1. Эволюция принципа законности

Уголовное судопроизводство в его широком понимании объединяет такие явления правовой действительности, как уголовно-процессуальное право, регулирующее порядок производства по уголовным делам, и саму деятельность суда, органов прокуратуры, предварительного следствия, дознания и других участников процесса.

Законность является одним из принципов производства по уголовному делу, означающий, что суд, судья, прокурор, следователь, орган дознания и дознаватель обязаны точно исполнять требования Конституции РФ, Уголовно-процессуального кодекса и других законов. Нарушение принципа законности влечет наступление предусмотренной для таких случаев ответственности, признание недействительными незаконных актов и их отмену.

Такой подход к принципу законности для отечественной правовой системы и практики правоприменения являлся традиционным, начиная с утверждения т. н. социалистической законности. Проблема целесообразности закона, в частности, уголовно-процессуального, и практики его применения или не возникала, или воспринималась как опасная и разрушительная и для законности, и для правопорядка. Предполагалось, что законы есть воплощение мудрости, справедливости и целесообразности, их критика правоприменителем недопустима, а исполнение должно быть безоговорочным и неукоснительным.

На этих постулатах основывалась идея принципа социалистической законности, являвшегося инструментом защиты интересов государства, «революционных завоеваний», способом обеспечения дисциплины и чиновника, и рядового труженика.

Переоценка ценностей, вызванная изменениями политического режима и целей общественного развития (коммунизм, равенство и социальная справедливость на базе централизованной государственной экономики или капитализм с господством частного предпринимательства, с моралью рыночных отношений, войной всех против всех), накладывала неизбежный отпечаток на правовую идеологию. На первое место в поле правовой защиты выдвигалась личность, индивидуум, свободный творец собственной судьбы, не обремененный ни совестью, ни заботой о ближнем, тем более об интересах государства и общества.

Первый удар законности был нанесен официально объявленным в начале 90-х годов с трибун Съезда народных депутатов лозунгом «Разрешено все, что прямо не запрещено законом». Этот лозунг дискредитировал право как социальную ценность, сводя его к обременительным запретам, ставил под сомнение роль морали, как регулятора общественных отношений, развязывая руки рождающемуся классу новых собственников, маскируя криминальную сущность используемых ими способов стяжательства. Было у этого лозунга и позитивное зерно, — он учил критическому отношению к праву, законам, заставляя вспомнить простую истину о том, что хорош лишь тот закон, который отвечает духу времени, назревшим общественным интересам, т. е. социально обусловлен, целесообразен.

Духу времени соответствовала идея правового государства, защиты прав человека. Отсюда в теории права (пока еще только в теории!) стала культивироваться мысль о приоритете права, о равенстве личности и государства и их взаимной ответственности, о подчинении государства обществу и безусловном подчинении государственной власти правовым принципам, о связанности законом всех органов государства и его должностных лиц 1.

Однако творческая мысль в условиях свободы и плюрализма развивалась и в других направлениях, явно подрывавших стремление к абсолютизации законности и закона. В уголовно-процессуальной теории это тоже нашло отражение.

Так, сторонники суда присяжных настойчиво проводили идею, что справедливость нередко следует искать за пределами формальных предписаний закона, а следовательно и принцип законности вполне можно принести в жертву ради неких высоких моральных соображений 2. В более серьезных теоретических исследованиях принцип законности размывался путем противопоставления закона праву, чаще всего желаемому праву, основанному на абстрактных правовых поступках, якобы вытекающих из «общепризнанных», «общечеловеческих» институтов и норм и даже из судебных прецедентов, что давало простор для правотворчества тех, кто, применяя закон, должен бы следовать его букве, а не трансцендентальным, априорным умозаключениям, маскируемым ссылками на «дух» закона.

Конституция РФ 1993 года содержала дополнительный импульс, разрушающий идею единой законности, объявив прямое действие ее положений, даже не оснащенных необходимым юридическим механизмом, и приоритетное перед национальным законодательством значение общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров.

Здесь пока еще не просматривается проблема оценки закона правоприменителем с позиций целесообразности, но приближение к ней несомненно: сдерживающее начало в виде жесткого принципа единой для всех законности размывалось.

Это позволило авторам проекта общей части УПК РФ от ГПУ Президента записать в качестве общей процессуальной нормы:

«Дознаватель, следователь, прокурор, суд, установив при рассмотрении дела несоответствие акта государственного или иного органа общепризнанным принципам и нормам международного права, международному договору Российской Федерации, Конституции или уставу субъекта Российской Федерации, другому закону, принимают решение в соответствии с правовыми положениями, имеющими наибольшую юридическую силу» 3.

Здесь содержится для правоприменителя ряд неизвестных и решать их ему придется, разумеется, не путем штудирования многочисленных правовых актов и договоров, чаще всего ему недоступных, а с позиций здравого смысла и целесообразности. Открывается ли при этом путь к правовой анархии или нет прогнозировать не так уж сложно.

Рассматривая проблемы законности в свете новой Конституции РФ, профессор Скуратов Ю. И. писал: «Формально провозглашенный принцип прямого действия Конституции на всей территории страны не подкреплен в процессуальном отношении ни в самой Конституции, ни в текущем законодательстве. Нет ответа на вопрос, в каком порядке тот или иной орган вправе принимать решение о непосредственном применении Конституции.

Все это приводит к определенной конкуренции правовых актов в деятельности судебных органов. Так, суды общей компетенции, непосредственно применяя Конституцию в ходе разрешения подведомственных им дел, по сути принимают решения о несоответствии ей федеральных законов и законов субъектов федерации, в то время как это, согласно ст. 125 Основного закона относится лишь к ведению Конституционного Суда» 4.

Касаясь проблемы приоритета действия «общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров, тот же автор отмечает, что в странах, имеющих писаную Конституцию, в основе правовой системы лежит именно Конституция, что для правоприменителя в России возникают сложности из-за отсутствия четких критериев для определения «общепризнанности», что возникает опасность создания «двух центров правовой системы» в нашей стране — Конституция с одной стороны, и общепризнанные нормы международного права — с другой 5.

Этот разбалансированный подход в развитии теории конституционной законности не замедлил сказаться и на отраслевом законодательстве — в частности — уголовно-процессуальном. Иллюстрацию из проекта УПК ГПУ, приведенную выше, можно бы было игнорировать, ибо этот проект был отвергнут и научной общественностью и законодателем 6. Однако отступления от принципа законности в той или иной мере можно обнаружить и в других проектах УПК, и в текущем уголовно-процессуальном законодательстве.

Это касается прежде всего суда присяжных, вердикт которых не подчиняется требованиям закона, а оправдательный приговор при отсутствии грубых процессуальных нарушений не может быть отменен кассационной инстанцией (ст. 385 ч. 2 УПК РФ).

Эти явно обозначенные тенденции ухода от единой законности в праве и правоприменении, а равно и в правовой науке, заслуживают пристального внимания и обсуждения. Уместен ли при современном уровне правовой и нравственной культуры нашего обществ отказ от законности, как важнейшего критерия оценки актов правоприменения? Не будет ли это способствовать дальнейшему нарастанию правового нигилизма и правовой анархии, отнюдь не способствующих ни продвижению к правовому государству, ни защите прав человека?