ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ СОЦИОЛОГИЕЙ И МЕТАФИЗИКОЙ ПРАВА

По отношению к правовой реальности как объекту познания существует немало исследовательских методов. У каждого из них есть свои сильные и слабые стороны, свои возможности и ограничивающие их пределы. Имеются они также у социологического и метафизического методов познания. Некогда, в классической традиции, берущей свое начало от Платона, оба эти метода существовали в неразрывном единстве. Спустя два тысячелетия Новое

время, сопровождавшееся неуклонным «разволшебствлением» мира и наступлением просветительского рационализма, стало свидетелем раздвоения прежде единого познавательного метода на два самостоятельных. В XIX в. О. Конт предпринял решительную попытку совершенно избавить социальное знание от метафизических компонентов. В итоге вместе с позитивизмом возникает социология, отмеченная печатью нарождающегося модерна с присущей тому установкой на разрыв с классическими культурными традициями.

Социологический метод, вырвавший право из контекстов физической и метафизической реальностей, пошел по пути принципиальной редукции своего предмета. Двигаясь исключительно в социальной плоскости, он не замедлил обнаружить свою ограниченность. Социологические рассуждения о праве разворачивались, как правило, в плоскости однозначно социальной детерминации: определенные социальные причины ведут к появлению тех или иных социально-правовых фактов и обстоятельств, которые, в свою очередь, порождают новые генерации социальных следствий, последние сами становились причинами новых социальных обстоятельств и т. д. Эта методологическая схема почти сразу стала оборачиваться объяснениями известного через известное, тиражированием рационалистически аранжированных трюизмов.

С самого начала за социологией права закрепился «имидж» рассудочной дисциплины, прагматичной, довольно суховатой и пронизанной духом «фактопоклонства». Западное сознание, само склонное к рассудочности и прагматизму, достаточно спокойно воспринимало подобный «имидж» молодой науки. В отечественной же культуре отношение к ней не было однозначным: периоды пристрастной заинтересованности и пылкой апологетики чередовались с периодами охлаждений и разочарований. Так, конец прошлого века ознаменовался характерным явлением в интеллектуальной жизни: недавнее широкое увлечение социологическими теориями стало сменяться интересом к метафизическим проблемам. Вчерашние социологи-марксисты превращались в идеалистов-метафизиков. Начало XX столетия, «серебряный век» отечественной культуры — это эпоха, когда наиболее крупные мыслители погрузились преимущественно в метафизические изыскания. Далее, в течение последующих семи десятилетий советского периода интеллектуальная жизнь обществоведов проходит в основном под сенью социологического редукционизма в его марксистской редакции. У социальной мысли оказались напрочь отрублены «метафизические крылья», и она стала совершенно неспособна к «метафизическим полетам». Обычным результатом ее познавательных усилий были редуцированные модели социально-правовых реалий, к тому же деформированные накладывав-

шимися на них официальными идеологемами. Даже в тех случаях, когда социология обращала свой взор на тончайшие духовные формы социального бытия, связанные с нравственностью, религией, искусством, они тут же включались в цепь типовых социальных детерминант, где каждой отводилось место на одной общей социодетерминистской линии закольцованных причин и следствий, напоминающей «ленту Мебиуса».

И, наконец, на исходе XX в. отечественная социально-правовая мысль вновь активизировала свои метафизические устремления. Последнему обстоятельству есть, по меньшей мере, три объяснения.

Первое — это возникшая возможность восстановить насильственно прерванную связь времен и досказать то, что не успели высказать отечественные мыслители начала века.

Второе — приход эпохи постмодерна, смысл которой вписывается в библейскую мифологему возвращения блудного сына. В роли блудного сына в данном случае выступает социологический метод, который «ощутил» потребность возврата в отчий дом классических традиций, в лоно покинутой им метафизики.

Третье — это то, что социологический метод в очередной раз обнаружил собственную несамодостаточность. Именно в такие моменты, когда для самих социологов становилось очевидным неудовлетворительное качество получаемой социологической информации, их интерес начинал перемещаться от позитивистских ориентиров в сторону метафизического метода ', от штампов юридического позитивизма к естественно-правовым философемам.

Таким образом,'последние полтора столетия духовной истории убеждают в том, что отношения между социологией права и метафизикой права складывались не по принципу взаимодополняемости их методологий, а скорее в соответствии с логикой их попеременных вытеснений. Социологическая наука либо преисполнялась пафосом самоуверенности и самодостаточности, либо же начинала испытывать потребность в дополнительной философской и метафизической проработке своих оснований. За тем, что внешне выглядело как колебания исторического «маятника», для нее крылись периодически обострявшиеся вопросы, связанные не только с качеством получаемого знания, но и с крупными метанаучными проблемами собственного предназначения.

' В XX в. на волне подобной неудовлетворенности многие западные социологи обратились к психоанализу, который стал своеобразным заменителем классической метафизики. Он позволял в исследованиях проблем социальной деятельности человека избегать рационалистической схематики. Но, в отличие от метафизики, он уводил ищущую мысль не в сверхфизическую высь, а вниз, в темные глубины биофизической материи.

Основной итог, к которому подошла социологическая наука на излете XX века, заключался в выводе о том, что ее суверенизация от метафизики не удалась, поскольку не дала ожидаемых результатов. Те достижения, что современная социология имеет на своем счету, в том числе в изучении права, не слишком утешительны, а те познавательные перспективы, что еще существуют на прежнем пути приобретения позитивных знаИий, не обещают больших открытий. В итоге обнаруживается новая тенденция, противоположная прежней, позитивистской, и несущая с собой стремление вновь воссоединить социологию права с метафизикой права, тем более, что ни та ни другая не выказывают признаков взаимной несовместимости.