Первое, безусловно, достоверное известие о начале масонства в России относится к 1731 году, когда, как гласит официальный английский источник, гроссмейстер Великой Лондонской ложи лорд Ловель назначил капитана Джона Филипса провинциальным великим мастером «для всей России». Таким образом, первоначальное масонство пришло к нам, как и везде на континенте, из Англии, но, разумеется, здесь не может быть и речи о русском масонстве, и Филипс, конечно, распространял орденское учение лишь в тесном кругу своих единоплеменников, переселившихся в Россию.
Этот кружок твёрдо держался в течение всего периода немецкого наводнения при Анне Иоановне, так как уже 10 лет спустя (1740 г.) английская Великая ложа назначила нового гроссмейстера для России в лице генерала русской службы Джеймса (Якова) Кейта. Может быть, к этому времени и следует отнести первые случаи вступления русских людей в масонский союз: не даром русские братья считали именно Кейта основателем масонства в России.
Более мы ничего не слышим об английском масонстве до 1771 года, когда была основана в Петербурге ложа Parfaite Union, которую английские источники называют первой правильной ложей в России. Это обстоятельство, а также исключительно английский состав членов ложи показывает, что эта форма масонства не имела у нас широкого распространения вплоть до введения так называемой Елагинской системы, то есть до самых Екатерининских времён. Точно также незначительно было у нас влияние французского масонства. Естественнее было бы ожидать распространения среди русских братьев немецкого масонства в связи с немецким влиянием в стране при Анне Иоанновне. Действительно, существуют, весьма впрочем, тёмные, известия о сношениях Петербурга с берлинской ложей «Трёх глобусов» ещё в 1738-1744 гг. Так как последняя была учреждена лишь в 1740 году, то очевидно, что более или менее деятельные сношения с немецкими ложами могли начаться лишь после этого срока.
Таким образом, масонство в России начинает развиваться в сороковых годах, то есть уже в царствование Елизаветы, хотя всё ещё остаётся чуждым русскому обществу и вербует себе адептов главным образом среди немецкого элемента в Петербурге, лишь изредка привлекая на свою сторону некоторых представителей русской знати, близко сталкивавшейся с иностранной жизнью и, может быть, вступавшей в орден во время пребывания за границей.
Так, в 1747 году имел место известный допрос вернувшегося из Германии графа Головина, в поступках которого Елизавета «довольные причины имела совершенно сомневаться», потому что подозревала его в не совсем чистых сношениях с прусским королём. Так как Фридрих был известен за ревностного масона, то естественно, что Головин на допросе должен был дать откровенные показания и о своей принадлежности к масонству. Кроме себя, он назвал ещё графов Захара и Ивана Чернышевых, как «живших в оном же ордене». В это время масонство не могло привлечь к себе значительный круг лиц русского происхождения, так как наше общество твёрдо стояло за православную веру. Кроме того, в те времена к масонству относились как к забаве, как к модному обществу. Любопытным свидетельством легкомысленного отношения к масонству в те времена является история вступления в орден известного Ив. Елагина. Впоследствии, ревностный масон и провинциальный великий мастер для всей России, Елагин вступал в братство «свободных каменщиков» (в 1750 году) только из любопытства и тщеславия: с одной стороны его притягивала к себе знаменитая масонская «тайна», а с другой - возможность общения с людьми, «кои в общежитии знамениты» и стояли высоко над ним «и чинами, и достоинствами, и знаками; не обошлось здесь и без «лестной надежды» заручиться покровительством «друзей, могущих споспешествовать его счастью».
В конце царствования Елизаветы русская интеллигенция начинает более серьёзно относиться к масонству, приобретает к нему живой интерес.
В Петровскую эпоху в умах русских интеллигентов прорываются неясные идеалистические искания, которые также ведут их в масонство, за новой Родиной, по Фёдору Михайловичу.
Итак, первоначальный период существования масонства в России характеризуется отсутствием национальной окраски масонов, а само масонское движение часто воспринимается как модное развлечение.
Второй период (1762-1781).
Кратковременное царствование Петра III , хотя и было весьма благоприятным для распространения масонства, не могло ещё дать надлежащей почвы для широкого развития масонских идей в русском обществе. Новый император, оказывал явное покровительство масонству: он даже подарил дом ложе «Постоянства» в Петербурге и, по преданию, сам руководил масонскими работами в Ораниенбауме. Но это обстоятельство не способствовало широкому распространению ордена, слишком сильна была вера православная в сердцах русских людей.
Мощным толчком к развитию русской интеллигентной мысли послужило начало царствования Императрицы Екатерины II.
Русская общественная мысль в Екатерининское время двинулась вперёд на пути к просветительным идеям. Общественное сознание начало склоняться к религиозному содержанию масонского учения. Историки утверждают, что масонству в России ещё недоставало прочной и разветвлённой организации.
Настоящая история масонства в России начинается лишь в 70-х годах, когда одновременно возникают у нас две масонские системы, пользовавшиеся крупным успехом. Ложи этих систем,- так называемых Елагинской и Циннендорфской (шведско-берлинской),- работали в это время в первых трёх степенях «иоановского» или «символического» масонства, преследовавшего цели религиозно-нравственного воспитания человека. Русские масоны начинали работу как над очищением от пороков греховного человека. Такая масонская мораль оказала серьёзное влияние на общество. Главная роль в этот период истории русского масонства принадлежит известному Елагину, благодаря которому в русском масонстве снова начало преобладать английское влияние. Но скоро «обществу Елагинской системы» пришлось встретиться и вступить в борьбу с проникшей в Россию новой формой немецкого масонства, с так называемой Циннендорфской или, шведско-берлинской системой.
Таким образом, в начале семидесятых годов в России сразу появляются две прочных масонских организации, которые немедленно вступают между собой в борьбу за преобладающее влияние в стране. Это соперничество сразу оказалось для немецкой стороны совершенно непосильным. Немецкая ложа обратилась к Елагину.
3 сентября 1776 года состоялось соединение Рейхелевских и Елагинских лож, при чём Елагин отказался от английской системы и дал обещание ввести в своих ложах работы по шведско-берлинской системе. Но главенство шведско-берлинской системы в России оказалось крайне непродолжительным. Соединение Елагинских и Рейхелевских лож не прошло без трений, в среде подчинённых им братьев произошёл раскол, который повёл затем к новым исканиям «истинного» масонства и к подчинению русских лож Швеции. Но дни шведско-берлинской системы были сочтены. Вскоре, из Берлина была прислана бумага, в которой выражалось желание учредить новую Великую Национальную ложу в Петербурге. Елагин, по-видимому, быстро разочаровался в этой системе и, вероятно, в течение ближайших лет вернулся к английскому масонству. Дальнейшую судьбу Елагинских лож трудно проследить по документам, доступным простому студенту, до самого их закрытия в 1784 году.
По рассказу одного масона, русские ложи в этот период времени работали совершенно беспрепятственно, но в 1784 году работы Елагинских лож были приостановлены по желанию провинциального гроссмейстера и с согласия членов лож, но без приказания со стороны высшего правительства; вследствие чего императрица удостоила передать ордену, что она, за добросовестность её членов избегать всяких контактов с заграничными масонами, при настоящих политических отношениях, питает к ним большое уважение. Елагин восстановил свои работы лишь в 1786 году и при том на новых основаниях. В рассматриваемый этап масонской истории преобладание переходит на сторону новой, шведской системы. Циннендорфство же быстро исчезает совсем.
Третий период (1781-1792): поиски высших степеней.
Из сказанного выше вытекает, что масонская деятельность в Петербурге во второй половине семидесятых годов носила очень оживлённый характер. Переходы братьев от одной системы к другой,- от Строгого Наблюдения к английскому масонству, от Елагина к Циннендорфу, далее от шведско-берлинской системы к шведскому тамплиерству и, наконец, от шведской системы к розенкрейцерству,- свидетельствует о том, что русское общество стало предъявлять к масонству новые требования и жадно искать в нём ответов на многие религиозно-философские вопросы.
Шведско-берлинская система, в противоположность английской, дала некоторое удовлетворение масонам, искавшим истины. Но, тем не менее, Рейхелевское масонство скоро разочаровало большинство братьев. Новиков объясняет это так: «привязанность всех к сему масонству умножилась, а барон Рейхель больше четырёх или пяти, не помню, градусов не давал, отговариваясь тем, что у него нет больше позволения, а должно искать». Здесь, в этих словах заключена большая истина: вечно ищущая русская душа хотела в масонстве найти глубину, соразмерную глубине души – русские братья не удовлетворялись содержанием масонской деятельности и масонских идей. Они не хотели стоять на месте в духовном плане; отойдя от Православия, они желали приобрести религию чище и глубже, но не находили - их душа требовала русского простора и глубины – они постепенно отрекались то от одного европейского учения, то от другого.
Итак, желание проникнуть в тайны высших степеней, не получившее удовлетворения в Рейхелевском масонстве, навело русских братьев на мысль обратиться за новыми «градусами» к западно-европейским источникам. Принадлежа ранее к шведско-берлинскому масонству, они естественно подумали о Швеции. Таким образом в 1778 году был основан в Петербурге Капитуль Феникса, известный под именем Великой Национальной ложи шведской системы.
Став, таким образом, в тесную зависимость от Швеции, русские масоны думали, что, наконец, получат оттуда высшие орденские познания, но скоро им пришлось в этом жестоко разочароваться.
С этого момента кончается доминирующее значение Петербурга в истории русского масонства: первенствующая роль теперь переходит к московским ложам, в которых сосредоточились главнейшие масонские интеллигентские силы.
Среди лидеров московского масонства главное место занимал бывший сотрудник Рейхеля князь Н.Н.Трубецкой, мастер ложи Озириса, не примкнувшей к союзу Елагина и Рейхеля. Вообще московские ложи сильно страдали от отсутствия стройной организации и единства, и развитие здесь масонства шло по сравнению с Петербургом очень туго до тех пор, пока во главе его не стали главные деятели московского братства - Новиков и Шварц, приехавшие в Москву в 1779 году.
Они дали мощный толчок быстрому развитию масонства во всей России, связанному с введением розенкрейцерства. Между тем дела масонские шли в Москве плохо: главная из лож, князя Трубецкого, «весьма умалилась и члены отставали», поэтому наиболее ревностные масонские братья учредили своеобразную ложу Гармония, состоявшую из малого числа членов ложи. В её состав вошли: Н.Н.Трубецкой, Новиков, М.М.Херасков, И.П.Тургенев, А.М.Кутузов и другие. Допущен был в эту ложу и Шварц. Он вскоре отправился в Курляндию для того, чтобы найти истинные акты. Приехав в Курляндию в 1781 г. Шварц получил от мастера Курляндской ложи два письма, которые решили дальнейшую судьбу русского масонства - таким образом, Шварц стал главой русского розенкрейцерства.
Со времени возвращения Шварца из-за границы (начало 1782 г.) и до его смерти (начало 1784 г.) московские масоны приняли двоякую организацию: во-первых, высший рыцарский градус строгого наблюдения, члены которого, сосредоточившиеся в двух капитулах - Трубецкого и Татищева, управляли собственно масонскими ложами, им подведомственными, и, во-вторых, розенкрейцерство, во главе которого стал Шварц. За временное принятие «рыцарского градуса» московские масоны были вознаграждены получением «Теоретического градуса Соломоновых наук», содержавшего, кроме ритуалов теоретической степени, основные начала розенкрейцерской науки, которой они так страстно добивались.
В половине 1782 года состоялся общемасонский конвент в Вильгельмсбаде, на котором система Строгого Наблюдения была резко преобразована путём отграничения от ордена тамплиеров. Таким образом, рыцарство было формально разрушено, и Россия получила признание 8-ой провинцией Строгого Наблюдения.
Количество масонских лож, подчинённых московской префектуре, быстро увеличивалось. После смерти Шварца верховным предстоятелем розенкрейцерства был назначен барон Шрёдер, который приехал в Москву около 1782 г. Но он не пользовался особенным влиянием в Москве и скоро разошёлся с русскими розенкрейцерами из-за денежных расчётов. В 1784 г. развитие розенкрейцерства несколько затормозилось объявлением «силанума» (молчания), последовавшим от высших орденских начальников. К 1785 году работы возобновились. Но судьбы розенкрейцерства близились к развязке.
В 1786 году, вероятно, вследствие каких-либо правительственных распоряжений, все масонские ложи, находившиеся под управлением московского братства, были закрыты. Правительственные гонения не помешали работам ни только розенкрейцеров, но и «теоретического градуса»: братья продолжали собираться «в тиши» и даже пытались печатать орденские книги в тайной типографии.
Таким образом, мы проследили начальный период истории русского масонства. На мой взгляд, именно это время представляет наибольший интерес, потому что именно тогда происходило установление и укоренение масонства и масонских идей в России. Мы видим, что масонство сначала не воспринималось как что-то серьёзное, но постепенно русский интеллигент стал искать в масонстве новую религию, новую чистую веру.
Далее я предлагаю рассмотреть живую историю русского масонства - историю современного масонства и проследить через всю историю русского масонства такой важный аспект его деятельности как борьбу с РПЦ.