Глава III. Правовые позиции и решения Конституционного Суда России в их соотношении

Характеристика юридической природы решений Конституционного Суда как нормативно-интерпретационных актов в значительной степени связана с формулируемыми в них правовыми позициями. Чем же они являются как правовое явление? Несмотря на достаточно большое количество публикаций, в которых затрагивается эта проблема, в литературе отмечается, что до сих пор нет ясности в вопросе о самом объеме понятия "правовые позиции", тождественно ли оно вообще решению суда или заключается лишь в мотивировочной части, носит констатирующий (статический) характер или побуждающий (динамический) к обязательному действию, обращено ли оно к уже существующему законодательству или обязательно также для будущих, еще не созданных законов*(76).

В литературе, конечно, имеются те или иные ответы на указанные и им подобные вопросы. Неясность же возникает, с одной стороны, из-за отсутствия легального определения понятия "правовая позиция", с другой - из-за противоречивости высказанных по данной проблеме точек зрения. Не претендуя на истину в последней инстанции, попытаемся устранить хотя бы некоторые неясности.

Сами формулировки Закона о Конституционном Суде (ст. 73) "правовая позиция, выраженная в решениях Конституционного Суда", "решение, не соответствующее правовой позиции" уже свидетельствуют о том, что "правовая позиция" и "решение" Конституционного Суда рассматриваются данным Законом как понятия не идентичные. Но если юридические свойства и правовые последствия принятия решений Конституционного Суда определены в Законе прямо и достаточно детально (ст. 6, 71-83, 87, 91, 95, 100, 104, 106, 110), о чем говорилось в предыдущей главе, то характеристика правовых позиций весьма скупа, непосредственное упоминание о них содержится лишь в двух статьях Закона - 29 и 73*(77). Поэтому раскрытие понятия, юридической природы и значения правовых позиций возможно лишь исходя из смысла различных положений Закона о Конституционном Суде, практики конституционной юрисдикции, а также истолкования самим Конституционным Судом данного правового феномена.

Названная проблема широко дискутируется в отечественной юридической науке и среди юристов-практиков, о чем говорилось в предварительных замечаниях. Началась же эта дискуссия еще в период разработки в 1993-1994 гг. проекта действующего Закона о Конституционном Суде. В одной из редакций законопроекта, наряду с другими положениями о правовых позициях, было сформулировано и такое: "Правовая позиция, выраженная в постановлении по рассмотренному им (Конституционным Судом) делу, является обязательной для других судов и иных органов". Это и некоторые другие положения законопроекта о решениях и правовых позициях Конституционного Суда были расценены депутатами Государственной Думы как наделение Конституционного Суда законодательными полномочиями, что отмечалось в отрицательном заключении Комитета Государственной Думы по законодательству и судебно-правовой реформе на проект. В ответ на эти замечания законодателей члены рабочей группы Конституционного Суда по подготовке законопроекта указывали, что правовая позиция - это не само решение, а то, что лежит в основе его принятия: правопонимание, истолкование права по какому-либо вопросу, конституционно-правовая доктрина, толкование Конституции*(78). В последующем проблема правовых позиций Конституционного Суда получила дальнейшее развитие в теории и практике конституционного правосудия.

Рассматривая соотношение решения и правовой позиции Конституционного Суда, следует прежде всего обратить внимание на то, что Закон о Конституционном Суде использует понятие "решение" в двух значениях. С одной стороны, под решением понимается правовой акт, "отдельный документ", включающий ряд составляющих: вводную, мотивировочную (с описательным элементом) и резолютивную части. Детальная регламентация структуры решения дана в ст. 75 Закона. Вместе с тем решение - это и то, что Конституционный Суд постановил, официальный результат рассмотрения обращения, итоговый вывод, который в п. 10 части первой ст. 75 Закона обозначен как формулировка решения, излагаемая в резолютивной части. Конкретизация формулировки решения, итогового вывода дана в других статьях Закона, которые именуются "итоговое решение по делу"*(79): признать соответствующими (не соответствующими) Конституции Российской Федерации нормативный акт или договор либо отдельные их положения (ст. 87), не вступивший в силу международный договор Российской Федерации либо отдельные его положения (ст. 91), закон либо отдельные его положения (ст. 100 и 104); полномочие издать акт или совершить действие правового характера, послужившие причиной спора о компетенции, в соответствии с Конституцией Российской Федерации относится (не относится) к компетенции соответствующего органа государственной власти (ст. 95); соблюден (нарушен) установленный Конституцией Российской Федерации порядок выдвижения обвинения Президента Российской Федерации в государственной измене или совершении иного тяжкого преступления (ст. 110). Своеобразием отличается формулировка решения по делу о толковании: она содержит в резолютивной части в сжатом виде обоснованное в мотивировочной части официальное и обязательное для всех субъектов права разъяснение смысла положений Конституции Российской Федерации (ст. 106 Закона).

Основное место в мотивировочной части решения, наряду с описательными, фактологическими сведениями, занимают, как это определено в п. 9 части первой ст. 75 Закона, доводы в пользу принятого Конституционным Судом решения, а при необходимости также доводы, опровергающие утверждения сторон. Доводы же в данном случае есть не что иное, как правовые аргументы, правовое обоснование (что не исключает также исторического, фактологического и иного обоснования) принятого решения.

Обоснование, выработка Конституционным Судом решения при реализации любого из своих конституционных полномочий невозможна без толкования Конституции. Оценка в итоговых решениях конституционности оспоренного акта или его отдельных положений, принадлежности соответствующему государственному органу компетенционного полномочия всегда опирается на интерпретацию конституционно-правовых принципов и норм. Это обусловлено самой сутью деятельности Конституционного Суда, его конституционно-контрольной функции. В то же время и Закон о Конституционном Суде определяет, что в решении должны быть указаны нормы Конституции, которыми руководствовался Конституционный Суд при принятии решения (п. 8 части первой ст. 75), а это предполагает не просто ссылку на них, но их интерпретацию при изложении доводов, правовых аргументов, правового обоснования решения. Закон также требует, чтобы принимая решение по делу, Конституционный Суд оценивал как буквальный смысл рассматриваемого акта, так и смысл, придаваемый ему официальным и иным толкованием или сложившейся правоприменительной практикой, а также исходя из его места в системе правовых актов (часть вторая ст. 74). Реализация данного требования невозможна без одновременной конституционной интерпретации должного конституционно-правового содержания проверяемого акта при оценке его буквального смысла и смысла, придаваемого ему иными субъектами права.

Правовые аргументы, доводы в пользу принятого решения Конституционного Суда это еще не правовая позиция, но она рождается из них, они ее основание. Правда нередко правовая позиция формулируется не прямо, а имплицитно выражена в правовых аргументах.

Так, рассматривая в Постановлении от 30 ноября 1995 г. вопрос о конституционности положений акта Калининградской области о статусе региональных депутатов и признав их не соответствующими Конституции, Конституционный Суд при обосновании такого итогового вывода привел целый ряд правовых аргументов, доказывающих вторжение положениями данного регионального акта о депутатской неприкосновенности в исключительную компетенцию Российской Федерации, нарушение ими конституционного разграничения предметов ведения и полномочий между органами государственной власти Российской Федерации и ее субъектов посредством урегулирования уголовно-правовых аспектов статуса региональных депутатов, их неприкосновенности, изъятия для депутатов из норм федерального законодательства по вопросам административных правонарушений и административной ответственности, установления особого, не предусмотренного федеральной Конституцией и федеральным законом порядка осуществления правосудия и судопроизводства*(80).

На основе изложенной системы правовых аргументов, интерпретации конституционных норм был сформулирован (или из них вытекает) ряд правовых позиций относительно статуса региональных депутатов, их неприкосновенности (федеральная Конституция, как известно, этот статус прямо не регламентирует), в частности о том, что установление принципов, касающихся статуса, прав и обязанностей депутата законодательного органа субъекта Российской Федерации, относится к совместному ведению Российской Федерации и ее субъектов; что допустимы особый порядок осуществления правосудия и судопроизводства, особые полномочия и порядок деятельности прокурора в связи с лишением регионального депутата неприкосновенности и т.д.

В то же время была сформулирована универсальная правовая позиция, касающаяся в целом предметов совместного ведения, а не только рассмотренного в Постановлении вопроса о депутатской неприкосновенности. Согласно этой правовой позиции, по смыслу ст. 72, 76 (ч. 2) и 77 (ч. 1) Конституции Российской Федерации, отсутствие соответствующего федерального закона по вопросам совместного ведения само по себе не препятствует субъекту Российской Федерации принять собственный нормативный акт, что вытекает из природы совместной компетенции. Однако по предметам совместного ведения тот или иной вопрос должен быть решен в соответствии с главой 1 Конституции, закрепляющей основы конституционного строя, другими положениями Конституции и базирующейся на них системой федеральных правовых актах, в которых эти положения воспроизводятся и конкретизируются. После издания федерального закона акт субъекта Российской Федерации должен быть приведен в соответствие с ним, что следует из ст. 76 (ч. 5) Конституции.

И если правовыми последствиями сформулированного в резолютивной части итогового вывода Постановления от 30 ноября 1995 г. о признании неконституционными положений рассмотренного акта Калининградской области о статусе региональных депутатов явились утрата ими силы, а также недопустимость исполнения решений Калининградской областной Думы и иных органов, основанных на этих положениях, то правовые последствия указанной правовой позиции заметно более широкие и распространяются не только на стороны по рассмотренному делу. Содержащиеся в ней нормативно-интерпретационные установления очерчивают правовые параметры принятия решений всеми субъектами Российской Федерации по любому из предметов совместного ведения, т.е. оказывают правоориентирующее и праворегулирующее воздействие на данную сферу общественных отношений. В то же время изложенная правовая позиция является правовым критерием решения иных дел, в которых возникает проблема соотношения федерального и регионального регулирования в сфере совместного ведения. Связь с правовыми последствиями итогового вывода Постановления в рассмотренном случае имеется, но она опосредованная.

Самостоятельное значение правовых последствий указанной правовой позиции подтверждается и тем, что она нашла отражение в ряде других решений Конституционного Суда в связи с оценкой различных актов в сфере совместного ведения, касающихся выборов в законодательные органы субъектов Российской Федерации, выборов глав администраций, регламентации владения, пользования и распоряжения природными ресурсами (постановления от 1 февраля и 30 апреля 1996 г., от 30 апреля 1997 г., от 9 января 1998 г.).

Правовые позиции, сформулированные в мотивировочной части решения и влекущие правовые последствия, выходящие за пределы рассмотренного дела, тем не менее прежде всего являются правовым основанием итогового решения (вывода) по данному делу и в концентрированном виде, в той или иной форме получают также отражение в резолютивной части.

Так, итоговым решением упомянутого Постановления от 30 ноября 1995 г. было: признать положения акта Калининградской области не соответствующими Конституции Российской Федерации, ее статьям 71 (п. "г", "о"), 72 (п. "к", "н" ч. 1), 76 (ч. 1, 2 и 5), 77 (ч. 1), 118, 120 (ч. 1), 129 (ч. 5). В этом основном итоговом выводе правовые позиции как бы растворены, прямо не изложены, но незримо присутствуют, так как вытекают именно из перечисленных статей Конституции в их истолковании Конституционным Судом в мотивировочной части. В данном выводе резолютивной части Постановления проявляется роль Конституционного Суда как "негативного законодателя", которая сочетается с его ролью "позитивного законодателя", нашедшей проявление в формулировании правовых позиций.

Нередко правовая позиция (позиции) находит более прямое отражение, хотя и в преобразованном виде, в его резолютивной части. Так, в мотивировочной части Постановления от 18 февраля 2000 г. по делу о проверке конституционности п. 2 ст. 5 Федерального закона "О прокуратуре Российской Федерации" Конституционный Суд, исходя из конституционных принципов и ранее обоснованных правовых позиций, касающихся правовых ограничений и защиты прав и свобод, изложил следующую правовую позицию: в силу непосредственного действия ст. 24 (ч. 2) Конституции любая информация, за исключением сведений, содержащих государственную тайну, сведений о частной жизни, а также конфиденциальных сведений, связанных со служебной, коммерческой, профессиональной и изобретательской деятельностью, должна быть доступна гражданину, если собранные документы и материалы затрагивают его права и свободы, а законодатель не предусмотрел специальный правовой статус такой информации в соответствии с конституционными принципами, обосновывающими необходимость и соразмерность ее особой защиты. Оспоренное законоположение (освобождавшее прокуроров и следователей от обязанности предоставлять кому-либо для ознакомления материалы, относящиеся к проводимым прокуратурой проверкам) не может служить основанием для отказа в предоставлении гражданину возможности ознакомиться с непосредственно затрагивающими его права и свободы материалами прокурорских проверок. При этом во всяком случае каждому должна быть обеспечена защита права, вытекающего из ст. 24 (ч. 2) Конституции, в суде, а суд не может быть лишен возможности определять, обоснованно ли по существу признание тех или иных сведений не подлежащими распространению.

В резолютивной части Постановления данная правовая позиция в своей основе была отражена следующим образом:

признать указанное законоположение неконституционным "постольку, поскольку по смыслу, придаваемому ему правоприменительной практикой, оно во всех случаях приводит к отказу органами прокуратуры в предоставлении гражданину для ознакомления материалов, непосредственно затрагивающих его права и свободы, без предусмотренных законом надлежащих оснований, связанных с содержанием указанных материалов, и препятствует тем самым судебной проверке обоснованности такого отказа";

признать указанное законоположение не противоречащим Конституции "постольку, поскольку, являясь гарантией от недопустимого вмешательства в деятельность органов прокуратуры, оно освобождает прокурора и следователя от обязанности давать какие-либо объяснения по существу находящихся в их производстве дел и материалов, а также предоставлять их кому бы то ни было для ознакомления, если этим не нарушается вытекающее из ст. 24 (ч. 2) Конституции право, ограничения которого возможны лишь при их надлежащем установлении федеральным законом"*(81).

Таким образом, указанная правовая позиция и итоговые выводы, изложенные в Постановлении от 18 февраля 2000 г., с одной стороны, подтвердили гарантии независимости прокуратуры, с другой - очертили правовые границы и гарантии права гражданина на доступ к информации, непосредственно затрагивающей его права и свободы, в том числе в связи с проводимыми прокурорскими проверками. При этом названная правовая позиция, находясь в единстве с итоговыми выводами Постановления, выходит в то же время за рамки рассмотренного дела, так как касается в целом права на доступ к информации и его допустимых ограничениях. Такой вывод подтверждается, в частности, тем, что Конституционный Суд указал на ее применение, например, к ситуациям, связанным с обеспечением доступа лиц, чьи права и свободы затрагиваются решением об отказе в возбуждении уголовного дела, к материалам, на основании которых было вынесено это решение (Определение от 6 июля 2000 г. N 191-О)*(82); к иным ситуациям реализации права на доступ к информации в уголовном процессе (Определение от 14 января 2003 г. N 43-О).

Конечно, не любой правовой аргумент, изложенный в решении Конституционного Суда и обосновывающий итоговый вывод, содержит в явном виде или имплицитно правовую позицию как общее правило, выходящее за пределы рассмотренного дела. Это не всегда учитывается при оценке решений Конституционного Суда исследователями. Так, Н.В. Варламова, характеризуя Определение от 10 апреля 1997 г. N 57-О об отказе в принятии к рассмотрению запроса Государственной Думы Федерального Собрания о проверке конституционности Федерального закона от 5 декабря 1995 г. "О порядке формирования Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации", пришла к выводу, что если переформулировать содержащиеся в нем доводы (аргументы) в виде правовых позиций, имеющих общее значение, то можно прийти к результатам, которые Конституционный Суд вряд ли предвидел*(83).

Автор переформулировала в виде правовых позиций три довода, изложенные в названном Определении для обоснования решения о недопустимости запроса Государственной Думы, и констатировала, что только одну из этих правовых позиций можно считать приемлемой. А именно: Конституционный Суд не компетентен осуществлять проверку конституционности конституционных положений, в том числе соответствия положений глав 2-9 Конституции основам конституционного строя Российской Федерации (положениям главы 1). Другие же правовые позиции, экстраполируемые на более широкий круг отношений, автор сочла сомнительными, приводящими к неожиданным результатам. На этом следует остановиться подробнее, чтобы показать, что выявление правовой позиции, если она прямо не сформулирована в решении, задача непростая, при этом можно прийти к неточным или даже ошибочным выводам.

Один из доводов (аргументов), изложенных в Определении, заключается в следующем:

Государственная Дума как субъект законодательного процесса, руководствуясь ст. 96 (ч. 2) Конституции Российской Федерации, могла бы реализовать свои полномочия по внесению соответствующих изменений в оспариваемый ею закон или принять по этому вопросу новый федеральный акт, тем более, что запрос Государственной Думы оформлен постановлением, т.е. поддержан большинством от ее общего состава. Обращение Государственной Думы с запросом о проверке конституционности ранее принятого ею акта, по существу, связано с отступлением от установленного способа изменения закона в действующей законотворческой процедуре, предусматривающей также участие Совета Федерации - второй палаты Федерального Собрания, и ставит под сомнение нормальное функционирование двухпалатного законодательного органа. При этом обнаруживается стремление с помощью решения Конституционного Суда Российской Федерации повлиять на позиции во внутрипарламентской дискуссии, в результате которой должно быть найдено целесообразное и сбалансированное решение о принятии нового или изменении действующего закона. Конституционный Суд Российской Федерации, однако, не может выступать участником законотворческого процесса*(84).

Н.В. Варламова полагает, что из данного аргумента вытекает такая правовая позиция: Государственная Дума не вправе обращаться в Конституционный Суд с запросом о проверке конституционности федеральных законов, ибо она может внести в них необходимые с ее точки зрения изменения в ходе нормального законодательного процесса. Вовлечение Конституционного Суда в этот процесс недопустимо, так как его решение может повлиять на внутрипарламентскую дискуссию.

Однако содержание Определения не дает оснований для такой интерпретации. Указанный аргумент касался конкретного закона в конкретной правовой ситуации, не типичной для других законов. Оспоренный Федеральный закон регламентировал порядок формирования Совета Федерации, что может быть осуществлено по-разному, учитывая норму ст. 95 (ч. 2) Конституции - в Совет Федерации входят по два представителя от каждого субъекта Российской Федерации: по одному от представительного и исполнительного органов государственной власти. "Вхождение" же может быть осуществлено посредством всеобщих выборов либо, соответственно, выборов представительным органом и назначением исполнительным органом или, возможно, каким-либо иным способом.

Допустимость различного решения данного вопроса в рамках Конституции подтверждается и нормой ст. 96 (ч. 2) Конституции об установлении федеральным законом порядка формирования Совета Федерации. "Порядок формирования" - понятие родовое, включающее и всеобщие выборы, и иные, указанные выше способы, в отличие от не имеющего других вариантов положения той же ст. 96 (ч. 2) Конституции об установлении федеральным законом "порядка выборов" депутатов Государственной Думы. Что касается выбора варианта порядка формирования Совета Федерации, то это во многом зависит от конкретных социально-политических условий и является вопросом политической целесообразности, решение которого относится к прерогативе законодателя. Именно в этом суть указанного аргумента Конституционного Суда, как одного из доводов решения об отказе в принятии к рассмотрению запроса Государственной Думы, и он не содержит ни в явном виде, ни имплицитно сформулированную Н.В. Варламовой правовую позицию. Из рассмотренного аргумента можно вывести лишь правовую позицию, касающуюся определения пределов юрисдикции Конституционного Суда, согласно которой Конституционный Суд не вправе подменять законодателя и становиться участником законодательного процесса. Таким образом, не любой правовой аргумент содержит в том или ином виде правовую позицию, но правовая позиция всегда является порождением правовых аргументов.

Изложенное позволяет перейти к некоторым обобщениям и прежде всего определить, что же такое правовая позиция Конституционного Суда. В предварительных замечаниях указывалось на разнообразие мнений относительно данного понятия. Не все в них представляется убедительным и точным.

Так, утверждается, что правовая позиция - это "отношение Конституционного Суда к значимым конституционно-правовым явлениям, проблемам, отраженное в его решениях", "отношение к содержанию конституционной нормы в результате ее истолкования". Правовая позиция, конечно, характеризует отношение Конституционного Суда к конституционно-правовым явлениям и проблемам, но это еще не ответ на вопрос, что есть сама правовая позиция. Попытка такого ответа содержится в утверждениях, что правовая позиция - это "правовые представления", "правовые умозаключения" Конституционного Суда, его "точка зрения на тот или иной вопрос права". Но это характеристика не формы объективации правовой позиции, а скорее ее субъективной составляющей как формы выражения коллективного правосознания судей Конституционного Суда.

Довольно распространено понимание правовой позиции как системы правовых аргументов и выводов, лежащих в основе решения Конституционного Суда. В определенном смысле это верно. Однако, как уже выше указывалось, точнее говорить, что правовая позиция рождается из правовых аргументов, они ее основание. Более формализована характеристика правовой позиции как "правоположения", "нормативного правоположения". Такое определение допустимо, но с оговоркой. Дело в том, что правоположения как содержащиеся в постановлениях Верховного Суда и Высшего Арбитражного Суда разъяснения по вопросам судебной практики применения тех или иных норм права, как результат обобщения этой практики являются самостоятельным правовым понятием. Поэтому верно замечание Г.А. Гаджиева, что это понятие не следует смешивать с понятием правовой позиции Конституционного Суда*(85).

Не ставя перед собой задачу рассмотреть в критическом плане все разнообразие существующих определений правовой позиции, в завершение приведу целиком одно из чаще всего цитируемых в литературе и порой называемых наиболее полным. Оно, принадлежащее Н.В. Витруку, уже упоминалось в предварительных замечаниях, но для логики изложения уместно и здесь.

В одной из последних работ Н.В. Витрука в модифицированном виде это определение сформулировано так: "Правовые позиции Конституционного Суда Российской Федерации есть правовые представления (выводы) общего характера Конституционного Суда Российской Федерации как результат толкования Конституционным Судом Российской Федерации Конституции Российской Федерации и выявления им конституционного смысла положений законов и других нормативных актов в пределах компетенции Конституционного Суда, которые снимают конституционно-правовую неопределенность и служат правовым основанием итоговых решений (постановлений) Конституционного Суда Российской Федерации"*(86).

Бесспорно, что правовые позиции - результат конституционного толкования, что они снимают конституционно-правовую неопределенность и служат правовым основанием итоговых решений. Но эти бесспорные положения касаются только генезиса правовых позиций и их значения для итоговых решений. Что касается указания на форму объективации правовых позиций - правовые представления, то, как отмечалось выше, это категория правосознания, лишь субъективная составляющая правовой позиции, что недостаточно для раскрытия ее понятия. Неточно и утверждение, что правовые позиции служат правовым основанием (только) постановлений Конституционного Суда. Правовые позиции, как показывает практика Конституционного Суда, содержатся и в отдельной категории определений (с "позитивным содержанием"), также являясь их правовым основанием, что более подробно будет рассмотрено в последующем.

Возникает еще один вопрос: насколько точно в соотношении с итоговым решением, определять правовые позиции как выводы. Ведь по смыслу Закона о Конституционном Суде, его ст. 75 (п. 10 части первой), 87 (часть первая), 91 (часть первая), 95 (часть первая), 100 (часть первая) и 104, что нами обосновывалось в начале главы, правовыми выводами являются итоговые решения (выводы), излагаемые в резолютивной части решения: признать соответствующим (не соответствующим) Конституции такое-то положение закона и т.п. В другой своей публикации Н.В. Витрук более точен, заметив, что Закон о Конституционном Суде различает правовую позицию Конституционного Суда и его вывод в качестве специальной нормы*(87). Таким образом, рассматриваемая проблема перекрещивается с вопросом о том, где содержатся правовые позиции: только ли в мотивировочной или также в резолютивной частях решения Конституционного Суда.

Б.А. Страшун, Б.С. Эбзеев, например, полагают, что правовые позиции излагаются и в мотивировочной, и в резолютивной частях*(88). Г.А. Гаджиев, наоборот, утверждает, что правовая позиция - это не вывод о несоответствии нормы закона Конституции, содержащийся в резолютивной части, а интерпретация конституционной нормы в мотивировочной части, логическая операция, предшествующая указанному выводу*(89). Противоречивый, казалось бы, ответ на рассматриваемый вопрос находим и в решениях самого Конституционного Суда. Так, в Определении от 8 октября 1998 г. N 118-О записано, что "положения мотивировочной части постановления Конституционного Суда, содержащие толкование конституционных норм либо выявляющие конституционный смысл закона, на которых основаны выводы Конституционного Суда Российской Федерации, сформулированные в резолютивной части этого же постановления, отражают правовую позицию Конституционного Суда Российской Федерации и также носят обязательный характер". Здесь правовые позиции как часть мотивировочной части и выводы в резолютивной части решения различаются. В то же время в Определении Конституционного Суда от 25 июля 2001 г. N 138-О говорится о "правовой позиции, сформулированной Конституционным Судом Российской Федерации в мотивировочной и резолютивной частях" Постановления Конституционного Суда от 12 октября 1998 г., о выводах, "которые содержатся в его мотивировочной и резолютивной части"*(90). Получается, что правовыми позициями считаются и выводы, изложенные в резолютивной части. Но я бы не спешил именно так оценивать точку зрения Конституционного Суда.

Если рассматривать в связке понятия "решение", "итоговое решение (вывод)", "правовая позиция" в контексте ст. 73 Закона о Конституционном Суде и считать, что итоговое решение (вывод) это тоже правовая позиция, то получается, что итоговое решение (вывод) может быть пересмотрено, так как из ст. 73 вытекает возможность изменить, скорректировать правовую позицию, выраженную в ранее принятых решениях Конституционного Суда. Но это противоречило бы положениям ст. 79 (часть первая) Закона об окончательности решений Конституционного Суда, т.е. о недопустимости их пересмотра и отмены.

Правовые позиции и итоговые решения (выводы), хотя и неразрывно связаны между собой, во многом различаются по форме изложения, функциональной направленности и правовым последствиям. Различия эти отмечают, кстати, и те, кто считает правовыми позициями изложенное и в мотивировочной, и в резолютивной частях решения*(91).

Итоговое решение как правовой вывод, содержащийся в резолютивной части, выступает в качестве нормативного предписания (нормы), которым нормативный акт или его отдельные положения признаются неконституционными, что влечет за собой их дисквалификацию, устранение из правовой системы; или подтверждается конституционность законоположения, что снимает неопределенность в этом вопросе и упрочивает правовое качество акта либо законоположение признается конституционным, но только в его конституционно-правовом смысле, выявленном в решении Конституционного Суда.

Наряду с такими итоговыми решениями в резолютивной части порой в сжатом, а иногда и в достаточно развернутом виде, но концентрировано, излагаются и правовые позиции, сформулированные в мотивировочной части, являющиеся правовым основанием этих выводов (итоговых решений). Пример тому Постановление Конституционного Суда от 12 октября 1998 г., касавшееся положений Закона Российской Федерации "Об основах налоговой системы в Российской Федерации", которое как раз и называлось в упомянутом выше Определении от 25 июля 2001 г. N 138-О как содержащее правовую позицию в мотивировочной и резолютивной частях. Но в резолютивной части Постановления сформулирована не еще одна дополнительная к изложенной в мотивировочной части правовая позиция о моменте прекращения обязанности налогоплательщика - юридического лица по уплате налога, а та же самая, но в концентрированном виде. Она "вплетена" в итоговое решение (вывод). Поэтому можно сказать, что правовые позиции (допуская их именование выводами обоснования), являясь правовым основанием итогового решения (вывода решения), находят в нем отражение, однако полного совпадения между этими понятиями не усматривается. Указанные нюансы следует иметь в виду, именуя правовые позиции выводами Конституционного Суда, содержащимися в резолютивной части решения.

Вместе с тем правовые позиции являются не только правовым основанием итогового решения (вывода) по делу, касающемуся конкретной оспоренной нормы. Как верно отметил Г.А. Гаджиев, на примере конкретной оспоренной нормы Конституционный Суд рассматривает определенную, значимую юридическую проблему. "В этом смысле понятие "оспариваемая норма" и "предмет рассмотрения" в конституционном судопроизводстве не совпадают"*(92). Результатом разрешения определенной конституционно-правовой проблемы и предстают правовые позиции как нормативно-интерпретационные установления, выходящие за пределы рассмотренного дела. В главе уже приводились конкретные примеры такого значения правовых позиций - о праве на доступ к информации и его допустимых ограничениях и др.

Определяя правовые позиции Конституционного Суда как нормативно-интерпретационные установления, мы исходим из того, что они являются результатом судебного конституционного толкования, правовым основанием итогового решения Конституционного Суда, имеют общий и обязательный характер. Они выражают правопонимание Конституционным Судом конституционных принципов, норм, общепризнанных принципов и норм международного права и в этом контексте - должного конституционного содержания оспоренного законоположения. Нормативность правовых позиций проявляется в том, что они являются официальными установлениями общего и императивного характера. Императивность правовых позиций предопределяется тем, что в силу ст. 6 Закона о Конституционном Суде общеобязательным является решение Конституционного Суда в целом, а не только его резолютивная часть. Закрепление правовых позиций как нормативно-интерпретационных установлений в решениях Конституционного Суда в единстве с нормативными предписаниями резолютивной части и придает этим решениям качество не индивидуального, правоприменительного, а нормативно-интерпретационного акта.

Хотя практически единодушно мнение, что правовые позиции являются результатом судебного конституционного толкования, интерпретационный характер решений Конституционного Суда, кроме актов о толковании Конституции, признается далеко не всеми. При этом, как представляется, игнорируются особенности правотолковательной функции Конституционного Суда. Ведь при рассмотрении любого дела, обеспечивая верховенство и прямое действие федеральной Конституции, Конституционный Суд сопоставляет с ней проверяемый акт, чтобы ответить на вопрос, соответствует он ей или нет, каково его конституционно-правовое качество. Без толкования смысла и содержания конституционной нормы ответить на этот вопрос невозможно. Поэтому в каждом постановлении, многих определениях Конституционного Суда содержится толкование норм Конституции, конституционно-правового смысла проверяемого закона, иного нормативного акта или их отдельных положений, получающих выражение в правовых позициях. По традиции указанное толкование называют казуальным, т.е. имеющим значение только для данного дела и обязательным лишь для участвующих в нем сторон. Однако официальное казуальное толкование Конституционного Суда существенно отличается от казуального судебного толкования, осуществляемого судом общей и арбитражной юрисдикции в процессе правоприменения, т.е. от правоприменительного толкования*(93). Это не всегда учитывается в литературе.

Так, А.А. Петров, не отрицая важной роли толкования в деятельности Конституционного Суда, в то же время полагает, что при рассмотрении конкретных дел оно выполняет лишь обслуживающую роль, выступая в качестве инструмента разрешения дел. И существо решения Конституционного Суда он видит не в толковании конституционных норм, а в признании оспоренного законоположения неконституционным, что пытался показать на конкретном примере. При этом отрицается интерпретационная природа решений Конституционного Суда, кроме актов официального нормативного толкования, особо подчеркивается, что толкование не может иметь своим результатом прекращение действия норм права*(94).

То что толкование Конституции при сопоставлении с ней проверяемого акта в конкретном деле является действием не самостоятельным, а подчиненным задаче обосновать решение в мотивировочной части, сформулировав соответствующие правовые позиции, не вызывает сомнения. Однако сводится ли суть решения только к признанию законоположения неконституционным или конституционным?

А.А. Петров, взяв в качестве примера Постановление Конституционного Суда от 22 января 2002 г., касавшееся ряда положений Конституции и избирательного закона Республики Татарстан, усматривает его существо в признании в резолютивной части неконституционными оспоренных положений, согласно которым пассивным избирательным правом на выборах в Государственный Совет Республики Татарстан по административно-территориальным избирательным округам обладают лишь постоянно проживающие или работающие на территории данного избирательного округа. Именно в этом, считает автор статьи, существо, результат рассмотрения жалобы гражданина М.М. Салямова, а не в толковании соответствующих конституционных норм в мотивировочной части.

С таким своего рода противопоставлением итогового решения (вывода) правовым позициям, сформулированным в мотивировочной части посредством истолкования норм Конституции и являющимся правовым основанием этого решения, никак нельзя согласиться. Приведя в своей статье пространную выдержку из п. 7 мотивировочной части названного Постановления, А.А. Петров в то же время не заметил, что именно в этом пункте на основе интерпретации положений ст. 32 во взаимосвязи со ст. 6, 19 и 55 (ч. 3) Конституции сформулирована универсальная правовая позиция, касающаяся не только оспоренных актов Республики Татарстан.

Согласно этой правовой позиции условия реализации пассивного избирательного права гражданина Российской Федерации должны быть едиными на всей территории Российской Федерации. Установление субъектом Российской Федерации своими нормативными актами расходящихся с федеральным регулированием дополнительных условий осуществления пассивного избирательного права, связанных с гражданством республики, а также с постоянным или преимущественным проживанием на территории субъекта Российской Федерации (или конкретного избирательного округа), неправомерно ограничивает гарантии всеобщего и равного избирательного права граждан Российской Федерации, лишает граждан Российской Федерации, которые указанным дополнительным условиям не отвечают, пассивного избирательного права, что не согласуется с Конституцией Российской Федерации и недопустимо.

Данная правовая позиция является нормативно-интерпретационным установлением, касающимся всех субъектов Российской Федерации. Поэтому существо Постановления от 22 января 2002 г., результат рассмотрения дела по жалобе гражданина М.М. Салямова не только в признании неконституционными оспоренных им законоположений Республики Татарстан, утратившими в связи с этим силу, но также в выработке на основе истолкования конституционных норм правовой позиции (наряду с другими), касающейся обеспечения единых для всей страны, всех субъектов Российской Федерации условий реализации гражданами пассивного избирательного права, указывающей правовые границы регламентации этих условий*(95).

Аргумент при отрицании интерпретационного характера решений Конституционного Суда, согласно которому толкование не может иметь своим результатом прекращение действия нормы права, не учитывает различий в результатах рассмотрения дел о толковании конституционных норм на основе ч. 5 ст. 125 Конституции и всех иных дел в других процедурах конституционного судопроизводства. Предметом рассмотрения по делам о толковании Конституции не могут быть какие-либо закона, иные нормативные акты. Поэтому непосредственным результатом решений по таким делам и не может быть утрата силы тех или иных актов. Суть решений о толковании в выявлении и официальном разъяснении смысла соответствующих конституционных положений. Однако и такие решения влияют на судьбу законов, иных актов, так как, во-первых, из ст. 125 Конституции, ст. 106 Закона о Конституционном Суде вытекает обязанность государственных органов и должностных лиц привести в соответствие с данным Конституционным Судом толкованием свои акты, если они были основаны на неверной интерпретации конституционной нормы; во-вторых, правотворческие органы связаны конституционным толкованием в будущей нормотворческой деятельности; в-третьих, в процедуре проверки конституционности нормативных актов Конституционный Суд может признать акт или его отдельные положения утратившими юридическую силу, в том числе в связи с официальным толкованием Конституции, данным Конституционным Судом.

С другой стороны, решения, принимаемые Конституционным Судом в процедурах проверки конституционности нормативных актов, рассмотрения споров о компетенции, конституционных жалоб и запросов судов, основаны, как отмечалось, на правовых позициях, являющихся результатом истолкования конституционных норм и принципов и конституционно-правового смысла проверяемого акта, что в единстве с итоговым выводом о признании акта конституционным и в связи с этим утратившим силу или конституционным, следовательно, получившим подтверждение своего конституционно-правового качества либо конституционным, но только в выявленном Конституционным Судом его конституционно-правовом смысле, означает обладание решениями Конституционного Суда именно нормативно-интерпретационными свойствами.

Все сказанное в своей основе относится к итоговым решениям Конституционного Суда - постановлениям и выраженным в них правовым позициям. Вместе с тем правовые позиции содержатся и в определениях Конституционного Суда. При этом следует различать правовые позиции, являющиеся результатом толкования конституционных норм либо выявления конституционно-правового смысла закона, иного нормативного акта (материально-правовые позиции), и процессуально-правовые позиции, формулируемые посредством толкования главным образом норм Закона о Конституционном Суде о подведомственности дел, надлежащем заявителе, допустимости обращений, требований к ним, порядке и пределах рассмотрения дел, порядке исполнения решений Конституционного Суда и др. Следует согласиться с Г.А. Гаджиевым, что процессуально-правовые позиции не охватываются понятием правовой позиции, содержащимся в ст. 73 Закона о Конституционном Суде*(96).

Определения, как установлено ст. 71 (часть четвертая) Закона о Конституционном Суде, это все иные, кроме итоговых решений - постановлений и заключений, решения Конституционного Суда, принимаемые в ходе осуществления конституционного судопроизводства. Определения различны по своему предмету и далеко не во всех из них излагаются правовые позиции, как, например, в определениях об отложении заседания, приобщении документов к материалам дела, вызове свидетелей, об освобождении гражданина от уплаты госпошлины и т.п. Чаще всего правовые позиции содержатся в "отказных" определениях (определениях об отказе в принятии обращения - запроса, жалобы, ходатайства - к рассмотрению), а порой и в определениях о прекращении производства по делу. Но какие правовые позиции?

Г.А. Гаджиев, различая правовые позиции как выявленные и сформулированные Конституционным Судом правовые принципы решения группы аналогичных дел, "кристаллизованное право", с одной стороны, и процессуальные правовые позиции - с другой, полагает, что в "отказных" определениях должны содержаться последние, а правовые (материально-правовые) позиции - только в отдельных случаях. Между тем практика Конституционного Суда свидетельствует об ином - достаточно значительном массиве, как их принято называть, определений с положительным содержанием, подтверждающих и развивающих материально-правовые позиции, сформулированные Конституционным Судом ранее. При этом в таких определениях по сути находит разрешение поставленная в обращении конституционно-правовая проблема, хотя оно и не рассматривается в процедуре публичного слушания по делу. Отказ от публичного слушания и принятие такого рода определений обусловлены принципом процессуальной экономии, когда по предмету обращения Конституционным Судом ранее уже было вынесено постановление, сохраняющее свою силу, а также таким общеправовым принципом, как очевидность правовой ситуации, когда отсутствует неопределенность в вопросе о конституционности оспоренного законоположения.

Так, в запросе Курганской областной Думы оспаривалась конституционность п. 3 ст. 16 Федерального закона от 28 августа 1995 г. "Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации", устанавливавшего, что согласно уставу муниципального образования избранный населением глава муниципального образования может быть наделен правом входить в состав представительного органа местного самоуправления, председательствовать на его заседаниях. Заявитель полагал, что это положение противоречит ст. 32 (ч. 1 и 2) и 130 (ч. 2) Конституции.

Конституционный Суд Определением от 21 февраля 2002 г. N 26-О отказал в принятии запроса к рассмотрению, указав на отсутствие неопределенности в вопросе о конституционности названного законоположения, сославшись при этом на ст. 36 Закона о Конституционном Суде, согласно которой основанием к рассмотрению дела является обнаружившаяся неопределенность в вопросе о том, соответствуют ли Конституции оспариваемые в обращениях нормы. Однако такой отказ, как и во всех подобных случаях, Конституционный Суд мотивировал. На основе интерпретации в нормативном единстве положений ст. 12, 72 (п. "н" ч. 1), 76 (ч. 2), 130 и 131 Конституции в Определении  были изложены следующие позиции.

Оспоренная норма устанавливает одну из конкретных гарантий самостоятельности местного самоуправления. Она не носит императивный характер, оставляя выбор варианта регулирования указанного вопроса в уставах муниципальных образований на усмотрение самих местных сообществ. Исходя из конституционного смысла названного законоположения, устав муниципального образования может наделять, а может и не наделять главу муниципального образования правом входить в состав представительного органа местного самоуправления, председательствовать на его заседаниях. Местное сообщество, кроме того, может вообще не предусматривать в своем уставе должность главы муниципального образования - выборного должностного лица, так как из Конституции (ст. 130, ч. 1) вытекает обязательность наличия лишь выборных органов местного самоуправления муниципальных образований. Иные органы и должностные лица местного самоуправления образуются в соответствии с уставами муниципальных образований. Норма п. 1 ст. 16 Федерального закона от 28 августа 1995 г. о возможности предусмотреть в уставе муниципального образования должность главы муниципального образования (как и норма п. 3 той же статьи) не носит императивного, обязывающего характера. Поэтому органы законодательной власти субъектов Российской Федерации, судебные и иные органы должны исходить из того, что рассматриваемые нормы имеют лишь диспозитивный характер, а потому они не вправе вторгаться в эту сферу самостоятельного решения вопросов местными сообществами, как это гарантировано Конституцией и федеральными законами*(97).

В принципе подобных определений принято не так уж и много, но они имеют право на существование при условии очевидного отсутствия неопределенности в указанном вопросе и единогласии конституционных судей в такой оценке. Преобладают же среди определений с позитивным содержанием такие, которые основываются на ранее принятых решениях Конституционного Суда, сформулированных в них правовых позициях. Эти решения уже устранили неопределенность в вопросе о конституционности тех или иных законоположений, и нет оснований рассматривать в публичном заседании новые обращения по тому же предмету, т.е. о конституционности таких же или аналогичных законоположений, что предусмотрено ст. 43 (п. 3 части первой) Закона о Конституционном Суде.

Так, в жалобе М.И. Кулаковой оспаривалось положение Закона Российской Федерации "О налоге с имущества, переходящего в порядке наследования или дарения", согласно которому от налогообложения освобождаются жилые дома и транспортные средства, переходящие в порядке наследования инвалидам I и II групп. Заявительница указывала, что данное положение лишает инвалидов, получивших в наследство квартиру, льготы по налогообложению.

Конституционный Суд в Определении от 7 февраля 2002 г. N 13-О по данной жалобе, отметив несогласованность ряда законов и произвольное немотивированное исключение одного вида имущества, имеющего равный с другими видами имущества правовой титул, из общего для них регулирования льготного налогообложения, дал конституционно-правовое истолкование оспоренного законоположения, исходя из ранее выраженных им в Постановлении от 23 декабря 1999 г. правовых позиций относительно установления для инвалидов особых условий уплаты обязательных платежей (страховых взносов). При этом подчеркивалось, что такое регулирование не может носить дискриминационный характер, вводить необоснованные и несправедливые различия и ставить одни категории инвалидов в худшее по отношению к другим положение, т.е. нарушать конституционный принцип равенства (ст. 19, ч. 1 и 2, Конституции).

Исходя из изложенных правовых позиций, в резолютивной части Определения было установлено, что оспоренное законоположение в его конституционно-правовом истолковании не может служить основанием для отказа инвалидам I и II групп в освобождении от уплаты налога на переходящее в их собственность в порядке наследования имущество в виде квартиры. В силу ст. 6 Закона о Конституционном Суде конституционно-правовой смысл данного положения, выявленный в Определении, является общеобязательным и исключает любое иное его истолкование в правоприменительной практике. Правоприменительное решение по делу М.И. Кулаковой подлежало пересмотру с учетом настоящего Определения*(98).

Некоторые определения с позитивным содержанием, подтверждающие на основе ранее принятых решений конституционность или неконституционность оспоренных законоположений, по своему объему, развернутости аргументации и правовых позиций весьма напоминают постановления. Достаточно обратиться, например, к Определению от 27 июня 2000 г. N 92-О по запросу группы депутатов Государственной Думы о проверке конституционности положений конституций ряда республик*(99) или к Определению от 10 декабря 2002 г. N 284-О по запросу Правительства Российской Федерации о проверке конституционности постановления Правительства Российской Федерации, касающегося порядка определения платы за загрязнение окружающей природной среды, и ст. 7 Федерального закона "О введении в действие части первой Налогового кодекса Российской Федерации"*(100). По одному из этих определений - от 27 июня 2000 г. N 92-О конституционный судья В.О. Лучин изложил особое мнение, полагая, что в данном случае определением подменяется постановление. Не исключая приданию определениям по некоторым категориям дел характера итогового решения, В.О. Лучин подчеркивает, что это возможно не на основе прецедента и делового обыкновения самого Конституционного Суда, а на условиях и основаниях, предусмотренных непосредственно Законом о Конституционном Суде*(101).

То что принятие определений с положительным содержанием прямо не предусмотрено Законом о Конституционном Суде и сложилось на практике - факт очевидный*(102). В то же время в Законе о Конституционном Суде содержатся определенные правовые основания для принятия таких решений. Суть в том, что у определений немало общих свойств с постановлениями, на них распространяется целый ряд единых для всех решений требований. Как и постановления определения, во-первых, принимаются в пленарном заседании или заседании палаты (часть первая ст. 71 Закона), причем определения с положительным содержанием принимаются только в пленарных заседаниях (часть первая ст. 42); во-вторых, принимаются в ходе осуществления конституционного судопроизводства (часть четвертая ст. 71); в-третьих, на них распространяется общий для всех решений порядок принятия (части первая, вторая и пятая ст. 72); в-четвертых, они должны основываться на материалах, исследованных Конституционным Судом (часть первая ст. 74); в-пятых, при их принятии оценивается как буквальный смысл рассматриваемого акта, так и смысл, придаваемый ему официальным и иным толкованием или сложившейся правоприменительной практикой, а также исходя из его места в системе правовых актов (часть вторая ст. 75); в-шестых, определения с положительным содержанием всегда излагаются в виде отдельного документа, поэтому на них распространяются требования Закона к содержанию решений Конституционного Суда, в частности п. 8 и 9 части первой ст. 75, согласно которым должны быть указаны нормы Конституции, которыми руководствовался Конституционный Суд при принятии решения; доводы в пользу его принятия, а при необходимости также доводы, опровергающие утверждения сторон*(103); в-седьмых, определение, как и постановление, окончательно, не подлежит обжалованию, вступает в силу немедленно после его провозглашения, действует непосредственно и не требует подтверждения другими органами и должностными лицами (части первая и вторая ст. 79); в-восьмых, неисполнение, ненадлежащее исполнение либо воспрепятствование исполнению определения, как и иного решения Конституционного Суда, влечет ответственность, установленную федеральным законом (ст. 81).

Сам Конституционный Суд так интерпретировал конституционно-правовые основания принятия рассматриваемой разновидности определений:

по смыслу ст. 125 (п. "а", "б" ч. 2 и ч. 6) Конституции и конкретизирующих ее положений п. 1 части первой ст. 3, ст. 6 и 36, п. 3 части первой ст. 43, частей второй и третьей ст. 79, ст. 85, п. 2 части первой и частей второй и четвертой ст. 87 Закона о Конституционном Суде, Конституционный Суд, придя к выводу о том, что в обращении оспариваются такие же нормативные положения, какие ранее были признаны им не соответствующими Конституции, своим решением в форме определения подтверждает, что эти положения также являются не соответствующими Конституции и как таковые не могут иметь юридической силы;

по смыслу указанных положений Конституции и Закона о Конституционном Суде во взаимосвязи с п. 1 части первой его ст. 87, Конституционный Суд, придя к выводу о том, что в обращении оспариваются такие же нормативные положения, которые ранее были признаны им соответствующими Конституции, своим решением в форме определения подтверждает, что эти положения также являются соответствующими Конституции, а потому дальнейшее производство по запросу прекращает*(104).

Такая интерпретация может быть воспринята как фактическое приравнивание указанных определений к постановлениям, тем более, когда правовым основанием принятия определений называются, в частности, ст. 3 и 87 Закона о Конституционном Суде. Однако смысл указанных ссылок не в установлении знака полного равенства между постановлениями и определениями. Этими ссылками подчеркивается, что названные определения принимаются, когда поставленная в обращении конституционно-правовая проблема уже получила разрешение в ранее принятых Конституционным Судом итоговых решениях, когда оспариваются такие же нормативные положения, которые постановлениями признаны неконституционными и утратили силу или признаны конституционными. Другими словами, такими определениями Конституционный Суд подтверждает свои итоговые решения, распространение содержащихся в них правовых позиций и выводов на законоположения, аналогичные рассмотренным в этих решениях.

Определения с положительным содержанием, изложенные в них правовые позиции, являются важным средством обеспечения исполнения постановлений Конституционного Суда. Целесообразно более детально урегулировать в Регламенте Конституционного Суда процедурные правила принятия такого рода определений, в частности ввести некоторые элементы письменного производства, расширив возможности сторон в дополнительном обосновании своих позиций по существу поставленных в обращении заявителя вопросов*(105).