Заключение

Представленное исследование обобщает многолетний опыт соавторов, специализирующихся на исследовании гуманитарных вопросов применения информационных технологий.

Несмотря на кажущуюся "отвлеченность" темы исследований, она имеет огромное практическое значение именно для России, где незавершенность "информационного законодательства" все больше входит в противоречие с бурным ростом информационных технологий, с развитием сети Интернет и прикладных аспектов ее использования. На очень многие практические вопросы - об объектах "сетевой собственности", о правовом статусе "владельцев" интернет-сайтов и размещаемой на них информации, о соотношении информационной свободы и информационной безопасности, - четких и однозначных ответов пока еще нет не только в текстах законодательных актов, но даже и в научно-исследовательских работах российских авторов. В то же время получить корректные решения этих проблем вряд ли возможно без глубокого теоретического анализа вопросов конституционного, гражданского, процессуального права, без обращения к истории возникновения правовых институтов собственности и информации, без осмысления зарубежного практического опыта регулирования.

Авторы не предлагают готовых и окончательных решений, они приглашают читателя задуматься над многоаспектностью и масштабностью вопроса правового статуса информации как таковой.

Является ли информация объектом права собственности? Может ли она быть объектом противоправных посягательств, а значит, кто и как должен осуществлять ее охрану? Кем и на каких условиях должен устанавливаться режим ее создания, распространения, копирования, защиты? Может ли информация рассматриваться как объект права вне зависимости от материального носителя, ее содержащего? Можно ли рассматривать информацию как товар?

Получение ответов на все эти вопросы уже сейчас помогло бы снять неопределенность во многих практических ситуациях, встречающихся при работе с информационными объектами. И хотя такие ответы подразумевают теоретико-правовое исследование фундаментального характера, для части из поставленных вопросов мы постарались предложить в настоящей книге подходы для нахождения верных решений.

Чтобы показать реальный объем понятия "собственности" (который, по укоренившей в российском праве традиции, сужается до триады правомочий собственника), нам пришлось обратиться к истории понятия и его философским корням. Признание сущностных связей между исключительными правами и правом собственности позволяет сделать вывод о правомерности применения института собственности (конструктивно переосмысленного и потому имеющего мало общего с закрепленным в российском Гражданском кодексе представлением о праве собственности как одном из "вещных прав") к информационным объектам. Понятие права собственности в его классическом варианте, разработанном еще в эпоху римского права, все чаще становится малопригодным для описания процессов, относящихся к имущественной сфере информационного общества. Классическая формула "товар - деньги - товар" неприменима для сферы обмена информацией. Будучи переданной кому-либо первоначальным обладателем, информация перестает оставаться во "владении" одного лица, возможность ее использования и дальнейшего распространения становится доступной в принципе каждому.

Иными словами, "собственность на информацию" в принципе возможна (примером чему может служить концепция "интеллектуальной собственности" на результаты творческой деятельности), но надо задуматься над теоретически безупречным пониманием этого вопроса и необходимостью его отражения в тексте новых нормативных актов. Реформирование российского законодательства в области использования информационных технологий, и в первую очередь Интернета, может быть эффективным только при условии правильного концептуального подхода, который еще предстоит выработать и экспертному сообществу, и законодателям.

Информация может иметь и коммерческую ценность, а следовательно, может быть вовлечена в товарно-денежные отношения, но не как товар, "вещь" в "традиционном" понимании. В настоящее время информация уже "продается", но под ее "продажей" понимается не "классический" имущественный договор купли-продажи, а оказание каких-то информационных услуг, или обеспечение доступа к определенной базе данных, или (самый простой пример) продажа материального носителя, содержащего требуемую информацию. Налицо разрыв между формальной стороной сделки и ее фактическим содержанием, причем в условиях достаточно большой неопределенности в юридическом характере правоотношения.

Помимо права собственности и иных сходных с ним "вещных" прав, правовая доктрина и законодательная практика применяет институт исключительных прав на нематериальные объекты (авторское право, средства индивидуализации и некоторые другие). Но и здесь изолированное применение в информационной сфере исключительных прав вряд ли возможно и явно нецелесообразно. Хотя бы потому, что охрана исключительных прав на нематериальный объект (литературное произведение, товарный знак или знак обслуживания) ограничивается формой объекта, оставляя без внимания содержательную сторону.

Выход может заключаться, среди прочего, в разработке таких правовых институтов и механизмов, которые должны учитывать как предшествующий опыт классической цивилистики, так и специфику регулируемой сферы, во многом не имеющую аналогов в законодательном закреплении соответствующих общественных отношений.

При этом приходится учитывать и тот факт, что, хотя процессы информатизации и носят глобальный характер, темпы и уровень, а также концепции их развития различаются от страны к стране.

Даже сходные правовые вопросы регулируются по-разному в рамках различных национальных правовых систем. Собственно, именно независимость национальных правовых систем становится сегодня камнем преткновения при решении спорных вопросов в информационной сфере. Чем более последовательно отстаиваются национальные приоритеты, тем меньшей оказывается вероятность эффективного регулятивного воздействия на информационные отношения, которые просто "ускользают" в силу своей трансграничности. Здесь можно указать на проблему юрисдикции, которая, вопреки ожиданиям, не теряет своей остроты.

С другой стороны, уже сегодня можно с уверенностью сказать, что первые шаги на пути сближения законодательных норм различных государств уже сделаны. На сегодняшний день мы имеем в своем распоряжении как положительный, так и отрицательный зарубежный опыт регулирования информационной сферы. При этом речь идет не только о законодательной практике отдельных "информационно развитых" стран, но и о сложившейся практике регулирования информационных отношений на международном уровне. Убедительный пример - имплементация в национальное законодательство европейских стран директив Европейского Союза. Не следует также забывать и об оживленных теоретических дискуссиях зарубежных коллег, убежденных в том, что практические преобразования немыслимы без научного осмысления тех вопросов, которые возникают у правоведов вследствие развития новейших технологий. Приходится констатировать, что российские специалисты в "информационном" праве по большей части игнорируют зарубежный опыт или используют его лишь в незначительной степени.

В связи с тем что "бытие" информации в современном обществе - ее создание, обработка, распространение, использование - тесно связано (в большей или меньшей степени обусловленно) с функционированием Интернета, значительная часть предпринятого нами исследования была посвящена "сетевой" собственности и более общим проблемам, порожденным цифровой средой.

Пример сети Интернет показывает, что процесс информационного взаимодействия через глобальные сети вненационален и "экстерриториален" по своей сути. Никогда не существовало государственных границ, например, для обмена результатами научного и художественного творчества (искусственно создававшиеся препятствия на государственном уровне давно доказали свою бессмысленность в эпоху научно-технической революции). Сейчас доступ к средствам подобного глобального информационного обмена возможен практически для каждого, вне зависимости от его национальности и физического местонахождения. Таким образом, уже в настоящее время события в сетевом информационном пространстве происходят одновременно "повсюду". Информацию невозможно "запереть" в национальных границах, а использование интернет-технологий позволяет производить обмен информацией в кратчайшее время и независимо от географических расстояний. Поэтому очень многие нормы и правила, регламентирующие ограничительный порядок использования той или иной информации (например, защищающие конфиденциальные сведения или охраняющие авторские права), в условиях Интернета просто теряют смысл. Не потому, что они перестают действовать или невозможно принудить к их соблюдению методами государственного контроля, а потому, что затраты на такой контроль и такое принуждение могут быть просто несоизмеримы с масштабом тех целей (вполне рядовых, обыденных на уровне бытового восприятия), которые могут быть достигнуты.

Да, некоторые государства ввели определенные ограничения на порядок доступа и работы в сети. Многие другие государства хотели бы сделать нечто подобное. Но то, что возможно в странах с населением в один-два миллиона человек или в странах, где число подключенных к сети узлов не превышает (пока) нескольких десятков или сотен, вряд ли достижимо в иных, более "продвинутых" в экономическом и "информационном" отношении государствах. Следовательно, тотальный контроль за происходящим в Сети хотя в принципе и возможен, но практически исключен в силу технологических и финансовых ограничений.

Мы вновь приходим к выводу, что правовые механизмы (обеспеченные государственным принуждением) в условиях информационного общества прекращают быть преимущественной формой регуляции социальных процессов. К тому же совершенно нет надобности, чтобы правовое регулирование "вмешивалось" в те области жизни информационного общества, где его применение было бы малоэффективным. В предшествующих разделах книги мы специально обращали внимание читателя на тот факт, что весьма значительные сегменты "сетевого пространства" так или иначе упорядочены, в том числе и на основании норм неправового характера. Нами была отмечена определяющая роль, принадлежащая в этом "организационно-техническим" нормам и правилам. Помимо этого, постоянно расширяющееся интернет-сообщество выработало свои собственные "социально-этнические" правила поведения в Сети. Специфика создания и применения таких норм имеет большое дисциплинирующее, организующее воздействие. Абсолютное большинство пользователей сети следует им без какого-либо властного воздействия со стороны уполномоченных государственных структур.

Очевидно, что складывающиеся в результате саморегулирования "информационных сообществ" нормы и правила поведения можно критиковать или расхваливать, уточнять или обобщать, наконец, можно придать им юридическую силу (например, в качестве источника правового обычая при рассмотрении спорных ситуаций), но было бы абсурдно стараться их на государственном уровне "отменять" или заменять иными, заранее разработанными нормативными актами. Так как для правового регулирования одной из важнейшей характеристик является эффективность воздействия на регулируемые общественные отношения, следует предельно внимательно и осмотрительно оценивать в каждом конкретном случае целесообразность применения юридических механизмов управления.

Вышесказанное, конечно, не означает, что развитие информационного общества "по определению" не нуждается в правовом обеспечении характерных для него общественных отношений либо что такое регулирование будет основано исключительно на неких доселе неизвестных правовых принципах. Многообразие и разнородность отношений между субъектами, вовлеченными в формирование и развитие информационного общества, диктует множественность подходов к созданию тех или иных нормативных механизмов регулирования. Некоторые правовые институты и методы должны быть адаптированы к специфике регулируемых отношений. Некоторые правовые явления, действительно, только обозначаются (например, однозначно прослеживается такое направление развития правового регулирования отношений в информационной сфере, как стремление к "глобализации", интернационализации процесса создания применимого нормативного регулирования). Но и традиционные правовые институты, такие как "право собственности", не потеряют своего значения в упорядочении тех или иных процессов развития информационного общества. Другое дело, что применяться они будут зачастую к совершенно новым видам правоотношений, и это, безусловно, будет сопровождаться некоторой задержкой в "освоении" соответствующей юридической техники и конкретных механизмов правоприменения. В то же время отметим, что судебная практика, "закрывая глаза" на теоретические недоразумения, справляется с возникающими проблемами нередко успешнее, чем законодатели, и главное, в более краткие сроки. Как показывает практика рассмотрения в американских судах дел о защите товарных знаков на доменные имена, после первого же рассмотренного спора и созданного прецедента дела по специфическим проблемам, связанным с информационными отношениями, из "экзотических" сразу же становятся для судов обыденными, и к тому же не самыми сложными для разрешения.

Авторы отдают себе отчет в предварительном характере высказанных замечаний и предложений. Очевидно лишь то, насколько актуальной является тщательная проработка юридических аспектов "информатизации" общественных отношений, а также насколько серьезно "информационная революция" способна повлиять и на развитие механизмов их регулирования.