Дипломная работа: История жизни и деятельности духовенства Псковской епархии во второй половине XVIII в.

Содержание

Введение

Глава 1. Система епархиального управления во второй половине XVIII века

1.1 Псковские архиереи и духовная консистория

1.2 Духовные правления Псковской епархии

Глава 2. Социальный состав духовенства

2.1 Порядок замещения вакансий в приходах Псковской епархии

2.2 Численность духовного сословия Псковской епархии и причины ее изменения

Глава 3. Духовное образование в Псковской епархии

3.1 Уровень профессиональной подготовки духовенства Псковской епархии

3.2 Духовные учебные заведения в Псковской епархии

Глава 4. Доходы духовенства

4.1 Источники доходов приходского духовенства Псковской епархии

4.2 Источники доходов монастырей Псковской епархии

Глава 5. Деятельность духовенства и его место в структуре российского общества

5.1 Особенности социального статуса духовенства. Деятельность духовенства

5.2 Место православного духовенства в российском обществе

Заключение

Источники и библиографический список литературы

Список сокращений

Приложения

Введение

Перемены в общественно-политической жизни России, имевшие место второй половине XVIII в., вызвали существенные изменения в социально-экономическом положении представителей духовного сословия. На период правления Екатерины II и Павла I пришлись такие значимые для жизни православного духовенства события как секуляризация церковных вотчин, введение монастырских штатов, разборы на военную и гражданскую службу, изменения в системе управления епархиями и системе духовного образования. В связи с этим возникает необходимость в изучении последствий государственной политики в отношении духовенства, различных аспектов деятельности служителей церкви.

И в наши дни, и в дореволюционной России общество не оставалось равнодушным к судьбам православия. Попытки осмыслить суть и причины имевших место в жизни православного духовенства явлений имели место во все периоды истории страны. Уже в дореволюционный период некоторые авторы, несмотря на наличие цензуры, указывали на существовавшие внутри церковной организации проблем, уходящих своими корнями в XVIII в. Советской историографией эти проблемы выпячивались и гиперболизировались, что приводило к искажению в освещении той роли, которую играло православие в истории Российской империи. Зарубежные исследователи при всей ответственности, с которой они подходили к изучению истории православной церкви в синодальный период, были во многом ограничены в своих выводах отсутствием доступа к широкому кругу архивных источников.

Изучение истории православной церкви на современном этапе закономерно повторяет путь, пройденный исследователями в XIXв. Используя иные, чем в XIX в., методы исследования современные ученые стремятся прежде всего изучить материалы по отдельным епархиям. В перспективе, опираясь на введенные в научный оборот источники, будет возможно создание обобщающего труда по истории русской православной церкви в синодальный период.

Хронологические рамкиисследования обусловлены необходимостью изучения последствий секуляризации церковных вотчин. С 1764 г. правительство Екатерины II предпринимает ряд активных действий в отношении духовного сословия. Законодательство Екатерины II и Павла I в 1764-1801 гг. определяет источники доходов духовенства, изменяет социальный статус служителей церкви, регламентирует их деятельность.

Территориальные границыПсковской епархии изменялись на протяжении исследуемого периода. В 1788 г. произошло перераспределение городов и уездов между епархиями, имевшее целью приведение их границ в соответствие с новым административным делением страны. К Псковской епархии от Смоленской и Новгородской были причислены Порхов, Холм, Торопец и Великие Луки с уездами. Гдов с уездом и часть Лужского уезда отошли к Санкт-Петербургской епархии. К пограничной Псковской епархии на протяжении XVIII в. были присоединены некоторые вошедшие в состав Российской империи территории. С 1725 г. Лифляндия, а с 1772 г. Витебская, Полоцкая и Двинская провинции. В состав епархии также входило формально независимое от России Курляндское герцогство.

Объектом исследованияв настоящей работе является черное и белое духовенство Псковской епархии в 1750-1801 гг. Духовенство Псковской епархии выбрано в качестве объекта изучения по целому ряду причин. Во-первых, все нововведения, исходящие от духовных или светских властей, практически сразу отражались на положении дел в расположенной близ столицы епархии. Во-вторых, на протяжении всего исследуемого периода архиереи, управлявшие Псковской епархией, входили в число самых активных членов Синода. В-третьих, епархия включала в свой состав ряд прибалтийских и белорусских земель, населенных лицами неправославного исповедания. В-четвертых, на территории епархии к моменту секуляризации сосредоточился огромный массив монастырских и церковных вотчин, что сделало реформу 1764 г. особо драматичной для псковского духовенства.

Предмет исследования – политика правительства в отношении духовного сословия, его структура, динамика численности, деятельность представителей духовенства, уровень их профессиональной подготовки, материальное положение, взаимоотношения с прихожанами.

Целью исследования является изучение явлений характерных для жизни и деятельности духовенства Псковской епархии во второй половине XVIII в. Данной целью определена постановка следующих задач:

- изучить систему епархиального управления и принципы ее функционирования;

- выявить особенности формирования состава духовенства, особо пристально рассмотрев вопрос о наследовании приходов;

- выявить источники содержания духовенства;

- изучить последствия государственной политики в отношении духовенства;

- исследовать круг вопросов, связанных с системой духовного образования;

- исследовать различные аспекты деятельности служителей церкви.

Поскольку данное исследование носит комплексный характер и опирается на широкую источниковую базу, в работе над темой диссертации использовались такие общенаучные методы как историзм, научная объективность и системный подход. Для установления причинно-следственных связей между различными явлениями характерными для жизни духовного сословия во второй половине XVIII в. использовался логический метод. В ходе выявления общего и различного в социально-экономическом положении духовенства Псковской и других епархий привлекался сравнительно-исторический метод. Использование в работе массовых источников привело к необходимости применения статистического метода. Изучение элементов повседневного быта представителей духовного сословия, их жизненных ценностей и мировоззрения делает необходимым применение историко - антропологического подхода.

Историография. Изучение вопросов, связанных с историей духовного сословия во время правления Екатерины IIи Павла I, имеет давнюю традицию.

Дореволюционные исследователи обращались к этой теме главным образом в рамках создания обобщающих трудов по истории Русской православной церкви. Первой среди подобных работ в свет вышла в 1847 – 1848 гг. "История Русской Церкви" в пяти томах, принадлежавшая перу архиепископа Рижского Филарета (Гумилевского). (Филарет (Гумилевский), архиепископ. История русской церкви. Т. I - V. Рига, М., 1847 - 1848) Царствование Екатерины II и Павла I было отнесено автором к пятому периоду, названному периодом Синодального управления. Повествование в данном труде было доведено до 1826 г. Краткая для такого обширного хронологического периода работа не отличалась серьезностью попыток осмыслить политику правительства по отношению к духовному сословию, ограничиваясь перечислением указов, касающихся духовного ведомства и важнейших событий в жизни Православной церкви. С 1847 по 1894 гг. работа выдержала 6 изданий и широко использовалось как учебное пособие. Скованность в оценках событий синодального периода можно объяснить цензурными условиями, приверженностью Филарета приемам формальной богословской школы и таким субъективным моментом, как отмеченная А.В. Карташевым скупость автора на слова.[1]

В 1870 г. в Казани вышло в свет "Руководство к истории русской церкви" профессора Казанской духовной академии П.В. Знаменского, которое тут же приобрело большую популярность в качестве учебного пособия и выдержало несколько изданий. Эта краткая по объему работа наметила ряд проблем, связанных с распространением православной веры, духовным просвещением и церковным управлением в России во второй половине XVIII в. К сожалению, эти вопросы были освещены весьма кратко и безоценочно. В работе имеется несколько важных наблюдений автора, касающихся жизни Псковской епархии. Так, П.В. Знаменский отмечает ориентацию православных церквей в Прибалтийском крае на удовлетворение нужд расквартированных там воинских частей. "Первые начатки движения в пользу православия" он относит к более позднему периоду и связывает их с открытием в 1836 г. в Риге псковского викарства.[2] Более подробные сведения по истории Православной церкви во второй половине XVIII в. профессор П.В. Знаменский приводит в последующих научных трудах. Наиболее удачно освещавшим синодальный период учебным пособием является работа профессора Новороссийского университета А.П. Добросклонского "Руководство по истории русской церкви". Четвертый том, освещающий синодальный период, вышел в 1893 г. Для работы в целом и особенно для последнего, 4-го тома характерно обилие цитат из первоисточников, в том числе из «Полного собрания законодательства Российской империи». По мнению А.В. Карташева, знатока дореволюционной научной литературы, посвященной истории Православной церкви, работа А.П. Добросклонского "остается для нас самым полным сводом исторических сведений о Синодальном периоде в его целом".[3] А.П. Добросклонский, в отличие от предыдущих составителей учебных пособий, акцентирует внимание читателей на процессах, происходивших в духовном сословии: укреплении системы наследования, увеличении объема гражданских прав, материального обеспечения черного и белого духовенства. Автор учебного пособия прямо указывает на участившиеся после 1785 г. конфликты между помещиками и духовенством на почве мировоззренческих различий, отмечает случаи участия священников в народных волнениях.[4]

Для нужд учебных заведений издается ряд справочных пособий по истории Православной церкви. Это, прежде всего, труды, задачей которых было систематизировать законодательство, регулирующее различные сферы жизни православного духовенства и дать толкование содержащимся в нем нормам права.[5] В работе И.Л. Чижевского, например, наряду с документами, касающимися всех православных обителей, приводятся выдержки из указов и инструкций, адресованных Синодом конкретным монастырям, что дает современному исследователю возможность изучать особенности применения норм права в разных частях Российской Империи.[6]

Написанию первых обобщающих работ по истории церкви предшествовали попытки создать общероссийские справочные пособия по истории монастырей и епархиального управления. В начале XIX в. издается "Словарь географический Российского Государства" Афанасия Щекатова, содержавший некоторые сведения по истории Псковской епархии в предыдущем столетии.[7] Первой попыткой создать специальное исследование по истории епархий можно считать труд иеромонаха, а впоследствии епископа, Амвросия (Орнатского) "История Российской иерархии" в 6 частях. Первое издание вышло в Москве в 1807 – 1815 гг. Епископ Амвросий дал в своей работе описание не только действующих в его время монастырей, но и привел сведения по истории упраздненных обителей. Наиболее полное описание составитель дал Псково-Печерскому монастырю и Никандровой пустыни.[8] Более полная, основанная на изучении источников, работа П. М. Строева вышла лишь полвека спустя, в 1877 г.[9] Несмотря на то, что составитель добросовестно обработал большой объем архивных источников, в его списках по епархиям имеются значительные пробелы.

В течение всего дореволюционного периода изучения истории Православной церкви неоднократно предпринимались попытки систематизировать имеющиеся сведения о монастырях.[10] Наиболее удачной среди них оказалась двухтомная работа В.В. Зверинского "Материал для историко-топографического исследования о православных монастырях в Российской империи", вышедшая в Санкт-Петербурге в 1890-1892 гг. Автор привел в своем исследовании краткую историю каждого монастыря, привязал его месторасположение к имевшимся на конец XIX в. населенным пунктам, а также указал состояние вотчинных владений накануне секуляризации.[11] К числу справочных работ можно отнести и труд И.М. Покровского "Русские епархии в XVI – XIX вв., их открытие, состав и пределы. Опыт церковно-исторического, статистического и географического исследования". Второй том, посвященный XVIII в., вышел в Казани в 1913 г. Он содержит весьма полные сведения по изменениям границ епархий, численности в них приходских храмов и монастырей, полученные при изучении дел, содержавшихся в архиве Святейшего Синода.[12] Сведения о земельных владениях обителей содержаться в работе М.И. Горчакова.[13]

Среди справочных пособий, созданных в дореволюционный период, можно отдельно отметить работы, собравшие сведения о церковных деятелях, оставивших после себя изданные поучения, проповеди и другие подобные произведения.[14]

Дореволюционный период изучения истории духовного сословия во второй половине XVIII в. богат монографическими исследованиями и научными статьями в периодических изданиях. Ряд исследователей пытались изучить различные аспекты положение духовенства в царствование Екатерины II и Павла I, дать свою оценку эффективности действий правительства в деле его улучшения. Большая часть работ ограничивалась каким-либо одним проблемным вопросом истории духовного сословия, но было и несколько исследований, ставивших перед собой задачу всестороннего изучения проблемы.

Подобные труды стали появляться с 80-х гг. XIX в., и первым среди них было исследование И. Знаменского "Положение духовенства в царствование Екатерины II и Павла I". Работа строилась главным образом на анализе указов правительства в отношении церкви. Автор пришел к выводу о существовании таких проблем сословия, как недостатки в структуре образования, болезненности для духовенства разборов, неудовлетворенность материальных нужд служителей церкви. По мнению И. Знаменского, в решении очевидных для всех проблем правительство ограничивалось полумерами, но, тем не менее, создало некоторые предпосылки для "нравственного развития духовенства и возвышения духовного сословия" уже в XIX в. Сравнивая духовенство XVIII и XIX вв., автор отметил превосходство своих современников в "нравственном и умственном отношении". И. Знаменский также сделал очень важный для понимания особенности положения духовного сословия, вывод о разобщенности духовного сословия с другими слоями населения, отсутствии со стороны паствы понимания "нравственного значения служения духовенства".[15] К подобному же выводу пришел, анализируя мемуары современников, С.И. Трегубов, отметивший зависимость духовенства от прихожан, вынужденное заискивание его представителей перед прихожанами.[16]

Еще более критично оценивал политику светских властей в отношении духовного сословия А.А. Папков в своей работе «Упадок православного прихода (XVIII – XIX вв.). Историческая справка». С его точки зрения попытка государства поставить духовенство к себе на службу и придать его деятельности политический оттенок привела к падению авторитета священнослужителя среди его паствы.[17] Изучив законодательные акты, касающиеся материального обеспечения белого духовенства, А.А. Папков пришел к выводу об "униженном и тяжелом" положении приходского духовенства, которое успело привыкнуть к создавшемуся положению, погрязло в пороках и не пыталось изменить свое состояние к лучшему, путем "образования и саморазвития".[18]

Большие возможности в деле изучения истории духовного сословия давала работа комиссии при Синоде, созданная в 1835 г. для разбора хранящихся в его архиве дел. Изучив разобранные комиссией архивные документы, Н. И. Григорович дал свою оценку материального положения белого духовенства во второй половине XVIII в. В частности, он пришел к выводу, что большая часть приходского духовенства, являясь мелкими землевладельцами, лично обрабатывало землю, отвлекаясь от выполнения своих "прямых духовных обязанностей". И только незначительная часть служителей церкви, распоряжаясь значительными земельными угодьями, отдавала землю в оброк или обрабатывала ее руками наемников.[19] Фактически оценка материального положения духовенства повторяет сделанные ранее П.В. Знаменским выводы. Правда, П.В. Знаменский видел причину бедности духовенства не только в скудном обеспечении землей, но и в неопределенности прав духовенства на получение приличной руги от прихожан.[20]

На недостатки духовного образования во второй половине XVIIIв. впервые указал профессор П.В. Знаменский. Он, в частности, отметил во многих епархиях стремление местной церковной администрации дать семинарское образование детям священнослужителей и отсутствие заботы об обучении детей причетников.[21] Создание подобного труда стало возможным благодаря значительному количеству исследований по истории отдельных учебных духовных заведений, накопившихся ко второй половине XIX в. и удачно обобщенных П.В. Знаменским. Среди них и работа Князева А.С., посвященная истории Псковской духовной семинарии.[22]

Изучению вопроса о духовном образовании в синодальный период уделил внимание А. Добросклонский. Низкое качество духовного образования он объяснял, прежде всего, "малоудовлетворительной" подготовкой учителей, совмещении ими нескольких должностей и отсутствии специализации преподавателей на одном предмете.[23]

Дореволюционные исследователи очень осторожно касались вопроса о подчинении духовной власти светской. О процессе огосударствления церкви в годы царствования Екатерины Великой и Павла I исследователи заговорили лишь с конца XIX в. Этот вопрос остро поставил, как было указано выше, А.А. Папков. В 1899 г. появляется очень содержательная, основанная на архивных документах, работа В.В. Благовидова, посвященная обер-прокурорам Синода.[24] Однако действительно полноценный анализ взаимоотношениям Православной церкви и государства, в том числе и с точки зрения права, был дан лишь П. Верховским. По мнению П. Верховского, «события Русской Церковной истории XVIII и XIXвв. развернулись так, что у нас действительно установилась система государственной церковности.»[25]

Исследователи дореволюционного периода также не очень охотно обращались к изучению таких явлений как замкнутость сословия, разборы духовенства и их необходимость. По мнению В.Э. Дена, разборы были неизбежными, если принять во внимание стремление государства привести в соответствие и удержать в этом состоянии реальную численность духовенства и количество штатных мест.[26] А. Добросклонский установил взаимосвязь между политикой Павла I, направленной на затруднение выхода из духовного сословия, и неизбежностью последующих разборов.[27] П.В. Знаменский, анализируя указы, связанные с проведением разборов, особо выделил среди прочих выгод, полученных светской властью от разборов духовенства, увеличение числа лиц, обязанных платить подати. Если родственники исключенных из духовного сословия лиц обязались платить за них подушные деньги, те могли остаться, и, по мнению П.В. Знаменского, зачастую оставались при церквях.[28]

Исследователи в дореволюционный период обращались преимущественно к опубликованным источникам и материалам архивов центральных органов управления. Наиболее полным трудом, основанным на изучении архивных материалов, хранившихся в архивах консистории, стало исследование Н.П. Розанова. Работая в архиве Московской духовной консистории, Н.П. Розанов собрал и обобщил сведения о системе епархиального управлении, доходах духовенства, его повседневном быте, проступках и наказаниях за них. Автор весьма скуп на интерпретацию приводимых им фактов, его задача – изложить в систематическом порядке все доступные сведения о жизни московского духовенства при том или ином архипастыре. Лишь подводя итоги деятельности церковных иерархов, Н.П. Розанов допускал в своей работе оценочные суждения, в которых иногда проглядывает позиция автора по некоторым проблемным вопросам истории духовенства. Например, подводя итог деятельности митрополита Платона (Левшина), природного великороссиянина, Н.П. Розанов приводит следующее пространное суждение: "Мы полагаем, что духовные власти из малороссиян, с Петра I стоявшие в главе управления российской Церкви, потому более противоборствовали постоянным стремлениям высшего правительства отделить церковные вотчины от ведомства духовного, что с интересами церковными соединяли свои интересы. Но когда в главе управления российской Церковью стали духовные власти, происходившие из великороссиян, то они с одной стороны, зная быт белого духовенства и неудовлетворительность его состояния, с другой стороны оценивая те блага, которые высшее правительство, при новых переменах давало белому духовенству, бескорыстно отказалось от своих выгод, и сами приняли участие в распоряжениях об отчислении монастырских и церковных вотчинных земель в ведомство Коллегии Экономии".[29] Предпринял попытку написать исторический очерк о Псковской епархии председатель Псковского церковного историко-археологического комитета протоиерей В. Д. Смиречанский. История епархии представлена через деятельность псковских архиереев. В. Смиречанский привел в своей работе биографические сведения об архиереях и кратко изложил содержание их указов, показавшихся ему наиболее значимыми.[30]

Очень многие проблемы жизни приходского духовенства во второй половине XVIII в. затрагивает работа Б. Семевского. Работа основана на неизданной "Записной книге священника Иоанна Матусевича", которую тот вел с 1774 по 1780 гг. Автор также приводит ряд интересных сведений из жизни Вологодской и Ярославской епархий. Самая сильная часть работы Б. Семевского это детальный анализ структуры доходов и расходов сельского священника, сделанный на материале имеющегося в распоряжении автора источника. Заслуживает внимания также сделанный им вывод об отсутствии различий в материальном и нравственном отношениях между сельским пастырем и его прихожанами.[31] Н.И. Барсов проанализировал записки протоиерея одного из санкт-петербургских храмов Сергия Алексеева, которые тот вел с 1780 по 1816 гг. В своих записях Сергий Алексеев обстоятельно изложил около 900 указов Синода и Санкт-Петербургской духовной консистории, а также описал случаи своей "частной и личной жизни", деятельность в качестве настоятеля храма и благочинного.[32]

Специальное исследование вопросу происхождения фамилий в среде духовенства посвятил В.В. Шереметевский. Именно во второй половине XVIII в. присвоение фамилии стало обязательным при поступлении в духовную школу.[33]

На протяжении XVIII – начала XIX вв. исследователями были подготовлены и опубликованы многочисленные работы по истории отдельных монастырей и храмов. В Псковской епархии начало такому виду исследований положил псковский архиепископ Евгений (Болховитинов). В начале 20-х гг. XIX в. он создал описания всех существовавших при нем в епархии монастырей. Особо ценны те работы, авторы которых изучили документы, хранившиеся в архивах описываемых ими монастырей и храмов. Среди них Е. Лебедев, игумен Иоанн, А. Березский, Н. Быстров, А. Канавин и другие.[34]

Материалы по истории Православной церкви на польских и лифляндских землях, вошедших в состав Псковской епархии, нашли отражение в очерках И. Беляева и Б. Добрышева, в "Историко-статистическом описании церквей и приходов Рижской епархии" и других работах.[35]

Подводя итоги дореволюционного периода истории изучения положения духовного сословия второй половины XVIII в., нужно отметить, что в XIX – начале XX вв. в научный оборот было введено значительное количество источников из архивов многих церковных учреждений, детально изучено законодательство, касающееся духовного сословия, выделены характерные явления жизни духовного сословия и предприняты попытки их интерпретации. Наиболее актуальными для исследователей были вопросы о материальном обеспечении духовенства, его профессиональном образовании и месте среди других сословий Российской империи. Это связано с тем, что указанные вопросы не были еще до конца разрешены и в современной исследователям России. Вопрос о мотивах государственной политики и о характере складывающихся между государством и церковной организацией отношений, за редким исключением, либо вовсе замалчивался, либо сводился к объяснению всех действий светской власти в этом направлении монаршей заботой о нуждах бедного духовенства. Особенностью дореволюционного периода, также является преобладание среди авторов работ по истории духовного сословия лиц духовного звания и наличие потребности в их исследованиях церковной организации. Эти характерные особенности дореволюционного периода отечественной историографии дали повод В.Н. Асочаковой охарактеризовать ее как "ведомственную церковную" или "клерикальную".[36]

В советский период развития отечественной историографии по известным политико-идеологическим причинам произошел резкий спад интереса к истории церкви. В период с 1931 и до 1967 гг. единственной монографической работой, касающейся истории церкви в XVIII в., оставалась иллюстрированная "История русской церкви" профессора Н.М. Никольского, чье становление как ученого состоялось в дореволюционный период в Московском Университете. Научно-популярная публикация Н. М. Никольского написана с марксистских позиций, на богатом фактическом материале, чем выгодно отличалась от современных ей работ Г. Рыбкина, Е.Ф. Грекулова и других авторов.[37] Н.М. Никольский подчеркивал прежде всего политическую функцию духовенства и защищал тезис об огосударствлении Православной церкви в Российской империи в XVIII в. "Государственная церковь, - писал он: должна была прежде всего и главным образом исполнять те обязанности, которые на нее возлагало государство.[38] Вместе с тем Н.М. Никольский анализировал вопросы духовного образования, разборов духовенства. К рядовому духовенству автор относится с некоторой долей сочувствия, подчеркивая бесправие основной массы белого духовенства и зависимость его благополучия от помещика.[39] В последующих работах исследователи прибегали к еще более резким оценкам роли духовенства в истории России, акцентируя внимание читателя на антинародной сущности православной церкви, "которая проявилась с наибольшей силой в 1773-1775 гг.".[40]

Обращаясь к вопросам, связанным с деятельностью духовенства во второй половине XVIII в., исследователи повторяли выводы сделанные Н.М. Никольским. Так, А.И. Клибановым и Н.И. Павленко было отмечено, что правящий класс требовал от церкви "более активного воздействия на массы", а главной задачей церкви стало удерживание бунтующих крестьян от волнений.[41] Рост интереса к истории православной церкви, наметившийся в советском обществе к концу 80-х гг. XXв. не привел к переосмыслению роли духовного сословия в жизни страны. Так, в 1987 г. В.С. Щульгин главнейшей функцией церкви, по-прежнему, считает политическую. Поддерживая тезис о "бюрократизации клира", он отмечает несоответствие между поставленными перед "чиновниками в рясах" задачами и их относительно низким социальным статусом, а также тяжелым материальным положением клириков.[42] Полную зависимость церкви от государства подчеркивали составители «Очерков истории СССР». В этой работе был также сделан вывод о превращении системы церковного управления к концу XVIII в. в «неотъемлемую часть государственного аппарата».[43] М.Т. Белявский, отмечая зависимость духовенства от власти "помещиков, городничих, капитан-исправников", также обращает внимание на "некоторое повышение образовательного уровня духовенства".[44] Указывая на «нищету и забитость» части церковников, авторы работы «Крестьянская война в России в 1773-1775 гг. Восстание Пугачева» признают важную роль церкви в усмирении восставших, подробно останавливаются на описании успешных действий отдельных представителей духовного сословия.[45]

Одной из первых в советской историографии обобщающих работ по истории православной церкви в XVIII в., основанной на использовании дореволюционных исследований П.В. Знаменского, И. Знаменского, А. Добросклонского и других, а также на анализе законодательных актов и архивных источников, стала глава, написанная П.Г. Рындзюнским для коллективной монографии "Русское православие: вехи истории", вышедшей в 1989 г. П.Г. Рындзюнский еще использует для характеристики роли духовенства в жизни общества идеологические штампы, как например "прямые союзники эксплуататоров", но тут же отмечается "нищета и забитость сельского священника", которые иногда "приводили его в ряды участников восстания".[46] Весьма широк круг вопросов, охваченных вниманием автора. Относительно порядка наследования священнослужительских мест П.Г. Рындзюнский высказывается в пользу точки зрения о существовании подобного обычая.[47] Характеризуя уровень материальной обеспеченности приходского духовенства, исследователь высказал мысль о его неравномерности и неустойчивости.[48]

В советской историографии так же имеется несколько работ, посвященных отдельным вопросам церковной истории в разных частях Российской империи. Это, прежде всего, основанные на архивных документах работы Н. Д. Зольниковой, в которых автор рассматривает проблемы взаимоотношений приходского духовенства с местными властями и прихожанами, анализирует деятельность органов епархиального управления и различные способы получения духовного образования детьми служителей церкви.[49]

Непосредственно Псковской епархии касается работа патриарха Алексия (написана в 1984 г.), построенная на анализе научной литературы дореволюционного периода, посвященной истории православия в Прибалтике.[50]

В целом же можно отметить, что вопросы, связанные с историей духовного сословия, не являлись популярной среди исследователей темой. Труды историков дореволюционного периода оказались невостребованными. Сократился круг рассматриваемых исследователями вопросов. Упор делался на поиск фактов поддержки духовенством "крепостнического режима"

В то же время изучение истории православия вообще и, в XVIII в. в частности, велось за рубежом. Речь идет, прежде всего, о работе профессора Богословского института в Париже А. В. Карташева, эмигрировавшего во Францию в 1920 г. Его "Очерки по истории русской церкви" были изданы в Париже в 1959 г. и переизданы на русском языке лишь в 1991 г. К сожалению, истории церкви во второй половине XVIII в. А.В. Карташев посвятил очень небольшой и последний фрагмент своего фундаментального труда. В своей работе автор уделяет большое внимание духовному образованию, ходу разборов, вопросу о наследственности мест и участию служителей церкви в антипомещичьих выступлениях. А.В. Карташев настойчиво доказывает тезис об имевшем место "самозамыкании в сословную касту" духовенства, пагубно отразившемся впоследствии на взаимоотношениях паствы и пастырей.[51] Одним из примеров сословной замкнутости был порядок наследования церковных мест, который постепенно вытеснялся новым порядком предоставления прихода образованным кандидатам.[52] Вместе с тем духовенство и в конце XVIII в., по мнению профессора, будучи тесно связанным с крестьянами в "сельском быту", "втягивалось невольно в те крестьянские волнения, которые перерождались и в политическую революцию".[53] Характеристики отношений, сложившихся между церковью и государством, автор, следуя дореволюционной традиции, не приводит, ограничиваясь замечаниями об отношении того или иного монарха к церкви и религии.[54]

В те же годы работал над историей русской православной церкви и немецкий профессор И. К. Смолич. По большинству вопросов И.К. Смолич пришел к тем же выводам, что и А.В. Карташев. Он полагал, что во второй половине XVIII в. духовное сословие становиться замкнутым, чему способствует принцип наследования приходов, постепенно вытесняемый принципом распределения вакансий среди образованного духовенства.[55] Меры, предпринимаемые правительством, И.К. Смолич трактует как либеральные и направленные на освобождения от "податного состояния" рядовых служителей церкви.[56]

И.К. Смолич и А.В. Карташев, активно используя научные труды дореволюционных авторов, а также опубликованные источники, не имели возможности обратиться к материалам, хранящимся в архивах на территории СССР, что сильно ограничивало их исследовательские возможности.

Весьма интересной в плане анализа дореволюционной литературы и архивных источников является работа Г. Фриза, в которой приводятся статистические сведения и свидетельства современников, характеризующие социально-экономическое положение рядового духовенства центральных епархий Российской империи.[57]

В современной историографии нет работы, ставившей перед собой цель дать всестороннюю оценку процессам, происходившим внутри духовного сословия во второй половине XVIII в., проанализировать различные направления деятельности духовенства и изучить особенности взаимоотношения церкви и государства в этот период истории. По широте поставленных задач из числа многочисленных работ выделяется труд Б.Н. Миронова «Социальная история России периода Империи (18-начало 20 вв.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства». С точки зрения Б.Н. Миронова "церковь попала в зависимость от государства и вынуждена была проявлять в отношении к нему гораздо большую лояльность, чем ей того хотелось".[58] Весь XVIII в. продолжался протяженный во времени процесс освобождения духовенства от крепостной зависимости, чему "в решающей степени способствовало то, что с начала XVIII в. правительство стало смотреть на духовных лиц как на свою социальную и идеологическую опору в обществе, призванную распространять идеи самодержавия и православия". Таким образом, интересы церкви и государства в деле превращения духовенства в привилегированное сословие совпали.[59] Вместе с тем Б.Н. Миронов вслед за А.В. Карташевым отмечает отрицательное отношение как дворянства, так и непривилегированных слоев населения к духовенству.[60]

Целый ряд работ так или иначе касается взаимоотношений церкви и государства. Преимущественно этому вопросу посвящена, в частности, работа З.П. Тининой. Хотя автор и ставит своей целью изучение истории церковно-государственных отношений в первой четверти XIX в., некоторое внимание в работе уделяется и политике Павла I в отношении духовенства, характеру его взаимоотношений с церковными иерархами.[61] А.М. Кузнецов, анализируя политику Павла I по отношению к православной церкви, пришел к выводу о его стремлении поднять авторитет служителей церкви, и , "не ослабляя контроля светской власти над церковью", "поднять значение духовенства в государственной жизни".[62] К выводу о сочетании двух явлений: огосударствления и либерализации в жизни духовного сословия во второй половине XVIII в. приходит Л.Ю. Зайцева. В самом понятии государственная служба духовенства она выделяет такие ее разновидности как информативная, просветительская, миссионерская, внешнеполитическая и другие.[63] Важная роль духовного сословия в процессе формирования бюрократии отмечается в работе Л.Ф. Писарьковой.[64]

Интерес научной общественности к вопросу о взаимоотношениях церкви и государства привел к появлению посвященных этому учебных пособий. Автор одного из них И.В. Левченко главным итогом реформы 1764 г. полагает "полное превращение церкви в ведомство государственного управления, а епископов – в чиновников".[65]

Изучением вопросов, связанных с подготовкой и проведением секуляризации церковных вотчин, занимался А.И. Комиссаренко.[66]

Другую группу составляют исследования, посвященные отдельным аспектам жизни духовного сословия в отдельных регионах. А. В. Карасев, на материале Тверской епархии изучив процессы наследования в среде духовенства и переход детей служителей церкви в ряды чиновников, пришел к выводу о неспособности сословия "удержать молодежь" и его ориентации на "экспорт кадров" для губернских канцелярий и других государственных учреждений.[67] Матисон А.В. приводит в своей работе интересные рассуждения о перспективах изучения генеалогии приходского духовенства, уделяя важное место частному генеалогическому исследованию.[68] Социальной структуре и динамике численности духовенства посвящена работа Н.А. Ершовой. Особое внимание она уделяет изучению переходов в другие сословия, как возможности "более точно определить место приходского духовенства в общественной структуре".[69] Порядок заполнения церковных вакансий изучил на материале Олонецкой епархии М.В. Пулькин, обозначив как специфическую местную проблему "катастрофическую" нехватку в епархии образованных кадров.[70] Им же проведена работа по изучению вопроса о материальном обеспечении храмов Олонецкой епархии со стороны прихожан, в которой он сделал вывод о высокой активности прихожан в деле обеспечения церквей всем необходимым для проведения богослужений.[71] К выводу об отсутствии серьезных противоречий между клиром и прихожанами на Севере России пришел А.В. Камкин.[72] Изучению источников существования ростовского духовенства посвящена работа А.Е. Виденеевой.[73] А.В. Рощектаев изучив влияние реформы 1764 г. на жизнь монастырей Казанской епархии, сделал вывод, что она «как бы следовала принципу естественного отбора, упразднив слабых и дав развиваться другим».[74]

Ряд исследований удачно охватывает широкий круг вопросов истории духовного сословия на материале отдельных епархий. Такова, например, работа О.Е Наумовой об Иркутской епархии, содержащая, в частности, важные сведения об источниках доходов духовенства.[75] Еще больший хронологический период охватывает коллективная монография М.В. Пулькина, О.А. Захаровой и А.Ю. Жукова. В ней нашли свое отражение такие важные для понимания места духовного сословия в социальной структуре российского общества вопросы, как порядок выбора прихожанами клира, причины конфликтов служителей церкви с прихожанами, образования духовенства и другие.[76] Большой круг проблем ставит в своем исследовании В.Н Асочакова. Их комплексное изучение привело автора к выводу о превращении духовенства в "замкнутое, полупривилегированное сословие", об отрыве духовенства от общины и развитии в нем черт "отсталости, косности".[77]

Современная историография достаточно разрабатывает вопросы, касающиеся социального статуса представителей духовенства, их места в структуре населения Российской империи. Много внимания исследователи уделяют вопросу об отношениях между служителями церкви и прихожанами. Остается дискуссионным вопрос степени бюрократизации клира. Недостаточно внимания уделяется экономическому аспекту жизни духовенства.

Источники . В данной работе были использованы следующие группы источников: материалы законодательства, делопроизводственные материалы (клировые ведомости, ведомости монастырей и духовных учебных заведений, судебно-следственные дела, журналы и указы Псковской духовной консистории, счетные списки монастырей и другие), кадастровые (ревизские сказки и офицерские описи) и нарративные (дневниковые записи священнослужителей).

Изучение законодательных актов позволяет делать выводы о степени активности правительства и Синода в решении вопросов связанных с жизнью и деятельностью духовенства, выделять основные направления политики в отношении духовного сословия. Содержание некоторых нормативных актов позволяет выявить личное отношение законодателя к предмету законодательного регулирования и выявить стадии законодательного процесса. Так, из содержания вводной части указа Синода от 22 марта 1800 г. становится известно, что Павел I, рассмотрев рапорт Тамбовского губернатора о смерти от пьянства диакона Крестовоздвиженской церкви г. Нижнего Ломова Анания Петрова. В связи с этим император “повелеть изволил предписать, кому следует, чтоб люди духовного состояния удерживались от подобных деяний, заметя притом, сколь сие противно их званию”.[78]

Для XVIIIв. характерна активизация законотворческой деятельности правительства и «расширение сферы законодательного регулирования», связанная с распространением в политических верхах мнения о «возможности устраивать правовую жизнь посредством новых законов».[79] Поскольку законодательной инициативой по вопросам жизни духовного сословия обладали как духовная, так и светская власть, Н.Д. Зольникова предложила разделить все законодательные материалы и распоряжения, исходящие от центральных органов власти, на 3 группы: 1) центральной светской власти; 2) центральной духовной власти; 3) их совместные указы.[80] Указы, относящиеся к 1 и 3 группам, опубликованы в числе прочих нормативно-правовых актов в "Полном собрании законов Российской империи с 1649 г". Самые важные из них объединены в тематические блоки и опубликованы в издании "Законодательство Екатерины II".[81] Они активно использовались исследователями дореволюционного периода.На основе документов, хранящихся в архиве Синода, в 10-х гг. XX в. было подготовлено "Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству Православного исповедания Российской империи". Издание включает в себя не только правительственные акты, но и многочисленные указы Синода. Для указов XVIII в. характерно тяготение к мелочной регламентации регулируемых вопросов, а также наличие обширной мотивировочной части. В ней авторы указа, приводя конкретные примеры из жизни, наглядно демонстрирующие необходимость принятия соответствующего указа или подтвердить уже действующий. Так в подтверждении указа 1797 г. «Об обрабатывании церковных земель прихожанами», изданном в 1799 г., был дан подробный перечень жалоб епархиальных архиереев на злоупотребления представителей местной светской власти, тормозящих ход реформы.[82] В 1868 – 1902 гг. были частично опубликованы экстракты дел, хранившихся в архиве Синода. (т. I – XII, с перерывами до XXXV). Частично охваченным изданием оказался и период правления Екатерины II.[83] Тома готовила к печати с 1865 г. комиссия под председательством академика А.Ф. Бычкова. Особенностью данного издания является “двухслойность” текста, заключавшаяся в сочетании реестра (подробные заголовки дел) и обзора (изложение содержания дел).[84]

Важным источником по истории духовенства Псковской епархии является труд псковского архиепископа Иннокентия (Нечаева) «Наставление от архипастыря священнику», изданный в 1790 г. в Санкт-Петербурге.Сочинение архиепископа Иннокентия содержит ряд предписаний, регламентировавших отношения священника с прихожанами, порядок выполнения им своих обязанностей и быт семьи служителя церкви. “Наставление” архиепископа по объему занимает 16 листов малого формата, содержащих текст, набранный кириллицей. Листы плотные, текст обрамлен орнаментом. Структура работы включает пространное вступление, объясняющее читателю необходимость издания данного руководства для священнослужителей, и трех наставлений (что сохранять должен священник в провождении своея жизни, что должен делать священник по пастырской своей должности, что делать пред совершением святых таинств). Имеется также обозначенные цифрами деление текста внутри частей. Автор включает в свою работу многочисленные цитаты из Священного Писания, в том числе и те, которые священник должен был использовать при отправлении треб. Все предписания лаконичны и изложены доступным языком. Некоторые из них касаются быта семьи священнослужителя. Следует так же отметить, что в “Наставлении” Псковский архиепископ привел в систему те требования, которые предъявлялись с им к белому духовенству на протяжении предшествующих десятилетий. Эта работа дает нам возможность полнее представить круг обязанностей священника, формальные требования к его повседневному поведению и образу жизни.

Часть опубликованных источников представляет собой дневниковые записи священнослужителей. «Домашнюю летописную книгу» вел священник псковской Космодемьянской церкви Онисим Негоновский. Полный текст «Домашней летописной книги» утрачен, но выписки из него были опубликованы в Псковских Губернских новостях. Они фрагментарны, но охватывают большой период времени, начиная с 1766 г., освящая самые примечательные события в истории Пскова. Для записей Онисима Негоновского характерно внимание к мелким деталям даже при описании важнейших событий в жизни епархии, вроде визита Екатерины II. Группа екатеринбургских ученых опубликовала дневник протоиерея соборной церкви в г. Екатеринбурге Ф. Л. Карпинского. С некоторыми перерывами в дневнике отражен период 1798-1807 гг.[85] Ф. Л. Карпинский ежедневно записывал все события, происходившие в его частной жизни, практически не упоминая о свои повседневные обязанности настоятеля храма и члена духовного правления. «Дневник екатеринбургского священника» позволяет изучить некоторые особенности мировоззрения представителя духовного сословия, круг его интересов и характер отношений с представителями различных сословий.[86]

Среди массовых источников дающих материал для исследования по истории духовенства во второй половине XVIII в. в первую очередь следует назвать клировые ведомости и ревизские сказки. Клировые ведомости составлялись в приходских церквях и соборах начиная с 1769 г.[87] Использовавший в своей работе клировые ведомости А.М. Адаменко, как недостаток данного вида источника справедливо отметил неполный обхват ими церквей епархии, "так как добиться регулярности составления отчетности со стороны причтов приходских церквей всегда было сложной задачей для епархиального управления".[88]

В настоящей работе использованы клировые ведомости за 1789 – 1795, 1797, 1799 – 1801 гг., что позволило свести воедино данные по всем духовным правлениям Псковской епархии на период конца 80-х начала 90-х гг. и сопоставить их с данными на конец 90-х гг. XVIII в. Ведомости за остальные годы исследуемого в работе периода сохранились лишь по отдельным духовным правлениям.[89] Клировая ведомость состоит из двух основных частей. Первая содержит сведения, касающиеся церкви и прихода: год постройки, производимые работы, состояние здания храма, обеспеченность утварью, величина, место и порядок хранения церковной суммы, размер прихода, численность и социальный состав прихожан, способы содержания храма и причта, обеспеченность землей и сенными покосами, наличие на эти земли необходимой документации. Вторая часть включает в себя сведения о личном составе причта и лиц, находящихся на иждивении. Относительно членов причта необходимо было указать возраст, происхождение, семейное положения, наличие или отсутствие систематического духовного образования, способность читать проповеди (для священнослужителей), петь по нотам (для причетников) и читать по книгам (для всех), имевшиеся ранее взыскания и поощрения, места и характер предыдущей службы. Требовалось также указывать возраст всех не служащих членов духовного сословия мужского пола, места и характер обучения сыновей священно- и церковнослужителей.

Хранящиеся в фонде Псковской духовной консистории ГАПО клировые ведомости объединены в связки по духовным правлениям. Форма заполнения ведомостей на протяжении исследуемого периода не изменялась, рукописный формуляр заполнялся на листах плотной синей бумаги большого формата, имеющей водяные знаки. В некоторых ведомостях в графах требующих указания точных цифр (число дворов, число приходских душ, количество отведенных к церкви десятин и саженей земли и т.д.) имеются лакуны, ограниченные с двух сторон кавычками, иногда со следами механически удаленного текста. К подаваемой ведомости прикладывали руку все служители церкви. Каждую ведомость проверял и подтверждал своей подписью десятоначальник. Несмотря на эти предосторожности, клировые ведомости часто содержат неточности и противоречат другим источникам. Например, в клировой ведомости за 1789 г., поданной от причта великолукской церкви Входа Господня в Иерусалим упоминается дьячок Авксентий Ильин, занимавший эту должность с 1780 г.[90] В ревизской сказке поданной 24 января 1795 г. значится, что Авксентий Ильин был “определен к церкви дьячком в 1788 г.”.[91] Все клировые ведомости подавались на листах бумаги одинакового формата, исписанной с двух сторон. Подаваемые сведения записывались в графы, имеющие строго определенное название. В самых ранних из сохранившихся клировых ведомостей, относящихся к 80-м гг., уже содержится одинаковый для всех частей епархии набор стандартных формулировок, характеризующих обеспеченность храма утварью, состояние здания церкви и т.п. Наблюдается разнообразие формулировок, описывающих нравственное состояние служителей церкви и степень их обученности. Составителями употреблялось два способа отображения в клировых ведомостях биографических данных служителей церкви. Первый заключался в перечислении мест, при которых служил член причта, или должностей, в которых состоял, с указанием общего числа лет. Второй, более подробный, подразумевает указание точной даты назначения и места, на которое переводился священно- или церковнослужитель, иногда с указанием обстоятельств перехода. Епархиальному начальству так и не удалось до самого конца XVIII в. заставить составителей клировых ведомостей указывать наличие родственных связей между членами причта. Характеристики нравственного состояния служителей церкви и уровня их профессиональной подготовки могли быть весьма субъективны и могли не отражать действительности, что было отмечено Н. Быстровым на материале клировых ведомостей Елинского прихода Островского уезда.[92] Клировые ведомости дают важные сведения о структуре духовного сословия, социальной мобильности его представителей, являются важнейшим источником при изучении вопроса о экономической жизни прихода.

В данной работе также использованы ревизские сказки V ревизии, охватывающие духовенство Великолукского и Новоржевского уездов.[93] Согласно указу от 23 июня 1794 г. V ревизия проводилась по правилам манифеста 1781 г.[94] Первичным материалом ревизии являлась ревизская сказка, составлявшаяся на отдельное лицо или семью. Сказки, поданные от представителей духовного сословия, составлялись на каждый приход. "Ревизские сказки священноцерковнослужителей" отслеживают все перемещения лиц духовного звания из прихода в приход, происходившие в результате назначения, перевода или брака.[95] Указывались также, иногда подробно, причины убытия из духовного сословия. Сведения заносились в 7 граф, имеющих точное наименование. Формуляры имели стандартную структуру. При составлении сказок допускалось исправление в тексте документа фактических ошибок. Указывая место перевода, полученное место и подобные сведения составители нередко допускали неточности. Так, в ревизской сказке, поданной причтом из погоста Апросьево Новоржевского уезда, было указано, что дочь священника Михаила Лукина Анна выдана замуж, за священника из погоста Аксеново того же уезда. В то же время по сказке, поданной от духовенства погоста Аксеново Анна Михайлова, показана женой диакона Антона Яковлева.[96] Характерны механические ошибки, допущенные составителями при выведении итогового числа лиц духовного звания, числившихся в приходе на момент проведения IV и V ревизий. Часть сведений о лицах духовного звания приведенных в ревизских сказках не подтверждается, ревизскими сказками по другим приходам и клировыми ведомостями. Ревизские сказки V ревизии позволяют проследить динамику численности духовного сословия в рамках уезда, перемещения его представителей и последствия разборов в период с 1782 по 1795 г и изучить персональный состав духовенства и порядок заполнения открывшихся вакансий.

Сведения о персональном составе черного духовенства содержатся в ведомостях монастырей. Ведомости по монастырям епархии являлись по своему назначению и структуре формой отчетности аналогичной клировым ведомостям. В первой ее части содержатся сведения о количестве и состоянии монастырских храмов, величине суммы полученной от свечной продажи и кружечных сборов, размер монастырских угодий и характер их использования. Вторая часть содержит сведения биографического характера: возраст, социальное происхождение, год принятия пострига (для монашествующих), предыдущие места службы по духовному ведомству, должность, занимаемая в монастыре, данная настоятелем характеристика морального облика и способности к монастырским послушаниям. В настоящей работе были использованы самые ранние из имеющихся в нашем распоряжении ведомости за 1804-1805 гг.[97]

Сравнительный материал по составу черного духовенства предоставляют офицерские описи. Офицерские описи составлялись в связи с секуляризацией церковных вотчин обер-офицерами армейских полков по единым “высочайше апробированным” формам. Помимо формы, составляющие описи офицеры, использовали инструкцию из 13 параграфов.[98]

Производство по переписи духовных имений было сосредоточено в Москве в коллегии экономии. Разбором описей ведала счетная экспедиция во главе с коллежским советником Андрияном Поздняковым.[99] Описи монастырей Псковской епархии датированы мартом 1763 г.– декабрем 1764.г. Составителями этих описей были подпоручик Нарвского пехотного полка Макар Аристов и поручик пехотного полка Илья Сонцов. Документы написаны скорописью на плотной бумаге большого формата серого и синего цветов, листы сшиты. Некоторые описи имеют поля для пометок. В качестве пометок на полях выписаны справочные цены за 1761 г. “Форма о сочинении архиерейским домам и монастырям ведомостей”, которой придерживались офицеры, состояла из 7 пунктов:

- Местоположение монастыря;

- Монастырские строения (в том числе школы и богадельни);

- Состав братии с указанием годового жалования;

- Прочие обитатели монастыря (бельцы, служители и отставные военные);

- Приписные монастыри и пустыни;

- Вотчины, угодья, размер барщины;

- Доходы с вотчин за 1761 г.[100]

Отображая в описях численный состав братии офицеры не считали нужным указывать подробные сведения о монашествующих, ограничиваясь в большинстве случаев указанием количества иеромонахов, иеродиаконов и монахов, а также величиной получаемого ими денежного содержания. Иногда монахи перечислялись поименно с указанием их этнической принадлежности и способности заниматься каким-либо рукоделием.

Для изучения вопроса о характере расходования штатных средств использовались счетные списки, составленные по материалам приходно-расходных книг монастырей Псковской епархии за 1770-е гг.[101] Счетные списки хранятся подшитыми в отдельные для каждого монастыря тетради. Наиболее полно представлены сведения по Старовознесенскому (1771 - 1777 гг.) и Псково-Печерскому (1774-1778 гг.) монастырям. Счетные списки имели одинаковую структуру. Начинались с указания полученной в каждом полугодии суммы штатного жалования. Далее следовал перечень всех закупок, сделанных монастырем в течение года, с указанием даты покупки и потраченной суммы. Тем же способом фиксировались и все виды работ, которые монастырь оплачивал из штатного жалования. Обязательно указывалось имя и звание поставщика товаров и услуг. По этим источникам так же хорошо прослеживаются работы по ремонту обителей, которые вели на штатные деньги монастыри и архиерейский дом. В конце документа указывалась общая сумма расходов и давалась их постатейная роспись. Счетные списки проверялись чиновниками из коллегии экономии, контролировавшими эффективность и целесообразность расходования казенных средств. Использование счетных списков позволило рассмотреть вопрос о возможности на выделяемые государством штатные суммы вести в монастырях ремонтные работы и обновлять ризницу.

В фонде Канцелярии Святейшего Синода РГИА находится ряд документов, являющихся по своему назначению материалами учета. Ведомости по всей Российской империи составлялись на основе рапортов и ведомостей, присланных из епархий. Во многих случаях оригинальные первичные документы сшивались и приобщались к составленной на их основе ведомости. Из генеральной ведомости и подшитых к ней доношений состоят, например, «Ведомость о разборе 1796-го года декабря 22 дня. По именному высочайшему указу об обращении излишних священнически- церковнических детей в военную службу» и свод доношений "О ревизии и разборе священно и церковнослужительских детей", составленный в 1784 г. В рапортах и доношениях, прилагавшихся к генеральной ведомости 1784 г., указывалось общее количество штатных священно- и церковнослужительских мест в епархии, число действительных служителей церкви, число незанятых штатных священно- и церковнослужительских мест, число выходцев из духовного сословия, подлежащих разбору (8 различных категорий) по губерниям. Прилагались также именные списки семинаристов, с указанием учреждения, в которое они назначались по результатам разбора.

Именные списки представителей духовного сословия епархии, на основе которых можно изучать его персональный состав, подавались редко. В работе использованы ведомости об учениках и учителях духовных учебных заведений за 1790, 1793 и 1797 гг.[102] В ведомостях приводятся биографические данные об учителях и такие сведения об учащихся, как возраст, год поступления в данное учебное заведение, место службы и должность отца, успехи в учебе, ступень обучения, способ содержания в учебном заведении. Это дает возможность собрать данные о числе учащихся их социальном составе и качестве профессиональной подготовки. Данные ведомостей, касающиеся конкретных персоналий, могут перекликаться с данными содержащимися в других источниках. Например, из текста “Ведомости об учителях и учениках духовных учебных заведений за 1790 г.” можно получить следующие сведения о семинаристе Ефиме Колобове. Происходил из семьи священника Покровской церкви погоста Бежаниц. В семинарию поступил в 1781 г. в возрасте 11 лет. Был “благоуспешен”, и “очень хорошо” успевал в изучении немецкого языка и неплохо - греческого. Находился на отцовском коште.[103] Клировые ведомости по Бежаницкому погосту за 1790 г. подтверждают сведения о происхождении Ефима Колобова, его возрасте и годе поступления в семинарию. В них так же содержатся сведения о семье семинариста. Отец вдов, на его содержании помимо сына три дочери.[104] В ревизских сказках за 1795 г. Евфимий Колобов продолжает по-прежнему числится учащимся Псковской семинарии. Из сказки также становится известно, что прозвание Колобов (Колабов) Ефим унаследовал от отца, а не получил в семинарии.[105] Использование различных документов позволяет точнее определить биографические данные представителей сословия и выделить в них общее и особенное.

Общее число церквей, а также служителей церкви приводится в "Ведомости о числе церквей, священнослужителей и приходских дворов, в них мужского пола душ и о полученных доходах в 1783 г." и "Репортах Епархиальных архиереев о духовных правлениях" за 1773 г. Ведомость 1783 г. дает также статистические сведения о числе прихожан, количестве заключаемых в каждом уезде браков, смертности и рождаемости. На основании ведомостей по епархиям в конце 70-х гг. был создан «Имянной список составленный в государственной коллегии о вступивших в духовные чины и уволенных для пострижения в монашество из служителей и других званиях положенных в подушный оклад».

Разнообразие делопроизводственных документов вызывает необходимость произвести их классификацию. Первая попытка классифицировать источники, сосредоточившиеся ко второй половине XIX в. в архиве Московской духовной консистории, была предпринята Н.П. Розановым, который разделил их на три основные группы: 1)входящие и исходящие реестры, докладные реестры, журналы и другие записи присутствия консистории, сохранившиеся в переплетенных книгах или тетрадях; 2) дела в вязках по монастырям и церквям (бракоразводные дела прихожан и судные дела служителей церкви); 3) дела в вязках, касающиеся внутренних распоряжений консистории по разным предметам.[106] Н.Д. Зольникова выделила в отдельные группы указы и распоряжения местной духовной власти (консистории и архиереев), переписку, ставленические дела и судебно-следственные дела. Были выделены также отдельные виды переписки: 1) между органами центральной светской и духовной власти (ведения, промемории, доношения); 2) между органами центральной и местной власти; 3) между органами местной духовной власти; 4) частная переписка.[107] Возможно также деление делопроизводственных документов на следующие группы: 1) переписка учреждений; 2) внутренние документы (в том числе документы, возникшие в ходе подготовки дела к рассмотрению); 3) просительные документы.[108]

Все предложенные типы классификации обращают внимание скорее на форму источника, чем на его содержание. В то же время порядок делопроизводства сложившийся в XVIII в., требовал от чиновников подробного изложения в каждом документе всех обстоятельств дела. В результате содержание одного судебно-следственного или ставленического дела могло быть изложено в журнале заседаний консистории и в указе консистории. Предпочтительнее использовать в исследовании оригиналы дел, поскольку они сложнее по структуре и отличаются от экстракта обилием деталей. В журналах заседаний и протоколах заседаний консистории излагаются суть дела и заключение (резолюция). Описи дел решенных духовными правлениями представляют собой регистрационные журналы, в которых обозначалось только само содержание вопросов, рассмотренных членами духовного правления. Полное судебно-следственное дело включает в себя донос (жалобу), протоколы допросов, приговоры, подписки виновных, подтверждающие их обязательство впредь не совершать подобных проступков. Если в расследовании дела принимали участие органы светской власти, то к его материалам приобщались промемории. В журналах заседаний и указах органов церковного управления излагалось и содержание прошений, поданных представителями духовного сословия. В фондах духовных правлений ГАПО и фонде Мирожского монастыря Древлехранилища ПГОИАХМЗ содержатся наряды указов консистории, центральных органов управления и их копий. Наряды копий императорский указов, указов Синода и Сената есть в фонде Псковской духовной консистории ГАПО.

Анализ содержания материалов делопроизводства дает возможность изучить частные случаи применения норм права, выяснить насколько требования, предъявляемые к представителям духовенства со стороны церковных и светских властей, соответствовали их мировоззрению и обыденному поведению, выявить последствия важных преобразований в жизни духовного сословия для судеб его рядовых представителей.

Практическая значимость диссертации заключается в возможности использования материалов исследования для написания обобщающей работы по истории Православной церкви в синодальный период. Материалы исследования могут быть использованы так же для создания справочного пособия по истории Псковской епархии, для разработки спецкурсов по отечественной истории и истории Псковского края. На основе собранных материалов возможно написание серии биографических исследований, посвященных жизни и деятельности некоторых служителей церкви.

Во второй половине XVIII в. Псковская второклассная епархия представляла собой сложное образование. До 1784 г. в состав епархии входили территории, принадлежащие Псковской, Санкт-Петербургской, Рижской и Полоцкой губерниям и даже независимому от Российской империи Курляндскому герцогству. К Псковской епархии относились следующие города, пригороды и местечки: Псков, Рига, Дерпт, Ивангород, Венден, Пернов, Опочка, Заволочье, Изборск, Остров, Гдов, Полоцк, Витебск, Динабург, Себеж, Невель, Велиж и Мариенгаузен.[109] По императорскому указу 6 мая 1788 г. произошло перераспределение городов и уездов между епархиями, затронувшее в первую очередь Псковскую. Целью этого распределения было приведение границ епархий в соответствие с границами губерний. К Псковской епархии были причислены от Смоленской и Новгородской 228 церквей. Таким образом, в составе епархии оказались Порхов, Холм, Торопец и Великие Луки с уездами.[110] С 1770 г. епархиальный архиерей стал именоваться архиепископом Псковским и Рижским. Архиепископ Ириней (Клементьевский), который был переведен на псковскую кафедру из Тверской епархии, в 1798 г. стал именоваться Псковским, Лифляндским и Курляндским. Причем, зафиксированная в титулатуре принадлежность к епархии Курляндии, вошедшей в состав Российской империи в 1795 г., была достаточно формальна: в 1796 г. в Курляндии числилась только 1 православная церковь в Митаве и Якобштадский Святодухов монастырь.[111]

На протяжении всего царствования Екатерины II Псковской епархией управлял один архиерей - Иннокентий (Нечаев), личность которого оказала немалое влияние на жизнь епархии. Иннокентий Нечаев родился в 1722 г. в Москве в семье дворовых людей дворян Нарышкиных. Окончил в Москве славяно-греко-латинскую академию и преподавал там же риторику. В 1758 г. принял монашеский постриг и стал проповедником. В 1759 г. Иннокентий (Нечаев) назначен префектом академии, а в 1761 г. на короткий срок становится архимандритом Новгородского Антониева монастыря и одновременно ректором Новгородской семинарии. Затем сам отказывается от этих должностей, уезжает в Троицко-Сергиеву лавру, наместником которой становится с 17 сентября того же года.[112] Короткий период с 23 февраля по 28 мая 1763 г. занимал кафедру епископа Кексгольмского и Ладожского. Протоирей Василий Смиречанский полагает, что в этот период жизни епископ Иннокентий уже начал пользоваться расположением Екатерины II и Гедеона Криновского. 28 мая епископа переводят на весьма престижную Тверскую кафедру, но тут 22 июня 1763 г. неожиданно умирает епископ Псковский Гедеон. Уже 29 октября 1763 г. епископ Иннокентий занимает освободившуюся Псковскую кафедру. Интересно, что сам Иннокентий (Нечаев) в момент назначения находился не в Твери или в столице, как можно было бы ожидать, а в Новгороде, откуда он просил членов Псковской консистории прислать ему коляску, сопровождающих и деньги на прогоны. Вероятно, первые годы своего архиерейства епископ Псковский и Рижский провел в Пскове. В декабре 1763 г. он лично присутствовал в Консистории и распорядился о том, что бы ему были представлены в соответствии с неким графиком все священнослужители и причетники. Сразу по прибытии епископ Иннокентий занялся приведением в порядок документации, которая должна была регулярно поступать в Консисторию от приходского духовенства. К апрелю 1764 г. составил инструкцию для благочинных и в течение года издал ряд предписаний, свидетельствующий о его личном знакомстве с жизнью в епархии. С 16 января 1766 г. епископ Иннокентий становится членом Святейшего Синода, что вынуждает его жить в Санкт-Петербурге.[113] В апреле того же года Синод отдает в распоряжение псковского архиерея каменное подворье Троице-Сергиева монастыря на Васильевском острове, неподалеку от его прежнего каменного дома.[114] В столице епископ, по всей видимости, продолжает пользоваться монаршей милостью: его привлекают вместе с митрополитами Гавриилом и Платоном к рассмотрению “Положения о духовных учебных заведениях” и екатерининского “Наказа”.[115] В 1769 г. публикуется его первое сочинение “Чин исповедания отроком”.[116] Эта книга была отпечатана в московской типографии и в том же году разослана по всем епархиям. В Псковскую епархию Синод прислал 290 экземпляров, из которых 10 оставили при консистории, а остальные распределили по церквам и монастырям, собирая за каждую книгу по 10 копеек.[117] С 1770 г. Иннокентий именуется архиепископом. В последующие годы он участвовал в издании первой части Словаря Академии и комментировал остальные его выпуски. Иннокентий получил известность в качестве блестящего проповедника. Некоторые его проповеди вошли в изданное в 1775 г. Синодом «Собрание Воскресных и Праздничных Поучений». Известны и несколько публикаций его речей, посвященных событиям светской жизни: “Слово в день рождения Императрицы Екатерины II” (1788 г.) и “Слово на открытие Рижского наместничества”(1783 г.), “Слово в день бракосочетания великого князя Павла Петровича”(1773 г.). Последней его работой стало “Наставление от Архипастыря священнику при отправлении его к должности”, которое можно рассматривать в качестве уникального обобщения опыта, полученного во время многолетнего управления епархией.[118]

К середине 90-х гг. здоровье архиепископа Иннокентия ухудшилось. В 1797 г. он даже не смог побывать на коронации Павла Iв Москве, а 9 октября 1798 г. был отправлен по старости на пенсию. Вряд ли уход от дел был вызван немилостью нового императора. В 1796 г. Иннокентий фигурирует в числе церковных иерархов, отмеченных императорской милостью: он был пожалован бриллиантовым крестом на красной ленте для ношения на клобуке и орденом Св. Александра Невского, что позволяло ему именоваться кавалером. После ухода с кафедры за Иннокентием было сохранено архиерейское содержание, составляющее немалую сумму в 6959 рублей. Умер он в 1799 г. и был похоронен в Александро-Невской лавре. Современники обратили внимания, что на похоронах бывшего архиерея не было сказано надгробной речи и это дало основание Державину сочинить эпитафию:

"Вития о Тебе не возгласил похвал:

Глас красноречия для праведника мал".

Вероятно, в течение жизни Иннокентий оказывал протекцию родственникам. В то время как сам он происходил из дворовых людей, его наследник Петр Нечаев имел в 1799 г. чин надворного советника.[119]

Последние годы XVIII в. епархия жила под управлением архиепископа Иринея (Ивана Андреевича Клементьевского), бывшего епископа Тверского, известного переводчика и проповедника. Еще в 1788 г. епископ Ириней сделался членом Святейшего Синода и потому место жительства имел в Санкт-Петербурге.[120]

Управляя епархией из столицы, псковские архиереи, благодаря обстоятельным докладам с мест, могли вникать даже в мельчайшие проблемы жизни своей паствы, но основная нагрузка, связанная с текущими делами, ложилась на плечи служащих Псковской Духовной Консистории и духовных правлений.

Духовная консистория, имевшаяся при каждом архиерее для управления епархиями, состояла из присутствия и канцелярии. Канцелярия находилась под началом секретаря, который заведовал всеми столами и пользовался в консистории огромным влиянием. Каждому члену консистории вверялся для наблюдения особый стол, то есть разряд дел, но «в слушании решении дел» в присутствии участвовали все члены консистории.[121] Начиная с 1768 г. в состав присутствия консистории стали включать не только монашествующих лиц, но и представителей белого духовенства: протопопов и священников.[122]

На протяжении 80 – 90-х гг. XVIII в. узкий круг духовных лиц, заседавших в присутствии консистории, устойчив. В него входил ректор Псковской духовной семинарии, он же Псково-Печерский архимандрит (в 1785-1792 гг. им был Варлаам (Головин), в 1792-1800 гг. – Петр (Можайский)[123] . Бессменным членом присутствия, вплоть до самого закрытия в 1804 г. Снетогорского монастыря, был его архимандрит Афанасий.[124] Представителями белого духовенства являлись протоиереи Троицкого собора Сергий Антипов Владимирский (с 1791г.) и его предшественник – Иоанн Афанасьев. В 1798 г. присутствующим консистории, в уважение его заслуг, стал протоиерей Иоаннобогословской церкви Симеон Яновский.[125] Таким образом, одновременно присутствующими членами духовной консистории могли быть 3-4 человека. Собирались они в будничные дни и с 10 часов утра до 2 часов дня решали накопившиеся вопросы. Случалось, что на заседаниях, за отлучкой в свою обитель не мог присутствовать Псково-Печерский архимандрит. Час их прибытия и убытия строго фиксировался в журнале консистории. Если присутствия в будний день не было, на своем служебном месте все равно находился секретарь, которым в течение продолжительного времени являлся Никифор Титов, так же прикладывающий руку ко всем составленным в консистории бумагам.[126] Он был тем кто приводил в движение весь механизм консисторского делопроизводства, получая за свой труд скромное вознаграждение в размере 100 руб. в год. Под его началом трудились стряпчий и канцелярские служители: три канцеляриста, шесть копиистов, восемь консисторских приставов, один стряпчий и два сторожа. Их труды вознаграждались еще более скромно. Так, канцелярист получал в год 50 рублей, копиист – 25, сторож и пристав –10, стряпчий – 40. Подобные размеры окладов по мнению П.В. Знаменского поддерживали “старое зло административной продажности и поборов”.[127] Мы не можем привести документально подтвержденных примеров вымогательства консисторскими служителями Псковской епархии денег, ценностей или продуктов питания у мирян или духовных лиц, но сельский священник из Ярославской губернии Иоанн Матусевич в своей “Записной книге” , рисует весьма яркую картину бесконечных поборов со стороны членов духовного правления и консистории, которые были особенно велики при подаче отчетных документов (экстрактов, росписей, рапортов, сказок).[128] В Псковской епархии существовала своя система компенсации невысоких окладов членам консистории. В расходной книге Святогорского монастыря за 1796 г. значатся следующие “подарки консисторским”: архимандриту Печерскому куплена голова сахару весом в 13 с половиной фунтов, штоф французской водки и калачи (всего на сумму 9 руб. 95 коп.), на несколько меньшую сумму получили подарки прочие члены присутствия и секретарь, копеечные подарки получили и консисторские служители.[129]

Само здание Псковской духовной консистории находилось в Кремле (Приказная палата) и выглядело следующим образом. На первом этаже располагались две палаты, разделенные сенями. В одной из них, вероятно в меньшей, хранилась денежная казна, получаемая раз в полгода консисторским приходчиком на консисторские расходы из казенной палаты. Во втором помещении находился архив консисторских дел. На верхний этаж можно было подняться по каменному крыльцу с деревянной крышей, под которым находились две маленькие палатки. На втором этаже в малом помещении было присутствие, а в большом – канцелярия, где размещались столы служителей и отдельно стоящий протокольный стол для регистрации в журналы всех входящих и исходящих документов. Из досок были сооружены два простенка, отделявшие канцелярию от тиунской поповской палаты и закутка, в котором содержали случившихся колодников. Подобная планировка неизбежно порождала ряд неприятных моментов, существенно затруднявших работу канцеляристов. Во-первых, зимой большое помещение с толстыми стенами при наличии одной печки и огромных затратах на покупку дров, должным образом не могли протопить даже в обычный мороз. Большое количество посетителей, входящих и выходящих в двери так же способствовало быстрому остыванию палаты. Канцеляристы зябли, работа приостанавливалась. Во-вторых, посетители, всегда во множестве толпящиеся вокруг столов, беседовали между собой, громко кричали, ссорились и постоянно пытались, пользуясь сутолокой подсмотреть содержание лежащих на столах., в том числе и на протокольном, документов. Даже самая важная и секретная информация благодаря этому могла стать достоянием широкой общественности, что могло привести к самым неприятным последствиям для канцеляристов. В-третьих, простенок, отделявший канцелярию от колодников, не достигал потолка и они ухитрялись подслушивать содержание деловых бесед канцеляристов, извлекая из них полезные для себя сведения. Для устранения этих неудобств члены консистории собирались соорудить в канцелярии дополнительные перегородки, но увенчалось ли это успехом, не известно.[130]

Объем работ, выполняемый канцеляристами, был весьма значителен. Шла постоянная переписка с различными административными учреждениями, велись многостраничные дела, возникавшие иногда по самым пустяковым поводам. Вся переписка, внесение содержания дела в журнал, рассылка указов по результатам решенных дел, ведение протокольных записей, протоколирование показаний свидетелей и действующих лиц подобных дел отнимала у членов консистории массу времени. Кроме того, с 1788 г. при приведении границ Псковской епархии в соответствие с границами губернии, количество приписанных к епархии церквей увеличилось почти вдвое, добавилось 4 монастыря. Канцелярские служители уже не могли справиться с объемом возложенной на них работы, а увеличить штаты архиерей не мог. Выход был найден в приглашении из семинарии двух наиболее подходящих, по мнению ректора, семинаристов с назначением им жалования.[131] В 1793 г. Синод проявил заботу о качестве подготовки канцелярских служителей в консисториях и духовных правлениях к выполнению ими своих должностных обязанностей, предписав определять к указанным должностям учащихся семинарий и академий, выбирая тех, кто по своим способностям более других приспособлен к таким трудам.[132]

Когда дел, касающихся какой-нибудь одной стороны жизни приходов, становилось слишком много, консистория старалась предотвращать их появление путем рассылки по уездам разного рода указов и инструкций, обязательных к повсеместному исполнению. Как правило, они составлялись в подтверждение прежних и уже всеми забытых, а контроль за их выполнением возлагался на благочинных, десятоначальников и членов духовных правлений. Все инструкции отличаются обстоятельностью и обременительностью для тех, кому надлежало их исполнять и следить за исполнением. Так, частые кражи церковной суммы привели к тому, что присутствующим консистории пришлось изложить свое мнение на предмет того, как должно организовать ее хранение. Из составленной по этому поводу инструкции, в частности, следовало, что церковные деньги должны храниться в церкви, внутри окованного железом сундука, в специальном мешочке с ярлычком, на котором указана наличествующая церковная сумма. Деньги кладут в сундук и вынимают только священник вместе со старостой, при этом староста ключом закрывает замок, а священник прикладывает свою печать. Для большей сохранности церковного имущества церковнослужителям следовало ночью обходить церковь, осматривая окна и двери. Но более всего консистория требовала отчетности. Каждый месяц священник был обязан рапортовать о сохранности церковного имущества в духовное правление, которое, в свою очередь, каждые 4 месяца составляло рапорт для консистории; каждые два года настоятель храма предоставлял для проверки в консисторию шнурованные приходно-расходные книги. Заодно консистория напоминала белому духовенству о необходимости крайне экономно расходовать церковную сумму, употребляя ее лишь на самое необходимое для богослужения.[133] За промедление с подачей отчетной документации наказывали самым строгим образом. Так, за несвоевременную присылку формулярных ведомостей следовала отсылка в монастырь, с “определением в монастырские труды” священника на полгода, а причетников на 3 месяца за “ослушание команды”.[134]

Все отчеты составлялись по рассылаемым образцам. Многие указы консистории были как две капли воды похожи один на другой, например, о переводе или определении в должность. Но огромное количество дел требовало от членов присутствия знаний о жизни разных категорий духовенства и просто житейской мудрости. Консистория никогда не торопилась с принятием решения, стараясь собрать максимально подробную и достоверную информацию. Весьма распространенной в указах, посланных на места, является формула “узнать подлинно ли…”. Обычно показания обеих ведущих тяжбу сторон на бумаге выглядят убедительно и правдиво. Следует отметить, что выводы, сделанные членами консистории по рассмотренным делам, основаны на фактах, а не на предположениях, а вынесенные решения часто оригинальны и рационалистичны. В августе 1789 г. Синод распорядился в обязательном порядке сочинять экстракты следственных дел, содержащих ссылки на законы, которыми следовало руководствоваться при вынесении решений и скрепленные подписью секретаря консистории. До слушания дела в консистории следовало ознакомить с содержанием экстрактов все стороны, ведущие тяжбу, доносителей и подсудимых при обязательном их рукоприкладстве. До начала слушания желающим предоставлялась возможность внести изменение в свои показания. Причиной этого нововведения являлось, вероятнее всего, стремление архиереев сократить количество приходящих на их имя аппеляций, содержащих жалобы на допущенные в ходе суда и следствия ошибки.[135] В Московской епархии при митрополите Платоне (Левшине) на основе материалов следствия, которое вели секретари или повытчики, и выписок из законов, в консистории составляли определение, предоставляя его архиерею в виде доклада или протокола. На протоколе преосвященный ставил свою резолюцию.[136]

Служба в канцелярии консистории, несмотря на связанные с ней трудности, была весьма престижной и известно немало примеров, когда люди посвящали ей всю свою жизнь. Так, в 1780 г. архиепископ Иннокентий представил к награждению чином коллежского регистратора двух канцеляристов Никифора Титова и Трофима Никитина. Никифор Титов, который впоследствии стал секретарем консистории, начал службу в ней в 1754 г. простым писарем и только в 1763 г. дослужился до канцеляриста. Трофим Никитин служил при консистории с 1756 г., канцеляристом - с 1769 г.[137]

1.2 Духовные правления Псковской епархии

Особое место в системе управления епархией занимало Рижское духовное правление, возникшее почти одновременно с переходом лифляндских церквей в ведение псковского епископа. Все церкви Лифляндии были причислены к Псковской епархии 12 марта 1725 г., а уже в 1727 г. в Риге была учреждена контора духовных дел.В 1750 г. она стала именоваться духовным правлением. Одним из мероприятий по упорядочиванию управления епархией, которые предпринял в 1764 г. епископ Иннокентий, было посещение Риги. Епископ Иннокентий посчитал недостаточно большим штат правления, состоявший только из одного протопопа, приказав решать поступающие в правление дела трем присутствующим.[138] Один из двух, введенных в состав правления священников, должен был наблюдать за полковыми и гарнизонными церквами, а второй - руководить светскими приходами. Приступивший к работе священник Сергий Заклинский рапортовал в Псковскую духовную консисторию о страшном запустении, царившем в помещении Рижского духовного правления в 1764 г.: “ничего не приняли как только одно зерцало, стоящее на ветхом и весьма непристойном столе без прикрытия, насылаемых же указов и всяких письменных текущих дел, неотменено подлежащих для содержания и хранения в одном месте совсем ничего не оказалось, кроме ветхого сундука, запечатанного, давних годов с письмами и одного ветхого же, открыто стоящего небольшого шкафа также давних годов с ветхими письмами прежних правителей, но дела находились на дому у протоиерея... Присутствующие часто, когда приходят в правление, находят двери запертыми и через это терпят посрамление... Духовное правление не отопляется”. С 1764 г. в штате правления появляются писцы, сторожа и рассыльные. Три раза в неделю с 9 утра до часу дня проводились заседания правления.[139]

За светскими приходами наблюдать был поставлен Сергий Заклинский, за полковыми - священник лейб-кирасирского полка Алексей Малашевский . По ведомости 1770 г. в правлении помимо присутствующих членов соборного протопопа, протопопа Алексеевской церкви Семена Малгина и священника той же церкви Сергия Заклинского числились подьячий, рассыльные из дьячков и сторож из неграмотных церковников. По всем важным вопросам члены правления списывались с Псковской духовной консисторией и туда же отправляли на рассмотрение экстракты следственных дел.[140] Ведомость 1773 г. указывает присутствующими членами тех же лиц, уточняя при этом функции протопопа Рижского Петропавловского Собора Саввы Глазьева, который должен был присутствовать только на тех заседаниях, где происходило объявление указов местному духовенству. Должность копииста исправлял дьячок Замковской Успенской церкви Андрей Стефанов. Что касается сторожей, то их функции выполняли попеременно местные церковнослужители. Особенностью функционирования Рижского духовного правления была чрезвычайная удаленность от места его расположения некоторых приходов. В ее ведомстве состояли церкви не только в Риге, но и в Пернове (Пярну), Митаве (Курляндское герцогство), в Аренбурге на о. Эзель, в Веррожском уезде (г. Выру). Количество православных храмов в ведении правления было небольшим - в 1773 году 11, не считая полковых, и не имело тенденции к увеличению. Почти все приходы, расположенные на территории современной Эстонии в Ревеле, Балтийском порту и Нарве, были приписаны к Петербургской епархии. Дерптский приход, расположенный в 169 верстах от Риги, был самым отдаленным. Из-за своего положения он до 1788 г. имел статус прихода, подчиненного непосредственно Псковской духовной консистории.[141] Настоятель Дерптской Успенской церкви “чинил исполнение” по всем указам консистории.[142]

За пределами административных границ Псковского наместничества находилось так же Невельское духовное правление, устроенное на вновь приобретенных польских землях. В 1773 г. в его ведении находилось 23 православных храма, самые отдаленные из которых располагались в 40 верстах от Невеля. Присутствующими членами правления были игумен Невельского Преображенского монастыря Иустин и настоятель одной из местных церквей Иосиф Анисимов. До присоединения к в 1772 г. польских земель Невельское духовное правление носило наименование капитула.[143] В конце века количество православных храмов, находящихся под управлением Невельского духовного правления, несколько увеличилось и достигло 36. По одному православному храму было в Полоцке, Витебске и Себеже, 3 - в Невеле, в Динабурге располагалась батальонная церковь. Остальные храмы находились в уездах: в Полоцком -2, в Невельском - 20, в Велижском - 2 и в Суражском - 2.[144] В рапорте архиепископа Иннокентия о духовных правлениях в Псковской и Рижской епархии 1781 г. показано наличие в ведении Невельского духовного правления 44 церквей, но из них значительное число было приписными бесприходными. Всего подобных храмов насчитывалось 13. 11 из них находились в Невельском у. и по одному храму в Полоцком и Витебском. Общее число православных священно- и церковнослужителей при духовном правлении было невелико - 52 священника, 28 диаконов и 104 причетника. Поэтому Невельское духовное правление, так же как и Рижское, не испытывало большой нужды в помощи десятоначальников. Единственный десятоначальник находился Себеже.[145]

На территории Новгородской, а впоследствии Санкт-Петербургской губернии находилось духовное правление, расположенное в г. Гдове. К нему были приписаны на 1781 г. 23 церкви (4 в городе и 19 в уезде) при 82 священно- и церковнослужителях. В числе присутствующих по ведомостям значились 2-3 священника городских и расположенных невдалеке от города храмов. Должность копииста обыкновенно исправлял дьячок одной из гдовских церквей. При уездных церквях числилось два десятоначальника.[146]

Остальные духовные правления находились на территории Псковской губернии, причем их численность и границы подверглись в рассматриваемый период существенным изменениям. До 1773 г. в их числе были Псковопечерское, Островское, Опочецкое, Заволоцкое, Святогорское духовные правления.

Заволоцкое духовное правление накануне упразднения имело в своем ведении 24 церкви пригорода Заволочье и уезда (еще до упразднения правления одна церковь была отписана к Опочецкому у.) и 11 церквей Пусторжевского у., ранее отошедших к нему от Святогорского духовного правления. При этих церквах находилось 164 священноцерковнослужителя. В 1773 г. присутствующими правления были священники Преображенской церкви пригорода Заволочья и Николаевской церкви с Копылка. При правлении имелся сторож. В подчинении духовного правления находилось 2 десятоначальника.[147]

В ведомстве Псковопечерского духовного правления находилось накануне упразднения 18 церквей пригорода Изборска, Изборского, Псковского и Дерптского уездов при 85 священноцерковнослужителях и 2 десятоначальниках. После упразднения правления 16 из этих церквей оказались под управлением Псковской духовной консистории и две перешли в ведение Островского духовного правления. Присутствующими в нем значились два священника Четыредесяцкой церкви с Печерской слободы, а должность копииста исправлял дьячок той же церкви. Вполне вероятно, что и само помещение правления располагалось в непосредственной близости от указанной церкви.[148]

Святогорское духовное правление являлось самым большим по числу относящихся к нему церквей среди всех упраздненных духовных правлений. В его ведении числилось 47 приходских церквей пригорода Воронича и уезда при 267 священноцерковнослужителях и 5 десятоначальниках. Присутствовали в правлении накануне упразднения игумен Святогорского монастыря Вениамин и священник Воскресенской церкви с пригорода Воронича Иван Марков. Должность копииста исполнял подьячий Святогорского монастыря. При правлении были заняты вакансии сторожа и пристава.[149]

Определяя месторасположение духовного правления и принадлежность к нему тех или иных церквей, епархиальное начальство учитывало административные границы, расположение гражданских присутственных мест, с которыми духовные правления должны были сноситься в ходе своей деятельности, а так же удаленность от духовного правления подведомственных ему приходских церквей. Из-за последнего обстоятельства приходы, расположенные в одном уезде, могли быть приписаны к разным духовным правлениям.

К Островскому духовному правлению было приписано на 1781 г. 36 церквей, из которых 2 находились в самом Острове, 24 - в Островском уезде и 10, расположенных в 15-45 верстах от Острова, приходских церквей состояли в Псковском у. При храмах состояло 203 священноцерковнослужителя при трех десятоначальниках. Присутствующими правления были протопоп и священник Островского Николаевского собора.

Опочецкое духовное правление ведало 5 приходскими церквями города Опочки и 30 храмами Опочецкого у. При 35 церквях состояло 204 священноцерковнослужителя и 4 десятоначальника. Присутствовали в правлении священники города Опочки.

В ведении Новоржевского духовного правления на 1781 г. числилось 38 церквей Новоржевского у., прежде находившихся в ведомстве Святогорского и Заволоцкого духовных правлений. Кроме них, к Новоржевскому духовному правлению относились 6, весьма удаленных от Новоржева, церквей Влицкого и Полисского станов Холмского у., формально находящиеся в ведении Новгородской епархии. При 44 храмах состояло всего 192 служителя церкви, над которыми стояли 4 десятоначальника.

В присутствии правления заседали священник из Николаевской церкви г. Новоржева и священник Варлаамовской церкви погоста Стехново.[150]

Изменения в составе духовных правлений и их границ, происходили в 70-е гг. XVIII в. одновременно с изменением границ уездов при открытии Псковского наместничества. До 1777 г. приходы в составе духовных правлений располагались на территории как минимум 2-3 уездов, что создавало для присутствующих членов неудобства в сношениях с представителями гражданской администрации. В последней трети XVIII в. границы духовных правлений и уездов совпадали в большей степени, чем в предшествующий период.

По отношению к псковским и некоторым другим приходским церквям функции духовного правления выполняла Псковская духовная консистория. В ее ведении находились 62 псковоградских храма, 44 церкви Псковского у., церковь Захария и Елизаветы с Ряпиной Мызы Дерптского у., 2 церкви на территории Лужского у. и 3 в Гдовском у. Данный пример демонстрирует, что изменение административных границ не всегда было удобно для епархиального начальства. При учреждении Псковского наместничества два прихода отошли от Псковского у. к Лужскому с центром в городе Луге, который состоял в ведении Новгородской епархии. Три прихода по этой же причине перешли из Псковского и Кобылского уездов в состав Гдовского, но подчинить их Гдовскому духовному правлению епархиальное начальство не посчитало нужным из-за его удаленности. В данном случае епархиальная администрация решила вопрос о том, что для нее важнее: добиться совпадения границ уездов с границами духовных правлений, чтобы иметь возможность оперативнее взаимодействовать в случае необходимости с учреждениями гражданской администрации, или избежать чрезмерной удаленности приходов от духовных правлений, к которым они принадлежат, в пользу последнего соображения.

Всего консистория сосредоточила под своим прямым управлением 112 приходских церквей, при которых состояло на 1781 г. 385 священноцерковнослужителей. Осуществлять по отношению к ним управленческую функцию консистории помогали два благочинных в городе Пскове и 9 десятоначальников в уезде.[151]

Сами представители приходского духовенства были заинтересованы в том, что бы находиться в подчинении близлежащего духовного правления. В противном случае им становилось затруднительно ездить в духовное правление по собственным нуждам или по вызову, подавать ежегодные ведомости. С этими неудобствами было связано прошение священнослужителей Холмского у. поданное архиерею в 1794 г. Преосвященный Иннокентий принял во внимание чрезвычайную удаленность приходов Холмского уезда от Великих Лук, где находилось Великолукское духовное правление, и ходатайствовал перед Синодом об учреждении вновь Холмского духовного правления, имеющего в ведении 60 церквей. Синод согласился с мнением псковского архиепископа, хотя и вел политику ограничения роста числа духовных правлений, запретив открывать их без нужды указами от 2 ноября 1772 г. и 30 апреля 1781 г.[152]

Расходная часть бюджета епархий не предусматривала значительных трат на содержание духовных правлений. На их нужды выделялось средств еще меньше, чем на нужды консисторий, поскольку они не были учтены в штатах, и соответственно должны были целиком содержаться за счет приходского духовенства.[153] По-видимому, назначение служащим духовных правлений жалования зависело целиком от воли епархиального архиерея, а учитывая их стесненность в свободных средствах нельзя удивляться низкой величине окладов. Копиист духовного правления, например, получал годовое жалование 10 рублей, то есть в три раза меньшее, чем чиновник выполнявший те же функции в учреждениях гражданской администрации.[154] В результате духовные правления оказались недоукомплектованы копиистами, приставами и сторожами. В 1781 г. из 6 духовных правлений только Островское правление имело в своем составе штатного копииста, в четырех правлениях “письменную должность” исполняли два дьячка местных церквей, один праздноживущий причетник и один праздноживущий священнический сын. В Невельском духовном правлении копиист вообще отсутствовал. Приставы имелись в двух духовных правлениях, а сторожей, положенных по штату, не было вовсе.[155] Не получая достойной оплаты своих трудов официально, члены духовных правлений вынуждены были обирать зависимое от них приходское духовенство. Из дневника Иоанна Матусевича, видно, что наибольшую прибыль члены духовного правления получали с духовенства, подающего росписи и сказки. В этом случае разовый побор мог составить сумму от 95 коп., до 2 руб. 49 коп. с прихода. Появившийся с каким-нибудь поручением пристав правления рассчитывал на обычное подношение в виде 2-5 коп. и каких-либо продуктов (решета ячменя или калача). Ежегодно пристав собирал с приходов новь в размере 2-3 коп. Сельское духовенство несло и так называемую “подводную повинность”, поочередно священник и причетники предоставляли подводы для пристава правления и прочего, проезжающего по делам службы начальства, имеющего при себе соответствующую инструкцию. Иногда вместо подводы приходское духовенство выдавало проезжающим деньги - 3-15 коп.[156] Чтобы избежать поборов с приходского духовенства, архиепископ Псковский Иннокентий (Нечаев) велел в 1795 г. собирать по полушке с души мужского пола на содержание духовных правлений на территории всей епархии за исключением Рижского духовного правления. На десятоначальников была возложена обязанность завести для этих целей приходно-расходные книги.[157] В 1799г. было выделено 360 руб. на нужды шести духовных правлений Псковской епархии.[158] Как попытку сократить расходы на содержание духовных правлений можно рассматривать указ Синода от 19 октября 1778 г. о переносе духовных правлений, находящихся в “приватных” домах, в близлежащие штатные или заштатные монастыри.[159]

По характеру выполняемых функций духовные правления занимали промежуточное положение между консисторией и благочинными. Отсюда их некоторая неопределенность и нерегламентированность.[160] Так, Синод, обращая в 1785 г. внимание епархиальных архиереев на постоянные упущения, допускаемые священнослужителями при чтении поучений, возлагает обязанности по наблюдению за правильностью проведения богослужения в церквях на духовные правления и благочинных. Экзаменовка и "исправление" священников целиком отдается в ведение благочинных.[161] Не на членов духовных правлений, а на благочинных и десятоначальников возлагается Синодом в 1782 г. обязанность отслеживать случаи пьянства в среде духовенства и доносить о них архиерею.[162]

Наиболее определенными представляются функции духовного правления как нижней инстанции церковного суда. В Московской епархии следствие по проступкам духовных лиц могло производиться благочинными, членами консистории, настоятелями монастырей при участии приказнослужителей из консистории и духовных правлений. Доклад о произведенном следствии с мнением следователя по делу предоставлялся в консисторию или в духовное правление.[163] Одновременно, духовные правления являлись основным связующим звеном между населением большей части епархии и Псковской духовной консисторией. Именно они выступали как в качестве первичного адресата жалоб и прошений, которые, впоследствии, рассматривались присутствующими членами Консистории. Примером, иллюстрирующим роль духовных правлений в системе управления, может служить дело священника Синского погоста Ивана Иванова. В начале жалоба на него со стороны сидельца питейного дома поступила в Островское духовное правление. По факту жалобы духовное правление попыталось провести самостоятельное разбирательство, но священник “за пьянством” не явился, хотя и был “сыскиван”. Тогда духовное правление рапортовало об обстоятельствах дела консистории, а консистория послало правлению указ с требованиями доставить виновного священника в правление, приказать ему рассчитаться с обиженным мещанином, причем содержать под стражей до окончательного расчета, и “обязать подпискою” вести трезвенную жизнь.[164] Переписка с консисторией была непростым делом, как утверждал в своем доношении игумен Святогорского монастыря Вениамин: “...небезизвестно в консистории, что как отправляемые к нему указы, так и от него на оные указы посылаемые рапорты доходят нескоро, а иные де и совсем теряются...”.[165] Тем не менее духовные правления оперативно решали весьма сложные и запутанные дела, каковым являлось разбирательство между священником Георгиевской церкви пригорода Воронича Семена Иванова и крестьянами окрестных деревень. Дело началось с доношения священника в Опочецкое духовное правление 2 декабря 1769 г. 14 декабря духовное правление промеморией известило о начатом деле Опочецкую воеводскую канцелярию, 17 декабря консистория прислала указ, содержащий предписания по порядку ведения следствия. В конце декабря члены правления проводят допросы замешанных в деле крестьян, 11 января 1770 г. был допрошен священник Семен Иванов, а на следующий день духовное правление, разобравшись в ситуации, находит способ решить дело миром.[166] Надо отметить, что предписания получаемые духовными правлениями от консистории, чрезвычайно лаконичны, а отсутствие в них чрезмерной детализации предполагает достаточно большую степень доверия компетентности присутствующих членов в вопросах управления.

Помимо тяжб духовным правлениям приходилось иметь дело со сбором ежегодных ведомостей, а так же со сбором всевозможных справок, доведением до сведения заинтересованных лиц содержания указов консистории и свидетельствовать претендентов на церковнослужительские в чтении, письме и нотном пении. Часть этих обязанностей духовные правления разделяли с благочинными, которым так же предписывалось в некоторых случаях экзаменовать лиц духовного чина и вершить суд над церковнослужителями вплоть до "посажения" их на цепь.[167] Об особо серьезных проступках духовных лиц и мирян благочинные и десятоначальники должны были доносить вышестоящему начальству. Так, себежский десятоначальник священник Стефан известил Псковскую духовную консисторию о живущих в блуде крестьянах.[168]

Начиная с 1797 г. архиереи должны были назначать одного или двух благочинных для надзора за монастырями из числа настоятелей.[169] Главными предметам надзора благочинных согласно инструкции являлись: богослужение, благочиние, нравственность и хозяйство. Каждый монастырь следовало досматривать не реже 1-2 раз в год. Благочинным давалось право во время осмотра монастыря требовать отчета по любому вопросу жизни обители. В инструкции также упоминаются такие обязанности настоятеля как частое посещение келий братии, и давать благословения своим подчиненным на все их дела.[170]

К концу XVIII в. система епархиального управления стала более разветвленной и сложноорганизованной. Порядок работы органов управления духовного ведомства все более напоминал светские учреждения. Теснее стало сотрудничество между представителями духовной и светской власти, особенно в деле наказания за преступления и контроля за расходованием казенных средств. Вместе с тем выявилась одна из основных проблем епархиального управления – недостаточность его материальной базы, ведущая к продолжению практики полуофициальных поборов с рядового духовенства. Дела о мздоимстве, несмотря на затруднения приходского духовенства, не имеющего права отлучаться от своего прихода, в подаче жалоб изредка попадали в поле зрения членов Синода. Однако, члены Синода, оставляли, как это явствует из дела севского епископа Кирилла, подобные жалобы без внимания.[171]

Активное участие в управлении епархией принимают представители белого духовенства, которые лучше знали жизнь приходских священно- и церковнослужителей, чем монахи. Это неизбежное последствие утраты монастырями-вотчинниками вместе с земельными владениями и значительной доли руководящих позиций. Консистории в обновленном составе и система низших органов управления в уездах на протяжении всего XVIII в., расширяли свои функции по мере появления новых правительственных указов, касающихся жизни духовного сословия. И светская власть, и архиереи были заинтересованы в усилении контроля епархиальной администрации за приходским духовенством и обитателями монастырей. Ими настойчиво проводилась политика всесторонней регламентации жизни служителей церкви, постоянно требовалось предоставление отчетности, наказывалась любого рода инициатива, проявленная духовенством.

Анализ законодательства Российской империи в период правления Екатерины II и Павла I дает основание полагать, что государственная политика внесла существенные изменения в социальную структуру духовного сословия и скорректировала происходящие в его недрах процессы.

Одним из важнейших вопросов, без изучения которых исследователю нельзя представить суть процессов, происходивших внутри духовного сословия, является порядок наследования мест в причте. В стремлении представителей духовенства закрепить за своей семьей приход А.В. Карташев видит стихийное побуждение сословия к замкнутости, замешанное на страхе перехода в податное, “рабье” положение, утраты приобретенных свобод и привилегий, а также гарантированных доходов.[172] Подобные страхи на протяжении всей второй половины века подогревались, с одной стороны, ростом численности сословия, не компенсированным открытием новых вакансий, а с другой стороны ожиданием новых разборов духовенства. Происходившие в сфере управления епархиями процессы бюрократизации способствовали закреплению приходов за отдельными семействами. Обычай выбора прихожанами клира на протяжении XVIII в. постепенно сходит на нет и в 1797 г. запрещается Синодом, как противоречащий императорскому указу о запрете подачи коллективных челобитных. Архиереи назначали на священнические места детей умершего иерея, отдавая первенство старшему сыну, уже занимавшему, как правило, какое-либо место в причте. Место наследовалось и по женской линии, передаваясь мужьям дочерей умершего.[173] Семья, претендовавшая на открывшуюся вакансию, понималась очень широко, в нее входили и обладали правами наследования, не только вдова и дети, но также внуки, племянники, двоюродные родственники, родня по линии вдовы. Интересно отметить, что именно в случае наследования места дочерью священника не состоящей в браке, сочетались два подхода к получению прихода. Во-первых, наследственный, так как невеста - наследница выбирала жениха, во-вторых, учитывался образовательный ценз, ибо архиерей, утверждавший кандидатуру будущего священника, учитывал уровень его духовного образования. В Киевской епархии существовал даже обычай, называемый “оглядины”. Если к невесте, по каким-либо причинам не посватался образованный кандидат, митрополит в дверях класса бурсы, демонстрировал невесту “философам” и “богословам”.[174] Киевский митрополит Арсений (Могилянский), даже издал указ по своей епархии, принуждавший выдавать невест-наследниц только за выпускников семинарии. Если приход насчитывал 80-100 дворов, жених должен был быть “богословом”, если 60-80 “философом”, менее - выпускником класса риторики.[175] Епархиальное начальство вынуждено были мириться с подобными правилами наследования прихода, но всегда имело возможность вмешаться в спор о наследовании и подчеркивало свое формальное право назначать священников, руководствуясь только их семинарской подготовкой. Так, вдове священника из погоста Слаботки Торопецкого уезда, было объявлено: “...чтоб она жила спокойно и не почитала б онаго священнического места как наследственного для ея дочерей, которых она имеет еще несколько, а знала б, что не по наследству определяются к церквам священнослужители, а токмо по достоинству и Его Преосвященства избранию.”[176] Предпочтения архиерея и в самом деле имели решающее значение при наличии нескольких кандидатов на место в причте. Когда на место пономаря в Колпинском погосте претендовали 9-ти летний сын причетника данного погоста Иван Харитонов и 16-ти летний пономарь из погоста Мелетово Василий Иродионов, архиерей отдал предпочтение именно последнему. Василий Мелетовский пел в санкт-петербургском хоре Его Преосвященства с 1788 по 1790 гг. (и это в отмечено особо), был старше и опытнее в причетнической должности, происходил из семьи священника. Повторялась обычная для Псковской епархии схема: старший сын священника получает место причетника в приходе, где местный священник не имеет собственных сыновей, при этом оттесняет от места сына местного церковнослужителя, одновременно освобождая место в своем родном приходе для младшего брата.[177]

В двуприходных церквях должности в клире делятся между 2-3 семействами. Например, на начало 90-х гг. в Куховском погосте должность первого священника занимал Трофим Егоров. По общепринятым законам наследования, его место должен был занять старший сын Сергий, обучавшийся в семинарии. Место 2-го священника занимал Гавриил Власьев, также имевший сыновей, а его младший брат Василий был при той же церкви пономарем. Священнические сыновья братья Трофим и Максим Мартыновы занимали места дьякона и пономаря, причем у Трофима подрастали наследники. В случае смерти одного из представителей семей освободившееся место занималось следующим по старшинству родственником. После полагающихся испытаний и получения согласия архиерея место умершего священника Гавриила занимает его брат Василий. На освободившееся место пономаря определяется сын покойного Михаил, которому, чтобы не потерять место, пришлось оставить семинарию. Все остальные близкие умершего должны были содержаться за счет нового пономаря.[178]

Насколько распространенной была практика наследования мест сыновьями клириков видно из табл.1, составленной на материале клировых ведомостей поданных причтами Холмского и Великолукского уездов в 1789 г. В отличие от ведомостей по приходам, находящимся в других уездах, эти документы содержат данные о месте службы отца каждого из членов причта.

Таблица 1 Происхождение холмских и великолукских священников (по данным клировых ведомостей за 1789 год).

Источник: ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.418. Л.2-114, 121-238.

Данные, приведенные в таблице по двум уездам, имеют минимальное расхождение, что говорит о наличии общих для всех сельских приходских церквей закономерностей. Примерно 3/4 священников происходили из священнических семей. Только часть этих священников наследовало приход своего отца. Наряду с ними существовала значительная группа выходцев из других приходов, обычно того же уезда. В городе же священник, вступивший на место своего отца, вообще редкость. Скорее всего, в подобных случаях приход наследовался родственниками. Священнических дочерей очень редко выдавали за новопоставленных священников, вступающих в должность одновременно с женитьбой. В большинстве случаев их выдавали за диаконов и причетников. По данным ревизских сказок поданных в Новоржевском уезде из 39 выданных замуж священнических дочерей за священников было выдано 3, за дьяконов -7, за причетников 20. Родниться священники предпочитали между собой и поэтому очень редко сыновья священников брали себе жен из других социальных страт. В 1795 г.из 35 жен священников в Новоржевском уезде, чье происхождение можно установить, 26 (74,5%) происходили из семей священников и только 7 (20%) из семей причетников.[179]

Подобные браки, заключаемые между представителями одной страты, укрепляли социальную позицию как семьи священника, удачно женившего сыновей, давая возможность если не его детям, то, по крайней мере, внукам получить место в другом приходе, так и позицию семьи священника, удачно выдавшего дочь, так как в случае отсутствия у него сыновей, зять имел больше шансов наследовать его приход и обеспечить достойное содержание родственников со стороны жены.

В городах обычай наследования приходов к концу века постепенно сходит на нет, сообразуясь с высокой горизонтальной мобильностью городского духовенства, очень часто меняющего как приходы, так и места проживания. В результате достигшие необходимого возраста сыновья иереев становились священниками не того прихода, где служил их отец, а того где служили они сами или где открылась вакансия.

Таблица 2 Замещение священнических вакансий в городских и сельских приходах Псковской епархии в конце 80-х – начале 90-х гг. XVIII в.

Источники: ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.735. Л. 1об-69; Ед.хр.734 Л. 7об-8; Ед.хр.418. Л. 2-116, 122об-237; Ед.хр.1253. Л. 1об-89; Ед.хр. 1035. Л. 1об-2; Ед.хр.667 Л. 1об-51; Ед. хр.1083. Л. 1об-169; Ед.хр.926. Л 2об-116.

Примечание: В графе «иное» таблицы обозначены сравнительно немногочисленные случаи замещение вакансий бывшими учителями семинарии и гимназий, служащими консистории, певчими, архиерейскими чтецами, праздноживущими сыновьями священников и причетников.

В городах и уездах, чья территория издавна входила в состав Псковской епархии, наблюдается более высокий уровень горизонтальной мобильности, чем в уездах, приходы которых до недавнего времени подчинялись Новгородской духовной консистории. В послужных списках священно- и церковнослужителей, проживающих в расположенных близ Пскова уездах, весьма часто отмечается их служба в течение нескольких лет в городе Пскове и прибалтийских городах епархии. Нормой в этой местности является и частый переход духовенства из погоста к погост. Если в Холмском, Порховском, Торопецком и Великолукском уездах подавляющее большинство будущих священников либо никогда не служило за пределами прихода своего отца, либо лишь некоторое время замещало причетническую или дьяческую вакансию в соседнем погосте, то в старых приходах Псковской епархии нормой являлась частая смена места службы. Весьма характерен пример священника из Полонского погоста Псковского уезда Федора Евстафьева 1739 г. рождения. После окончания низших классов семинарии он сменил место службы 6 раз, побывав в следующих приходах:

Такое обилие мест службы неизбежно приводило к некоторой путанице в послужных списках духовенства. Относительно того же Федора Евсафьева клировая ведомость за 1797 г. показывает местом его службы в 1770-1776 гг. Полонский погост, а в ведомости за 1794 г. в те же годы он значиться дьяконом Чирского погоста.[180]

Частыми были случаи переезда служителей церкви из города в город. В этом отношении показателен пример дьякона из Полянского погоста Иакова Борисова 1757 г. рождения, служившего в следующих местах:

В 1769 г. отец Иакова Борисова дьячок Борис Фомин стал священником Воскресенской церкви пригорода Воронича. В 1771 г. его сына Иакова берут в псковский певческий хор, судя по возрасту, певчим третьей станицы, в городе Пскове Иакову приискиваются вакантные причетнические места при церквах. Когда нужда его в услугах певчего отпала (скорее всего, изменился с возрастом голос), Иакова возвращают отцу. Но поскольку место причетника в Воскресенской церкви занято, он становится пономарем в соседнем храме, чтобы иметь возможность жить с семьей. Уже через год он получает возможность служить в одном храме с отцом. В 1778 г. епархиальное начальство, имевшее о нем определенное представление, направляет его служить в г. Пернов (Пярну) Рижской губернии к двуприходной Екатерининской церкви вместе с пономарем из пог. Навережье Никитой Пименовым. Пробыв в Пернове достаточно долго для отправленного в Прибалтику причетника, Иаков возвращается обратно, но его отец к тому времени перевелся к двуприходной Пятницкой церкви Святогорского монастыря, где нет вакантных мест для его сына. Иаков получает престижное место при Петропавловском соборе в Пскове, однако по-прежнему остается дьяконом. В 1785 г. умирает священник в Полянском погосте, его сын Петр Стефанов наследует приход и освобождается место дьякона. Вероятнее всего в данном случае Иаков Борисов получил место “со взятием” невесты - дочери покойного священника, ведь его ничего не связывало с Полянским погостом, кроме знакомства Петром Стефановым еще в ходе их совместной службы в пригороде Ворониче, где тот находился дьячком, ожидая открытия вакансии в собственном приходе.[181]

В качестве одной из причин, побуждающей духовенство переводиться из прихода в приход, можно назвать периодическую отправку по требованию консистории причетников и дьяконов в прибалтийские приходы. Пребывая несколько лет вдали от своего прежнего места службы, причетник, вернувшись, находил его занятым и подыскивал новое место службы. В такой же ситуации оказывался и священник, отслуживший некоторое время при воинской части. Кроме того, епархиальное начальство, чтобы реализовать социальный ресурс власти, должно было иметь возможность определять приходы, приносящие хороший доход, священнослужителей, имеющих признанные заслуги. В этом отношении весьма характерен указ Синода епископу Иннокентию от 6 октября 1764 г. Он касался протопопа церкви Успения с Пароменья Иоанна Нарвского, который в апреле 1764 г. был призван в столицу для “определения в положенное по Синодальным штатам число синодальных членов”. В том же году Иоанн Нарвский представил Синоду прошение об отпуске его обратно в Псковскую епархию, которое было удовлетворено. В этой связи псковскому архиерею предписывалось “определить его Иоанна по своему разсмотрению к пристойному по его достоинству месту без замедления”.[182] Храмами, при которых распределение мест зависело от благоволения архиерея и консисторского начальства, в Пскове были: Троицкий собор и Петропавловский собор, и церкви Нововознесенская с Полонища, Николы со Усохи, Успения с Пароменья, Старовознесенская, Царяконстантиновская с Поля, Космодемьянская с Запсковья, Николаевская с Пролому, Богоявленская с Запсковья, Иоаннопредтеченская, Климентовская, Сергия с Залужья, Никиты с Поля, Варлаамовская. Служившие в них священники переходили от одного городского храма к другому, часто отбывали из города и вновь возвращались.

Рассмотрим, например, состав причта Петропавловского собора на конец XVIII в. Протоиерей собора с 1786 г. Иоанн Иосифович Скоропостижный. Закончив семинарию до класса богословия, несколько лет был дьяконом в Псковской Космодемьянской церкви на Запсковье, затем в течение нескольких месяцев занимал священническую должность в псковской церкви Григория Богослова. В 1776 г. консистория направила его в Псковский карабинерный полк, с которым он пребывал в Тамбовской епархии. В г. Добром Тамбовской епархии о. Иоанн ряд лет был протоиереем. За неимением в Псковском карабинерном полку священника, тамбовский архиерей Феодосий вновь направил туда Иоанна Иосифовича. В 1784 г. полк находился в Лифляндии и о. Иоанн подал просьбу псковскому архиерею о переводе его за долговременную службу на протоиерейское место. На тот момент вакантных протоиерейских мест в епархии не оказалось, и его перевели в Пернов на праздное священническое место. Спустя два года Иоанн Иосифович смог занять протоиерейское место при Петропавловском соборе. Первый священник собора Емельян Варфоломеев Головацкий по окончанию класса богословия с 1778 по 1782 гг. был учителем информатории в семинарии. В 1782-1787 гг. занимал место священника в Духовской церкви с Усохи в Пскове. Священником Петропавловского собора был с 1782 по 1805 гг. Второй священник Сергий Иванов окончил первые классы семинарии, до 1768 г. служил дьяком при разных псковских церквях. В 1768-1781 гг. был священником в церкви Богоявления с Бродов, в 1781-1788 гг. - церкви Сергия с Залужья, в1788- 1793 гг. - Алексеевской церкви с Поля. При Петропавловском соборе находился с 1793 по 1803 г. Интересно, что Сергей Иванов поменялся местом священника Алексеевской церкви со священником Петропавловского собора в 1790-1793 гг. Максимом Алексеевым.[183]

Безусловно, архиерей признавал права наследования мест в причте, находя его вполне естественным, а быть может и полезным для системы управления епархией. Епархиальное начальство охотно перекладывало заботу о приискании мест на плечи самого приходского духовенства, а сложившийся порядок наследования приходов давал относительную легкость выполнения этой задачи. В то же время консистория вряд ли была готова распределять претендентов на вакантные места централизованно, считаясь только с их заслугами и уровнем образования.

Псковский архиерей имел возможность перемещать священников и других служителей церкви по своему усмотрению, но делал это лишь в крайней необходимости. Подобным случаем явилось упразднение целого ряда псковоградских и пригородных церквей в 1786 г. Консистории предписывалось немедленно определить на праздные священнические места в села Ратчи, Михеево и погосты Копылок, Павловский, Веинский и Сиженский священников из упраздненных церквей Пскова. Особенно это касалось священников, ранее переведенных из уезда в город. Предполагалось, что единовременно всех служителей церкви распределить на праздные места не удастся. Поэтому архиепископ Иннокентий, проигнорировав наследственные права на приходы всего духовенства епархии, запретил даже подавать прошения о замещении вакантных мест до тех пор, пока не будут распределены все лишние священно- и церковнослужители из Пскова.[184] Свидетель этих событий, священник псковской Космодемьянской церкви Онисим Негоновский, в своей “Домашней летописной книге” писал, что священников рассылали по праздным местам “с немалою обидою”.[185]

Говоря о наследовании приходов и мобильности духовенства, необходимо учитывать, что оно владело недвижимостью в местах своего проживания. Одной из причин стремления архиерея в процессе упразднения псковских церквей разослать по уездам прежде всего служителей церкви не горожан являлась меньшая вероятность наличия у них недвижимости в Пскове. Епархиальное начальство не имело возможности предоставлять причту казенные дома и поэтому одобрительно смотрело на приобретение городской недвижимости служителями церкви.

В 1775 г. Московский митрополит Платон даже попытался поставить вопрос о приобретении расположенных близ церквей домов тех служителей церкви, которые умирали, отрешались или переводились к другим местам. Помимо добровольного соглашения продавца и покупателя духовного чина требовалось еще и одобрение консистории. Без дозволения консистории нельзя было оформить купчую и закладную. Подобная мера была выгодна покупателю, огражденному таким способом, от желания продавца завысить цену, пользуясь отсутствием у покупателя выбора.[186] Очевидно, подобная инициатива московского митрополита нашла поддержку у светских властей. Свидетельство тому - высочайший указ от 8 мая 1779 г., воспрещавший переход дворовых мест близ церквей, принадлежащих духовенству в руки лиц из других сословий.[187] Следует также отметить и указ от 20 декабря 1767 г., который, как следовало из текста, касался преимущественно Московской духовной консистории. Предполагалось выкупать у прежних владельцев их дома близ церквей в пользу переведенных к этому приходу служителей церкви. Деньги предписывалось брать из церковной суммы, а если ее будет недостаточно - выплачивать остаток погодно. Плату за дворовое место имели право получать только сироты и вдовы. Воспрещалось допускать к владению дворовыми местами братьев и других близких родственников умершего, имевших свои места. Вдовам, имевшим взрослых дочерей, предписывалось находить для них достойных женихов, “чтобы они их содержали без платежа за место”.[188] И.К. Смолич расценил указ 1767 г. как санкционированную Синодом официальную регистрацию вакансий, имевшую целью закрепить приходы за детьми умерших владельцев, пока они проходят обучение, и фактическое признание права на наследование прихода по женской линии.[189]

Из “Списка домам, состоящим в городе Пскове и его предместьях”, составленного в 1805 г. псковским городским магистратом, видно, что 78 представителей духовного сословия являлись домовладельцами. В их число входило: 27 священников, 7 дьяконов, 19 дьячков и пономарей, 4 звонаря, 1 просвирня, 5 консисторских служителей, 9 священнических вдов, 2 вдовы дьяконов, 1 вдова причетника, 1 исключенный из духовного сословия и 1 безместный сын дьячка.[190] Значительное число домовладельцев, не входивших в состав причта какой-либо церкви, говорит об отсутствии в епархии системы обязательного выкупа домов у родственников умерших служителей церкви. Объем недвижимости, сосредоточенной в руках священника, мог быть весьма значителен. Протопоп Троицкого собора Сергий Антипов Владимирский владел в первом квартале города каменным домом с деревянным флигелем (всего на 11 покоев) и лавками, постоялым и съездным двором. Только налогов за это строение протопоп платил 10 рублей. Протопоп Петропавловского собора Иван Иосифов Скоропостижный владел каменным домом с деревянным флигелем на 9 покоев. Такой же, только деревянный, был дом у священника Нововознесенской церкви Василия Лебедева. Целым комплексом из трех жилых домов, каждый по 1-2 покоя, владел пожилой и вдовый священник Варлаамовской церкви Федор Лукин, за которым по клировым ведомостям не значилось ни одного родственника. Жена священника Фекла Шабардина владела в 3-м городском квартале каменным домом с двумя флигелями на 5 покоев.[191] Большинство домов были деревянными, разделенными на 1-2 покоя. По крайней мере, часть из них были казенными. На дворовом месте располагались сады, огороженные тыном.[192] Однотипность домов позволяла в случае необходимости, меняя приход, обмениваться ими по обоюдной договоренности. Переезд духовенства из уездов в город затруднялся тем, что стоимость дворового места в городе, которое пришлось бы выкупать у родственников прежнего священника, была заведомо неравнозначна той сумме, которую сельский священник мог выручить за свою недвижимость. Оставался единственный способ переезда в город - получение прихода и дворового места “со взятием”.

Можно сделать вывод, что городское духовенство во второй половине века было обособлено от сельского, и причин тому несколько. Городское духовенство получало больше доходов с земли и выполнения треб при меньшей затрате усилий, чем сельское. Лучшая материальная обеспеченность и проживание вблизи от духовных образовательных учреждений предоставляла большую возможность дать детям полное семинарское образование и тем обеспечить их право на получение прихода в городе. Существовала возможность получить в городе приход не по праву родства, а за усердную службу, причем как продвижение по службе можно рассматривать и перевод служителей церкви к более престижным и богатым местам - городским соборам, церкви Успения с Пароменья, церкви Николы со Усохи и прочим храмам, которые посещали состоятельные прихожане. Поскольку переход уже поставленного священника от места к месту “со взятием” был невозможен, а в порядке наследования маловероятен, повышение по службе - единственное логическое объяснение многочисленных переводов служителей церкви из одного городского прихода в другой.

Важным, в рамках изучения мобильности духовенства, является вопрос о характере мобильности низшего духовенства. А.В. Карасев, проанализировав продвижение по службе священно- и церковнослужителей некоторых уездов Тверской губернии в 1755-1766 гг., пришел к выводу, что дети дьяконов и причетников имели в три раза меньше шансов стать священниками, чем сыновья священников. 73% дьяконов, 75% дьячков и 50% пономарей не обогнали своих отцов, в то время как священники “растеряли” в более низких стратах приходского духовенства 35% своих детей.[193]

На основе данных клировых ведомостей по Холмскому и Великолукскому уездам можно проследить особенности замещения причетнических вакансий (табл.3).

Таблица 3 Происхождение причетников холмских и великолукских церквей (по клировым ведомост ям за 1789 г).

Источник: ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.418. Л. 2-114, 121-238.

И для городских церквей и для сельских, как можно судить на основе данных приведенных в табл.3, характерна одна и та же картина: от половины до 3/5 причетнических мест замещались “потомственными” причетниками. Остальные места замещались главным образом детьми священников. Однако, чтобы сопоставить данные по Псковской епархии с данными по Тверской епархии, полученные А.В. Карасевым необходимо дополнить их сведениями о замещении вакансий дьяконов.

Таблица 4 Происхождение дьяконов по данным клировых ведомостей за 1789 г.

Источник: ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.418. Л.2-114, 121-238.

Из таблицы, видно, что дьяконское звание наследственно в менее чем четверти случаев. Таким образом, данные по Псковской епархии подтверждают вывод А.В. Карасева, сделанный по результатам изучения структуры духовного сословия Тверской епархии, о том, что дьяконы являлись наиболее мобильной группой внутри духовного сословия.[194] Большой процент дьяконских мест переходил к выходцам из причетнических семей (табл.5).

Таблица 5 Распределение детей священно- и церковнослужителей внутри духовного сословия в 1789 г. (на материале Великолукского и Холмского уездов)

Источник: ГАПО Ф.39 Оп.1 Ед. хр.418 Л. 2-114, 121-238.

Из числа сыновей причетников 66,3% остались в той же страте, что и их отцы, в то же время выходцы из семей дьячков и пономарей заняли треть всех священнических мест. Таким образом, священническое место имел шанс занять каждый второй сын священника и в среднем каждый пятый сын причетника. Естественный прирост населения приводил к тому, в семьях священников появлялось больше сыновей, чем имелось священнических мест в приходах. Из табл.3 видно, что избыточных сыновей священников было 48,5% от их общего числа. Они неизбежно должны были оставаться на более низких ступенях социальной лестницы, чем их отцы, вытесняя с них менее образованных и имеющих меньше прав на место в клире сыновей причетников.

Численность клира была привязана к количеству дворов в приходе. По штатам 1722 г., основанным на указе Синода от 10 августа, на приход от 100 до 150 дворов полагался 1 священник, от 200 до 250 - 2, при большем числе дворов - 3. На каждого священника по штатам приходился 1 дьячок и 1 пономарь. В 1768 г. было уточнено число дьяконов в приходах. В причте, состоявшем из 3-х священников, должно было быть 2 дьякона. В двуприходном храме следовало быть 1 дьякону, так же как и в одноприходных, расположенных в “знатных местах” прежде всего городах и слободах.[195] По новым приходским штатам на приход до 150 дворов полагался один священник. В приходе со 150-200 дворами их могло быть два, если один не справлялся с выполнением треб. На таких же условиях могло быть три священника вместо положенных двух в приходе с 250-300 дворами. Таким образом, новые штаты увеличивали приходы, сокращая при этом численный состав причта.[196] Указ “О неумножении сверх потребы священников и причетников при церквях” предоставлял право требовать второго (или третьего) священника прихожанами. Также они могли требовать замены старого (старше 60 лет) священника. Архиерей должен был рассматривать вопрос о целесообразности назначения дополнительного священника, лично свидетельствовать старых священников, которых желали заменить прихожане, отбирать у непригодных к службе священников грамоты и запрещать им производить требы. Отставленным от должности священникам архиерей мог разрешить служить литургии.[197]

На примере Великолукского уезда возможно сопоставить данные касающиеся изменений в числе приходских дворов и штатных мест в городских и сельских приходах за 80-90-ые годы XVIII в.

Таблица 6 Число дворов в приходах Великолукского уезда в 80-90-ые гг. XVIII в.

Источники: РГИА Ф.796. Оп.64. Ед.хр.580. Л. 7; ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр. 418. Л. 2-113; Ед.хр.420. Л. 1-114.

Таблица 7 Число штатных мест в приходах Великолукского уезда в 80-90-ые гг. XVIII в.

Источники: РГИА Ф.796. Оп.64. Ед.хр.580. Л. 7; ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр. 418. Л. 2об-114;. Ед.хр.420 Л. 1об-114об.; Ед.хр.493. Л. 121-142.

Примечание: ^а за 1782 год указано реальное, а не штатное число служителей церкви.

2.2 Численность духовного сословия Псковской епархии и причины ее изменения

псковская епархия духовная консистория

Изучать динамику численности служащих в приходах представителей духовного сословие целесообразнее по штатному расписанию, чем по их реальному числу, так как на момент составления клировой ведомости или ревизской сказки определенный процент мест оказывается вакантным. Назначение нового священно- или церковнослужителя, учитывая необходимость сношения с консисторией и освидетельствования кандидата, могло занять несколько месяцев.

Данные, приведенные в табл. 6-7, демонстрируют наличие некоторых изменений в штатном расписании. В городе Великие Луки в 1783 г. к причту одноприходной Покровской церкви Церквей В них Священников Дьяконов Причетников Всего служителей церкви 1772 г. 63 - - - 173 1782 г. 63 66 8 151 225 1797 г. 20 33 13 54 100 1800 г. 20 34 13 53 100

Источник: РГИА Ф.796. Оп.64. Ед.хр.580. Л. 66; РГИА Ф.796. Оп.54. Ед.хр.140. Л. 21об.; ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.1083. Л. 113об-163; ПГОИАХМЗ. Древлехранилище. Ф.ПДК. Ед.хр.325/49 Л. 1-60.

В 70-е – начале 80-х гг. XVIII в. наблюдается увеличение численности псковского духовенства. Вероятнее всего это связано с учреждением наместничества с центром в Пскове. Увеличилось число дворян, находящихся в гражданской службе, оживилась экономическая жизнь населения. Служители церкви получили возможность за плату проводить богослужения в церквях, не имевших штатного клира.[205] Частично, как отмечалось выше, пополнение состава духовенства Пскова осуществлялось за счет выходцев из уездов. После 1786 г. начался обратный процесс.

Вполне вероятно, что подобная мера была предпринята не только в целях упрочения материального положения городского духовенства, но ради восполнения возникшего дефицита духовенства в уездах. В 1784 г. в штате 313 церквей епархии состояло 1197 служителей церкви вместо 1455 положенных по штатам. Недоставало 29 священников, 68 диаконов и 131 причетника.[206] Таким образом, благодаря рассылке псковского духовенства проблема некомплекта в некоторой степени разрешилась. Можно утверждать, что Иннокентий (Нечаев) в этом случае действовал сообразно замыслам светской власти. Правительство Екатерины II предлагало Синоду перераспределить приходы внутри епархий.[207]

Возникает вопрос, почему, несмотря на жесткие штаты, на крайне незначительный рост числа новых вакансий не возник переизбыток претендентов на них? Подобная ситуация могла сложиться только благодаря постоянному оттоку представителей духовенства в другие сословия и закрытости сословия на входе.

Выход из сословия мог осуществляться двумя путями. Насильственный путь подразумевал перевод в податные сословия представителей низшего духовенства в ходе "разборов", а также перевод их на гражданскую и военную службу. Ненасильственный основывался на добровольности перехода в иные сословия в поисках лучшей доли.[208] Особенностью подхода светской власти к вопросу о проведении разборов является его заинтересованность не столько в улучшении положения духовного сословия, сколько решением более актуальных для нее задач. Государство стремилось использовать излишек в духовном сословии для своих "военных и податных целей".[209] Разбор 1769 г. проводился, прежде всего, с целью пополнить армию. Предписывалось взять на военную службу половину всех не служащих церковнослужителей, церковных сторожей и их детей, а также четверть всех детей действительно служащего духовенства в возрасте от 15 до 40 лет.[210] Разбор произошел сразу после завершения процесса ревизионной переписи духовенства в 1763-1768 гг. Новые штаты по результатам переписи еще не были определены, а разбор уже начался.[211]

После принятия штатов 1778 г. и проведения переписи населения 1782-1783 гг. выяснилось, что 9548 священно - и церковнослужительских мест вакантны. Государство, которое в 1775 г. провело губернскую реформу, нуждалось в образованных людях для заполнения мест в созданных им присутственных местах. Где-либо, кроме духовного сословия этих людей взять было нельзя. Согласно совместному указу Сената и Синода, последовавшего в 1784 г., эти места замещались священно- и церковнослужителями, которые с 1778 г. числились заштатными, и сыновьями штатного духовенства.[212] В первую очередь администрация губерний и наместничеств нуждалась в семинаристах. Их переход по разрешению епархиальных архиереев начался еще в 70-е гг. Архиереи не желали отдавать семинаристов из высших классов, а государственные чиновники готовы были взять всех желающих. Из Киевской Академии наместник готов был взять на службу даже неспособных к учению. Требовались также учителя в народные школы. Постоянно обращались в Синод с требованием прислать семинаристов из высших классов медицинские школы и Московский университет.[213] По разбору семинаристы попадали на службу в наместническое правление, казенную палату, уездные казначейства, городские правления, суды различных уровней, причем, по месту своего происхождения.[214] Еще до указа 1784 г. Псковский архиерей отослал в распоряжение Псковского наместничества 48 семинаристов, а в июне 1784 г. потребовалось отослать еще 7.[215] Потери для семинарии выглядят весьма внушительно, если учесть, что численность ее семинаристов не превышала двух сотен.

Разбор 1784 г., помимо семинаристов, касался и других категорий духовенства: излишних и находящихся в подозрении церковников, праздноживущих священно - и церковнослужительских сыновей старше 15 лет, положенных в подушный оклад священников и их детей. Всего по разбору 1784 г. в Псковской епархии выбыл из духовного сословия 261 человек. Еще 9 человек, подлежащих разбору, выбыло до выхода указа. Всего по Российской империи выбыло из духовного звания 32543 человека. Из 261 исключенного по разбору: 52 (20%) излишние и находящиеся под подозрением церковнослужители, 37 (14%) дети духовенства старше 15 лет, 112 (43%) детей выбывших по достижению ими на момент разбора 15 летнего возраста или вместе с отцами, церковников, положенных в подушный оклад и не имеющих положенного увольнения и их детей 54(21%) и 6 семинаристов (2%).[216] По своему выбору они могли определяться в купечество, в цехи, в крестьянство или на военную службу. Учащиеся, за исключением направленных на гражданскую службу семинаристов, не подлежали разбору.[217]

В 1788 г., во время войн с Турцией и Швецией, государству понадобились люди для армии. Светской администрации в губерниях было предписано вновь переписать заштатных церковников в возрасте от 15 до 50 лет и определить их в военную службу.[218] Влияние разбора 1784 г. и призыва на военную службу 1788 г. на социальный состав духовенства можно по материалам ревизских сказок 5-й ревизии.

В Новоржевском уезде на 1782 г. по данным ревизских сказок насчитывалось 879 лиц обоего пола, принадлежавших к духовному сословию. В период с 1782 по 1795 гг. их число сократилось до 815 (табл.9).

Таблица 9 Численность духовного сословия в Новоржевском уезде в 1782-1795 гг.

Источник: ГАПО Ф.74 Оп.1. Ед.хр.493. Л. 45-117об.

За указанный выше период из числа духовенства Новоржевского уезда выбыло 48 человек (13% от численности на 1782 г.) Из них по разбору 1784 г. 30 человек, в военную службу 11 человек (один - добровольно), 7 детей указанных лиц и 3 человека были исключены по следственному делу. С ними выбывали и экономически зависимые от них родственницы. Среди выбывших практически не было действительно служивших церковников. В подушный оклад был положен только один дьячок. Один пономарь сам ушел на военную службу и один – был исключен по следственному делу. Выбывали из сословия в основном сироты, не сумевшие приискать себе места. Таковых было 24 человека (50% от числа выбывших). Сыновей служивших на момент исключения причетников было 9, диаконов – 5 и сыновей священников – 7. Поскольку исключались из сословия в основном молодые холостяки, то для лиц духовного звания, особенно причетников, резко сократилась возможность выдать в замуж дочерей. В результате вынужденное нарушение замкнутости духовного сословия на выходе. В 1782-1795 гг. было выдано замуж 33 дочери священников, из них за лиц не духовного звания только 2 (за дворового человека и за коллежского регистратора), а из 25 выданных замуж дочерей причетников 9 (44%) оказались вне своего сословия. За мещан было выдано 4 девицы, за купца –1, за сержанта – 1, за крестьян – 2, за дворового человека –1.[219] В городах, где перспективы выгодно выдать дочь за представителя иного сословия были выше, межсословные браки практиковались еще чаще. Из 14 выданных в замужество девушек, принадлежащих к семьям духовенства г. Великие Луки, в период между 4-й и 5-й ревизиями за лиц духовного звания выдано было только 4, остальные за купцов(2), за ямщиков(2), за чиновников(2), за отставных и служащих военных нижних чинов(3) и за мещанина(1).[220] Духовное сословие несло ощутимые демографические потери, поскольку лишалось своих способных к деторождению представителей, но, тем не менее, постепенно восстанавливало свою прежнюю численность. Как показала ревизия, среди духовенства Новоржевского уезда вновь появились безместные молодые люди в возрасте от 15 до 23 лет: 10 сыновей причетников, 1 сын диакона и 6 сыновей священников.[221]

В 1796 г. последовал еще один разбор, в ходе которого в военную службу брали подозрительных и безместных церковников, тупых и дурного поведения семинаристов и праздноживущих детей духовенства не моложе 15 лет.[222] Всего по данным 5-й ревизии в Псковской епархии значилось 119 заштатных церковников, в основном находящихся на пропитании родственников. Из их числа в гражданское ведомство было отправлено 4 человека. Из числившихся по ревизским сказкам 145 безместных священно - и церковнослужительских детей в военную службу был отослан 101 человек, 42 успели получить место в причте, и 2 умерло. К моменту разбора "приспело" в 15-и летний возраст 111 человек. Из них 39 отправлено в военную службу, а 72 получили места в причте. В военную службу отправили также 5-х церковников, "опорочивших состояние" и 17 исключенных семинаристов. Таким образом, из духовного сословия в Псковской епархии выбыло 166 человек и 3 находились в бегах. Из 162 отправленных в военную службу Псковское и Лифляндское губернские правление вернула 52 исключенных, ввиду их неспособности быть солдатами по болезни.[223] Цель данного разбора одна – заставить безместных представителей духовного сословия служить "по примеру древних левитов, которые на защиту отечества вооружались".[224] Политика Екатерины II в этом вопросе может быть рассмотрена не только как попытка удовлетворить потребности государства в военных и чиновниках, за счет духовенства, но и как система мер, попутно направленная на улучшение положения духовенства. Разбор 1784 г. был по форме своего проведения чрезвычайно либерален в сравнении со всеми остальными. Чиновничья служба, на которую при Екатерине II могли переводиться дети духовенства, была желанна для многих безместных лиц, принадлежащих к духовному сословию. Чиновничье жалование было более высоким, чем жалование консисторских служителей, открывалась возможность сделать успешную карьеру, особенно после указа 1790 г., согласно которому выходцы из духовного сословия за 4 года службы получали чин коллежского регистратора. В результате губернское начальство не испытывало недостатка в желающих перейти из духовного сословия в чиновники.[225] Павел I запретив выход из духовного сословия, сделал неизбежным появление в нем лишних людей, а, следовательно, и новые разборы.[226] Вместе с тем Павел попытался улучшить благосостояние белого духовенства и подтвердил действовавший порядок наследования приходов.[227] Возможно, с помощью этих мер он пытался побудить духовное сословие заполнить вакантные места.

Вопрос о причинах наличия вакантных мест является одним из самых непростых. С одной стороны в епархиях имелись вакантные места. "Хронический" недокомплект составлял по подсчетам В.Н. Асочаковой 30% на всем протяжении последней трети XVIII в.[228] В Псковской епархии на 1784 год оставались незамещенными 258(17,7%) штатных мест.[229] И это несмотря на ужесточение штатных рамок в 1778 г. На примере Олонецкой епархии видно, что количество "праздных" мест выросло с 26 в 1774 г. до 44 в 1779 г. К 1788 г. оно сокращается до 9.[230] С другой стороны, в епархии, как показывают материалы разборов, значительно число живущих при отцах взрослых сыновей.

По материалам клировых ведомостей и ревизских сказок можно выделить среди приходов Псковской епархии несколько приходов, в которых вакансии не замещались в течение длительного времени. Например, в селе Посадниково, в 13 верстах от г. Новоржева, при одноприходной церкви (приход 74 двора) служил с 1777 г. священник Андрей Ефремов. Ревизские сказки в период с 1782 по 1795 гг. не отмечают наличия при этой церкви положенного числа причетников. Наследник прихода старший сын служил с 1780 г. дьячком в г.Риге. В клировой ведомости за 1790 г. отмечено, что причетников при церкви не имеется, а “отправляют в служении оной госпожи Ульяны Яковлевны Ланской дворовые люди”.[231] Интересен также пример села Сторожня. В этом селе с 1760 по 1794 гг. священником был Петр Корнилов, при котором диаконом служил в 1778-1794 гг. его сын Стефан Петров. До 1789 г. при этом же приходе жил пономарь Егор Иванов с семейством. Потом семейство пономаря перевелось в другой приход. При священнике по штатному расписанию полагалось два причетника, что не наблюдалось с 1790 по 1794 гг. В 1794 г. умирает священник Петр и место наследуется его сыном. В свою очередь, Стефан Петров забирает из семинарии своего старшего десятилетнего сына Алексея, и тот становиться пономарем при отце.[232] Примерно также закрепили за своей семьей с 1780 г. и по меньшей мере до 1793 г. Ваулинский приход священник Авраам Лукин и его сын дьячок Матфей Авраамов.[233] Подобные примеры для 90-х гг. не характерны, но сам факт их наличия свидетельствует о возможности образования вакантных мест в причте именно таким искусственным способом. В небольших приходах семьи священников, используя свои "владельческие" права на приход и, возможно, пользуясь поддержкой со стороны прихожан, могли регулировать численность клира в рамках верхних границ штатов, руководствуясь исключительно собственными потребностями. В этом и заключается, может быть, не единственная, но наиболее очевидная причина возникновения "праздных" мест при избытке безместных лиц духовного звания в епархии.

Государственная политика по отношению к Православной церкви во второй половине века обусловила не только юридическое оформление духовенства в сословие, но его замкнутость. Особую роль в этом процессе сыграли четыре реформы: 1) ограничение доступа и свободного выхода из состава сословия; 2) стеснение права прихожан выбирать клир; 3) требование иметь духовное образование для поступления на духовную службу; 4) узаконение практики наследования церковных мест.[234]

На примере Псковской епархии видно, что случаи проникновения представителей иных сословий в белое духовенство являются крайне редкими. До секуляризационных процессов 1764 г. духовное сословие епархии активно пополняло ряды духовенства выходцами из монастырских служителей, которыми многочисленные обители заполняли "праздные" места в приходах, расположенных на территории их вотчин. В 1783 г. среди служителей церкви и певчих в епархии их насчитывался 41 человек, то есть чуть больше 3% от общего числа белого духовенства епархии.[235] Ввиду отобрания у монастырей их вотчин приток в духовную среду монастырских служителей прекратился. Уникален случай с крестьянским сыном Аникитой Яковлевым, чухонцем по этнической принадлежности. В 1761 г. псковский архиерей Гедеон взял его на обучение в семинарию “по надобности православных чухон, не разумевших российского языка, находящихся более в Псковоградской окружности при Лифляндской границе”. В том приходе, куда спустя 13 лет назначили священника Аникиту Яковлева, половина чухонцев не понимала русского языка.[236] Имело место несколько случаев возвращения в духовное звание сыновей церковников, ранее положенных в подушный оклад.[237] Таким образом, с 1764 г. белое духовенство Псковской епархии становится абсолютно закрытым для выходцев из податных сословий. В духовное сословие не включались и приемные дети духовных особ.[238]

Единственным путем проникновения представителей податных сословий, и то не всех в духовное сословие оставалось во второй половине века принятие монашества. Несмотря на закрытие ряда монастырей епархии в ее пределах сохранилось к концу века достаточно большое число обителей – 10 штатных (из них 3 девичьи) и 2 заштатных. Представители черного духовенства числились также за Архиерейским домом. Правда, в 1800 г. из состава Псковской епархии была изъята и причислена к приорству ордена святого Иоанна Иерусалимского Никандрова пустынь.[239]

Штаты 1764 г. четко определили количество мест при монастырях и архиерейских домах в зависимости от их класса. При Псковском архиерейском доме 2-го класса должно было состоять в братии 12 человек, при мужских монастырях 2-го класса и женских 2-го и 3-го классов полагалось быть по 17 человек. В мужских третьеклассных обителях – 12.[240] На деле эти штатные места не замещались полностью (табл.10).

Таблица 10 Численность монашествующих и бельцов в монастырях Псковской епархии в 1804 г.

Источник: ГАПО Ф. 39. Оп. 2. Ед.хр. 501. Л. 2-79

Таким образом, штаты монастырей по епархии были заполнены только на 77%. Сокращение в епархии числа монастырей не могло повлечь за собой сильного переполнения штатных монастырей. Еще накануне потери вотчин в 1764 г. число монахов в монастырях епархии не было значительным: Снетогорский монастырь – 9 монашествующих; Спасо-Великопустынский – 7; Спасо-Мирожский – 9; Крыпецкий – 5; Иоанно – Златоустовский – 4; Любятовский.[241] Невелико было и число монахинь. Из 15 девичьих монастырей епархии в 1743 г. девять насчитывали от 1-4 монахинь, остальные от 5 до 7.[242] После реформы выявилось стремление настоятелей не доводить число монашествующих до штатного числа и в результате к 1771 г. количество праздных монашеских вакансий достигло в Российской империи 527.[243]

До реформы 1764 г. состав братии монастырей был более однороден, чем в послереформенный период, так как одной из функций монастырей стало содержание в братстве вдового духовенства. Принятые в число братства бельцы вовсе не обязательно переходили потом в разряд черного духовенства. Всего на 1804 г. в мужских монастырях находилось 13 священников и 6 диаконов. Большая часть из них попала в монастырь по собственной воле, а часть по принуждению консистории в целях наказания. Монашествующих в мужских монастырях насчитывалось 40 человек: 6 настоятелей, 21 иеромонах, 7 иеродиаконов и 6 монахов. При монастырях находилось также 18 послушников. По своему происхождению послушники были в основном детьми духовных лиц – 14(88%) из 16, чье происхождение можно установить, остальные бывшие солдаты. Из монашествующих детьми причетников были 13(33%) человек, детьми священнослужителей – 9(23%), монастырский служитель получивший место в причте –1(3%). Таким образом, 59% черного духовенства происходила из духовного сословия. Остальные чернецы были выходцами из купеческих (6), дворянских (3), отпущенных на волю господских людей (2), однодворческой и мещанской семей. Двое пришли в монастырь из после военной службы.[244]

В девичьих монастырях проживало 40 человек. Из них 17 монахинь и 33 белицы. Происходили они в основном из духовного сословия(11), дворян(19), мещан(4), купеческих(5) и солдатских семей(7). Две белицы происходили из семей крестьян, и одна была дворовой девкой. В отличие от мужских монастырей женские были гораздо менее связаны со средой белого духовенства.[245]

Отнюдь не все вдовые священники стремились попасть на монастырское содержание. Многие предпочитали продолжать службу и кормить семью. В Новоржевском уезде за период с 1782 по 1795 гг. отмечено 5 случаев ухода в монастырь вдовых священников, в тоже время по клировым ведомостям 1788 г. в уезде числилось 12 вдовых священнослужителей в возрасте от 40 до 64 лет.[246] Имели место и случаи возвращения бельцов, добровольно выбравших жизнь в монастыре, обратно в мир. Проведя в монастыре два года, пожилой священник Михаил Лукин по причине старости и болезней попросился домой на содержание сына, который к тому времени стал священником вместо него. Консистория дозволила ему вернуться к сыну и жене.[247]

Основным результатом политики правительства, на наш взгляд, следует признать, отмеченное в литературе сокращение удельного веса духовного сословия в структуре населения Российской империи.[248] Государству удалось, периодически проводя разборы, на несколько десятков лет законсервировать численность духовного сословия. Жесткие штаты 1778 г., с одной стороны, не позволяли увеличивать число служителей церкви пропорционально возрастающему числу прихожан, но с другой стороны давали возможность самим прихожанам самим решать вопрос о целесообразности увеличения причта. Вместе с тем оно фактически сохранило и закрепило стихийно сложившийся в духовном сословии порядок наследования мест в причте, ликвидировало возможность прихожан выбирать клир и закрыло доступ в сословие выходцам из податных групп населения. Результатом такой государственной политики стало отсутствие конкуренции для сыновей священников и образование незамещенных вакансий, которые священники придерживали для членов своих семей. Белое духовенство разделилось на две группы, принадлежность к которым передавалась в большинстве случаев по наследству: священнослужителей и церковнослужителей. В ходе разборов чаще выбывали из сословия дети церковнослужителей, а освободившиеся церковнослужительские места зачастую переходили в руки священнических сыновей. Белое духовенства города и уезда к концу века также оказалось в значительной степени обособленным друг от друга. В городах со значительным числом храмов обычай передавать место в причте по наследству конкурировал с правом получения места по распоряжению епархиального начальства.

Открытость духовного сословия на выходе, характерная для периода правления Екатерины II способствовала возникновению родственных связей с представителями других сословий, прежде всего с городскими жителями: мелкими гражданскими чиновниками, купцами, отставными военными, мещанами и ямщиками.

Открывается возможность доступа в монастырь для представителей белого духовенства, в том числе и для сыновей причетников. Разделенные ранее на обособленные группы обитатели монастырей, объединяются в более крупные и более разнородные по социальному составу братства.

Глава 3. Духовное образование в Псковской епархии

3.1 Уровень профессиональной подготовки духовенства Псковской епархии

По свидетельству современников и мнению большинства исследователей состояние духовного образования в России и, соответственно, уровень профессиональной подготовки служителей церкви не соответствовал сложности возложенных на духовное сословие задач. Просвещенные современники смотрели на духовных лиц как на “представителей невежества и суеверия”, и гордясь своей причастностью к новейшей западной философии, избегали общения с “защитниками рутины”.[249] Признавая наличие среди высших иерархов “весьма просвещенных и развитых” людей, английский путешественник Уильям Кокс, посетивший Россию в 1778 г., оценил уровень умственного развития основной части духовенства как “крайне неудовлетворительный”. По его свидетельству значительная часть приходских священников была просто не в состоянии прочесть Евангелие, отчего они “служили и говорили проповеди на память”. За 56 месяцев пребывания в столице России английский путешественник ни разу не встретился в светских гостиных с представителями духовного сословия, что было воспринято им как показатель их “грубости и неотесанности”, закрывающей путь в “образованное общество”.[250] Псковский архиерей Иннокентий (Нечаев) отмечал, что часть его подчиненных, совершая тайны, не понимает их значения. “Как слепой может показать прямой путь другому: как сам незнающий может научить иного...”, - обрушивается он на необразованных пастырей.[251]

Одной из главных причин необразованности духовенства, исследователи и современники полагали неудовлетворительное состояние духовных учебных заведений в России. Инструкция Комиссии церковных имениях 1762 г. отметила следующие проблемы в системе духовного образования:

- Бедное содержание архиерейских семинарий;

- Незначительное количество обучающихся в них “достойных и надежных” семинаристов;

- Недостаточный уровень подготовки учителей латинского и греческого языка;

- Отсутствие в программе обучения “философских и нравоучительных” наук, церковной и гражданской истории, географии;

- Принудительный порядок набора в семинарию.[252]

Ряд недостатков в системе духовного образования, вытекающих из этих проблем, отмечали и историки церкви. Среди них “жалкое, даже нищенское” содержание учеников, особенно находящихся на своем коште, а также невысокий уровень оплаты семинарских преподавателей, что приводило к отсутствию должного количества подготовленных преподавателей, вынужденному совмещению одним учителем 2-3 должностей.[253] Крайне низко оценивал уровень подготовки семинарских преподавателей Н.М. Никольский.[254] Сходную оценку профессиональной подготовке преподавательского состава духовных учебных заведений давал А.В. Карташев.[255]

В царствования Екатерины II и Павла I государственная власть не раз предпринимала попытки поднять уровень духовного образования. Во-первых, во второй половине XVIII в. дважды увеличивалась сумма, ежегодно выделяемая из казны на содержание духовных школ. В 1763 г. она составляла 40000 руб., в 1784 г. повысилась до 77500 руб., в 1797 г. Павел I увеличил ее до 142000, а в 1800 г. довел до 181931 руб. Изменилось и место данной статьи расходов в рамках общей суммы штатных расходов казны на духовное ведомство. Если в начале царствования Екатерины II доля расходов на образование духовенства составляла менее 9%, то к концу века достигла почти 19% от всей суммы государственных расходов на нужды церкви.[256] В годы царствования Павла I, даже учитывая возросшее число духовных учебных заведений в стране, можно говорить об увеличении денежной суммы получаемой на содержание каждой семинарией минимум на 1/3. Так, согласно “Росписи сумм, назначаемых в прибавку на содержание духовных училищ и на другие расходы до духовного чина относящиеся” от декабря 1797 г. псковская семинария стала получать годовое содержание в 3500 руб., что было на 1500 руб. больше получаемой ранее суммы.[257] Кроме того, казна в 1798 и 1799 гг. ассигновала средства на постройку новых и исправление старых семинарских зданий в некоторых епархиях. Например, псковская семинария согласно своему запросу получила по указу Синода 4000 руб. “на построение вновь флигеля, в котором бы было до 10 покоев”, а также бани и другие помещений.[258]

Во-вторых, одновременно с увеличением числа духовных школ, блестящая плеяда образованных архиереев-великороссов, среди которых наибольшую известность получили Платон (Левшин) митрополит московский и Гавриил (Петров) митрополит санкт-петербургский, поощряемые императрицей, попытались улучшить качество духовного образования. Одним из основных достижений нового подхода к организации духовного образования, который А.В. Карташев назвал “великорусским “модернизмом”, стало преподавание таких сложнейших дисциплин как богословие и философия не на латыни, а на русском языке. В качестве учебника по богословию отныне стал использоваться курс богословия Платона (Левшина).[259] Богословие стало преподаваться во всех семинариях. Семинаристам предоставлялась возможность овладеть не только латынью, но и греческим, еврейским, немецким и французским (до 1794 г.) языками. Русская риторика изучалась семинаристами по пособию, составленному М.В. Ломоносовым. Повсеместно распространялись такие предметы, вытеснявшие схоластику, как география, история, физика и отчасти метафизика.[260]

Наиболее серьезные изменения в этом направлении произошли в 80-е гг. Церковные и светские власти осознали необходимость обучения приходского духовенства читать книги и документы гражданской печати. С этой целью по епархиям согласно указу Синода были разосланы экземпляры азбуки гражданской печати, которые следовало раздать духовенству. Польза для государства от этого мероприятия очевидна: священник во многих населенных пунктах был единственным человеком способным прочесть крестьянам указ или манифест.[261] В 1784 г. Екатерина II, одновременно с увеличением ассигнований на содержание духовных учебных заведений, внесла первое серьезное изменение в систему преподаваемых в семинариях дисциплин. Подписанный ею именной указ гласил: “...снабдив Семинарии, по Епархиям заведенные, достаточною на содержание их суммою, Мы совершенно уверены, что Епархиальные Архиереи приложат всемерное старание о распространении в сих училищах всех тех знаний, кои для просвещения собственно и особливо духовного чина нужны и полезны, из числа языков греческий предпочтительнее других в оных преподаваем быть долженствует, как в рассуждении, что книги священные и учителей Православной Нашей Грекороссийской церкви на нем писаны, так и потому, что знание сего языка многим другим наукам пособствует.” Епархиальным архиереям предписывалось завести греческие классы в тех семинариях, где их еще не существовало. В них учащиеся должны были учиться не только читать по-гречески, но также писать, переводить и свободно говорить.[262] Исходя из вышеуказанных соображений, императрица обязала Синод по прошествию трех лет следить за тем, чтобы в замещении вакантных священнослужительских мест преимущество имели лица в совершенстве владеющие греческим языком. Создание в России системы народных училищ весьма ускорило процесс “модернизации” программы духовных учебных заведений. Именно у них церковь стремиться заимствовать методику преподавания некоторых новых для нее дисциплин. Согласно определению Синода от 1785 г. семинарии и училища следовало снабжать переплетенными выписками из “наставления, данного от комиссии об установлении народных училищ учителям французского и немецкого языков в воспитательное общество благородных девиц” и копиями с “устава, по которому все чины, к главному народному училищу принадлежащие поступать должны”. От епархиальных архиереев требовалось, отобрав нескольких семинаристов, способных быть учителями, отправить их в народные училища, “...чтобы они самым опытом порядок и употребление изображенных в том установлении правил познали ”. По возвращению из народных училищ, семинаристы должны были предъявить архиерею полученные ими там аттестаты. Предполагалось, что приобретенные таким образом знания и умения, начинающие преподаватели сперва применят в низших, а потом и высших классах. Кроме того, каждое духовное учебное заведение получало комплект современных учебных пособий, в который вошли:

- “Таблицы для складов печати церковной, гражданской и рукописной, служащие к совокупному наставлению” ;

- “Таблицы азбучныя ручныя печати церковной и гражданской”;

- “Российский букварь”;

- “Правила для учащихся”;

- “Руководство по чистописанию”;

- “Катехизис сокращенный без вопросов, ученический”;

- “Катехизис сокращенный с вопросами, учительский”;

- “Арифметика” в 2-х частях;

- “Книга о должностях человека и гражданина без вопросов, ученическая” ;

- “Книга о должностях человека и гражданина с вопросами, учительская”;

- прописи;

- “Руководство учителям 1-го и 2-го классов”;

- “Пространный катехизис”;

- “Изъяснения воскресных и праздничных евангелий”;

- “Священная история”;

- “Физика”;

- “Механика”.

Каждое из этих пособий следовало прислать по три экземпляра на учебное заведение.[263] Последовавшие в 1786 г. императорский указ и синодальное распоряжение регламентировали порядок присылки семинаристов в петербургское главное народное училище. Их должно было быть 40 человек из близлежащих епархий (в том числе 3 из Псковской епархии). На перенимание опыта им отводилось 3 месяца, очевидно, с тем расчетом, чтобы в сентябре они могли приступить к занятиям в своих семинариях.[264] Логическим завершением этого начинания стал проект митрополита Гавриила (Петрова), согласно которому, Петербургская семинария преобразовывалась в 1788 г. по образцу недавно открытой учительской семинарии в Александро-Невскую главную семинарию, призванную готовить педагогические кадры для остальных духовных семинарий. Епархиальные архиереи должны были ежегодно присылать на обучение в главную семинарию 1-2 семинаристов.[265]

Несмотря на увеличение расходов связанных с содержанием семинарии практически не изменились качественные и количественные характеристики их преподавательского состава. В 1789 г. преподавательский состав Псковской семинарии, помимо ректора и префекта, насчитывал всего четыре человека (табл.11).

Таблица 11 Преподаватели Псковской духовной семинарии в 1789 г.

Источник: РГИА. Ф.796. Оп.71. Ед.хр.417. Л. 468об-470.

По традиции преподавателем богословия был ректор семинарии, преподавателем в классе философии – префект.[266] В 1793 г. к прежнему числу учителей был Класс, предметы Образование Годы Возраст Общий стаж преподавания Стефан Попов Философия, немецкий язык Псковская семинария, Александро-Невская семинария 25 3

Григорий

Перстинский

Федор

Быстрицкий

Источник: РГИА Ф.796. Оп.74. Ед.хр.571. Л. 2об-4

Соответственно, в число учителей семинарии входил 5 бельцов и 1 представитель черного духовенства (преподаватель богословия). Обращает на себя внимание тот факт, что все преподаватели – бельцы молоды и неженаты. Все они приступили к преподавательской работе сразу по окончанию собственного обучения. Обучение будущих преподавателей в лучших учебных заведениях страны носило явно целевой характер. Прохождение подготовки в этих учебных заведениях, позволяло бельцам занимать преподавательские должности, требующие достаточно высокого уровня подготовки сразу по окончанию учебы. Интересно, что единственный из преподавателей, окончивших Петербургскую учительскую семинарию – Варфоломей Белявский, прежде чем начать преподавать в Псковской семинарии, 4 года был второклассным народным учителем в Санкт-Петербурге и Кронштате.[267] Преподавательский состав постоянно обновлялся. К 1797 г. из семинарии ушли Григорий Перстинский и Федор Быстрицкий.[268] Остальные учителя переходили вместе с семинаристами в новый класс и преподавали им новые предметы. Отсутствие специализации в преподавании весьма сложных предметов и непродолжительность срока работы в семинарии не давали возможности создать в епархии коллектив учителей-профессионалов, способных постоянно совершенствовать методику преподавания и собственные знания в рамках преподаваемой дисциплины. Отток преподавательских кадров из семинарии был связан, прежде всего, с уровнем материального обеспечения учителей, причем в Псковской семинарии он был одним из самых высоких по стране. Учитель информатории получал в 1785-1799 гг. годового жалования 50 руб., низшего грамматического класса - 80 руб., высшего грамматического - 100 руб., риторики - 120 руб.[269] П.В. Знаменский полагал, что семинарским учителям выгоднее было принять приход или уйти в монастырь.[270] Распространенная в епархии практика в целом подтверждает данный вывод: бывшие семинарские учителя занимали священнические места в самых престижных церквях Пскова. Таким образом, приходящие в семинарию учителя изначально рассматривали преподавательскую деятельность как временное занятие, позволяющее быстро достигнуть более высокого положения в епархии.

Руководство семинарией, по-прежнему, осуществляли представители черного духовенства. Во второй половине XVIII в. должность ректора замещали:

- Архимандрит Святогорского монастыря Дорофей. В 1768 г. был переведен в Новгородскую семинарию.

^- Игумен Спасо-Мирожского монастыря Стефан (до 1774 г.).

^- Игумен Спасо-Мирожского, а впоследствии архимандрит Псково-Печерского монастыря Варлаам. 1774-1792 гг.

^- Архимандрит Псково-Печерского монастыря Петр. 1792-1799 гг.

^- Архимандрит Псково-Печерского монастыря Венедикт. С 1799 г.[271]

Об уровне образованности и профессиональной подготовки преподавателей богословия в духовных семинариях в конце века можно судить на примере архимандрита Венедикта. Он кончил полный курс семинарского образования, изучив, сверх того греческий и еврейский языки. Ранее он преподавал в Новоторжской гимназии, Тверской и Псковской семинариях в классах поэзии, риторики и философии. К моменту вступления в должность ректора, его педагогический стаж составлял 17 лет.[272]

Префект семинарии, как правило, одновременно являлся и преподавателем в классе философии. Префектами Псковской семинарии во второй половине XVIII в. были:

- Игумен Спасо-Мирожского монастыря Стефан. 1766-1774 гг.

- Игумен Спасо-Мирожского монастыря Варлаам. 1774 г.

- Игумен Спасо-Мирожского монастыря Иустин. 1778-1784 гг.

- Игумен Спасо-Мирожского монастыря Адриан, 1784-1786 гг. (лишен должности за “худое” поведение).

- Игумен Спасо-Мирожского монастыря Венедикт. 1786-1791 гг.

- Вновь Адриан. 1791-не далее 1793 гг.

- Игумен Спасо-Мирожского монастыря Исаия. Не позднее 1793-1796 гг.

- Вновь Венедикт. 1796-1799 гг.

К концу века отказ ректора от преподавательской деятельности становится в Псковской семинарии обычным явлением. Так в 1789 г. вместо ректора вел богословие заштатный игумен Адриан. Начиная с 1796 г. богословие вел префект семинарии Венедикт, который сам, будучи ректором, отказался вести этот класс с 1803 г. Игумен Адриан (Агафон Мутовозов, сын сторожа) 1781 г., еще находясь в сане иеромонаха вел философию вместо ректора Варлаама. Основанием для его определения на эту ответственную должность может служить тот факт, что в 1770-1774 гг. Агафон Мутовозов обучался в одном из лучших духовных учебных заведений России – Троицкой семинарии. В результате в семинарии могла сложиться ситуация напоминающая следующую: в1793 г. префект Исаия вел богословие за ректора Петра, а философию вел за него белец Стефан Попов. Это один из первых семинаристов, отправленных доучиваться в Санкт-Петербургскую Александро-Невскую семинарию (с октября 1788 г. до октября 1791 г.), после чего два года преподавал в своей семинарии риторику, поэзию и немецкий язык.[273]

Сложившаяся в Псковской семинарии традиция оставлять преподавание богословия и философии за настоятелями крупных монастырей объясняется как скудным материальным обеспечением духовного образования, так общей закономерностью продвижения по лестнице церковной иерархии. С одной стороны, префект и ректор, будучи монахами, за свою педагогическую деятельность получали с 1785 г., соответственно, 100 и 150 руб., в качестве прибавки к штатному содержанию, то есть немногим больше начинающих учителей.[274] Кроме того, высокий статус преподавателей-настоятелей должен был внушать семинаристам и большее уважение к изучаемому предмету. Осуществление преподавательской деятельности начальствующими монахами имело один, но весьма существенный недостаток - преподавание не являлось их главным занятием. Помимо преподавания они должны были выполнять административные функции как начальствующие лица в собственных обителях, в семинарии, а зачастую и в духовной консистории. Этим обстоятельством может быть объяснено, отмеченное выше, перекладывание преподавательских обязанностей на подчиненных лиц. Епархиальные власти были заинтересованы в том, чтобы преподавательской деятельностью занимались представители черного духовенства, но не имели для этого возможности, так как число образованных монахов было весьма незначительным. Фактически, в него входили настоятели монастырей и несколько иеромонахов из бывших учителей, которые сами в скором времени становились настоятелями.

Число учащихся семинарии постоянно росло (в 1790 г. – 177 человек, в 1797 г.– 194), но главным образом за счет учащихся низших классов. Количество же студентов в классах богословия и философии увеличилось незначительно.В 1790 и 1797 гг. их насчитывалось 11 человек в возрасте от 20 до 24 лет.[275] То есть ежегодно семинарии могла выпускать 3-4 кандидатов на священнические и дьяконские места, имеющих полное семинарское образование. Примерно такое же число семинаристов обучающихся в последнем классе Псковской семинарии - философии наблюдается и в первой половине века.[276]

Как видно из таблицы 13, священники, имевшие богословское или философское образование, составляли 13% от общего числа священников епархии. Главной причиной столь небольшого числа закончивших последние классы семинарии является не дороговизна обучения в губернском городе, не сложность курса, а отсутствие для епархии реальной потребности в численном увеличении этой категории приходского духовенства. 58 священников достаточно было для замещения таких важных для функционирования системы управления епархией должностей как члены духовных правлений и присутствующие члены консистории, благочинные, десятоначальники, депутаты, преподаватели. Эти же священнослужители занимали места настоятелей городских соборов и церквей, посещаемых наиболее образованными прихожанами из числа дворян, купцов и мещан. Например, в Пскове такими храмами были церкви Успения с Пароменья и Климента с Запсковья. В конце века все священники, служившие в них, имели богословское образование.[277]

Крупнейший исследователь истории духовного образования в России П.В. Знаменский пришел к выводу: “из среды духовных образовательных учреждений продолжали выходить совершенно оторванные от жизни схолари и софисты, имевшие в голове только отвлеченные схемы из латинских тетрадок”.[278] Характерно, что этот вывод П.В. Знаменский сделал, проанализировав все положительные изменения, произошедшие в содержании духовного образования на протяжении XVIII в. Другой исследователь, Грегори Фриз в своей работе “TheRussianLevites” так же указывает на чуждость семинарского образования нормам традиционной и современной русской культуры.[279] Изучив в курсе философии систему Лейбница-Вольфа, выпускник семинарии мог применить свои познания в споре с дворянином-вольтерьянцем, но для разъяснения религиозных истин крестьянину вполне хватало и знания Священного писания, что следует из наставлений данных священнослужителям преосвященным Иннокентием Нечаевым. Не окончившие полного семинарского курса, как правило, оказывались среди паствы, не способной оценить всю глубину их познаний в области древних языков и античной литературы. Вместе с тем полное семинарское образование могло быть большим благом для самого священника, приучая его к умственному труду, а также обеспечивая получение богатого прихода. Оно давало возможность заниматься самообразованием. Но на это у обычного приходского священника не было “достаточного свободного времени, так как ему наравне с крестьянами приходилось заниматься земледельческими работами.”[280]

Из дневника екатеринбургского протоиерея Федора Львовича Карпинского, бывшего ранее преподавателем и библиотекарем в Тобольской семинарии, следует, что при желании священнослужитель мог даже в отдаленной от столицы губернии знакомиться с новинками зарубежной литературы. В 1798 г. Федор Львович читал наряду с теологической литературой такие книги как: Пюисегюр де Шастен “История госпожи де Беллериф, содержащая в себе точное изъяснение, что есть любовь и дружество; посвященная прекрасному полу”, Ж.-Ж. Руссо “Исповедание Жана-Жака Руссо, урожденца и гражданина женевского”, Т Тассо. “Освобожденный Иерусалим, ироническая поэма итальянского стихотворца”. В круг его чтения входили также сочинения Вольтера, Гете, работы по естественной истории, философии, поэтические сборники и даже трактаты, посвященные сельскому хозяйству. Некоторые книги Федор Львович читал на латыни. Благодаря своим познаниям, протоирей стал желанным собеседником для представителей светской власти, был вхож в “высшее общество” и не раз получал доказательства расположения местных гражданских властей в виде ценных подарков. Интересно, что в круг общения протоиерея не входит ни один представитель духовного сословия, кроме собственной супруги. Все подчиненные фигурируют в записках только как исполнители властных распоряжений. Ни разу в своих записях протоиерей не отмечает, что он использовал свои познания и свой авторитет среди прихожан для искоренения какого-либо порока. Более того, Федор Львович отмечал и глубоко переживал те случаи, когда прихожане упрекали его самого в стяжательстве и вымогательстве подарков.[281]

У большинства представителей белого духовенства во второй половине XVIII в. отсутствовала внешняя мотивация к получению полного семинарского образования, поскольку епархиальное начальство в этот период не имело реальной возможности предоставлять приходы только окончившим семинарию.

В удаленных от Пскова Великолукском, Новоржевском, Порховском, Торопецком и Холмском уездах (табл. 13), доля священников получивших образование в духовном учебном заведении, не превышала четверти от их общего числа. Причем, улучшения подготовки священнослужителей на протяжении второй половины века не наблюдалось. В 80-х - 90-х гг. процент молодых священников, получивших семинарское образование, был все еще таким же невысоким, как и среди представителей других возрастных групп.

Таблица 13 Число священников Псковской епархии, имевших семинарское образование (конец 80-х – начало 90-х гг. XVIII в.)

Источники: ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед. хр.479. Л. 51об-120; Ед.хр.735. Л. 1об-69; Ед.хр.734. Л. 7об-8; Ед.хр.418 Л. 2об-112, 122об-237; Ед.хр.1253. Л. 1об-89; Ед. хр. 1035. Л. 1об-2; Ед.хр.667 Л. 1об-51; Ед. хр.1082. Л. 1об-169; Ед.хр.926. Л. 2об-116

Экзамены, которые сдавали претенденты на священно- или церковнослужительское место были значительно проще, чем требования программы обучения в семинарии. При Платоне (Левшине) экзамен в Московской епархии для кандидатов на священническое место состоял из двух частей. В ходе первой части архиерей лично экзаменовал кандидата в чтении и пении и тогда, если результаты были благоприятны, иподиаконы архиерея испытывали претендента в знании катехизиса. В формуляре ставленического допроса указывалось, что вновь поставленный священник обязуется всегда знать катехизис “в твердости”.[282] Причетники экзаменовались только в чтении и пении.[283] В псковской епархии кандидаты на священническое место освидетельствовались членами консистории в умении читать по книгам. Если экзамен был выдержан успешно, архиерей экзаменовал претендента в знании катехизиса.[284] От причетников экзаменаторы требовали умения читать по книгам и петь по нотам. Однако, епархиальное начальство, вынуждено было предоставлять причетнические места и плохо обученным кандидатам, давая им возможность доучиться уже после вступления в должность.[285] В формулярах клировых ведомостей дьяконам и священникам требовалось указать степень их умения читать книги и поучения, причетникам - умение читать и петь по нотам. Из данных клировых ведомостей видно, что священнослужитель не отвечавший этим требованиям был редкостью ( 8 священников и 11 дьяконов). Причем большая их часть была неспособна к чтению из-за старческой слепоты или “дробливости” языка. В то же время большая часть причетников не отвечала тем минимальным требованиям, которые епархиальное начальство предъявляло к уровню их профессиональной подготовки.

Таблица 14 Уровень профессиональной подготовки причетников Псковской епархии в 80-х - 90-х гг. XVIII в.

Источник: ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед. хр.479. Л. 51об-120; Ед.хр.735. Л. 1об-69; Ед.хр.734. Л. 7об-8; Ед.хр.418 Л. 2об-112, 122об-237; Ед.хр.1253. Л. 1об-89; Ед. хр. 1035. Л. 1об-2; Ед.хр.667 Л. 1об-51; Ед. хр.1082. Л. 1об-169; Ед.хр.926. Л. 2об-116

Большинство причетников либо умело петь только “наслышкою”, либо даже на слух пело неудовлетворительно. Некоторые причетники и в зрелые годы испытывали проблемы с чтением. Епархиальное начальство вынуждено было мириться с таким положением дел, не имея возможности заменить плохо подготовленных служителей церкви более образованными.

Получить семинарское образование имели возможность главным образом дети городского духовенства и выходцы из расположенных близ Пскова уездов. Поэтому вновь учрежденные духовные гимназии появились именно на южных границах епархии в Великих Луках (при Троицком монастыре), Торопце и Невеле. В Пскове при семинарии была открыта сиротская школа.[286]

Иннокентий (Нечаев), таким образом, частично претворил в жизнь нереализованный план преобразования духовных школ, в составлении которого ранее принимал живейшее участие. Само название “гимназия” было заимствованно им из этого проекта. По плану преобразования гимназиями предполагалось назвать созданные при монастырях каждой епархии школы начальной грамотности для детей различных сословий.[287] В результате Псковскому архиерею удалось открыть такое же количество духовных школ, какое предусматривалось планом. Они, как и предполагалось, разместились в основном в монастырях, но, в отличие проекта, носили исключительно сословный характер.

3.2 Духовные учебные заведения в Псковской епархии

Их структуру и деятельность можно рассмотреть на примере открытой в 1779 г. на территории Полоцкой губернии Невельской духовной гимназии. Невель был выбран в силу того, что именно вокруг него и сосредоточились 24 православные церкви губернии. В 1788-1793 гг. гимназия находилась в Полоцке, но ввиду неудобства такого ее расположения для местного православного духовенства, была переведена обратно в Невель. С 1795 г. Невельская гимназия находилась в ведении Могилевской епархии. Из казны на содержание гимназии отпускалось в год 500 руб., 50 из них шли на жалование учителю, 40 – на дрова, свечи, бумагу и посуду. Предусматривались штатные места для повара и сторожей. Количество своекоштных учащихся никак не ограничивалось, казеннокоштных без особого определения консистории не могло быть более десяти. На их содержание отпускалось по десять рублей на человека в год. Эта сумма расходовалась на их питание, одежду (кафтаны сермяжного или солдатского сукна, из овчины), обувь. Обучение в гимназии состояло из двух частей. В "первой школе" учили читать и писать на русском и польском языках, а также петь по нотам. Во "второй школе" преподавали латынь, катехизис и арифметику. То есть курс "первой школы" гимназии соответствовал 1-2 классам семинарии, а "второй школы" – 3-4 классам. В год своего учреждения гимназия получила по 25 комплектов азбуки с катехизисом, псалтырей, нотных книг, 20 учебников по латинской грамматике, 10 словарей латинского языка, аспидные доски, грифели и прописи. Первым учителем гимназии стал студент богословия из Псковской семинарии Дорофей Чарнов.[288] С 1783 по 1785 гг. в гимназии преподавал выпускник Псковской семинарии Симеон Иоаннов, прослушавший курс богословия уже на греческом языке.[289] В 1788 г. его место занял студент Киевской академии иеромонах Никодим из Полоцкого Богоявленского монастыря.[290]

В Торопецкой гимназии в 1793 г. преподавал недавний выпускник Псковской семинарии Петр Костантиновский. Учителями Великолукской гимназии в 90-х гг. были священники Воскресенского собора и Входоиерусалимской церкви, окончившие полный семинарский курс.[291]

Большинство учащихся поступали в гимназии в возрасте от 8 до 11 лет, продолжая начатое дома, под руководством отца, обучение. Поскольку учащиеся, пришедшие в гимназию, сильно различались по возрасту, способностям и полученному дома объему знаний, учителя для некоторых из них находили нужным разработать индивидуальный план работы, одновременно учитывая требования программы обучения в младших классах семинарии. Так, один из 17-и летних учащихся Невельской гимназии совершенствовался в переводах с латыни на русский и обратно, а другой обучался арифметике, священной истории и читал письма блаженного Иеронима. Пятеро учеников в возрасте от 9 до 12 лет постигали начала латыни, четверо, в возрасте от 8 до10 лет, учились читать по латыни и писать на русском. Двое самых младших (7 и 8 лет) учились читать по часослову.[292]

Благодаря открывшимся гимназиям дети духовенства из Невельского, Великолукского, Торопецкого и Холмского уездов имели возможность получать образование, равное первым 4-м классам семинарии, невдалеке от дома. Однако священнослужители из Порховского уезда и прибалтийских губерний, желающие дать детям систематическое образование, были вынуждены идти на значительные расходы, отправляя их учиться в Псков. Кроме того, далеко не все служители церкви, проживавшие близ гимназий, отдавали в них своих детей. Многие предпочитали обучать сыновей дома, по богослужебным книгам, что также нашло отражение в клировых ведомостях рассматриваемого периода.

В 1797 г. в семинарии и гимназиях епархии числилось одновременно 258 учеников, в то время как общее число детей, достигших учебного возраста и еще не занимающих церковно-служительских мест, превышало 500 человек.[293]

Таблица 15 Число учащихся в духовных гимназиях в 90-е гг. XVIII в.

Источники: РГИА. Ф.796.Оп.1. Ед. хр. 57. Л 17об-20об; Ед. хр.989. Л. 548об-551об.

Примечание: а в составе Могилевской епархии.

Несмотря на существовавшую преемственность духовного образования в гимназиях и семинарии в единую систему они так и не были объединены. Руководство деятельностью гимназий осуществлялось не семинарским начальством, а епархиальными органами администрации, в основном, духовными правлениями. Перед ними же гимназии отчитывались в своей деятельности, посылая в семинарию лишь отчеты о расходовании, выделенных семинарских средств и ведомости об учениках.[294] Сложившаяся в Псковской епархии система гимназий оказалась непрочной в силу отсутствия серьезной материальной поддержки их существования. Деньги на нужды Торопецкой, великолукской, Холмской гимназий и сиротской школы выделялись из суммы, отпускаемой на содержание Невельской гимназии. Поэтому, после отхода Невельской гимназии к Могилевской епархии, прочие были закрыты, а сиротская школа соединилась с Псковской семинарией.[295]

Отсутствие у служителей церкви желания, либо возможности дать детям полное семинарское образование, соединенное с отсутствием у епархиального начальства необходимости и возможности заставить всех сыновей священнослужителей и причетников обучаться в семинарии и гимназиях дало, по крайней мере, один положительный эффект. В семинарии учились в основном те, кто по своим умственным способностям был в состоянии усваивать довольно сложную учебную программу. Разумеется, пребывание в стенах духовного учебного заведения еще не гарантировало получение нужного священнослужителю объема знаний. Всегда был, хоть и незначительный, процент семинаристов, малоспособных к учению, напротив имен которых преподаватели в ведомости писали: "туп", "безнадежен", "никакой не подает надежды".

Таблица 16 Успеваемость учащихся Псковской семинарии в 1790 г.

Источник: РГИА Ф.796.Оп.71. Ед.хр.418 Л.472-482

Таблица 17 Успеваемость учащихся Псковской семинарии в 1797 г.

Источник: РГИА Ф.796. Оп.78. Ед.хр.989. Л. 537-548

Вероятно, основную сложность для многих неуспевающих учеников представляла латынь, изучаемая в течение нескольких лет и требующая от семинариста не только способности к языкам, но усердных ежедневных занятий. В соответствие с указом императрицы в Псковской семинарии в 80-е гг. вводится преподавание греческого языка для студентов классов философии и богословия. Начиная с класса риторики, семинаристы имели возможность изучать немецкий язык. Но если знание греческого языка давало возможность читать на нем книги религиозного содержания, то немецкий язык для священника являлся роскошью, не связанной с его профессиональной деятельностью. Поэтому, несмотря на рост числа учащихся семинарии, количество обучающихся немецкому языку студентов в 1797 г. сократилось почти в два раза по сравнению с 1790 г. и составило всего 16 человек. Впрочем, и число изучающих греческий язык семинаристов не превышало двух десятков.[296]

В целом по России, согласно данным из доклада Синода о последнем разборе духовенства, количество обучающихся в духовных школах детей в 33 епархиях составило 24167 человек. В то же время 11329 детей до 15 лет, обученных грамоте, находились при отцах, 49460 детей не обучалось нигде.[297] Желающих поступить на учебу было больше, чем мест в духовных учебных заведениях. Епархиальное начальство некоторых епархий было вынужденно набирать учеников в семинарию исходя из финансового положения их родителей. Так, в Воронежской епархии обязательным считалось обучение только детей священников и городских причетников, а в Костромской зачисляли в семинаристы только детей священников из приходов не менее чем со 100 дворами.[298] История образования также знает примеры отказа епархиального начальства обучать церковнослужительских детей, но эти отказы связаны с просьбами взять семинариста на казенный кошт. Так, резолюцией архиепископа было отказано дьячку Перновской церкви. Отцу было предписано обучать своего сына дома чтению и нотному пению, а потом просить его определения в церковнослужители.[299]

С другой стороны, епархиальные власти не могли не заботиться об обязательном обучении той категории детей, которые с большой долей вероятности, должны были занять места своих отцов - диаконов и священников. Если те пытались под предлогом болезни уклониться от учебы, то факт наличия серьезного заболевания проверялся в Консистории.[300] Имущая часть духовенства, особенно в отдаленных от Пскова уездах, полагая и так обеспечить своим детям приход, была, по меньшей мере, не активна в вопросах получения ими духовного образования. В 1795г. великолукское духовное правление даже вынуждено было рапортовать в консисторию о неявке в гимназию после "рождественских вакаций" 11 учеников (около половины всех учащихся гимназии).[301]

На примере Псковской епархии можно видеть, что политика государства и церковных иерархов в отношении духовного образования была, в целом, прогрессивной и начала приносить некоторые положительные результаты. Но усилия светских и духовных властей в этом отношении оказались недостаточными. Во многом это связано с материальной необеспеченностью служителей церкви.[302] Значительная часть приходского духовенства, имела стимул давать своим детям семинарское образование, чтобы обеспечить их будущее, но не имело к этому средств. Не в меньшей степени это объясняется и желанием государства проводить реформу духовного образования без больших финансовых затрат со стороны казны. К концу века для православной церкви не назрела еще жизненная потребность “образовываться”, так как сам низкий уровень образования паствы позволял церкви обходиться небольшим числом ученого духовенства, воспроизводство которого система духовного образования без труда обеспечивала.

Исследователи вопроса о положении духовенства во второй половине XVIII - начала XIX вв. неоднократно отмечали его скудное материальное обеспечение. По данным за 1808 г. из 26417 церквей годовой доход причта свыше 1000 руб. имели только 185. Большинство причтов получало в год 50-150 руб., а некоторые даже 5-10 руб.[303] По подсчетам Карасева А.В., среднегодовой доход священника во второй половине XVIII в. составлял 60 руб.[304] По сведениям Б. Семевского, полученным в результате анализа дневниковых записей ярославского сельского священника, чей приход состоял из 400 душ, на долю всего причта приходилось в 70-х гг. около 130 руб., а на долю священника – 75.[305] На бедность приходского духовенства указывает работа Н.И. Григоровича.[306]

В научной литературе много внимания было уделено изучению законодательной базы связанной с материальным обеспечением духовенства. Нормативно-правовые акты второй половины XVIII в. весьма подробно регламентируют порядок предоставления представителям духовного сословия штатного жалования, обеспечения церквей и монастырей пахотной землей, взимания платы за требы с прихожан и так далее. Однако, реальную величину доходов представителей духовенства возможно представить лишь обратившись к сведениям, содержащимся в архивных источниках. Поскольку епархиальное начальство не требовало у приходского духовенства отчитываться обо всех своих доходах, любые их подсчеты могут носить лишь приблизительный характер.

Самым трудным для изучения является вопрос о плате за требы. Официальная такса за требы, установленная в 1765 г., как уже отмечалось выше, была сильно занижена и не применялась на практике. Если взять данные о количестве совершенных за год треб в Псковском уезде, то получается следующая картина. На 1783 г. в уезде числилась 46501 душа мужского пола. За год в уезде родилось 2818 младенцев. По официальной таксе с каждого из них полагалось взять 2 коп. за родильную молитву и 3 копейки за крещение, что составило 56 руб. 36 коп. и 84 руб. 54 коп. соответственно. За каждый из 670 браков полагалось брать по 10 коп. То есть за этот вид треб все причты уезда могли получить 67 руб. Умерло в том же году 1376 человек в возрасте старше 10 лет, за погребение которых причту следовало получить по 10 коп., а также 116 детей младше 10 лет, за погребение которых нужно было уплатить по 3 коп. Всего за погребение белое духовенство уезда должно было получить плату в размере 141 руб. 8 коп. За причастие и исповедь плату брать не полагалось, следовательно, общая сумма, которую должны были гарантированно получить служители церкви за год по уезду, составила 292 руб. 62 коп., то есть 5 руб. 41/2 коп. на каждую из 58 приходских церквей. На одну душу мужского пола и вовсе приходилось менее чем по копейке в год.[307] По подсчетам О.Е. Наумовой сделанным на материале Иркутской епархии самое большее годовое количество треб на 100 прихожан составляло: 10 рождений, 2 брака, 8 погребений взрослых и 7 погребений младенцев. Таким образом, со среднего прихода в 1200 человек, причт мог получить в год очень небольшую, по мнению исследователя, сумму 20 руб. 52 коп. На свой страх и риск иркутский архиерей увеличил плату за требы. За крещение дозволено было брать 10 коп., за венчание 20, за погребение взрослых 30, за погребение младенцев 10.[308] Увеличенная вдвое такса за требы в 1801 г., учитывая заведомую неисполнимость таксы 1765 г. и рост цен на протяжении второй половины века, была столь же неисполнима.[309]

Реальную величину платы за выполнение треб установить сложно, так как она зависела, прежде всего, от платежеспособности прихожан и конкретных отношений между паствой и причтом. В Москве в 1774 г. приходские священники брали за крестины 25-30 коп., за погребение 50-80 коп., превышая официальную таксу в 5-8 раз.[310] В Ярославской епархии в 70-е гг. причт получал за крестины 5-10 (в среднем 8) коп., за погребение детей 5-10 коп., взрослых - 10-30 коп. За свадьбу прихожане платили 10-50 коп. (обычно 20-25).[311] В 1786 г. в Москве причт получал за крестины 50 коп. - 1 руб., за погребение - 1-2 руб.[312] Здесь важно отметить, что плата за требы принятая в Иркутской и Ярославской епархиях в равной мере превышают официально установленную таксу в 2-3 раза, что дает нам некоторые основания предположить существование неофициальной таксы на требы, которая являлась минимальной для большей части прихожан.

Существовал также ряд треб, оплата которых указом 1765 г. либо вообще не регламентировалась, либо запрещалась. Так в Ярославской епархии прихожане платили 2-3 коп. за ежегодную исповедь, хотя указ и воспрещал брать за исповедь и причастие плату. С рождением ребенка были связаны не только крестины, но и такие требы как молитва родильнице, за что священник получал 2-5 коп., совершение «сороковой» и «страшной» молитв. «Сороковая» молитва читалась, когда родительница через 40 дней после появления ребенка на свет приходила в храм и совершала обряд воцерковления. Обычная плата за совершение этого обряда составляла 2 коп.. «Страшная» молитва, читаемая, скорее всего, в случае болезни ребенка оплачивалась 2-6 коп. Плату причт получал и за совершение молебнов. За простой молебен прихожане платили 3-5 копеек, за молебен с акафистом - 10-25, за молебен при закладке избы - 5-20 коп. Большое количество обрядов, кроме погребения было связано со смертью прихожан. Обычной платой за большую панихиду были 6 коп. Заупокойные обедни, службы на третий, девятый, двадцатый и сороковой день обычно приносили причту 10 коп. дохода. Особенно дорого стоил сорокоуст (40 обеден по усопшему). За него причт получал от 1 до 3 руб. Прихожане, не имевшие достаточно средств, могли заказать половину сорокоуста. За поминовение разных лиц причт получал от 2 до 10 коп. Особенно велики были его доходы в родительские субботы, когда помимо денежного вознаграждения служителей церкви наделяли калачами. Значительные суммы давались причту за запись в синодик (25-50 коп.). Нередко заказывали литургии, стоившие обычно 10 коп. За соборование больных причт получал 20 коп. Значительные доходы приносили причту славления в Рождество и на Пасху, хождения в праздники по домам с молебнами. Всего причт в Ярославской епархии получал по подсчетам Б. Семевского в 1774-1780 гг. более 20 коп. в год с души мужского пола.[313] Нельзя утверждать, что данная сумма была одинаковой даже в пределах Ярославской епархии, поскольку Б. Семевский отмечает близость прихода в селе Иваньково от Ярославля, возможность ухода крестьян на промыслы и, следовательно, их зажиточность. Однако, не имея источников для проведения аналогичного исследования на материале Псковской епархии, остается допустить, что требы, взимаемые с прихожан, были также завышены в 2-3 раза и доход причта от выполнения треб составлял около 20 коп. с души мужского пола в год.

Причт ряда церквей получал часть доходов в виде штатного жалования, которое было установлено в 1764 г. и увеличено вдвое в конце 1797 г. Штатное жалование получали кафедральные соборы, храмы 2-го класса, владевших до введения штатов более чем 20 крестьянами и имевшие протопопа (соборы не имеющие статуса кафедральных) и 110 церквей 3-го класса, владевшие тем же числом душ, но протопопа не имевшие.[314] Значительная часть церквей 3-го класса, получавших ругу, пришлась на Псковскую епархию, многие храмы которой накануне секуляризации являлись вотчинниками. В одном только г. Пскове насчитывалось 38 церквей, имевших во владении свыше 20 душ. Они также имелись в Опочке -7, в Пустой Ржеве - 8, в Вышгороде - 7, в Изборске - 5, в Гдове - 4, в Кобылье - 3, в Воронече - 3, в Острове - 2, в Велье -3. Итого по данным В.И. Семевского на территории Псковского наместничества таких церквей насчитывалось 79. Кроме того, по данным генерального межевания этот список может быть увеличен на 28 подобных храмов-вотчинников.[315] Доклад от учрежденной о церковных имениях комиссии предусматривал назначение штатного жалования в размере 115 рублей на содержание Петропавловского собора в г. Пскове и еще 4-х храмов в Острове, Изборске, Великих Луках и Торопце. Протопопы этих храмов получали жалование в размере 30 руб., священники - 20 руб., диаконы - 15 руб., причетники - 10 руб. Ежегодно 10 руб. выделялось на церковные расходы. Еще 79 церквей, вероятно, те, которые имелись в виду В.И. Семевский под церквями-вотчинниками, получали ежегодное содержание в размере 50 руб. Священники и причетники в таких церквах получали то же жалование, что и в храмах 2-го класса.[316]

В дальнейшем в Псковской епархии произошло перераспределение государственной руги. Некоторые штатные церкви лишились своего причта и стали приписными, в других напротив появились новые вакансии священно- и церковнослужителей. К концу века в Пскове осталось только 17 приходских церквей. Из них 15 получали штатное жалование общей суммой 1262 руб. 88 коп. Еще две церкви получали по 5 и по 10 руб. в год на церковные расходы из сумм составлявших штатное жалование приписанных к ним церквей. Семь из девяти священников одноприходных штатных храмов стали получать штатного жалования 25-30 руб., вместо положенных 20. Практически во всех штатных церквях штатное жалование причетникам составило от 11 руб. 25 коп. до 12 руб. 50 коп. Четыре церкви стали получать двойную сумму на церковные расходы.[317] Служители церкви при женских монастырях получали такое штатное жалование, как и остальные священно- и церковнослужители, состоявшие на штатном содержании. Самое большое штатное жалование получали служители кафедральных соборов. Протопопу полагалось в год 80 руб., ключарю - 60, священнику и протодиакону - 40, диакону и иподиакону - 30, причетнику - 12, звонарю и сторожу - 10. Певчие получали от 12 до 24 руб. в год.[318] Величина жалования того или иного служителя церкви зависела от архиерея, который мог распределять штатную сумму.[319] Например, штатное жалование, положенное причту Николаевской церкви в погосте Володимерец, получал только священник, хотя количество штатных служителей церкви выросло к концу века до 7 человек.[320] В то же время прибавку к штату в 10 руб. получили практически все штатные храмы епархии, которые в 1764 г. получали 50 рублевое штатное жалование.

Штатное жалование получало также белое духовенство в Лифляндии. До указа Екатерины II в 1786 г. православное духовенство Рижского и Ревельского наместничеств получало жалование по штату 1728 г. Ежегодно 33 служителя церкви получали из местных доходов сумму в размере 1429 руб. С 1786 г. она была увеличена, в связи с необходимостью компенсировать рост цен, до 2976 руб. Рижскому и Ревельскому генерал-губернатору предписывалось также выделять по 1000 руб. в год на ремонт храмов в каждой из губерний, находящихся под его управлением. Самое большое жалование в 400 руб., которое составители штатов не сочли нужным увеличивать, получал протопоп Петропавловского собора в Риге. Священники в 1728-1786 гг. получали от 40 до 80 руб. После прибавки священники стали получать от 80 до 150 руб. (на о. Эзель). Жалование диаконам возросло с 30-50 руб. до 50-75 руб. в год. Как характерную для Лифляндии особенность назначения штатного жалования следует отметить неравенство доходов дьячков и пономарей. Пономари в 1728-1786 гг. получали 9 руб. 50 коп., а дьячки 15 руб. В новых штатах различие в сумме жалования двух категорий причетников сохранилось. С указом 1786 г. открывались 4 новые диаконские вакансии, 1 пономарская и 2 вакансии для просвирен. Духовенству Риги и Денамендской крепости, помимо казенных домов, ежегодно предоставлялось 143 сажени казенных дров и 34 воза сена с магистратских лугов. Кроме того, генерал-губернатор Рижский и Ревельский обязывался ежегодно выделять 1000 руб. на ремонт церквей в каждой губернии, находящейся под его управлением.[321]

Весьма важным, а для некоторых церквей главным доходом был доход с принадлежащей церкви земли. Вся церковная земля, после секуляризации делилась на две категории. В первую категорию входили «писцовые» земли, принадлежавшие церкви до 1764 г. Вторая категория включала в себя вновь отведенные для обеспечения причта земли. Новая отдача земли прихожанами рассматривалась как пожертвование прежних владельцев. Она записывалась не на имя священника, а на церковь и после упразднения храма должна была возвратиться к прежнему владельцу.[322] Решением вопроса о церковных землях правительство занялось еще в 1765 г., когда велело отмежевывать к не имеющим земли сельским церквям по 33 десятины. Для собственных нужд духовенству дозволялось пользоваться всеми лесами, кроме заповедных.[323]

Инструкция, данная межевым канцеляриям и конторам, предписывала отводить церквам такой надел земли, который соответствовал бы количеству земли у прихожан. Если прихожане владели более чем 500 четвертями земли, к церкви отмежевывалось 20 четвертей в одном поле, а всего 60 четвертей или 30 десятин земли. Если земли у прихожан было от 100 до 500 четвертей, к церкви полагалось отмежевать 15 четвертей в поле, если от 50 до 100, то 10 четвертей в поле. То есть всего по 22,5 и 15 десятин соответственно. На каждую отмежеванную к церкви четверть полагалось выделить ей сенных покосов на одну копну. Десять копен приравнивались к 1 десятине. На каждые 100 отмежеванных десятин полагалось отводить по 15 десятин под дворы и огуменники духовенства. К тем церквям, которые владели землей по писцовым книгам, отводилось столько земли, сколько составляло "полную дачу" то есть 33 десятины пашенной земли и сенных покосов.[324] Инструкция межевым канцеляриям и конторам требовала отводить церкви земли не более чем в 2-3 местах, включая и писцовые дачи. Всех владельцев земель, на которых находился приход, должны были отделить часть пропорциональную величине их земельных владений в границах прихода. Чтобы при наличии большого числа владельцев не произошло дробления церковных земель, предполагалось отмежевать положенное число десятин от одного – двух владельцев, а им компенсировать эти дачи за счет других владельцев в справедливой пропорции. Предписывалось также стараться отводить церквам те земли, которые ранее находились в церковном владении. Правительство, отрезая у собственников земли, старалось несколько смягчить их потери, рекомендуя не отводить церквям лучшие угодья, и, оставляя за владельцами право, при отведении церкви земли уничтожать прежнюю ругу.[325] Законоположение "Об отмежевании земель церквам" было обнародовано в 1767 г. и подтверждено 16 октября 1775 г., что Н.И. Григорович связывал с нежеланием помещиков подчиняться невыгодному для них постановлению.[326] В результате межевания церковь должна была получить во владение не менее 36 десятин. Из них 30 десятин составляли пашенные земли, 3 десятины сенные покосы и 3 десятины отводилось духовенству под дворовые места. В клировых ведомостях указывалось либо общее количество отведенной земли, либо, в редких случаях, давалось ее более подробная характеристика. Например, к церкви Покрова Пресвятой Богородицы в погосте Немоево Островского у. "По нынешнему генеральному межеванию отмежевано из дачи оной церкви строителя господина Корамышева [Карамышева] в пустоши Борку 20, в Заполки 13, да под строением священно и церковнослужителей домами 3. Итого 36 десятин".[327] В ходе генерального межевания не отводились земли к церквям, находящимся в штате.[328] Если отмежеванная земля была по каким-то причинам неудобной, то она отводилась в большем количестве. Так в Дегожском погосте Порховского у. к церкви "по неудобности" было отмежеванно 55 десятин пашенной земли.[329] В клировых ведомостях церкви Никиты с Поля в Пскове качество и количество отведенной земли указано более подробно: "во время генерального межевания в 1781-1783 гг. отмежевано прежними владельцами пашенной удобной и неудобной земли 47 десятин 245 саженей, сенных покосов 19 десятин 1956 саженей, лесом порослой неудобной земли 22 десятины 2349 саженей.[330] Обращает на себя внимание и тот факт, что в ходе генерального межевания земли получили и некоторые городские церкви, получавшие штатное содержание. Из числа псковских шатных цервей землю получили в ходе межевания получили Иоаннобогословская церковь 72 десятины "удобной и неудобной, лесной и болотной", Алексеевская церковь 60 десятин пашенной удобной и неудобной земли. Церкви Иоанно-Предтеченского женского монастыря, точнее к приписанной к ней Стефановской, был отведено пашенной и непашенной земли в размере 51 десятины. Вопрос о законности наделения шести псковоградских штатных церквей землей был поднят в 1797 г., когда Павел I обязал прихожан обрабатывать церковные земли.[331]

Благодаря сведениям, содержащимся в клировых ведомостях конца XVIII в., можно сделать вывод о том, что в 1782-1784 гг. большая часть церквей Псковской епархии получила полагающиеся им наделы земли. Из 324 церквей (не считая псковских), 116 (35,4%) увеличили наделы земли до 33-36 десятин предусмотренных указом 1775 года. 76 (23,5%) церквей к концу века имели наделы от 37 до 99 десятин пашенной земли и сенных покосов. В их число вошли и те храмы, к которым в ходе межевания были отрезаны "неудобные" земли, по своей доходности примерно соответствовавшие наделу в 36 десятин "удобной" земли. 21 (6,5%) храм владел наделами от 100 до 300 десятин земли разного качества. Причт 9 (2,8%) церквей получив полагающиеся им по закону наделы, оставил их в руках прежних владельцев в обмен на ругу. Не получили, согласно указу, наделы 33 (10,2%) штатных и городских церкви. 38 (11,7%) храмов имели наделы меньше 33 десятин и 7 (2,2%) меньше 10. Вообще не имели земли 8 сельских безштатных церквей. Земля 6 храмов "состояла в споре" с прежними владельцами. Причем споры касались не только вновь отведенной земли, но и прежней писцовой. Размеры земельных наделов 10 церквей не были известны из-за отсутствия планов.[332] Был также один случай отказа со стороны причта соглашаться на отвод им неудобной и удаленной пашенной земли.[333] Служители Успенской и Крестовоздвиженской церквей в пригороде Выбор получив землю в 8 верстах от церкви не имели возможности обрабатывать пашню. Даже их дворовые места и огороды находились на оброчной земле.[334] Клировые ведомости и иные источники крайне редко дают указания на характер использования церковных земель, ограничиваясь словами "землею довольствуются священноцерковнослужители". Только в одном случае клировая ведомость Псковской Иоаннобогословской церкви сообщает, что причт сам вспахивает пашню около города и выкашивает сенокос, внося за использование церковной земли 1/3 доходов (20 руб.) в церковную кассу. Однако в данном случае не говориться какое именно количество земли обрабатывал клир.[335] П.В. Знаменский полагал, что бедное сельское духовенство, не имея на что нанять рабочих, лично обрабатывало церковные земли.[336] Такой же точки зрения придерживался Н.И. Григорович.[337] Б. Семевский отмечал, что со стороны прихожан-крестьян могла оказываться коллективная, за символическую плату помощь священнику в сельскохозяйственных работах.[338] Имеются данные о том, что причт штатных церквей, особенно городских, предпочитал сдавать свои земли в аренду, получая с насевщиков пятинный хлеб. С одной стороны, городские священники, получая штатное жалование и хорошее вознаграждение за выполнение треб, не имели необходимости зарабатывать себе пропитание физическим трудом. С другой стороны, писцовые земли, сохранившиеся за штатными церквями, зачастую располагались на значительном от них расстоянии, поскольку до 1764 года их обрабатывали церковные крестьяне. Например, причт Покровской церкви Елинского погоста в Островском у., получая штатное жалование, довольствовался 11 десятинами писцовой земли в 9 верстах от погоста. Эта земля частично использовалась самим причтом, а частично сдавалась в аренду.[339] Причт Петропавловского собора в Пскове владел землями приписной Космодемьянской церкви с Гремячей (бывший монастырь). Поэтому писцовые земли Петропавловского собора включали в себя бывшие монастырские владения, разбросанные вокруг города. В их число входили подгородние нивы за Ильинскими воротами, три нивы за Гремячими воротами, нива и пожня на 19 четвертей за Колокольным ручьем у "коровья двора", пустошь в Павловской губе Печерского уезда.[340] Исходя из количества получаемого пятинного хлеба, можно вывести данные о доходности церковной земли. За одну десятину служители псковских церквей получали от 44 коп. до 1 руб. 19 коп. пятинного хлеба, что в среднем составляло 70 коп. с деясятины.[341] Такая величина доходов с 1 сданной в аренду десятины кажется наиболее вероятной, если принять во внимание сведения об оброчных землях причта собора Иоаннопредтечева женского монастыря. Причт сдавал в аренду крестьянам в общей сложности 21 десятину земли, получая 1/5 озимого и ярового хлеба. В первый год крестьяне отдавали 40-50 четвериков ржи, во второй год – 50-60 четвериков овса, а на третий год земля отдыхала и арендаторы не платили ничего. В среднем служители церкви получали в год хлеба на 14 руб. 50 коп. по справочным ценам, что составляло 69 коп. дохода с десятины земли в год.[342]

При самостоятельной обработке земли десятина церковной земли давала в среднем 3 руб. 50 коп. дохода в год. Таким образом, самостоятельно обработав надел в 36 десятин причт мог в среднем получить около 126 руб.,а треть доходов, то есть около 42 руб., внести в церковную сумму. Примерно такую же сумму давал вместо отведенных по генеральному межеванию земли причту выставки Городок строитель церкви князь Алексей Степанович Мещерский. От него причт получал ежегодно 100 руб. и 62 четверика хлеба, что составляло 31-37 руб. по справочным ценам.[343] Около 180 руб. деньгами и хлебом выделял причту из села Гривино бригадир Андрей Евдокимович Щербинин.[344] Священник Покровской церкви в селе Полоное Порховского у. вместо своей половины земли получал от строителя лейб-гвардии поручика Ивана Ивановича Корсакова около 80 руб. хлебом и деньгами, второй половиной земли довольствовались причетники, а деньги на церковные потребы строитель выделял отдельно. При таком же порядке пользования землей священник из соседнего села Бурег получал от строителя полковника Александра Воронова около 60 руб. деньгами и хлебом.[345]

Наделение причта полной дачей земли не обязательно означал отказ владельцев земли выплачивать служителям церкви установленную ругу. Из 213 церквей, имевших земельные наделы от 33 десятин и выше, 32 (15%) храма ругу получали. В Великолукском и Холмском уездах прихожане не выплачивали ругу причтам церквей, имевших во владении полную дачу земли. В Торопецком у. выплата руги церквям, наделенным достаточным количеством земли, имела место только благодаря доброй воле помещиков Челищевых, которые выдавали в год причту погоста Пятиусов 20 руб. в год, а причту погоста Новотроицкое 10 руб. и направляли крестьян со всем семейством работать на церковной земле. Помещики Порховского и Новоржевского уездов зачастую предпочитали, не отделяя причту положенные ему земельные угодья, заменять их денежной и хлебной ругой. В Островском, Опочецком, Псковском, Печерском и части Порховского уездов прихожане продолжали в значительной части случаев платить ругу причтам тех церквей, которые получили положенный им надел. Вид руги и ее размер зависел от уже сложившегося в различных частях епархии традиций. Причт церквей пригорода Красного, не имевший никакого дохода кроме платы за требы и руги от прихожан получали от уездных дворцовых, экономических и помещичьих крестьян по полтора четверика хлеба. По данным от прихожан приговорам причты церквей Печерского и Псковского уездов получали обычно по 1 четверику хлеба (1/2 четверика ржи и ½ четверика ярового хлеба) с каждого женатого прихожанина. Клировые ведомости по Опочецкому у. фиксируют такую величину от 10 до 30 четвертей хлеба. Обычной величиной хлебной руги в этом уезде было 0,18 четверика хлеба (около 9 коп. по справочным ценам) с души мужского пола. Если величина хлебной руги колебалась от 0,1 до 0,15 четверика с души мужского пола, в клировых ведомостях отмечалась в качестве причины скудости руги, бедность прихожан. В Порховском у. обычной ругой являлось получение причтом по четверику ржи с каждого женатого прихожанина. В ряде случаев, прихожане, особенно, занимавшиеся каким-либо промыслом или торговлей полностью или частично выплачивали ругу деньгами. Купцы и мещане посада Сольцы выплачивали местному духовенству установленную ругу в размере 150 руб. в год. Промышленники с острова Талабска ежегодно давали служителям церкви по 30 коп., что в сумме составляло 58 руб. 50 коп. Каждый женатый прихожанин г. Печоры отдавал на содержание причта 24 коп. Жители Изборска и погоста Кулье, расположенного на берегу Псковского озера, отдавали денежной руги ежегодно по 12 коп. с женатого. Рыбаки из Колпинского прихода отдавали по 5 коп. с женатого.[346]

Раздел доходов между членами причта осуществлялся в различных частях епархии и по отношению к различным статьям дохода не одинаково. Повсеместно одинаково распределялись доходы в одноприходных храмах, при которых были священник и два причетника. Священник получал половину, причетники по четверти доходов. При этом необходимо учитывать, что за ряд выполнение ряда треб доход получали только священнослужители. Если в причте одноприходного храма числился дьякон, то доходы с отдачи земли в аренду делились следующим образом: священник получал 4/11 от величины дохода, диакон – 3/11, а причетники по 2/11. Особо сложно делился доход в двуприходных храмах. Каждый священник получал по 1/5 (20%), диакон – 3/20 (15%), а причетники по 9/80 (11,25%) от дохода на долю причта.[347]

При разделе доходов неизбежны были споры внутри причта. В 1789 г. священники, диакон и причетники Петропавловского собора в Пскове подали жалобу на протопопа того же собора Иоанна Иосифова. Из содержания жалобы следует, что причт собора обвинял протопопа в неравномерном распределении церковных доходов, которое он производил, пользуясь своим высоким саном и их недавним назначением к церкви. Во-первых, протопоп разделив приходские дворы между собой и священниками на три части, себе оставил дворы дворян и богатых купцов, а Емельяну Варфоломееву и Науму Ануфриеву определил дворы мещан, отставных солдат, раскольников и бобылей. Во-вторых, Иоанн Иосифов, не разрешал причту собора пользоваться, как это было заведено при других храмах, огородами для насаждения овощей и доходами со сданных в аренду сенных покосов. В то же время, сам протопоп пользовался не только оброчными деньгами за сенные покосы, но получал с насевщиков сено и гостинцы. В-третьих, протопоп не допускал причт до церковной суммы, не объявляя ни ее размера, ни места хранения. В-четвертых, в отличие от предыдущих протопопов, Иоанн Иосифов практически не участвовал в проведении церковных служб, не отправлял случавшихся заставных обеден и всенощных бдений, получая тем не менее доходов в полтора раза больше чем священник из его собора. В-пятых, протопоп присваивал часть денег вырученных за продажу свечей.[348]

Возделывание огородних мест приносила духовенству стабильный и достаточно большой доход. По ведомости за 1805 г. Псковский Архиерейский дом с огородних мест, находившихся за Великими воротами, общей площадью 5 десятин 1361 ½ саженей получил 210 руб. дохода.[349] На землях, отведенных духовенству под огородние места, служители церкви разбивали вишневые и яблоневые сады. Священник Онисим Негоновский, излагая обстоятельства разрушения своего яблоневого сада в Пскове, отмечает, что тот приносил 50 руб. дохода.[350] Высаживая плодовые деревья на церковной огородной земле, священнослужители полагали их в дальнейшем своей собственностью и, переводясь в другой приход, продолжали собирать урожай на прежнем месте, что приводило к спорам с преемниками, так же претендующими на право пользоваться огородними местами.[351]

Упомянутые в жалобе на протопопа Петропавловского собора заставные обедни, являлись составляющей дохода псковских служителей церкви. Об этом свидетельствует жалоба священника Иоаннобогословской церкви на прихожан приписного Георгиевского храма, приглашавших с этой целью посторонних священнослужителей.[352] Отставленные от должности и действующие священнослужители имели возможность за плату проводить богослужения в домовых церквях помещиков. От майорши Чириковой священники Михайловского погоста Холмского у. получали по 15 коп. за каждую службу.[353] Столько же платил за службу великолукский помещик капитан Лаптев.[354]

Представители белого духовенства могли иметь также источники дохода, не связанные с их прямыми обязанностями. Им нельзя было заниматься торговлей, но священнослужители, получившие дворянство, имели возможность заводить питейные дома и винокурни, отдавая их в аренду.[355] В 1793 г. из остатков колокольни и ворот упраздненной Георгиевской церкви на Болоте в Пскове священник Иоаннобогословской церкви Симеон Васильев, который дворянства тогда еще не имел, построил каменный дом, в котором продавалось вино. Это заведение получило в народе название Симонов кабак. На месте рассыпавшейся после пожара 1788 г. церкви, тот же священник построил лавки.[356] Белое духовенство имело возможность получить приработок и не занимаясь коммерцией. Онисим Негоновский получил немалую сумму в 60 руб. от Старовознесенского женского монастыря за "покрашение", починку и написание образов в монастырском храме. От того же монастыря дьячок Духовской церкви Никифор Александров получил 2 руб. за шитье предметов церковного облачения.[357] Пономарь Иван Лукин за написание образов для иконостаса по заказу Спасо-Мирожского монастыря получил в 1770 г. 200 руб.[358] За обучение детей прихожан грамоте священник получал от 4 до 12 руб.[359] Соборяне получали доходы не связанные напрямую с богослужениями: за освящение церквей, выдачу антиминосов (вместопрестолий), приведение к присяге и тому подобное.[360]

Деньги на церковные расходы жертвовались прихожанами, отделялись от доходов с церковной земли (1/3 часть), зарабатывались свечной продажей. В период с 1753 по 1808 гг. торговать церковными свечами дозволялось и светским лицам.[361] Члены Псковской духовной консистории в 1786 г. отмечали, что по воскресным, праздничным и торговым дням по рынку и по улицам ходят, торгуя свечами в разнос, люди разных чинов, "которых несколько умножилось". Восковые свечи держали у себя в лавках купцы. Консистория, защищая интересы приходских храмов и кафедрального собора, рекомендовала настоятелям церквей поручить продажу церковных свечей дьячкам или диаконам. На церковные свечи нужно было налагать клейма и печати с надписями от какого именно храма они продаются. За торговцами требовался присмотр, чтобы они не продавали под видом церковных собственных свечей.[362] Церковные деньги тратились на ремонт церквей, строительство новых храмов, церковных оград, покупку колоколов. Крупные суммы денег могли заимообразно предоставляться служителям церкви.[363] Консистория предписывала деньги экономить и тратить только на "самонужнейшие" церковные потребы, то есть на покупку самого необходимого для проведения церковной службы и отправления треб: воску, ладану, церковного вина, елея, угольев, меда, пшеницы для просфор и прочего. На починку без получения разрешения епархиального начальства дозволялось тратить до 20 руб. Все доходы и расходы полагалось вписывать с указанием даты в шнурованные приходно-расходные книги, которые каждые два года проверяла консистория. Наблюдать за сохранностью церковной суммы должен был причт совместно со старостой.[364]

На практике в 113 (49,1%) сельских церквах епархии из 230 храмов, о церковной сумме которых имеются данные на конец XVIII в., ею полностью заведовали помещики-строители, а причту в 91 случае даже не сообщалось о размере этой суммы. Все пожертвованные или полученные от свечной продажи деньги относились в дом к помещику, а от того предоставлялось церкви все необходимое. В 9 случаях церковная сумма хранилась у церковного старосты и помещика прихожанина. В 54 церквях церковной суммой распоряжался только причт или даже единолично священник. И только в 103 (44,8%) приходах, в основном населенных дворцовыми и экономическими крестьянами, церковной суммой, согласно требованию консистории, заведовали клирошане совместно со старостой. В городских приходах и приходах, населенных мещанами и купцами, церковными деньгами распоряжался чаще всего сам причт – 16 случаев из 34. В 12 случаях церковная сумма находилась под совместным присмотром причта и старосты, а в 6 исключительно в ведении старосты. Причиной отсутствия контроля за церковной суммой со стороны прихожан в клировых ведомостях назывались "невыборы" старосты.[365]

Нужно отметить, что церковное строительство во второй половине века не остановилось. На примере Холмского уезда видно, что из 56 существовавших на конец века сельских храмов 16 построено на месте прежних в 1765-1798 гг.[366] Подсчитать сумму доходов причта и церкви можно лишь весьма приблизительно. Во-первых, она зависела от качества отведенной церкви земли и урожая и вида высеваемых культур в каждой конкретной местности. Не всегда известен и характер использования этой земли. Во-вторых, величина платы за требы сильно связана с местными особенностями и достатком прихожан. В-третьих, руга от прихожан выплачивалась из-за неурожая или бедности прихода не регулярно и не в полном объеме. Не всегда можно точно высчитать, сколько именно было семейных крестьян, обязанных приговором платить ругу. По разным приходам, если судить по количеству собранного хлеба, их приходилось по 1 на каждые 3,3-4 души мужского пола. В качестве примера можно попытаться рассчитать доход причта Покровской церкви погоста Немоево Островского у., приход которой состоял из экономических и помещичьих крестьян.

Церковная земля: две пустоши общей площадью 33 десятины и 3 десятины под строениями, принадлежащими причту. При средней урожайности церковных земель, рассчитанной выше, церковная земля дает 126 руб. Из которых 2/3, то есть 84 руб. полагаются причту.

Плата за требы: если брать за основу расчета среднюю сумму 20 коп. с души мужского пола, плата за требы со всех прихожан (918 душ мужского пола) составляла 183 руб. 60 коп.

Руга от прихожан: взималась в размере 3 коп. и 1 четверика хлеба с женатого человека. Если в среднем на каждые 3,6 душ мужского пола в епархии приходился 1 женатый крестьянин, величина руги составляла 7 руб. 65 коп. деньгами и 31 четверть 7 четвериков хлеба. При средней справочной стоимости на хлеб 3 руб. за четверть в денежном эквиваленте руга составляла 103 руб. 28 коп.

Итого: общая сумма доходов причта не считая вспомогательных заработков и возможных пожертвований со стороны помещика-ктитора составляла около 370 руб. в год. Из них 185 руб. получал священник, а причетники по 92 руб. 50 коп.[367]

Причт Вознесенской церкви погоста Верховье, не имевший во владении церковной земли, но получавший штатное жалования 50 руб. на клир, ругу и плату за требы от 800 прихожан мужского пола должен был получать около 293 руб. в год на 4 членов причта.[368]

Необходимо учитывать, что на содержании служителей церкви находились многочисленные родственники, о пропитании которых необходимо было заботиться. На 1633 служителя церкви, сведения о которых содержаться в клировых ведомостях конца XVIII в., приходилось в общей сложности 6401 женщин, детей и стариков, находящихся на иждивении.[369] То есть в среднем каждый служитель церкви от холостого причетника до вдового священника кормил своим трудом четырех человек. Епархиальное начальство пристально следило за выполнением духовенством своих обязательств по отношению к родственникам, поскольку на этом во многом была построена система наследования приходов. Характерна в этом отношении реакция членов духовной консистории на жалобу пономаря Максима Васильева из погоста Слоботки в адрес своего зятя пономаря того же погоста. Зять получив место "со взятием" не желал производить тестю "никакого пропитания". Консистория, рассмотрев обстоятельства дела, приказала призвать зятя бывшего пономаря в духовное правление и там "наистрожайше ему подтвердить" о необходимости выделять из своих доходов часть на содержание родителей жены, пригрозив в противном случае лишением места.[370]

4.2 Источники доходов монастырей Псковской епархии

В ходе секуляризации наибольшие экономические потери понесли монастыри и архиерейские дома, являвшиеся вотчинниками. Те из них, которые не были упразднены, довольствовались главным образом штатным жалованием и доходами с земельных угодий. Н.Н.Лисовой отмечает, что политика Екатерины II была своего рода "средней линией" по сравнению с пожеланиями противников идеи монашества, каковым выказал себя в записке "О монастырях", написанной в 1786 г., князь Г.А. Потемкин-Таврический. Законодательство 1764 г. было несколько смягчено Павлом I в 1797 г. Монастырям разрешено было увеличить до 30 десятин имевшиеся у них земельные наделы, заводить мельницы и рыбные пруды. Почти вдвое были повышены выплаты на содержание братии. Заштатные монастыри стали получать ежегодно по 300 руб.[371] При этом, как видно из таблицы 18, величина жалование различным категориям черного духовенства практически перестала зависеть от класса монастыря. Помимо обитателей монастырей и архиерейских домов жалование получали сами архиереи. Псковскому архиерею, например, выделялось 1200 руб. годового жалования. На покупку провизии, дров, железа, угольев, овса и сена для лошадей выделялось еще 1000 руб. в год. На жалование 58 архиерейских служителей, среди которых были, в частности, портные, бочары, конюхи, огородные работники, повара, плотники, печники, медник, каретник и прочие, полагалось 982 руб. в год. Еще 132 руб. перечислялось на уплату подушных денег за архиерейских служителей. На церковные потребы и печение просфор 100 руб. в год, на содержание ризницы 349 руб., на починку кафедрального собора в Пскове, архиерейских домов и домовых церквей в Пскове и в столице 500 руб. в год. Если сумма на починку строений, относящихся к архиерейскому дому, не расходовалась полностью, то содержалась в архиерейской казне. Производить какое-либо строительство без указа Коллегии экономии запрещалось.[372]

Таблица 18 Жалование различным категориям монашествующих (руб. в год)

Источник: Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству Православного исповедания. Царствование Государя императора Павла Первого. № 161

Монастырям деньги помимо жалования выделялись на оплату услуг подьячего, на жалование монастырским слугам и выплату за них подушного оклада, на церковные потребы, на починку церквей и монастырских строений, на конюшенные припасы, уголья, железо и дрова, на прием приезжих и на рыбу, вино и пиво для братии. На эти статьи расходов мужским монастырям 2-го класса выделялось по 807 руб. 90 коп. в год, третьеклассным – 522 руб. 30 коп. При этом второклассный мужской монастырь имел 16 монастырских слуг, а третьеклассный – 8. Весьма скромные суммы выделялись на содержание женских обителей. Второклассный девичий монастырь получал в год жалование на 4-х монастырских слуг, да на все прочие расходы 100 руб.[373]

Монастыри и архиерейские дома продолжали оставаться достаточно крупными хозяйственными комплексами и к началу XIX в. сосредоточили в свих руках немалые земельные владения. Так, Псковский архиерейский дом в 1804 г. владел более чем 840 десятинами пашенной земли и сенных покосов.[374] Пашенная земля частично засевалась домовым хлебом, а частично сдавалась в аренду, в том числе и архиерейским служителям. Архиерейскому дому принадлежали так же огороды, сады, рыбные ловли на Псковском озере, на реках Великой, Черехе и Многе. Доходы приносили также торговые палаты, палатки, погреба и мельница. Самый большой доход в 300 руб. приносила тиунская палата, две палатки находились под зданием консистории, одна палата под соборною колокольней и палатка под соборною церковью. По 70 руб. в год приносила мельница на р. Каменке. Всего доходы Псковского архиерейского дома составили 1659 руб.[375]

Псковский архиерей стремился извлечь доход и из упраздненных церквей г. Пскова. За 50 руб. была продана Благовещенская церковь от Рыбницких ворот. Были покупатели на Зачатейскую, Казанскую, Власьевскую, Козмо-Дамианскую церкви, но впоследствии отказались от своих намерений. Плита от Георгиевской церкви с Болота, Богоявленской с Бродов и церкви Иоанна Милостивого церквей была отдана на поправку действующих храмов. Несколько церквей были переданы в казенное ведомство и на строительство лютеранского молитвенного дома. Три церкви оставлены в ведении епархиального архиерея.[376] За Дмитриевской церковью в Кремле, оставленной в ведении архиерейского дома также была устроена торговая палатка. Но в начале XIX в. церковь была занята Псковским губернским правлением и использовалась как архив.[377]

О монастырских владениях в конце XVIII – начале XIX вв. имеются следующие данные:

1. Торопецкий Небин мужской монастырь. Пашенной и сенокосной земли 30 десятин, расположенной как близ города, так и на некотором удалении. Земельными владениями монастырь пользовался сам, не отдавая в оброк.[378]

2. Находящийся на своем содержании Крыпецкий монастырь. На 1802 г. имел во владении 273 десятины 2186 саженей пашенной земли и 185 десятин 1190 саженей сенных покосов. Рыбные ловли на р. Щирице и двух озерах. Монастырь частично пользовался угодьями сам, а частично сдавал в оброк.[379]

3. Старовознесенский женский монастырь. Сенокосной и пашенной земли 30 десятин. Сдавалась в оброк. Рыбные ловли в 15 и 60 верстах от монастыря в Устинской волости и в Кулейской губе.[380]

4. Псковопечерский монастырь. Пашенной земли 20 десятин и сенных покосов 18 десятин 600 саженей. Восемь мест для рыбной ловли в Колпинской губе. Каждая ловля сдавалась в оброк от 4 до 20 руб., за некоторые из них монастырь получал прибавку в виде щук и лещей.[381]

5. Великолукский Троицко-Сергиев мужской монастырь. Сенных покосов 37 десятин. Деревянная мельница при монастыре. Покосами и мельницей монастырь пользовался сам.[382]

6. Снетогорский мужской монастырь. Полная дача казенной земли, из которой 6 десятин отведено под выгон. Мельница на р. Толбице в Псковском уезде, находилась в 35 верстах от монастыря. В общем владении с Великопустынским монастырем. Землею и мельницей монастырь пользовался сам. Не отдавая в оброк.[383]

7. Спасо-Мирожский мужской монастырь. Удобной и неудобной земли 34 десятины 1015 саженей. Из них 17 под монастырем и близ монастыря было отведено под выгон. Остальная земля в 3-х пустошах. Земля отдавалась в оброк "из пятинного дохода". Казенной палатой были отведены рыбные ловли и мельница, но к 1804 г. планы и документы не предоставлены.[384]

8. Святогорский мужской монастырь. Пашенной и сенокосной земли 33 десятины. В 2-х верстах от монастыря водяная мельница. Землею и мельницей монастырь пользовался сам. Монастырь получал весьма крупные доходы от неокладных сборов (свечные и кружечные). На 1804 г. их насчитывалось 1258 руб. 93 коп.[385] В 1803 г. находящийся в числе братии священник Иван Иванов жаловался на казначея давшего ему только 30 руб. из кружечного дохода, собранного во время крестного хода в Псков, в то время как все остальные его участники получили по 46 руб.[386]

9. Иоаннопредтечев девичий монастырь. Пашенной земли и сенных покосов 29 десятин 417 саженей. Рыбные ловли в Устинской волости (15 верст от монастыря) и на Псковском озере (60 верст). Земли и рыбные ловли отданы в оброк.[387]

Земли полагавшиеся монастырям по указу 1797 г. отводились весьма неспешно. Так, Иоанно-Предтечевский монастырь получил земельную дачу только в 1803 г.[388] Помимо казенной земли и штатного жалования монастыри продолжали получать мелкие пожертвования от частных лиц в виде небольших земельных дач и денежных пособий. Например, Псковопечерский монастырь получил в 1797 г. в вечное владение огород, засаженный плодовыми деревьями, мерою 39 на 18 саженей за положение тела сестры генерал-майорши Е.Ф. Вакселевой в монастырские пещеры.[389] Святогорский монастырь получал с 1790 г. от помещика Карамышева ежегодное пособие в размере 90 руб.[390] Игуменье Иоаннопредтечева монастыря в 1801 г. удалось собрать 796 руб. доброхотных подаяний на покрытие тесом монастырского храма и обитие его глав осиновой чешуей.[391]

Монастырские власти боялись просить денег на ремонт обителей и принадлежащих им хозяйственных построек, опасаясь закрытия монастыря.[392] В результате, располагая достаточно скромными средствами, монастыри и архиерейский дом ограничивались мелкими ремонтными работами. В 1771 г. Спасовеликопустынский монастырь чинит ветхие заборы и деревянные кельи, печи и перекрывает железом соборную колокольню.[393] Пострадавший от пожара Старовознесенский монастырь в том же году строит деревянную ограду вокруг огорода, закупает кирпич и другие стройматериалы. В 1772 г. подновляет образа в предельной церкви Рождества Христова. В 1773 г. заменяет 6 саженей плиты в соборной колокольне и перекрывает ее еловым лесом. В 1774 г. продолжаются работы на колокольне, в частности, меняется ее покрытие и делается глава. В 1775 г. в колокольне устанавливаются две лестницы, покрывается дранью крыша предельной церкви и монастырских келий, покупается и привозится в монастырь деревянная келья. В 1776 г. перемащивается пол в притворе соборной церкви, перекладывается кафельная печь в предельной церкви, подновляются внешние архитектурные детали храма, обиваются жестью входные ворота, чинится деревянная монастырская ограда. В 1777 г. ремонтируется фундамент двух братских келий и стены настоятельской кельи.[394] Псковопечерский монастырь в 1774-1778 гг. перекрывает кровли в большой трапезной, каменной "Донской" палате, в каменной жилой палате, и в четырех церквях, ремонтирует провалившиеся каменные своды братской и настоятельской кухни, перестраивает ветхую главу церкви Усекновения главы Иоанна Предтечи, ремонтирует погоревший вход в храм Богородицы Одигитрии на Печерском подворье в г. Пскове, перекрывает его кровлю и заменяет большую деревянную главу, заменяет покрытие каменной колокольни на подворье.[395]

На крупные постройки денег не хватало. В 1788 г. сгорел деревянный архиерейский дом, остались только два каменных флигеля, из которых был устроен дом с деревянной пристройкой. Только в 1804 г. архиепископ Ириней (Клементьевский) решился пожаловаться Синоду на тесноту и сырость этого здания, попросив перенести архиерейский дом в Снетогорский монастырь.[396]

О материальном положении монастырской братии известно немного. Братия получала 2/3 собранного хлеба, а 1/3 принадлежала настоятелю.[397] Братия имела право пользоваться рыбными ловлями. Из штатной суммы выделялись порционные деньги. В Спасо-Мирожском монастыре в 1786 г. эти деньги составляли 8 рублей 65 копеек в месяц на братию из 4-5 человек вместо положенных по штату 11-и. Братия рассматривала ее как недостаточную, хватающую только на хлеб, в то время как игумен Венедикт полагал ее избыточной. Пек хлебы и варил кушанья для монастырской трапезы повар, определенный настоятелем. Настоятелем также должен был выдавать братии деньги на одежду и обувь. Остатки штатного жалования выдавались братии за каждые три месяца. При смене настоятелей существовал обычай выкупать у предшественника еще не снятый урожай. Если та часть земли с которой получала свою часть оброка братия находилась впусте, настоятель не считал себя обязанным делиться оброчным хлебом.[398]

На протяжении второй половины XVIII в. складывалась новая система содержания духовенства. Государство, желавшее иметь в качестве социальной опоры обеспеченного материально служителя церкви, старалось, тем не менее, переложить все расходы по улучшению его благосостояния на прихожан. Церковные земли отмежевывались от частных владельцев, обрабатывать их, по замыслу Павла I, должны были частновладельческие крестьяне. Все подобные мероприятия проходили медленно и болезненно, вызывая споры и взаимные претензии. Штатное жалование, то есть государственную ругу получала только незначительная часть духовенства. Оно не являлось основным источником существования белого духовенства. Повышение штатного жалования Павлом I не означало усиления заботы государства о нуждах духовенства, оно лишь явилось следствием роста цен на продукты питания.[399] Благосостояние белого духовенства зависело, прежде всего, от хороших отношений с прихожанами и прежде всего с помещиками. Руга причту и кружечные сборы были делом сугубо добровольным. Прихожане оплачивали услуги священника исходя из коллективных представлений о справедливой на них цене и собственного достатка. Величина руги определялась приговором между прихожанами и причтом, но в неурожайные годы крестьяне могли и вовсе отказаться от своих обязательств. Затраты на содержание церкви и причта со стороны прихожан нельзя рассматривать только как вынужденную необходимость, дань установившейся традиции и выполнение религиозного долга. Это во многом вопрос престижа всего прихода и каждого отдельного прихожанина, особенно ктитора.

Устанавливая в 1765 г. таксу за требы, правительство, вероятно, учитывало, что состоятельные прихожане будут платить больше положенного, сообразно своему достатку. Такса была ориентированна на самые бедные слои населения.

Говоря о бедности белого духовенства в XVIII в., необходимо различать два ее вида. В большей части случаев речь идет об относительной бедности, то есть невозможности некоторой части духовенства соответствовать определенным стандартам жизни. Внутри белого духовенства выделяется несколько групп, характеризующихся различным объемом власти, престижа, образования и доходов. К самой бедной группе белого духовенства можно отнести причетников малочисленных приходов, не наделенных к тому же достаточным количеством земли. В эту же категорию можно отнести и тех служителей церкви, которые получают вполне приличное содержание, но обременены многочисленной родней. Относительно представителей этой группы духовенства можно говорить об абсолютной бедности отталкиваясь от известной нормы душевого потребления 2,5-3 четверти в год.[400] Самая богатая группа белого духовенства состояла из служителей церкви, которые благодаря своим собственным талантам или родственным связям, сумели занять какую-либо ответственную должность в системе епархиального управления, получить престижное место или звание. Более точно определить состав групп и величину их доходов, не имея возможности высчитать точный доход причта каждой церкви и вероятность наличия дополнительных источников дохода, нельзя.

Монастыри в большей степени зависели от финансирования со стороны государства. Недостаточно высокое штатное жалование компенсировалось некомплектом монастырских штатов. Существовала огромная разница в доходах между настоятелем и братией, в то время как различия в жаловании для остальных категорий монашествующих нивелируются в конце века. К 70-м гг. XVIII в. монастыри вполне приспосабливаются к новым экономическим условиям, диктуемым государством, и достаточно эффективно распоряжаются имеющимися у них деньгами и угодьями.

Во второй половине века двумя основными направлениями внешней функции, которые выполняло православное духовенство, оставались, по-прежнему, религиозное и государственное. К религиозной функции духовенства помимо ее обрядовой стороны следует отнести нормативно-регулятивную (выработка норм общественной жизни и межличностных отношений) и нравственно-регулятивную (помощь пастве в достижении определенного нравственного состояния посредством исповеди и покаяния). Государственная служба подразумевала под собой следующие важнейшие функции: информативную (сбор информации церковного и политического характера, передача информации в народ) и просветительскую.[401]

Нет оснований полагать, что светская власть недооценивала значения деятельности духовенства по осуществлению этих функций и не понимало, что для повышения собственной эффективности необходимо упрочить авторитет духовенства в народе. С этой целью при Екатерине II было сделано немало для возвышения духовенства.[402] Павел I "хотел поднять авторитет и влияние духовных лиц в обществе и в народной среде и тем самым укрепить основы своей власти".[403] Как недостаточные для возвышения духовного сословия, половинчатые, но тем не менее дающие "прочное основание для умственного и нравственного развития духовенства" в будущем, оценил действия правительства в этом направлении И. Знаменский.[404] Взаимоотношения государства и духовного сословия за вторую половину XVIII сильно изменились. Если в предшествующий период духовенству приходилось в основном отстаивать свои права от посягательств государства, то с 1764 г. начался процесс, который Б.Н. Миронов назвал освобождением духовенства. Процесс предоставления, в первую очередь, белому духовенству прав, присущих свободному сословию, мог носить вынужденный характер, так как правительство не могло не понимать, "какую огромную опасность может представлять духовенство в случае его враждебного отношения к существующему режиму". В свою очередь, духовенство просило о расширении своих прав, пользуясь любой благоприятной возможностью и личными связями с императорами.[405] Оборотной стороной этого процесса стало усиление зависимости церкви как организации от государства, что дало основание некоторым исследователям говорить о ее крайнем огосударствлении. Первейшими обязанностями приходского духовенства Н.М. Никольский называл "насаждение верноподданнических чувств среди православного населения и политический сыск среди прихожан", приводя в качестве примера попытки апофеоза императорской власти и установление табельных дней.[406] В учебном пособии И.В. Левченко проводится мысль о "полном превращении церкви в ведомство государственного управления, а епископов – в чиновников", как главном итоге организационной стороны реформы 1764 г. Отмечается также нарастающий процесс бюрократизации клира, который не был осуществлен только благодаря устойчивой системе наследования приходов.[407] Огосударствление церкви, "полицейские обязанности", возложенные государством на служителей церкви, в свою очередь, должны были ронять авторитет духовенства в глазах прихожан.[408]

В целях выяснения вопроса о том, какое место занимало духовенство и каков был статус духовного лица необходимо проанализировать связанный с ним комплекс норм права, закрепленных в законодательных актах, и имевших место случаев их реализации.

В первые годы после реформы 1764 г. государство освобождает белое духовенство от своеобразного внутрисословного оброка (так называемого "епископского тягла"), от сборов за епитрахильные вдовым священнослужителям, от школьных, за постихарные и перехожие грамоты, с производимых в степень протопопа. Во время архиерейских выездов запрещалось требовать с духовенства денег на подводы. В самом указе разъяснялось, что отмененные сборы до введения штатов шли на жалование судьям архиерейских домов и приказным служителям. Теперь, когда архиерей и епархиальная администрация получают жалования из Коллегии Экономии, необходимость в них отпала. Указ 1765 г. устанавливал фиксированную плату за поставление из диаконов в священники и из причетников в диаконы размером в 2 руб., и сумму в 1 руб. за поставление в причетники.[409] Этот указ дополняет официально установленная в 1765 г. такса на важнейшие требы.[410] В 1766 г. упраздняются подможенные деньги на содержание военного духовенства.[411] Все эти указы объединены одной общей целью – предельно сократить количество жизненных обстоятельств, при которых клирик касался каких-либо финансовых вопросов. Устанавливая таксы за требы и запрещая торг вокруг них, государство, возможно, имело намерение поднять авторитет духовенства. Причем, предупреждая упреки в стяжательстве, направленные против духовенства, величина фиксированной платы за требы была заведомо ниже обычной, привычной и духовенству и прихожанам. Естественной реакцией духовенства было стремление увеличить сумму, не останавливаясь перед вымогательством и отказом совершать требы, что вынудило иркутского архиерея Софрония, на свой страх и риск увеличить в своей епархии плату за требы в 2-3 раза.[412]

Представители псковского духовенства начали нарушать указ в самых неприглядных формах сразу после его опубликования. В 1769 г. священник Георгиевской церкви пригорода Воронича Симеон Иванов, запрашивая с крестьян большие суммы за погребение, вынудил их хоронить покойников без отправления треб. Официальная плата за погребение составляла 10 коп., священник же запросил 2 руб., не согласившись сбавить цену до рубля и овцы в придачу. Более того, епархиальному начальству были предоставлены показания крестьянина, получившего от священника прямой отказ хоронить мертвого младенца в связи с необходимостью дальней поездки и рекомендацию подождать с похоронами до смерти еще кого-нибудь в той же местности. Никакого наказания за нарушение указа в отношении священника не последовало. Начальство ставило ему в вину не завышение платы за выполнение треб, а исключительно отказ их совершать. Более того, пострадавших крестьян обязали подпискою не обращаться за выполнением треб к другим священникам "под страхом штрафа и наказания".[413] Подобные злоупотребления священнослужителей, отказывающихся совершать обряды, не сойдясь с прихожанами в цене, имели место и в других епархиях.[414]

Ликвидация поборов с духовенства в пользу епархиальной администрации так же не могла иметь должного эффекта. Духовенство по-прежнему должно было содержать низовые звенья административного аппарата епархии (благочинных, членов духовных правлений, экзаменаторов, цензоров проповедей и духовных депутатов).[415] Расходы на их содержание, как отмечалось выше, были систематичны и чувствительны для приходского духовенства. По мнению И. Знаменского, повсеместно сохранялась вымогательство с белого духовенства денег под предлогом получения священнического (до 100 руб.) и диаконского (до 50 руб.) мест.[416]

В 1767-1772 гг. правительственными указами духовенство освобождается от телесных наказаний и пристрастных допросов священнослужителей (священников, иеромонахов, протодиаконов, иеродиаконов, диаконов).[417] В самом тексте указа от 7 июля 1767 г. данная правовая норма обосновывается необходимостью поддерживать авторитет сана, так как через телесные наказания "Духовенство, а особливо Священники, теряют должное по характеру своему от общества почтение, пастве же их подается немалый соблазн и причина к презрению". В том же указе предписывается при назначении священнослужителям наказания в виде "трудов" следить за тем, чтобы принудительные работы не роняли авторитет сана. Меры эти при, всей их пользе для духовенства, касались только церковного суда. Священнослужители же, подозреваемые в совершении преступных деяний, попадали в руки светских властей.[418] В этот же период в законодательстве появляется нома, запрещающая "держать в работе" человека, чья вина не доказана.[419]

Уже с 1766 г. для участия в следствии и уголовном суде над лицами духовного звания требуется обязательное присутствие депутата (такое название они получили еще в период правления императрицы Елизаветы). Указ 1791 г. требовал в городах и уездах назначить вместо временных постоянных депутатов.[420] Присутствие депутата на следствии и суде должно было оградить обвиняемого клирика от оскорбляющих его сан действий со стороны светских властей. Поэтому епархиальные власти отнеслись к выбору депутатов весьма ответственно и еще до 1791 г. начали назначать их на постоянной основе. С 1779 г. депутатскую должность в городе Пскове отправлял священник Симеон Васильев Яновский. В 1786 г. его выбрали одним из двух городских благочинных. Консистория рассудила, что выполнять эти обязанности Симеону Васильеву будет затруднительно, поскольку две занимаемые им должности могут потребовать одновременного присутствия в разных местах. Поэтому в помощь депутату Яновскому решено было назначить второго депутата священника церкви Воскресения с Полонища Василия Иванова. Первый должен был ходить в гражданские присутственные места только по делам, требующим окончательного следственного рассмотрения и делам, переносимым по апелляции в верхние суды. Второй иногда совместно с первым должен был присутствовать на допросах.[421] Симеон Яновский продолжал выполнять депутатскую должность до самого конца рассматриваемого периода, причем, получил в качестве награды за свое депутатство в 1793 г. от архиепископа первенство в публичных собраниях.[422]

Существование сословного суда, не применяющего телесных наказаний к священнослужителям, и сословный надзор за гражданским судопроизводством в отношении духовенства не мог избавить его от притеснений и обид со стороны официальных лиц. Псковский наместник действительный статский советник Кожин, 8 июня 1783 г. в связи с выходом из повиновения крестьян полковника Александра Максимовича Вындомского (Опочецкий у., село Георгиевское) через консисторию предписал окрестным священникам делать тем крестьянам "приличное увещание". Консистория не возражала, но опасалась отправить священников без надлежащего конвоя. В том же месяце наместник прибыл с псковским полицмейстером и военной командой. Священникам наместник велел быть в готовности, но куда и когда явиться не сообщил. В результате он лишился возможных посредников и столкнулся с вооруженным сопротивлением бунтующих крестьян. В ходе столкновения было убито несколько крестьян, и получили ранения солдаты. Всю вину в произошедшем наместник возложил на приглашенных им священнослужителей, которые "неприездом своим дали повод и согласие к таковому их [крестьян] непокорству". Видимо, находясь еще под впечатлением от только что случившегося побоища, наместник прибыл с военной командой в Воронич и дал волю своему гневу по отношению к провинившимся клирикам. По его приказу священника Антипа Михайлова вытащили из дома. Наместник лично обругал священника "всякими неподобными словами", снял с него суму со святыми дарами и приказал священника связать. Священника связали, причинив ему этим сильные физические страдания, "что и терпеть было не можно", и отдали на два часа солдатам под стражу. Пока другой священник Петр Антонов по распоряжению начальства исповедовал и причащал тяжелораненого солдата для него готовились колодки. Впрочем, в колодки его так и не посадили. Потом наместник приказал привести 4-х арестованных мужиков и, устроив подобие очной ставки, стал требовать от них назвать священников подстрекателями к бунту. Мужики промолчали. И тогда наместник на глазах у священников запорол одного из крестьян до смерти. Происходящее повергло остальных членов причта в ужас. Пока диакон прятался от направленных на его поиски 9 солдат, причетники ускакали прочь на принадлежащей священнику лошади. Причем убегали они в такой спешке, что загнали лошадь до состояния полной непригодности к работе. Не получив прямых доказательств вины священников, наместник удалился, пообещав вернуться через 3 дня, разорить дома священников, а их самих отдать в солдаты. Синод впоследствии признал вину священнослужителей в произошедшем восстании недоказанной, а те из них, кто все-таки предстал перед судом уголовной палаты, были также отпущены.[423] Весьма примечательным при изучении действий в данном дел наместника является тот факт, что прилюдно унизив служителей церкви, запугав их и даже причинив одному священнику физические страдания, он не нарушил закон. Крайне важным для понимания отношений между светской властью и клириками в данной ситуации является эпизод с сумой, содержащей святые дары. Подобную суму с матерчатым изображением креста по указу 1777 г. должен был носить на груди поверх одеяния каждый священник. Во всех гражданских ведомствах объявлялось, что "когда священники при себе иметь будут дароносицы со Святыми Тайнами, с светской стороны наблюдаемо было должное благочиние и почтение". Любой мирянин, который "производил" над священником непристойный поступок, должен был предстать перед церковным судом и понести наказание.[424] Поэтому священник, пытаясь уберечь себя от издевательств наместника, надевает суму со святыми тайнами, а наместник, не желая навлекать на себя неприятности, ее снимает перед тем как начать ругать Антипа Михайлова. Истязание священника путем связывания его веревкой так же формально нельзя признать нарушением закона. Не было пыток и физической расправы, были применены исключительно меры задержания.

Участие духовенства в антикрепостническом движении вообще и в восстании Пугачева, в частности, расценивается исследователями неоднозначно. А.В. Карташев был склонен считать участие духовенства в пугачевщине вынужденным. Духовенство "под страхом быть растерзанным живьем" часто покорялось самозванцу и встречало его как законного императора. В Тамбовском и Пензенском крае по окончанию следствия были лишены сана и монашества 129 человек. В то же время неполная статистика насчитывает 257 лиц духовного звания, убитых за отказ служить молебен за здравие самозванного царя Петра Федоровича.[425] Ю.Я. Коган и Е. Ф. Грекулов подчеркивали антинародную сущность православной церкви, проявившуюся «с наибольшей силой в 1773-1775 гг.».[426] Н.М. Никольский, не отрицая проправительственную, в целом, ориентацию клира, упомянул примеры активной и добровольной поддержки Пугачева некоторыми представителями духовенства.[427] После восстания Пугачева правительство продолжает рассматривать духовенство как силу, способствующую удержанию крестьян в повиновении, но, вместе с тем, не вполне доверяло его готовности защищать государственные и помещичьи интересы, о чем свидетельствует указ от 30 марта 1781 г. Согласно указу служителей церкви следовало освидетельствовать на предмет знания ими указа 1767 г., запрещавшего помещичьим крестьянам подавать челобитные на своих хозяев, дабы те не могли отговориться его незнанием. Духовенство так же следовало обязать подпиской, что в случае неповиновения крестьян помещику они "не токмо от сообщества с ними в том всячески удалялись, но когда о том уведают, то б при первом случае от того прихожан своими увещаниями, напоминая и прочитывая им вышеписанный указ, всемерно воздерживали…". Впредь епархиальному начальству следовало знакомить с содержанием указа 1767 г. всех новопоставляемых священно- и церковнослужителей.[428]

Произошедшие в Холмском у. в 1797 г. события, получившие широкую известность в правительственных сферах, показали, что духовенство играло активную роль как в среде восставших крестьян, так и среди подавляющих восстание. В возмущении помещичьих крестьян оказались виновными священники погоста Бросна Антон Иванов, священник погоста Торопоца Степан Григорьев и диакон погоста Каменки Алексей Степанов. Особая вина возлагалась на священника Антона Иванова, который с "великим азартом" произнес перед прихожанами речи, "возбуждающие крестьян к мятежности, и с порицанием войск, якобы они были подкуплены" Прочитанный крестьянам указ о необходимости повиноваться помещикам, Антон Иванов объявил подложным. Из текста обвинения следует, что главной и единственной виной священнослужителей было "неистовое толкование им [крестьянам] указа просить на помещика своего". Двух основных виновников (священник Степан Григорьев к 1798 г. умер) лишили сана, били кнутом и отправили на работы в Нерчинск. В крестьянском восстании оказались замешаны, но "не так дерзновенны" священники погоста Бологова Алексей Елисеев, погоста Данкова Дмитрий Тимофеев, погоста Тихвина Иван Васильев и диаконы погоста Жукова Гаврила Григорьев, погоста Волок Иван Львов, погоста Троицы Хлавицы Ераст Варламов. Их присудили к снятию сана, наказанию плетьми и отдаче в военную службу. Священник погоста Каменки оказался виновным в том, что не отвратил от поддержки крестьян диакона своего погоста. Наказанию подверглись так же три дьячка. Они были биты плетьми и отправлены на Иркутскую суконную фабрику.[429] Участие большей части священнослужителей, охваченных восстанием погостов, пусть даже в большинстве случаев пассивное, а может быть и вынужденное, показывает, что сельское духовенство было связано с крестьянами более прочными узами, чем с дворянством. Для увещевания крестьян пришлось вызвать священника и присутствующего члена консистории Симеона Яновского из Пскова, который за свои услуги государству был незамедлительно пожалован орденом Анны 2-й степени и званием протоиерея.[430]

Сельское духовенство было, несмотря на свое привилегированное положение, несравненно ближе к крестьянской среде, чем к помещичьей. Иностранцы удивлялись разобщенности между дворянством и духовенством в России. Дворяне смотрели на клириков как на представителей "невежества и суеверия", гордясь своим свободомыслием, "чуждались этих защитников рутины".[431] С 1785 г. дворяне, свободные от обязательной службы, стали более жить в имениях. Соответственно, участились случаи конфликтов между помещиками и духовенством, которое они презирали под воздействием модной философии. Унизить священника стало "признаком образования".[432] Дворяне могли позволить себе то, что никогда не делали прихожане из других сословий. Например, в октябре 1799 г. поручик Михаил Лавров прилюдно "причинил ругательства" священнику из Вышегородского погоста Фаддею Григорьеву.[433]

Сельское духовенство во второй половине XVIII в. близко к крестьянам по своему быту и образу жизни. Священник сам обрабатывал землю, для освещения дома пользовался лучиной, попадья дома ходила в лаптях.[434] Служители церкви настолько привыкали носить постоянно простую одежду, что архиепископ Иннокентий был вынужден напоминать им о необходимости одеваться более благопристойно и не отпралять церковной службы в лаптях.[435] Гораздо более подчеркивали носимой одеждой свой социальный статус представители московского городского духовенства.[436]

В то же время часть священнослужителей, особенно связанные с системой епархиального управления городские священники и протопопы, оторвавшись от основной массы представителей своего сословия, сближаются по образу жизни с дворянством. Сказанное относится так же к верхушке черного духовенства: настоятелям монастырей и епархиальным архиереям.

По отношению к этой категории духовенства действительно можно утверждать, что священнослужители к началу XIX в. по своим правам сравнялось с личными дворянами, получив право ездить в каретах и быть кавалерами орденов.[437] Павел I даже определил специальную церемонию возложения на духовных лиц орденских знаков без прикосновения к ним шпагой.[438] Упомянутый выше священник псковской Иоаннобогословской церкви получил согласно орденскому статуту, положенное кавалеру ордена Анны 2-й степени командорство, состоящее из 3-х деревень в Звенигородском уезде Московской губернии.[439] При Павле I был расширен перечень внутрицерковных знаков отличия. В 1798 г. император повелел награждать духовенство такими знаками отличия как камилавка, скуфья и наперсный крест.[440]

Сам факт награждения духовенства светскими знаками отличия был воспринят некоторыми иерархами весьма болезненно, особенно, когда Павел I начал награждать православных служителей церкви знаками католического Мальтийского ордена. Даже лояльный к новшествам императора митрополит Новгородский и Петербургский Гавриил воспринял попытку сделать его кавалером Мальтийского ордена как оскорбление в адрес православной церкви, за что и был уволен с митрополичьей кафедры.[441] Показательно уже само стремление государства сравнять в правах с дворянами представителей духовенства, на деле доказавших свое желание активно действовать в его интересах.

Привилегированная часть духовенства постепенно отстраняется от более бедных и необразованных представителей своего сословия. Протопоп Иоанн Иосифов Скоропостижный при разделе прихода с остальными священниками Петропавловского собора г. Пскова взял себе дома дворян и самых известных купцов. Когда другие священники возмутились несправедливостью такого раздела, Иоанн Иосифов объявил им, что ему неприлично входить в бедный дом.[442] Протоиерей Федор Львович Карпинский из г. Екатеринбурга, как следует из содержания его дневника, общался в основном с городским начальством и членами их семей, был зван на все светские мероприятия, получал от чиновников и военных многочисленные подарки. Единственное упоминание о других служителях церкви Федором Львовичем связано с причетниками, которые свозили в его погреб лед и получили за работу по два стакана вина.[443] Епископы из предшествующего 1764 г. периода унаследовали привычку к роскоши. Старались «перещеголять друг друга дорогостоящими церковными облачениями» По отношению к подчиненному духовенству проявляли зачастую деспотизм и жестокость. В результате мемуары XVIII в. все чаще стали отмечать примеры надменности и неприступности архиереев.[444] Срочный вызов к архиерею в консисторию повергал в ужас и самого вызываемого и его домочадцев. Вызванный на прием к епископу трепетал и боялся поднять глаза.[445] Причин для презрения к представителям своего сословия у верхушки духовенства было достаточно: отсутствие у большинства служителей церкви полного семинарского образования, необходимость занятия физическим трудом, многочисленные пороки и, наконец, более скромный достаток.

Для успешного выполнения политических и религиозных функций духовенство должно было обладать непререкаемым авторитетом среди прихожан. Несмотря на предпринимаемые государством и епархиальным начальством меры, во второй половине XVIII в. можно выделить целый ряд обстоятельств, которые этому препятствовали.

Среди лиц духовного звания были распространены пороки, неприемлемые для служителя церкви. Прежде всего, эти пороки получали распространение в местах концентрации представителей сословия, не имеющих семейных обязательств и располагающих избытком свободного времени. Имеются в виду семинаристы, певчие и монахи. В дневнике одного из священников Заволжского края, чье детство пришлось на первую половину XIX в., отражен достаточно неприглядный быт певчих архиерейского хора. Попадая в хор, юноши «веселились, пели, пили - и гибли для дальнейшей жизни». Пребывание в хоре печально отражалось не только на моральном облике певчих, но и на академической успеваемости певчих - семинаристов. Со времени открытия семинарии автор дневника был всего лишь третьим певчим, окончившим семинарский курс.[446] Неизбежны были несовместимые с принадлежностью к духовному сословию поступки и среди учеников духовных учебных заведений. К числу проступков, которые могли стать достоянием общественности, можно отнести такие распространенные среди псковских семинаристов в XIX в. занятия как азартные игры, нескромные рассказы, употребление спиртных напитков и посещение трактиров.[447] Достоинство духовного сана в глазах мирян роняли также некоторые обитатели монастырей. Им настоятели давали самые нелестные характеристики. Например, иеродиакон великолукского Троице - Сергиева монастыря Парфений, находившийся под следствием по делу о поджоге монастыря, был аттестован как неспособный к послушанию «за развратной жизнью». В монастырях в числе братства находились священнослужители, определенные туда консисторией за пьянство и невоздержанное житие. Из-за постоянного пьянства часть вдового духовенства в монастырях оказывалась неспособными проводить богослужения.[448] Игумен Спасо-Мирожского монастыря Варлаам, сочиняя рапорт в консисторию, привел красноречивые доказательства непорядков, вызванных неподобающим поведением своих подчиненных. Монахи и вдовые священнослужители, по его словам, «обращались в питейных домах и в своих келиях чинили хищения, споры и драчеи». Игумен Варлаам обратил внимание консистории на систематичность пьянства в его монастыре. Пьянствовали его подчиненные «часто и все вдруг» как у себя в келиях, так и в питейных домах. От пьянства проистекали «в рассуждении обрядов и церковнослужений остановки и прочие беспорядки, бесчиния и упорства». Монахи, отпрашиваясь в город, возвращались в монастырь с опозданием и в нетрезвом виде, а случалось и не вполне одетые. Игумен пробовал запирать их в чулан на хлеб и воду, но и туда монастырских служителей заставляли тайно приносить вино. С возмущением игумен пишет о самовольном и беспорядочном колокольном звоне, который устраивали пьяные монахи, о их трясущихся во время службы руках и адресованных ему самому оскорблениях.[449] Пытаясь навести порядок среди монастырской братии, настоятели не проявляли должного уважения к сану своих подчиненных. Монахов наравне с монастырскими служителями за совершенные ими проступки могли сажать на большую цепь, а, попав настоятелю под горячую руку, они могли быть побиты дубинкой.[450] Происходящее за стенами монастыря не могло остаться тайной для мирян. В монастыре постоянно находился кто-нибудь из монастырских служителей. Сами монахи отлучались в город по разным надобностям. До самого конца XVIII в. в Старовознесенском монастыре в Пскове не было введено общежитие. Инокини и послушницы сами покупали пищу и обеспечивали себя одеждой. Поэтому они почти ежедневно ходили в город, что сопровождалось «оскорбительными для святой обители, но не лишенными иногда полной справедливости» нареканиями со стороны городских обывателей.[451]

Моральный облик приходского духовенства не более соответствовал высокому званию священнослужителя и ожиданиям паствы. Например в г. Пскове в конце века только несколько человек, принадлежащих к числу служителей церкви, вызывали нарекания начальства своим чрезмерным пристрастием к алкоголю.[452] Само употребление спиртного представителями сословия не считалось чем-то необычным и предосудительным. Принимая гостей, полагалось выпить с ними вина. Причем те священники, чьи дневники дошли до наших дней, даже скрупулезно записывают число выпитых ими самими и поданых гостям рюмок.[453] Среди списка прочтенных книг протоирей полагал вполне приличным отметить, что в тот день он был занят «двоением водки» через старые лимоны и сосновые шишки.[454] Водка вполне могла фигурировать в виде «подарка консисторским».[455] Наиболее склонные к самоанализу представители сословия и рады были бы избавиться от подобного времяпровождения, давали себе зароки не пить, но обстоятельства оказывались сильнее их. Сама окружающая их среда побуждала отказываться, в конце концов, от благих намерений. Протопоп Федор Карпинский прекрасно понимал, что употребление алкоголя портит его отношения с супругой и роняет достоинство в глазах мирян. Его дневник содержит такие замечания как «тут выпил я не могши отвязаться... и сделался пьян», «опять вдарился в пьянство, а все перестать хочешь, видно горбатого могила исправит», «когда думаешь отдохнуть от пития, а к питию случай тут был».[456] Архиепископ Иннокентий в своем «Наставлении» призывал священников к трезвенному житию, и, понимая причины нарушения этого предписания, запрещал им долго задерживаться на пирах, посещать питейные дома.[457] Епархиальным начальством наказывалось не само пьянство, а связанные с ним поступки, которые роняли авторитет сана и тем мешали духовенству выполнять его религиозную функцию. Помимо многочисленных случаев мелкого хулиганства, зафиксированных в журналах заседаний консистории, питие спиртных напитков могло иметь гораздо более серьезные последствия. В 1794 г. священник Погостицкого погоста Семен Иванов, будучи пьян, пришел ночью в церковь, где услышал «невидимый глас», требующий от него заставить прихожан отказаться от выращивания картофеля. В результате священник потребовал у своих прихожан, чтобы они более не сажали картофель, а уже посаженный вырывали. В случае непослушания Семен Иванов обещал страшный град, который погубит весь урожай хлеба. Слухи о грозящем урожаю граде распространились на несколько волостей, и только своевременное вмешательство земского исправника Пушкарева не дало распространиться этому «неподобному для человеческих умов произречению» на весь Печорский округ. Для самого священника итог дела был весьма неблагоприятен. По решению архиерея его лишили сана и на некоторое время отправили в монастырь подальше от его прихода.[458]

Архиепископ Иннокентий в «Наставлении» требовал от священнослужителей безупречного поведения. Сам пастырь должен был быть кротким, трезвенным и ко всему снисходительным. Ему следовало наблюдать за тем, чтобы домочадцы воздерживались от песен, плясок, сквернословия, ссор и драк, а также читать им «богодухновенные» книги. Таким образом, жизнь священника и его семейства должна была, по мысли архиерея, служить примером к подражанию для прихожан.[459] На деле вражда священнослужителей могла принять такую неприличную форму, что надолго запоминалась пастве. Примером такого поведения лиц духовного сана являются события, происходившие в погосте Бежаницы в 1786-1791 гг. Дело началось с жалобы священника Василия Иванова на пономаря Ивана Филиппова, который якобы халатно относился к своим обязанностям и нагрубил священнику. Дальнейшая ссора между священниками с одной стороны и братьями пономарем Иваном и диаконом Ефимом с другой привела к тому, что священники стали удерживать у себя доходы диакона, избили его престарелого отца. Год спустя диакон вновь пожаловался в духовное правление на священников, избивших его брата Михаила и мать в доме священника Василия Иванова. В 1791 г. священник Василий Иванов обвинил пономаря Ивана в краже денег и ржи из его амбара.[460] Причетники псковской церкви Успения с Пароменья устроили драку прямо в церкви, пролив кровь в храме на глазах у прихожанок, принадлежащих к дворянскому и мещанскому сословиям.[461] Среди множества ссор между представителями духовного сословия имевшими место в псковской епархии особо примечателен раздор между монахом Святогорского монастыря Амвросием и дьячком церкви из подмонастырской слободы Алексеем Ивановым. Повод к ссоре, произошедшей в избе дьячка, остается неясным. В результате возникших между монахом и дьячком разногласий они подрались, а дьячок еще и «бранил монаха поматерно». Монах Амвросий донес настоятелю монастыря, что пьяный дьячок якобы назвал себя царем и повелителем. Этого показания оказалось достаточно для заведения Псковским наместническим правлением секретного дела. На допросах дьячок признался во всех неблаговидных поступках за исключением своих «политических» речей, ссылаясь на их бытовое значение. Остается только предположить, что монах и в самом деле из чувства мести переиначил слова дьячка, о том, что он «дому своему царь и повелитель».[462]

Неправильно было бы утверждать, что духовенство выделялось среди других сословий какими-либо пороками. Пороки духовенства были такими же, как у многих прихожан. Пьянство, рукоприкладство, несдержанность в словах и прочие неблаговидные поступки были характерны и для пастырей и для паствы. Вполне справедливо замечание Б. Семевского, что «в этом отношении, при одинаковом материальном положении и одинаковой среде, не могло быть почти никаких различий».[463] К первой половине XIX в. священнослужителя можно было узнать даже в гражданском платье по речам, манерам и внешности.[464] Но эти признаки поверхностны и свидетельствуют лишь о высокой степени ролевой идентификации представителей сословия. Существующая на практике и закрепленная юридически замкнутость сословия уменьшала вероятность посвящения в духовный сан имеющего склонность к пастырскому труду человека, одновременно увеличивая долю случайных людей, оказавшихся на священническом месте из соображений материального характера. Прихожане не могли не понимать истинных мотивов кандидата на пост священника в их приходах, но повлиять на его назначение не имели возможности.[465] Следовательно, священнослужитель мог восприниматься не как достойный уважения за свой выбор жизненного пути служитель культа, а как человек не нашедший лучшего способа зарабатывать свой хлеб.

Немало вреда отношениям между паствой и клиром приносили вопросы экономического характера. Скудно обеспеченному служителю церкви трудно было презреть все материальное, особенно если не чувствуя настоящего призвания, он вступил на место отца только, чтобы как-нибудь прокормить многочисленную родню. В тех епархиях, где прихожане еще могли оказывать влияние на выбор служителей церкви, явно просматривается их руководство чисто практическими соображениями. В Олонецкой епархии прихожане, выбирая клириков, заботились, прежде всего, об отсутствии между ними родственных отношений, поскольку представители одного семейства при возникновении экономических споров с прихожанами проявляли большую сплоченность и упорство. Ссоры между духовенством и прихожанами чаще всего возникали по экономическим вопросам. Способы борьбы с неугодными служителями церкви так же обычно выбирались экономические: запрещали ходить в лес за грибами и ягодами, рубить дрова и строевой лес, пускать скот с общим стадом.[466] Экономические споры с прихожанами неизбежно возникали при любой попытке светских властей решить за их счет проблему материального обеспечения причта. В 80-х гг. XVIII в. в Псковской епархии произошло наделение церквей пашенной землей и сенными покосами в ходе генерального межевания. В прилегающих к Пскову уездах крестьяне традиционно давали духовенству ругу хлебом, компенсируя им скудость церковных земельных наделов. В результате проведенного межевания некоторые церкви получили существенную прибавку пахотной земли. Прихожане в нескольких погостах отказались признавать за клиром отторгнутые у них земли и, как показывает пример погоста Тайлова Печерского уезда, были косвенно поддержаны местными светскими властями. Крестьяне не допустили священнослужителей к пользованию землей и в результате возникшего конфликта отказались платить прежнюю ругу. Причем, сделали это в 1793 г. «по заказу той Тайловской волости старосты и по приказу печерского заседателя дворянского Ишкина».[467]

Ситуацию только усугубил «непрактичный» закон 1797 г. «Об обработке церковных земель прихожанами», добавивший «затруднений и недоумений в церковных делах».[468] Закон предписывал положенные каждой церкви 33 десятины земли отдать в пользование прихожанам, получая с тех обговоренную плату, сообразную со справочными ценами на хлеб. Оставшиеся земли духовенство могло сдавать в наймы. Вводился прямой запрет на обработку земли служителями церкви, «яко дело с саном их не совместно». Контроль за своевременной и полной выплатой прихожанами руги отныне, волей законодателя, отдавался губернскому начальству и земской полиции.Однако, как свидетельствовали доношения епархиальных архиереев Синоду, губернские власти либо тормозили исполнение невыгодного для помещиков закона, либо, прибегая к угрозам в адрес священнослужителей, заставляли их соглашаться на получение небольших сумм на оплату труда батраков. Не имея достаточно средств нанять батраков служители церкви обрабатывали землю по прежнему сами.[469] Подобная неопределенность с доходами духовенства во многих сохранялась и в 1800 г.[470] В Псковской епархии споры вокруг порядка обработки земли прихожанами продолжались по меньшей мере до 1799 г.[471] Существовавшее до закона 1797 г. положение вещей, без сомнения, не лучшим образом влияло на авторитет клира среди прихожан. Занятие физическим трудом, «отвлекая духовное лицо от исполнения его прямых духовных обязанностей, вместе с тем унижало его, делая пастыря ничем не отличавшимся в средствах жизни от простолюдина, то есть так же обезличенным...»[472] Однако, попытка избавить духовенство от повседневного физического труда, отвлекающего от основных обязанностей, была фактически провалена на местах и не была возобновлена Александром I. Ее единственным следствием стало возникновение нового повода для отрицательного отношения паствы к клиру.

Таким образом, экономические споры, несовместимые с саном поведение служителей церкви, имели место до конца исследуемого периода, несмотря на попытки правительства устранить их законодательным путем. Взятый правительством курс на максимальную формализацию отношений между клиром и паствой привел в конечном итоге к необходимости формализировать само участие и духовенства и паствы в религиозной жизни общества. Сенатский указ 1765 г. под страхом штрафа предписывал прихожанам исповедоваться и причащаться в святые посты.[473] ^" Инструкция сотскому со товарищи" от 19 декабря 1774 г. признавала возможность, используя полицейские меры, загонять людей в церковь в праздничные и высокоторжественные дни.[474] Устав благочиния 1782 г. требовал от духовенства заботы о тишине, молчании и почтении в храме.[475]

С одной стороны, власти понимали необходимость активной проповеднической деятельности священнослужителей, а с другой стороны, не верили в способность к такой деятельности основной массы полуобразованного духовенства. Большей части священников предписывалось как можно чаще отправлять богослужения, делая это не реже 5 раз в неделю. «Ученые же из священников» должны были произносить проповеди собственного сочинения, «извлекаемые из Слова Божия и поучений Святых Отцев, без всякого впрочем с своей стороны лишнего умствования». Проповеди нельзя было читать без предварительной проверки ее содержания цензорами.[476] Архиепископ Иннокентий указом от 1785 г. предписывал священникам читать в церквах поучения, написанные известнейшими проповедниками того времени митрополитами Гавриилом и Платоном.[477] С 1785 г. в Санкт-Петербурге было введено очередное проповедничество. Все получившие духовное образования священнослужители должны были 2 раза в год читать публичную проповедь своего сочинения. Консистория предварительно посыла священнику билет с указанием, где и когда он должен проповедовать.[478] Система “сказывания” публичных проповедей существовала и в г. Пскове, по меньшей мере с 80-х годов. По распоряжению консистории наиболее образованные священники сочиняли проповеди и произносили их по очереди в кафедральном соборе. В церкви Михаила Архангела публично преподавался катехизис. Однако, священников, которым консистория доверяла публичную проповедническую деятельность, было всего 3 человека на губернский город.[479]

В Прибалтике и на отторгнутых от Польши землях проживали преимущественно неправославное население. Например, во всей Лифляндии и Курляндии в 1800 г. находилось 16826 православных душ мужского пола. Из них в г. Риге - 8643. По сравнению с 1783 г. произошло даже сокращение численности православных на 1344 души. Причем значительная часть православных в Прибалтике составляли расквартированные военные и чиновники с домочадцами. Предписания епархиального начальства сковывали миссионерскую активность местного православного духовенства. Лифляндским священникам было запрещено самим принимать в православную веру иноверцев. Требовалось согласие архиерея, которому желающий принять православие должен был подать прошение. Местному духовенству отводилось весьма скромная роль. У уже изъявившего желание креститься по православному обряду иноверца следовало узнать, понимает ли он различия между своей верой и православием, преподать ему наставление в вере и взять подписку с поручительством свидетелей о “неизменном пребывании в недрах православной церкви”. Подобное отношение к распространению православии не могло не иметь своих плюсов. Об этом свидетельствует датированный 1774 г. отзыв лифляндского пастора. А.В. Гупель констатировал, что со стороны православных священников “принуждение и преследование - неслыханное дело” и они “никогда не станут стеснять христианина в его вере”.[480] Причина низкой миссионерской активности заключается не только в отсутствии со стороны светских властей стремления насаждать православие на национальных окраинах Российской империи. В адресованных духовенству предписаниях явно чувствуется отсутствие у архиерея веры в способность рядового приходского священника аргументировано дискутировать о вопросах веры, заражать собственным примером, убеждать при помощи яркой проповеди.

Православный священник, как представитель официальной религии, должен был быть непременным участником всех торжественных мероприятий. Однако, в отведенной ему роли, также чувствуется недоверие к его способности вести себя достойно сана. Отсюда мелочность предписаний по поводу поведения священнослужителей во время высокоторжественных случаев. Во время поездки Павла I в Ригу в 1797 г. священнослужителям, в частности, предписывалось стоять вдоль дороги с крестами на подносах. Им запрещалось подходить к императору, пока тот не изволит остановиться. Если остановится - подойти с крестом к карете и по проезду императора возвратиться с крестом в церковь. Проповеди императору могли читать только протопопы и то «сколь можно краткие и ясные». Патриарх Алексей (Ридигер), полагал, что столь подробные инструкции по самым простым вопросам архиепископ вынужден был давать во избежание недоразумений из-за низкого уровня подготовки духовенства.[481] В ходе торжественных встреч представителей светской власти, основная масса духовенства играла пассивную роль, предоставляя встречать гостя речами и произносить проповедь протопопу.[482]

Важной задачей духовенства во второй половине XVIII в. оставалась забота об исправлении нравов преступников. Часть этой задачи брало на себя белое духовенство, выделяя из своей среды священников, призванных выполнять должность увещевателя подсудимых в присутственных местах. Эту должность занимали, в основном, те же священники, которым консистория доверила публичное чтение проповедей.[483] Задачу по исправлению нравов преступников выполняли так же некоторые монастыри. Указ от 3 марта 1764 г. продолжил традицию держать преступников в монастырях и после секуляризации. Деньги на их содержание выделяла теперь коллегия экономии. Сосланные не имели права покидать монастырь до истечения срока наказания. Запрещено было отлучаться даже за продовольствием. Они получали “заимообразно” по 4 копейки в день и могли питаться монастырской пищей.[484] Обычным местом содержания преступников был Спасо-Мирожский монастырь в г. Пскове как самый ближний к консистории. Нельзя сказать, что его настоятели с большой охотой держали проштрафившихся мирян и духовных лиц на территории обители. Обладающие беспокойным нравом осужденные доставляли монахом значительные неудобства, на что и жаловался консистории архимандрит Иаков. Указывая на “немалые утеснения”, которые терпит братия, настоятель жаловался консистории на отсутствие преступников, например, в Псково-Печерском монастыре. Только после жалоб архимандрита на невозможность ему, будучи больным, совмещать требующую частых отлучек должность благочинного над монастырями епархии с необходимостью уделять внимание сосланным в подначалие заставили консистории отправлять нарушителей в другие монастыри.[485] В монастырь отправляли мирян повинных в убийстве и других тяжких с точки зрения общественной морали преступлениях. К преступнику, совершившему убийство, должен был быть приставлен иеромонах, наблюдающий за его поведением. Наложенная на преступника епитимья требовала, как правило, соблюдения четырех постов, исповеди и «упражнения в черных монастырских трудах». Убийц не допускали к причастию за исключением «смертного случая». От монастырского начальства консистория требовало присылать рапорты, содержащие информацию о поведении и степени раскаяния находящихся в подначалие.[486]

Часть приходских священников регулярно отправлялась во флот «на корабли» и в армейские полки. По данным клировых ведомостей в качестве корабельных священников побывали в Ревельском флоте 23 священнослужителя из Псковской епархии. В основном это были священники Пскова, Псковского и Печерского уездов. Время их службы пришлось на 1777-1778, 1786-1793гг. (в основном на 1789, 1791 и 1793 гг.) и составляло от 2 до 9 месяцев.[487] 10 служителей церкви побывали в армии в должности полковых священников. По несколько лет они служили при Витебской батальонной церкви, в Углицком, Рязанском, Кексгольмском, Невском пехотных полках, в Псковском и Ямбургском карабинерных полках, в Санкт-Петербургском гренадерском полку, в лейб-гвардии кирасирском полку и в Санкт-Петербургском легионном корпусе.[488] Отправка священнослужителей в полки осуществлялась по мере поступления требований со стороны светских властей. Например, в апреле 1771 г. Адмиралтейств-коллегия затребовала от Синода 13 священников и иеромонахов на корабли расположенные в Ревеле, Риге и Евапинке. От Псковского архиепископа требовалось выслать одного человека в Ригу, обеспечив его кормовыми деньгами и прогонами на одну подводу.[489] Выбор кандидатуры зависел исключительно от епархиального архиерея. За поданное со стороны священника прошение о переводе в полк, он мог получить выговор, поскольку в подобной инициативе епархиальное начальство усматривала посягательство на права архиерея.[490]

Служители церкви имели возможность реализовать свои способности и умения в самых разнообразных сферах жизни. К сожалению документы доносят до нас лишь крайне отрывочные сведения об их интересах и повседневных занятиях. Священник Анисим Сидоров Негоновский писал образа в предельной церкви Рождества Христова Старовознесенского монастыря.[491] Иеромонах Сергий в бытность свою священником Троицкого собора в г. Острове обратил внимание на “многие по церкви недостатки”. Всего за год с 1793 по 1794 гг. ему удалось на добровольные пожертвования прихожан снабдить церковную ризницу всем необходимым. Столь энергичная деятельность священника не осталась без внимания начальства и в 1794 г. он был награжден набедренником.[492] Протоирей одной из столичных церквей Сергий Алексеев в свободное время вел дневниковые записи, излагая в них содержание указов Синода и Санкт-Петербургской консистории (более 900). Среди его записей можно было обнаружить такие произведения вышедшие из под руки служителя церкви как письмо священника Стефана Шароварова Павлу I о необходимости разрешить вновь жениться вдовым иереям, пародия на гимн святого Амвросия Медиоланского «Хвала Франции», сатирическое стихотворение, сочиненное протопопом Казанского собора Симским.[493] Рядовой священник помимо своих основных обязанностей, мог обучать грамоте детей прихожан, помогать крестьянам своим знанием грамоты (подписаться за них в документе, написать название деревни на указательном столбе) В особо важных случаях священников приглашали на сход.[494]

Положение православного духовенства во второй половине XVIII в. весьма противоречиво. С одной стороны, явное несоответствие социального статуса священника возложенным на него задачам. С другой стороны, имевшее место традиционно сильное влияние носителя статуса священника на прихожан. По-прежнему сохранялось сильное влияние религии на все сферы культуры.[495] Духовенство активно способствует общине в выполнении ее религиозно-этической функции.[496] Экономические споры и несовместимое с саном поведение носили отнюдь не повсеместный характер. По своему поведению, мировоззрению и доходам обычный приходской священник был близок к своей пастве. Полученные духовенством привилегии касались, в большинстве случаев, его наиболее ученой и активной части. Невыполнение духовенством своих обычных религиозных функций остается из ряда вон выходящим событием. Основная масса служителей церкви выполняет или старается выполнить распоряжения епархиальной администрации, избегает конфликтов с представителями светской власти.

Духовенство Псковской епархии во второй половине XVIII в. переживает трудный период приспособления к новым условиям жизни и деятельности, продиктованным реформой 1764 г. и последовавшими за ней преобразованиями. В этот период существенные изменения претерпевают границы епархии, резко увеличивается число находящихся в ее составе приходских церквей. Многие приходы возникают на месте упраздненных монастырей. Численность городского духовенства епархии была невелика. Большая часть служителей церкви проживала в сельской местности и была занята сельскохозяйственным трудом. В состав епархии входили земли, на которых проживало неправославное население, и хотя проповедническая деятельность на них почти не велась, это обстоятельство делало более громоздкой систему епархиального управления и усиливало процессы горизонтальной мобильности внутри духовного сословия.

На протяжении второй половины XVIII в. происходит усложнение и совершенствование структуры управления епархией. Светским законодательством и инструкциями духовных властей определяются функции консистории, духовных правлений, благочинных и десятоначальников. Епархиальное начальство под угрозой строгого наказания требует от настоятелей храмов регулярно предоставлять сведения о клире, числе прихожан, церковных доходах и расходах. Совершенствуются порядок ведения делопроизводственной документации. Складывается устойчивый состав служащих и членов присутствия Псковской духовной консистории. Активно участвует в деле управления епархией белое духовенство в лице своих наиболее образованных представителей. Границы духовных правлений приводятся в соответствии с административно-территориальным делением Псковского наместничества. Центры духовных правлений переносятся в уездные центры в целях обеспечения эффективного взаимодействия духовных и светских органов управления. На обеспечение деятельности консистории и духовных правлений выделяются незначительные суммы, что приводит к невозможности полностью укомплектовать штат служащих духовных правлений и способствует закреплению практики поборов с приходского духовенства со стороны начальствующих лиц.

К концу XVIII в. белое духовенство становится замкнутой на входе социальной группой имеющей формальные признаки привилегированного сословия. Одновременно происходит процесс сокращения удельного веса духовенства в структуре российского общества. Прекращается создание новых приходов и существенно ограничивается возможность открытия дополнительных священно- и церковнослужительских вакансий в приходах с увеличивающейся численностью населения. Оттоку детей служителей церкви в податные сословия способствует практика разборов, имевших принудительный характер. Ликвидация института выборов прихожанами клира привела к практике наследования мест, которые к тому же могли долгое время оставаться вакантными. Наследственными становятся, прежде всего, места священнослужителей. Освободившиеся места пономарей и дьячков также во многих случаях занимались детьми священнослужителей. В меньшей степени такая практика наследования коснулась городских приходов. Наиболее необеспеченной и социально незащищенной группой внутри духовного сословия становятся дети причетников, которые, не имея возможности получить образование и место по наследству, вынуждены были в ходе разборов записываться в подушный оклад.

Изменяется состав обитателей монастырей. С 1764 г. они укрупняются и начинают активно пополняться вдовым духовенством.

В годы царствования Екатерины II и Павла I правительством и многими архиереями уделялось серьезное внимание вопросам духовного образования. Псковскому архиепископу Иннокентию даже удалось на некоторое время наладить работу целого ряда духовных гимназий. Повысились требования к уровню знаний выпускников духовных учебных заведений в том числе с учетом практики светского образования. Государство увеличило расходы на духовное образование, но выделенных сумм было недостаточно для проведения его широкомасштабной реформы. Небольшой объем средств, выделяемых казной на нужды духовного образования в епархиях, не позволял существенно повысить уровень преподавания дисциплин и обновлять список изучаемых предметов. Попытка создать новую двухзвеньевую структуру системы духовного образования, успешная на первых порах, в итоге провалилась из-за недостатка финансирования.

Организовать порядок замещения открывающихся вакансий священнослужителей также не удалось. Поскольку вакантные места в приходах распределялись по принципу родства, с учетом интересов родственников женского пола, реальной конкуренции между «учеными» кандидатами и наследниками не было. Малочисленные выпускники высших классов семинарии определялись на престижные должности в системах управления или образования. Приходское духовенство по-прежнему получало преимущественно домашнее образование, уровень которого часто не удовлетворял епархиальное начальство.

Социальный статус большей части представителей духовного сословия не может быть определен как высокий в силу их скромных доходов, необходимости заниматься физическим трудом и не всегда соответствующего сану морального облика. В то же время, нет оснований сомневаться, что добросовестный служитель церкви мог рассчитывать на авторитет среди прихожан и финансовую поддержку с их стороны.

Система епархиального управления старалась подвергнуть всесторонней регламентации деятельность и быт псковского духовенства, строго наказывая всякие попытки проявить самостоятельность в осуществлении религиозных функций.

К концу XVIII в. большая часть представителей духовенства Псковской епархии имела несколько источников к существованию (штатное жалование, доходы с церковной земли, руга от прихожан и плата за требы), позволявших им вести относительно безбедный образ жизни. Очевидно крайне неравномерное распределение доходов внутри белого и черного духовенства. Светская власть, получив в свое распоряжение монастырские и церковные вотчины, в какой-то мере компенсировала им экономические потери, определив штатное жалование. Расходы по содержанию приходского духовенства она переложила на плечи прихожан, одновременно лишив их возможности определять состав клира.

С утратой монастырями вотчин произошло сглаживание различий в социальном статусе черного и белого духовенства. Бельцы активно участвовали в управлении Псковской епархией и занимались преподавательской деятельностью в духовных учебных заведениях. Среди обитателей монастырей преобладали выходцы из приходского духовенства.

На протяжении второй половины XVIII в. сохранялись и углублялись такие признаки духовного сословия как замкнутость и корпоративность. Политика правительства, постоянно державшего клириков под угрозой записи в подушный оклад или в солдаты, только способствовала стихийной выработке в среде духовенства целого комплекса норм правового обычая, частично закрепленных в системе законодательства. Попытка навязать духовенству политические функции не имела полного успеха, несмотря на безусловно верноподданнический настрой его представителей. Система управления епархий приучила полуобразованных служителей церкви действовать исключительно в рамках точных инструкций, но благосостояние уездного духовенства во многом зависело от хороших отношений с крестьянским миром.

В результате приходское духовенство оказалось в сложной ситуации многосторонней зависимости в своей повседневной деятельности от светских и духовных властей, от помещика и крестьян. Двойственность положения духовенства проявлялось и в других сферах жизни сословия, имея главной своей предпосылкой отсутствие у политической элиты страны устойчивых представлений о роли, которую должно играть духовенство в жизни общества и желания отвлекать на удовлетворение его нужд сколько-нибудь значительные финансовые средства. Коллективный орган управления православной церковью Синод, послушно поддерживая любые начинания правительства, не имел плана преобразований церковной жизни. Само же государство обращало внимание на нужды духовенство лишь время от времени, не ставя перед собой в этом направлении долговременных задач.

Архивные источники :

Российский государственный архив древних актов

Ф.280 Коллегия экономии. Счетная экспедиция. Оп.3. Ед.хр. 214, 217, 344, 509, 531

Оп.7. Ед.хр. 400, 1100, 1101, 1105

Оп. 10. Ед.хр. 572

Российский государственный исторический архив.

Ф. 796. Канцелярия Святейшего Синода. Оп. 52. Ед. хр. 67

Оп. 54. Ед.хр. 140, 141

Оп.59. Ед.хр.283

Оп. 62. Ед.хр. 585, 586, 588

Оп. 64. Ед.хр. 280, 571, 575

Оп. 64. Ед.хр. 580

Оп. 65. Ед.хр. 443

Оп. 67. Ед.хр.268

Оп. 70. Ед.хр. 397

Оп. 71. Ед.хр. 417, 418

Оп. 74. Ед.хр. 571

Оп.77. Ед.хр. 639

Оп.78. Ед.хр.484, 866, 989

Оп. 79. Ед.хр. 67

Государственный архив Псковской области.

Ф. 39. Псковская духовная консистория. Оп. 1. Ед. хр. 29, 30, 171, 173, 317, 418, 420, 479, 666, 667, 735, 926, 1035, 1082, 1083, 1253

Оп.2. Ед.хр. 501

Оп.9. Ед.хр.2^а

Ф.74. Псковское наместническое правление. Оп.1. Ед.хр.192, 479, 493

Ф.479. Псковский архиерейский дом. Оп.1. Ед.хр. 5, 5^б

Ф.203. Порховское духовное правление. Оп.1.Ед.хр. 1

Ф.291. Псковская духовная семинария. Оп.1. Ед.хр.29

Государственный архив Великих Лук.

Ф.369. Опочецкое духовное правление. Оп.1.Ед.хр.77

Древлехранилище Псковского государственного историко-архитектурного и художественного музея-заповедника.

Ф. Мирожского монастыря. Ед.хр. 428/49, 429, 10/2391, 12/472

Ф. Псковской духовной консистории. Ед.хр. 325/49

Опубликованные источники

1. Байдин В.И., Голикова С.В., Дашкевич Л.А, Нечаева М.Ю. Дневник священника.//Уральский исторический вестник. Екатеринбург, 1995. №2

2. Законодательство Екатерины II. Под. ред О.И. Чистякова, Т.Е. Новицкой. Т.1-2. М., 2001

3. Записки сельского священника.//Русская старина. 1879. Т.26

4. Записки Уильяма Кокса: путешествие его в Россию в 1778. Перевод с английского. Сообщ. Н. Белозерская.//Русская старина. 1877. Т.18-19

5. Иннокентий (Нечаев), архиепископ. Наставление от архипастыря священнику при отправлении его к должности. СПб., 1790

6. Негоновский О.И. Выписка из домашней летописной книги священника Косьмо-дамианской церкви города Пскова, О.И. Негоновского, умершего 26 февраля 1819 года. Псков, б./г. изд.

7. Полное собрание законодательства Российской империи. Т.XVI-XXVI

8. Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству Православного исповедания Российской империи. Царствование государыни императрицы Екатерины II. Т. I-III. СПб., 1910 - Пг., 1915

9. Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству Православного исповедания. Царствование государя императора Павла Первого. 6 ноября 1796 - 11 марта 1801 г. Пг., 1915

10. Список домам, состоящим в городе Пскове и в его предместьях.//Памятная книжка Псковской губернии на 1901 год. Псков, 1902

Библиография

1. Адаменко А.М. Приходы Русской православной церкви на юге Западной Сибири в XVII – начале XX вв. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Кемерово, 1998

2. Александров Н. Сборник церковно-гражданских постановлений в России, относящихся до лиц православного духовенства. СПб.,1860

3. Алексий II (Ридигер А.М.; патриарх) Православие в Эстонии. М.,1999

4. Амвросий (Орнатский), епископ. История Российской иерархии, собранная Новгородской семинарии префектом и философии учителем, соборным иеромонахом Амвросием. Ч.5 М., 1813

5. Асочакова В.Н. Русская православная церковь в истории Хакассо-Минусинского края в XVIII – первой четверти XIX в. (структура, личный состав, политико-идеологические функции). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Красноярск, 1999

6. Бабич М.В. Государственные учреждения России XVIII в. Справочное пособие. Вып.1. М., 1999

7. Барсов Н.И. Петербургский приходской священник второй половины XVIII – начала XIX столетий.//Христианские чтения 1876 Ч.2.

8. Белявский М.Т. Сословия и сословный строй.//Очерки истории русской культуры 18 в. Ч.2. М.,1987

9. Беляев И. Судьбы православия в Прибалтийском крае: Историко-этнографический очерк. СПб., 1901

10. Березский А. Историко-археологический очерк Псково-градского Георгиевского со Взвоза храма. Собрал по документам и составил священник Псково-градской Николаевской со Усохи церкви Александр Березский. Псков, 1887

11. Благовидов В.В. Обер-прокуроры Святейшего Синода в XVIII и в первой половине XIX столетия. Казань, 1899

12. Болховитинов Е. Описание Рождества Богородицы Снетогорского монастыря. Дерпт, 1821

13. Быстров Н. Покровская церковь погоста Елин, Островского уезда, Псковской губернии и Елинский приход. Историко-статистический очерк. Псков, 1902

14. Верховский П. Очерки по истории русской церкви в XVIII и XIX в. Вып. 1. Варшава, 1912

15. Виденеева А.Е. Ростовские соборяне в XVIII в. (до перевода архиерейского дома в Ярославль).//История и культура Ростовской земли. 1995. Ростов, 1996

16. Головина С.И. История Ежево-Мироносицкого монастыря.1647-1790. Йошкар-Ола, 1992

17. Горючко П.С. Материалы для истории Невельской духовной гимназии.1780-1809 гг. Витебск, 1901

18. Горчаков М.И. О земельных владениях всероссийских митрополитов, патриархов и Св. Синода (988 – 1738 гг.). СПб., 1871

19. Григорович Н. Обзор общих законоположений о содержании православного приходского духовенства в России со времени введения штатов по Духовному ведомству. 1764 – 1863. СПб., 1867

20. Гумилевский Ф. Обзор русской духовной литературы 1720-1858 г. (умерших писателей). Т.2. СПб., 1861

21. Денисов В.В. Монастыри Угличского Верхневолжья как историко-культурные центры: комплексное изучение и перспективы использования. (вторая половина XV - XX вв.). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата культурологии. М., 1998

22. Добросклонский А. Руководство по истории русской церкви. Вып. 4. ( Синодальный период 1700-1890 гг.). М., 1893

23. Добрышин Б. К истории православия в Прибалтийском крае. Очерк с приложением некоторых официальных документов. Составитель Б. Добрышин. СПб., 1911

24. Дэн В.Е. Население России по 5-й ревизии. Т.1. М., 1902

25. Дэн В.Е. Податные элементы среди духовенства России в XVIII в. Пг., 1918

26. Евгений (Болховитинов), митрополит. Словарь исторический о бывших в России писателях духовного чина Греко-Российской Церкви. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1995

27. Ершова Н.А. Социальный статус приходского духовенства и его участие в процессе формирования российской интеллигенции в XVIII столетии.// Проблемы истории России XVIII – XX веков. (Научные чтения памяти профессора Ю.Д. Марголиса.) Сыктывкар, 1997

28. Завьялов А.А. Вопрос о церковных имениях при императрице Екатерине II. М., 1909.

29. Зайцева Л.Ю. История Православной церкви Южного Зауралья в досоветский период. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Курган, 1996

30. Зверинский В.В. Материал для историко-топографического исследования о православных монастырях в Российской империи. Т.1-2. СПб., 1890-1892

31. Знаменский И. Положение духовенства в царствование Екатерины II и Павла I. М., 1880

32. Знаменский П.В. Духовные школы в России до реформы 1808 года. СПб.,2001

33. Знаменский П. В. История русской церкви. (Учебное руководство). М., 1996

34. Знаменский П.В. Об отношении русский священно-церковно-служителей к приходам в XVII – XVIII ст.//Православный собеседник 1867 Ч.1.

35. Знаменский П.В. О способах содержания русского духовенства в XVII - XVIII ст.//Православный собеседник 1863 Ч.2.

36. Историко-статистическое описание церквей и приходов Рижской епархии. Вып. I. Рига, 1893

37. История крестьянства в Европе: эпоха феодализма. Т.3. М.,1985

38. Источниковедение истории СССР. Под. ред. И.Д Ковальченко. М., 1981

39. Источниковедение: Теория. История. Метод. Источники российской истории. Учебное пособие для гуманитарных специальностей./ Под. ред. И.Н Данилевского. В.В. Кабанова О.М. Медушевской, М.Ф. Румянцевой. М., 2000

40. Иоанн, игумен. Описание Святогорского Успенского монастыря, Псковской епархии. Псков, 1899

41. Канавин А. История Рижской Троице-Задвинской церкви и прихода, построение новой церкви и ее освящение. (1781-1895). Рига, 1896

42. Карасев А.В. Генеалогия приходского духовенства Кашинского и Калязинского уездов Тверской губернии XVIII – первой половины XIX века. // Неизвестные страницы истории Верхневолжья. Сборник научных трудов. Тверь, 1994

43. Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви. Т.1-2. М., 1997

44. Клибанов А.И., Павленко Н.И. Церковь и светская власть.//История СССР. С древнейших времен до Великой Октябрьской Социалистической Революции. Под ред. Л.Г. Бескровного Т.3. М.,1967

45. Князев А.С. Очерки истории Псковской семинарии от начала до преобразования ее по проекту устава 1814 г. М., 1866

46. Коган Ю.Я., Грекулов Е.Ф. Церковь и русский абсолютизм в XVIII в. // Церковь в истории России (IX в. – 1917 г.). Критические очерки. М.,1967

47. Комиссаренко А.И. Русский абсолютизм и духовенство в XVIII в. (Очерки истории секуляризационной реформы 1764 г.). М.,1990

48. Комиссаренко А.И. Прохоров М.Ф. Посевы и урожай зерновых культур в Новгородском уезде в 60 - 70 - х. годах XVIII в.//Прошлое Новгорода и новгородской земли. Тезисы докладов и сообщений научной конференции. 14-16 ноября 1995 г. Новгород, 1995

49. Королев А.Е. История Псковского края в исследованиях священнослужителей ( XIX - начало XX вв.)//Церковная археология: Материалы первой Всероссийской конференции: Псков, 20 - 24 ноября 1995 Ч.3. СПб - Псков, 1995

50. Котов В.В. Холм на Ловати и его земля. Псков, 2000

51. Крестьянская война в России в 1773-1775 гг. Восстание Пугачева. Т.3. Л., 1970

52. Кривойван К.Ю. Духовное образование в Псковской земле в XVIII в. (1701-1764 гг.). Дипломная работа. Хранится на кафедре отечественной истории ПГПИ. Псков, 1998

53. Кузнецов А.М. Православное духовенство в период правления Павла I. // Научные труды Московского педагогического государственного университета. Серия: Социально-исторические науки. М., 1998

54. Лебедев Е. К истории Свято-Благовещенской Никандровой пустыни// Псковские Епархиальные Ведомости. 1896 №№18,19

55. Левченко И.В. Русская Православная Церковь и государство: Учебное пособие. Иркутск, 1997

56. Лисовой Н.Н. Восемнадцатый век в истории русского монашества.//Монашество в России. XI – XX века. Исторические очерки. М., 2002

57. Матисон А.В. Генеалогия православного приходского духовенства России XVIII – начала XX вв.: История рода Мощанских. М., 2000

58. Миронов Б.Н. Социальная история России периода Империи (18-начало 20 вв.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. СПб., 1999

59. Наумова О.Е. Иркутская епархия в XVIII - первой половине XIX в. Иркутск, 1996

60. Никольский Н.М. История русской церкви. М., 1988

61. Описание Иоанно-Предтеченского женского монастыря. СПб., 1874.

62. Описание Псково-Печерского первоклассного монастыря. Дерпт, 1832

63. Очерки истории СССР. Период феодализма. Россия во второй половине XVIII в. М., 1956

64. Папков А.А. Упадок православного прихода ( XVIII – XIX века). Историческая справка. М., 1899

65. Писарькова Л.Ф. От Петра I до Николая II: политика правительства в области формирования бюрократии. // Отечественная история. 1996. №4

66. Покровский И.М. Русская епархия в XVI – XIX вв., их открытие, состав и пределы. Опыт церковно-исторического, статистического и географического изследования. Т.2. Казань, 1913

67. Продажа упраздненных церквей во Пскове в 1793-1798 гг.// Русская старина 1890. Т.68

68. Пулькин, М.В. Захарова О.А., Жуков А.Ю. Православие в Карелии ( XV – первая треть XX в.). М., 1999

69. Пулькин М.В. Заполнение церковных вакансий в Олонецкой епархии во второй половине XVIII века.// Традиции образования в Карелии. Материал республиканской научно-практической конференции посвященной 165-летию Олонецкой духовной семинарии. Петрозаводск, 1995

70. Пулькин М.В. Имущество сельских приходских церквей Олонецкой епархии в XVIII в.: Источники формирования и способы распоряжения.// Церковная археология: Материалы первой Всероссийской конференции: Псков, 20 - 24 ноября 1995 Ч.3. СПб - Псков, 1995

71. Розанов Н. История Московского епархиального управления со времени учреждения Святейшего Синода (1721-1821). Ч.3. Кн.1. М.,.1870

72. Розанов Н.П. Об Архиве Московской духовной консистории. М., 1868

73. Рощектаев А.В. Монастыри Казанской епархии после учреждения штатов (1764-1917)//Платоновские чтения. Материалы Всероссийской конференции молодых историков г. Самара 3-9 декабря 1997 года. Самара, 1998

74. Рындзюнский П.Г. Церковь в дворянской империи ( XVIII в.).//Русское православие: вехи истории. / Науч. ред. А.И. Клибанов. М., 1989

75. Семевский Б. Сельский священник во второй половине XVIII в.//Русская старина. 1877. №8

76. Смиречанский В., протоиерей, Историко-статистический сборник сведений о Псковской епархии. Псковская епархия (исторический очерк с XVI – XIX в.). Ч.2. Остров, 1895

77. Смолич И.К. История русской церкви.1700-1917. Кн.8. Ч.1. М., 1996

78. Старовознесенский женский монастырь в г. Пскове. Спб.,1862

79. Строев П. Списки иерархов и настоятелей монастырей Российской церкви. СПб.,1877

80. Суворов Н. Псковское церковное земледелие в XVI – XVII вв.// Журнал Министерства народного просвещения. 1907. апрель

81. Трегубов С.И. Религиозный быт русских и состояние духовенства в XVIII веке по мемуарам иностранцев. Киев, 1884

82. Тинина З.П. Самодержавие и русская православная церковь в первой четверти XIX века. Волгоград, 1999

83. Флоровский Г. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991

84. Чижевский И.Л. Собрание церковно-гражданских постановлений о монашествующих и монастырях. Харьков, 1898

85. Шереметевский В.В. Фамильные прозвища Великорусского духовенства в XVIII и XIX столетиях. М., 1908

86. Штранге М. М. Демократическая интеллигенция в России в XVIII веке. М., 1965

87. Щекатов А. Словарь географический Российского Государства Ч.4 М., 1804

88. Щукин В.Д. Петро-Павловский собор в г. Пскове. Заметки священника погоста Баранца, Торопецкого уезда, В.Д. Щукина. Псков, 1883

89. Щульгин В.С. Религия и церковь.//Очерки истории русской культуры 18 в. Ч.2. М.,1987

90. Freeze G.L. The Russian Levits. Parish clergy in the eighteen century. Cambridge – London, 1977

Список сокращений

ГАВЛ - Государственный архив Великих Лук

ГАПО - Государственный архив Псковской области

ПГОИАХМЗ - Псковский государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник

ПДК - Псковская духовная консистория

РГАДА - Российский государственный архив древних актов

РГИА - Российский государственный исторический архив

Источники: ГАПО Ф.39. Оп.1.; Ед.хр. 418. Л.2-113, 122-236.; Ед.хр. 479. Л.1-119.; Ед.хр. 667. Л.1-54.; Ед.хр. 734. Л.7; Ед.хр. 735. Л.1-106.; Ед. хр. 926. Л.1-100.; Ед.хр. 1035. Л.1.; Ед.хр. 1082. Л.1-168.; Ед.хр. 1083. Л.1-48.; Ед.хр. 1253.Л.1-88.

Приложение 2

Список церквей г. Пскова, упраздненных в 1786 г.

1. Анастасии с Кузнецов. В 1787 г. приписана к Нововознесенской церкви с Полонища.

2. Архангельская с Большой улицы. Приписана к Космодемьянской с Запсковья церкви.

3. Архангельская с Песок. Передана в казенное ведомство.

4. Благовещенская от Рыбницких ворот. Продана за 50 рублей.

5. Богоявленская с Бродов. Плита употреблена для ремонта других церквей.

6. Варваринская из-за Петровских ворот. Приписана к церкви Покрова от Торгу.

7. Василия на Горке. Приписана к Николаевской со Усохи церкви.

8. Власьевская с Площади. Выставлялась на торги.

9. Воскресенская с Кремля. Оставлена в ведении архиепископа.

10. Воскресения со Стадища. Приписана к Варлаамовской с Запсковья церкви.

11. Георгиевская с Болота. Приписана к Иоаннобогословской церкви с Мишариной горы. Плита употреблена для ремонта других церквей. К 1793 г. рассыпалась. На ее развалинах священник Иоаннобогословской церкви Симеон Яновский устроил кабак и лавки.

12. Георгия со Взвоза. В 1808 г. приписана к церкви Николы со Усохи.

13. Григория Богослова с Путятина на Петровской улице. Отдана на сооружение в Пскове лютеранского молитвенного дома.

14. Дмитриевская с Кремля. Оставлена в ведении архиепископа. Впоследствии (не позднее 1805 г.) занята архивом Псковского губернского правления.

15. Духовкая. Приписана к Псковской духовной семинарии.

16. Зачатьевская от Торгу. Выставлялась на торги.

17. Ильинская с Завеличья. Передана в казенное ведомство.

18. Ильинская с Запсковья. Приписана к Космодемьянской с Запсковья церкви.

19. Иоакима и Анны с Полонища. Приписана к Николаевской со Усохи церкви.

20. Иоанна Златоуста церковь бывшего Медведева монастыря. Приписана к Старовознесенскому девичьему монастырю.

21. Иоанна Милостивого. Приписана к церкви Покрова от Торгу. Плита употреблена для ремонта других церквей.

22. Казанская с Больниц. Выставлялась на торги.

23. Космодемьянская с Гремячей горы. Приписана к Петропавловскому собору.

24. Космодемьянская с Уток. Передана в казенное ведомство.

25. Мироносицкая с Завеличья. Оставлена в ведении архиепископа кладбищенской бесприходной церковью.

26. Николаевская от Кож. Приписана к Климентовской с Завеличья церкви.

27. Николаевская от Каменной ограды. Приписана к церкви Успения с Пароменья.

28. Николаевская с Валку. Приписана к церкви Успения с Пароменья. К концу XVIII в. обветшала и была окончательно упразднена в 1799 г.

29. Николаевская с Пролому. Оставлена в штате.

30. Николы Явленного. По указу Псковской духовной консистории от 2 декабря 1786 г. г оставлена прихожанам, с дозволением приглашать для богослужения священников из другой церкви.

31. Образская с Запсковья. Приписана к Богоявленской с Запсковья церкви.

32. Покрова от Пролома. Приписана к Никитской с Поля церкви.

33. Похвальская с Романихи. Приписана к Нововознесенской с Полонища церкви.

34. Преображенская бывшего Спасского с Надолбина монастыря. Приписана к Богоявленской с Запсковья церкви.

35. Сергия с Залужья. Приписана к Алексеевской с Поля церкви.

36. Симеоновская с Железной горки. Передана в казенное ведомство.

37. Спасская от Старого Костра на Большой улице. Отдана на сооружение в Пскове лютеранского молитвенного дома.

38. Стефановская с Лугу. Приписана к Иоаннопредтечевской церкви девичьего монастыря.

39. Успения с Полонища. Приписана к Воскресенской с Полонища церкви.

Источники: ГАПО. Ф.39. Оп.9. Ед.хр.2а. Л.120; Ф.479. Оп.1. Ед.хр.5. Л.2об; ПГОИАХМЗ, древлехранилище. Ф. ПДК. Ед.хр. 325/49 Л.7-55; Продажа упраздненных церквей во Пскове в 1793-1798 гг. С.575-577; Негоновский О.И. Выписка из домашней летописной книги...С.11; Березский А. Историко-археологический очерк Псково-градского Георгиевского со Взвоза храма. С.6

[1] Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви. Т.1. М., 1997. С. 24, 27.

[2] Знаменский П. В. История русской церкви. (Учебное руководство) М., 1996. С. 384.

[3] Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви. Т.1. С. 36.

[4] Добросклонский А. Руководство по истории русской церкви. Выпуск четвертый. (Синодальный период 1700-1890 гг.) М.,1893. С. 170.

[5] Александров Н. Сборник церковно-гражданских постановлений в России, относящихся до лиц православного духовенства СПб.,1860; Чижевский И.Л. Собрание церковно-гражданских постановлений о монашествующих и монастырях. Харьков, 1898; Проволович А.И. Сборник законов о монашествующем духовенстве. М., 1897.

[6] Чижевский И.Л. Собрание церковно-гражданских постановлений о монашествующих и монастырях. С. 175 Из инструкции 1793 г. Св. Синода архимандриту Соловецкого монастыря.

[7] Щекатов А. Словарь географический Российского Государства Ч.4 М., 1804. Ст.1334-1335.

[8] Амвросий (Орнатский), епископ. История Российской иерархии, собранная Новгородской семинарии префектом и философии учителем, соборным иеромонахом Амвросием. Ч.5 М., 1813. С. 181-186, 543-550.

[9] Строев П. Списки иерархов и настоятелей монастырей Российской церкви. СПб.,1877.

[10] Ратшин А. Полное собрание исторических сведений о всех бывших в древности и ныне существующих монастырях и примечательных церквах в России М.,1852; Марков И. Исторические сведения о всех находящихся в России монастырях. Составлено в алфавитном порядке И. Марковым М., 1872; Денисов Л.И. Православные монастыри Российской империи М.,1908.

[11] Зверинский В.В. Материал для историко-топографического исследования о православных монастырях в Российской империи. Т. 1-2. СПб., 1890-1892.

[12] Покровский И.М. Русские епархии в XVI – XIX вв., их открытие, состав и пределы. Опыт церковно-исторического, статистического и географического изследования. Т.2. Казань, 1913. С.32, Приложение II С.XV.

[13] Горчаков М.И. О земельных владениях всероссийских митрополитов, патриархов и Св. Синода (988 – 1738 гг.). СПб., 1871.

[14] Евгений (Болховитинов), митрополит. Словарь исторический о бывших в России писателях духовного чина Греко-Российской Церкви. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1995; Гумилевский Ф. Обзор русской духовной литературы 1720-1858 г. (умерших писателей) Т. 1-2. СПб., 1861.

[15] Знаменский И. Положение духовенства в царствование Екатерины II и Павла I. М., 1880. С. 184.

[16] Трегубов С.И. Религиозный быт русских и состояние духовенства в XVIII веке по мемуарам иностранцев. Киев, 1884. С. 166.

[17] Папков А.А. Упадок православного прихода (XVIII – XIX века). Историческая справка М., 1899. С. 54-55.

[18] Там же. С. 65.

[19] Григорович Н. Обзор общих законоположений о содержании православного приходского духовенства в России со времени введения штатов по Духовному ведомству. 1764 – 1863. СПб., 1867. С. 13-14.

[20] Знаменский П.В. О способах содержания русского духовенства в XVII - XVIII ст.// Православный собеседник. 1863. Ч.2. С. 182-183.

[21] Знаменский П.В. Духовные школы в России до реформы 1808 года. СПб., 2001. С. 560.

[22] Князев А.С. Очерки истории Псковской семинарии от начала до преобразования ее по проекту устава 1814 г. М.,1866.

[23] Добросклонский А. Руководство по истории русской церкви. Вып. 4. С. 206.

[24] Благовидов В.В. Обер-прокуроры Святейшего Синода в XVIII и в первой половине XIX столетия. Казань, 1899.

[25] Верховский П. Очерки по истории русской церкви в XVIII и XIX в. Вып. 1. Варшава, 1912. С. 67.

[26] Дэн В.Е. Податные элементы среди духовенства России в XVIII в. Пг., 1918. С. 267-268.

[27] Добросклонский А. Руководство по истории русской церкви. Вып. 4. С. 156.

[28] Знаменский П.В. Об отношении русский священно-церковно-служителей к приходам в XVII – XVIII ст.// Православный собеседник. 1867. Ч.1. С. 25.

[29] Розанов Н. История Московского епархиального управления со времени учреждения Святейшего Синода (1721-1821). Ч.3. Кн.1. М.,1870. С. 144-145.

[30] Смиречанский В., протоиерей. Историко-статистический сборник сведений о Псковской епархии. Псковская епархия (исторический очерк с XVI – XIX в.) Ч.2. Остров, 1895; О деятельности В.Д. Смиречанского см. Королев А.Е. История Псковского края в исследованиях священнослужителей (XIX - начало XX вв.)//Церковная археология: Материалы первой Всероссийской конференции: Псков, 20 - 24 ноября 1995 Ч.3. СПб - Псков, 1995. С. 49.

[31] Семевский Б. Сельский священник во второй половине XVIII в.// Русская старина. 1877. №8 С. 538.

[32] Барсов Н.И. Петербургский приходской священник второй половины XVIII – начала XIX столетий. // Христианские чтения. 1876. Ч.2. С. 649.

[33] Шереметевский В.В. Фамильные прозвища Великорусского духовенства в XVIII и XIX столетиях. М., 1908. С. 4.

[34] Лебедев Е. К истории Свято-Благовещенской Никандровой пустыни// Псковские Епархиальные Ведомости 1896 №№18-19; Иоанн, игумен. Описание Святогорского Успенского монастыря, Псковской епархии Псков, 1899; Березский А. Историко-археологический очерк Псково-градского Георгиевского со Взвоза храма. Собрал по документам и составил священник Псково-градской Николаевской со Усохи церкви Александр Березский. Псков, 1887; Быстров Н. Покровская церковь погоста Елин, Островского уезда, Псковской губернии и Елинский приход. Историко-статистический очерк. Псков, 1902; Канавин А. История Рижской Троице-Задвинской церкви и прихода, построение новой церкви и ее освящение. (1781-1895) Рига, 1896.

[35] Беляев И. Судьбы православия в Прибалтийском крае: Историко-этнографический очерк. СПб., 1901; Добрышин Б. К истории православия в Прибалтийском крае. Очерк с приложением некоторых официальных документов. Составитель Б. Добрышин. СПб., 1911; Историко-статистическое описание церквей и приходов Рижской епархии. Вып. 1. Рига, 1893.

[36] Асочакова В.Н. Русская православная церковь в истории Хакассо-Минусинского края в XVIII – первой четверти XIX в. (структура, личный состав, политико-идеологические функции) Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Красноярск, 1999.

[37] Грекулов Е.Ф. Нравы русского духовенства. М., 1931; Рыбкин Г. Православие на службе самодержавия в России. М.,1930.

[38] Никольский Н.М. История русской церкви. М., 1988. С. 219.

[39] Там же. С. 218-219.

[40] Коган Ю.Я., Грекулов Е.Ф. Церковь и русский абсолютизм в XVIII в. // Церковь в истории России (IX в. – 1917 г.). Критические очерки. М.,1967. С. 193.

[41] Клибанов А.И., Павленко Н.И. Церковь и светская власть.//История СССР. С древнейших времен до Великой Октябрьской Социалистической Революции. Под ред. Л.Г. Бескровного. Т.3. М.,1967. С. 441-446.

[42] Шульгин В.С. Религия и церковь.//Очерки истории русской культуры 18 в. Ч.2. М.,1987. С. 390-392.

[43] Очерки истории СССР. Период феодализма. Россия во второй половине XVIII в. М., 1956. С. 285-286.

[44] Белявский М.Т. Сословия и сословный строй.//Очерки истории русской культуры 18 в. Ч.2. М.,1987. С. 35.

[45] Крестьянская война в России в 1773-1775 гг. Восстание Пугачева. Т.3. Л.,1970. С. 365-368.

[46] Рындзюнский П.Г. Церковь в дворянской империи (XVIII в.) // Русское православие: вехи истории. / Науч. ред. А.И. Клибанов. М., 1989. С. 294.

[47] Там же. С. 289.

[48] Там же. С. 293.

[49] Зольникова Н.Д. Сословные проблемы во взаимоотношениях церкви и государства в Сибири (XVIII в.). Новосибирск, 1981; Зольникова Н.Д. Сибирская приходская община в XVIII в. Новосибирск, 1990.

[50] Алексий II (Ридигер А.М.; патриарх) Православие в Эстонии. М.,1999.

[51] Карташев. Очерки по истории русской церкви. Т.2. С. 524-525.

[52] Там же. С. 520-523.

[53] Там же. С. 514.

[54] Там же С. 554.

[55] Смолич И.К. История русской церкви.1700-1917. Кн.8. Ч.1. М.,1996. С. 318-326.

[56] Там же. С. 354.

[57] Freeze G.L. The Russian Levits. Parish clergy in the eighteen century. Cambridge – London, 1977.

[58] Миронов Б.Н. Социальная история России периода Империи (18-начало 20 вв.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. СПб., 1999. С. 384.

[59] Там же. С. 382.

[60] Там же. С. 104-106.

[61] Тинина З.П. Самодержавие и русская православная церковь в первой четверти XIX века. Волгоград, 1999. С. 22-23.

[62] Кузнецов А.М. Православное духовенство в период правления Павла I. // Научные труды Московского педагогического государственного университета. Серия: Социально-исторические науки. М.,1998. С. 19.

[63] Зайцева Л.Ю. История Православной церкви Южного Зауралья в досоветский период. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Курган, 1996. С. 10, 15.

[64] Писарькова Л.Ф. От Петра I до Николая II: политика правительства в области формирования бюрократии. // Отечественная история. 1996. №4. С. 35.

[65] Левченко И.В. Русская Православная Церковь и государство: Учебное пособие. Иркутск, 1997. С. 63.

[66] Комиссаренко А.И. Ликвидация церковной земельной собственности и русское общество (отношение духовенства, дворянства и крестьянства к секуляризационной реформе 1764 г.).//Церковь, общество и государство в феодальной России. Сборник статей./Отв. ред. Клибанов А.И. М., 1990; Комиссаренко А.И. Русский абсолютизм и духовенство в XVIII в. (Очерки истории секуляризационной реформы 1764 г.). М., 1990.

[67] Карасев А.В. Генеалогия приходского духовенства Кашинского и Калязинского уездов Тверской губернии XVIII – первой половины XIX века. // Неизвестные страницы истории Верхневолжья. Сборник научных трудов. Тверь, 1994. С. 14-15.

[68] Матисон А.В. Генеалогия православного приходского духовенства России XVIII – начала XX вв.: История рода Мощанских. М., 2000. С. 3.

[69] Ершова Н.А. Социальный статус приходского духовенства и его участие в процессе формирования российской интеллигенции в XVIII столетии.// Проблемы истории России XVIII – XX веков. (Научные чтения памяти профессора Ю.Д. Марголиса.) Сыктывкар, 1997. С. 19.

[70] Пулькин М.В. Заполнение церковных вакансий в Олонецкой епархии во второй половине XVIII века.// Традиции образования в Карелии. Материал республиканской научно-практической конференции посвященной 165-летию Олонецкой духовной семинарии. Петрозаводск, 1995. С. 57.

[71] Пулькин М.В. Имущество сельских приходских церквей Олонецкой епархии в XVIII в.: Источники формирования и способы распоряжения.// Церковная археология: Материалы первой Всероссийской конференции: Псков, 20 - 24 ноября 1995 Ч.3. СПб - Псков, 1995.

[72] Камкин А.В. Православная церковь на Севере России: очерки истории до 1917 г. Вологда, 1992; Камкин А.В. Крестьянский мир на русском севере (материалы по истории северорусских крестьянских сообществ XVIII в). Учебное пособие. Вологда, 1995.

[73] Виденеева А.Е. Ростовские соборяне в XVIII в. (до перевода архиерейского дома в Ярославль). // История и культура Ростовской земли. 1995. Ростов, 1996.

[74] Рощектаев А.В. Монастыри Казанской епархии после учреждения штатов (1764-1917)//Платоновские чтения. Материалы Всероссийской конференции молодых историков г. Самара 3-9 декабря 1997 года. Самара, 1998. С. 130.

[75] Наумова О.Е. Иркутская епархия в XVIII - первой половине XIX в. Иркутск, 1996. С. 137-141.

[76] Пулькин М.В.,. Захарова О.А, Жуков А.Ю. Православие в Карелии (XV – первая треть XX в.) М.,1999.

[77] Асочакова. Русская православная церковь в истории Хакассо-Минусинского края в XVIII – первой четверти XIX в. С. 19.

[78] Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству Православного исповедания. Царствование государя императора Павла Первого. 6 ноября 1796 - 11 марта 1801 г. Петроград, 1915. № 446.

[79] Источниковедение: Теория. История. Метод. Источники российской истории. Учебное пособие для гуманитарных специальностей./ Под. ред. И.Н. Данилевского; В.В. Кабанова, О.М. Медушевской, М.Ф. Румянцевой. М., 2000. С. 336.

[80] Зольникова Н.Д. Сословные проблемы во взаимоотношениях церкви и государства в Сибири. С. 16.

[81] Законодательство Екатерины II. Под. ред. О.И. Чистякова, Т.Е. Новицкой. Т.1-2. М., 2001.

[82] Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству Православного исповедания. Царствование государя императора Павла Первого. №396.

[83] Карташев. А.В. Очерки по истории русской церкви. Т.1. С. 10.

[84] Бабич М.В. Государственные учреждения России XVIII в. Справочное пособие. Вып.1. М., 1999. С. 23.

[85] Гумилевский Ф. Обзор русской духовной литературы 1720-1858 г. Т.2. С. 96.

[86] Байдин В.И., Голикова С.В., Дашкевич Л.А, Нечаева М.Ю. Дневник священника.// Уральский исторический вестник. Екатеринбург, 1995. №2. С. 114.

[87] Смолич И.К. История русской церкви. 1700-1917. Кн.8. Ч.1. С. 282.

[88] Адаменко А.М. Приходы Русской православной церкви на юге Западной Сибири в XVII – начале XX вв. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Кемерово, 1998. С. 13.

[89] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр. 418. Клировые ведомости церквей, погостов и городов Великих Лук, Холма и их уездов за 1789 год; Ед.хр. 420. Клировые ведомости церквей города Великие Луки и его уезда за 1797 год; Ед.хр.479. Клировые ведомости церквей и погостов Новоржевского уезда за 1790 год; Ед.хр. 666. Клировая ведомость церквей, погостов Опочецкого уезда за 1792 год; Ед.хр. 667. Клировая ведомость церквей, погостов Опочецкого уезда за 1793 1794 годы; Ед.хр. 735. Клировые ведомости церквей и погостов города Острова и уезда за 1790 - 1792 годы; Ед.хр. 926. Клировые ведомости церквей и погостов города Порхова и уезда за 1790 год; Ед.хр. 1035. Клировая ведомость Кафедрального Троицкого собора г. Пскова за 1790 год; Ед.хр. 1082. Клировые ведомости церквей города Пскова и церквей и погостов уездов Псковского, Печерского за 1794 год; Ед.хр. 1083. Клировые ведомости церквей г. Пскова и погостов за 1797 год; Ед.хр.1253. Клировые ведомости церквей и погостов Торопецкого уезда за 1789 год.

[90] ГАПО Ф.39. Оп. 1. Ед.хр. 418. Л. 13об-14.

[91] ГАПО Ф.73. Оп. 1. Ед.хр. 493. Л. 129-131.

[92] Быстров Н. Покровская церковь погоста Елин, Островского уезда, Псковской губернии и Елинский приход. С. 104.

[93] ГАПО Ф.74. Оп.1. Ед.хр. 493. Ревизские сказки священноцерковнослужителей Апочецкого, Новоржевского и Великолуцкого уезда. 1795 год.

[94] Дэн В.Е. Население России по 5-й ревизии. Т.1. М., 1902. С. 104.

[95] Источниковедение истории СССР. Под. ред. И.Д. Ковальченко. М.,1981. С. 217.

[96] ГАПО Ф.74. Оп. 1. Ед.хр. 493. Л. 69-72.

[97] ГАПО Ф.39.Оп.2. Ед.хр.501. Ведомость о монашествующих и бельцах по монастырям Псковской епархии за 1804 год; Ф.479. Оп.1. Ед.хр. 5^б . Ведомость 2^ого класса Псковского Архиерейского дома. За прошлый 1805–й год.

[98] Завьялов А.А. Вопрос о церковных имениях при императрице Екатерине II. М., 1909. С. 137-142.

[99] Там же С. 149.

[100] ПСЗ Т.XVI №11745.

[101] РГАДА Ф. 280. Оп.7.Ед.хр. 400 Щетный список учиненный из приходных и расходных книг положенной по штату сумме Псковской епархии Спасо-Мирожского монастыря. 1770 г.; Оп.7. Ед.хр. 1100 Щетный список учиненный из приходных и расходных книг положенной по штату сумме Псковского архиерейского дому 1771 году; Оп.7. Ед.хр.1101 Щетный список учиненный из приходных и расходных книг положенной по штату сумме Псковской епархии второго класса Старовознесенского девичьего монастыря. 1771 - 1777 гг.; Оп.7. Ед.хр. 1105 Щетный список учиненной из приходной и расходной книги Псковской епархии третьего класса Спаса Великопустынского монастыря; Оп. 10. Ед.хр.572 Щетный список учиненный из приходных и расходных книг положенной по штату сумме Псковской епархии второклассного Псковопечерского монастыря. 1774-1778 гг.

[102] РГИА Ф. 796. Оп. 71. Ед.хр. 417. Ведомости об учителях и учениках духовно-учебных заведений за 1790 год. Часть I;Оп. 71. Ед.хр. 418. Ведомости об учителях и учениках духовно-учебных заведений за 1790 год. Часть II; Оп. 74. Ед.хр. 571. Ведомость Псковской семинарии за 1793 год; Оп. 78. Ед.хр. 989. Ведомость об учениках Псковской семинарии двух гимназий в Святейший Правительствующий Синод за прошлый 1797 год.

[103] РГИА Ф. 796. Оп. 71. Ед.хр. 417. Л.472, 483-484.

[104] ГАПО Ф.39. Оп. 1. Ед.хр. 479. Ед.хр. Л.111об-112.

[105] ГАПО Ф.74. Оп. 1. Ед.хр. 493. Лл. 73-75.

[106] Розанов Н.П. Об Архиве Московской духовной консистории. М., 1868. С. 19.

[107] Зольникова Н.Д. Сословные проблемы во взаимоотношениях церкви и государства в Сибири. С. 16-17.

[108] Источниковедение: Теория. История. Метод. Источники российской истории. С. 395.

[109] Щекатов А. Словарь географический Российского Государства. Ч.4. Ст. 1335

[110] Покровский И.М. Русские епархии в XVI-XIX вв., их открытие, состав и пределы. Т.2. С. 580

[111] Строев П. Списки иерархов и настоятелей монастырей Российской церкви. С.387

[112] Иннокентий (Нечаев).//Русский биографический словарь. Т.VIII. СПб., 1897. С.118

[113] Смиречанский В. Историко-статистический сборник сведений о Псковской епархии. Ч.2.С. 119-120

[114] Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской империи. Царствование государыни императрицы Екатерины II Т.I. 1762 -1772. СПб.,1910. №306

[115] Иннокентий (Нечаев).//Русский биографический словарь. Т.VIII. С. 119

[116] Митрополит Евгений (Болховитинов) Словарь исторический о бывших в России писателях духовного чина Греко-Российской Церкви. С. 117

[117] ГАПО Ф.369. Оп.1. Ед.хр.77 Л. 180

[118] Гумилевский Ф. Обзор русской духовной литературы 1720-1858 гг. Кн.2. С. 96-97; Иннокентий (Нечаев).//Русский биографический словарь. Т.VIII. С. 119

[119] Иннокентий (Нечаев).//Русский биографический словарь. Т.VIII. С. 119; Смиречанский В. Историко-статистический сборник сведений о Псковской епархии. С. 121-123

[120] Ириней (Клементьевский).//Русский биографический словарь. Т.VIII. С. 133-134

[121] Духовная консистория.//Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. М.,1991 Т.XXI. С. 266-267

[122] Знаменский И. Положение духовенства в царствование Екатерины II и Павла I. С.151; Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской империи. Царствование государыни императрицы Екатерины II. Т.I. №. 450

[123] Князев А.С. Очерки истории Псковской семинарии. С. 77

[124] Строев П. Списки иерархов и настоятелей монастырей Российской церкви. С. 387

[125] ПГОИАХМЗ. Древлехранилище. Ф. ПДК. Ед.хр. 325/49 Л.1

[126] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр. 171. Л.1

[127] Знаменский П.В. История русской церкви. С. 342

[128] Семевский Б. Сельский священник во второй половине XVIII века. С. 527

[129] Иоанн, игумен. Описание Святогорского Успенского монастыря, Псковской епархии. Псков, 1899 С. 121

[130] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.317. Л.247-248об

[131] Там же. Ед.хр.171. Л. 33

[132] Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской империи. Царствование императрицы Екатерины II Т.III 1788-1796. Пг., 1915 № 1549

[133] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр. 317. Л. 142об -146

[134] ПГОИАХМЗ. Древлехранилище. Ф. Мирожского монастыря. Ед.хр.10/2391. Л. 22-23

[135] Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской империи. Царствование императрицы Екатерины II Т.III. № 1443

[136] Розанов. Н.П. История Московского епархиального управления... Ч.3. Кн.1. С. 63-64

[137] РГИА Ф.796. Оп.59. Ед.хр.283. Л. 48-48об

[138] Беляев. И.С. Судьбы православия в Прибалтийском крае... С. 70, 85-86

[139] Алексий II (Ридигер А.М., патриарх) Православие в Эстонии. С. 152-153

[140] Историко-статистическое описание церквей и приходов Рижской епархии. Выпуск I. С. 200-201

[141] РГИА Ф. 796. Оп.54. Ед.хр.140. Л.25об-26, Алексий II (Ридигер А.М., патриарх) Православие в Эстонии. С. 150

[142] Там же. Ед.хр.141. Л. 15-15об

[143] Там же. Л. 15об

[144] РГИА Ф.796. Оп.54. Ед.хр.140 Л.29; Покровский И.М. Русские епархии в XVI-XIX вв., их открытие, состав и пределы. Т.2. Приложение. С. X

[145] РГИА. Ф.796. Оп.54. Ед.хр.141 Л.16-17; Оп.64 Ед.хр.580. Л. 71

[146] Там же. Л.11-11об, Ед.хр.140 Л.22об-23

[147] Там же. Ед.хр. 140 Л. 24об-25

[148] Там же. Л. 26-28об

[149] Там же. Л. 27об-28об

[150] Там же. Ед.хр.141.Л. 11об-14об

[151] Там же. Л. 10-11

[152] Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству Православного исповедания Российской империи. Царствование государыни императрицы. Екатерины II. Пг., Т.III. № 1566

[153] Смолич И.К. История русской церкви. Ч.1. С. 274

[154] Карасев А.В. Генеалогия приходского духовенства... С. 12

[155] РГИА Ф.796. Оп.54. Ед.хр.141. Л. 11-16

[156] Семевский Б. Сельский священник во второй половине XVIII века. С. 527-528

[157] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.171. Л. 28

[158] Алексий II (Ридигер А.М.; патриарх). Православие в Эстонии. С. 157

[159] Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству Православного исповедания Российской империи. Царствование государыни императрицы Екатерины II. 1773-1784. Т.II. Пг., 1915. № 889

[160] Духовные правления.//Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. М.,1991. Т.XXI. С. 267

[161] Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству Православного исповедания Российской империи. Царствование государыни императрицы. Екатерины II. Т.III. № 1236

[162] Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству Православного исповедания Российской империи. Царствование государыни императрицы Екатерины II.Т.II. № 1065

[163] Розанов Н.П. История Московского епархиального управления со времени учреждения Святейшего Синода (1721-1821). С. 65-67

[164] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр. 171 Л. 49-49об

[165] Там же. Ф.369. Оп.1. Ед.хр. 77 Л. 130

[166] Там же. Л. 205-212об

[167] Быстров Н. С. Покровская церковь погоста Елин, Островского уезда, Псковской губернии и Елинский приход. С. 77, 81

[168] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.171. Л.37

[169] Смолич И.К. История русской церкви. Кн.8. Ч.1. С. 276

[170] Чижевский И.Л. Собрание церковно-гражданских постановлений о монашествующих и монастырях. С. 170-174

[171] Благовидов В.В. Обер-прокуроры Святейшего Синода в XVIII и в первой половине XIX столетия. С. 247-252

[172] Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви Т.2. С. 519.

[173] Миронов Б.Н. Социальная история России периода Империи (18-начало 20 вв.) С. 101.

[174] Никольский Н.М. История русской церкви. С. 214.

[175] Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви Т.2. С. 522.

[176] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.171. Л. 48об.

[177] Там же. Л. 34; Ед.хр.1082. Л. 37об-38, 107об-108.

[178] Там же. Л.18об; Ед.хр.735. Л. 67об-68.

[179] ГАПО Ф.74. Оп.1. Ед.хр.493. Л. 45-117об.

[180] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.1082. Л. 57об-58; Ед.хр.083. Л. 12об-13.

[181] Там же. Ед.хр.667. Л. 1об-2, 18об-19; Ед.хр.1082. Л. 89об-90.

[182] Там же. Ед.хр.29. Л. 318.

[183] Щукин В.Д. Петро-Павловский собор в г. Пскове. Заметки священника погоста Баранца, Торопецкого уезда, В.Д. Щукина. Псков, 1883; ПГОИАХМЗ, Древлехранилище. Ф. ПДК. Ед.хр. 325/49. Л.33об.-34; ГАПО Ф.39. Оп.1 Ед.хр. 1083. Л.118об.-119, 156об.-157.

[184] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.317. Л. 127.

[185] Негоновский О.И. Выписка из домашней летописной книги священника Косьмо-дамианской церкви города Пскова, О.И. Негоновского, умершего 26 февраля 1819 года. Псков, б./г. изд. С. 4.

[186] Розанов Н. История Московского епархиального управления... Ч.3. Кн.1. С. 110-111.

[187] Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству Православного исповедания Российской империи. Царствование государыни императрицы Екатерины II. Т.II. № 905.

[188] Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству Православного исповедания Российской империи. Царствование государыни императрицы Екатерины II. Т.I. № 403.

[189] Смолич И.К. История русской церкви. 1700-1917. Кн.8. Ч.1. С. 326.

[190] Памятная книжка Псковской губернии на 1901 год. Псков, 1902. Приложение. С. 30-113.

[191] Там же. Приложение. С. 37, 42, 89-90.

[192] Негоновский О.И Выписка из домашней летописной книги...С. 2.

[193] Карасев А.В. Генеалогия приходского духовенства... С. 9-10.

[194] Там же. С. 9.

[195] Знаменский И. Положение духовенства в царствование Екатерины II и Павла I. С. 67-68.

[196] Добросклонский А. Руководство по истории русской церкви. Вып. 4. С. 154; Папков А.А. Упадок православного прихода (XVIII-XIX века)... С. 54.

[197] Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству Православного исповедания Российской империи. Царствование государыни императрицы Екатерины II. Т.II. № 889.

[198] ГАПО Ф.74. Оп.1. Ед.хр.493. Л.141-142; Ф.39. Оп.1 Ед.хр.418. Л. 17об-18.

[199] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр. 418. Л.2об-114; Ед.хр.420. Л. 1об-114об.

[200] Зайцева Л.Ю. История Православной церкви Южного Зауралья в досоветский период. С. 10.

[201] ГАПО Ф. 74. Оп. 1. Ед.хр.493. Л. 137-139.

[202] ГАПО Ф.39 Оп.1. Ед.хр.418 Л.93об-94, 109об-111. ГАПО Ф.74 Оп.1 Ед.хр. 420. Л. 116.

[203] Там же. Ед.хр.317. Л. 123-127.

[204] Негоновский О.И. Выписка из домашней летописной книги... С. 4.

[205] Там же. С. 2.

[206] РГИА Ф.796. Оп.65. Ед.хр.443. Л. 65об.

[207] Никольский Н.М. История русской церкви. С. 216.

[208] Н. А. Ершова Социальный статус приходского духовенства и его участие в процессе формирования российской интеллигенции в XVIII столетии. С. 19.

[209] Дэн В.Е. Податные элементы среди духовенства России. Пг., 1918 С. 268.

[210] ПСЗ Т. XVIII. № 13236.

[211] Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви. Т.2. С. 536.

[212] Смолич. И.К. История русской церкви. Кн.8. Ч.1. С. 332.

[213] Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви. Т.2. С. 540; Штранге М. М. Демократическая интеллигенция в России в XVIII веке. М., 1965. С. 22.

[214] РГИА Ф.796. Оп.65 Ед.хр.443.Л. 526-528об.

[215] Там же. Л. 182.

[216] Там же. Л. 554об-561.

[217] ПСЗ Т.XXII. № 15978.

[218] Там же. № 16648.

[219] ГАПО Ф.74. Оп.1. Ед.хр.493. Л. 45-117об.

[220] Там же. Л. 121-142.

[221] Там же. Л. 45-117об.

[222] ПСЗ Т.XXIV. № 17675.

[223] РГИА Ф.796. Оп.77. Ед.хр.639. Л. 369об-382.

[224] Смолич И.К. История русской церкви. Кн.8. Ч.1.С .323.

[225] Карасев А.В. Генеалогия приходского духовенства... С. 5-6, 12.

[226] ПСЗ Т.XXV. № 18726.

[227] Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания. Царствование государя императора Павла Первого. №344 Смолич И.К. История русской церкви. Кн.8. Ч.1. С. 369.

[228] Асочакова В.Н. Русская православная церковь в истории Хакассо-Минусинского края в XVIII- первой четверти XIX в. С. 19.

[229] РГИА Ф.796. Оп.65. Ед.хр.443. Л. 65об.

[230] Пулькин М.В. Заполнение церковных вакансий в Олонецкой епархии во второй половине XVIII века. С. 57.

[231] ГАПО Ф.39. Оп.1 Ед.хр.479. Л. 51об; Ф.74. Оп.1. Ед.хр.493. Л. 84.

[232] Там же. Л. 63об-64; Ф.74. Оп.1. Ед.хр.493. Л. 86-86об.

[233] Там же. Ед.хр.666. Л. 7об-8; 1 Ед.хр.667. Л. 7об-8.

[234] Миронов Б.Н. Социальная история России периода Империи (18-начало 20 вв.) С. 100.

[235] РГИА Ф.796. Оп.64. Ед.хр.571. Л. 89-130.

[236] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.1083.Л. 7об-8.

[237] Там же. Ед.хр.1253. Л. 6об-7, 30об-31.

[238] ГАПО Ф.74. Оп.1. Ед.хр.493. Л. 126об-127.

[239] Лебедев. Е. К истории Свято-Благовещенской Никандровой пустыни С. 311.

[240] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.29. Л. 105-124.

[241] РГАДА Ф.280. Оп.3. Ед.хр.509. Л. 45об; Ед.хр.531. Л. 5; Ед.хр.535. Л. 9-10; Ед.хр.217. Л. 4; Ед.хр.214. Л. 3; Ед.хр.344. Л. 3.

[242] Описание Иоанно-Предтеченского женского монастыря. СПб., 1874. С. 68.

[243] Добросклонский А. Руководство по истории русской церкви. Вып.4. С 427.

[244] ГАПО Ф.39. Оп.2. Ед.хр.501. Л. 2-53.

[245] Там же. Оп.1. Ед.хр.501. Л. 54-74.

[246] ГАПО Ф.74. Оп.1. Ед.хр.493.Л. 45об-117.

[247] ПГОИАХМЗ, Древлехранилище. Ф. Мирожского монастыря. Ед.хр. 12/472. Л. 25-25об.

[248] Асочакова В.Н. Русская православная церковь в истории Хакассо-Минусинского края в XVIII- первой четверти XIX в. С. 19.

[249] Трегубов С.И. Религиозный быт русских и состояние духовенства в XVIII веке по мемуарам иностранцев. С. 166

[250] Записки Уильяма Кокса: путешествие его в Россию в 1778. Перевод с английского.//Русская старина Т.19. 1877. С. 46-47

[251] Иннокентий (Нечаев). Наставления от архипастыря священнику. СПб., 1795 С. 1-2

[252] Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви. Т.2. С. 549

[253] Добросклонский А. Руководство по истории русской церкви. Вып. 4. С. 205-206

[254] Никольский Н.М. История русской церкви. С. 230

[255] Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви. Т.2. С. 551

[256] Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви. Т.2. С. 550, 554-555.Добросклонский А. Руководство по истории русской церкви. С. 207

[257] Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания. Царствование государя императора Павла Перваго. № 161

[258] Там же. № 400

[259] Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви. Т.2. С. 551

[260] Добросклонский А. Руководство по истории русской церкви. С. 205

[261] Розанов Н. История Московского епархиального управления...Ч.3. Кн.1. С. 145

[262] Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской империи. Царствование императрицы Екатерины II. Т. II. № 1180

[263] Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской империи. Царствование императрицы Екатерины II. Т.III. .№ 1250

[264] Там же. № 1264

[265] Добросклонский А. Руководство по истории русской церкви. С. 206

[266] Князев А.С. Очерки истории Псковской семинарии от начала до преобразования ее по проекту устава 1814 г. С. 77-78

[267] ПГОИАХМЗ. Древлехранилище. Ф. ПДК. Ед.хр.325/49. Л. 20

[268] РГИА Ф.796. Оп.78. Ед.хр.984. Л. 540об, 542об

[269] Князев А.С. Очерки истории Псковской семинарии от начала до преобразования ее по проекту устава 1814 г. С.67-68; Знаменский П.В. Духовные школы в России до реформы 1808 года. С. 655

[270] Знаменский П.В. Духовные школы в России до реформы 1808 года. С.660

[271] Князев А.С. Очерки истории Псковской семинарии от начала до преобразования ее по проекту устава 1814 г. С. 77

[272] ГАПО Ф.39. Оп.2. Ед.хр.501. Л. 8-8об

[273] Князев А.С. Очерки истории Псковской семинарии от начала до преобразования ее по проекту устава 1814 г. С. 77

[274] Там же. С. 67-68

[275] РГИА Ф.796. Оп.71. Ед.хр.417. Л. 472-482; Оп.78. Ед.хр.984. Л. 537-548, 552-552об

[276] Кривойван К.Ю. Духовное образование в Псковской земле в XVIII в. (1701-1764 гг.). Дипломная работа. Рукопись хранится не кафедре отечественной истории ПГПИ. Псков, 1998. С. 44

[277] ПГОИАХМЗ, Древлехранилище. Ф. ПДК. Ед.хр.325/49. Л. 19об-20, 45об-46

[278] Знаменский П.В Духовные школы в России до реформы 1808 года. С. 767

[279] Freeze G.L. The Russian Levites. Parish clergy in the eighteen century. P. 106

[280] Семевский Б. Сельский священник во второй половине XVIII века. С. 502

[281] Байдин В.И., Голикова С.В., Дашкевич Л.А, Нечаева М.Ю. Дневник священника. С. 114-124

[282] Розанов Н. История Московского епархиального управления...Ч.3. Кн.1. С. 53-54

[283] Там же. С. 56

[284] ГАПО Ф. 39. Оп. 1. Ед.хр.171. Л. 18об

[285] ГАПО Ф. 39 Оп. 1. Ед.хр.171. Л. 35об

[286] Знаменский П.В Духовные школы в России до реформы 1808 года. С. 510

[287] Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви. Т.2. С. 550

[288] Горючко П.С. Материалы для истории Невельской духовной гимназии.1780-1809 гг. Витебск, 1901. С. 1-10

[289] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.734. Л. 7об-8

[290] Горючко П.С. Материалы для истории Невельской духовной гимназии. С. 7

[291] Князев А.С. Очерки истории Псковской семинарии от начала до преобразования ее по проекту устава 1814 г. С.55; РГИА Ф.796. Оп. 74. Ед. хр.571. Л. 3об-4; ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед. хр.418. Л. 2об-3, 5об-6

[292] РГИА Ф.796. Оп.74. Ед. хр. 571. Л. 20-20об

[293] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед. хр.479. Л. 51об-120; Ед.хр.735. Л.1об-69; Ед.хр.734. Л. 7об-8; Ед.хр.418 Л. 2об-112, 122об-237; Ед.хр.1253. Л. 1об-89; Ед. хр. 1035. Л. 1об-2; Ед.хр.667 Л. 1об-51; Ед. хр.1082. Л. 1об-169; Ед.хр.926. Л. 2об-116

[294] Знаменский П.В. Духовные школы в России до реформы 1808 года. С. 535

[295] Там же С. 510

[296] РГИА Ф.796. Оп.78. Ед. хр. 989. Л. 553-554; Оп.71. Ед. хр. 417. Л. 483-484

[297] Знаменский П.В. Духовные школы в России до реформы 1808 года. С. 569

[298] Там же. С. 564

[299] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.171. Л. 47

[300] Там же. Л. 47а

[301] Там же Л. 44об

[302] Флоровский Г. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991. С. 108

[303] Добросклонский А. Руководство по истории русской церкви. С. 181

[304] Карасев А.В. Генеалогия приходского духовенства...С. 12

[305] Семевский Б. Сельский священник во второй половине XVIII в. С. 518

[306] Григорович Н.И. Обзор общих законоположений о содержании православного духовенства в России, со времени введения штатов по духовному ведомству. С. 11

[307] РГИА Ф.796. Оп.64. Ед.хр.580. Л. 66

[308] Наумова О.Е. Иркутская епархия XVIII - первая половина XIX в. С. 139-141

[309] ПСЗ Т.XXVI. № 19816

[310] Смолич И.К. История русской церкви. Кн.8. Ч.1. С. 360

[311] Семевский Б. Сельский священник во второй половине XVIII в. С. 508-509

[312] Розанов Н. История Московского епархиального управления. Ч.3. Кн.1. С. 148

[313] Семевский Б. Сельский священник во второй половине XVIII в. С. 506-514

[314] Григорович Н.И. Обзор общих законоположений о содержании православного духовенства в России, со времени введения штатов по духовному ведомству С. 14

[315] Семевский В.И. Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II. Т.2 СПб., 1901 С. 198

[316] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр. 29. Л. 126об-129

[317] Там же. Ед.хр. 1083 Л. 113-162

[318] Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству Православного исповедания. Царствование Государя императора Павла Первого. № 161

[319] Знаменский П.В. О способах содержания русского духовенства в XVII - XVIII ст. С. 157

[320] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.735. Л. 12-13

[321] РГИА Ф.796. Оп. 67. Ед.хр. 268. Л. 1-4об

[322] Папков А.А. Упадок православного прихода (XVIII – XIX века). С. 60-61

[323] Добросклонский А.. Руководство по истории русской церкви. С. 177

[324] ПСЗ Т.XVIII. № 12925

[325] Законодательство Екатерины II. Под редакцией О.И. Чистякова, Т.Е. Новицкой. Т.2. М.,2001 С. 521-522

[326] Григорович Н.И. Обзор общих законоположений о содержании православного духовенства в России, со времени введения штатов по духовному ведомству С.38; ПСЗ Т.XX. № 14377

[327] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.735. Л. 1

[328] Там же. Ед.хр.479. Л. 117

[329] Там же Ед.хр.927. Л. 35

[330] Там же Ед.хр.1083. Л. 158

[331] Там же. Ед.хр. 1082 Л. 152, 156; Ед.хр.173. Л .4об; ПГОИАХМЗ, Древлехранилище. Ф.ПДК. Ед.хр. 325/49. Л. 41

[332] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед. хр. 418. Л. 2об-112, 122об-237; Ед. хр. 479 Л. 51об-120; Ед.хр.734 Л. 7об-8; Ед.хр.735 Л. 1об-69; Ед.хр.926. Л 2об-116; Ед. хр. 1035 Л. 1об-2; Ед.хр.667 Л1об-51; Ед. хр.1082 Л. 1об-169; Ед.хр.1253 Л. 1об-89

[333] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр. 1083. Л. 92

[334] Там же. Ед.хр.735. Л. 24, 27

[335] Там же. Ед.хр.1083. Л. 152

[336] Знаменский П.В. О способах содержания русского духовенства в XVII - XVIII ст. С. 182

[337] Григорович Н. И. Обзор общих законоположений о содержании православного духовенства в России, со времени введения штатов по духовному ведомству С. 13

[338] Семевский Б. Сельский священник во второй половине XVIII в. С. 515

[339] Быстров Н. Покровская церковь погоста Елин, Островского уезда, Псковской губернии и Елинский приход. С. 129

[340] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.317. Л.298об; Суворов Н. Псковское церковное земледелие в XVI – XVII вв.// Журнал Министерства народного просвещения. 1907. апрель С.380

[341] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр. 1083. Л. 113-160

[342] Описание Псковского Иоанно-Предтечевского женского монастыря. С. 87-88

[343] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.927. Л. 41

[344] Тамже.Ед.хр.479. Л. 91

[345] Там же. Ед.хр.927. Л .50, 52

[346] Там же. Ед. хр. 418. Л. 2об-112, 122об-237; Ед. хр. 479 Л. 51об-120; Ед.хр.734 Л. 7об-8; Ед.хр.735 Л 1об-69; Ед.хр.926. Л. 2об-116; Ед. хр. 1035 Л. 1об-2; Ед.хр.667 Л. 1об-51; Ед.хр.1082 Л. 1об-169; Ед.хр.1253 Л. 1об-89

[347] Там же. Ед.хр.1083. Л. 113-160

[348] Там же. Ед.хр.317. Л. 296-297

[349] ГАПО Ф.479 Оп.1. Ед.хр.5. Л. 2

[350] Негоновский О.И. Выписка из домашней летописной... С. 2

[351] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.171. Л. 24 об

[352] Там же. Л. 57об

[353] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.418. Л. 238

[354] Там же. Л. 115

[355] Александров Н. Сборник церковно-гражданских постановлений в России, относящихся до лиц православного духовенства. С. 15

[356] Негоновский О.И. Выписка из домашней летописной... С. 11

[357] РГАДА Ф.280. Оп.7. Ед.хр.1101. Л. 10 об, 33

[358] Там же. Ед.хр.400. Л. 4

[359] Семевский Б. Сельский священник во второй половине XVIII в. С. 531

[360] Виденеева А.И. Ростовские соборяне в XVIII в. С. 156

[361] Смолич И.К. История русской церкви. Кн.8. Ч.1. С. 363

[362] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.317. Л. 147-150 об

[363] Там же. Ед.хр.479. Л. 67

[364] Там же.. Ед.хр.317. Л. 143-146

[365] Там же. Ед. хр. 418. Л. 2об-112, 122об-237; Ед. хр. 479 Л. 51об-120; Ед.хр.734 Л. 7об-8; Ед.хр.735 Л. 1об-69; Ед.хр.926 Л. 2об-116; Ед. хр. 1035 Л. 1об-2; Ед.хр.667 Л. 1об-51; Ед. хр.1082 Л. 1об-169; Ед.хр.1253 Л. 1об-89

[366] Котов В.В. Холм на Ловати и его земля. Псков, 2000 С. 165-166

[367] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.735. Л. 1

[368] Там же. Л. 57

[369] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед. хр. 418. Л. 2об-112, 122об-237; Ед. хр. 479 Л. 51об-120; Ед.хр.734 Л. 7об-8; Ед.хр.735 Л. 1об-69; Ед.хр.926 Л 2об-116; Ед. хр. 1035 Л. 1об-2; Ед.хр.667 Л. 1об-51; Ед. хр.1082 Л. 1об-169; Ед.хр.1253 Л. 1об-89

[370] Там же. Ед.хр.171. Л. 23

[371] Лисовой Н.Н. Восемнадцатый век в истории русского монашества.// Монашество в России. XI – XX века. Исторические очерки. М.,2002 С. 200

[372] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.29. Л. 105-106

[373] Там же. Л. 114,116,123

[374] ГАПО Ф.39. Оп.2. Ед.хр.501. Л. 1

[375] Там же. Ф.479. Оп.1. Ед.хр.5. Л. 1-2об

[376] Продажа упраздненных церквей во Пскове в 1793-1798 гг.//Русская старина. 1890 Т.68. С. 575-576

[377] ГАПО Ф.479. Оп.1. Ед.хр.5. Л. 2 об

[378] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.501. Л. 44

[379] Там же. Л. 47

[380] Там же. Л. 54

[381] Там же. Л. 7 об

[382] Там же. Л. 75

[383] Там же. Л. 23

[384] Там же. Л. 30

[385] Там же. Л. 34

[386] Иоанн, игумен. Описание Святогорского Успенского монастыря, Псковской епархии. С. 108

[387] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.501. Л. 60

[388] Описание Псковского Иоанно-Предтеченского женского монастыря. С. 77

[389] Описание Псково-Печерского первоклассного монастыря. Дерпт, 1832 С. 24

[390] Иоанн, игумен. Описание Святогорского Успенского монастыря, Псковской епархии. С. 118-119

[391] Описание Псковского Иоанно-Предтеченского женского монастыря. С. 10

[392] Добросклонский А. Руководство по истории русской церкви. С.427

[393] РГАДА Ф.280. Оп.7. Ед.хр. 1105. Л. 5

[394] Там же. Ед.хр.1101. Л. 3об-4, 10 об, 16-18, 23, 29 об, 36 об-37, 43-43 об

[395] Там же. Оп.10. Ед.хр.572. Л. 1об, 4об, 8об, 9об, 17

[396] Болховитинов Е. Описание Рождества Богородицы Снетогорского монастыря. Дерпт. 1821 С.30-31

[397] Описание Псково-Печерского первоклассного монастыря. Дерпт. 1832 С. 109

[398] ПГОИАХМЗ. Древлехранилище. Осн. Ф.12353 (6) Ед.хр. 428/49 Л. 2-5об

[399] Добросклонский А. Руководство по истории русской церкви. С.180

[400] Комиссаренко А.И. Русский абсолютизм и духовенство в XVIII в. (Очерки истории секуляризационной реформы 1764 г.) М.,1990 С.70; Комиссаренко А.И. Прохоров М.Ф. Посевы и урожай зерновых культур в Новгородском уезде в 60 - 70 - х. годах XVIII в.//Прошлое Новгорода и новгородской земли. Тезисы докладов и сообщений научной конференции. 14-16 ноября 1995 г. Новгород, 1995 С. 93

[401] Зайцева Л.Ю. История Православной церкви Южного Зауралья в досоветский период. С. 14

[402] Добросклонский А. Руководство по истории русской церкви. С. 171

[403] Кузнецов А.М. Православное духовенство в период правления Павла I. С. 22

[404] Знаменский И. Положение духовенства в царствование Екатерины II и Павла I. С. 184

[405] Миронов Б.Н. Социальная история России периода Империи (18-начало 20 вв.). С. 101, 382

[406] Никольский Н.М. История русской церкви. С. 220-221

[407] Левченко И.В. Русская Православная Церковь и государство. С. 63-64

[408] Папков А.А. Упадок православного прихода (XVIII – XIX века). С. 54-55

[409] Миронов Б.Н. Социальная история России периода Империи (18-начало 20 вв.). С.382; ПСЗ Т.XVII. № 12379; Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству Православного исповедания Российской империи. Царствование государыни императрицы Екатерины II. Т.I. № 226

[410] ПСЗ Т.XVII.. № 12378

[411] Смолич И.К. История русской церкви. Кн.8. Ч.1. С. 355

[412] Наумова О.Е. Иркутская епархия XVIII – первой половины XIX в. С. 140-141

[413] ГАПО Ф.369. Оп.1. Ед.хр.77. Л. 205-212об

[414] Рындзюнский П.Г. Церковь в дворянской империи (XVIII в.). С. 293

[415] Добросклонский А. Руководство по истории русской церкви. С .179

[416] Знаменский И. Положение духовенства в царствование Екатерины II и Павла I. С. 120

[417] ПСЗ Т.XVIII. № 12909; Т.XIX № 13609

[418] ПСЗ Т.XVIII № 12909

[419] Там же. № 12919

[420] Там же. № 16986; Добросклонский А. Руководство по истории русской церкви. С. 119

[421] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр. 317. Л. 72-73об

[422] Там же. Ед.хр.1083. Л. 152об-153

[423] РГИА Ф.796. Оп.64. Ед.хр.280. Л. 1-39

[424] Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству Православного исповедания Российской империи. Царствование государыни императрицы Екатерины II. Т.II. № 857

[425] Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви. Т.2. С. 541-542

[426] Коган Ю.Я., Грекулов Е.Ф. Церковь и русский абсолютизм в 18 веке. С. 193

[427] Никольский Н.М. История русской церкви. С. 225

[428] ПСЗ Т.XXI. № 15143

[429] РГИА. Ф. 796. Оп.79. Ед.хр.67. Л. 1-2об

[430] ПГОИАХМЗ. Древлехранилище. Ф.ПДК Ед. хр. 325/49. Л. 7

[431] Трегубов С.И. Религиозный быт русских и состояние духовенства в XVIII веке по мемуарам иностранцев. С. 166-167

[432] Добросклонский А. Руководство по истории русской церкви. С. 170

[433] ГАПО Ф.203. Оп.1. Ед.хр.1. Л. 11об

[434] Семевский Б. Сельский священник во второй половине XVIII в. С. 530

[435] Иннокентий (Нечаев), архиепископ. Наставление от архипастыря священнику. Л. 8

[436] Розанов Н. История Московского епархиального управления... Ч.3. Кн.1. С.1 50-151

[437] Миронов Б.Н. Социальная история России периода Империи (18-начало 20 вв.) С. 102

[438] Левченко И. В. Русская Православная Церковь и государство: Учебное пособие. С. 63

[439] РГИА Ф.796. Оп. 78. Ед.хр.866. Л. 7

[440] Смолич И.К. История русской церкви. Кн.8. Ч.1. С. 357

[441] Тинина З.П. Самодержавие и русская православная церковь в первой четверти XIX века. С. 22

[442] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.317. Л. 296

[443] Байдин В.И., Голикова С.В., Дашкевич Л.А., Нечаева М.Ю. Дневник священника. С. 114-124

[444] Смолич И.К. История русской церкви. Кн.8. Ч.1. С. 300-302

[445] Матисон А.В. Генеалогия православного приходского духовенства России XVIII - начала XX вв. ...С. 34-36

[446] Записки сельского священника// Русская старина 1879 Т.26 С. 443

[447] ГАПО Ф.291. Оп.2. Ед.хр.1. Л. 5

[448] ГАПО Ф.39. Оп.2. Ед.хр. 501 Л. 77об-78, 24об-26

[449] ПГОИАХМЗ. Древлехранилище. Ф. Мирожского монастыря. Ед.хр. 428/49. Л. 6-7

[450] Иоанн, игумен. Описание Святогорского Успенского монастыря, Псковской епархии. С. 106-107

[451] Старовознесенский женский монастырь в г. Пскове. СПб.,1862 С. 36-37

[452] ПГОИАХМЗ. Древлехранилище. Ф.ПДК. Ед.хр. 325/49. Л. 1об-59

[453] Семевский Б. Сельский священник во второй половине XVIII в. С. 531

[454] Байдин В.И., Голикова С.В., Дашкевич Л.А., Нечаева М.Ю. Дневник священника. С. 119

[455] Иоанн, игумен. Описание Святогорского Успенского монастыря, Псковской епархии. С. 120

[456] Семевский Б. Сельский священник во второй половине XVIII в. С. 531 Байдин В.И., Голикова С.В., Дашкевич Л.А., Нечаева М.Ю. Дневник священника. С. 122, 124

[457] Иннокентий (Нечаев), архиепископ. Наставление от архипастыря священнику при отправлении его к должности. Л. 2об

[458] ГАПО Ф.74. Оп.1. Ед.хр.479. Л. 2-34

[459] Иннокентий (Нечаев), архиепископ. Наставление от архипастыря священнику при отправлении его к должности. Л. 2об

[460] ГАПО Ф.203. Оп.1. Ед.хр.1. Л. 1-2об

[461] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.173. Л. 17об

[462] ГАПО Ф.74. Оп.1. Ед.хр.192. Л. 1-68

[463] Семевский Б. Сельский священник во второй половине XVIII в. С. 531

[464] Миронов Б.Н. Социальная история России периода Империи (18-начало 20 вв.). С. 102

[465] Freeze G.L. The Russian Levits. Parish clergy in the eighteen century. P. 216

[466] М.В. Пулькин Замещение церковных вакансий в Олонецкой епархии во второй половине XVIII века. С. 103-105

[467] ГАПО Ф.39 Оп.1. Ед.хр.1082. Л. 87

[468] Папков А.А. Упадок православного прихода (XVIII – XIX века). С. 92-93

[469] Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания. Царствование государя императора Павла Первого. № 396

[470] Там же. № 527

[471] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.173. Л. 4об

[472] Григорович Н.Н. Обзор общих законоположений о содержании православного духовенства в России, со времени введения штатов по духовному ведомству. С. 14

[473] ПСЗ Т.XVII. № 12483

[474] Папков А.А. Упадок православного прихода (XVIII – XIX века). С. 54

[475] ПСЗ Т.XXI. № 1537

[476] Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания. Царствование государя императора Павла Первого. № 446

[477] Быстров Н. Покровская церковь погоста Елин, Островского уезда, Псковской губернии и Елинский приход. С. 81

[478] Барсов Н.И. Петербургский приходской священник второй половины XVIII - начала XX столетий. С. 654

[479] ПГОИАХМЗ. Древлехранилище. Ф.ПДК. Л. 11об-12, 19об-20, 45об-46

[480] Историко-статистическое описание церквей и приходов Рижской епархии. Вып. I. С.187-188; РГИА Ф.796 Оп.64. Ед.хр. 580. Л. 72

[481] Алексий II (Ридигер А.М.; патриарх) Православие в Эстонии. С. 151

[482] Историко-статистическое описание церквей и приходов Рижской епархии. Вып. I. С. 197

[483] ПГОИАХМЗ. Древлехранилище. Ф. ПДК. Ед.хр.325/49 Л. 11об-14, 19об-20

[484] Головина С.И. История Ежево-Мироносицкого монастыря.1647-1790. Йошкар-Ола, 1992 С. 28

[485] ПГОИАХМЗ, Древлехранилище. Ф. Мирожского монастыря. Ед.хр.№12/472. Л. 13-13об

[486] Там же Ед.хр.10/2391 Л. 1; Ед. хр.12353(7)424 Л. 66

[487] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.735. Л.. 15об-16, 59об-60; Ед.хр.1083. Л. 1об-2, 7об-8а, 11об-12, 21об-22, 31об-32, 35об-36, 61об-62, 64об-66, 71об-72, 76об-77, 78об-79, 89об-90, 102об-103, 104об-105, 111об-112, 142об-143, 156об-157; Ед.хр.667. Л. 18об-19

[488] Там же. Ед.хр.735. Л. 33об-34, 43об-44.; Ед.хр.1083. Л. 21об-22, 113об-114, 118об-119, 140об-141, 142об-143; Ед.хр.667. Л. 22об-23; Ед.хр.1082. Л. 82об-83

[489] РГИА Ф.796. Оп.52. Ед.хр.67. Л. 9

[490] ГАПО Ф.39. Оп.1. Ед.хр.317. Л. 48

[491] РГАДА Ф.280. Оп.7. Ед.хр.1101. Л. 10об

[492] ГАПО Ф.479. Оп.1 Ед.хр.5б. Л. 2об

[493] Барсов Н.И. Петербургский приходской священник второй половины XVIII – начала XIX столетий… С. 650, 652-653, 670-671

[494] Семевский Б. Сельский священник во второй половине XVIII в. С. 530-531

[495] Щульгин В.С. Религия и церковь. С. 35

[496] История крестьянства в Европе: эпоха феодализма. Т.3. М.,1985. С. 538