О подходе Конституционного Суда РФ к защите деловой репутации и иных благ юридических лиц
(Эрделевский А. М.)
(Подготовлен для системы КонсультантПлюс, 2004)
Текст документа
Подготовлен для системы КонсультантПлюс
О ПОДХОДЕ КОНСТИТУЦИОННОГО СУДА РФ
К ЗАЩИТЕ ДЕЛОВОЙ РЕПУТАЦИИ И ИНЫХ БЛАГ ЮРИДИЧЕСКИХ ЛИЦ
Материал подготовлен с использованием правовых актов
по состоянию на 14 декабря 2004 года
А. М. ЭРДЕЛЕВСКИЙ
Эрделевский А. М., профессор МГЮА, доктор юридических наук.
Анализ практики Конституционного Суда РФ за последние годы с позиций ее влияния на применение норм гражданского законодательства в ряде случаев позволяет сделать вывод об отрицательном или, по крайней мере, неоднозначном характере такого влияния вследствие недостаточной обоснованности выносимых решений. В качестве одного из примеров таких решений можно привести Постановление Конституционного Суда РФ от 27 января 2004 г. N 1-П, вынесенное в результате рассмотрения дела о проверке конституционности отдельных положений п. 2 ч. 1 ст. 27, ч. ч. 1, 2 и 4 ст. 251, ч. ч. 2 и 3 ст. 253 ГПК в связи с запросом Правительства РФ. Это Постановление без достаточных оснований ограничивает право граждан на обращение в Верховный Суд РФ с требованиями о признании недействительными определенной категории нормативных актов Правительства РФ, в результате чего снижается, в частности, эффективность способа защиты гражданских прав, предусмотренного ст. 13 ГК, а также, как правильно отмечается в Особом мнении судьи Конституционного Суда РФ А. Л. Кононова, в целом существенно ограничивается конституционное право каждого на судебную защиту от противоречащих закону актов органов исполнительной власти.
В качестве другого примера сомнительного решения можно указать Определение Конституционного Суда РФ от 4 декабря 2003 г. N 508-О (далее - Определение), которым гражданину Шлафману В. А. было отказано в принятии к рассмотрению его жалобы на нарушение его конституционных прав п. 7 ст. 152 ГК. Это Определение вызвало большой общественный резонанс, в особенности со стороны средств массовой информации, в связи с его способностью оказать влияние на применение судами общей юрисдикции и арбитражными судами норм гражданского законодательства при рассмотрении дел, связанных с защитой гражданских прав вообще и деловой репутации юридических лиц в частности. Отмеченное обстоятельство вызывает необходимость в проведении подробного анализа указанного Определения.
В своей жалобе гражданин Шлафман пытался оспорить конституционность п. 7 ст. 152 ГК, предусматривающего, что правила этой статьи о защите деловой репутации гражданина соответственно применяются к защите деловой репутации юридического лица, в значении, придаваемом ему официальным толкованием, содержащимся в п. 5 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 20 декабря 1994 г. N 10 "Некоторые вопросы применения законодательства о компенсации морального вреда", и основанной на нем правоприменительной практикой. Напомним, что в п. 5 этого Постановления указывалось, что "правила, регулирующие компенсацию морального вреда в связи с распространением сведений, порочащих деловую репутацию гражданина, применяются и в случаях распространения таких сведений в отношении юридического лица". Поводом для подачи жалобы послужило принятие районным судом г. Иркутска решения об удовлетворении иска муниципального унитарного предприятия о взыскании с гражданина Шлафмана 2000 рублей в качестве компенсации морального вреда в связи с тем, что, как указывается в Определении, "ответчик распространил в отношении сотрудников МУП "Водоканал" сведения, порочащие деловую репутацию предприятия". Гражданин Шлафман счел, что п. 7 ст. 152 ГК в значении, придаваемом этой норме толкованием, содержащимся в п. 5 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 20 декабря 1994 г. N 10, не соответствует статьям 4, 15, 17, 18, 19, 46 и 55 Конституции РФ.
Конституционный Суд РФ отказал гражданину Шлафману в принятии его жалобы к рассмотрению, сочтя ее недопустимой с позиций Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации". Сам по себе отказ в принятии жалобы гражданина Шлафмана к рассмотрению возражений не вызывает. Однако, как это часто бывает в практике Конституционного Суда, отказывая в принятии жалобы к рассмотрению, в мотивировочной части Определения Конституционный Суд не ограничился лишь изложением мотивов отказа, но и высказал ряд суждений, в том числе не имеющих прямого отношения к содержанию жалобы, которые и вызвали отмеченный выше общественный резонанс.
Исследование Определения позволяет сделать вывод о наличии в нем следующих суждений:
1) положение п. 5 ст. 152 ГК о праве гражданина требовать компенсации морального вреда, причиненного умалением его деловой репутации, неприменимо к защите деловой репутации юридического лица;
2) в случае умаления деловой репутации юридического лица оно вправе требовать прямо не предусмотренной законом компенсации неких, также не определенных законом, нематериальных убытков (нематериального вреда).
Прежде чем перейти к анализу этих суждений, следует остановиться на вопросе о юридической силе Определения Конституционного Суда РФ об отказе в принятии жалобы к рассмотрению. В отличие от итоговых решений Конституционного Суда по существу рассматриваемого дела (постановлений и заключений), правовые последствия Определения об отказе в принятии жалобы к рассмотрению исчерпываются невозможностью ее рассмотрения по существу. Каких-либо иных правовых последствий такое Определение, включая содержащиеся в его мотивировочной части суждения, не влечет. Однако, в силу высокого авторитета Конституционного Суда, его суждения по вопросам права, формально не обладая юридической силой, фактически оказывают весомое влияние на правоприменительную практику. Они в подавляющем большинстве случаев принимаются во внимание судами общей юрисдикции и арбитражными судами при разрешении конкретных дел, что позволяет лицу, обратившемуся с жалобой в Конституционный Суд, достичь цели своего обращения и без рассмотрения жалобы по существу. Отмеченным обстоятельством объясняется целесообразность правовой оценки позиции Конституционного Суда. Теперь перейдем к анализу существа суждений, высказанных Конституционным Судом в исследуемом Определении.
Мнение Конституционного Суда о неприменимости института компенсации морального вреда в качестве способа защиты деловой репутации юридического лица и, соответственно, неправильности толкования п. 7 ст. 152 ГК, содержащегося в п. 5 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 20 декабря 1994 г. N 10, не вызывает возражений. Подобной позиции придерживается большинство российских правоведов, включая автора настоящей статьи (см., например: Эрделевский А. О компенсации морального вреда юридическим лицам. Хозяйство и право. 1996. N 11). Более того, как показывает анализ судебной практики, эту позицию разделяют и многие российские судьи. Однако подтверждение распространенного мнения о неприменимости института компенсации морального вреда для защиты деловой репутации юридического лица на уровне Конституционного Суда должно, как представляется, полностью исключить возможность применения судами при разрешении конкретных дел толкования, предложенного в п. 5 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 20 декабря 1994 г. N 10, что, в частности, предполагает отмену явившегося поводом для подачи жалобы в Конституционный Суд решения районного суда в части взыскания с гражданина Шлафмана 2000 руб. в качестве компенсации морального вреда.
Что касается мнения Конституционного Суда о том, что в случае умаления деловой репутации юридического лица оно вправе требовать прямо не предусмотренной законом компенсации неких, также не определенных законом, нематериальных убытков (нематериального вреда), то счесть это мнение обоснованным не представляется возможным. Прежде всего, следует обратить внимание на то, что данное суждение явно выходит за пределы вопроса, поставленного в жалобе гражданином Шлафманом, поскольку ни в жалобе, ни в ст. 152 ГК, как и во всем Гражданском кодексе, не упоминается о взыскании нематериальных убытков. Свое мнение по этому поводу Конституционный Суд основывает на двух доводах.
Первый и, как следует из текста Определения, основной довод сводится к ссылке на положение ч. 2 ст. 45 Конституции РФ, в соответствии с которым каждый вправе защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом.
Очевидно, сознавая явную недостаточность и несостоятельность этого довода, далее Конституционный Суд ссылается на ст. 41 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее - Конвенция), допускающую взыскание с государства, виновного в нарушении ее положений, справедливой компенсации потерпевшей стороне, в том числе юридическому лицу, как указывает Конституционный Суд, "для обеспечения действенности права на справедливое судебное разбирательство". В качестве примера далее Конституционный Суд ссылается на решение Европейского суда по правам человека от 6 апреля 2000 г. по делу "Компания Комингерсол С. А." против Португалии", где Европейский суд пришел к выводу о возможности присуждения коммерческой компании компенсации за нематериальные убытки, которые "могут включать виды требований, являющиеся в большей или меньшей степени "объективными" или "субъективными". Среди них необходимо принять во внимание репутацию компании, неопределенность в планировании решений, препятствия в управлении компанией (для которых не существует четкого метода подсчета) и, наконец, хотя и в меньшей степени, беспокойство и неудобства, причиненные членам руководства компании". При этом Конституционный Суд упоминает о том, что в силу ч. 4 ст. 15 Конституции РФ Конвенция является составной частью правовой системы Российской Федерации, очевидно, желая создать впечатление, что и сама ст. 41 Конвенции, и упомянутое решение Европейского суда в части взыскания справедливой компенсации также являются частью правовой системы РФ и, в силу ч. 4 ст. 15 Конституции РФ, имеют преимущество в случае их конкуренции с внутренним правом РФ.
Оценку обоснованности мнения Конституционного Суда начнем с анализа второго из перечисленных доводов. Прежде всего обратим внимание на явные неточности, допущенные в рассматриваемой части Определения. Во-первых, ст. 41 Конвенции допускает взыскание компенсации вовсе не для обеспечения права потерпевшего на справедливое судебное разбирательство (это право обеспечивается и защищается ст. 6 Конвенции), а для более полного, чем это допускает, по мнению Европейского суда, внутреннее право государства-участника, устранения последствия нарушения Конвенции или Протоколов к ней. Во-вторых, составной частью правовой системы РФ, способной конкурировать с внутренним правом РФ, являются не все положения Конвенции, а, в силу ст. 1 Конвенции, лишь те ее нормы, в которых зафиксированы права и свободы, обеспечивать которые обязались участники Конвенции. Эти нормы сосредоточены в разделе I Конвенции и в Протоколах к ней. Напротив, статья 41 Конвенции расположена в разделе II Конвенции, где определена компетенция, установлены правила создания и деятельности Европейского суда как международного судебного органа, что исключает возможность какой-либо конкуренции между ст. 41 Конвенции и внутренним правом РФ, в частности нормами российского гражданского законодательства.
Правило ст. 41 Конвенции рассчитано как раз на случай, если Европейский суд сочтет, что внутреннее право государства-участника (например, в деле, на которое сослался Конституционный Суд - право Португалии) недостаточно полно устраняет последствия нарушения Конвенции. Такое обстоятельство не является нарушением Конвенции, а лишь предоставляет Европейскому суду право взыскать в пользу потерпевшего компенсацию, позволяющую, исходя из имеющих силу лишь для самого Европейского суда его собственных представлений о справедливости, более полно устранить последствия нарушения.
Что касается существа упомянутого в Определении решения Европейского суда, то здесь необходимо обратить внимание на следующее. Присуждаемая Европейским судом в связи с нарушением Конвенции компенсация могла иметь целью лишь более полно, по сравнению с правом Португалии, за счет имущественного предоставления со стороны Португалии в виде денежной компенсации восстановить имущественное положение компании. Указание в решении Европейского суда на то, что компенсация взыскивается за нематериальные убытки, означает, как представляется, не то, что эти убытки не имеют имущественного содержания, а то, что их размер практически невозможно определить.
Умаление деловой репутации юридического лица, неопределенность в планировании его дальнейшей деятельности, препятствия в управлении им, беспокойство и неудобства, причиненные членам его руководства, - все эти последствия, квалифицируемые Европейским судом как нематериальные убытки, влекут или могут повлечь, в свою очередь, возникновение убытков материальных. Так, умаление деловой репутации может привести к отказу индивидуально не определенного круга потенциальных заказчиков или клиентов от обращения к услугам компании, а неопределенность в планировании дальнейшей деятельности может заставить компанию воздержаться от вступления в договорные отношения с потенциальными контрагентами, что повлечет наступление убытков в виде упущенной выгоды. Препятствия в управлении компанией могут повлечь неисполнение существующих договорных обязательств, что также может повлечь убытки как в виде реального ущерба, так и упущенной выгоды. Наконец, нахождение членов руководства компании в состоянии беспокойства может негативно сказаться на общем уровне руководства деятельностью компании, что также способно повлечь возникновение убытков. Однако определить точный размер вызванных подобными обстоятельствами материальных убытков практически невозможно. Следует также обратить внимание, что взыскание компенсации в связи с причиненным членам руководства компании беспокойством имеет целью не компенсацию причиненного этим членам какого бы то ни было неимущественного вреда (они вообще не являются стороной в деле), а компенсацию причиненного самой компании имущественного вреда.
Законодательство всех европейских государств, в том числе России, предусматривает, по общему правилу, полное возмещение имущественных убытков (например, п. 1 ст. 15 ГК). При этом для удовлетворения требования о возмещении убытков их размер, причинная связь с неправомерным действием, а также сам факт совершения должником (потерпевшим) неправомерного действия должны быть доказаны кредитором (причинителем вреда). В случаях, когда наступление имущественных убытков опосредуется через "нематериальные убытки", размер имущественных убытков и их причинную связь с неправомерным действием крайне затруднительно (а во многих случаях практически невозможно) доказать, в связи с чем наличие во внутреннем праве государства нормы о полном возмещении убытков в действительности не всегда способно обеспечить право потерпевшего на получение такого возмещения. Поэтому на тот случай, когда доказывание точного размера убытков сопряжено со значительными затруднениями или практически невозможно, в законодательстве иногда устанавливается правило о взыскании компенсации как альтернативы требованию о возмещении убытков. В этом случае для взыскания компенсации потерпевшему достаточно доказать лишь сам факт совершения в отношении его неправомерного действия, что существенно облегчает его положение и вполне справедливо. Примером такой нормы в российском законодательстве является п. 2 ст. 49 Закона РФ "Об авторском праве и смежных правах" от 9 июля 1993 г. Очевидно, именно в этом, то есть в эффективном восстановлении в конечном счете нарушенного имущественного права, состояло присуждение Европейским судом справедливой компенсации в деле, упомянутом в Определении, где потерпевшему для присуждения компенсации было достаточно доказать факт нарушения Конвенции и наличие тех обстоятельств, которые Европейский суд назвал "нематериальными убытками".
Перейдем к анализу основного довода Конституционного Суда, выдвинутого им в обоснование своего суждения о возможности компенсации нематериальных убытков, причиненных умалением деловой репутации юридического лица, - ссылки на положение ч. 2 ст. 45 Конституции РФ, в соответствии с которым "каждый вправе защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом".
Прежде всего обращает на себя внимание неверное, как представляется, толкование Конституционным Судом ч. 2 ст. 45 Конституции РФ. Дело в том, что в этой конституционной норме установлено правило о допустимых способах самозащиты гражданином своих прав и свобод, то есть оно применимо лишь к случаю, когда гражданин защищает свои права и свободы собственными действиями. В этом случае он действительно вправе применять любые способы самозащиты, не запрещенные законом. В российском гражданском законодательстве правило ч. 2 ст. 45 Конституции РФ конкретизировано в ст. 14 ГК. Но понятие "защищать свои права" вовсе не тождественно понятию "обращаться за защитой своих прав", поэтому правило ч. 2 ст. 45 неприменимо к случаю, когда гражданин (или юридическое лицо) обращается за защитой своих прав к суду или иному государственному органу (ч. 1 ст. 45, ч. 1 ст. 46 Конституции РФ) либо в межгосударственные органы (ч. 3 ст. 46 Конституции РФ). В последнем случае защита прав и свобод гражданина осуществляется государственным или межгосударственным органом, что предполагает формализацию и конкретизацию способов, которыми может осуществляться такая защита, примером чего является, в частности, Конвенция. Статья 12 ГК содержит весьма широкий перечень способов защиты гражданских прав, который не является закрытым, но иные, помимо перечисленных в ст. 12 ГК, способы защиты гражданских прав должны быть предусмотрены законом. Поэтому высказанное в Определении суждение о возможности применения судом способов защиты, не предусмотренных законом, прямо противоречит ст. 12 ГК и способно внести хаос в применение гражданского законодательства с трудно прогнозируемыми последствиями. Впрочем, следуя логике Конституционного Суда, можно заметить, что ст. 12 ГК, предусматривая использование лишь предусмотренных законом способов защиты гражданских прав, тем самым, по смыслу ст. 12 ГК, разработанной с использованием общепринятых приемов юридической техники, запрещает применение способов, законом не предусмотренных, в частности компенсации некоего "нематериального вреда", также не определенного в законе. Следует также заметить, что применение анализируемого суждения в судебной практике представляло бы собой нарушение ст. 10 Конвенции, согласно которой осуществление права на свободу распространения информации может быть сопряжено лишь с применением таких санкций, которые предусмотрены законом.
Как возмещение убытков, так и компенсация морального вреда являются специальными разновидностями более общего способа защиты гражданских прав, предусмотренного в ст. 12 ГК, - восстановления положения, существовавшего до нарушения права. Взыскание любого возмещения (компенсации) в денежной форме производит положительные изменения в имущественной сфере потерпевшего. Такое возмещение оказывает положительное влияние на восстановление нарушенного психического благополучия гражданина (компенсация морального вреда) или служит источником для покрытия расходов и компенсации упущенной выгоды, связанных с умалением неимущественных благ гражданина или юридического лица, в том числе деловой репутации (возмещение убытков в виде реального ущерба или упущенной выгоды). Нетрудно видеть, что для компенсации некоего "нематериального вреда" как самостоятельного вида компенсации просто не остается никакого восстановительного назначения. Такая компенсация неизбежно оказывается либо компенсацией морального вреда, либо возмещением имущественных убытков в виде расходов, необходимых для восстановления умаленного неимущественного блага, либо выгоды, упущенной в связи с умалением такого блага.
Поэтому если Конституционный Суд в Определении под компенсацией "нематериального вреда" имел в виду некий новый и отдельный вид компенсации, нечто вроде компенсации собственно за умаление деловой репутации, либо рассматривал взыскание такой компенсации в понимании Европейского суда, то есть как альтернативы требованию о возмещении убытков, этому высокому суду имело смысл не высказывать свой взгляд на этот вопрос лишь мимоходом, а воспользоваться предоставленным ему ч. 1 ст. 104 Конституции РФ правом законодательной инициативы, что одновременно позволило бы внести определенность в разграничение вопросов ведения между высшими российскими органами судебной власти при осуществлении ими этого права.
Название документа