Роль зимней кампании 1852 г. в Кавказской войне по оценке военного историка Н. А. Волконского

РОЛЬ ЗИМНЕЙ КАМПАНИИ 1852 Г. В КАВКАЗСКОЙ ВОЙНЕ ПО ОЦЕНКЕ ВОЕННОГО ИСТОРИКА Н. А. ВОЛКОНСКОГО

А. Е. САВЕЛЬЕВ

Савельев Александр Евгеньевич, кандидат исторических наук.

Как известно, после появления у горцев жесткого лидера с непримиримой позицией, каким стал Шамиль, Россия уже не имела на Кавказе каких-либо существенных военных успехов. Тактика А. П. Ермолова, заключавшаяся в постепенном продвижении в регион, была забыта с его отставкой, а начавшие практиковаться масштабные походы вглубь территории Кавказского хребта показали свою полную неэффективность и приводили к значительным потерям. Однако в начале 50-х гг. XIX в. новый наместник Кавказа князь М. С. Воронцов пришел к выводу, что в условиях гор нельзя воевать по обычным европейским методикам. Формированию таких взглядов немало способствовала переписка Воронцова с Ермоловым, в которой новый наместник неоднократно спрашивал совета у своего предшественника. С этого времени используется тактика продвижения вглубь территории горцев (прежде всего в Чечню) небольших отрядов солдат, которые имели своей задачей не столько стычки с местным направлением, сколько рубку леса, устройство просек и строительство небольших укреплений, впоследствии охранявшихся гарнизонами и служивших опорными пунктами для дальнейшего продвижения на Кавказ. Все это позволило в первые зимние месяцы 1852 г. провести успешную для русской армии экспедицию в Чечню под командованием генерал-лейтенанта князя А. И. Барятинского, будущего кавказского наместника. В течение лета 1852 г., готовясь к предстоящему декабрьскому походу, войска совершали налеты на чеченские аулы, истребляя посевы и запасы сена. Главной целью этих набегов была ликвидация в Чечне продовольственной базы отрядов Шамиля и его поддержки местным населением, которое было вынуждено переходить на русские территории, получая там материальную помощь зерном и деньгами. Русские успехи на Кавказе в этом году были настолько очевидны, что Воронцов писал Ермолову: "Дела наши идут хорошо, неприятель везде ослабевает, распри и неудовольствие между ними усиливаются, и в Большой Чечне делается сильный переворот в нашу пользу, так что можно полагать, что наподобие Малой Чечни вся плоскость Большой Чечни будет в наших руках..." [1. С. 450]. Поход в декабре 1852 г. был не менее удачен - был разрушен аул Ханкала (его жителей переселили в крепость Грозную), под контроль русских войск попала обширная территория, способная прокормить до 1500 человек. Многие историки, как дореволюционные, так и современные, полагают, что именно в 1852 г. был заложен фундамент окончательного покорения Кавказа русскими войсками. Разгрому Шамиля в скором времени помешала Крымская война. Лидер горцев сумел в полной мере воспользоваться теми преимуществами, которые предоставили ему вовлеченность русской армии в этот конфликт и ее поражение в нем. Лишь начавшиеся среди его сподвижников раздоры и планомерное расширение зоны русского влияния на Кавказе заставили его сдаться в 1859 г. Неудивительно, что события 1852 г. с самого начала привлекли пристальное внимание историков Кавказской войны. Одним из первых был Н. А. Волконский, написавший в 1874 г. обширную статью "Погром Чечни в 1852 г.", впервые опубликованную в "Кавказском сборнике", N 5 за 1880 г. Строго говоря, данную работу нельзя назвать в полном смысле научной, скорее она ближе по структуре и содержанию к мемуарам или к художественному пересказу событий, ведь Волконский был непосредственным свидетелем многих описываемых фактов, кроме того, он встречался с другими участниками походов и пользовался при написании статьи их рассказами, были в его распоряжении и различные документы. Разумеется, Волконский, как офицер и военный историк, излагал в своем очерке официальные взгляды на обозреваемые события, которые к тому же по прошествии более чем двух десятилетий неизбежно должны были подвергнуться некоторой мифологизации. Тем не менее статья "Погром Чечни в 1852 г." имеет ряд достоинств, которые делают ее ценной для современных исследователей. Прежде всего, это точность Волконского в датировке событий, которые расписаны буквально по дням. Приведены подробные данные о составе войск, участвовавших в этих экспедициях, количестве орудий, потерях русской армии и горцев. Дано прекрасное описание действий практически всех известных военачальников Кавказского корпуса, связанных с описываемыми событиями. Не менее важными являются выведенные на страницах статьи выразительные портреты участников событий, которым посвящены целые страницы, притом не только генералов и старших офицеров, но и рядовых солдат. Все это позволяет глубже понять сущность Кавказской войны в один из самых напряженных ее периодов. Наконец, многие используемые Волконским источники как официального, так и частного происхождения недоступны для современного историка. Размышляя в начале своего очерка о положении 1852 г. в истории Кавказской войны, Н. А. Волконский писал: "Интерес и характеристика его состоят в том, что он - эпоха князя Воронцова, который восстает здесь перед нами как военный деятель; он дает нам понятие об идее завоевания края, которая, в бытность князя Барятинского начальником левого фланга Кавказской линии, начинает проблескивать; этот год знакомит нас со многими заветными бойцами нашего дела на Кавказе, каковы: Круковский - славная, светлая, храбрая и симпатичная личность, Бакланов, Меллер-Закомельский и другие, перечислять которых до конца было бы излишне, потому что они сами себя покажут, сами за себя поговорят; наконец, год трескучий по своим военным действиям, составляющим после долгого затишья первый основательный погром Чечни, положивший начало дальнейшему ее завоеванию и падению власти и влияния Шамиля. Мы увидим, что в этот год идея постепенного завоевания края посредством твердых наступлений действительно уже зародилась; что она занималась, хотя и смутно. Только глубоко укоренившиеся до того времени лихие партизанские набеги мешали ей тогда уже осуществиться; она их не в состоянии пока была вытеснить так сразу; желание показать себя - нет-нет, да и подавляло ее" [2. С. 371 - 372]. Далее, анализируя особенности военных действий на Кавказе, Волконский писал: "Год начался - и военные действия начались по заведенному издавна порядку. Самая суть этих действий в Чечне была зимой, отчего и чеченские экспедиции обыкновенно назывались зимними. Гораздо позже там завелись летние экспедиции. В эпоху же, нами описываемую, препятствием, страшилищем летних экспедиций в Чечне были леса. Оттого мы когда-то летом в Чечне ничего особенно важного не предпринимали, а старались все главное покончить тогда, когда деревья были обнажены от листьев, когда лес сквозил и выдавал нам каждую скрытую неприятельскую папаху, лишая наших врагов возможности скрываться. И, по правде сказать, если летом - как в описываемый нами ныне год - и являлось у нас что-нибудь серьезное, то оно было случайное, отрывочное или происходило вследствие таких наших деяний, которые вовсе не имели в виду преднамеренных схваток с неприятелем. К числу этих деяний (как увидим и ниже) относились уничтожение хлебов и запасов, проложение просек, расчистка дорог и т. п. Мы сказали: год начался - и война началась по заведенному порядку. Мы не без цели выразились этими словами, потому что ни в начале года, ни до наступления его не видим никакого руководящего, заранее обдуманного и подготовленного плана наших военных операций. Мало того, нигде не сохранилось сведений о том, чтобы к зимним действиям этого года были произведены какие-либо подготовки по части провиантской, артиллерийской и пр. Проснулись с наступлением нового года, встали с постели - и отправились в путь, поближе от дома, готовые вернуться туда при первой надобности, далекие от всякого отягощения себя лишними запасами... Вникая в частные деяния лиц этого года, мы подметили еще одну небезынтересную черту его: мы видим здесь боевой дух солдата доведенным до совершенства, боевую удаль казака в апогее ее славы и величия. Эти качества, бесспорно, не оставляли наших солдат и в последующее время, но они не были так отчаянны, беззаветны, как в этот период времени: они заменились стойкостью, твердостью. Следя за историей Кавказа, нетрудно найти тому причину: когда выработалась окончательно идея, то для поддержания и осуществления ее эта беззаветная удаль была не нужна. Сознали это, прежде всего, военачальники, за ними - офицеры вообще и заменили ее упорной, неотразимой храбростью; от них эти боевые достоинства незаметно передались солдатам и всецело поглотили в них прошлое, завлекающее молодечество" [2. С. 372 - 373]. Впрочем, далее Волконский попытался объяснить причины отсутствия у командующего экспедицией четкого плана действий, а также указать на желаемый эффект первой зимней экспедиции 1852 г.: "Что князь Барятинский не мог заранее начертать себе решительного плана предстоящих действий, доказывается тем, что он точно не знал даже местности, в которой будет действовать, и собирал о ней сведения у чеченцев. На этих сведениях и частью лишь на тех, которые он приобрел во время движения своего в прошлом году, 28 июня, в Большую Чечню, он основывал свои соображения. Он поставил своей задачей углубиться туда по тем путям, по которым еще не проходила наша нога, и добраться до тех мест, по которым еще не проходила наша нога, и добраться до тех мест, в которых нас не было уже более десяти лет. Лучше всего он сам свидетельствовал о предвзятой им задаче, состоявшей в том, чтобы "разбить неприятельские скопища, уничтожить все средства продовольствия жителей и неприятеля и потом действовать сообразно с обстоятельствами". Это последнее выражение само за себя говорит и как нельзя лучше подтверждает наше заявление о том, что у начальника отряда не было заранее определенного, точного плана; что он, рассчитывая на свои успехи, имел в виду воспользоваться с существенной пользой для дела, но как воспользуется - сам пока не знал. Словом, тут, с одной стороны, предпринимались те партизанские действия, которые водились и прежде князя Барятинского, а с другой - имелось в виду что-то большее, серьезнейшее, но что именно - покажут обстоятельства, т. е., другими словами, стояла на виду какая-то идея, но смутно осознанная, о которой не решался явно и открыто высказаться сам начальник отряда, предоставляя осуществление ее обстоятельствам" [2. С. 375 - 376]. Весьма интересна сделанная Волконским зарисовка нравов офицерского состава Кавказского корпуса: "В прежнее время наши боевые сотоварищи отбывали большие годовые праздники без пышности, но шумно и весело и вполне беззаботно. Каждый отдавал дань минуте, и никто не заботился о том, что последует завтра: убьют ли его, ранят - все равно. Менее всего люди заботились о том, будет ли завтра грош на обед: духанщик накормит по книжке, а казначей в свое время уплатит. Так было и в первый день 1852 года. Всю ночь напролет гремела музыка: офицеры провожали Новый год, потому что встретить его - встретили накануне. Лился преимущественно портер и чихирь: других вин и напитков, кроме разве очищенной, не признавали. Все это происходило на квартире командира батальона Куринского полка, подполковника Б. В прекрасном поле также не было недостатка: были и свои, воздвиженские, были и заезжие - из Грозной и Алхан-Юрта. Несмотря на длинную ночь, день застиг большую часть пирующих в сборе: одни храпели по углам, другие сидели за карточным столом, забавляясь чаем. И музыка, и песенники уже отпущены. Около девяти часов утра явился полковой адъютант и объявил, что послезавтра предложен сбор в Воздвиженской отряда и выступление в поход. - Экспедиция, должно понимать, будет важная, потому что сам Барятинский поведет отряд с места. Слышно, что и Шамиль собирает большое войско. Радость была общая, ни с чем не сравнимая" [2. С. 375 - 376]. Далее Волконский подробно рассказывал о событиях 5 - 7 января 1852 г., ставших лишь первым этапом масштабной зимней экспедиции в Чечню. Очень ценным является его яркое описание рубки леса на одном из горных хребтов вспомогательным отрядом, которая имела своей целью устранение этой преграды и отвлечение неприятельских сил от основной колонны войск: "Едва забрезжило - колонна охватила крайнюю оконечность леса, и топоры разом огласили собой воздух. Прикрытия были расположены так искусно впереди прогалин и под естественными защитами, что доступ неприятеля к ним и к колонне на самый отдаленный выстрел был невозможен. Полковник Бакланов строго наказал - производить рубку как можно поспешнее, без отдыха. Деревья валились одно за другим, лес трещал и выл во всех пунктах охваченной колонной местности, и скоро одна поляна за другой обнажили покатости хребта. Неприятель, убедившийся с первого раза, что одна из его главных защит должна рушиться окончательно не сегодня-завтра, с девяти часов утра открыл оживленную стрельбу по нашим цепям; но они зорко берегли свои пункты и усердно отвечали ему на каждый выстрел, удерживая его от себя на приличном расстоянии. Наконец, в одиннадцатом часу грохнул первый неприятельский орудийный выстрел. Полковник Бакланов приказал направить на него все наши орудия - и не прошло и четверти часа, как горцы переменили свою позицию и открыли орудийную пальбу с дальней оконечности хребта. Тогда опять все орудия колонны направлены были на этот пункт - и снова неприятель увез свою пушку на другое место. Повторилась та же история: Бакланов, как тень Буцефала, преследовал это злополучное орудие целой массой своих артиллерийских снарядов везде, где оно ни появлялось, и достиг, наконец, того, что перебил большую часть его прислуги и заставил его вовсе убраться. К трем часам пополудни более половины всего лесного пространства было обнажено, и колонна отступила в Куринское" [2. С. 376 - 377]. Также интересно и описание штурма одного из горских аулов: "...войска приняли направление р. Хулхулау и, невзирая на глубокий снег, двигались быстро и безостановочно, так что к одиннадцати часам утра вся кавалерия, с конными орудиями, и на хвосте у нее третий батальон Егерского генерал-адъютанта князя Воронцова полка, с двумя батарейными и двумя легкими орудиями, сосредоточились на правом берегу Хулхулау, против хутора Ахмета, в виду Автуров. Аул Автуры в то время имел до девятисот дворов и принадлежал к числу богатейших аулов в этой стороне. Так как нашего посещения здесь не ожидали, то и не было принято никаких мер к вывозу продовольственных товаров и всякого имущества; вследствие этого неприятель решился по возможности отстаивать этот пункт и занял его всеми наличными своими силами. Передовой колонной начальствовал командир егерского князя Воронцова полка полковник князь Семен Михайлович Воронцов. Выдвинув вперед артиллерию, он обстрелял аул беглым огнем и, не дав опомниться горцам, повел батальоны вверенного ему полка на штурм. Несмотря на крутой, почти неприступный берег Хулхулау, на котором был расположен аул, егеря быстро поднимались под сотнями направленных на них винтовок, не отвечая пока по неудобству местности, ни на один горский выстрел. Когда же прошли первую крутизну - открыли беглый огонь по аулу и ограждавшим его спереди завалам, а затем на полном ходу ударили в штыки. Неприятель бежал" [2. С. 377 - 378]. Далее Волконский повествует о тяжелом положении, в котором очутился отряд князя Барятинского: внушительная армия горцев под предводительством самого Шамиля перекрыла обратный путь для русских войск, укрепив свои позиции завалами и орудиями. Русский военачальник, чтобы освободить путь домой, прибегнул к ряду маневров, чтобы отвлечь и дезинформировать неприятеля. Для этого он разделил свой отряд, послав одну его часть под командой генерала Круковского в демонстративный поход на Ведень, который был чеченской "столицей" Шамиля. Там началась паника, население бежало в горы, а отряды горцев поспешили на защиту этого селения, но русские войска, хоть и завязали с ними бой, но более заботились о топографической съемке местности. Когда же это было завершено, Круковский приказал отступать обратно в Автуры на соединение с оставшимися там батальонами, после чего вновь объединенный отряд стал прорываться домой, обойдя укрепленную вражескую позицию стороной. Одновременно со всеми этими событиями отряд полковника Бакланова успешно продолжал рубку леса и прокладывание просеки, имея несущественные стычки с врагом. В целом во время этой экспедиции русские войска под командованием Барятинского опустошили значительную часть Большой Чечни и нанесли существенный урон горским отрядам, сами же они понесли довольно малые потери. Сам Волконский оценивает эти события следующим образом: "Движения этих дней показали Шамилю, что Большая Чечня может и будет отныне всегда под нашими ударами, от которых не в состоянии предохранить ее имам всеми соединенными силами ему подвластных горцев. Неприятель, сверх разорения, причиненного истреблением домов, запасов и имущества, потерпел весьма большой урон убитыми и ранеными. <...> Но самая главная потеря неприятеля - упадок его духа, подрыв влияния Шамиля, который был не в силах спасти лучшие свои места от совершенного погрома. Оттого-то и сам имам дрался как простой воин" [2. С. 380]. Делая общий вывод, историк немного ниже пишет: "Предыдущее описание дает нам некоторое понятие об образе и способе ведения кавказской войны в прежние годы, экспедиции которой представляли собой как бы ряд молодецких набегов" [2. С. 380]. Во второй части очерка "Погром Чечни в 1852 г." Волконский не только рассказывал о дальнейших событиях января 1852 г., но и размышлял об общей обстановке в этом регионе в рассматриваемый период времени, а также приводил биографии и характеристики некоторых героев своего повествования. Все это помогает современному исследователю лучше понять атмосферу той бурной эпохи, а также сложное положение России на Кавказе в середине XIX в. и ту тонкую игру, которую вели там с местными жителями наиболее талантливые русские военачальники. Вот что историк писал о положении в Чечне: "Большая Чечня, бывшая свободной до 1840 г., отдалась с того времени во власть Шамиля. Не имея и до того никаких особо приязненных с нами сношений, она, благодаря имаму и его мюридизму, который он стремился ввести и в Чечне, стала в отношении к нам вполне враждебной. Чем более усиливалась власть Шамиля в городах, тем менее нам приходилось думать о прочных завоеваниях. В конце сороковых годов, в особенности после поражения, понесенного нами в Сухарную экспедицию и в начале пятидесятых годов - преимущественно в 1853-м и 1854-м годах, во время турецкой кампании, мы стремились лишь к одному, чтобы рядом наших передовых оборонительных пунктов сдержать массу неприятеля, готовую во всякое время низринуться на нас, подобно лавине. А о занятии новых частей края вооруженной рукой и речи быть не могло. Самое большее, что мы решились предпринимать до вступления в начальствование левым флангом князя Барятинского, - это набеги, и то не слишком далеко от нашей кордонной линии, а так себе, при доме. Немудрено, что экспедиция, предпринятая князем Барятинским, носила в то время отпечаток чего-то важного, рискованного; углубление в Большую Чечню представлялось шагом весьма смелым, а поражение неприятеля под личным начальством Шамиля, который, если собирал тогда скопища, то не сотенные, а десятитысячные, являлось делом вполне геройским, на которое и не хотелось иначе смотреть как в увеличительное стекло. Такие дела нас ободряли, давали надежду в будущем, а Шамиля мало-помалу подрывали, лишали его влияния, доверия, ослабляли его власть" [2. С. 382 - 383]. Волконский добавляет при этом, что из-за указанного положения дел Барятинский не имел изначально достоверных сведений о Чечне, хотя русские войска уже долгое время стояли у ее границ. В качестве одного из важнейших источников сведений о регионе историк называет сообщения местных жителей, которые по тем или иным причинам поддерживали русских. Многие из них меняли свои симпатии по нескольку раз, что, впрочем, неудивительно в противоречивых условиях того времени. Одним из таких людей был некий Бата. Волконский приводит достаточно подробную его биографию, из которой можно судить, какой именно была русская "агентура" на Кавказе. Вот что он сообщает: "Бата, Батата, Батый Шамурзов, или просто Мурзаев, будучи мальчиком, был взят на воспитание бароном Розеном, братом корпусного командира. Ловкий, расторопный, умный, он стал скоро любимцем своего патрона, который, желая упрочить его будущность, достиг возможности поместить его в варшавский конвой. После того Бата является у нас на службе на Кавказе переводчиком при начальнике левого фланга. По истечении некоторого времени у него произошли какие-то неудовольствия с нашим начальником, вследствие которых он бежал к Шамилю. Имам ухватился за него и руками и ногами. Он был чрезвычайно счастлив, имея при себе нашего заклятого врага и мстителя, знавшего отлично язык, наши дела, порядки, наших военачальников. Как умный человек, Бата очень скоро сделался для Шамиля необходимостью. Он его назначил наибом в Большую Чечню, а спустя немного времени подчинил ему и других наибов, в том числе и мичиковского наиба Эски. Тут Бата увлекся своим положением и обстоятельствами: он стал деспотировать и зазнаваться перед самим Шамилем. Мало того, в нем сильно развилась общая всем горцам корысть, жадность к стяжанию чужого добра, и это более всего доставило ему врагов. Начались жалобы, потом интриги, в которых наибольшее участие принимали наибы, подчиненные Бате, в том числе и Эски. Вследствие всех этих обстоятельств Шамиль, склонившись перед наветами, а частью и перед справедливыми доносами на Бату, лишил его наибства. Бата вознегодовал и осенью 1851 г. перешел к нам обратно со всем своим семейством. Князь Барятинский хорошо знал Бату по тем частым и отчаянным набегам, которые тот предпринимал на Кумыкскую плоскость. Он, как и Шамиль, весьма порадовался такому приобретению и умел им лучше воспользоваться и лучше обставить его, чем легковерный имам. Почти через год, когда стали выходить к нам некоторые семейства из Большой Чечни и заселили собой качалыковское предгорье (аул Истису и другие), мы видим уже Бату поручиком и нашим качкалыковским наибом. Бата, оставшись врагом наиба Эски, человека вполне храброго, но недалекого, пользовался каждым случаем, чтобы нанести ему чувствительный вред. В то же время, имея в среде непокорных чеченцев немного старых приближенных к нему лиц и родственников, он знал заранее все намерения Эски, даже самого Шамиля, вовремя предупреждал нас об этом и таким образом стоял у нас на страже со стороны Мичика" [2. С. 383 - 384]. Крайне любопытна характеристика Волконским одного из офицеров, упоминавшегося им довольно часто - полковника Бакланова. Возможно, этот человек и не был типичным представителем офицерской среды Отдельного Кавказского корпуса, но можно не сомневаться, что такой типаж мог возникнуть в русской армии того времени только на Кавказе в условиях боевых действий, а не "парадных" полков, обычных для времени правления Николая I. Вот что сообщает историк: "Мы остановимся теперь, насколько позволяют обстоятельства, на личности Бакланова. По наружности это была фигура не только не симпатичная, но вполне устрашающая. Широкое, мускулистое, рябое лицо Бакланова, торчмя стоящие на голове волосы, строгий, даже суровый взгляд, угловатые, вовсе не изысканные движения и манеры отбивали у всех и каждого охоту иметь с этой личностью какие-нибудь даже невинные счеты. Его пронизывающий взгляд и всегдашняя нагайка в руке, комкавшей серебряные рубли, вкапывали моментально в землю каждого, кто ему не нравился... Все действия Бакланова в бою <...> доказывают нам, что он никогда не останавливался ни пред какою самою явною опасностью, что, не теряя соображения и распорядительности, при каких бы то ни было угрожающих обстоятельствах, Бакланов увлекался в бою положительно до самозабвения, что вовсе не должно было быть отличительною чертою военачальника, который, вследствие подобной невоздержанности и неумения владеть собою, мог бы иной раз принести вред и себе, и командуемой им части. Однако Бакланова и нас во всех таких случаях берегла и хранила судьба: самоувереннее этого человека в битвах с неприятелем трудно было встретить. Эта самоуверенность, отвага и все нами указанные качества откладывали особый отпечаток на военные действия Бакланова: быстрота, сильный удар, беззаветная решимость, надежда на свое страшное в горах, парализующее имя везде сопровождают деяния этого лица. Вообще этот человек был незаменимым и неподражаемым в своем роде не только партизан - как на него привыкли смотреть потому, что он командовал донцами и летучими отрядами, - но во многих случаях как самостоятельный военачальник, которому без боязни, несмотря на его запальчивость, можно было поручить отряд и вверить для исполнения план войны" [2. С. 389]. Продолжая рассказывать во второй главе о событиях экспедиции 1852 г. в Чечню, Волконский описывает достаточно крупное сражение, которое разразилось за так называемые мезоинские аулы, расположенные в предгорьях Черных гор Большой Чечни, между Аргуном и притоками Джалки. Русский отряд направился туда 10 января 1852 г. Его проводником выступили упоминавшийся выше Бата и несколько его друзей. Внезапно подойти к поселениям не удалось, их жители быстро собрали значительные отряды для обороны. Неблагоприятная для русских ситуация усугублялась очень сложным рельефом местности с большим числом естественных и искусственных преград. Единственным путем в аулы был небольшой мост, который чеченцы и приготовились защищать. Благодаря удаче и хитрости командиру русского отряда удалось заставить горцев покинуть удобную позицию, вследствие чего артиллерии удалось занять господствующие высоты над аулами, а войска выстроились для штурма. После сравнительно короткого, но достаточно ожесточенного боя был взят главный аул - Салгирей и уничтожены имевшиеся там припасы. Цель похода была достигнута, и войска стали готовиться к отступлению. Однако к чеченцам подошла значительная подмога, с помощью которой экспедиционный отряд был окружен. Сражение началось с новой силой, и русским теперь приходилось отражать атаки с двух сторон. Несмотря на то что удалось пробиться обратно к мосту и перейти через него, положение отряда было отчаянным - горцы не прекращали атак. Лишь благодаря полному превосходству в артиллерии, смелости солдат и умелому командованию офицеров, вовремя реагировавших на изменение обстановки, русским войскам удалось вырваться из окружения. По сообщению Волконского, следующие несколько дней прошли достаточно спокойно, войска занимались лишь рубкой леса. Горцы же начали подтягивать достаточно крупные силы, готовясь, очевидно, к ответному удару. Это заметил полковник Бакланов, который продолжал командовать отрядом, занимавшимся рубкой леса. Офицер, собрав 14 января значительные силы пехоты, конницы и артиллерии, решил разрушить сооруженные чеченцами легкие укрепления на пути возможного выдвижения русских войск. Этот поход не стал для горцев неожиданностью. Они смогли заранее занять оборону. Чтобы добраться до противника, пехоте и коннице Бакланова пришлось переправляться через замерзшую реку Мичик. Вскоре для их поддержки смогли доставить ракетную команду и три орудия. После очень долгого и ожесточенного боя русские смогли разрушить почти все горские редуты и завалы и вырубить значительную часть защищавшего их леса. После этого отряд под прикрытием артиллерийского огня отступил. В начале третьей главы Волконский привел интересное описание гарнизонной службы русских войск в селении Урус-Мартан, чье название печально известно в России и по кавказским событиям последних десятилетий: "Почти на полпути между Алхан-Юртом и крепостью Воздвиженской, если от Сунжи спускаться на юг, вверх по течению реки Мартанки было и есть обширное селение Урус-Мартан. От него в Воздвиженскую дорога круто поворачивает налево и служит продолжением прямой дороги, проходящей на восток от станицы Ассинской... Урус-Мартан был в этой стороне важным центральным пунктом, потому что из него являлся доступ во все ущелья, лежавшие на юг, в аргунский округ, по направлению речек: Гехи, Рошни, Мартанки, Гойты, так что по отношению к этим ущельям Мартан был как бы сторожевым пунктом. Скучно жилось в нем куринцам и 5-й легкой батарее. Всегда с замкнутыми воротами отдаленное и отделенное от света, жизни и людей, укрепление Урус-Мартан оживлялось только в те минуты, когда являлась туда оказия и привозила с собой свежих людей, свежую провизию, свежие новости и не всегда свежих казачек. Это был наш важный, как сказано выше, сторожевой и вместе с тем опорный пункт на случай наших действий в предгорье и в горах малой Чечни" [2. С. 392]. Впрочем, как замечает Волконский: "Хотя мы частью оградили себя со стороны Мартана просеками - гойтинскою на юго-востоке и гехинскою на юго-западе, - но это только служило поводом к большей или меньшей безопасности самого укрепления и нисколько не защищало нас от нападений горцев, равно не доставляло нам возможности проникнуть к ним в горы. Спокойно и безбоязненно жили себе они в, своих трущобах, среди вековых заповедных лесов. Там они находили себе поляны для посевов, а если не находили, то вырубали их, оставляя, между прочим, в стороне к нам широкую полосу нетронутых дебрей, служивших им наилучшею от нас защитою. За этими дебрями до 1852 г. не была еще наша нога; там не работал еще наш штык, и гром пушек не в грохотал еще среди девственной, прекрасной и потому заманчивой, дикой, но поэтичной природы" [2. С. 393]. Интересно, что на следующих страницах, описывая первый поход русских войск в эти места, историк говорит об этих местах в совсем ином тоне, нарисовав яркую картину непроходимой чащобы: "От балки начинался густой, едва проходимый лес, отделяющий ущелье Рошни от открытой равнины, по которой пролегала русская дорога. Лес в горных местах, на который не посягнула еще рука человека, и лес на плоскости - две большие разницы. Первый из них не подчиняется ни в каком отношении никаким законам и порядкам: в нем и заросли, и балка за балкой, и наваленные кучами деревья, которых сверху наломал какой-нибудь скатившийся от бури столетний гигант; и ручьи, и реченьки в глубине оврагов, то ясные и тихие, то черные и зеленые от грязи и тины; то вдруг исковерканная переходимая полоса, через которую можно перебраться, кажись, лишь с дерева на дерево, - и все это скрыто от глаза, невидимо до тех пор, пока сама нога не коснулась неожиданно восставшего пред ней препятствия. Невыносимо тяжелы и утомительны путешествия чрез эти леса, и едва ли бы они доставили удовольствие самому решительному, любознательному туристу или самому отчаянному искателю приключений. Мне много случалось переходить и проезжать подобных лесов на Кавказе, в особенности горной Осетии, в Имеретии, в Чечне. Все они, правда, дышат неподражаемой, обаятельной прелестью, но лишь в то время, когда уже впоследствии вспоминаешь о них, так сказать, издали; но в ту минуту, когда обстоятельства или обязанность заставляют крестить их направо и налево, вдоль и поперек собственными ногами, когда эти ноги подкашиваются от усталости, когда едва переводишь дух от изнеможения и чувствуешь, что кровь приливает к голове и сердцу от постоянных карабканий и царапаний по крутым ребрам балок, где даже и доброму коню невмочь подняться налегках, не говоря уж о походной тяжести - тогда не до прелестных картин и не до обаяния и очарования" [2. С. 395 - 396]. Продолжая повествовать о событиях зимней кампании 1852 г. против чеченцев, Волконский сообщает, что князь Барятинский решил нанести свой следующий удар именно в эти лесные регионы. По его плану это нападение должно было совершиться в один день двумя отрядами, командование над одним из которых он решил поручить своему старому боевому товарищу генерал-майору барону Вревскому. Шамиль знал о приготовлениях к этому походу, но полагал, что Барятинский повторит свою атаку против Большой Чечни, поэтому и сосредоточил основные свои силы именно там. Однако 17 января два русских отряда тайно выступили совсем в других направлениях. О том, куда они идут, знали только сами командиры и несколько наиболее доверенных лиц. Вот что пишет историк по этому поводу: "Эти секретные движения играли весьма важную роль в кавказских экспедициях и имели большое и выгодное для нас значение. При податливом на обе стороны характере горцы, в особенности чеченцы, ежеминутно готовы были сообщать сведения от нас - к Шамилю и от Шамиля - нам. Примеры этому мы видели постоянно, а главнее всего - накануне взятия в 1858 году Аргунского ущелья. Видели мы также опыты и тому, что если начальник отряда хранил в тайне свои предположения, то наше дело всегда выгорало" [2. С. 394]. Отряд Вревского двигался по направлению к Рошне. Несмотря на тяжелейшие условия сначала ночного перехода, а позже движения по чащобе горного леса, войска вместе с подошедшим подкреплением казаков благополучно приблизились к одной их обширных полян, где было несколько аулов, в которых, впрочем, оставались немногие - большинство чеченцев предпочитало тогда зимовать для безопасности в укрытых в лесу жилищах. Тем не менее, хоть аулы удалось захватить и поджечь в четверть часа, горцы смогли быстро собрать внушительные силы. Завязался ожесточенный бой, длившийся три часа. Преимуществом русских войск были, как обычно, более высокая выучка и дисциплина, а также полное превосходство в артиллерии. Кроме того, Вревский заранее позаботился об оставлении в тылу команды, подготавливавшей путь к отступлению. Когда все было готово, отряд стал отступать под непрерывными атаками противника. Положение осложнилось подходом к чеченцам подкрепления во главе с гойтинским наибом Эльмурзой Ханцовым. Лишь через еще полтора часа непрерывного боя русские со значительными потерями смогли выйти из леса, избавившись от преследования горцев. Впрочем, отряд Вревского полностью достиг намеченной цели. Отряд Барятинского двинулся на Гойту. В целом там повторилась сходная ситуация - войска незаметно для горцев подошли к большому скоплению аулов (до тысячи дворов), а стремительная атака казаков и драгун позволила в считанные минуты захватить их, но в последовавшей за этим схватке погиб атаман кавказского линейного казачьего войска генерал-майор Круковский. После этого развернулось ожесточенное сражение. И вновь выучка и стойкость солдат, подкрепленные преимуществом в артиллерии, позволили благополучно отступить. Обе колонны соединились в Урус-Мартане, и 18 января отряд вернулся в лагерь на Аргуне. Оценивая итоги этого похода, Волконский приходит к неутешительному выводу - несмотря на все тактические успехи, в стратегическом плане эта операция оказалась бесплодной, так как покорности местных жителей добиться не удалось, войска же понесли существенные потери. В целом очерк Н. А. Волконского "Погром Чечни в 1852 г." является для современного историка ценнейшим источником информации. Там не только с высокой долей объективности описывался один из интересных и важных эпизодов Кавказской войны, но и содержалось множество других сведений, в частности описание характеров и биографий некоторых русских военачальников и горских предводителей.

Литература

1. Покровский Н. И. Кавказские войны и имамат Шамиля. М., 2000. 2. Волконский Н. А. Погром Чечни в 1852 г. // Лисицына Г. Г. Экспедиции в Чечню в 1852 г. // Россия и Кавказ сквозь два столетия. СПб., 2001.

Название документа