"Скрытая роль" норм общего международного права в регулировании компетенции Европейского суда по правам человека

"СКРЫТАЯ РОЛЬ" НОРМ ОБЩЕГО МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА В РЕГУЛИРОВАНИИ КОМПЕТЕНЦИИ ЕВРОПЕЙСКОГО СУДА ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА <*>

Д. В. КРАСИКОВ

Красиков Дмитрий Владимирович, кандидат юридических наук, доцент, заведующий кафедрой европейского права и сравнительного правоведения Саратовской государственной юридической академии (Саратов).

В то время как правовой основой компетенции Европейского суда по правам человека, несомненно, выступает Конвенция о защите прав человека и основных свобод 1950 г., важную роль в регулировании компетенции Суда играют нормы общего международного права. При этом такая роль не всегда наглядно отражается в его практике, поскольку ряд норм воспринят самой Конвенцией, а в некоторых случаях Суд, хотя и действует, по существу, исходя из данных норм, явным образом на них не ссылается. Это позволяет говорить о "скрытой роли" норм общего международного права в регулировании компетенции ЕСПЧ. Некоторые проявления этой роли выступают предметом рассмотрения в настоящей статье.

Ключевые слова: общее международное право, компетенция Европейского Суда по правам человека, Конвенция о защите прав человека и основных свобод.

"Hidden role" of general international law norms in regulation of European Court of Human Rights competence D. V. Krasikov

While the Convention for the Protection of Human Rights and Fundamental Freedoms 1950 serves as the legal basis of the competence of the European Court of Human Rights, the norms of general international law play an important role in regulating the court's competence. In this case, such a role is not always clearly reflected in his practice as a series of rules are accepted by the convention itself, and in some cases the court, although it acts essentially on the basis of these norms, doesn't explicitly refer to them. This allows to talk about the "hidden role" of the rules of general international law in regulating the competence of the ECHR. Some manifestations of this role are the subject of this article.

Key words: general international law, competence of the European Court of Human Rights, Convention for the Protection of Human Rights and Fundamental Freedoms.

В науке и практике международного права общепризнано, что источником компетенции <1> того или иного международного судебного учреждения по разрешению споров является согласие спорящих сторон <2>. Такое согласие может быть выражено в соответствующих международных договорах, односторонних актах государств, специальных соглашениях о передаче дела в суд и т. д. и, что совершенно очевидно, не может выражаться в нормах общего международного права. Европейский суд по правам человека (далее - ЕСПЧ, Суд) компетенцией наделяется через согласие государств на обязательность Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г. (далее - Конвенция <3>), в соответствии с которой и учрежден Суд. Она относит к его ведению "все вопросы, касающиеся толкования и применения положений Конвенции и Протоколов к ней, которые могут быть ему переданы [в предусмотренном Конвенцией порядке]" (п. 1 ст. 32). -------------------------------- <1> Термин "компетенция" здесь и далее используется как условный синоним терминов "jurisdiction" (англ.) и (фр.). Такой подход формально обоснован употреблением данных терминов в ст. 32 Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г. в ее официальных версиях на английском и французском языках и официальном переводе на русский язык. <2> Так, Международный суд ООН в решении по делу "Corfu Channel Case (Preliminary Objection" подчеркнул, что компетенцией его наделяет согласие сторон (Corfu Channel Case (preliminary objection), Judgment of March , 1948 // I. C.J. Reports. 1948. P. 16). <3> Здесь и далее в случаях, когда речь идет о перечне прав и свобод, при упоминании Конвенции подразумеваются Конвенция и Протоколы к ней.

Вместе с тем следует признать, что и нормы общего международного права играют важную роль в регулировании компетенции международных судов, в частности ЕСПЧ. Подтверждение тому можно найти и в теории, и в практике международного правосудия. Так, Ф. Амерасинг отмечает существование принципов общего международного права, касающихся компетенции международных судов, и даже обосновывает причисление отдельных таких принципов к категории норм jus cogens <1>. Сам ЕСПЧ утверждает, что принципы, лежащие в основе Конвенции, не могут толковаться и применяться в вакууме, Суд должен принимать во внимание любые соответствующие нормы международного права, рассматривая вопросы своей компетенции <2>. Таким образом, говоря о ЕСПЧ, можно заключить, что пределы его компетенции определяются: 1) нормами Конвенции и Протоколов к ней (с учетом действительных односторонних актов государств <3>), 2) нормами общего международного права в той степени, в какой это совместимо со "специальным согласием" государств, выраженным в перечисленных в предыдущем пункте актах, 3) относящимися к компетенции международных судов императивными нормами общего международного права независимо от того, насколько это совместимо с таким согласием. -------------------------------- <1> Amerasinghe F. Ch. Jurisdiction of International Tribunals. The Hague, 2003. P. 222 - 236. <2> and Others v. Belgium and Others (dec.) [GC], N 52207/99, § 57, 12 December 2001. <3> Имеются в виду акты выражения согласия государств на обязательность Конвенции и компетенции Суда, соответствующие заявления, оговорки и т. д.

Разумеется, регулятивная роль всего комплекса перечисленных норм в рассматриваемом контексте может быть оценена главным образом в свете практики самого ЕСПЧ, который, как и любой другой международный суд, обладает компетенцией разрешать вопросы своей компетенции (la de la - п. 2 ст. 32 Конвенции). Такая компетенция ЕСПЧ носит исключительный характер: в Постановлении по делу "Shamayev and Others v. Georgia and Russia" Суд указал, что он - единственный, кто компетентен решать вопрос о его компетенции по толкованию и применению Конвенции и Протоколов к ней <1>. -------------------------------- <1> Shamayev and Others v. Georgia and Russia, N 36378/02, § 293, 12 April 2005.

Тем не менее считать, что практика ЕСПЧ отражает полную картину роли общего международного права в регулировании его компетенции, было бы ошибочным. Во-первых, вопросы своей компетенции Суд не может разрешать абстрактно, а считать весь комплекс таких вопросов разрешенным в рамках конкретных дел к настоящему моменту или к какой бы то ни было условно критической дате в прошлом, разумеется, недопустимо. Во-вторых, ряд принципов, заложенных в основу компетенции Суда Конвенцией, по сути не являются порождением специального согласия государств-участников, а лишь отражают принципы общего международного права, относящиеся к сфере международного правосудия. В-третьих, как будет показано ниже, даже действуя в ключе логики норм общего международного права, ЕСПЧ не всегда явно на них ссылается. Это дает основание говорить, в частности, о такой роли общего международного права в регулировании компетенции ЕСПЧ, которая явно не проявляется в принимаемых им актах, однако имеет существенное значение и не может игнорироваться. Таким образом, речь идет о "скрытой роли". В. Л. Толстых отмечает, что, "поскольку договорное регулирование покрывает далеко не все сферы международных отношений, а международный суд не вправе отказаться от вынесения решения по причинам, связанным с non liquet, судебные решения вынуждены опираться на международное обычное право, общие принципы права цивилизованных наций, акты международных организаций и модифицированную концепцию судебного прецедента" <1>. При этом, однако, оценивать значение общего международного права в целом для целей реализации <2> Судом норм Конвенции следует с учетом разграничения вопросов, относящихся к его компетенции и применимому им праву. Комиссия международного права подчеркивает: несмотря на то что компетенция большинства международных трибуналов ограничена конкретными видами споров или спорами, возникающими из конкретных договоров, это не подразумевает ограничения в отношении объема права, применимого при толковании и применении этих договоров <3>. Вместе с тем это не свидетельствует о том, что возможность (и (или) необходимость) восприятия международными судами норм общего международного права при разрешении вопросов своей компетенции более ограничена, чем при разрешении споров по существу. Почти двадцать лет назад Дж. Г. Меррилс отмечал, что, поскольку защита прав человека является сравнительно новым направлением в международном праве и главным образом привнесена в него посредством договоров, большинство ссылок на общее международное право в практике ЕСПЧ касается вопросов компетенции или процедуры <4>. Однако только ли в "новизне направления" здесь дело? -------------------------------- <1> Толстых В. Л. Формирование системы международного правосудия и ее основные характеристики // Рос. юрид. журн. 2011. N 1. С. 67. <2> Под реализацией в данном случае понимается процесс, включающий применение, толкование, конкретизацию норм. Такая позиция получила в науке международного права обстоятельное обоснование (Федоров И. В. Доктрина международного юридического процесса // Рос. юрид. журн. 2011. N 3. С. 79). <3> Fragmentation of International Law: difficulties arising from the diversification and expansion of International Law: Report of the Study Group of the International Law Commission (A/CN.4/L.682 of 13 April 2006). P. 28. <4> Merrills J. G. The development of international law by the European Court of Human Rights. Manchester; N. Y., 1995. P. 203.

Как указывает М. Форовиц, ЕСПЧ - опытный и влиятельный суд, его антифрагментационная политика может повысить эффективность международного правопорядка, однако это не способствует достижению целей созданной Конвенцией системы и выполнению ее предназначения <1>. Совершенно очевидно, что реализация норм Конвенции в ключе общего международного права в определенной степени ограничивает потенциал специального режима Конвенции, обусловленного ее общими, региональными и индивидуальными особенностями (о которых будет сказано ниже). В связи с этим возникает вопрос о том, насколько вообще справедливо говорить о вопросах компетенции ЕСПЧ в свете концепции "специального режима". Г. Летсас высказывает мнение, что в той мере, в какой речь идет о природе и содержании прав человека, тот факт, что Конвенция является международным договором, не имеет значения, но такой подход не относится к процедурным положениям Конвенции, которые справедливо толкуются ограничительно, в соответствии с международным правом <2>. Такая логика приводит к выводу о том, что для целей регулирования компетенции ЕСПЧ общее международное право выступает инструментом более пригодным, чем для разрешения по существу рассматриваемых дел. Г. Голсонг указывает, что применительно к статьям Конвенции, имеющим процедурный и структурный характер, главенствующим принципом толкования должен оставаться подход, основанный на четком значении терминов в таком их понимании, которое придавалось им в момент разработки проекта Конвенции <3>. -------------------------------- <1> Forowicz M. The Reception of International Law in the European Court of Human Rights. Oxford, 2010. P. 3, 5. <2> Letsas G. A theory of interpretation of the European Convention on Human Rights. Oxford, 2007. P. 9, 10. <3> The European system for the protection of Human Rights / ed. by R. St. J. Macdonald, F. Matscher, H. Petzold. Dordrecht; Boston, 1993. P. 150.

Важную роль нормы общего международного права в рассматриваемом контексте выполняют в той степени, в какой они регулируют сферу международных договоров (к коим относится Конвенция) и соответственно определяют действительность согласия государств на признание компетенции Суда, пределы такого согласия и некоторые параметры его содержания. Вместе с тем и в этих условиях Конвенция может достаточно настойчиво проявлять свой "особый характер". Примером служит изложенная в Постановлении по делу "Loizidou v. Turkey" (preliminary objections) аргументация ЕСПЧ относительно недействительности условий о территориальном ограничении, включенных Турцией в свои декларации о признании компетенции Европейской комиссии по правам человека и ЕСПЧ. Свою позицию по данному вопросу, который имел принципиальное значение для определения наличия у Суда юрисдикции ratione loci, ЕСПЧ обосновал главным образом ссылкой на особый характер Конвенции, а также на практику государств-участников; кроме того, определенное внимание он уделил объяснению того, почему компетенция органов Конвенции не может быть принята с ограничениями, аналогичными тем, которые допустимы применительно к признанию факультативной компетенции Международного суда ООН <1>. -------------------------------- <1> Loizidou v. Turkey (preliminary objections), N 15318/89, § 65 - 89, 23 March 1995.

Представляется необходимым подчеркнуть и особенности правовой основы компетенции ЕСПЧ и правового контекста, в котором она реализуется. Эти особенности обусловливают отдельные параметры роли общего международного права в ее регулировании и различия в компетенции ЕСПЧ и других международных судов. Во-первых, компетенция ЕСПЧ основана на специальном международном договоре - Конвенции, который играет главенствующую роль в установлении ее содержания и пределов. Во-вторых, компетенция ЕСПЧ охватывает рассмотрение споров из индивидуальных жалоб, что, очевидно, редкое явление в сфере международного правосудия. Сложились ли вообще в рамках общего международного права какие-либо нормы, относящиеся к компетенции международных судов рассматривать именно споры с участием частных лиц? Положительный ответ потребовал бы весомой аргументации. В любом случае из этого следует, что общее международное право может распространять свое воздействие на компетенцию ЕСПЧ по разрешению споров из индивидуальных жалоб лишь в той мере, в какой это совместимо с природой такой особой категории споров. В-третьих, существенное значение имеет "особый характер Конвенции как договора о правах человека" <1>. Как отмечает Дж. Г. Меррилс, функцией договоров о правах человека является расширение обязательств государства по отношению к тем, которые вытекают из общего права <2>. Таким образом, особый характер Конвенции (хотя в данном случае и не индивидуальный, а как "договора о правах человека") определяет то, "насколько возможно ее толкование в гармонии с другими нормами международного права". В-четвертых, можно обратить внимание на региональный правовой и институциональный контекст функционирования ЕСПЧ: в преамбуле Конвенции содержатся ссылки, в частности, на цель Совета Европы, а также на единое стремление и общее наследие правительств европейских государств, что учитывается Судом при отправлении правосудия. Также в практике ЕСПЧ можно встретить ссылки на "европейский публичный порядок" <3>. Наконец, в-пятых, следует принимать во внимание и индивидуальные особенности Конвенции, которые проявляются, в частности, в выработанных ЕСПЧ доктринах ее толкования, в том числе в доктрине "Конвенции как живого инструмента" ("динамичного и эволютивного подхода"), доктрине "практических и эффективных прав", доктрине телеологического толкования <4>. -------------------------------- <1> См., например: Al-Adsani v. the United Kingdom [GC], N 35763/97, § 55, 21 November 2001. <2> Merrills J. G. Op. cit. P. 206. <3> См., например: Fabris v. France [GC], N 16574/08, § 57, 7 February 2013. В позициях Европейской комиссии по правам человека можно встретить ссылки на "публичный порядок Европы". См., например: Austria v. Italy, N 788/60, Commission decision of 11 January 1961. <4> См., например: Tyrer v. the United Kingdom, N 5856/72, § 31, 25 April 1978; Stafford v. the United Kingdom [GC], N 46295/99, § 68, 24 April 2002; Airey v. Ireland, N 6289/73 § 24, 9 October 1979; Mamatkulov and Askarov v. Turkey [GC], N 46827/99, 46951/99, § 101, 4 February 2005.

С учетом отмеченных особенностей международное право предоставляет Суду инструменты, без которых комплексно не может быть разрешен, по сути, ни один вопрос его компетенции, будь то вопросы о ее пределах, о принятии предварительных мер, о присуждаемом возмещении, о толковании и пересмотре принимаемых им актов и т. д. Наиболее ярко это проявляется в восприятии Судом общепризнанных в международном праве подходов к толкованию международных договоров (отраженных в Венской конвенции о праве международных договоров 1969 г.), но не ограничивается им. При этом нормы общего международного права не только могут служить инструментом "вспомогательным", "восполняющим" и "дополнительным" по отношению к нормам Конвенции, но и выступать в роли "основных" регуляторов. Очевидно, что даже при условии, что в конкретном деле у Суда нет ни оснований, ни необходимости разрешать вопросы своей компетенции в свете концепции "особого характера Конвенции", т. е. в подавляющем большинстве случаев, ЕСПЧ не обязательно нуждается в обращении к нормам общего международного права, хотя зачастую и действует фактически в соответствии с ними. Многие предусмотренные такими нормами правила восприняты самой Конвенцией (и в этом качестве обладают статусом специальных, конвенционных правил). Примером может служить уже упомянутый принцип la de la . Соответствующее положение содержится в Конвенции (п. 2 ст. 32), но лишь отражает норму общего международного права. Как отметил Международный суд ООН в решении по делу "Nottebohm case" (preliminary objection), § 6 ст. 36 его Статута (наделяющий его компетенцией разрешать вопросы относительно своей компетенции) всего лишь воспринимает правило, последовательно признанное общим международным правом <1>. -------------------------------- <1> Nottebohm case (preliminary objection), Judgment of November 18th, 1953 // I. C.J. Reports. 1953. P. 119.

В качестве примера также можно привести принцип наличия "правового спора" <1>, нашедший отражение в совокупности условий, содержащихся в положениях Конвенции о компетенции Суда (п. 1 ст. 32), о межгосударственных делах (ст. 33) и об индивидуальных жалобах (ст. 34). -------------------------------- <1> По утверждению Ф. Амерасинга, требование о наличии правового спора является общим для всех международных судебных органов, независимо от формулировок, используемых в учредительных инструментах, и от того, есть ли ссылки на эту концепцию в соответствующих инструментах (Amerasinghe F. Ch. Op. cit. P. 224).

Можно обратить в связи с этим внимание и на то, как в Конвенции и практике ЕСПЧ воспринята идея, заложенная в принципе "наличия правового интереса в деле" (если считать, что такой принцип в сфере международного правосудия существует <1>). Это восприятие проявляется в относящемся к индивидуальным жалобам требовании Конвенции о том, что жалоба может быть подана лишь лицом, которое утверждает, что явилось жертвой нарушения признанных в Конвенции прав. Хотя понятие "жертва" толкуется, по словам самого Суда, автономно <2>, логика отмеченного принципа сохраняется: если заявитель, по мнению Суда, не обладает статусом жертвы, жалоба признается несовместимой ratione personae с положениями Конвенции <3>, т. е., по сути, констатируется отсутствие у ЕСПЧ компетенции рассматривать данное дело. Кроме того, например, в решении по делу "Nassau Verzekering Maatschappij N. V. v. the Netherlands" Суд ссылается на рассмотренные им ранее дела, в которых возможность участия в процессе была признана за лицами, которые сами не являлись жертвами предполагаемых нарушений, однако обладали в деле "правомерным интересом" <4>. Что же касается межгосударственных дел, то, даже признавая за государствами право вносить на его рассмотрение жалобы, имеющие характер actio popularis, Суд подчеркивает, что ст. 34 Конвенции "позволяет Договаривающимся Государствам требовать соблюдения этих обязательств [по Конвенции] без необходимости обоснования интереса, вытекающего, например, из того факта, что обжалуемая ими мера причинила вред одному из их собственных граждан" <5>. Представляется, что в данном случае речь идет об исключении правового интереса не как такового, а в его специфических формах, очевидно, характерных для сферы дипломатической защиты. -------------------------------- <1> Так, Апелляционный орган, действующий в рамках системы ВТО по разрешению споров, отметил, что не считает, что какое-либо из решений Международного суда ООН устанавливает общее правило о том, что во всех международных судебных разбирательствах сторона-заявитель должна иметь "правовой интерес" для обращения в суд (European Communities - Regime for the importation, sale and distribution of bananas: Report of the Appellate Body of 25 September 1997, § 133). <2> Gorraiz Lizarraga and Others v. Spain, N 62543/00, § 35, 27 April 2004. <3> См., например: Liepajnieks v. Latvia (dec.), N 37586/06, § 89, 2 N ovember 2010. <4> Nassau Verzekering Maatschappij N. V. v. the Netherlands (dec.), N 57602/09, § 18, 4 October 2011. <5> Ireland v. the United Kingdom, N 5310/71, § 239, 18 January 1978.

Существенное значение имеет и то, что, выступив когда-то подспорьем в аргументации какой-либо правовой позиции Суда, вытекающие из норм общего международного права правила могут, по сути, укорениться в его практике в качестве его собственных "устоявшихся подходов". Так, Ф. Ост отмечает, что, хотя ст. ст. 31 - 33 Венской конвенции о праве международных договоров редко цитируются в постановлениях Суда, похоже, что они являются постоянным источником его вдохновения <1>. В связи с этим, как представляется, подходы, основанные на логике общих принципов, могут превращаться в его собственные, и необходимость повторного обращения к внешним источникам возникает лишь в крайних случаях, обычно же достаточно ссылки на свою предшествующую практику. -------------------------------- <1> The European Convention for the Protection of Human Rights: International Protection versus National Restrictions / ed. by M. Delmas-Marty. Dordrecht, 1992. P. 288.

В рассматриваемом контексте также возникает вопрос о том, насколько те выводы, которые ЕСПЧ делает исходя из концепции "неотъемлемой (внутренне присущей) компетенции" (inherent jurisdiction), в действительности имеют в своем основании нормы международного права. Ш. Росенн отмечает, говоря о Международном суде ООН, что, когда неотъемлемая компетенция касается вопросов, специально не урегулированных Статутом или Регламентом Суда, можно считать, что она принимается на себя Судом, учрежденным в качестве судебного органа, применяющим к конкретной проблеме общие принципы международного процессуального права <1>. Сам ЕСПЧ, оперируя концепцией "неотъемлемой (внутренне присущей) компетенции" <2>, не ссылается ни на международные обычаи, ни на общие принципы права, хотя отсутствие таких ссылок само по себе, очевидно, решающего значения не имеет, и если отталкиваться от приведенной выше позиции, то такая его компетенция с точки зрения ее содержания, а возможно, и наличия ее как таковой базируется на нормах общего международного права (хотя есть и другие мнения о природе данной компетенции <3>). -------------------------------- <1> Rosenne Sh. The Law and Practice of the International Court, 1920 - 1996. Vol. II. The Hague, 1997. P. 600 - 601. <2> См., например: Allenet de Ribemont v. France (interpretation), N 15175/89, § 17, 7 August 1996; Ringeisen v. Austria (interpretation), N 2614/65, § 13, 23 June 1973. <3> Pinzauti G. The European Court of Human Rights' Incidental Application of International Criminal Law and Humanitarian Law: A Critical Discussion of Kononov v. Latvia // Journal of International Criminal Justice. 2008. Vol. 6. Is. 5. P. 1048.

Достаточно интересной в рассматриваемом контексте выглядит ситуация с компетенцией ЕСПЧ по предписанию принятия предварительных мер, которая напрямую также в нормах Конвенции не отражена. Известна в этом отношении эволюция практики ЕСПЧ. Хотя первоначально и Европейская комиссия по правам человека, и Суд признавали за собой право давать государствам указания относительно принятия предварительных мер, юридически обязательная сила таким указаниям не придавалась. Впоследствии же Суд изменил позицию и признал обязательность своих предписаний, рассматривая дело "Mamatkulov and Askarov v. Turkey". В данном деле Суд обращается к нормам общего международного права и практике различных международных органов, однако, по существу, свои выводы он делает, опираясь на "особый характер Конвенции как договора, направленного на коллективное претворение в жизнь прав человека и основных свобод", и исходя из "общего духа Конвенции как инструмента, принятого для поддержания и поощрения идеалов и ценностей демократического общества" <1>. Возражая против соответствующих выводов Суда, в своем совместном частично особом мнении по данному делу судьи Кафлич, Тюрмен и Ковлер отводят общему международному праву иную, не вспомогательную роль. По мнению судей, если бы существовала норма общего международного права, позволяющая Суду принимать обязательные предписания относительно предварительных мер, Суд мог бы обосновать свои выводы ссылкой на такую норму даже в отсутствие соответствующих конвенционных положений; однако обозначенного общего принципа права, распространяющего действие на международные суды, не существует, а обычай позволяет лишь указывать предварительные меры, но не предписывать их принятие. На фоне встречающихся в науке утверждений о существовании общего принципа права, наделяющего международные суды правом предписывать принятие предварительных мер <2>, интересным выглядит то обстоятельство, что, если бы ЕСПЧ воспринял отмеченную выше позицию своих судей, именно возложение на общее международное право решающей роли в рассматриваемом вопросе не позволило бы Суду признать за своими предписаниями обязательную силу. -------------------------------- <1> Mamatkulov and Askarov v. Turkey [GC]. § 100, 101, 123. <2> Amerasinghe F. Ch. Op. cit. P. 347 - 348.

Подводя итог, следует отметить, что для комплексного выявления и анализа "скрытой роли" общего международного права в регулировании компетенции ЕСПЧ, безусловно, требуется проведение обстоятельного научного исследования на основе анализа практики ЕСПЧ и других международных судов и непременно с использованием методов моделирования и прогнозирования. На статус подобного исследования настоящая статья ни в коей мере не претендует. Вместе с тем на основании изложенного можно сделать некоторые выводы, в том числе в контексте широко обсуждаемой в настоящее время в науке проблематики фрагментации международного права. Так, истинная роль ЕСПЧ в преодолении проблем фрагментации может быть выявлена лишь с учетом истинной роли общего международного права в регулировании его компетенции. Существенное значение практика ЕСПЧ имеет для укрепления и развития принципов, относящихся к сфере международного правосудия, однако то, что в явном виде находит свое отражение в его постановлениях и решениях, - лишь "видимая часть айсберга". Важным представляется понимание подлинных истоков используемой Судом логики и аргументации, которая ложится в основу разрешения стоящих перед ним вопросов. В значительной степени в том, что касается его компетенции, источником вдохновения для Суда, полагаем, должны быть и являются нормы общего международного права.

Bibliography

Amerasinghe F. Ch. Jurisdiction of International Tribunals. The Hague, 2003. Fedorov I. V. Doktrina mezhdunarodnogo yuridicheskogo processa // Ros. yurid. zhurn. 2011. N 3. Forowicz M. The Reception of International Law in the European Court of Human Rights. Oxford, 2010. Letsas G. A theory of interpretation of the European Convention on Human Rights. Oxford, 2007. Merrills J. G. The development of international law by the European Court of Human Rights. Manchester - N. Y., 1995. Pinzauti G. The European Court of Human Rights' Incidental Application of International Criminal Law and Humanitarian Law: A Critical Discussion of Kononov v. Latvia // Journal of International Criminal Justice. 2008. Vol. 6 Is. 5. Rosenne Sh. The Law and Practice of the International Court, 1920 - 1996. Vol. II. The Hague, 1997. The European Convention for the Protection of Human Rights: International Protection versus National Restrictions / Ed. by M. Delmas-Marty. Dordrecht, 1992. The European system for the protection of Human Rights / Ed. by R. St. J. Macdonald, F. Matscher, H. Petzold. Dordrecht - Boston, 1993. Tolstyx V. L. Formirovanie sistemy mezhdunarodnogo pravosudiya i ee osnovnye xarakteristiki // Ros. yurid. zhurn. 2011. N 1.

Название документа