международного сотрудничества в сфере уголовного судопроизводства: выдачи и уголовного преследования лиц, совершивших военные преступления и преступления против человечества; доказательств совершенных преступлений. При этом следует обратить внимание на то, что вопросы организации и деятельности МВТ были отражены не только в их уставах, но целом ряде международно-правовых документов <10>. -------------------------------- <10> Так, Устав Нюрнбергского международного военного трибунала составляет неотъемлемую часть Лондонского соглашения от 8 августа 1945 г. "О судебном преследовании и наказании главных военных преступников европейских стран "оси". В обеспечении работы Трибунала принципиально важную роль сыграли Берлинская декларация о поражении Германии и взятии на себя верховной власти в отношении Германии правительствами Союза ССР, Соединенного Королевства, США и Временным правительством Франции от 2 августа 1945 г., Закон Контрольного совета для Германии от 20 декабря 1945 г. N 10.

Дальнейший ход кодификации норм об ответственности за военные преступления носит диверсифицированный, многоуровневый характер. На уровне межгосударственного сотрудничества, важнейшем и определяющем материальные и процессуальные основы борьбы с данным видом преступных проявлений, а равно и международной преступностью в целом, можно выделить ряд самостоятельных и одновременно взаимосвязанных направлений. Во-первых, в развитие норм Устава Нюрнбергского МВТ в послевоенных источниках права вооруженных конфликтов (иногда называемого международным гуманитарным правом) <11> уточнялся и дополнялся перечень нарушений законов и обычаев войны. Так, каждая из четырех Женевских конвенций о защите жертв войны от 12 августа 1949 г. <12> содержит статью, где перечислены действия, относящиеся к серьезным нарушениям (ст. 50 Первой, ст. 51 Второй, ст. 130 Третьей, ст. 147 Четвертой конвенций). Список серьезных нарушений варьируется от конвенции к конвенции, причем некоторые (преднамеренное убийство, пытки или негуманное обращение, преднамеренное причинение чрезмерных страданий или серьезного увечья, нанесение ущерба здоровью) фигурируют в каждой. Первая, Вторая и Четвертая Конвенции упоминают уничтожение или присвоение имущества, Третья и Четвертая выделяют также принуждение покровительствуемого лица служить в вооруженных силах противной стороны и лишение такого лица права на беспристрастное и нормальное судопроизводство. Четвертая конвенция называет также незаконное депортирование или перемещение, незаконный арест покровительствуемого лица и взятие заложников. Кроме того, ст. ст. 53, 54 Первой и ст. ст. 44, 45 Второй конвенций включают детальные положения, касающиеся запрещения незаконного использования отличительного знака. -------------------------------- <11> Вопрос определения отрасли права, регулирующей ведение вооруженной борьбы, дискутируется в отечественной и зарубежной науке. Перечень предлагаемых терминов включает "право войны", "право вооруженной борьбы", "законы и обычаи войны", "право вооруженных конфликтов", "международное гуманитарное право". См.: Арцибасов И. Н., Егоров С. А. Вооруженный конфликт: право, политика, дипломатия. М., 1989. С. 15; Батырь В. А. Международное гуманитарное право: Учебник для вузов. М.: Юстицинформ, 2006; Каламкарян Р. А., Мигачев Ю. И. Международное право. М., 2002. С. 298; Фердросс А. Международное право. М., 1959. С. 429; и др. <12> Имеются в виду Женевские конвенции от 12 августа 1949 г.: об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях; об улучшении участи раненых, больных и лиц, потерпевших кораблекрушение, из состава вооруженных сил на море; об обращении с военнопленными; о защите гражданского населения во время войны.

Дополнительный протокол к Женевским конвенциям, касающийся защиты жертв международных вооруженных конфликтов (Протокол I), принятый на дипломатической конференции в Женеве 8 июля 1977 г., расширил список серьезных нарушений, пополнив его целым рядом действий, направленных против лиц и объектов, пользующихся уважением и защитой в соответствии с Протоколом. Среди таких действий следует упомянуть применение средств и методов ведения военных действий, способных причинить излишние страдания или повреждения, а также тех, которые имеют целью причинить или, как можно ожидать, причинят обширный, долговременный и серьезный ущерб природной среде (п. п. 2, 3 ст. 35); превращение в объект нападения ясно опознаваемых исторических памятников, произведений искусства или мест отправления культа, неоправданная задержка репатриации военнопленных или гражданских лиц (п. 4 (b), (d) ст. 85). Примечательно, что п. 5 ст. 85 Протокола I закрепил положение, согласно которому серьезные нарушения Женевских конвенций 1949 г. и Дополнительного протокола I к ним рассматриваются как военные преступления. Дополнительный протокол к Женевским конвенциям, касающийся защиты жертв вооруженных конфликтов немеждународного характера (Протокол II), не оперирует термином "военные преступления". Тем не менее, исходя из смысла ст. 3 Женевских конвенций о защите гражданского населения, являющейся общей для всех четырех Конвенций, в случае вооруженного конфликта, не носящего международного характера, в качестве военных преступлений следует рассматривать по крайней мере следующие деяния, совершенные в отношении лиц, не принимающих активного участия в военных действиях, включая военнослужащих, сложивших оружие, и лиц, выведенных из строя: посягательство на жизнь и физическую неприкосновенность, в частности всякие виды убийства, увечья, жестокое обращение, пытки и истязания; взятие заложников; посягательство на человеческое достоинство, в частности оскорбительное и унижающее обращение; осуждение и применение наказания без предварительного судебного решения, вынесенного надлежащим образом учрежденным судом, при наличии судебных гарантий, признанных необходимыми цивилизованными нациями. Во-вторых, в доктрине международного права и разрабатываемых на ее основе документах военные преступления, по крайней мере наиболее серьезные среди них, стали рассматриваться как преступления против мира и безопасности человечества <13>. В одном из вариантов разрабатываемого Комиссией международного права ООН проекта Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества, а именно в принятом в первом чтении в 1991 г. ст. 22, озаглавленная "Исключительно серьезные военные преступления", в п. 2 разъясняла, что "исключительно серьезным военным преступлением является исключительно серьезное нарушение принципов и норм международного права, применимых в вооруженном конфликте, которое включает в себя любой из следующих актов: a) акты бесчеловечности, жестокости или варварства, направленные против жизни, достоинства или физической или психической неприкосновенности лиц (их перечень дан в скобках. - С. Л.); b) размещение поселенцев на оккупированной территории; c) применение незаконного оружия; d) применение методов или средств ведения военных действий, которые имеют своей целью причинить или, как можно ожидать, причинят обширный, долговременный и серьезный ущерб природной среде; e) широкомасштабное уничтожение гражданского имущества; f) преднамеренное посягательство на имущество исключительной религиозной, исторической или культурной ценности" <14>. -------------------------------- <13> По данной проблеме см., напр.: Лукашук И. И., Наумов А. В. Международное уголовное право. М., 1999. С. 114 - 115; Лобанов С. А. Международно-правовые аспекты уголовного судопроизводства по делам о военных преступлениях. М., 1999. С. 47; Адельханян Р. "Военные преступления" в международном уголовном праве // Российская юстиция. 2003. N 3; и др. <14> См.: Док. ООН A/49/10. С. 47.

Проект Кодекса был принят во втором чтении в 1994 г., однако принятие данного документа в форме международного договора, охватывающего широкий круг государств и налагающего на них юридические обязательства, видится делом не близкого будущего. И объясняется это не столько сложностями правового свойства, сколько причинами политического характера: наряду с военными преступлениями Кодекс предусматривает ответственность за такие составы международных противоправных деяний, как агрессия и ее угроза, а они, в свою очередь, присутствуют в ряде внешнеполитических акций США и НАТО, наблюдаемых в последние 10 - 15 лет. Между тем концепция военных преступлений как преступлений против мира и безопасности человечества проведена в целом комплексе международных норм, обеспечивающих действие принципа неотвратимости наказания военных преступников. В частности, Декларация о территориальном убежище от 14 декабря 1967 г. установила в п. 2 ст. 1, что "на право искать убежище и пользоваться убежищем не может ссылаться никакое лицо, в отношении которого существуют серьезные основания полагать, что оно совершило преступление против мира, военное преступление или преступление против человечности по смыслу тех международных актов, которые были выработаны для того, чтобы предусмотреть нормы относительно этих преступлений". Следует также указать на Конвенцию о неприменимости сроков давности к военным преступлениям и преступлениям против человечности 1968 г. и Резолюцию Генеральной Ассамблеи ООН от 3 декабря 1973 г. N 3074 (XXVIII) "Принципы международного сотрудничества в отношении обнаружения, ареста, выдачи и наказания лиц, виновных в военных преступлениях и преступлениях против человечества". Согласно указанным Принципам, военные преступления, "когда бы и где бы они ни совершались, подлежат расследованию, а лица, в отношении которых имеются доказательства в совершении таких преступлений, - розыску, аресту, привлечению к судебной ответственности и, в случае признания их виновными, - наказанию". Данный подход принципиально важен в плане осуществления принципа универсальной юрисдикции по делам о военных преступлениях, в соответствии с которым предание суду преступника происходит вне зависимости от места совершения им преступления и его гражданства. В-третьих, вопросы механизма реализации ответственности за военные преступления получили разработку на уровне ООН в лице ее различных органов в контексте проблемы международной уголовной юрисдикции. Следует иметь в виду, что Генеральная Ассамблея ООН еще в 1948 г. впервые поставила вопрос о создании международного органа уголовного правосудия, и Комиссия международного права в 1950 г. пришла к заключению о том, что создание международного уголовного суда представляется одновременно и "желательным", и "возможным" <15>. Подготовкой статута суда занималось несколько специальных комитетов <16>, однако в дальнейшем эта работа была приостановлена в связи с нерешенностью вопроса об определении агрессии, отсутствием кодекса соответствующих преступлений, а также политической обстановкой "холодной войны" и возобновилась лишь на рубеже 1980 - 1990-х годов. Генеральная Ассамблея ООН в Резолюции 44/39 от 4 декабря 1989 г. адресовала к Комиссии международного права просьбу "при рассмотрении... пункта, озаглавленного "Проект кодекса преступлений против мира и безопасности человечества", изучить вопрос о создании международного уголовного суда или иного международного уголовного судебного органа с юрисдикцией, распространяющейся на лиц, обвиняемых в совершении преступлений, которые могут подпадать под действие такого кодекса преступлений..." <17>. Итогом работы Комиссии международного права и широкого сотрудничества государств явились разработка и принятие Статута Международного уголовного суда <18>. Статут вступил в силу 1 июля 2002 г., однако Россия пока не ратифицировала данный документ. В то же время наша страна, в отличие от ряда других (среди последних США и Китай), голосовала за принятие Римского статута. -------------------------------- <15> См.: Ежегодник Комиссии международного права. 1950. Т. II. Доклад на Генеральной Ассамблее. С. 128 - 145. <16> См.: Док. ООН A/2136 (1951); Док. ООН A/2645 (1954). <17> См.: Док. ООН A/44\195 (1989). <18> Данный документ был принят в Риме на дипломатической конференции полномочных представителей 17 июля 1998 г. (Док. ООН A/CON F. 183/9).

Непосредственно военным преступлениям посвящена ст. 8 Статута МУС, выделяющая четыре категории военных преступлений: серьезные нарушения Женевских конвенций от 12 августа 1949 г.; серьезные нарушения законов и обычаев, применяемых во время международных вооруженных конфликтов; серьезные нарушения ст. 3, общей для четырех Женевских конвенций, применяемой в вооруженных конфликтах немеждународного характера; другие серьезные нарушения законов и обычаев, применяемых во время немеждународных вооруженных конфликтов; их перечень насчитывает несколько десятков составов. Параллельно с реализацией идеи создания постоянного Международного уголовного суда идет процесс создания такого рода органов ad hoc. Так, Совет Безопасности ООН учредил своими резолюциями международные уголовные трибуналы для расследования военных преступлений и иных преступных нарушений международного гуманитарного права, совершенных на территории Югославии и Руанды <19>. В 2002 г. по Соглашению между ООН и правительством Сьерра-Леоне был создан Специальный суд по Сьерра-Леоне. Данный орган международной уголовной юстиции уполномочен осуществлять уголовное преследование лиц, ответственных как за серьезные нарушения норм международного гуманитарного права, так и тех лиц, которые совершили серьезные нарушения национального законодательства Сьерра-Леоне. Указанные международные трибуналы создавались, как это видно из их названий, с учетом конкретных ситуаций в конкретных государствах, и, разумеется, не были рассчитаны на отправление международного правосудия на универсальной и постоянной основе. Таким органом призван стать упомянутый выше Международный уголовный суд <20>. -------------------------------- <19> Указанные трибуналы действуют в соответствии с уставами, утвержденными Советом Безопасности ООН. Устав Международного трибунала для судебного преследования лиц, ответственных за серьезные нарушения международного гуманитарного права, совершенные на территории бывшей Югославии с 1991 г., принят 25 мая 1993 г. Резолюцией 827 (1993) на 3217-м заседании Совета Безопасности ООН. Устав Международного трибунала для судебного преследования лиц, ответственных за геноцид и другие серьезные нарушения международного гуманитарного права, совершенные на территории Руанды, и граждан Руанды, ответственных за геноцид и другие подобные нарушения, совершенные на территории соседних государств, в период с 1 января 1994 г. по 31 декабря 1994 г., принят 8 ноября 1994 г. Резолюцией 955 (1994) на 3453-м заседании Совета Безопасности ООН. <20> См.: Международное уголовное право: Учебное пособие / Под общ. ред. В. Н. Кудрявцева. М., 1999. С. 215.

Следует согласиться с теми авторами, которые указывают на преимущества уже созданного и фактически приступившего к работе постоянного Международного уголовного суда (МУС) по сравнению с международными уголовными трибуналами ad hoc. В частности, как отмечает А. Я. Сухарев, "в отличие от политизированного, в спешке созданного Гаагского трибунала по Югославии, МУС выгодно отличается универсализмом подсудности, конкретизацией перечня, набора преступлений, ограничением судейского усмотрения, легитимностью правомочий" <21>. -------------------------------- <21> См.: Сухарев А. Я. Нюрнбергский процесс и проблемы международной законности // Журнал российского права. 2007. N 1.

Кроме того, как замечает Е. Н. Трикоз, полномочия МУС ограничены во времени и пространстве. Во-первых, МУС уполномочен рассматривать только те преступления, которые совершены после 1 июля 2002 г. Все преступления, совершенные до момента вступления в силу Римского статута, выпадают из сферы юрисдикции этого Суда (ст. ст. 11, 12 Римского статута). В то же время в отношении преступлений, подпадающих под юрисдикцию МУС, не устанавливается никакого срока давности (ст. 29 Римского статута). Это соответствует духу Конвенции о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечества, которая была принята Генеральной Ассамблеей ООН в 1968 г. Во-вторых, к суду будут привлекаться только те преступники, которые являются гражданами государств, ратифицировавших Римский статут, или же те, кто совершил преступление на территории этих государств. В-третьих, МУС имеет юрисдикцию в отношении преступлений, "вызывающих озабоченность всего международного сообщества", которые указаны в ст. 5 Римского статута, а именно: преступление геноцида, преступления против человечности, военные преступления и преступления агрессии <22>. -------------------------------- <22> См.: Трикоз Е. Н. Начало деятельности Международного уголовного суда: состояние и перспективы // Журнал российского права. 2005. N 3.

Международный уголовный суд, как следует из преамбулы Римского статута, призван дополнять национальные органы уголовной юстиции, а не подменять их <23>, что также говорит в пользу данного органа и перспективы присоединения к его статуту РФ. -------------------------------- <23> Данная проблема освещалась в зарубежной литературе. См., напр., о дополнительности: Bartram B. Primacy or Complementarity: Reconciling the Jurisdiction of National Courts and International Tribunals // The Yale Journal of International Law. 1998. Vol. 23. No. 2. P. 383 - 436; Cassese A. International Criminal Law. Oxford: Oxford University Press, 2002. P. 348 - 352.

Вместе с тем осторожность России в данном вопросе вызвана рядом обстоятельств, в том числе правового свойства, в частности коллизиями Конституции РФ и Римского статута в вопросе передаче граждан МУС, а также соображениями политического характера. Данный вопрос, по всей видимости, затрагивает и проблему кодификации норм о военных преступлениях в российском законодательстве. Несмотря на то что военные преступления относятся к категории международных преступлений и наличие национального закона, содержащего основания их криминализации, в принципе не является обязательным <24>, роль внутригосударственного законодательства и соответствующих правовых механизмов очевидна. Прежде всего, национальный закон обеспечивает осуществление принципов и норм международного права на территории государства, в том числе в исследуемой сфере. Кроме того, как показывает практика, большинство дел о военных преступлениях рассматриваются национальными судами, которые при осуществлении правосудия в первую очередь руководствуются уголовными и уголовно-процессуальными законами своего государства. -------------------------------- <24> В литературе обращается на это внимание. Так, И. Н. Арцибасов подчеркивал: "Наказание военных преступников - это не внутригосударственная, а международная проблема, так как военные преступники совершают преступления против мира, военные преступления и преступления против человечности, ответственность за которые предусмотрена ст. 6 Устава Международного военного трибунала. Ни одно государство не может национальным актом изменить (или тем более отменить) международно-правовую норму". См.: Арцибасов И. Н. За пределами законности. М., 1986. С. 230. Уместно сослаться на ст. 2 проекта Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества, принятого в 1994 г., где сказано: "Квалификация какого-либо действия или бездействия в качестве преступления против мира и безопасности человечества не зависит от внутригосударственного права. Тот факт, что какое-либо действие или бездействие наказуемо или ненаказуемо в соответствии с внутригосударственным правом, не затрагивает эту квалификацию". См.: Док. ООН A/49/10. С. 126.

Практика включения норм об ответственности за серьезные нарушения законов и обычаев войны в акты национального права не нова, о чем мы упоминали выше. При этом известны случаи, когда норма национального закона может "опережать" появление соответствующей нормы. Так, еще до принятия Конвенции о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечества 1968 г. в нашей стране был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР от 4 марта 1965 г. "О наказании лиц, виновных в преступлениях против мира и безопасности человечества, независимо от времени совершения преступлений" <25>. -------------------------------- <25> См.: Ведомости Верховного Совета СССР. 1965. N 10. Ст. 123.

Вместе с тем современные интеграционные и глобализационные процессы проявляют себя в широкой имплементации международно-правовых норм в уголовном праве государств. Так, в принятом во Франции в 1992 г. Уголовном кодексе имеется раздел "О преступлениях против человечества", в действующем УК РФ раздел XII озаглавлен "Преступления против мира и безопасности человечества", к ним, в частности, отнесено применение запрещенных средств и методов ведения войны (ст. 356). Кроме того, отдельными странами помимо уголовных кодексов были приняты специальные законы, распространившие универсальную юрисдикцию на некоторые международные преступления. В частности, можно сослаться на бельгийский Закон от 16 июня 1993 г. "О пресечении серьезных нарушений международного гуманитарного права" ("Loi relative a la repression des violations graves du droit international humanitaire") <26>, согласно ст. 7 которого судебные инстанции Бельгии вправе рассматривать дела о совершении нарушений, подпадающих под действие настоящего Закона, независимо от места их совершения. -------------------------------- <26> Belgium: Act Concerning the Punishment of Grave Breaches of International Humanitarian Law // International Legal Materials. 1999. Vol. XXXVIII. No. 4. P. 918 - 925.

Наконец, для некоторых стран характерен комплексный, межотраслевой подход в вопросах кодификации военных преступлений и обеспечения работы механизма их предупреждения и пресечения. В качестве примера последовательного и всестороннего приведения национального законодательства в соответствие с международными обязательствами в рассматриваемой сфере приведем опыт ФРГ. Германия ратифицировала Римский статут в 2000 г., и в течение 2000 - 2002 гг. было принято шесть федеральных законов, в частности Закон об изменении Основного Закона ФРГ (о возможности передачи немецких граждан МУС и/или их выдачи государствам - членам ЕС при условии соблюдения принципа верховенства права), Закон об имплементации Римского статута и Закон о сотрудничестве с МУС, внесен ряд поправок в УК ФРГ с целью привлечения к ответственности за преступления против отправления правосудия МУС и принят Кодекс преступлений против международного права (нем. Volkerstrafgesetzbuch, далее - КППМП) от 26 июня 2002 г. КППМП (а именно он, с учетом темы статьи, интересует нас в первую очередь) состоит из двух частей: "Общие положения" и "Уголовно-наказуемые нарушения международного права". Его Особенная часть включает три раздела, посвященные преступлению геноцида и преступлениям против человечности, военным преступлениям, иным уголовно наказуемым деяниям <27>. Раздел второй Кодекса "Военные преступления" охватывает пять самостоятельных параграфов: § 8 "Военные преступления против лиц" ("Kriegsverbrechen gegen Personen"); § 9 "Военные преступления против права собственности и иных прав" ("Kriegsverbrechen gegen Eigentum und sonstige Rechte"); § 10 "Военные преступления в отношении гуманитарных операций и эмблем" ("Kriegsverbrechen gegen humanitare Operationen und Embleme"); § 11 "Военные преступления применения запрещенных средств ведения войны" ("Kriegsverbrechen des Einsatzes verbotener Methoden der Kriegsfhrung"); § 12 "Военные преступления применения запрещенных методов ведения войны" ("Kriegsverbrechen des Einsatzes verbotener Mittel der Kriegsfhrung"). -------------------------------- <27> См. подробнее: Сафаров Н. А. Проблемы имплементации Римского статута Международного уголовного суда: опыт Германии // Журнал российского права. 2006. N 12; Wilkitzki P. The German law on cooperation with the ICC // International Criminal Law Review. 2002. N 2. P. 195 - 212.

В комментариях к проекту Кодекса отмечалось, что систематика военных преступлений в КППМП ориентируется на субстанционное развитие международного гуманитарного права, в котором за последние десятилетия сложилось разграничение между охраной (защитой) лиц и имущества, с одной стороны (женевское право), и ограничением применения определенных методов и средств ведения войны, с другой стороны (гаагское право). При этом основу систематизации составляет не характер преступления (совершение деяния в ситуации международного либо внутреннего вооруженного конфликта), а содержание объекта посягательства <28>. -------------------------------- <28> См.: Werle G., Jessberger F. International Criminal Justice is Coming Home: The New German Code of Crimes Against International Law // Criminal Law Forum. 2002. Vol. 13. P. 207.

В отличие от Римского статута, Кодекс применительно к проблеме ответственности за военные преступления не устанавливает порога юрисдикции. Дело в том, что согласно п. 1 ст. 8 Римского статута Суд обладает юрисдикцией в отношении военных преступлений, в частности, когда они совершены в рамках плана или политики или при крупномасштабном совершении таких преступлений. Согласно КППМП указанные критерии не являются необходимыми условиями для осуществления юрисдикции в отношении военных преступлений и не рассматриваются в качестве элементов преступлений, однако они могут быть приняты во внимание при определении того, существует ли необходимость начать расследование в отношении предполагаемого военного преступника. В специальной литературе отсутствие порога юрисдикции в КППМП объясняется тем, что немецкий законодатель не посчитал указанное требование необходимым согласно обычному международному праву <29>. -------------------------------- <29> Wirth S. Germany's New International Crimes Code: Bringing a Case to Court. P. 157.

В целом же применительно к военным преступлениям, предусмотренным КППМП, соответствующий раздел учитывает составы тех деяний, которые указаны ст. 8 Римского статута, причем так же, как и в Статуте МУС, понятие "военное преступление" распространено на конфликты немеждународного характера: военные преступления подлежат преследованию независимо от категории вооруженного конфликта. Примечательно, что отдельный раздел Кодекса (третий) посвящен иным преступлениям и предусматривает ответственность за такие уголовно наказуемые деяния, как нарушение обязанности осуществлять надзор (§ 13), недонесение о преступлении (§ 14). Так, согласно § 13 военный командир либо гражданский начальник, не осуществляющие должным образом надзор за лицом, находящимся под их командованием, либо подчинением, либо эффективным контролем, подлежат уголовной ответственности и наказанию в том случае, если подчиненный совершает предусмотренное настоящим Кодексом деяние, о котором командир (начальник) был осведомлен и которое он мог предотвратить. Тем самым учтены требования ст. 28 Римского статута, предусматривающей в дополнение к другим основаниям уголовной ответственности за преступления, подпадающие под юрисдикцию МУС, ответственность командиров и других начальников за ненадлежащее осуществление контроля за своими подчиненными, совершившими преступления против человечности, военные преступления и т. д. Согласно § 14, установлена ответственность военного командира либо гражданского начальника, который не сообщает компетентному органу о совершении деяния, предусмотренного Кодексом. Следует согласиться с Н. А. Сафаровым в том, что общая оценка рассматриваемого Кодекса, с одной стороны, свидетельствует о стремлении к созданию юридического режима, препятствующего безнаказанности лиц, виновных в совершении геноцида, военных преступлений и преступлений против человечности, с другой стороны, позволяет говорить о достаточно объемной и полной имплементации норм Римского статута МУС, позволяющей Германии самостоятельно преследовать обвиняемых, исключая возможную передачу производства по делу Международному уголовному суду <30>. -------------------------------- <30> См.: Сафаров Н. А. Указ. соч.

При анализе ст. 356 УК РФ, прежде всего, обращает внимание ее бланкетный характер: содержание диспозиции полностью не определяется в уголовном законе, а дополняется в статьях других нормативных актов. Данный подход имеет как преимущества, так и недостатки. Очевидно, что в УК вряд ли целесообразно приводить полный перечень составов нарушений, подпадающих под квалификацию запрещенных средств и методов войны. Во-первых, данный перечень уже присутствует в упомянутых выше международно-правовых документах, в ряде которых Россия уже участвует, а ст. 356 недвусмысленно подчеркивает роль международного договора в криминализации концептуально обозначенных в ней уголовно наказуемых деяний. Во-вторых, подобная детализация (она может занять несколько страниц печатного текста) не соответствует общей концепции действующего УК. В-третьих, процесс кодификации военных преступлений, как представляется, никогда не может быть завершен, поскольку по мере диверсификации субъектного и объектного состава, вовлеченного в вооруженный конфликт, появления новых видов оружия, усиления гуманных начал в регулировании отношений, связанных с войной, перечень нуждающихся в запрете средств и методов ведения войны будет пополняться. И в этой связи концептуальное определение рассматриваемых нарушений, со ссылкой на международный договор, в котором государство участвует, выглядит вполне логичным. Вместе с тем отсутствие в диспозиции нормы уголовного закона данных об элементах объективной и субъективной сторон, в частности о форме вины субъекта преступления, о способе деяния или тяжести последствий, затрудняет решение вопроса о разграничении основания уголовной и дисциплинарной или иной юридической ответственности. В. Я. Батырь прав, когда пишет, что "...уровень бланкетности в ст. 356 УК РФ явно завышен. В ней деяние признается преступлением лишь в силу его незаконности, без определения признаков состава" <31>. -------------------------------- <31> Батырь В. А. Международное гуманитарное право: Учебник для вузов. М.: Юстицинформ, 2006.

Существенным недостатком рассматриваемой нормы является отсутствие упоминания в ней ответственности за нарушения норм права, применяемого в вооруженных конфликтах немеждународного характера <32>. Между тем подавляющее большинство вооруженных конфликтов современности, изобилующих грубыми нарушениями норм международного гуманитарного права, не носит международного характера. -------------------------------- <32> На данное обстоятельство автор обращал внимание и ранее. См., напр.: Лобанов С. А. Международно-правовые аспекты уголовного судопроизводства по делам о военных преступлениях. М., 1999. С. 145.

На наш взгляд, заслуживает внимания предложение Е. Н. Трикоз о дополнении раздела XII УК РФ "Преступления против мира и безопасности человечества" новыми главами, включая главу о военных преступлениях <33>. Было бы правильным, не отступая в ней от присутствующего в УК концептуального подхода, не заниматься формулированием исчерпывающего перечня составов такого рода деяний, но выделить их основные категории, используя для этого доктринальные классификации, передовой кодификационный опыт зарубежных стран, проекты и действующие документы международного права. При этом необходимо сохранить отсылку к международным договорам РФ и четко оговорить, что уголовный запрет в полной мере распространяется на соответствующие нарушения, имеющие место в ходе вооруженного конфликта немеждународного характера. -------------------------------- <33> См.: Трикоз Е. Н. Перспективы присоединения Российской Федерации к Римскому статуту Международного уголовного суда // Журнал российского права. 2007. N 12.

Название документа