Системные нарушения: новые тенденции в практике Европейского суда по правам человека по жалобам против России

СИСТЕМНЫЕ НАРУШЕНИЯ: НОВЫЕ ТЕНДЕНЦИИ В ПРАКТИКЕ ЕВРОПЕЙСКОГО СУДА ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА ПО ЖАЛОБАМ ПРОТИВ РОССИИ

С. ПАТРАКЕЕВ

Сергей Патракеев, докторант Института зарубежного и международного права им. Макса Планка, г. Гейдельберг.

С тех пор, как 22 июня 2004 года Большая Палата Европейского суда по правам человека приняла прецедентное решение по жалобе Ежи Броневски против Польши <1>, в центре внимания дискуссий, посвященных применению стандартов Конвенции о защите прав человека и основных свобод, оказалась проблема системных нарушений Конвенции <2>. И даже после того, как формальный повод к такой дискуссии себя исчерпал - Броневски и польские власти пришли к взаимовыгодному соглашению <3>, сама дискуссия продолжается до сих пор. С этой точки зрения интересно было бы рассмотреть в том числе и практику Европейского суда по правам человека по отношению к России. -------------------------------- <1> Application 31443/96, Broniowski v. Poland, Judgment of 22 June 2004. <2> См., например: Лич Ф. По ту сторону реки Буг: Новая перспектива в восстановлении прав Европейским судом по правам человека // Сравнительное конституционное обозрение. 2005. N 3 (52). С. 94 - 104; Гарлицкий Л. Взаимоотношения частных лиц и Конвенция о защите прав человека и основных свобод // Сравнительное конституционное обозрение. 2005. N 4 (53). С. 114 - 122. <3> По этому поводу Большая Палата Европейского суда по правам человека приняла отдельное решение (Application 31443/96, Broniowski v. Poland, Judgment (Friendly settlement) of 28 September 2005).

То, что Российская Федерация имеет на своем счету по крайней мере одно признанное системное нарушение, не подлежит сомнению - более половины решений, принятых против нашей страны, имеют своим предметом неисполнение судебных решений по гражданским искам против государства, в которых национальные суды обязывали те или иные органы государственной власти либо органы местного самоуправления исполнить свои обязательства перед гражданами в натуре или путем выплаты компенсации. Такое положение вещей, выраженное на языке норм Конвенции, представляет собой нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции (право на справедливый суд) в соединении со статьей 1 Протокола N 1 к Конвенции (гарантия права собственности). Выявление нарушений именно этих норм Конвенции по жалобам россиян в последнее время приобрело для Суда практически рутинный повседневный характер. Решения по такого рода жалобам сам Суд принимает уже не по отдельности, а блоком по 5 - 10 жалоб за одно заседание, деликатно называя их "повторяющимися" (repetitive cases). Показательным в этом отношении представляется, в частности, одно из последних решений Суда, касающихся данной системной проблемы, - по делу Коновалов против России <4>: здесь национальный суд присудил заявителю компенсацию, подлежащую выплате из федерального бюджета, но в то же время обременил свое решение оговоркой, что компенсация может быть выплачена лишь при условии наличия денег для этой цели в бюджете. Европейский суд признал такую оговорку недействительной уже на том основании, что она не основывалась на законе, а потому компенсация подлежит выплате в безусловном порядке - в силу тех же пункта 1 статьи 6 Конвенции и статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции. -------------------------------- <4> Application 63501/00, Konovalov v. Russia, Judgment of 23 February 2006.

Рассматривая вопрос о системных нарушениях, нужно провести различие между нарушениями, которые обусловлены несовершенством законодательства (тогда для устранения такого системного нарушения необходимо изменение законодательной базы, как это подразумевалось в решении по делу Броневски против Польши), и нарушениями, которые происходят в результате злостного несоблюдения норм национального права государственными органами (то есть государство само создает правила игры, которые затем не соблюдает). Системные нарушения этой второй категории доминируют в "российской" практике Суда. Соответствующие прецедентные решения, принятые Судом в последние несколько месяцев и потенциально имеющие много шансов вскрыть системные проблемы в правовой системе нашего государства с точки зрения ее соответствия стандартам Конвенции, являются предметом внимания настоящей статьи. Конкретнее, речь далее пойдет о трех решениях по делам: Федотов против России <5>, Романов против России <6> и Худоеров против России <7>. -------------------------------- <5> Application 5140/02, Fedotov v. Russia, Judgment of 25 October 2005. <6> Application 63993/00, Romanov v. Russia, Judgment of 20 October 2005. <7> Application 6847/02, Khudoyorov v. Russia, Judgment of 8 November 2005.

Федотов против России: краткое содержание жалобы

В отношении заявителя районная прокуратура города Боровичи Новгородской области возбудила уголовное дело по подозрению в нецелевом использовании материальных средств. Однако вскоре дело было прекращено за отсутствием состава преступления. Тем не менее имя заявителя оказалось занесено в федеральный список разыскиваемых лиц и продолжало там оставаться еще долгое время элементарно по причине небрежности сотрудников прокуратуры, забывавших систематически обновлять базу данных лиц, находящихся в розыске. В результате заявитель в период своего пребывания в Москве дважды был задержан сотрудниками милиции без каких-либо законных на то оснований. При этом в течение второго задержания, продолжавшегося 22 часа, заявитель вынужден был провести время в "обезьяннике" милицейского участка без обеспечения питанием, возможности спать или даже воспользоваться туалетом. Служебные расследования обстоятельств задержаний заявителя, проводившиеся затем по его ходатайствам, заканчивались стандартным выводом: "Сотрудники милиции действовали правильно".

Худоеров против России: краткое содержание жалобы

Заявитель - гражданин Таджикистана - был задержан в России по подозрению в причастности к незаконному обороту наркотиков. В предварительном заключении, ожидая окончания следствия, а затем и суда, заявитель провел около пяти лет. В итоге суд прекратил в отношении него уголовное дело за отсутствием состава преступления. Однако многочисленные ходатайства заявителя об изменении ему меры пресечения на более мягкую (выпуск под залог, под подписку о невыезде и т. д.) отклонялись на одном лишь основании, что преступление, в совершении которого подозревался заявитель, относится к разряду тяжких. Условия содержания заявителя в следственном изоляторе, равно как и условия его транспортировки в зал суда также были далеки от гуманных. Качество питания и медицинского обслуживания заявителя на протяжении всего времени предварительного заключения были неудовлетворительными. Более того, заявитель в течение всех пяти лет, проведенных в следственном изоляторе, не имел возможности общаться с родственниками, посещавшими его, на родном языке.

Романов против России: краткое содержание жалобы

Заявитель был задержан по обвинению в незаконном владении наркотиками (марихуаной). В ходе следствия заявитель два раза подвергался судебно-психиатрической экспертизе, причем выводы обеих экспертиз относительно необходимости принудительного лечения заявителя в стационаре были прямо противоположными. Однако национальный суд предпочел - не мотивируя ничем свое решение - сделать свой выбор именно в пользу экспертного заключения, рекомендовавшего принудительное лечение заявителя: заявитель был признан виновным в совершении преступления, но неспособным отвечать за свои действия и поэтому не подлежащим ответственности за содеянное. В то же время судом заявителю было предписано пройти принудительный курс лечения в стационаре психиатрической клиники.

В качестве нарушений, которые на основе вышеперечисленных жалоб можно было бы назвать системными, выделим следующие: нарушение права индивида не подвергаться пыткам и бесчеловечному обращению (статья 3 Конвенции), нарушение права на личную свободу (лишение индивида свободы возможно только на законных основаниях - пункт 1 статьи 5 Конвенции), а также нарушение права habeas corpus (продолжительное лишение свободы должно быть санкционировано и мотивировано судом). Далее речь пойдет именно об этих нарушениях.

Применение статьи 3 Конвенции

Прежде всего, следует обратить внимание на сложившийся в практике Суда стандарт применения нормы статьи 3 Конвенции. Так, при установлении нарушений статьи 3 Конвенции Суд обычно применяет стандарт "минимальный уровень суровости" (minimum level of severity). Чаще всего речь в данном контексте идет об условиях содержания индивида под стражей. В качестве отправной точки для определения "минимального уровня суровости" Суд устанавливает следующее: "Государство обязано обеспечить индивиду, взятому под стражу, такие условия заключения, которые соответствуют уважению его человеческого достоинства, а способ и метод исполнения меры наказания не подвергают его страданиям или лишениям, превосходящим неизбежный уровень страданий, присущий содержанию в неволе, в любом случае, принимая во внимание практическую необходимость заключения, здоровье и безопасность индивида должны быть адекватно гарантированы" <8>. -------------------------------- <8> Khudoyorov v. Russia, Para. 103.

В практике Суда очевидным представляется правило, когда при определении порогового значения "минимального уровня суровости" за основу принимается идея "отправной точки" (focal point). В качестве таковой принимается какой-либо главный, ключевой фактор, и тогда минимальный уровень, необходимый для установления нарушения Конвенции, достигается за счет "плюсования" дополнительных факторов. При этом дополнительные факторы могут быть как усугубляющими, так и компенсирующими <9>. -------------------------------- <9> Khudoyorov v. Russia, Para. 106 с дальнейшими указаниями на практику Суда.

Так, рассматривая решения по делам Худоеров против России и Романов против России <10>, мы видим, что в качестве "отправной точки" при исследовании ситуации на предмет соответствия стандарту статьи 3 Конвенции был определен такой фактор, как недостаток места в камере (в квадратных метрах в пересчете на одного человека). -------------------------------- <10> Romanov v. Russia, Para. 78.

К этому в качестве дополнительных факторов Суд по жалобе Худоерова добавил следующие: 1) туалет в камере не имел системы смыва; 2) в период нахождения заявителя в камере окна камеры были закрыты металлическими пластинами, так что естественное освещение было невозможным; 3) заявитель, будучи заключенным под стражу, не мог общаться со своими родственниками и близкими на родном языке <11>. -------------------------------- <11> Khudoyorov v. Russia, Para. 107.

По жалобе Романова было отмечено следующее: 1) заявитель имел возможность принимать душ только раз в неделю, в результате чего он был заражен чесоткой; 2) в камере, где он содержался, практически не было естественного освещения, поскольку окна были закрыты металлическими ставнями <12>. -------------------------------- <12> Romanov v. Russia, Para. 79.

И уже по сумме тяжести самой "отправной точки" с указанными приплюсованными дополнительными факторами Суд пришел к выводу, что пороговое значение "минимального уровня суровости" оказалось в соответствующих ситуациях превышенным. Как следствие, было установлено и нарушение статьи 3 Конвенции. В качестве примера "смягчающего фактора" Суд в своем решении по делу Романов против России привел и такое соображение, что "в настоящее время количество заключенных в СИЗО "Бутырский" составляет половину от их общего числа по состоянию на 1998 год, что является результатом принятия различных мер, направленных на приведение условий содержания заключенных в соответствие с национальными и международными стандартами, однако это обстоятельство не позволяет оставить незамеченным, что условия, в которых содержался заявитель в течение всего времени заключения, были абсолютно недопустимыми" <13>. -------------------------------- <13> Romanov v. Russia, Para. 81.

Таким образом, фактор переполненности камеры, где содержался заявитель, был определенно смягчен обстоятельством, что российские власти приняли ряд мер к устранению данного недостатка. Тем не менее одного такого смягчающего обстоятельства оказалось недостаточно, чтобы перевесить три "усугубляющих" фактора (как приведено выше). Сам же Суд решил далее не углубляться в оценку прочих обстоятельств, могущих повлиять на весомость избранной им "отправной точки" при исследовании положения, в котором находился заявитель: "Суд не находит необходимым давать правовую оценку прочим условиям содержания заявителя в камере N 415, поскольку уже те из них, которые были проанализированы выше, являются достаточными для установления нарушения статьи 3 Конвенции" <14>. -------------------------------- <14> Romanov v. Russia, Para. 82.

В то же время следует оговориться, что идея "отправной точки" не применяется Судом в обязательном порядке. Отступления от нее можно проследить в решении по делу Худоеров против России - здесь стандарт "отправной точки" относительно эпизода транспортировки заявителя в суд в дни слушаний по его делу Суд применять не стал. Иначе говоря, не было произведено деления обстоятельств на "главные" и "второстепенные". Суд счел, что все обстоятельства равноценны и в своей совокупности являются достаточными для того, чтобы превысить "минимальный уровень суровости": и транспортировка в маленькой клетке, где двоим можно было уместиться только на коленках друг у друга, и лишение заявителя еды, прогулок и душа в течение всего дня, когда он подлежал вывозу на судебное заседание <15>. -------------------------------- <15> Khudoyorov v. Russia, Paras. 118 - 120.

Можно предположить, что идея с "отправной точкой" используется Судом лишь в тех случаях, когда возможно установление смягчающих сопутствующих обстоятельств. В то же время есть основания утверждать, что идея "отправной точки" - это удобный инструмент технологии, с помощью которого можно обращать внимание государства на самое главное, что должно быть устранено в целях избежания "рецидивных" жалоб. Так или иначе, идея "отправной точки" как юридическая техника, используемая для установления нарушения статьи 3 Конвенции, не является главной или решающей. Кроме того, обращает на себя внимание еще один аспект применения статьи 3 Конвенции. Как Суд уже неоднократно указывал в своей практике, начиная с решения по делу Асенов против Болгарии, "когда индивид обращается с потенциально обоснованной жалобой на то, что он подвергся обращению, нарушающему требования статьи 3 Конвенции, положения данной статьи подразумевают, что должно быть предпринято эффективное официальное расследование, достаточное для того, чтобы выявить и наказать ответственных, которые допустили такое обращение" <16>. -------------------------------- <16> Fedotov v. Russia, Para. 63; Application 24760/94, Assenov v Bulgaria, Judgment of 28 October 1998, Para. 102.

Данная формулировка дает основания прийти к выводу, что официальное расследование, предполагаемое требованиями статьи 3 Конвенции, должно быть проведено автоматически, сразу же после поступления от индивида соответствующей жалобы. Однако в условиях российских реалий эффективное расследование по смыслу статьи 3 Конвенции предпринимается обычно лишь после того, как заявитель исчерпал эффективные внутренние средства правовой защиты, подал жалобу в Европейский суд, и после того, как такая жалоба была коммуницирована российским властям. Например, по жалобе Федотов против России такое расследование началось лишь после того, как жалоба, поступившая в Суд, была коммуницирована представителям российских властей, иначе говоря, спустя 4 года после неправомерного задержания заявителя. Но даже в этом случае предпринятое расследование так и не привело к установлению виновных <17>. -------------------------------- <17> Fedotov v. Russia, Para. 70. Здесь можно говорить о сложившемся европейском стандарте применения статьи 3 Конвенции, налагающей обязанность провести эффективное расследование, и даже более того, данный стандарт предъявляет минимальные требования к такому расследованию: оно должно позволить установить и наказать виновных.

Таким образом, налицо позитивный эффект деятельности Европейского суда уже на досудебной стадии: коммуникация государству жалобы порой оказывается достаточной для того, чтобы оно предприняло меры к устранению нарушения Конвенции - еще даже не установленного, а лишь предполагаемого. Это свидетельствует о том, что даже при таком лавинообразном потоке жалоб в Страсбург российские власти проявляют заинтересованность в том, чтобы разрешить как можно большую их часть "мирным" путем, на национальном уровне.

Применение пункта 1 статьи 5 Конвенции

В решении по делу Федотов против России Суд следующим образом сформулировал стандарт применения данной нормы Конвенции: "Суд подтверждает, что понятия "законный" и "в порядке, установленном законом", которые используются в тексте пункта 1 статьи 5 Конвенции, в первую очередь отсылают к национальному праву и устанавливают обязательство привести его материальные и процессуальные нормы в должное соответствие. В то же время "законность" взятия под стражу в контексте национального права не всегда является решающим фактором. Суд должен дополнительно убедиться в том, что заключение в рассматриваемый период соответствовало цели пункта 1 статьи 5 Конвенции, каковой является предотвращение необоснованного, произвольного лишения индивидов свободы" <18>. -------------------------------- <18> Fedotov v. Russia, Para. 74; Khudoyorov v. Russia, Para. 124.

Отсюда мы видим, во-первых, ориентированность европейского стандарта не столько на определение понятий Конвенции, сколько на определение конкретного образа действий, которому должно следовать государство, соблюдая Конвенцию. Во-вторых, Суд не определяет понятие "предусмотренный законом" чисто формально. Решающую роль здесь играет то обстоятельство, насколько обоснованно применяется судами норма национального права, допускающая взятие индивида под стражу в качестве меры пресечения. Именно на этом моменте Европейский суд делает акцент в своей критике деятельности российских судов: в практике последних преобладает немотивированность, формальность решений, касающихся избрания меры пресечения, - привычка, унаследованная от советских времен. В данном вопросе суды, как правило, не вникают в обстоятельства дела, не исследуют их всесторонне. Суд, формулируя стандарт применения пункта 1 статьи 5 Конвенции, высказался по этому поводу следующим образом: "Длительное заключение в данном случае может быть оправдано, только если есть явные признаки наличия потребности действовать в интересах общества, которые, в свою очередь, вступая в конфликт с презумпцией невиновности, оказываются превалирующими над принципом уважения свободы индивида, закрепленного в статье 5 Конвенции. Убедительность обоснованного подозрения в том, что арестованный совершил противоправное действие, является непреложным условием для длительного заключения под стражу, но по истечении определенного времени это более не является достаточным" <19>. -------------------------------- <19> Romanov v. Russia, Paras. 89, 91.

Помимо того, при решении вопроса об избрании меры пресечения в российских судах нередко продолжает применяться презумпция виновности, то есть не суд обосновывает, почему он считает взятие под стражу необходимой и единственно возможной мерой, а индивид должен попытаться убедить суд, что избрание альтернативной меры пресечения было бы достаточным и адекватным. Отдельно следует остановиться на формулировке "меру пресечения оставить без изменения", которая широко применяется российскими судами высших инстанций при отмене постановлений (по процессуальным вопросам) судов низших инстанций, хотя и не основана на законе. Вследствие этого возникает ситуация, когда какое-либо законное основание для дальнейшего содержания индивида под стражей отпадает, но в силу "оставления меры пресечения без изменения" (а согласно УПК РФ, при продлении меры пресечения в виде заключения под стражу суд обязан указать конкретный срок, в течение которого действует продление!) индивид остается в следственном изоляторе, не зная, ни на каком основании он там находится, ни как долго еще должно продлиться его заключение под стражу. Европейский суд подверг данную практику, характеризующую чисто формальное отношение к предварительному заключению как к мере пресечения, ограничивающей свободу индивида, резкой критике. Данный момент тем более достоин резких слов, если учесть, что в деле Худоеров против России формулировку "меру пресечения оставить без изменения" в своем решении использовал, ни много ни мало, Верховный Суд РФ <20>. И в этом случае всестороннего изучения обстоятельств, необходимого для того, чтобы лишение индивида свободы по смыслу пункта 1 статьи 5 Конвенции могло считаться оправданным, Верховным Судом произведено не было. -------------------------------- <20> Решение Верховного Суда РФ от 8 августа 2001 года. См.: Khudoyorov v. Russia, Para. 134.

Применение пункта 3 статьи 5 Конвенции

Как уже упоминалось, российские суды в своей практике нередко относятся к вопросу избрания меры пресечения в виде заключения под стражу с излишней долей формализма. Данное обстоятельство Суд подверг критике не только с позиций пункта 1 статьи 5 Конвенции, но и с позиций пункта 3 статьи 5 Конвенции. Причем особенно подчеркнул то обстоятельство, что судьи российских судов на удивление редко задумываются о возможности избрания альтернативной меры пресечения (выпустить подозреваемого под залог или под подписку о невыезде), упуская из вида, что такая мера пресечения, как взятие под стражу, является сама по себе исключительной, то есть может быть применена только в том случае, когда очевидна (доказана) недостаточность других альтернативных мер. Европейский суд формулирует свой стандарт применения пункта 3 статьи 5 Конвенции - что особенно интересно в применении к данному контексту, - исходя из следующих основных пунктов: во-первых, непреложным условием является презумпция невиновности, во-вторых, национальная судебная инстанция, принимающая решение о взятии под стражу (продлении срока содержания под стражей), обязана дать оценку абсолютно всем обстоятельствам, которые могут служить оправданием для превалирования публичного интереса (выражающегося в содержании индивида под стражей) над презумпцией невиновности. Наконец, в-третьих, все указанные обстоятельства судебная инстанция обязана перечислить в мотивировочной части своего решения: "В первую очередь национальные судебные инстанции должны в каждом конкретном случае убедиться, что длительность предварительного заключения обвиняемого не превышает разумных сроков. С этой целью они обязаны исследовать все обстоятельства "за" и "против" наличия общественного интереса, оправдывающего отступление от правил статьи 5 [Конвенции], уделяя должное внимание презумпции невиновности. Далее они обязаны указать такие обстоятельства в своем решении по ходатайству об освобождении" <21>. -------------------------------- <21> Romanov v. Russia, Para. 90.

При этом никакое отдельно взятое обстоятельство, как, например, потенциальная возможность для подозреваемого скрыться от следствия или серьезность предъявленного обвинения <22>, с точки зрения данного стандарта, не принимается в качестве самостоятельной причины per se: она должна быть подтверждена определенными фактическими доказательствами <23>. В любом случае Суд устанавливает в качестве аксиомы, что при принятии решения об избрании меры пресечения "в соответствии с пунктом 3 статьи 5 власти обязаны рассмотреть альтернативные меры" <24>. -------------------------------- <22> Application 45100/98, Panchenko v. Russia, Judgment of 8 February 2005, Para. 102; Khudoyorov v. Russia, Para. 180. <23> Romanov v. Russia, Para. 93. <24> Khudoyorov v. Russia, Para. 183.

Здесь для российских судов определенно можно констатировать необходимость дальнейшего совершенствования своей практики. Европейский суд подверг критике их излишне формальное отношение к вопросу об избрании подозреваемому меры пресечения, подчеркивая, с одной стороны, что "решения национальных судов лишь указывали на наличие "достаточных причин полагать, что подозреваемые могут скрыться" от следствия (суда), но при этом не указывая, что это, собственно, за причины, <...> власти не рассматривали возможности обеспечения явки подозреваемого за счет применения других "мер пресечения", как-то: выпуск под залог или под подписку о невыезде, которые прямо предусмотрены российским законодательством в целях обеспечения надлежащего хода уголовного процесса" <25>. -------------------------------- <25> Khudoyorov v. Russia, Paras. 181 - 182.

С другой стороны, излишний формализм в существующей практике российских судов не может считаться приемлемым, с точки зрения стандарта пункта 3 статьи 5 Конвенции, еще и в силу явных недостатков мотивировочной части решений о продлении содержания подозреваемого под стражей: "Российские государственные органы упорно применяли стереотипную обобщающую формулировку для обоснования продления содержания под стражей: областной суд воспроизводил один и тот же текст - всего один абзац - дословно в пяти решениях [по одному и тому же делу практически в течение года] и слегка измененную формулировку в двух своих более поздних решениях" <26>. -------------------------------- <26> Khudoyorov v. Russia, Para. 185.

Наконец, практику "коллективных" продлений содержания под стражей, когда судебный орган одним абзацем продлевает срок предварительного заключения сразу для двадцати человек <27>, также трудно совместить с обязанностью судов тщательно исследовать все обстоятельства "за" и "против", решая судьбу каждого отдельного индивида. Применяя тот же самый стандарт пункта 3 статьи 5 Конвенции, Суд заострил свое внимание еще и на вопросе законности решений о продлении срока содержания под стражей ex post facto, то есть "задним числом". Конечно, по данной проблеме уже в 2003 году российский Конституционный Суд успел сформулировать свою правовую позицию, согласно которой "УПК РФ не включает положений, которые бы предусматривали возможность принятия судом решения о продлении срока содержания обвиняемого под стражей уже после истечения ранее установленного срока и тем самым допускали бы содержание лица под стражей в течение определенного периода времени без судебного решения. <...> Более того, часть вторая статьи 10 и часть четвертая статьи 109 УПК Российской Федерации прямо предписывают суду, прокурору, следователю, органу дознания и дознавателю немедленно освободить всякого незаконно содержащегося под стражей свыше срока, установленного данным Кодексом. Это вытекает из положений пунктов 3 и 4 статьи 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (являющейся в соответствии с частью 4 статьи 15 Конституции Российской Федерации составной частью правовой системы Российской Федерации), согласно которой каждый задержанный или арестованный имеет право на незамедлительное доставление к судье и на судебное разбирательство в течение разумного срока, в ходе которого суд безотлагательно решает вопрос о законности его задержания и выносит постановление о его освобождении, если задержание незаконно" <28>. -------------------------------- <27> Khudoyorov v. Russia, Para. 186. <28> Абзацы 2 и 3 пункта 2 Определения Конституционного Суда РФ от 15 июля 2003 года N 292-О.

Таким образом, Конституционный Суд Российской Федерации в целом принимает стандарт, выработанный Европейским судом по правам человека для целей применения пункта 3 статьи 5 Конвенции. В то же время и сам Европейский суд с удовлетворением отмечает данную позицию Конституционного Суда РФ <29>. Однако, как показывает практика, национальные суды общей юрисдикции далеко не всегда следуют правоприменительной практике Конституционного Суда, санкционируя продление содержания под стражей в ряде случаев даже после истечения всех допустимых сроков. -------------------------------- <29> Khudoyorov v. Russia, Para. 56.

Рассмотренные нарушения Конвенции, установленные в результате жалоб заявителей на практику российских судов при рассмотрении уголовных дел, к сожалению, нельзя назвать исключительными случаями. Напротив, они типичны для многих судов в нашей стране, прежде всего тех, которые принимают решения по уголовным делам в первой инстанции. Следовательно, надеяться на то, что подобные нарушения, выявленные в соответствующих решениях Европейского суда, впредь не повторятся, было бы слишком оптимистичным. Однако же, реально глядя на вещи, российская система правосудия тем не менее способна не допустить того, чтобы схожие жалобы подавались российскими заявителями в Страсбург. Для этого необходимо на стадии исчерпания внутренних средств правовой защиты, то есть при рассмотрении дел апелляционными и кассационными инстанциями, последовательно придерживаться стандартов применения норм Конвенции. Тогда, с одной стороны, жалобы индивидов на нарушение их конвенционных прав будут удовлетворяться еще на национальном уровне, то есть в более "удобных" для национальных властей объеме и форме. С другой стороны, нормы самой Конвенции, таким образом, будут внедряться в российскую правовую систему именно так, как они понимаются в уже сложившихся стандартах их применения. Если же этого не произойдет, мы имеем реальный шанс столкнуться в обозримом будущем с новыми нарушениями Конвенции российскими государственными органами. Конечно, сами по себе эти нарушения будут теми же, что и раньше, вот только рассматриваться они будут в несколько другом ракурсе, а именно - как системные.

Название документа