Осторожно: гражданско-правовые конструкции!

В последние годы в сфере правоведения появилось много идей, обоснованность которых вызывает большие сомнения. Это бурное время пришло на смену довольно длительному периоду, когда новизна воспринималась "в штыки", а поскольку юридическая наука вообще довольно консервативна, новеллы даже в диссертациях касались лишь каких-то деталей, частных вопросов. И если не считать "вечных" споров между цивилистами и хозяйственниками, можно сказать, что острых, принципиальных вопросов было не так уж много.

Резкое изменение экономического уклада стало поводом для выдвижения различных, часто скороспелых, теорий, которые, на первый взгляд, кажутся отвечающими современным и перспективным задачам, а на самом деле, по-моему, нередко просто надуманны. И поскольку более или менее подходящей научной базы у подобных теорий нет, их авторы пытаются использовать традиционные, хорошо разработанные направления правоведения. В большинстве случаев данная "методика" сводится к переносу цивилистических категорий в чуждые им области - в частности, в сферу налогового и таможенного права, которые традиционно относятся к административному праву. То же происходит в банковском и валютном праве. В силу очень существенно возросшего значения этих и некоторых других отраслей их законодательное развитие получило мощнейший толчок, в результате многими они сейчас воспринимаются как автономные, хотя в действительности, я думаю, это отрасли не права, а законодательства. Ведь для того чтобы стать самостоятельными отраслями права, они должны обладать собственными категориями и понятиями, а также инструментарием для исследований, отвечающим именно их специфике.

К сожалению, гражданско-правовые конструкции, в том числе традиционные конструкции обязательства, используются не всегда обоснованно. Так, появились "налоговые обязательства", "таможенные обязательства". Но институт обязательства рассчитан на частно-правовые отношения, в которых участвуют сторона-кредитор, правомочная требовать, и сторона-должник. Когда же речь идет об уплате налогов, очевидно, что здесь имеются в виду совершенно иные отношения; уплата налогов - это конституционная публично-правовая обязанность каждого гражданина и организации.

Распространение термина "обязательство" на иные - не частно-правовые - отношения влечет за собой целый ряд последствий. В гражданском праве с категорией обязательства связаны не только понятие, разные виды и содержание обязательств, но и их систематизация, методы обеспечения надлежащего их исполнения, ответственность за их нарушение и способы их изменения или прекращения. Все это составляет общую часть обязательственного права, таким образом, обязательство - давно известный и довольно развитый институт.

Но новаторы от юриспруденции, не смущаясь, нередко называют обязательствами и явления, находящиеся за пределами частного права. Так рождаются термины типа "залог в налоговом правоотношении" и иные подобные, с существованием которых я не могу согласиться. Вот, например, термин "налоговый кредит". Несколько лет назад предпринимались попытки выпустить особые ценные бумаги - казначейские налоговые освобождения, дающие юридическим и физическим лицам право не платить налоги. Идея заключалась в следующем: субъект А поставляет товар субъекту Б, а тот расплачивается с субъектом А не деньгами, а таким налоговым освобождением. Субъект А, в свою очередь, также может либо рассчитаться данной бумагой со своими контрагентами, либо не платить государству определенную сумму налога. Такой перенос публично-правового обязательства в сферу частного права вызывает, мягко говоря, недоумение. Ведь следующей святой обязанностью граждан после уплаты налогов является обязанность отдавать сыновей на военную службу, пока армия не стала профессиональной. И, если пойти по этому пути дальше, ничто не мешает выпустить аналогичные ценные бумаги на случай призыва, чтобы расплачиваться ими, не посылая взамен сына в армию. Полагаю, с юридической точки зрения это абсурд.

Хотелось бы обратить внимание и на развитие образовательного права. Министерство образования РФ нацелено на принятие образовательного кодекса. Появляются и сторонники этой новой "отрасли права". Один из них даже написал проект такого кодекса и активно его пропагандирует, определяя образовательное право как якобы абсолютно самостоятельную отрасль права.

Конечно, каждому ведомству приятно иметь "свою" отрасль права, и я не удивлюсь, если вскоре появятся предложения создать железнодорожное, жилищно-коммунальное и т.п. право. Надо сказать, что все это не ново. Многие еще помнят дискуссии о системе права, которые проходили в нашей стране и в 1930-х, и в 1940-х, и в 1950-х годах, и предостережения профессора Л.А. Галесника из Иркутска, который говорил, что уже недалеко до банно-прачечного и трамвайно-троллейбусного права. Действительно, гражданско-правовые отношения касаются очень многих жизненно важных сфер, в том числе жилищной, страховой, транспортной, строительной, причем все они имеют свою специфику. И если лишь на этом основании каждую такую отрасль объявлять самостоятельным правом, то по их количеству мы быстро побьем все рекорды. Только зачем все усложнять, когда давно ясно: если заключаются договоры частно-правового содержания, то независимо от сферы, в которой складываются данные отношения (использование жилья, строительство объектов, перевозка грузов и т.п.), все они оказываются в ведении гражданского права; если же речь идет о публичных по своей природе отношениях (например, лицензирование в строительстве, на транспорте и т.д.), следует обращаться к административному праву.

В создании новых отраслей права, как правило, нет никакой практической потребности, этот процесс лишь маскирует какие-то амбиции - личные или ведомственные (понятно, что появление новой отрасли права по старой советской традиции будет сопровождаться образованием кафедр и секторов, специальностей в ВАКе и т.д.).

В качестве "свежего" примера вспомним попытку создать так называемое спортивное право. Идея возникла после скандала на последней Олимпиаде, где по разным причинам (их суть в контексте нашей темы несущественна) российские спортсмены были лишены наград. Стало ясно, что этими проблемами надо серьезно заниматься. Но вместо того чтобы перед несколькими крупными специалистами поставить задачу досконально изучить правила соревнований и порядок подготовки к ним, объявили, что в юриспруденции необходима целая отрасль спортивного права, а на юридических факультетах - кафедры спортивного права.

Более того, появился документ о создании третейского спортивного суда, и, самое удивительное, этот суд почему-то собирается действовать на основании Федерального закона "О третейских судах в Российской Федерации". Но названный акт устанавливает компетенцию судов только в сфере гражданско-правовых отношений, тогда как, например, частно-правовые отношения между спортсменом и командой, думаю, являются не гражданскими, а трудовыми. Многие спортивные споры связаны с переходом игроков из одной команды в другую, с обязательной медицинской проверкой перед выступлениями, неправильным переносом соревнований, ошибочным назначением штрафного удара и т.д., но если в их основе лежат не гражданско-правовые отношения, то какое отношение имеет ко всему этому закон "О третейских судах в Российской Федерации"? Если же речь идет, например, о договоре аренды стадиона для проведения соревнований, заключенном спортивным клубом и администрацией спортивного комплекса, то для его регулирования не нужны ни спортивное право, ни спортивный арбитраж, поскольку это нормальные гражданско-правовые отношения, и к ним применима вся система гражданско-правовых институтов.

Здесь уместно вспомнить рассуждение пророка Мухаммеда, который, сжигая александрийскую библиотеку, говорил, что если в ней есть то, чего нет в Коране, то она вредна, а если только то, что есть в Коране, то она бесполезна. У нас ситуация аналогичная: если имеется гражданско-правовой спор, то для его разрешения не нужно изобретать спортивное право, вполне достаточно права гражданского, а если отношения выходят за рамки гражданского права, то к ним нужно применять соответствующие - не гражданско-правовые - нормы, так как третейский спортивный суд и закон "О третейских судах в Российской Федерации" помочь не смогут.

К тому же в обычном третейском суде, если его решение добровольно не исполняется, сторона может получить исполнительный документ и реализовать его - здесь все процедуры выверены и понятны. А теперь представим ситуацию: третейский спортивный суд постановил, что спортсмен неправильно был лишен медали. В какой суд спортсмену обращаться за исполнительным листом - в национальный или в международный? И если даже он получит исполнительный лист, что ему делать дальше - вместе с судебным исполнителем требовать новую медаль или отнимать медаль у того, кому ее дали?

Очевидно, что попытки использовать гражданско-правовой механизм в других сферах создают абсурдные ситуации, во всяком случае положительного результата таким способом достичь нельзя.

Чтобы проиллюстрировать эту мысль еще раз, давайте снова обратимся к образовательному праву. В последнее время, увы, по отношению к процессу обучения регулярно употребляется понятие образовательных услуг. К сожалению, по этому пути пошло и административное законодательство, и даже в одном из разъяснений Верховного Суда РФ сказано, что вуз оказывает студенту образовательные услуги.

Давайте допустим наличие договора об оказании образовательных услуг между студентом и вузом и попробуем порассуждать дальше. Что означает факт подписания такого соглашения? Он означает, во-первых, что на соответствующие отношения должен распространяться Закон РФ "О защите прав потребителей", согласно которому клиент может требовать, в частности, возмещения морального вреда. Во-вторых, профессор, читающий лекцию с кафедры, - уже не профессор в привычном понимании этого слова, а всего лишь услугодатель, сродни официанту, которого впору за хорошую работу поощрять чаевыми. Наконец, в-третьих, студента-двоечника уже нельзя отчислить административным актом - приказом ректора или декана, потому что это будет односторонним расторжением гражданско-правового договора, т.е. вузу придется в суде требовать расторжения договора, ссылаясь на его грубое нарушение другой стороной. Комментировать сказанное, на мой взгляд, излишне.

Полагаю, что в нормальном вузе не предоставляются образовательные услуги, а идет процесс обучения и воспитания. Однако я не отрицаю наличие таких услуг в принципе - образовательные услуги, безусловно, есть, но они находятся за рамками государственного стандарта, т.е. не входят в утвержденный список обязательных дисциплин вузов. Например, студенты вправе во время обучения изучить дополнительно иностранный язык, получить навыки управления автомобилем, окончить курсы кройки и шитья и т.п., причем как в вузе, так и вне его. Вот такое дополнительное образование, получаемое студентом по его личной инициативе, следует расценивать как образовательную услугу, которая вполне может быть платной. Репетиторство - типичная образовательная услуга, которая существует, видимо, столько же, сколько и сам процесс обучения. И хотя преподавателями она обычно не афишируется, поскольку чаще всего не оформляется должным образом, но если репетитор не участвует в приеме экзаменов, такая деятельность вполне законна.

Можно ли представить себе дореволюционного профессора в роли услугодателя, на которого студент, не удовлетворенный отметкой, идет жаловаться в суд или в Правительствующий Сенат? Не правда ли, это кажется немыслимым? Теперь же пытаются в сферу образования внедрить известный лозунг "клиент (читай - студент) всегда прав". Почему это стало возможным? Именно вследствие того, что гражданско-правовые отношения заставляют работать в совершенно неподходящих условиях.

Между прочим, этот театр абсурда уже начал действовать. Есть прецеденты - в судах обжалуются отметки, и не только двойки. Так, Верховный Суд РФ рассмотрел жалобу абитуриентки на решение приемной комиссии одного из вузов, поставившей ей за сочинение четверку. Проблема была в том, что при получении пятерки девушка могла претендовать на бесплатное обучение, а четверка позволяла учиться только на платном отделении. С точки зрения абитуриентки, приемная комиссия неверно оценила одну запятую в ее работе. После почти двухлетних (!) разбирательств в судах разного уровня с привлечением экспертов высшая судебная инстанция страны вынесла решение о том, что нужно было ставить все же пятерку. Трудно поверить, но это факт: Верховный Суд РФ теперь исправляет абитуриентам отметки!

Возможно, сложившееся положение объясняется тем, что долгое время судебная защита у нас была излишне сужена. Теперь же ее расширили, по моим представлениям, просто беспредельно - настолько, что суд вынужден рассматривать практически любые вопросы, причем его решение можно еще и обжаловать, доведя дело по судебной цепочке до высших инстанций. Учитывая большой конкурс в популярные вузы, скоро у Верховного Суда не останется времени ни на что другое, кроме выставления отметок. Думаю, это неправильно, и споры, подобные описанному, обычный суд рассматривать не должен. Для таких целей, если уж избирать судебный путь решения проблемы, допустимо использовать специальные "профильные" суды - например, в Германии есть особый суд по административным спорам.

Но такой подход кажется мне неверным в принципе. Работающий в вузе профессор раз в пять лет переизбирается на должность, и чтобы подтвердить свою квалификацию, он постоянно совершенствует содержание своих лекций, публикует научные работы, активно занимается самообразованием. Ему вполне заслуженно доверяют воспитание молодых специалистов. Почему же лишь на основании заявления студента или абитуриента допускаются сомнения в его подготовленности или объективности? К тому же вступительный экзамен обычно принимают как минимум два преподавателя, если же речь идет об отчислении из вуза, то целая комиссия.

Думаю, практику рассмотрения в судах претензий к вузам в связи с выставленными оценками следует прекратить как ошибочную, возникшую вследствие применения гражданско-правового механизма в публичных отношениях.

Но выставление отметок теперь, оказывается, контролируют не только суды. Сравнительно недавно мы получили грозные бумаги из комитета образования Государственной Думы и Министерства образования РФ с требованием объяснить, на каком основании два года подряд гражданке N. ставили двойки в рамках сдачи экзаменов кандидатского минимума. Эта гражданка жаловалась в названные государственные органы и грозилась составить петицию в Страсбургский суд по правам человека, поскольку якобы, ставя ей двойку, вуз нарушает ее конституционное право на образование. И я вынужден был ответить, что решение относительно уровня знаний гражданки N. принимала очень квалифицированная комиссия, и мне странно, что такие уважаемые органы публичной власти, как комитет Государственной Думы и Министерство образования, вмешиваются в процесс выставления оценок на экзамене. Вопрос, по-моему, должен ставиться иначе: если что-то не устраивает - можно обратиться в другой вуз и попытаться получить там более высокую оценку (если поставят).

С правом собственности тоже произошла очень странная история. Как известно, собственность с юридической точки зрения есть вещное право, и объектом этого права являются вещи, причем лишь индивидуально определенные. Однако в последние десятилетия многие почему-то предпочли не принимать это во внимание, основательно смешав юридический подход с экономическим.

Все началось еще во времена СССР. Занимавшиеся правом собственности цивилисты по разным причинам, в том числе идеологическим, настойчиво изучали этот институт, подходя к нему, как мне представляется, не совсем верно. Поэтому в любом учебнике гражданского права 1960-1970-х годов можно найти очень хорошие, глубокие главы о собственности, в которых, как правило, лишь одна треть материала имеет юридический характер, а две трети - экономический. Юристы углублялись в такие политэкономические подробности, которые обходили даже политэкономы.

А в конце 1980-х годов потребовалось создать закон о собственности. Тут и выяснилось, что экономические подходы в юриспруденции основательно взяли верх над юридическими. И хотя собственность в экономическом смысле и собственность в юридическом смысле - вовсе не одно и то же, на это перестали обращать внимание (кстати, и до сих пор их практически не различают). Поэтому в проектах нового закона появилось положение о том, что товар является объектом права собственности. А в проекте комитета по природным ресурсам объектами собственности были объявлены жизнь и здоровье человека, его права и свободы, а также природные ресурсы. Но как, если разобраться, может быть объектом права собственности, например, ландшафт? Или стаи рыб, которые сегодня плавают в Беринговом море, а завтра уйдут в Северное?

Итак, как я сказал, понятие собственности приобрело явные экономические черты, и следствием этого стали очень важные политические и социальные процессы.

Так, возникла ошибочная идея о коллективной собственности, которая, как ни странно, до сих пор жива - в одном из недавно вышедших учебников по гражданскому праву в разделе о собственности как ни в чем не бывало разъясняется понятие коллективной собственности. Казалось бы, давно пора разобраться: частное право регулирует имущественные отношения между собственниками, оформляет эти отношения. Значит, в случае коллективной собственности собственником имущества, выступающим в качестве стороны в отношениях, должен являться некий коллектив. Но есть ли у него хоть какое-то имущество, которое принадлежит именно коллективу, а не каждому конкретному лицу? В ныне утратившем силу Законе РСФСР "О предприятиях и предпринимательской деятельности" (1990 г.) было записано, что имущество товарищества с ограниченной ответственностью принадлежит его участникам на праве общей долевой собственности. Таким образом, поскольку сам по себе коллектив никакой собственности не имеет, в качестве собственника он не существует. Но кто же собственник имущества ТОО? Понятно, что не само товарищество, но и не отдельные члены ТОО, так как в ином случае им пришлось бы отвечать по обязательствам общества всем своим имуществом, а не только в размере внесенной доли, пропорционально ее размеру. Подобного исхода, конечно, все участники стремились избежать, а для этого необходима была конструкция юридического лица - собственника. Смысл ее в том и состоит, что обособляется некоторое имущество, за счет которого могут быть выплачены долги организации, в то время как личное имущество учредителей взысканию не подлежит. Однако в упомянутом акте 1990 г. такая конструкция разработана не была, получился очередной абсурд, который до сих пор невозможно разрешить по правилам формальной логики.

Людей вводили в заблуждение и относительно их статуса совладельцев, сособственников предприятий: так, в крупных акционерных обществах (например, на металлургическом комбинате или машиностроительном заводе) каждый из 10 тыс. рабочих получал одну акцию и тем самым якобы становился собственником. На самом деле, с юридической точки зрения, никакой собственности в подобных случаях не возникает. Это недоразумение объясняется просто: вновь упустили из вида, что понятие собственности включает экономическую составляющую. Ведь с экономической точки зрения объектами собственности могут быть и информация, и так называемая интеллектуальная собственность, и вообще все, что является товаром. С юридической же точки зрения, повторяю, право собственности - это вещное право, и его объектами становятся только индивидуально определенные вещи. Иными словами, нельзя быть собственником абстрактных двух килограммов пшеницы или двух тонн металла. Для возникновения права собственности на эту пшеницу или этот металл их надо обособить и разместить, допустим, на складе. Если этого нет, нет и права собственности.

Предлагаются и различные сложные модели, в частности, пишут о расщепленной собственности. Но что представляет собой данная конструкция? Это англо-американская модель, в соответствии с которой на одну вещь порой приходится несколько собственников, поскольку правомочия делятся и объектами собственности являются не вещи, а права. Или, точнее, "пучки" прав. Как из пучка можно вырвать несколько веточек и раздать их, так по названной модели делятся и права. Но поскольку право собственности составляют все "веточки" из "пучка" в совокупности, то владелец отдельной "веточки" обладает правом собственности только в каком-то отношении. Таким образом, правомочия способны концентрироваться у разных лиц в неодинаковых сочетаниях. Чисто математически это дает до 1500 вариантов, в реальности их бывает около 15. То, что называют собственностью "континентальные" юристы, совсем не обязательно признают таковой их англо-американские коллеги, и наоборот.

Расщепленная собственность известна с феодальных времен, когда у недвижимости было два владельца: феодал и король. Право собственности последнего выражалось в том, что он мог, например, забрать у вассала землю, если тот становился ему неугодным, или приехать со свитой оруженосцев и поселиться у вассала в замке на неопределенное время. А вспомнили эту модель потому, что некоторые исследователи обнаружили ее сходство с принципами, действовавшими при социализме, когда собственниками одного предприятия объявлялись два субъекта: государство и трудовой коллектив. Но двух одинаковых прав на один объект быть не может. И в средние века права феодала и короля на замок были разными, и в ХХ в. права государства и трудового коллектива на предприятие отличались: если предприятие было сильным, оно нередко игнорировало указания государства, обычно же государство полностью подчиняло предприятие.

Но самое главное, о чем почему-то забывают, состоит в том, что в континентальной системе, к которой относится и российское право, еще в XVIII в. от теории расщепленной собственности полностью отказались, заменив ее теорией ограниченных вещных прав. Об этом, как и об истории собственности вообще, подробно писал академик А.В. Венедиктов в работе "Государственная социалистическая собственность" (1948 г.). Поэтому, с моей точки зрения, предложения о применении модели расщепленной собственности в наших условиях - это признак невежества, незнания истоков и непонимания законов развития нашего права.

Е.А. Суханов,

доктор юридических наук, профессор,

заведующий кафедрой гражданского права

юридического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова

"Законодательство", N 9, сентябрь 2003 г.