Вопрос о пределах вмешательства государства в частную собственность в судебной практике

ВОПРОС О ПРЕДЕЛАХ ВМЕШАТЕЛЬСТВА ГОСУДАРСТВА В ЧАСТНУЮ СОБСТВЕННОСТЬ В СУДЕБНОЙ ПРАКТИКЕ

К. СКЛОВСКИЙ

К. Скловский, адвокат, партнер адвокатского бюро "Барщевский и партнеры", доктор юридических наук.

В 2001 году заметно обозначился интерес отечественных юристов к нормам о защите прав собственника по ст. 1 Протокола N 1 к Европейской конвенции по правам человека <*>. -------------------------------- <*> См.: Зимненко Б. Л. Защита права частной собственности юридических лиц согласно Европейской конвенции по правам человека 1950 года // Вестник ВАС РФ. 2001. N 9. С. 120; Глашев А. Право собственности глазами Европейского суда // ЭЖ-Юрист. 2001. N 48.

Одновременно с появлением публикаций на эту тему ссылки на ст. 1 Протокола N 1 стали достаточно часто встречаться в исковых заявлениях, жалобах, других процессуальных документах. Видимо, можно говорить о востребованности этой нормы именно в текущей российской правоприменительной практике. Присоединение России к Конвенции и Протоколу N 1 означает инкорпорацию известных норм в российское законодательство. Следовательно, эти нормы действуют не только тогда, когда спор достигает юридических инстанций Совета Европы, но и при рассмотрении конкретных дел судами РФ. Поэтому и отношение к применению норм о пределах вторжения в частную собственность не должно ограничиваться одной лишь заботой о соблюдении внешнего декорума, который чужд "настоящей жизни", как принято у наших юристов, когда речь идет о взаимодействии с международными институтами, но именно о внедрении этих начал в настоящую жизнь. А это, конечно, потребует определенных корректив и в практике, и в юридической психологии. Попробуем обозначить некоторые практические аспекты ст. 1 Протокола N 1 (ст. П1-1, как принято писать в документах ЕС). Для начала имеет смысл воспроизвести эту норму: "Каждое физическое или юридическое лицо имеет право на уважение своей собственности. Никто не может быть лишен своего имущества иначе как в интересах общества и на условиях, предусмотренных законом и общими принципами международного права. Предыдущие положения не умаляют права государства обеспечивать выполнение таких законов, какие ему представляются необходимыми для осуществления контроля за использованием собственности в соответствии с общими интересами или для обеспечения уплаты налогов или других сборов или штрафов". Очевидно, что речь идет не о споре двух частных собственников <*>; прежде всего имеется в виду ситуация изъятия имущества государством (конфискация, реквизиция, а также иные механизмы, влекущие переход имущества от частного лица государству), то есть описывается проблема пределов вмешательства публичной власти в отношения частной собственности. Впрочем, спор может представлять собой не только конфликт частного лица и публичного органа, но и конфликт одного частного лица с некоторым множеством частных лиц. Европейскому суду известны споры собственника с арендаторами <**>. Такого же типа коллизия возможна и с участием жителей дома, района города и т. п. В этих случаях мы будем иметь столкновение частного и общего (general) интереса. -------------------------------- <*> Попутно можно заметить, что концепция множественности "форм собственности", по-прежнему отстаиваемая многими юристами и экономистами, обычно комбинируемая с идеями "многоукладной экономики", по существу обозначающими сохранение ведущей роли государства как хозяйствующего субъекта, как можно видеть, не вписывается в систему мирового права. Например, все "нечастные" формы собственности, столь близкие сторонникам огосударствления хозяйства, оказываются вне защиты ст. 1 Протокола. Следовательно, бесконечно множимые предложения учреждения разного рода коллективной собственности должны оцениваться и с той точки зрения, что такие формы получают пониженную по сравнению с частной степень защиты. <**> Дело James and Others. В этом деле подробно анализируется соотношение публичного и общего интереса (public interest & general one) и делается вывод, что между ними нет существенной разницы. Выводится и другое правило: принудительное изъятие собственности одним частным лицом у другого (с частичной компенсацией) может быть допустимым в рамках П1-1, если при этом выполняются цели социальной политики. Впрочем, универсальность этих суждений не может не быть ограничена, что подчеркивается судом. В частности, допускается широкое политически обоснованное вмешательство в жилищную сферу. Указанное дело относится именно к этой области.

Присоединение к Конвенции о правах человека означает, кроме чисто юридических следствий, и признание принадлежности к европейской правовой культуре, в основе которой - признание автономной личности высшей ценностью. Вокруг этой идеи, собственно, и строится вся Конвенция. Но атомизм как раз и предполагает, что любое общее благо принципиально сводимо к благам индивидуальным, что не может быть общего блага, не выражающего благополучия, счастья стоящих за ним индивидов: "В конечном счете дело является благом лишь в той мере, в какой приносит удовлетворение индивидам" <*>. -------------------------------- <*> Тейлор Ч. Неразложимо социальные блага // Неприкосновенный запас. 2001. N 4(18). С. 8. Статья Ч. Тейлора, опубликованная в 1995 году, посвящена критике традиционного понятия общего блага как совокупности благ индивидуальных. Автор выявляет "неразложимо (irreducibly) общие блага" - язык, культура. Эти блага отличаются от общих, разложимых на индивидуальные, таких, как, например, безопасность (с. 13 - 18). Эти идеи, безусловно, интересны. Важно, однако, чтобы они не были интерпретированы в духе отрицания индивидуальных прав и свобод - именно для того они здесь и упоминаются. Если для Ч. Тейлора не может быть сомнения в иллюзорности всяких коллективистских, в том числе бюрократических, воплощений, существующих и подавляющих индивида, и он выносит свой анализ за рамки "великой традиции" (выражение Ч. Тейлора) естественного права в поисках методологии, применимой для решения возникающих проблем в сфере политики (национализма и др.), то для нас пока еще актуальна другая задача - практического подтверждения приоритета личности. Если уж говорить о научных авторитетах, то либеральная философия Хайека, во всяком случае, оказывает куда большее влияние на европейскую политику и право, чем взгляды Ч. Тейлора, которые интересны именно тем, что они принимают за общепринятое. Кроме того, поскольку европейская Конвенция построена на традиционной доктрине прав человека как автономной, независимой личности, любая, даже вполне либеральная, философская критика этой идеологии не может иметь для юриста никакого прикладного значения, пока она не примет формы закона.

Из этого следует, что публичный интерес - это не что-то глубоко священное и бесконечно важное, безусловно подавляющее все иные формы социальности, как считалось в рамках известной идеологии и как многие у нас полагают до сих пор. Публичный интерес отличается от частного не качественно, а количественно, выражая известный общий интерес, совокупность частных интересов того или иного коллектива или социума. Оба этих интереса сопоставимы, имеют единую меру и подвержены единым критериям. Идущая от Гоббса и Локка и создавшая европейское право доктрина исходит из следующего: "Полагать, что общество состоит из чего-то еще, помимо индивидуальных выборов и действий, значит вызывать к жизни странную мистическую сущность, призрачный дух коллективизма, существование которого не может быть признано серьезными, здравомыслящими учеными" <*>. Если, как пишет Ч. Тейлор, в европейском сознании эта доктрина уже стала очевидностью, здравым смыслом, то мы все еще находимся под угрозой поисков призрачного духа коллективизма не только в рамках ежедневно тиражируемых теорий (вроде общинной собственности и т. п. химер), но и в сфере судебных споров. -------------------------------- <*> Тейлор Ч. Неразложимо социальные блага // Неприкосновенный запас. 2001. N 4(18). С. 8.

Несмотря на то что в начале 1990-х годов был отменен режим официальных юридических преимуществ всего публичного перед частным, в том числе государственной собственности перед частной, среди отечественных юристов решительно преобладает идеология превосходства государственного над частным. И разделяется она отнюдь не только старшим поколением юристов. Недавно я познакомился с кандидатской диссертацией, посвященной критике Федерального закона о несостоятельности (банкротстве), в центр которой была помещена такая характерная идея: для устранения нарушений процедуры банкротства следует привлечь в этот процесс органы государства (естественно, помимо суда и агентства по несостоятельности). Совсем еще юный автор уже уверен, что органы государства имеют какие-то замечательные свойства не указанной им, впрочем, природы, позволяющие им устранять нарушения одним фактом своего присутствия. Об этом приходится писать, потому что освоение той нормы, о которой идет речь, кроме чисто технических трудностей вызовет сильнейшее психологическое сопротивление. Дело в том, что ст. П1-1 применяется не сама по себе, а в контексте того толкования, которое дано ей судом. С учетом практики выработаны критерии допустимости вмешательства в частную собственность. Эти критерии состоят в том, что одновременно должны выполняться требования законности, осуществления вмешательства в общественных интересах, соблюдения справедливого баланса частного и общего интересов. Если нет хотя бы одного условия, вмешательство считается недопустимым <*>. -------------------------------- <*> Зимненко Б. Указ. соч., с. 125 и сл. В казусах ЕС постоянно воспроизводится этот тезис. Подчеркивается, впрочем, что ЕС не ревизует вообще закон, а проверяет применение закона в данном случае; если такое применение оказывается противоречащим П1-1, решение принимается в пользу частного лица, хотя бы ответчик убедительно доказал, что оспариваемый судебный акт представляет собой безупречно точное применение закона.

Нельзя сказать, что нашей правоприменительной практике близок такой подход. Сама идея, что одной только законности недостаточно для применения соответствующей нормы, даже если это норма о конфискации, едва ли может быть принята без сомнений большинством ныне практикующих юристов. Более того, мы скорее обнаружим противоположный подход: при наличии явно выраженного публичного интереса в жертву обычно приносится и законность, и баланс частного и публичного <*>. -------------------------------- <*> Примеров существует множество. Приведу один из последних. Предприятия, ведущие подводные работы, в 1990 году получили статус арендных и заключили договоры об аренде с выкупом. В 1992 году эти предприятия не были включены в программу приватизации. Несмотря на это, они приватизировались на основании ранее заключенных договоров. К концу 1990-х годов по настоянию государственных органов приватизация была признана незаконной исключительно по мотивам существенного публичного интереса. Все ссылки ответчиков на то, что они соблюдали действовавшее законодательство, а также на то, что за прошедшее десятилетие они понесли большие издержки на поддержание флота в пригодном состоянии, были отвергнуты. Таким образом, и законность, и баланс интересов уступили одному только доводу о необходимости восстановления госконтроля над флотом спецназначения.

Конечно, этатистская идеология наложила свою мертвящую печать не только на судебную практику. К сожалению, и законодатель со всей полнотой выразил свою преданность идее превосходства государства над частным началом, например, в печально знаменитых нормах Бюджетного кодекса РФ <*>. Но, поставив себя над гражданским оборотом, государство, прежде всего, добилось того, что любые сделки с публичным элементом оказались в зоне сплошных и чрезвычайных рисков (на практике это выражается в том, что коммерсанты стремятся иметь дело не с государством вообще как заведомо ненадежным, неравным партнером, а с конкретным чиновником, предсказуемость которого гарантируется подкупом. Таков итог благих намерений, которыми была выстлана дорога к Бюджетному кодексу). -------------------------------- <*> Подробнее см.: Суханов Е. А. Об ответственности государства по гражданско-правовым обязательствам // Вестник ВАС РФ. 2001. N 3. С. 116.

Впрочем, гражданское законодательство, несмотря на сильное противодействие, в основном смогло избежать такого рода нелепостей. Кроме того, позитивный закон содержит механизмы, позволяющие в известных случаях парализовать силу субъективного права и решить спор исходя из общих начал, что характерно и для применения ст. П1-1. В Гражданском кодексе РФ, например, есть норма, позволяющая судам отказать в защите права, несмотря на законность заявляемого требования. Разрешается это в том случае, когда налицо злоупотребление правом. Но, во-первых, эта норма применяется с большой осторожностью <*> и далеко не получила массового сочувствия. Во-вторых, достаточно широко представлены теоретические попытки доказать, что злоупотребление правом выходит за рамки самого права, а стало быть, здесь уже нет и права, а значит, нет и действий суда вопреки праву. В-третьих, законодателю предлагается самому точно указать, в каких случаях происходит злоупотребление правом <**>. Третье высказывание наиболее ярко демонстрирует, насколько трудно многим юристам отрешиться от той точки зрения, что суд в принципе не может вынести решение, направленное против права, выходящего за буквальное содержание нормы. -------------------------------- <*> Подробнее см.: Скловский К. О применении норм о злоупотреблении правом в судебной практике // Вестник ВАС РФ. 2001. N 2. С. 45. <**> См.: Куликова Л. Закон или судейское усмотрение? // ЭЖ-Юрист. 2001. N 16. С. 8.

Другим основанием, позволяющим суду решить спор вопреки законно обоснованной позиции истца, служат нормы о доброй совести, например, незаконного владельца (ст. 302, 234 ГК РФ). Мне приходилось много раз описывать коллизии, возникающие на этой почве <*>. В их основе тот же источник: суды не решаются дать защиту незаконному владению вопреки праву собственности, даже когда об этом прямо говорит закон. Для смягчения тех мучений, которые испытывают суды, выдвинут тезис, что незаконный добросовестный владелец является собственником. Несмотря на то что для такого взгляда нет никакой почвы в действующем ГК РФ, его широчайшее распространение лишь подтверждает, что легче объявить иллюзорный институт существующим, чем убедить суды, что возможна защита вопреки праву. -------------------------------- <*> См., например: Хозяйство и право. 1999. N 8. С. 71; Эж-Юрист. 2001. N 51 и др.

Теперь понятно, что применению ст. П1-1, исходящему из недостаточности одной только законности для вторжения в частную собственность, легкие пути не суждены. Помимо того, что судам вполне чужда идея отказа в требовании, основанном на законе, им еще придется и решать спор в пользу частного собственника вопреки государственным (реже - общим) интересам. А на это судам решиться, пожалуй, еще труднее. Итак, теперь требование, направленное на вмешательство в частную собственность, недостаточно обосновать только формальным соответствием закону. Необходимо еще доказать одновременное наличие двух дополнительных критериев: осуществление этого требования (действия) в общественных интересах и соблюдение справедливого баланса частного и общественного начал. Только практика может наполнить эти положения конкретным содержанием. Попробуем наметить здесь некоторые возможные подходы. Прежде всего, обращает на себя внимание соотношение ст. П1-1 и ст. 169 Гражданского кодекса РФ. Говорить о прямой коллизии этих норм, видимо, нет оснований. Статья П1-1 вполне согласуется с тем, что государство вправе охранять основы правопорядка вторжением в частную собственность, в том числе и конфискацией ее. По формальным признакам нормы ст. 169 ГК РФ и ст. П1-1 не противоречат друг другу, а потому нет оснований обсуждать вопрос, в какой степени норма ст. 169 Кодекса утрачивает свое действие, уступая норме более высокой юридической силы, какими, по известному правилу, являются нормы, вытекающие из международных договоров. Практические коллизии могут возникнуть на почве применения, понимания этих норм. Ведь ст. 169 ГК РФ толкуется нашими судами по традиции исключительно в рамках ее формальной применимости. Даже если суд находит, что конфискация несправедлива, несоразмерна, он старается обосновать свой отказ в требовании о признании ее незаконной и о конфискации тем, что отсутствует состав, описанный ст. 169, то есть нет покушения на основы правопорядка и нравственности <*>. Такая аргументация требует от суда чрезмерного напряжения и повышает его опасения создать далеко идущий "прецедент", а такие опасения всегда сковывают суд. Между тем к ст. 169 ГК РФ вполне применима норма ст. П1-1, причем когда речь идет не только о конфискации вещей, но и денег, поскольку ст. П1-1 трактует собственность весьма широко: как имущественное право <**>. -------------------------------- <*> Как свидетельствует обобщенная С. В. Сарбашем практика, в большинстве случаев в применении ст. 169 ГК РФ Высший Арбитражный Суд РФ отказывает. См.: Сарбаш С. В. Арбитражная практика по гражданским делам. М., 2000. С. 177 - 178. <**> В этом смысле она была вполне применима для решения спора вокруг ТВ-6, развернувшегося осенью 2001 года, причем не в пользу истца.

Если мы говорим о применимости ст. П1-1 к конфискации имущества в порядке ст. 169 ГК РФ, то материал для анализа может дать такое дело. Аффилированные организации с иностранным участием - ВТИ Фертаско лтд., АО "Интернешнл ВТИ Груп Холдинг БВ", ООО "Новороссийский Внештрейдинвест" - вели строительство технологического комплекса по перевалке жидких минеральных удобрений, который был сдан в эксплуатацию в 1997 году. Объект строился на территории г. Новороссийска, в том числе на части территории, занимаемой на праве бессрочного пользования АО Новороссийский комбинат "Импортпищепром". Был договор о совместном строительстве указанного объекта, заключенный между АО "Внештрейдинвест" и комбинатом. По условиям договора комбинат предоставлял площадку под строительство и имеющиеся коммуникации. После сдачи в эксплуатацию построенный объект был зарегистрирован как недвижимость (впоследствии акт регистрации был отменен). По окончании строительства возник спор о принадлежности комплекса, построенного исключительно на средства иностранных инвесторов. Дело неоднократно рассматривалось судебными органами. Один из судов принял решение об изъятии комплекса в государственную собственность по основаниям ст. 169 ГК РФ. Хотя это решение впоследствии было отменено по надзорному протесту с направлением дела на новое рассмотрение, оно так или иначе поддерживалось иными судебными органами низших инстанций. Поэтому важно разобраться, какие аргументы привел суд для столь радикального вмешательства в частную собственность. Ведь именно этот аспект важен с позиций применения ст. П1-1. Кстати, в одном из надзорных протестов на вынесенное решение была сделана ссылка на ст. 1 Протокола. Итак, суд, поддерживая конфискацию в порядке ст. 169 ГК РФ, нашел, что при заключении договора о совместной деятельности комбинат как государственное унитарное предприятие не имел права распорядиться государственным имуществом без согласия собственника (ст. 295 ГК РФ). Поэтому договор, по условиям которого при строительстве комплекса использовалось государственное имущество - площадка и коммуникации, является незаконным, нарушающим основы правопорядка. Конфискованный по ст. 169 ГК РФ комплекс был передан комитету по управлению госимуществом, который сразу же передал его в аренду комбинату "Импортпищепром ", к тому моменту уже акционированному. Итак, налицо спор о вмешательстве государства в частную собственность. Нетрудно усомниться в законности решения суда. Нарушение ст. 295 ГК РФ состоит в отчуждении государственного имущества, находящегося у предприятия на праве хозяйственного ведения. А земля на таком праве не передается. Наиболее прочное вещное право на землю, доступное ГУПу, - это право постоянного пользования. Значит, поскольку речь идет о сделке, предметом которой является пользование землей, нормы ст. 295 Кодекса оказываются неприменимыми. А из ст. 269 не следует запрет на совершение действий по возведению на земельном участке, находящемся на праве постоянного пользования, строений как для себя, так и для другого лица или для совместных целей. Стало быть, для квалификации сделки как незаконной нет оснований. Но как оценить тот факт, что комплекс возводился без оформления права на землю вторым участником? Вообще-то договор с владельцем земли затрудняет квалификацию строительства как самовольного, если при этом были получены все необходимые разрешения. В подобном случае строение может считаться самовольным, например, тогда, когда и обладатель права на землю, и другие участники в равной мере выступают нарушителями. Например, земля предоставлялась для целей, исключающих строительство. Однако в нашем случае промышленное строительство велось на площадке, уже занятой производственным объектом. Но даже если строительство самовольное, то и тогда изъятие объекта должно проводиться в порядке ст. 222 ГК РФ. Между тем в силу п. 3 ст. 222 ГК РФ конфискация строения не допускается. Возможна лишь передача объекта в пользу собственника земли (лица, имеющего землю на праве постоянного пользования) с компенсацией расходов. В рассматриваемом случае собственником земли является государство, а владельцем на праве постоянного пользования - комбинат. Как разрешить эту коллизию? На мой взгляд, изъятие комплекса как самовольной постройки (естественно, с компенсацией) в государственную собственность возможно здесь лишь после изъятия соответствующего земельного участка, занимаемого комплексом, из постоянного пользования комбината. Этот вывод, в частности, можно обосновать следующим. Если самовольная постройка возводилась с согласия пользователя земли, он лишается возможности ссылаться на нарушение своих прав и требовать изъятия построенного в свою пользу. Более того, как представляется, он лишен и возможности требовать сноса построек. Если же при этом серьезно нарушены условия пользования участком, то налицо нарушение прав собственника земли и пользователем участка, и участником строительства. Соответственно возникают основания для изъятия самого участка или части участка. И только когда строительство велось вопреки явно выраженной воле владельца - ситуация, признаемся, маловероятная, возможно применение санкций, предусмотренных ст. 222 ГК РФ, в пользу владельца земли. Применимо ли правило ст. П1-1 к изъятию строения государством? Думаю, что есть основания для положительного ответа. Очевидно, что вмешательством государства в частную собственность охватываются не только случаи безвозмездного изъятия имущества, но и иные, в том числе и с компенсацией. Более серьезным возражением было бы то, что нарушитель - не собственник самовольного строения. Но ст. П1-1 трактует собственность достаточно широко, не ограничиваясь строго формальным ее описанием; в английском тексте ст. П1-1 упоминается possession. Думаю, что владение, не будучи правом, все же защищается именно по этому основанию. Вспомним, что И. Покровский, говоря о защите владения, характеризовал его как кульминационный пункт идеи личности. Но ведь речь идет как раз о защите личности. Именно этому предмету посвящена Конвенция <*>. -------------------------------- <*> Учитывая, что Гражданским кодексом РФ не предусмотрена полная защита владения, в частности, самоуправное лишение владения по совершенно непонятным причинам не защищается против собственника (ст. 234), можно, видимо, считать правило ст. П1-1 применимым для защиты и в этих случаях. Применимым, повторю, уже в российских судах.

Поэтому мы можем вывести из анализируемого дела и такой весьма важный вопрос: имеет ли самовольный застройщик право на обращение в суд? В контексте Конвенции это вопрос представляется как вопрос о том, имеет ли застройщик гражданское право (civil right). При рассмотрении дела Jacobsson против Швеции суд пришел к выводу, что гражданское право - понятие, определяемое не только в рамках национального законодательства. Jacobsson ссылался на то, что длительное время не отменялся запрет на возведение строений (в том числе ведение серьезных строительных работ на имеющемся строении) на принадлежащем ему земельном участке. Этот вопрос решался в административном порядке, причем высшей и последней инстанцией было правительство. Истец полагал, что ему не была предоставлена судебная защита гражданского права. Ответчик заявил, что право на строительство возникает не раньше, чем дано разрешение, а Jacobsson его не получил. Суд тем не менее решил, что в деле Jacobsson было нарушено право на обращение в суд. Если мы признаем, что не только собственность, но и владение защищаются ст. П1-1, а право добиваться через суд признания права на постройку защищается ст. 6 Конвенции, то изъятие самовольной постройки государством должно получить дополнительные основания, кроме одного только нарушения земельного законодательства или строительных норм. Понятно, что, если строение представляет угрозу жизни и здоровью людей, возведено с нарушением норм безопасности, его снос отвечает смыслу ст. П1-1. Но обращение в государственную собственность самовольной постройки не может рассматриваться как автоматически следующая за нарушением санкция. Собственно, из п. 3 ст. 222 ГК РФ вытекает, что изъятие не допускается, если нарушителю выделяется земельный участок. Уже одно это правило, восходящее к известной советскому правопорядку процедуре "узаконения" постройки, вполне отвечает идее баланса публичного и частного интересов. Однако по смыслу п. 3 ст. 222 решающая роль в установлении такого баланса отводится не суду, а административному органу. Если же в предоставлении земли отказано, то по буквальному смыслу ст. 222 Кодекса за нарушителем постройка не может быть закреплена. Полагаю, однако, что суд вправе выйти за пределы этого ограничения и решить спор в пользу нарушителя. Возможно это тогда, когда предоставление земельного участка не повлечет существенного нарушения публичного интереса. Видимо, в этом случае наряду с требованием о признании права собственности самовольный застройщик должен заявлять и требование о выделении соответствующего земельного участка. Основанием такого решения спора будет ст. П1-1. Суд при этом должен также дать оценку тому обстоятельству, отвечает ли публичному интересу длительное пребывание имущества без какого-либо титула. В деле Erkner & Hofauer о консолидации земельных участков суд пришел к выводу, что, хотя сама по себе процедура консолидации преследует общие интересы, имея в виду соседей-землевладельцев, в данной ситуации сама длительность процесса консолидации, занявшего не менее 17 лет, выступает нарушением ст. П1-1, ибо истцы все это время оставались в неопределенном состоянии относительно своих земельных участков. Аналогия этого дела, конечно, затруднена тем же аргументом: самовольное строение не дает права. Однако несомненно, что длительное отсутствие права вредит не только застройщику, но и публичному интересу, а потому ничем не может быть оправдано. Полагаю, что, если по смыслу ст. 222 ГК РФ строение не может быть закреплено за собственником (владельцем) земельного участка и нет оснований для его сноса, возникает повод говорить о нарушении прав застройщика, дающем ему основание для соответствующего иска, который может быть обоснован не только ст. 222 ГК РФ, но и ст. П1-1. Конечно, если самовольным строительством нарушено частное право, налицо спор двух частных лиц, разрешаемый исключительно в рамках ст. 222 Гражданского кодекса РФ. Этот же вывод применим и для тех ситуаций, когда властное вмешательство направлено на защиту частного интереса. Например, объект недвижимости, выставленный на торги по требованию взыскателя - налоговой инспекции, был куплен частным лицом. Должник (акционерное общество), оспаривая это, сослался на то, что в силу ст. П1-1 "ни общество, ни государство не заинтересованы в изъятии у предприятия имущества, непосредственно участвующего в производстве, и доведении его до банкротства". Таким образом, признание торгов недействительными влекло возврат сторон в первоначальное положение, то есть истребование недвижимости от покупателя. Следовательно, налицо спор двух частных лиц, а к такому спору ст. П1-1 неприменима. Кроме того, весьма характерна логика должника. Ссылаясь на ст. П1-1, направленную на защиту частного лица от публичного вмешательства, он исходит из противоположного: из приоритета публичного интереса над частным, пытаясь только обосновать совпадение этих интересов в своем деле. Более верным в данном случае было бы возражение против требований налоговой инспекции как публичного органа с той же мотивировкой. Однако нельзя не заметить, что ст. П1-1 в наименьшей степени затрагивает именно налоговые прерогативы государства. Рассматривая данный спор, суд отказал в иске о признании торгов недействительными, не обсуждая вопрос о публичном интересе. Но в других ситуациях суды обсуждают баланс публичного и частного интересов. Например, прокурор предъявил иск в защиту государственных и общественных интересов об истребовании из владения ЗАО "Центральный рынок" г. Ростова-на-Дону имущества, внесенного в уставный капитал ЗАО в 1992 году. Истец сослался на то, что передача имущества в собственность ЗАО противоречила законодательству о приватизации. Суд первой инстанции иск удовлетворил. Суд кассационной инстанции, отменяя решение и отказывая в иске, сослался на то, что "нарушение целостности рынка вследствие изъятия основных средств и оборудования может повлечь неблагоприятные последствия в его работе, а следовательно, не отвечает общественным и государственным интересам (интересам населения города)". Приведенная мотивировка вполне отвечает смыслу ст. П1-1, хотя эта норма и не была упомянута. Впрочем, суд сослался также на то, что такая форма приватизации, как внесение муниципального имущества в уставный капитал хозяйственного общества, была предусмотрена законом. Поэтому данный случай не может быть примером наиболее сложного для наших судов решения: пресечение вмешательства государства в частную собственность, несмотря на формальную законность такого вмешательства, только по мотиву нарушения баланса публичного и частного интересов. Тем не менее это решение суда заслуживает поддержки уже потому, что им утверждается важный тезис: не всякое требование публичного органа соответствует публичному интересу. В последнее время известную популярность приобрела идея "деприватизации". Нет сомнений, что в процессе приватизации совершено немало разной степени нарушений. Но недостаток ст. 168 ГК РФ, вообще весьма уязвимой, состоит в том, что она не проводит различий между серьезным и мелким нарушением. В результате едва ли не любая сделка может быть признана не соответствующей закону. В этом случае именно в оценке последствий аннулирования приватизации сосредоточивается суть конфликта. Если на самом деле возврат приватизированного имущества повлечет для частного лица ущерб, несоразмерный с тем интересом, который защищает публичный орган, суд вправе, а точнее, обязан сослаться на ст. П1-1 и отказать в иске.

Название документа