О введении в Гражданский кодекс РФ общих норм, устанавливающих принцип добросовестности

(Гаврилов Э.) ("Хозяйство и право", 2013, N 8) Текст документа

О ВВЕДЕНИИ В ГРАЖДАНСКИЙ КОДЕКС РФ ОБЩИХ НОРМ, УСТАНАВЛИВАЮЩИХ ПРИНЦИП ДОБРОСОВЕСТНОСТИ

Э. ГАВРИЛОВ

Гаврилов Э., профессор кафедры гражданского права НИУ ВШЭ, доктор юридических наук.

В ГК РФ введены общие принципы добросовестности. Понятие "добросовестность" применяется в значениях "владение имуществом лицом, не знающим о пороках своего владения" либо "действия, соответствующие нормам морали". При наличии конкретных правовых норм общие принципы добросовестности не должны применяться, а следует законодательно закреплять конкретные нормы права, ограничивающие сферу применения общих принципов добросовестности.

Ключевые слова: введение в ГК РФ общих принципов добросовестности, "добросовестность" как незнание владельца имущества о пороках своего владения, "добросовестность" как соответствие действий лица нормам морали, неприменение "добросовестности" при наличии конкретной нормы права, замена общих принципов добросовестности конкретными нормами права.

General principles of good faith included into the Civil Code of RF. Notion of "good faith" are in use either as "possession of property by a person, who does not know about defects of his possession", or as "actions corresponding to moral norms". If there are specific provisions of the law, general principles of good faith are not applicable. It is proposed to fix the specific provision of the law, limiting the sphere of application of general principles of good faith.

Key words: inclusion into the Civil Code of RF general principles of good faith, "good faith" as lack of knowledge of a person about defects of his possession of property, "good faith" as conformity of actions of a person with moral norms, specific provisions of the law exclude application of "good faith" principles, substitution of specific norms of law for general principles of good faith.

Гражданский кодекс РФ, состоящий из четырех федеральных законов, которые принимались последовательно (в 1994, 1995, 2001 и 2006 годах), и насчитывающий свыше полутора тысяч статей, представляет собой глубоко и тщательно проработанный (и научно-теоретически, и практически) основной российский нормативный акт по гражданскому праву (а впрочем, также и по предпринимательскому, хозяйственному, коммерческому и торговому праву). Это поистине "экономическая конституция" Российской Федерации. Название придумано не мной, оно давно и широко применяется, в частности, в работах В. Яковлева и А. Маковского. Естественно, что время от времени в ГК РФ вносятся различные изменения: жизнь не стоит на месте. Таких изменений было довольно много: количество федеральных законов, предусматривающих изменения в ГК РФ, давно превысило сотню. Одним из них является Федеральный закон от 30.12.2012 N 302-ФЗ "О внесении изменений в главы 1, 2, 3 и 4 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации" (далее - Закон N 302-ФЗ). Его основные положения вступили в силу 1 марта 2013 года. Остановлюсь только на одной новелле, введенной этим Законом в ГК РФ, - общих нормах о принципе добросовестности. Закон N 302-ФЗ, во-первых, установил общий принцип добросовестности, во-вторых, ввел презумпцию добросовестности действий участников гражданских правоотношений и, в-третьих, установил правило о применении способов защиты гражданских прав в случаях заведомо недобросовестного осуществления этих прав. Любая из перечисленных новелл, взятая по отдельности, дает право законодателю, принявшему закон, воскликнуть: "Exegi monumentum!", что в переводе А. С. Пушкина означает: "Я памятник себе воздвиг нерукотворный!". Принцип добросовестности выражен в п. 3 ст. 1 ГК РФ следующим образом: "При установлении, осуществлении и защите гражданских прав и при исполнении гражданских обязанностей участники гражданских правоотношений должны действовать добросовестно". Презумпция добросовестности ныне закреплена в п. 5 ст. 10 ГК РФ: "Добросовестность участников гражданских правоотношений и разумность их действий предполагаются". Наконец, правило о применении способов защиты гражданских прав в случаях их заведомо недобросовестного осуществления включено в п. 2 ст. 10 ГК РФ, где указано, что при наличии "заведомо недобросовестного осуществления гражданских прав" суд "с учетом характера и последствий допущенного злоупотребления отказывает лицу в защите принадлежащего ему права полностью или частично, а также применяет иные меры, предусмотренные законом". Собственно говоря, принцип добросовестности (или, точнее, принципы добросовестности), а равно и презумпция добросовестности широко применялись в российском гражданском праве и в судебной практике и до 1 марта 2013 года. Теперь для их использования появились солидные юридические обоснования. Однако применение понятия "добросовестность" существенно осложнено тем, что само слово в гражданском праве употребляется в двух разных значениях. Первое значение придается этому слову при использовании в сочетании "добросовестное/недобросовестное владение имуществом". Здесь добросовестность - это незнание владельца имущества о неправоте своего владения. Совсем в ином значении применяется слово "добросовестный" при употреблении его для характеристики действий владельца гражданского права: эти действия считаются добросовестными, если они соответствуют "доброй совести", общим принципам справедливости, морали, нравственности. Итак, в первом случае добросовестность - незнание о своей неправоте, а недобросовестность - осознание своей неправоты, а во втором добросовестность есть соответствие нормам морали, а недобросовестность - несоответствие нормам морали. "Добросовестное владение имуществом" не соотносится с нормами морали (справедливости) владельца. Напротив, недобросовестное осуществление гражданских прав, принадлежащих субъекту права, противоречит нормам морали (справедливости), известным этому субъекту права. В доктрине нередко встречаются сетования на то, что в гражданском законодательстве понятие "добросовестность" не раскрыто. Не могу с этим согласиться. Понятие "добросовестность" в первом его значении - добросовестности владения имуществом пояснено в Законе N 302-ФЗ полно и подробно. Фактически определение добросовестности в первом значении этого термина содержится в ст. ст. 302 и 303 ГК РФ: добросовестный приобретатель имущества - лицо, которое приобрело имущество у другого лица, не имевшего права его отчуждать, о чем приобретатель не знал и не мог знать. Что касается недобросовестного владельца имущества, то это лицо, которое знало или должно было знать, что его владение незаконно. Добросовестность в первом значении (ее еще называют добросовестностью в субъективном смысле) означает незнание владельцем своей неправоты, заблуждение владельца относительно объема принадлежащих ему прав. Такая добросовестность не имеет никакого соотношения с моралью, ибо мораль (нравственность) - это общественное явление, а добросовестность владельца имущества - личная, субъективная категория только самого владельца. Первая добросовестность полно и хорошо определена и урегулирована в ГК РФ. Да что там в ГК РФ: еще в царской России этот вид добросовестности определялся и регулировался в 40(!) статьях (ст. ст. 529 - 533, 609 - 643) Гражданского кодекса, который тогда именовался "часть 1 тома X Свода законов Российской империи". Закон N 302-ФЗ, устанавливая общие принципы добросовестности, затрагивает и владельческую добросовестность, но лишь в незначительной степени. Основная направленность новых норм состоит во введении общего принципа добросовестности для второго вида добросовестности, для той, которая ограничивает, сужает гражданские права в тех случаях, когда они не соответствуют нормам морали, справедливости. Сфера применения такой "моральной" добросовестности чрезвычайно широка, разнообразна и ... непредсказуема. Действительно, получается, что все то, что нарушает нормы морали, справедливости, является незаконным. Право, таким образом, растворяется в морали, становится ненужным вообще. Полагаю, что именно поэтому многие исследователи считали добросовестность "чумой" права, а профессор В. Грибанов, исследуя пределы действия гражданских прав, не упоминал о добросовестности, очевидно потому, что считал ее неприемлемой для советского гражданского права. Общепризнано, что принцип добросовестности при применении его в гражданском праве расширяет сферу судейского усмотрения, иногда приводит к тому, что судебные решения становятся непредсказуемыми. Это серьезный недостаток принципа добросовестности, но его наличие вовсе не значит, что им не следует руководствоваться в гражданском праве. Напротив, я убежден, что он должен применяться, он необходим для гражданского права: этот принцип призван корректировать недостатки формальных правовых норм. Однако его использование должно быть ограниченным. Во-первых, при наличии конкретной правовой нормы никакой принцип добросовестности не должен действовать: применению подлежит всегда эта правовая норма. Во-вторых, при обнаружении любых сфер, в которых находит применение принцип добросовестности, и законодатель, и судебная власть должны оперативно заполнять эти сферы конкретными правовыми нормами или, как теперь принято говорить применительно к судебной практике, "правовыми подходами" - конкретными позициями, касающимися толкований принципа добросовестности. И после этого ни участники гражданских правоотношений, ни судьи, ни юристы-теоретики, получив конкретную правовую норму, подлежащую применению, не будут более ломать голову, придумывать, что же является добросовестным или недобросовестным в соответствующей ситуации. Приведу несколько примеров замены принципа добросовестности конкретными правовыми нормами. Первый касается ч. 1 ст. 333 ГК РФ: "Если подлежащая уплате неустойка явно несоразмерна последствиям нарушения обязательства, суд вправе уменьшить неустойку". В этой норме содержится целый "букет" принципов добросовестности. Неудивительно поэтому, что история ее применения богата и многообразна. На указанной истории остановлюсь для того, чтобы проследить, как и почему содержащиеся в ч. 1 ст. 333 принципы добросовестности были заменены рядом норм-толкований, содержащихся в Постановлении Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 22.12.2011 N 81 "О некоторых вопросах применения статьи 333 Гражданского кодекса Российской Федерации" (далее - Постановление Пленума ВАС РФ N 81). Логика, лежащая в основе этого Постановления, производит чрезвычайно благоприятное впечатление. Именно поэтому оно широко и охотно применяется и третейскими судами. Считаю целесообразным принятие аналогичного постановления Пленумом Верховного Суда РФ. Какие же принципы добросовестности учтены в Постановлении Пленума ВАС РФ N 81 и претворены в нормы-толкования? Первый - принцип, определяющий, по чьей инициативе может осуществляться уменьшение неустойки: по инициативе любого лица, в частности суда, обнаружившего, что "подлежащая уплате неустойка явно несоразмерна последствиям нарушения обязательства", либо по инициативе лишь сторон обязательства (договора)? На протяжении ряда лет высшие судебные инстанции толковали эту норму таким образом, что она якобы закрепляет за судом право по собственной инициативе ставить и решать вопрос об уменьшении неустойки: если суд осознает, что установленный договором значительный размер неустойки не соответствует принципам справедливости, добросовестности. Мне самому приходилось (будучи третейским судьей) принимать участие в вынесении таких решений по инициативе суда. Я понимал, что в этих случаях истец лишен возможности представить какие-либо доказательства, свидетельствующие о том, что установленный договором размер неустойки как раз соответствует последствиям нарушения, ссылаясь, например, на причинение ему значительных убытков. Истец не мог этого сделать, поскольку решение суда уже было принято. Чувствуя несправедливость уменьшения размера неустойки по инициативе суда, я даже оспаривал в научных публикациях (в том числе в настоящем журнале) возможность уменьшения неустойки по инициативе суда. И вот наконец в Постановлении N 81 Пленум ВАС РФ разъяснил: "Исходя из принципа осуществления гражданских прав своей волей и в своем интересе (статья 1 ГК РФ) неустойка может быть снижена судом на основании статьи 333 Кодекса только при наличии соответствующего заявления со стороны ответчика" (п. 1). Иными словами, суд теперь лишен права по собственной инициативе ставить и решать вопрос о том, отвечает ли установленный договором размер неустойки критериям справедливости и добросовестности: сфера применения принципа добросовестности значительно сужена. И такое решение представляется удачным. То же самое можно сказать и о норме-рекомендации, относящейся к тому, каким должен быть справедливый, честный, морально оправданный размер неустойки. Ответ на этот вопрос содержится в п. 2 Постановления N 81: "При рассмотрении вопроса о необходимости снижения неустойки по заявлению ответчика на основании статьи 333 ГК РФ судам следует исходить из того, что неисполнение или ненадлежащее исполнение должником денежного обязательства позволяет ему неправомерно пользоваться чужими денежными средствами". Делая такой вывод, Пленум ВАС РФ увязал размер честной, добросовестно определенной неустойки с нормами ст. 395 ГК РФ. После этого в Постановлении N 81 дается общая рекомендация: "Разрешая вопрос о соразмерности неустойки последствиям нарушения денежного обязательства... суды могут исходить из двукратной учетной ставки (ставок) Банка России, существовавшей в период такого нарушения". Это конкретная рекомендательная норма, исключающая необходимость учета, прямо скажем, сложных категорий справедливости, добросовестности, соразмерности установленной договором неустойки. В Постановлении N 81 даны и другие разъяснения, которые заменяют абстрактные принципы добросовестности, содержащиеся в ст. 333 ГК РФ, конкретными нормами-рекомендациями. В связи с приведенным анализом Постановления Пленума ВАС РФ N 81 хочу рассказать о споре, рассмотренном мною (в качестве единоличного третейского судьи) в апреле 2013 года. Речь шла о взыскании договорной неустойки за просрочку поставки продукции. В одном договоре неустойка была определена в размере 0,5% в день от стоимости не поставленной в срок продукции (то есть 180% годовых), что составило сумму 2,6 млн. руб., а по второму договору неустойка была установлена в размере 0,1% в день (то есть 36% годовых), что составило сумму в 2,4 млн. руб. На первом судебном заседании ответчик не поставил вопрос об уменьшении неустойки, а третейский судья (это был, извините, я), естественно, не напомнил о существовании ст. 333 ГК РФ и Постановления Пленума ВАС РФ N 81. Тем не менее третейский судья на всякий случай поинтересовался у представителя истца: возникли ли у истца убытки в связи с просрочкой поставки продукции - и получил ответ: убытки не возникли. Тогда я спросил у представителя ответчика о том, много ли сотрудников трудится в организации ответчика и есть ли в штате юристы. Ответ был таков: организация солидная, около 300 сотрудников, а юристов мы не держим. На последующих заседаниях ответчик также не заявил ходатайство о снижении размера неустойки, хотя, если бы такое ходатайство было заявлено, суд обязан был бы снизить размер взыскиваемой неустойки до 16,5% годовых (в период правонарушения - с сентября 2012 года по апрель 2013 года - ставка рефинансирования составляла 8,25% годовых). Стороны закончили спор заключением мирового соглашения, в соответствии с которым размер взыскиваемой неустойки был уменьшен на 1,5 млн. руб. и были установлены новые сроки выплаты оставшегося долга. Естественно, третейский суд утвердил представленное мировое соглашение, но после объявления судебного акта и закрытия судебного заседания третейский судья в неофициальном порядке по доброй традиции третейских судов сообщил представителям сторон о наличии ст. 333 ГК РФ и Постановления N 81. Приведу еще один пример, подтверждающий целесообразность замены общего и абстрактного принципа добросовестности конкретными и четкими правовыми нормами. В сфере интеллектуальных прав приходится наблюдать такие явления, когда владелец права в одном случае узко толкует принадлежащее ему право, а в другом, напротив, стремится придать своему праву широкое толкование. Такую ситуацию обнаружил Пленум ВАС РФ. В Постановлении от 31.01.2012 N 11025/11 по делу N А40-66073/09-51-579 отмечено, что владелец патента на изобретение, стремясь отстоять полученный им патент, применял узкое толкование патентной формулы, в результате чего патент не был аннулирован, а через некоторое время обратился в суд и, доказывая факт нарушения патента, давал широкое толкование патентной формулы. В этих условиях Президиум ВАС РФ, фактически применив принцип добросовестного осуществления гражданских прав (хотя эту терминологию он не использовал), отказал истцу в защите его патентных прав, исходя, очевидно, из того, что патентная формула не должна толковаться широко <1>. -------------------------------- <1> Подробнее см.: Гаврилов Э. Судебный спор, касающийся исключительного права на запатентованное изобретение // Хозяйство и право. 2012. N 12. С. 23-33.

А вот другой случай, встретившийся в моей практике. Владелец товарного знака в течение нескольких лет соглашался с использованием физическим лицом - артистом-исполнителем обозначения, сходного до степени смешения с его товарным знаком. Взаимоотношения сторон оформлялись договорами, которые не были договорами о распоряжении исключительным правом на товарный знак, поскольку они не регистрировались в Роспатенте. Таким образом, владелец товарного знака фактически признавал, что действия указанного артиста-исполнителя находятся за пределами сферы применения исключительного права на товарный знак. Но через некоторое время, когда взаимоотношения сторон испортились, владелец товарного знака подал иск против артиста-исполнителя, утверждая, что его действия являются нарушением исключительного права на товарный знак. Здесь возникает вопрос о добросовестности владельца товарного знака: вправе ли он широко толковать сферу действия своего исключительного права, если ранее толковал его ограничительно? На этот вопрос напрашивается отрицательный ответ. Полагаю, что для этих случаев вместо рекомендации применять принцип добросовестности следовало бы включить в ГК РФ общую правовую норму: "Если владелец гражданского права ограничительно толкует сферу его действия или соглашается с таким ограничительным толкованием, то он не вправе требовать в дальнейшем широкого толкования сферы действия своего права". Разумеется, если такая норма будет введена в ГК РФ, придется еще раз вспомнить, что по общему правилу молчание владельца права автоматически не означает его согласия (п. 3 ст. 158 ГК РФ), в том числе с "узким" толкованием его права. Представляется, что предлагаемая к включению в ГК РФ норма применима к исключительным правам, к вещным правам и, очевидно, к корпоративным правам (при условии, что такая самостоятельная категория гражданских прав действительно существует). Выдвигая предложение о целесообразности замены общих принципов добросовестности конкретными правовыми нормами, подлежащими безусловному применению, я, конечно, понимаю, что это довольно трудно, поскольку в законе все предусмотреть невозможно. Тем не менее от своего предложения я не отказываюсь: принятие конкретной нормы (или ряда конкретных норм) не обязательно должно исключать применение в том или ином случае общих принципов добросовестности вообще. Даже в этих обстоятельствах конкретные нормы сузят сферу применения общих принципов добросовестности.

Название документа