Значение категории добросовестности для обязательственных отношений и последствий недействительности договоров цессии

ЗНАЧЕНИЕ КАТЕГОРИИ ДОБРОСОВЕСТНОСТИ ДЛЯ ОБЯЗАТЕЛЬСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ И ПОСЛЕДСТВИЙ НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ ДОГОВОРОВ ЦЕССИИ

С. В. МИХАЙЛОВ

Михайлов Семен Викторович Родился 20 мая 1970 г. в Якутской АССР. Учился в Томском государственном университете и Якутском государственном университете. Окончил аспирантуру юридического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова (научный руководитель - доктор юридических наук, профессор, заслуженный юрист РФ С. М. Корнеев). Кандидат юридических наук. Сфера научных интересов: теория гражданских правоотношений, правовые аспекты энергетической отрасли. Автор книги "Категория интереса в российском гражданском праве", вышедшей в 2000 г. в изд-ве "Статут" в серии "Новые имена", а также ряда публикаций, среди которых "Интерес как общенаучная категория и ее отражение в гражданском праве" (Государство и право. 1999. N 7); "Страховой интерес" (Страховое право. 1999. N 3); "Правовые аспекты дисбаланса оптового рынка электроэнергии" (Вестник Федерального арбитражного суда Западно-Сибирского округа. 2003. N 2); "Принцип добросовестности в договорных правоотношениях" (Хозяйство и право. 2004. N 6).

Актуальность исследования содержания категории добросовестности, ее значения и соотношения со смежными категориями, такими как разумность, справедливость, шикана и др., не вызывает сомнений <*>. -------------------------------- <*> См., например: Белов В. А. Добросовестность, разумность, справедливость как принципы гражданского права // Законодательство. 1998. N 8; Вороной В. Добросовестность как гражданско-правовая категория // Законодательство. 2002. N 6; Емельянов В. И. Разумность, добросовестность, незлоупотребление гражданскими правами. М., 2002 и др.

Вместе с тем общим местом в рассуждениях о категории добросовестности - особенно так называемых юристов-практиков - стало то, что конкретное содержание добросовестности установить крайне затруднительно, поэтому выстраивание правовой позиции по конкретному судебному спору, опирающейся на категорию добросовестности, является бесперспективным, так как суду необходимы ссылки на нормативные акты, а не рассуждения об "общих" принципах гражданского права. Современная судебно-арбитражная практика дает основание для приведенного мнения, что вполне понятно, так как действующее законодательство не содержит определения добросовестности. Вместе с тем думается, что такого нормативного закрепления и не требуется, так как более грамотное и обоснованное применение судами категории добросовестности зависит от постепенного развития и совершенствования гражданского оборота, который в нашей стране оставляет желать много лучшего. При этом здесь дело не в становлении опыта судей и совершенствовании судебной системы, а в том, что успешное применение категории добросовестности должно опираться на устоявшиеся, типичные образцы исполнения договорных обязательств. Сегодня характерной чертой практического использования категории добросовестности является применение одного субъективного аспекта - критерия "знал - не знал", использующегося для определения статуса добросовестного приобретателя спорной вещи, что соответствует смыслу ст. 302 ГК РФ. Соответственно, применение добросовестности в основном сводится к анализу норм, содержащихся в ст. 302 "Истребование имущества от добросовестного приобретателя", ст. 303 "Расчеты при возврате имущества из незаконного владения", ст. 220 "Переработка", ст. 234 "Приобретательная давность", ст. 1109 "Неосновательное обогащение, не подлежащее возврату", ст. 53 "Органы юридического лица", ст. 157 "Сделки, совершенные под условием", ст. 662 "Внесение арендатором улучшений в арендованное предприятие" ГК РФ. Нетрудно заметить, что перечисленные нормы, за исключением трех последних, решают коллизии, связанные с принадлежностью спорного имущества тому или иному лицу. Между тем анализ юридической литературы показывает, что большинство авторов единодушны в том, что значение категории добросовестности не ограничивается решением вопроса о принадлежности спорной вещи, - добросовестность имеет значение для всей системы гражданских правоотношений. Подчеркнем, что при этом речь идет о широком, комплексном значении категории добросовестности как принципа гражданского права, регулирующего поведение участников правоотношений, определяющего основное содержание, характер толкования и применения институтов и норм гражданского права <*>. -------------------------------- <*> См.: Вороной В. Указ. соч. С. 11; Грибанов В. П. Принципы осуществления гражданских прав // Грибанов В. П. Осуществление и защита гражданских прав. М.: Статут, 2000. С. 215.

В связи с вышесказанным касательно презумпции добросовестности лиц, осуществляющих гражданские права (ч. 3 ст. 10 ГК РФ), отметим, что данная презумпция также составляет один из аспектов категории добросовестности, который применяется в случаях, указанных в законе, что не исключает, а, напротив, дополняет положение о том, что категория добросовестности имеет значение для всей системы гражданских (частных) правоотношений. Кроме того, отметим, что исходя из концепции комплексного понимания значения категории добросовестности для гражданских правоотношений разграничение объема категорий добросовестности и вины состоит в следующем: категория вины используется для применения ответственности к лицу, нарушившему нормальное развитие гражданско-правового отношения (обязательства), а добросовестность как более широкая категория применяется ко всем институтам гражданского права. Например (в случае нарушения договорных условий), на соответствие условию вины проверяется поведение контрагента по исполнению обязательств, а на соответствие категории добросовестности кроме этого могут быть проверены и сами договорные условия. Таким образом, комплексное понимание значения категории добросовестности означает, что добросовестность не сводится только к применению критерия "знал - не знал", характерного для вещного права (ст. 302 ГК РФ), а имеет более широкое содержание и значение для всех типов гражданских правоотношений. Поэтому совершенно не правы авторы, считающие, что добросовестным можно считать лицо в том случае, когда оно действует без умысла причинить вред, а также не допускает легкомыслия и небрежности, т. е. добросовестность определяется ими только в качестве субъективного отношения лица к своим поступкам (поведению) <*>. -------------------------------- <*> См.: Емельянов В. И. Указ. соч. С. 91, 107; Краснова С. А. Определение понятия "добросовестность" в российском гражданском праве // Журнал российского права. 2003. N 3.

Здесь грубая ошибка заключается в том, что, ограничившись только субъективным аспектом, они, конечно, вольно или невольно возвращают в гражданское право категорию вины в том значении, которое она имеет в публичном праве. В результате понятийный аппарат гражданского права засоряется совершенно негодными в практическом использовании критериями вины в уголовно-правовом и административно-правовом значении. Добросовестность поведения участников гражданско-правовых отношений данные авторы предлагают проверять с помощью таких критериев: прямой умысел, косвенный умысел, неосторожность, самонадеянность. Но такой подход неприемлем, так как: во-первых, ставит знак равенства между недобросовестностью и виной; во-вторых, противоречит потребностям гражданского оборота, согласно которым лицо вправе ориентироваться на внешние, объективные проявления воли контрагента и не имеет обязанности выяснять психическое отношение лица к своему поведению. Вместе с тем вышеуказанное комплексное значение категории добросовестности для всей системы гражданских правоотношений подтверждает норма, содержащаяся в п. 2 ст. 6 ГК РФ, гласящая, что при невозможности использования аналогии закона права и обязанности сторон определяются исходя из общих начал и смысла гражданского законодательства (аналогия права) и требований добросовестности, разумности и справедливости. Анализ приведенной нормы свидетельствует о том, что, во-первых, требование добросовестности наряду с принципами гражданского права, прямо указанными в ст. 1 ГК РФ, имеет значение для всей системы гражданских прав и обязанностей; во-вторых, поскольку согласно п. 2 ст. 421 ГК РФ стороны могут заключить договор как предусмотренный законом, так и не предусмотренный законом или правовыми актами, то норма, содержащаяся в п. 2 ст. 6 ГК РФ, адресована прежде всего к сторонам обязательственных (а именно договорных) гражданских правоотношений. В этом плане показательны зарубежные правовые системы, в которых категория добросовестности имеет значение в первую очередь как принцип договорного права. Например, в ст. 1375 Гражданского кодекса Квебека установлено общее требование о том, что поведение сторон должно быть добросовестным как при возникновении обязательства, так и при его исполнении или прекращении. В ряде других статей, посвященных конкретным вопросам, содержится применение категории добросовестности, опирающееся на вышеуказанное общее требование. Так, в ст. 1404 Гражданского кодекса Квебека отмечено, что воля лица вступить в договор, направленный на то, чтобы уберечь это лицо от опасения причинения серьезного вреда, не будет считаться опороченной при условии, что другая сторона хотя и знала о необходимости заключить договор, действовала тем не менее добросовестно <*>. -------------------------------- <*> См.: Гражданский кодекс Квебека. М., 1999. С. 220, 224.

Аналогичные подходы содержатся и в других правовых системах. Так, в ст. 1134 Французского гражданского кодекса указано, что договоры должны исполняться добросовестно. В ст. 242 Германского гражданского уложения отмечено, что должник обязан исполнять обязательство добросовестно с учетом обычаев гражданского права <*>. В ст. 1-203 Единообразного торгового кодекса США записано, что всякий договор или обязательство возлагают обязанность добросовестности при их выполнении или приведении в исполнение. -------------------------------- <*> См.: Германское право. Ч. 1. Гражданское уложение. М., 1996. С. 59.

Интересно отметить, что в п. 19 ст. 1-201 ЕТК США дано нормативное определение добросовестности - это фактическая честность в поведении или сделке, о которых идет речь; а в ст. 2-103 уточнено, что добросовестность применительно к коммерсанту означает фактическую честность и соблюдение разумных коммерческих критериев честного ведения торговых дел <*>. Здесь обратим внимание на слово "фактическая", ориентирующее на то, что наличие добросовестности следует выяснять в каждом случае индивидуально, а также на появление дополнительного объективного критерия честного ведения торговых дел для предпринимателей. -------------------------------- <*> См.: Единообразный торговый кодекс США. М., 1996. С. 54, 49.

Несколько особняком стоит английская правовая система, традиционно признававшая, что к сторонам договорного обязательства не предъявляется требование действовать добросовестно и разумно, так как это противоречит соперничающим позициям сторон, участвующих в договоре. В частности, лорд Акнер в деле Walford v. Miles [1992] 2 АС 128, слушавшемся в палате лордов, отметил, что "каждая сторона уполномочена преследовать свои интересы до тех пор, пока ее позиция не создает искажений" <*>. Вместе с тем английские суды используют понятие недобросовестности, в которое вкладывается более узкое содержание, в частности, требование недопущения недобросовестного поведения не охватывает преддоговорные ситуации <**>. -------------------------------- <*> Цит. по: McKendrick E. Contract Law. Houndmills, Basingtone, Hampshire and London, 2000. P. 259. <**> Ibidem.

Вместе с тем в ряде дел (1995 - 2000 гг.) английские суды использовали именно категорию добросовестности. Объясняется это тем, что категория добросовестности все-таки появилась в современных английских законах. По поводу этой тенденции судья Эванс-Лоумб подчеркнул, что понятие доброй совести, использованное, к примеру, в законе 1999 г. "О регулировании несправедливых условий в потребительских контрактах", основано не на английской конструкции недопущения несправедливости, а скорее на конструкции континентального гражданского права, опирающегося на принципы справедливости и честной деловой практики <*>. По данному вопросу профессор Э. Маккендрик отмечает, что сложившаяся ситуация может подтолкнуть английское право к широкому признанию принципа добросовестности <**>. -------------------------------- <*> См.: McKendrick E. Op. cit. P. 260. <**> Ibidem.

Эта тенденция объясняется тем, что современное английское право должно соответствовать принципам права Европейского союза, важной чертой которого является принцип доброй совести. Так, в ст. 2.301 Принципов Европейского договорного права указано, что сторона, которая вела преддоговорные переговоры и прервала их вопреки принципам доброй совести и честной деловой практики, отвечает за убытки, причиненные другой стороне. В данной статье также установлено, что вступление в преддоговорные переговоры или их ведение при отсутствии действительного намерения достигнуть соглашения с другой стороной противоречит принципам доброй совести и честной деловой практики <*>. -------------------------------- <*> Ibid. P. 262.

Отметим, что Европейский суд по правам человека, постановления которого также служат обязательным ориентиром для правовой и судебной системы Российской Федерации, при использовании категории добросовестности широко применяет критерий справедливого баланса интересов личности с интересами общества и государства. К примеру, в деле Папаставру и другие против Греции (N 46372/99) Европейский суд постановил следующее. В 1994 г. мэр г. Афин принял решение о лесопосадках на некоторых земельных участках. Заявители, являющиеся участниками продолжительного спора с государством на предмет права собственности на земельные участки, которые расположены в том районе, обжаловали решение мэра. В 1998 г. высший судебный орган страны - Государственный совет Греции признал жалобу неприемлемой лишь на том основании, что решение мэра не является нормоустанавливающим актом, так как оно подтверждает постановление правительства, принятое в 1934 г. По этому поводу Европейский суд отметил, что такая форма разрешения сложной комплексной ситуации, в которой любое административное решение влияет на частную собственность большого числа лиц, не обеспечивает должной защиты интересов тех, кто добросовестно обладает имуществом, в особенности принимая во внимание то, что возможность выплаты компенсации при этом отсутствует. Следовательно, разумный баланс между интересами государства и интересами личности не соблюден, что нарушает ст. 1 Протокола 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод, гласящую, что каждое физическое или юридическое лицо имеет право на уважение своей собственности. Никто не может быть лишен своего имущества, иначе как в интересах общества и на условиях, предусмотренных законом и общими принципами международного права <*>. -------------------------------- <*> См.: Информация о деле Папаставру и другие против Греции (N 46372/99). По материалам Постановления Европейского суда по правам человека от 10 апреля 2003 г. (вынесено I секцией). См. также: Информация о деле Пинкова и Пинк против Чешской Республики (N 36548/97). По материалам Постановления Европейского суда по правам человека от 5 ноября 2002 г. (вынесено II секцией) // КонсультантПлюс: Судебная практика.

Таким образом, данный подход также представляет еще один аспект понимания и применения категории добросовестности, дополняющий традиционное, узкое понимание категории добросовестности по критерию "знал - не знал". Теперь обратимся к одному из дел, рассмотренных Международным коммерческим арбитражным судом при Торгово-промышленной палате Российской Федерации, в котором суд использовал категорию добросовестности в договорном правоотношении <*>. Истец (российское юридическое лицо) обратился к ответчику (украинскому юридическому лицу) с исковым требованием о взыскании задолженности по контракту поставки электроэнергии. По условиям контракта применимым правом стороны избрали право Российской Федерации. -------------------------------- <*> См.: решение МКАС при ТПП РФ по делу N 64/2003 от 25 ноября 2003 г. (решение не публиковалось. - С. М.).

Ответчик в отзыве на иск и в судебном заседании подтвердил факт поставки электроэнергии и размер задолженности, но отметил, что согласно подп. 6 ч. 2 ст. 1202 ГК РФ по вопросу о порядке приобретения юридическим лицом гражданских прав и принятия на себя гражданских обязанностей право Российской Федерации отсылает к праву страны, где учреждено юридическое лицо (личный закон). В связи с тем, что в ч. 2 ст. 6 Закона Украины от 16 апреля 1991 г. "О внешнеэкономической деятельности" содержится требование о двух подписях от имени юридического лица на внешнеэкономическом контракте, то ввиду несоблюдения данного требования сторонами контракт поставки электроэнергии и дополнения к нему недействительны, следовательно, по мнению ответчика, в удовлетворении иска должно быть отказано. Не останавливаясь на правовом анализе обоснования позиции ответчика в части последствий недействительности сделки, сообщим лишь, что по этому вопросу суд констатировал, что даже при недействительности контракта поставки электроэнергии к сторонам должна была быть применена двойная реституция, не отменяющая, а, напротив, подтверждающая обязанность оплаты полученной электроэнергии, учитывая, что электроэнергию в натуральном виде вернуть невозможно. По вопросу двух подписей суд установил, что согласно представленному ответчиком решению Конституционного Суда Украины от 26 ноября 1998 г. N 16-рп/98 по делу N 1-17/98 о порядке подписания внешнеэкономических договоров на момент заключения сторонами спорного контракта в сентябре 1998 г. существовала неопределенность в вопросе о том, обязательно ли наличие двух подписей во внешнеэкономическом контракте, о чем свидетельствовали, в частности, различные позиции, занятые в этом вопросе арбитражными судами Украины, и разногласия по данной проблеме между Высшим Арбитражным Судом Украины и Генеральной прокуратурой Украины. Только с вынесенным 26 ноября 1998 г. Конституционным Судом Украины решением о том, что внешнеэкономический контракт должен иметь две подписи, эта правовая неопределенность была устранена. Поскольку внешнеэкономический контракт, явившийся предметом спора, был заключен в сентябре 1998 г., то суд отметил, что ставить в вину обеим сторонам факт несоблюдения положений законодательства о порядке подписания внешнеэкономической сделки нет оснований. Кроме того, суд указал, что для разрешения вопроса о двух подписях существенное значение имеет то, что в дальнейшем требование о двух подписях было исключено из украинского законодательства Законом Украины от 21 октября 1999 г. N 1182-XIV в качестве не соответствующего принципу свободы внешнеэкономического предпринимательства, закрепленному в ст. 2 Закона Украины "О внешнеэкономической деятельности". Таким образом, суд констатировал, что ответчик, будучи профессиональным участником внешнеэкономической деятельности, не мог не знать о наличии вышеуказанного решения Конституционного Суда Украины. При указанных обстоятельствах в силу таких общепризнанных принципов международной торговли и международных коммерческих договоров, как добросовестность и честная деловая практика, ответчик (украинская сторона) обязан был исправить допущенные нарушения оформления контракта (по вопросу двух подписей) либо предложить российской стороне расторгнуть контракт. Однако ответчик умолчал об этом, получив исполнение по контракту и не оплатив поставленную электроэнергию, он заключил ряд дополнительных соглашений с истцом и проводил сверку расчетов, признавая имеющуюся задолженность, совершал иные действия, явно вводящие в заблуждение партнера по контракту в отношении своих истинных намерений. Учитывая данные факты, суд пришел к выводу, что ответчик как сторона, допустившая нарушения при заключении контракта и впоследствии заведомо использующая этот факт в своих интересах и в ущерб интересам контрагента, не вправе рассчитывать на правовую защиту как сторона, злоупотребившая своими правами и доверием контрагента <*>. -------------------------------- <*> См.: решение МКАС при ТПП РФ по делу N 64/2003 от 25 ноября 2003 г. (решение не публиковалось. - С. М.).

Анализ применения судом категории добросовестности в приведенном случае дает весьма интересные результаты. Так, суд отметил, что принципы добросовестности и честной деловой практики имеют международное признание, однако, учитывая, что стороны контракта применимым правом избрали право Российской Федерации, то вполне обоснован вывод о том, что данные принципы присущи и российскому праву, что соответствует вышеуказанной концепции широкого значения принципа добросовестности в гражданском (частном) праве. Действительно, к примеру, принципу честной деловой практики вполне соответствует известный российскому (и советскому) праву принцип солидарности интересов и делового сотрудничества, - ведь дело не в названии, а в содержании, которое вкладывается в названные понятия. Кроме того, использование категории добросовестности основано не на традиционном субъективном критерии "знал - не знал" (характерном для вещного права), а на несоответствии поведения стороны контракта объективному критерию поведения абстрактного среднего (добросовестного) партнера по договору. Неправомерность такого поведения суд подчеркнул тем, что ответчик совершал действия, вводящие в заблуждение партнера по контракту, т. е. данное несоответствие объективному критерию характеризуется тем, что недобросовестное поведение в данном случае связано со злоупотребления правом и доверием контрагента. Отметим, что оценка введению в заблуждение дана судом в связи с исполнением контракта, условиями которого данный вопрос прямо не урегулирован, т. е. судом фактически была использована ч. 2 ст. 6 ГК РФ (применение требования добросовестности к неурегулированным правом и договором отношениям). Также обратим внимание на то, что суд охарактеризовал введение в заблуждение как совершенное "явно". Это подчеркивает, что суд пришел к такому выводу на основании оценки поведения стороны по исполнению условий контракта, которое явно не соответствовало нормально ожидаемой общепринятой средней (объективной) модели поведения добросовестного контрагента. Таким образом, оценке в конкретной спорной ситуации подлежит поведение стороны, которое не соответствует ожидаемой обычной (т. е. объективной) модели поведения по исполнению условий контракта, на которое вправе рассчитывать контрагент. Здесь подчеркнем, что в отличие от вещных правоотношений в силу природы договорных отношений недобросовестности одной стороны договора всегда непосредственно противостоит добросовестность другой стороны, подлежащая правовой защите. Отметим, что это обосновывает применение добросовестности именно как объективной категории. При этом в качестве вспомогательных появляются различные критерии, так, в приведенном примере суд обратил внимание на злоупотребление правом и доверием со стороны ответчика. Кроме того, как отмечено выше, в качестве вспомогательного критерия для вещных отношений (применение критерия "знал - не знал") используется принцип соблюдения справедливого баланса интересов личности и общества. Уместность применения дополнительных критериев при непосредственном использовании категории добросовестности для регулирования конкретных отношений подтверждается также тем, что зарубежные правовые системы признают, что на принципе добросовестности основываются конкретные нормативные требования к сторонам договора. В частности, обязанность контрагентов раскрывать информацию основывается на принципе добросовестности. К примеру, в течение действия контракта у стороны могут измениться учредительные документы по вопросу о порядке принятия юридическим лицом на себя гражданских обязанностей. Некоторые зарубежные правовые системы в таких случаях прямо накладывают на контрагента обязанность раскрытия информации (в смысле сообщать такие новости партнеру по контракту). Поскольку российское право не содержит норм по данному вопросу, то в таком случае суд может применить ч. 2 ст. 6 ГК РФ и непосредственно обратиться к принципу добросовестности, солидарности интересов и делового сотрудничества. Также принципом добросовестности зарубежные правовые системы и международные правовые акты обосновывают обязанность по возмещению преддоговорных убытков. Кстати, эта обязанность известна отечественному гражданскому праву, она закреплена в ч. 2 ст. 507 ГК РФ, предписывающей возместить убытки, вызванные уклонением от согласования условий договора поставки. Вышеуказанное подтверждает, что непосредственное применение категории добросовестности в каждом случае обосновывается отдельно и индивидуально, чему способствуют дополнительные критерии. Что касается основного критерия применения добросовестности к вопросам исполнения договорных обязательств, не урегулированных прямо в законодательстве и условиях договора, то во внимание должен приниматься объективный критерий поведения обычного, типичного, среднего (добросовестного) контрагента по исполнению условий обязательства. Подчеркнем, что речь идет о таком поведении, которого вправе ожидать от своего партнера по договору другая сторона. Именно такое содержание вкладывалось римским частным правом в понятие доброй совести. Ведь если договор - это результат согласования воль субъектов, то bona fides - это психологический аспект совпадения воль сторон, позволяющий установить юридически значимое соглашение на основе взаимного равноправного признания правосубъектности. Таким образом, вступление в договорное обязательство основано тем самым на верности и контрагенту, и общепринятым (объективированным) правилам отношений в обороте, признаваемым обеими сторонами договора <*>. -------------------------------- <*> См.: Дождев Д. В. Добрая совесть (bona fides) как принцип правового общения // Проблемы ценностного подхода в праве: традиции и обновление. М., 1996. С. 39.

Данное положение позволяет вкладывать в принцип добросовестности конкретное юридическое содержание, состоящее в том, что в случаях, не урегулированных законом и условиями контракта, участник договорного правоотношения вправе ожидать от своего контрагента действий по реализации условий договора, соответствующих обычному, типичному (объективному) исполнению договора абстрактным лицом, заботящимся об исполнении обязательства надлежащим (нормальным) образом. Вышесказанное также обосновывается потребностями гражданского оборота, заключающимися в том, что добросовестное лицо, вступая в договорные отношения и реализуя их, согласно римской концепции bona fides вправе сравнивать внешнее поведение своего контрагента по исполнению условий обязательства со средним, типичным (объективным) поведением обычного абстрактного контрагента, а не выявлять внутреннее (психическое) отношение своего контрагента к исполнению договорных обязательств. Вот почему изложенное некоторыми авторами субъективное понимание категории добросовестности, аналогичной категории вины в уголовном праве, является совершенно неприемлемым для гражданского права. Если мы согласимся с их рассуждениями, то поставим перед участниками гражданского оборота абсолютно нереальную задачу выяснять психическое отношение контрагентов к действительности и доказывать эти обстоятельства в суде для подтверждения нарушения контрагентом принятых на себя договорных обязанностей. Полученные положения позволяют отметить, что практическое содержание категории добросовестности не сводится к критерию "знал - не знал" (применяемому для определения статуса добросовестного приобретателя вещи). Содержание и значение категории добросовестности является гораздо более широким и относится ко всей системе гражданских правоотношений, поэтому оно имеет разные аспекты, базирующиеся как на субъективных критериях ("знал - не знал"), так и на объективных критериях. К примеру, в договорных правоотношениях, особенно в части оценки исполнения договора, содержание добросовестного исполнения контрагентом своих обязанностей определяется с помощью объективного критерия путем сравнения конкретного поведения стороны договора с типичным (объективным) поведением обычного абстрактного (добросовестного) контрагента. Такое положение соответствует классическому, римскому пониманию значения категории добросовестности для договорных отношений, но, как ни странно, является весьма необычным для современной российской правоприменительной практики <*>. Поэтому развитие и применение категории добросовестности будут опираться на ожидаемые друг от друга контрагентами типичные образцы исполнения обязательств, иными словами, будут объективно развиваться со становлением гражданского оборота. -------------------------------- <*> Уместно вспомнить поговорку о том, что новое - это хорошо забытое старое.

Таким образом, значение и содержание добросовестности необходимо выявлять в каждом конкретном случае, не урегулированном законом и условиями договора, отдельно и индивидуально. При этом необходимыми ориентирами обоснованного использования категории добросовестности являются вспомогательные критерии, такие как: шикана, принцип солидарности интересов и делового сотрудничества, принцип баланса интересов личности с интересами общества и государства. Теперь обратимся к анализу значения категории добросовестности (с применением критерия "знал - не знал"), которое оно имеет для применения последствий недействительности договоров цессии. Согласно ст. 167 ГК РФ недействительная сделка не влечет юридических последствий, за исключением тех, которые связаны с ее недействительностью, и недействительна с момента ее совершения (п. 1); при недействительности сделки каждая из сторон обязана возвратить другой все полученное по сделке, а в случае невозможности возвратить полученное в натуре (в том числе тогда, когда полученное выражается в пользовании имуществом, выполненной работе или предоставленной услуге), возместить его стоимость в деньгах, если иные последствия недействительности сделки не предусмотрены законом (п. 2). Иными словами, при недействительности сделки применяется реституция. Но как при этом соотносятся правила о реституции с правилами о виндикации? Ведь по виндикационным требованиям также осуществляется возврат спорного имущества. При этом правила о виндикации непосредственно оперируют категорией добросовестности, так как именно в п. 1 ст. 302 ГК РФ указан критерий "знал - не знал": если имущество приобретено у лица, которое не имело права его отчуждать, о чем приобретатель не знал и не мог знать (добросовестный приобретатель), то собственник вправе истребовать это имущество от приобретателя в случае, когда имущество утеряно собственником или лицом, которому имущество было передано собственником во владение, либо похищено у того или другого, либо выбыло из их владения иным путем помимо их воли. Здесь важным ориентиром служит известное Постановление Конституционного Суда РФ от 21 апреля 2003 г. N 6-П, в котором отмечено, что оба способа защиты нарушенного права собственности (как с помощью норм о недействительности, так и с помощью норм о виндикации) являются правомерными, вместе с тем права лица, считающего себя собственником имущества, не подлежат защите путем удовлетворения иска к добросовестному приобретателю с использованием правового механизма, установленного п. 1 и 2 ст. 167 ГК РФ. Такая защита возможна лишь путем удовлетворения виндикационного иска, если для этого имеются те предусмотренные ст. 302 ГК РФ основания, которые дают право истребовать имущество и у добросовестного приобретателя (безвозмездность приобретения имущества добросовестным приобретателем, выбытие имущества из владения собственника помимо его воли и др.) <*>. -------------------------------- <*> См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 21 апреля 2003 г. N 6-П "По делу о проверке конституционности положений пунктов 1 и 2 статьи 167 Гражданского кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан О. М. Мариничевой, А. В. Немировской, З. А. Скляновой, Р. М. Скляновой и В. М. Ширяева" // СПС "КонсультантПлюс".

Таким образом, Конституционный Суд РФ подчеркнул правовое значение статуса добросовестного приобретателя, определяемого на основании п. 1 ст. 302 ГК РФ с применением критерия "знал - не знал". Такой подход логичен, так как предметом виндикационных споров являются вещи, которые не несут на себе свидетельств их юридической судьбы <*>. Как правило, приобретающее вещь лицо не знает, каким образом приобретаемая вещь попала к продавцу. -------------------------------- <*> К примеру, на футбольном мяче не написаны имена всех его законных собственников.

Несколько другая, но в чем-то аналогичная картина складывается при перемене лиц в обязательстве по договорам цессии или договорам о переводе долга. Главное отличие в том, что предметом договора перемены лиц в обязательстве является не вещь, а имущественное обязательство (право требования или долг) <*>. -------------------------------- <*> Для удобства далее будет идти речь о договоре цессии, но все описываемые обстоятельства актуальны и для договоров о переводе долга.

В отличие от вещи в отношении имущественного права требования можно утверждать, что определенный законом объем информации о юридической судьбе права требования всегда может быть получен лицом, являющимся должником по уступленному праву. Кроме того, справедливо утверждение о том, что обязательственные отношения, определенные договором цессии, в отличие от договоров об отчуждении вещи усложняются дополнительным обязательственным отношением с третьим субъектом - должником по уступленному праву требования. Оба вышеуказанных обстоятельства позволяют выявить критерий определения фигуры добросовестного должника, исполнившего обязательство новому кредитору, в случае, если такое исполнение было произведено до признания недействительным договора цессии. Действительно, ведь должник, как правило, не имеет возможности влиять на переход права требования от одного лица к другому, если только для перехода к другому лицу прав кредитора не требуется согласие должника, что может быть предусмотрено договором или законом согласно п. 2 ст. 382 ГК РФ <*>. -------------------------------- <*> К примеру, закон требует обязательного согласия должника по обязательству, в котором личность кредитора имеет существенное значение для должника (п. 2 ст. 388 ГК РФ).

В связи с тем, что должник не имеет возможности влиять на переход права требования к цессионарию, он попадает в определенную зависимость от действий третьих лиц, о которых может ничего не знать: должник может ничего не знать ни о заключении договора цессии, ни о самой фигуре нового кредитора (цессионария). Таким образом, появляется основание для применения критерия "знал - не знал", и, следовательно, при определенных обстоятельствах должник вправе претендовать на статус добросовестной фигуры в случае возможной недействительности договора цессии. Здесь имеется в виду возможность признания недействительным договора цессии и применения на основании ст. 167 ГК РФ реституции по нему: возвращение уступленного права требования прежнему кредитору (цеденту) <*> и возвращение цедентом новому кредитору (цессионарию) имущественного эквивалента, полученного за отчужденное право требования. -------------------------------- <*> Есть основания утверждать, что происходит не возврат цеденту уступленного права требования, а подтверждение того, что уступленное право требования от цедента в действительности никуда и не отчуждалось, так как согласно п. 1 ст. 167 ГК РФ недействительная сделка недействительна с момента ее совершения.

Если должник к моменту признания договора цессии недействительным произведет исполнение новому кредитору (цессионарию) по уступленному праву требования, то такое развитие событий, как правило, влечет весьма тяжелые имущественные последствия для должника. Ведь цедент (прежний кредитор) согласно п. 1 ст. 167 ГК РФ получит основания утверждать, что надлежащее исполнение по ранее уступленному праву требования надлежит произвести именно ему, а не цессионарию (новому кредитору). Последствием этого является фактическое двойное исполнение по одному и тому же обязательству двум лицам (сначала цессионарию, а затем цеденту). Конечно, в результате возможной реституции должник приобретет право требования к цессионарию (новому кредитору) возвратить неосновательно полученное согласно ст. 1102 ГК РФ, но, учитывая, что должник не выбирал цессионария своим контрагентом (но при этом должен истребовать именно от него ранее произведенное исполнение), то логично сделать вывод о том, что такое развитие событий противоречит классическому принципу: никто не может создать обязательство для третьего лица без его на то согласия. Тем более что на практике часто такими "новыми кредиторами" (цессионариями) являются фирмы-однодневки, не способные вернуть полученное от должников неосновательное обогащение. Поскольку выше обосновано применение к данному случаю критерия "знал - не знал", то логичным будет утверждение, что формирование статуса добросовестного должника по уступленному праву требования зависит от гарантированного законом должнику объема информации относительно договора цессии, заключенного прежним кредитором с новым кредитором. Именно по этому критерию и должен определяться статус добросовестного должника. Должник вправе на основании п. 1 ст. 385 ГК РФ требовать от нового кредитора предоставления ему доказательств перехода права требования. Более того, согласно ст. 312 ГК РФ должник несет риск исполнения обязательства ненадлежащему лицу, если не потребует доказательств того, что исполнение принимается самим кредитором или управомоченным им на это лицом. Договор цессии не является заключенным, пока стороны не определят его существенное условие, чем для договора цессии является предмет договора согласно п. 1, ч. 2, ст. 432 ГК РФ <*>. Иными словами, в договоре цессии должно быть индивидуализировано уступаемое право требования. Следовательно, должник имеет гарантированное законом право на информацию об индивидуализирующих признаках предмета договора цессии (уступленного права): 1) предмет требования; 2) активная сторона (кредитор); 3) пассивная сторона (должник); 4) содержание требования (какие действия должник обязан произвести с предметом обязательства) и 5) основания возникновение требования <**>. Это подтверждается и ст. 384 ГК РФ, определяющей объем уступаемого права требования. -------------------------------- <*> См.: Белов В. А. Сингулярное правопреемство в обязательстве. М.: ЮрИнфоР, 2000. С. 147. <**> См.: Белов В. А. Указ. соч. С. 147.

Важное уточнение заключается в том, что речь идет о признаках, информация о которых является объективно доступной, т. е. такими признаками не могут являться субъективные категории (например, преступный умысел одного из кредиторов) или информация, которая прямо не относится к признакам, индивидуализирующим право требования (например, сведения об аффилированности прежнего и нового кредиторов). Таким образом, если договор цессии будет признан недействительным в связи с тем, что в нем нарушены требования закона или иных правовых актов относительно вышеуказанных индивидуализирующих признаков уступленного права требования (указанных в договоре цессии), то должник не является добросовестной фигурой, так как он был вправе (и даже должен) обладать информацией о тех условиях договора цессии, которые повлекли его недействительность. Соответственно, в таких случаях при признании договора цессии недействительным должник не вправе претендовать на статус добросовестного лица и обязан произвести надлежащее исполнение обязательства прежнему кредитору (цеденту), так как в результате реституции имевшее место исполнение обязательства новому кредитору (цессионарию) не имеет юридического значения. К примеру, если прежним кредитором (цедентом) является налоговый орган, то договор цессии, по которому было уступлено право требования налогов, конечно, в силу п. 1 ст. 8 Налогового кодекса РФ является недействительным (ничтожным). При этом должник, исполнивший обязательство новому кредитору (цессионарию) по такому договору цессии, не имеет возможности претендовать на статус добросовестного лица. Следовательно, в данном случае последствием недействительности договора цессии является необходимость исполнения обязательства по уплате налогов именно налоговому органу, а не новому кредитору. Здесь имеет значение то, что должник при исполнении обязательства новому кредитору обладал информацией о статусе цедента (налоговый орган), а также информацией о содержании требования (уплата налогов), что исключает его добросовестность. Но если договор цессии был признан недействительным по иску акционера в связи с нарушением требований закона о крупных сделках (ст. 78 ФЗ "Об акционерных обществах"), то должник вправе претендовать на статус добросовестного лица, так как информация о балансовой стоимости активов кредитора не является информацией, относящейся к той, что индивидуализирует уступленное право требования. В данном случае исполнение должником обязательства новому кредитору погасит уступленное право требования. Прежний кредитор не восстановит свое право требования к должнику, но при таких обстоятельствах прежний кредитор (цедент) на основании ст. 1102 ГК РФ приобретет право требования о возврате неосновательного обогащения к новому кредитору (цессионарию). Таким образом, критерий "знал - не знал" предоставляет статус добросовестного должника в случае, если основанием недействительности договора цессии явился порок, не охватываемый признаками, индивидуализирующими уступленное право требования. Такой вывод представляется весьма актуальным, так как современная арбитражная практика характеризуется совершенно противоположными выводами по вопросу о применении последствий недействительности договоров цессии в отношении должника, исполнившего обязательство новому кредитору. Так, в Постановлении Федерального арбитражного суда Западно-Сибирского округа от 22.01.2001 N Ф04/126-801/А70-2000 <*> суд кассационной инстанции согласился с ответчиком (должником), который погашение долга цессионарию (новому кредитору) считал надлежащим исполнением обязательства перед истцом, являвшимся цедентом (прежним кредитором) по договору уступки права. В данном деле суд указал, что поскольку ответчик (должник) исполнил обязательство до признания судом сделки ничтожной (сделка - договор цессии), то действия ответчика (должника) правомерно расценены судом как добросовестные и исполненные надлежащему кредитору, так как ответчик не знал и не мог знать о ничтожности сделки. -------------------------------- <*> См.: СПС "КонсультантПлюс".

Но другими судебными актами поддерживается прямо противоположный вывод о правомерности абсолютной реституции. Например, в Постановлении Федерального арбитражного суда Московского округа от 10.03.2005 N КГ-А40/1344-05-Б <*> отмечено, что, удовлетворяя иск о взыскании долга, суд правомерно не принял доводы должника об исполнении им обязательства третьему лицу в соответствии с договором цессии, поскольку договор уступки прав требования, признанный недействительным, не влечет юридических последствий, за исключением тех, которые связаны с его недействительностью. -------------------------------- <*> См. там же.

Приведенные примеры относятся к противоположным точкам зрения, но оба могли быть вполне удовлетворительно разрешены на основании вышеизложенной концепции о статусе добросовестного должника с использованием критерия "знал - не знал" относительно индивидуализирующих признаков уступленного права требования, являвшихся предметом недействительного договора цессии. Таким образом, использование вышеизложенной концепции прежде всего необходимо судам, которые с помощью обоснованного применения категории добросовестности смогут достигнуть единообразия и логической непротиворечивости принимаемых судебных актов.

Название документа