Разбор мнения Д. И. Иловайского.

Доводы Д. И. Ило­вайского имели огромное значение в разработке вопро­са. Они заставили его противников внимательно пере­смотреть данные источников, поискать новых доказа­тельств и таким образом способствовали разъяснению дела. Но это их значение было именно косвенное, а не прямое. В своем положительном содержании доводы эти не могут быть приняты в настоящее время.

Во-первых, нельзя игнорировать тех свидетельств, которые идут из китайских источников и которые име­нем Hiung-nu, Хунь-ну, обозначают тюркские народы на их прародине, затем указывают и на дальнейшее передвижение их на запад. Во-вторых, нельзя так отно­ситься к сообщениям о наружности гуннов, как это видим у Д. И. Иловайского. О наружности гуннов сооб­щает не один только Аммиан Марцеллин, кстати ска­зать, служивший в римском войске и имевший возмож­ность и лично видеть гуннов. Припомним, что пишет Иорнанд со слов Приска о наружности Аттилы, которого он считает типическим представителем своего племени: узкие глаза, редкая борода, курносый, смуглый. «У них лицо, — пишет про гуннов Иорнанд, — ужасающей чер­ноты и похоже более, если так можно выразиться, на безобразный кусок мяса с двумя дырами вместо глаз. Они малы ростом, но ловки в движениях и проворны на коне, широкоплечи, вооружены луком и стрелами; с толстым затылком, всегда гордо поднятым вверх». Апол­линарий Сидоний в стихотворном панегирике, писан­ном императору Антемию в 60-х годах V века, говорит о гуннах: «голова сдавленная. Подо лбом в двух впади­нах, как бы лишенных глаз, виднеются взоры... Через малое отверстие они видят обширные пространства и недостаток красоты возмещают тем, что различают малейшие предметы на дне колодца». Возражавший Д. И. Иловайскому на диспуте по гуннскому вопросу, происходившем 30 декабря 1881 года на заседании Эт­нографического Отдела Общества Любителей Естество­знания, Антропологии и Географии Д. Н. Анучин, сопо­ставив все черты гуннского типа, рассеянные в сообще­ниях писателей: невысокий рост; коренастое, плечистое сложение; коротконогость; толстую, короткую шею; ши­рокий, плоский, приподнятый кверху затылок; боль­шую голову; плоское, широкое лицо, как у грубо изва­янных статуй; узкие глаза; приплюснутый нос; безбородость или редкую бороду, смуглый цвет кожи — пришел к такому выводу: «черты эти, взятые в совокупности, едва ли могут оставлять сомнение, что характеризуе­мый ими народ представлял по своему типу значительно большое сходство с типом современных монгольских и урало-алтайских племен, чем так называемых кавказ­ских и, в частности, арийских». Д. Н. Анучин указал на невозможность с естественнонаучной точки зрения объяснять безбородость гуннов надрезами щек в младен­честве, так как зачатки волос являются позднее, в пери­од полового созревания, и щеки, изрезанные в младен­честве, все равно обрастают потом волосами.

На этом же самом диспуте попытка Д. И. Иловайс­кого вывести сохранившиеся имена гуннских царей из славянского языка встретила решительные возражения со стороны филологов-специалистов В. Ф. Миллера и Ф. Е. Корша, которые в уцелевших именах гуннских царей усмотрели тюрко-татарские элементы. Некоторые из этих имен оканчиваются на gan; Zabergan Au-gan Ai-gan. Миллер указал на аналогию в тюркском кан или хан (например, у половцев Шарукан, Тугоркан и др.). Ойбарс, по Миллеру и Коршу, тюркское слово, анало­гичное половецкому Багубарс, и значило, вероятно, тигр;

Берих — тюркское берик — крепкий; Басых — тюркское басык — скромный; Баян, которое Иловайский счи­тает несомненно славянским,  есть чисто тюркское обозначение богатый; Борис равно Богорис, имя, встре­чающееся у несомненных тюрков-авар; Валамир или Баламир — тюркское дитя — мальчик и т. д. Остаются имена медос, камос, которые слышал Приск во время путешествия к Аттиле. Но сам же Приск сообщает, что гунны в Паннонии были сборищем разных народов, что среди них были в употреблении разные языки, между прочим гуннский, готский, латинский. Могли быть сре­ди них и славяне, увлеченные общим народным потоком в Паннонии или же покоренные здесь гуннами. Приск не говорит, что название медос было гуннское: он гово­рит только, что напиток назывался по местному медом (ό μέδος έπιχωρίως χαλŏνμενος Название камос едва ли можно приравнивать славянскому квас. Римские писа­тели, как показал покойный академик Васильевский, констатируют существование этого напитка у иллирий­цев еще в III веке по Р. X. Что касается имени отрава, сообщаемого Иорнандом, то, если это только действи­тельно славянское слово, оно могло быть услышано от какого-либо славянина, находившегося среди гуннов.

Что касается сближений гуннов и славян у древних писателей, то и эти сближения не доказывают их тожде­ства. Прокопий, например, говорит, что славяне и анты по простоте нравов во многом походят на гуннов, живут гуннским обычаем. Но из этого прямо следует, что он в сущности различает гуннов и славян. Прокопий был современник гуннов, а все другие писатели, на которых ссылается Иловайский, жили 300, 400 и 500 лет спустя, следовательно, их заявления нельзя принимать за сви­детельства тождества гуннов и славян. Эти заявления указывают только на то, что память о гуннах долгое время сохранялась в европейском обществе, что имя их стало литературным синонимом для обозначения вос­точных варваров, подобие тому, как некогда таким име­нем было название «скиф», что в разряд этих варваров западные народы склонны были относить и славян, с которыми они вели войны.

Остается еще один вопрос: куда девалось многочис­ленное племя гуннов? — На этот вопрос приходится прежде всего заметить, что не нужно чересчур преуве­личивать численность гуннов. Гунны при своем движе­нии на запад, несомненно, увлекли множество других племен сарматских, славянских и германских, и обрат­но на восток двигались уже не такие полчища, какие двигались на запад. Это во-первых. Во-вторых, по со­временным свидетельствам, в степях нашего юга после гуннов являются болгары — кутургуры и утургуры. Некоторые писатели, как например Прокопий, прямо считают их гуннами. Но если даже это и были отдель­ные от Аттиловой орды, весьма вероятно, что гунны Аттилы при своем отступлении на восток слились с этими ордами.

Итак, соображения Д. И. Иловайского, на наш взгляд, не отодвигают занятие славянами нашего степного юга на более раннее, чем V и первая половина VI века, время.