Основные концепции относительно регулирования правосубъектности физических лиц в международном частном праве

ОСНОВНЫЕ КОНЦЕПЦИИ ОТНОСИТЕЛЬНО РЕГУЛИРОВАНИЯ ПРАВОСУБЪЕКТНОСТИ ФИЗИЧЕСКИХ ЛИЦ В МЕЖДУНАРОДНОМ ЧАСТНОМ ПРАВЕ

К. Н. СЕМИСОРОВА

Семисорова К. Н., соискатель кафедры международного частного права Московской государственной юридической академии, сотрудник АНО "Содружество выпускников МГЮА".

Регулирование трансграничных частноправовых отношений невластных субъектов с помощью коллизионных норм было и всегда будет наиболее важным и принципиальным вопросом для многих институтов международного частного права (далее - МЧП), в том числе и для правового статуса физических лиц. Рассматривая вопрос о таком составном элементе статуса лица, как его правосубъектность, нельзя не отметить, что применение этого термина не имеет повсеместного признания. Каждое государство стремится наполнить содержание этой правовой категории в целом и различных ее аспектов (правоспособности, дееспособности, а иногда и деликтоспособности) по-своему, что предполагает возможность коллизий, и в том числе конфликта квалификаций <1>. -------------------------------- <1> Автор настоящей работы, придерживаясь традиций российского правового наследия и тенденций развития российского МЧП, в частности, употребляет термин "правосубъектность" в качестве обозначения одного из элементов личного статуса физического лица в МЧП, включающего в себя категории правоспособности и дееспособности.

Использовать термины "правоспособность" и "дееспособность" в качестве составных элементов правосубъектности в МЧП начали сравнительно недавно. Так, до конца XIX в. предпочитали употреблять более общие понятия, такие как "способность" (capacife, capacita, capacity), "состояние лица", "статус" (status, stato), "etat et capacite" (ст. 3 Code Civil 1804), под которыми практически разумелись прежде всего вопросы не право-, а дееспособности <2>. В российской литературе того времени это явление можно проследить по первым работам в области МЧП. Так, Н. П. Иванов в работе "Основания частной международной юрисдикции" 1865 г. (с. 25 - 34) употреблял обобщающие понятия - "юридическое состояние лица или его правоспособность", куда относил "личную правоспособность; принадлежность к известному сословию или звание лица; семейные отношение, как личные, так и по имуществу; опеку и право наследования (Foelix, Мейер)". М. Н. Капустин также использовал термин "правоспособность" в более широком значении, чем это принято сейчас <3>. Такая позиция, скорее, напоминает оценку статуса физического лица в целом без различения его составных элементов. При неполноте понятийного аппарата, используемого в тот период, фактически имело место смешение правового содержания упомянутых терминов: так, под правоспособностью понималась правосубъектность, характеризуемая как состояние и способность физических лиц. -------------------------------- <2> См.: Нольде Б. Э. Очерк международного частного права // Новый энциклопедический словарь Брокгауза - Ефрона. Т. 26. Пг., 1915. С. 113; Макаров А. Н. Основные начала МЧП. М., 1924. С. 78. <3> Капустин М. Н. Международное право, конспект лекций. Ярославль, 1873. С. 75.

Предполагается, что первым, кто указал на необходимость твердо разграничить понятия право - и дееспособности и предложил самостоятельное решение для обоих вопросов, был Л. Бар (Bar L. Theorie und Praxis des internationalen Privatrechts. I. 1889. P. 373 - 436) <4>. В это же время предпринимаются первые попытки уточнения содержания этих правовых категорий. В частности, М. И. Брун отмечал, что немецкие юристы, и особенно Бар, когда говорили о дееспособности, имели в виду только сделки между "живыми". Российский ученый предлагал пойти "еще дальше... и отделить способность ко вступлению в брак от способности ко всем остальным личным и имущественным сделкам" <5>. -------------------------------- <4> См.: Нольде Б. Э. Там же. С. 113. <5> Брун М. И. Коллизионные нормы о дееспособности физических лиц // Юридический вестник. 1915. Кн. X (II). С. 1 - 2.

Таким образом, необходимость дифференциации различных аспектов правового статуса лица была осознана, а разделение проведено только в конце XIX столетия, и этот период можно охарактеризовать как становление элементов правосубъектности: право - и дееспособности, в качестве автономных институтов МЧП. Следует заметить, что существуют определенные терминологические различия в обозначении этих правовых категорий в праве стран с разными правовыми системами <6>. -------------------------------- <6> Например, в Великобритании и США пользуются в основном одним термином: "правовая способность" (legal capacity); в судебной практике также применяются термины "пассивная правовая способность" (passive capacity), что по смыслу, вкладываемому в это понятие английскими юристами, соответствует понятию правоспособности, и "активная правовая способность (active capacity), "способность к совершению правового акта" (capacity for performance of legal act), что означает дееспособность. Во Франции также нет четкого терминологического различия между этими понятиями. Гражданское уложение Германии использует для обозначения правосубъектности физического лица три термина: "правоспособность" - Rechtsfahigkeit; "дееспособность" - Geschaftsfahigkeit; и "деликтоспособность" - Delictsfahigkeit (см.: Скаридов А. С. Международное частное право: Учеб. пособие. СПб., 2000. С. 31).

Важным элементом правосубъектности физического лица в МЧП является правоспособность. Вопросы общей характеристики <7> и повсеместного признания правоспособности за каждым человеком <8> уже не приводят к каким-либо спорам, однако установление содержания и объема правоспособности может вызывать некоторые затруднения. -------------------------------- <7> Правоспособность физического лица определяет, какими гражданскими правами, допускаемыми объективным правом данной страны, может обладать лицо, и какие гражданские обязанности оно может нести. Современная доктрина МЧП и гражданского права в целом единогласны в этом вопросе. <8> Как отмечается в доктрине, законодательное признание правоспособности за всеми иностранцами началось с французской революции XVIII в., которая провозгласила принцип формального равенства всех перед законом. Французский гражданский кодекс 1804 г. придал правоспособности иностранцев условный характер, и только начиная с XIX в., в период промышленного капитализма, правоспособность за иностранцем в каждом конкретном случае начала признаваться без требования взаимности (подробнее см.: Лунц Л. А. Курс международного частного права: В 3 т. Особенная часть. М., 2002. С. 337 - 339).

К выводу о том, что случаи коллизий разноместных законов о правоспособности являются исключением, начали приходить еще в начале XX в. <9>. Сейчас многие авторы также отмечают, что право современных государств "не демонстрирует серьезных различий в отношении правоспособности физических лиц" <10>. Из этого следует вывод, что дилемма: по какому закону (территориальному или персональному) следует решать вопрос о содержании и объеме правоспособности физического лица, - не является принципиальной и актуальной для государств, так как почти все они определяют правоспособность практически однозначно. Видимо, поэтому законодательства некоторых государств вообще не содержат норм, регулирующих этот элемент, уделяя внимание только дееспособности (например, ГК Китая 1986 г., Закон 1938 г. о конфликте законов Таиланда, Закон 1962 г. о коллизиях законов Южной Кореи, японский Закон N 10 о применении законов (Horei) 1898 г. и др. <11>). -------------------------------- <9> "Современные законодательства все исходят из той посылки, что всякое лицо является правоспособным... вопрос, какое право определяет общую правоспособность лица, лишен практического интереса, ибо любое право дарует ему таковую" (см.: Нольде Б. Э. Там же. С. 113). Эту же мысль подчеркивал и А. Н. Макаров, указывая, что в пределах государств культурных возможность коллизий законов о правоспособности минимальна (Макаров А. Н. Основные начала МЧП. М., 1924. С. 79). <10> Бендевский Т. Международное частное право: Учебник / Пер. с македонского С. Ю. Клейн. М., 2005. С. 251. <11> Здесь и далее в качестве источника сведений об иностранном законодательстве использовался сборник: Международное частное право: Иностранное законодательство / Сост. А. Н. Жильцов, А. И. Муранов. М., 2001.

Изначально большинство стран регулировало правоспособность иностранцев по территориальному принципу <12>, как правило, материально-правовыми нормами через национальный режим. Из числа ранних национальных законов с таким регулированием можно выделить Кодекс Наполеона 1804 г. (ст. 11), который имел широкое применение и оказал большое влияние на законодательства многих стран XIX и XX вв. Некоторые современные государства, например Куба (ст. 11 ГК 1987 г.), Вьетнам (ст. 830 ГК 1995 г.), Мадагаскар (ст. 20 Ордонанса 1962 г. N 62-041 относительно общих положений внутреннего права и МЧП), а также такие страны - участницы СНГ, как Армения (ст. 1263 ГК 1998 г.) и Казахстан (п. 1 ст. 1095 ГК 1998 г.), регулируют правоспособность так же. -------------------------------- <12> "Правоспособность иностранцев всюду обсуждается по местным законам, а не по их личному закону" (см.: Брун М. И. Очерк Международное частное право // Энциклопедический словарь Брокгауза - Ефрона. Т. XVIII-а. Пг., 1896. С. 924).

С середины XX в. многие государства пошли по пути коллизионного регулирования правоспособности и закрепили в своих национальных актах норму lex personalis, что в настоящее время согласно концепции Л. П. Ануфриевой "отражает основную тенденцию мировой доктрины и нормативной практики МЧП, учитывающую непосредственную связь между правоспособностью и личностью индивидуума" <13>. В качестве примера можно привести п. 8 ГК Латвии 1937 г., ст. 7 Вводного закона 1896 г. к ГГУ (глава "МЧП" введена 25 июля 1986 г.), § 12 австрийского Закона о международном частном праве 1978 г., ст. 12 Закона Лихтенштейна 1996 г., п. 1 ст. 20 Закона N 218 "Реформа итальянской системы международного частного права" 1995 г., ст. 14 югославского Закона 1982 г. о разрешении коллизий законов с правилами других стран, ст. 8 турецкого Закона 1982 г. N 2675 о международном частном праве и международном гражданском процессе, ст. 43 Кодекса международного частного права 1998 г. Туниса и др. -------------------------------- <13> Международное частное право: Учебник / Отв. ред. Г. К. Дмитриева. 2-е изд. М., 2002. С. 197.

Интересная ситуация складывается в тех государствах, которые, с одной стороны, пошли по пути коллизионного регулирования и применимым правом сделали личный статут лица, а с другой - не отступили от регулирования правоспособности иностранных граждан на основании территориального закона, который проявляется в виде принципа национального режима и режима наибольшего благоприятствования. Так регулируют правоспособность Кодекс Бустаманте 1928 г (ст. 27), действующий в неизменном виде в 15 странах Латинской Америки, ГК Греции 1940 г. (ст. ст. 4 и 5), Закон 1963 г. о международном частном праве и международном гражданском процессе Чехии (п. 1 § 3, п. п. 1 и 2 § 32), Указ Президиума Венгерской Народной Республики от 31 мая 1979 г. N 13 (п. 1 § 10 и п. 1 § 15), а также национальные акты стран - участниц СНГ, которые основаны на Модельном ГК 1996 (ст. 1205), в том числе России. В связи с невозможностью регламентации одних и тех же аспектов правоспособности с помощью двух систем одновременно возникает вопрос: какое право - территориальное или персональное - должно выиграть в борьбе за регулирование и в итоге стать применимым? На первый взгляд это может выглядеть как конфликт, который пронизывает все виды отношений в рамках МЧП - между личным статутом (lex personalis) и территориальным законом. Однако доктрина МЧП объясняет механизм подобного регулирования иначе: "коллизионные вопросы, разрешаемые посредством привязки к личному закону, следует строго отличать от вопросов материального права, касающихся объема прав, предоставляемых иностранцам по так называемому национальному режиму" <14>. Позиция современных авторов в России в целом совпадает с классической концепцией <15>. -------------------------------- <14> Подробнее см.: Лунц Л. А. Курс международного частного права: В 3 т. Общая часть. М., 2002. С. 197. <15> Применительно к вопросам правоспособности следует говорить "о двух аспектах проблемы: правоспособности как таковой, определяемой на основе lex personalis, и объеме правоспособности, обусловленном принципом национального режима (своего рода ее "территориальном сегменте)". См.: Международное частное право: Учебник / Отв. ред. Г. К. Дмитриева. 2-е изд. М., 2002. С. 197, а также Комментарий к Гражданскому кодексу РФ, части третьей (постатейный) / Виноградова Р. И., Дмитриева Г. К., Репин В. С. / Под ред. В. П. Мозолина. М., 2002 (комментарий к ст. 1196).

Отсюда следует, что личный закон и национальный режим (или режим наибольшего благоприятствования) имеют функционально различное назначение: первый определяет применимое право, как правило, по принципу наиболее тесной связи (proper law), а второй служит средством гарантии недискриминации иностранного лица по отношению к отечественным гражданам и гражданам другого иностранного государства и, что самое главное, выполняет функцию защиты своей правовой системы и своего суверенитета, т. е. соответствует территориальному принципу защиты. Следовательно, по общему правилу в отношении трансграничной правоспособности физических лиц борьбы территориального и персонального законов, а значит, и конфликта как такового нет. Каждое государство при выборе способа и принципа регулирования общественных отношений, осложненных иностранным элементом, разумеется, исходит из своих экономических, политических и национальных интересов, которые, безусловно, обладают определенными особенностями. Отсутствие серьезных различий в формулировании и регулировании трансграничной правоспособности по общему правилу исключило возможный конфликт национальных законов. Что касается проблематики регулирования такого элемента правосубъектности, как дееспособность, то в силу особой значимости и актуальности трансграничной дееспособности физических лиц для гражданского оборота каждого государства, а также порой значительных различий в ее регулировании, которые были замечены уже в период институционализации правосубъектности и становления дееспособности как ее самостоятельного элемента <16>, она в отличие от правоспособности основана на остром конфликте территориального и персонального законов. -------------------------------- <16> "Столкновение разноместных законов о дееспособности физических лиц представляется явлением постоянным" (Нольде Б. Э. Там же. С. 114).

До конца XIX в. при регулировании состояния и способности физических лиц фактически подразумевалось не что иное, как дееспособность, так как именно ее в первую очередь важно было урегулировать. Понятие дееспособности, как было указано ранее, оформилось и начало употребляться в доктрине несколько позднее. Юриспруденция XIX в., применив по аналогии одностороннюю коллизионную норму Кодекса Наполеона 1804 г. о гражданском состоянии и способности французов, признала, что по общему правилу независимо от того, где находится иностранец, для регулирования его состояния и способности должен применяться его национальный закон. Однако уже в 30-е годы XIX в. во Франции был поднят вопрос о пределах применения личного статута. И именно в этот момент конфликт между личным статутом и территориальным законом стал наиболее очевиден. Прежде всего это коснулось признания за территориальным законом возможности решать вопрос о признании дееспособным лица, недееспособного по своему личному статуту. Причиной потребности в территориальном регулировании послужила необходимость защиты своего гражданина (француза - контрагента по договору - от недобросовестного иностранца) и гражданского оборота страны в целом. В дальнейшем это правило получило развитие и было закреплено в законах Италии (ГК 1865 г.), Германии (Вводный закон к ГГУ 1896 г.), Швейцарии (Федеральный закон 1891 г. о гражданских правоотношениях граждан, постоянно или временно пребывающих в стране) и др. Анализ состояния современного законодательства и практики показывает, что норма об определении дееспособности физического лица (по крайней мере, в рамках обязательственных отношений <17>) по территориальному закону из-за частого ее применения как в судебной практике, так и в писаном праве многих государств впоследствии приобрела практически универсальный характер. Достаточно сказать, что помимо использования в большинстве национальных законов (Латвия, Лихтенштейн, Германия, Венгрия, Греция, Италия, Чехия, Швейцария, Югославия, Вьетнам, Таиланд, Турция, штат Луизиана, Канада (Квебек), Венесуэла, Буркина-Фасо, Тунис, Египет, Иран и многие страны - участницы СНГ, в том числе и Россия) широкое распространение этот принцип получил и в международных документах (например, в Женевской конвенции 1930 г., разрешающей некоторые коллизии о простых и переводных векселях, Женевской конвенции о чеках 1931 г. и др.). -------------------------------- <17> Личный статут обычно не регулирует способность лица заключать сделки с недвижимостью, в этом случае применяется закон места нахождения недвижимости (lex rei site). Такая же ситуация складывается в области наследственных и семейных отношений (например, п. 3 ст. 3 Японского закона 1898 г., ст. 9 ГК Греции 1940 г., п. 4 ст. 23 Закона 1995 г. N 218 "Реформа итальянской системы международного частного права", п. 2 ст. 36 Федерального закона 1987 г. о международном частном праве Швейцарии, абз. 2 ст. 14 Закона Югославии 1982 г., § 10 Закона Таиланда 1938 г., ст. 8 Закон 1982 г. Турции и др.).

Пожалуй, на данный момент признание недееспособного по своему праву иностранца дееспособным по территориальному закону является чуть ли не единственной проблемой регулирования трансграничной дееспособности, по которой был достигнут компромисс и решение которой получило действительно повсеместное признание. Ключевой момент конфликта между персональным и территориальным законами при регулировании дееспособности физических лиц в МЧП, на взгляд автора, заключается в том, что государства, закрепляя в своем законодательстве генеральное правило, согласно которому дееспособность физических лиц независимо от их местонахождения регулируется личным статутом, тем не менее в принципиальных для себя вопросах стремятся отойти от регулирования на основании lex personalis и подчинить решение вопросов дееспособности иностранцев своему праву, таким образом, нарушая свои же нормы. Иными словами, дееспособность своего гражданина независимо от его местонахождения государства всегда определяют только по своему праву, в то время как дееспособность иностранца в отдельных случаях вопреки его личному статуту регулируют также по своему (территориальному) праву. Острота и актуальность конфликта продиктована особой значимостью дееспособности физических лиц для гражданского оборота и экономики государств, а также значительными различиями при регулировании в национальных правовых системах. Основной причиной стремления государств к использованию территориального принципа является прежде всего необходимость защиты своей правовой системы и суверенитета государства в целом, но, помимо этого, и желание установить максимально удобное и выгодное для себя регулирование. Стремление государств подчинить дееспособность иностранца территориальному праву можно проследить по тенденции установления в определенных ситуациях приоритета своего права. Так, преимущество территориального ("своего") права нередко встречается при регулировании дееспособности иностранцев, домицилированных в этом государстве или находящихся на его территории по иным основаниям (например, п. 3 ст. 1195 ГК РФ, п. 2 ст. 12 ГК Кубы и др.). Государства часто используют такой порядок определения применимого права, из которого с неотвратимостью следует применение именно "своего" права. Например, страны, закрепляющие в законодательстве в качестве генеральной привязку lex patriae, при наличии у своего гражданина гражданства другого государства устанавливают преимущество "своего" гражданства и, следовательно, "своего" права (например, п. 2 ст. 1195 ГК РФ, п. 1 § 9 Федерального закона Австрии о МЧП 1978 г., п. 2 § 11 Указа Президиума Венгерской Народной Республики, ст. 11 Закона Югославии 1982 г. и многие другие). Исключением из этого правила является Китай, законодательство которого не только не содержит установления приоритета китайского права, но и определяет, что гражданская дееспособность граждан КНР, постоянно пребывающих за границей, в отношении их действий в месте их постоянного пребывания может определяться правом страны постоянного пребывания (ст. 143 Общих положений ГК 1986 г., п. 3 Руководящих указаний 1988 г. Верховного народного суда по некоторым вопросам применения Общих положений ГК). Такое регулирование продиктовано прежде всего политическими соображениями и выступает в качестве рычага продвижения граждан этого государства на иностранные рынки. Изучение вопроса коллизионного регулирования дееспособности физических лиц диктует необходимость кратко остановиться еще на одной актуальной проблеме, лежащей уже в плоскости конкуренции личного статута с иными коллизионными привязками. На пригодность применения принципа lex personalis, только со значительными поправками, еще в 1915 г. обратил внимание М. И. Брун <18>. Классическая доктрина <19>, а также современное состояние законодательства и практики различных государств подтверждают эту концепцию, демонстрируя довольно гибкий подход к определению дееспособности физических лиц. -------------------------------- <18> Более подробно см.: Брун М. И. Коллизионные нормы о дееспособности физических лиц // Юридический вестник. 1915. Кн. X (II). С. 1, 26 - 35. <19> Подробнее см.: Лунц. Л. А. Там же. С. 191.

Традиционным отступлением от генеральной привязки является применение таких коллизионных критериев, как: lex loci actus (lex loci contractus или lex loci solutionis <20>) - при определении дееспособности физического лица, совершившего сделку за пределами юрисдикции отечественного государства и ссылающегося на свою недееспособность по личному закону; lex loci delicti commissi - при определении способности лица нести ответственность за причиненный вред (сфера действия статута обязательства, возникшего вследствие причинения вреда). Lex fori используется при признании физического лица недееспособным или ограниченно дееспособным. Способность лица заключать сделку с недвижимостью подчиняется закону места нахождения недвижимости (lex rei site). Завещательная дееспособность физических лиц является областью статута наследственного. Возможность заниматься предпринимательской деятельностью также часто определяется не личным законом, а, например, законом страны места регистрации физического лица в качестве индивидуального предпринимателя (при требовании об обязательной регистрации) или законом страны основного места осуществления предпринимательской деятельности (без требования об обязательной регистрации), как это установлено в российском законодательстве и законодательстве большинства стран СНГ (Украина, Белоруссия, Казахстан, Киргизия, Узбекистан и др.). -------------------------------- <20> Последняя коллизионная привязка, определяющая применение права государства исполнения обязательства, как отмечает Т. Бендевский, применяется в Республике Македония (с исключением для семейных и наследственных отношений). См.: Бендевский Т. Там же. С. 253.

Необходимо отметить одну важную особенность регулирования трансграничных правоотношений в целом и дееспособности в частности - применение в современных кодификациях по МЧП и в судебной практике гибких коллизионных норм, позволяющих решать коллизии законов адекватно конкретной ситуации и таким образом находить справедливое в каждом отдельном случае решение. Особое внимание хотелось бы обратить на использование принципа lex benignitatis, устанавливающего, что "при решении вопроса о применимом праве суды должны стремиться руководствоваться тем законом, который является более благоприятным для статуса лица или действительности правоотношения" <21>. Следует заметить, что еще Прусский Ландрехт 1794 г., указывающий в ст. 23, что "личные свойства и правомочия человека обсуждаются по законам того судебного округа, где у него домициль", делал при этом оговорку: "способность действовать обсуждается по тем законам, которые более благоприятны тому, чтобы действие осталось в силе (ст. 35)". Норма о законе, который "более благоприятен оставлению сделки в силе", содержалась и в ст. 35 Австрийского уложения 1811 г. <22>. Однако характер тенденции в МЧП применение закона, наиболее благоприятного сторонам, приобрело сравнительно недавно. -------------------------------- <21> См.: Ходыкин Р. М. Принцип защиты прав и свобод человека и его влияние на содержание коллизионных норм // Актуальные проблемы международного частного права. Сб. статей / Под ред. С. Н. Лебедева. М., 2006. С. 254. <22> Брун М. И. Там же. С. 9 - 25.

Таким образом, основную сложность при обсуждении специфики регулирования правосубъектности физических лиц, участвующих в трансграничных невластных правоотношениях, представляет вопрос о конфликте персонального и территориального законов. Применение lex personalis соответствует общей тенденции МЧП и основано на одном из общих принципов МЧП - локализации регулируемого института на основе proper law. Однако законодателей всегда привлекала и будет привлекать возможность применения территориального принципа, поскольку с его помощью может быть достигнута максимально высокая степень защиты своей правовой системы и своего суверенитета, в чем, несомненно, заинтересованы все государства. Правоспособность, регламентируемая национальными материально-правовыми нормами, по содержанию практически идентична, за исключением небольших нюансов, что делает борьбу за регулирование неактуальной. Что же касается дееспособности, то, учитывая ее высокую значимость для гражданского оборота и экономики и значительные различия в регулировании, в том числе коллизионном, многие государства склонны решать вопрос о дееспособности физических лиц всегда в пользу своего права. Единственный выход из подобной ситуации - поиск компромиссов с помощью механизма международного сотрудничества в правовой сфере, закрепление определенных договоренностей в международных унифицирующих актах, установление более детального регулирования в спорных ситуациях.

Название документа