СИМВОЛИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ ПРАВА

Культурологический подход к праву возможен и необходим по той причине, что правовые явления несут в себе, кроме сугубо юридических значений, еще много смыслов внеюридического характера. В них сосредоточена богатейшая культурно-историческая семантика и символика.

Культурологический метод позволяет рассматривать любой правовой феномен не сам по себе, а внутри интеллектуального пространства культурных смыслов, в результате чего тот утрачивает жесткость прежних, исключительно юридических границ. В той же мере он способен делать это и по отношению к праву в целом.

Культурология, ставя перед правомышлением вопросы, которые оно само перед собой, как правило, не ставит, стремится к созданию культурологических моделей правовых реалий. При этом на передний план выходит то обстоятельство, что культура по своей сути метафизична, то есть связана с миром высших, абсолютных смыслов и сущностей. Вместе с тем культура и символич-на, поскольку стремится доводить до человека эти абсолютные смыслы посредством зримых форм.

С позиций культурологического подхода всякий искусственный предмет или феномен — это символ. Равным образом он позволяет видеть в нормах и ценностях права символы сверхличных энергий, участвующих в творении социального мира и правопорядка. Этот подход предполагает, что через нормы и ценности права человек приобщается к высшей, абсолютной гармонии бытия, для которой социальный правопорядок — только частная, локальная форма. То есть задача метафизической культурологии состоит в выявлении не столько относительных, сколько абсолютных смыслов бытия.

Человек живет в мире природных явлений, естественных и рукотворных вещей, а также разнообразных социальных символов. Его социальное и культурное бытие — это жизнь в символической вселенной, где за каждым словом, звуком и жестом — концентрированные сгустки смыслов, спрессованные временем и опытом многих поколений.

Символы разнообразны по своему характеру и предназначению. Это коммуникативные символы, обслуживающие межчеловеческое общение. К ним относятся жесты, взгляды, выражения лиц, этикетные, обрядовые, ритуальные условности. Все они предполагают различные формы и оттенки отношений людей друг к другу.

Научные символы в виде знаков, цифр, букв, формул обслу-„^„„„„„^ гтрятрпъность людей. Художественные

символы в живописи, архитектуре, музыке подчинены решению преимущественно эстетических задач. Политические символы с их пестрой геральдикой выполняют задачи представительского характера.

Наиболее сложными из всех являются символы метафизические, с их сложной философской, религиозной и этической природой. Еще в глубокой древности человеку открылось, что на всем, что его окружает, лежит явная или скрытая печать высших, запредельных сил. Каждая вещь при этом напоминает нечто вроде поплавка, погруженного одновременно в две реальности — физическую и метафизическую. Ее видимая часть выступает в качестве символа, свидетельствующего о существовании части невидимой и о многоуровневости содержащихся в ней смыслов.

Метафизические символы многолики, многосмысленны и неисчерпаемы в своих значениях: последнее, окончательное слово в их истолковании, очевидно, никто и никогда не скажет, поскольку всегда будет оставаться еще некий неизреченный смысловой «остаток».

Любой из миров, в которых живет человек, — природный, социальный, духовный, — можно рассматривать как мир метафизических символов. Именно так умел смотреть на природу поэт Ш. Бодлер, писавший:

Природа — некий храм, где от живых колонн Отрывки смутных фраз исходят временами. Как в чаще символов мы бродим в этом храме, И взглядом родственным глядит на смертных он.

«Храмом символов» является не только природа, но и культура, цивилизация. Человек способен прочитывать в смысловых, нормативных и ценностных конфигурациях их форм метафизическое содержание. Он способен находить в проявлениях истины, добра, красоты и справедливости знаки высших, Божественных гармоний, а в зле, безобразии, пороках и преступлениях — знаки метафизической тьмы и бездны.

Через символы человеческая душа прикасается к метафи^иче-скому миру или, как считал Платон, вспоминает о нем, о тех временах, когда она была слита с ним в одно целое. Через символы она отзывается на высшие смыслы, приобщается к ним.

Право, как и все сущее, метафизично, поскольку связано с миром высших смыслов, абсолютных ценностей и запредельных сущностей. Оно же символично, так как содержит в себе все необходимое, чтобы доводить эти метафизические значения до человека посредством социальных форм и предметностей. В нем с полным на то основанием можно видеть некую тайнопись, свидетельствующую не только о неизреченных метафизических смыслах, но и бессознательных глубинах коллективного опыта, а так-

же о существовании высших энергий, участвующих в творении социального мира. В наибольшей степени это относится к естественному праву.

Метафизическая реальность такова, что человеку не дано полностью растворяться в ее содержании. Отягощенный материальностью, он всегда находится как бы рядом с нею, ощущая и сознавая наличие границ, отделяющих его от метафизического мира.

Создаваемые человеком символы позволяют ему перебрасывать мост через кажущуюся пропасть и соединять то, что представляется разъединенным. Поэтому символы, располагающиеся как бы между двумя реальносгями, физической и метафизической, всегда пограничны, маргинальны.

Соединяясь в символах в одно целое, метафизическая и физическая реальности, однако, не перестают пребывать в состоянии противоречия. Его печать просматривается и в структуре, ч в содержании каждого символа. Эта внутренняя амбивалентность сообщает ему некое скрытое беспокойство, динамизм, расположенность к содержательно-смысловым эволюциям и беспредельному развертыванию его значений.

Противоречивость, будучи не только предикатом вещей и феноменов физического мира, обнаруживает себя и как являющаяся дуальность метафизических начал творения и разрушения. Бесчисленное множество физических и социальных, нравственных и правовых антитез, воплощающих бинарную оппозиционность сверхфизических абсолютов Творца и Разрушителя, постоянно напоминают человеку о его всегдашнем пребывании в пункте развилки траекторий восхождения и нисхождения, а также о том, что он обязан реализовывать свое естественное право свободного выбора между противоположностями.

В символах важна не столько репрезентация двоемирия, сколько те наличные, явные или скрытые, смысловые связи, посредством которых в каждом конкретном случае по-особому соединяются эти миры. Именно внутренние смыслы или идеи представляют собой то особенное, что отличает символы друг от друга. Из них складывается еще одна реальность, кроме физической и метафизической, — культурная. Она-то и придает содержательную наполненность символу как двуединству изобразительного и изображаемого начал.

Ценностно-смысловая структура символа лишена жесткости. Будучи пластичной и многомерной, она предопределяет его исходную полисемантичность. Графическим изображением символа может служить фигура, напоминающая плоскостную проекцию песочных часов без верха и дна, где ее верхняя половина обозначает метафизические реалии, представляемые данным символом, пепегаеек-перемычка выступает как изобразительная ипостась

самого символа, а нижняя половина — это все то множество смыслов и толкований, что вытекают из символа.

Смысловая полифоничность символа производна прежде всего от присутствия в нем метафизических «сверхсмыслов», «сверхценностей» и «сверхнорм» абсолютного характера. Фокусируясь в символе, они делают его содержание предрасположенным к бесчисленным герменевтическим толкованиям и интерпретациям. Внутри каждого символа громоздятся целые «монбланы» разнообразных значений, наделяющие его возможностью сколь угодно долго участвовать в жизни человеческого духа.

Символы зачастую не просто многосмысленны, но необычайно темны и способны уводить мысль либо в беспредельные глубины того, что в принципе непостижимо, либо в таинственные извивы семантических лабиринтов. Но в любом случае они практически никогда не доводят человеческое сознание до конечного пункта, не раскрывают перед ним свою тайну. Взаимодействие с ними всегда чревато обнаружением некоторой доли семантического коварства. Они лишь указывают на нечто туманное и колеблющееся в далеком мареве метафизических и культурно-исторических реминисценций. Имея способность самостоятельно существовать, эволюционировать и даже перерождаться, символ с равной вероятностью способен выводить человеческий дух к возвышенным озарениям и заводить в темные тупики.

Абсолютные смыслы бытия не даны человеку непосредственно. Высшие императивы гармонии и порядка реализуются в социальной практике через нормативно-ценностные ориентиры. В свою очередь нормы и ценности права, являясь внутренне противоречивыми, объединяют в себе два мира — метафизический мир абсолютного долженствования и социальный мир сущего. Каждая правовая норма несет в себе абсолютное императивное начало и одновременно является реальной поведенческой моделью, частично реализующей высший императив. В человеческом мире она осмысливается как идея, оправдывается как ценность и принимается как императив. Во всех своих трех ипостасях она восходит к метафизической реальности, к Абсолютной Первонор-ме (Богу) и потому является представляющим его символом.

Когда из правосознания исчезают представления об абсолютном содержании норм, то начинает дробиться и рассыпаться вся его вселенная ценностей и смыслов. Подобная аксиологическая и семантическая катастрофа может постигать как индивидуальное, так и общественное правосознание.

Метафизическая культурология, имея дело с относительным и преходящим, с тем, что пребывает в конкретных пространственно-временных пределах, видит в нормативно-ценностных структурах знаки вечного и абсолютного. Исследуя социально-право-

вую реальность со всеми ее уровнями и элементами, она помнит о метафизической сверхреальности, внутри которой пребывают ее нормы и ценности в качестве ее частных модусов. За данными эмпирических наблюдений и рассудочной аналитики она прозревает метафизику сверхличного с экзистенциалами души, судьбы, бессмертия, пребывающими вне логики рациональных доказательств и опровержений. При построении объяснительных моделей сущего и должного она не забывает о том, что за причинами правовых явлений и процессов всегда стоят еще «причины причин», абстрагироваться от которых человеческий дух не может.