6. Культурология власти

К числу ведущих профилирующих областей кратологии в общем блоке комплексных областей этой науки, несомненно, относится наби­рающая силу и авторитет культурология власти. Это совокупность междисциплинарных пограничных знаний, питающихся идеями из двух важнейших областей деятельности человека и общества — культуры и власти — и нацеленная на всестороннее культурное развитие и обога­щение власти. Это соединение и взаимообогащение становящихся на ноги перспективных наук — культурологии и кратологии. В этой сфе­ре имеют большие возможности и открывают широкие перспективы такие проблемы, как растущая культура власти (властей), упрочиваю­щая управление разных масштабов, власть культуры (культурократия), взаимодействие и взаимовлияние власти и культуры.

Появление новых изданий и учебных пособий по недавно вошед­шей в нашу жизнь культурологии* и позволяет все глубже и основа­тельнее разрабатывать и собственно культурологию власти. Впро­чем, пока можно вести речь лишь о самых первых шагах этой новой области знания.

* Введение в культурологию: Учеб. пособие для вузов / Рук. авт. кол. и отв. ред. Е. В. Павлов. М.: Владос, 1995. 336 с.; Введение в культурологию: Учеб. по-соб.: В 3 ч./ Под общ. ред. В. А. Сапрыкина. М.: МГИЭМ, 1995. Ч. 1. 210 с.; Ч. II. 411 с.; Ч. III. 168 с.; Культурология: Учеб. пособ. Ростов-на-Дону: Изд-во Фе­никс, 1995. 576 с.; Гуревич П. С. Культурология: Учеб. пособ. М.: Знание, 1996. 288 с.; Шульгин В. С., Кайман Л. В., Зезина М. Р. Культура России: IX—XX вв. М.: Простор, 1996. 390 с.; Политическая культура: теория и национальные мо­дели // Гаджиев К. С., Гудименко Д. В., Каменская Г. В. и др. М.: Интерпракс, 1994. 352 с.; Человек и общество (Культурология): Словарь-справочник. Ростов н/Д: Изд-во Феникс, 1996. 544 с., и др.

Исходное явление и понятие в этой области знаний — "культура". Конечно, речь идет не просто о термине, который несет чрезвычайно большую смысловую нагрузку (один американский социолог нашел для него по меньшей мере 500 значений). Он затрагивает этнологию, социо­логию, историю, изучение явлений культуры, а также и право, и поли-тологию, и кратологию, распространяется на политическую и власт­ную культуру*.

Несмотря на растущую роль в современном мире политической и особенно властной культуры, эта проблема до сих пор не получила об­стоятельной разработки. Как свидетельствует К. С. Гаджиев, среди за­рубежных и российских обществоведов еще нет единого подхода к тра­ктовке как самой категории "политическая культура", так и ее струк­турных компонентов, содержания, функций и т. д. Здесь существует широкий спектр мнений, определений и формулировок. По подсчетам канадского исследователя Г. Патрика, к 1976 году насчитывалось более 40 определений политической культуры. С тех пор число работ по дан­ной проблеме значительно возросло, что привело и к росту количества определений.

Понятие "политическая культура", по-видимому, впервые появи­лось в статье американского политолога Г. Алмонда "Сравнительные политические системы" (1956). Во второй половине 60-х и 70-е годы концепция политической культуры была взята на вооружение такими американскими социологами и политологами, как В. Ки, Р. Маркридс, В. Нойман, Д. Марквик и др. Впоследствии эта концепция получила большую популярность и в других странах и стала одним из важнейших инструментов исследования политических процессов и явлений**.

А теперь попытаемся определить и собственно культурологию вла­сти как область знания.

Культурология власти (от лат. cultura) — область знаний на стыке культурологии и кратологии, обобщающая представления о процессах своего рода окультуривания, углубления цивилизованности власти (вла­стей). Она связана с общими процессами демократизации, гуманизации, усиления правовых начал в жизни современного общества, хотя и иду­щими противоречиво, со сбоями и попятными движениями. Однако, не­смотря ни на что, важнейшей тенденцией развития власти становится рост ее культуры.

Движение вперед, взгляд в завтрашний день — это утверждение и наращивание все более высокого уровня культуры в теории власти, в ее поведении и деятельности. Вместе с тем это и органичное развитие близких, родственных областей — педагогики и психологии власти. Ду­ховная (культурная) сфера и власть уже давно имеют тесные и разно­образные связи, взаимно влияют друг на друга, усиливая, нейтрализуя или ослабляя друг друга.

Конечно, такая общая оценка далеко не передает всего богатства взаимодействий культуры и власти, тем более что надо принимать во внимание как определяющую роль государства по отношению к куль­туре, так и разнообразие самих властей и многообразие взаимодейству­ющих с ними видов культуры.

* См.: 50/50: Опыт словаря нового мышления / Под общ. ред. М. Ферро и Ю. Афанасьева. М.: Прогресс, 1989. С. 232.

** Гаджиев К. С. Политическая наука. М.: Сорос: Междунар. отношения, 1994. С. 334.                                                     .

Назовем в качестве примера такие власти, как монархическая, фе­деральная, президентская, законодательная, исполнительная, судебная, экономическая, школьная, родительская, власть средств массовой ин­формации и даже мафии и т. д. Это — с одной стороны. А с другой — литература, поэзия, музыка, живопись, образование, наука во всем сво­ем многообразии, архитектура, скульптура и т. д.

Нетрудно вспомнить, каким образом, в какие эпохи взаимодейство­вали властные фигуры и конкретные деятели науки и искусства и как это происходит в наше время, а также легко представить, какие момен­ты усиливали или ослабляли власть. Напомним хотя бы о том, как со­ветская верхушка "вдруг" стала объектом нападок и критики печати, телевидения, деятелей искусства в канун ее краха. Можно подумать и о том, как трудно рассчитывать на полноценную отдачу академической науки в условиях ее недофинансирования и т. д. Вот и рождаются отве­ты на вопрос, почему и как следует взаимодействовать властям и куль­туре. Это — область, так и не получившая по сию пору глубокого все­стороннего освещения и ждущая своих исследований и прогнозов не только в России, но и за рубежом, и не только в историческом, но и в со­временном плане.

В рамках же нашего общего интереса к кратологии еще раз назовем лишь три аспекта: а) культура власти, б) власть и культура и в) власть культуры.

Культура власти — признак высокого уровня развития власти, ее совершенства и цивилизованности. В практике власти, в требованиях к властям эта тема поистине необъятна.

Ясно, что от повышения культуры прежде всего власти государст­венной, связанного с большими усилиями по многим направлениям, за­висят масштабы влияния власти, ее авторитет, признание, ее эффектив­ность и результативность ее мер.

Вместе с тем надо прямо отметить, что не своей культурой упрочи­валась власть (власти) в долгие минувшие века. Силу и влияние ей до сих пор придавали твердость, авторитаризм, жесткость и даже жесто­кость самих властителей, ключевых фигур во всех ролях и наименова­ниях. Фактически, как правило, не культурный и цивилизованный, а скорее деспотичный и беспощадный властитель чаще брал верх и обес­печивал послушание и управляемость подвластных. Нередко именно так складывается практика и сегодня, но рано или поздно она должна все-таки сойти на нет. Общая тенденция демократизации общества, раз­витие культуры, прогресс цивилизации ведут к тому, что духовное, пра­вовое, нравственное, культурное начало возобладает во властной прак­тике, вероятно, уже в XXI веке.

Самой культуре власти надлежит расти, совершенствоваться, нахо­дя свое выражение в богатстве и многообразии сопутствующих власти показателей в ее деятельности и общении с людьми. Культура власти воплощается и отражается в манерах и приемах такого общения, его от­тенках и его результатах. Весьма характерной приметой рассматривае­мой области культуры является даже сам язык власти — система тех средств и сигналов, с помощью которых власти строят свое общение с людьми. Этот язык сам по себе может выступать и восприниматься как сугубо авторитарный, властный и как демократический язык.

Что же можно сказать о проблеме "власть и культура" или "куль­тура и власть"? Действительно, это сложная и очень важная для судеб общества и граждан сфера взаимодействия культуры страны и ее вла-

^ связанная с пониманием (или непониманием), использованием ^'неиспользованием) властями достижений духовной и м^ериаль-ной культуры создающих условия для ее прогресса или, напро^в, ^ уб'ого7о" одностороннего, ущербного направления^ эволюц^^ Истопия государств и человечества в целом богата фактами и при мерам^ ^и^го вида связи и взаимодействия культуры ^власти ^цвета под влиянием власти соответствующей культуры, отраслей "^гпа^ичения свертывания; покровительства культуре (и меце-^ства^ли напротив, своего рода ориентации культуры на услужение Мстителю и властям, на их безудержное восхваление и прославление.

* * *

Таким образом через наиболее полное и глубокое осмысление сое^^о^ес^о обитания - экологической, экономической, со-^альной^турной и властной - и возможно фундаментальное ^^к^вен^евТуть феномена власти и обращение плюсов и досто-^таэ^Теном^ена-на пользу человеку, организации его жизни в обществе.

Круг комплексных областей кратологии необычайно широк. В целом он был очерчен нами в параграфе об общей кратологии, а в предыдущей главе мы определили содержание наиболее извест­ных, практически признаваемых, но все еще недостаточно разрабо­танных ее областей. Далее нам предстоит обратиться к тем облас­тям науки о власти, которые уже вполне имеют право на существо­вание, но фактически не пользовались вниманием исследователей и практиков.

Мы не сможем дать их исчерпывающую всестороннюю характери­стику. Для этого пока нет наработанного в науке материала, нет усто­явшихся взглядов и концепций, да и сама такая задача, естественно, не во всем посильна одному человеку. Но что же здесь движет автором?

Во-первых, то, что начато дело, которое, несомненно, имеет много­обещающее будущее и способно дать серьезное приращение научного знания. Оно должно привлечь ученых и практиков многих стран, и здесь особенно могут помочь информатика и Интернет.

Во-вторых, то, что годы и силы, затраченные на разработку крато-логической проблематики, даже в нашу относительно высокоинтеллек-туальную и цивилизованную эпоху, могут пока найти продолжение лишь в усилиях единиц, для которых эта тематика окажется интересной и, как говорится, по плечу.

В-третьих, автор уверен, что именно поэтому надо предложить всю сумму обдуманного, наработанного материала, пусть даже спорного и способного вызвать возражения и критику. Это будет пробуждать и формировать мысль и активизировать дальнейшие поиски в этом на­правлении.

Наконец, в-четвертых, надо широко обратиться к забытому про­шлому интеллектуальному богатству и малоизвестному современному материалу, а также использовать аналогии из различных областей зна­ний. Как это ни противоестественно, беда ученых XX века, особенно российских гуманитариев, только что освободившихся от жестких ра­мок марксизма, состоит в узости их взглядов, в однобокости специали­заций.

В данной главе мы привлечем внимание еще к одной группе гу­манитарно ориентированных областей кратологического знания, которой исследователи до сих пор фактически не касались. Среди них грамматика власти (словообразование, морфология и синтаксис

в сфере властного языкознания и властной практики), логика вла­сти, педагогика и психология власти, этика власти, эстетика власти, акмеология власти, аксиология власти, имиджелогия власти и даже мифология власти.

1. Грамматика власти

В сферу различных областей гуманитарного знания, и в частности сферу властно-политическую, идеи их осмысления с позиции граммати­ки и собственно языковой практики проникли уже сравнительно давно. Отдадим должное американскому философу Гарольду Ласки, опубли­ковавшему в 1925 году "Грамматику политики". При всем внимании к политике, а значит, и к власти мы хотим все же отправиться от общего понимания грамматики в области языкознания, что позволит лучше по­нять ее место и роль в системе знаний о власти.

Грамматика, по сути своей, — это, во-первых, строй языка, система его языковых форм, способов словопроизводства, тех синтаксических конструкций, которые образуют основу языкового общения; во-вто­рых, это раздел языкознания, изучающий строй языка, что и позволяет выделять, объединять и координировать на практике взаимодействие словообразования, морфологии и синтаксиса.

Власть всегда оформляется словом. Вначале и во власти было сло­во. Оно всегда является первоначалом в этой сфере. Не исключено, ра­зумеется, что нередко власть творится междометиями, непечатным сло­вом, мимикой, угрожающими жестами, а то и физическим воздействи­ем. Но будем считать, что это особые случаи проявления власти.

Надо знать, что существуют два вида взаимоотношений власти с грамматикой:

1) использование возможностей грамматики, языка и языковых форм на службе самой власти, на ее эффективном обслуживании ради плодотворной отдачи;

2) заимствование полезного опыта грамматики, ее конструкций для усовершенствования власти того или иного вида. В этом случае грамма­тика поучительна для власти как та система, в которой в течение веков сложились продуманные четкие правила, нормы, формы словообразо­вания, словотворчества, словоотклика на новые запросы жизни, а так­же способы преодоления языкового догматизма, полезные как пример для тщательного, взвешенного, продуманного властетворчества, счита­ющегося с запросами жизни, интересами граждан.

Правильное грамматическое словопонимание, взвешенное слово­толкование, обдуманное словообразование, эффективное словотворче­ство должны служить власти, прежде всего власти государственной.

Мы уже неоднократно говорили о близости, соседстве, чуть ли не тождественности и взаимозаменяемости понятий "политика" и "власть", отмечая, что это связано и с определенными эпохами, и с кон­кретными странами, а порой с конкретными интересами конкретных лиц, пользующихся влиянием в науке (в политике и власти). В настоя­щее время, когда Россия переживает пору увлечения политологией и известной отстраненности от властеведения (кратологии), следует еще раз беспристрастно вглядеться в это явление и его причины.

Приведем результаты исследований и раздумий ученого из Новоси­бирского университета Г. В. Голосова. Вот как он рассуждает о проис-

хождении политологии на первых же страницах своей книги "Сравни­тельная политология"*.

Современная политическая наука — феномен относительно недавне­го происхождения. На первый взгляд, это утверждение противоречит то­му, что политика — одна из наиболее ярких и увлекательных сторон че­ловеческой деятельности — привлекала внимание мыслителей уже на за­ре цивилизации, а "основоположниками" политологии часто называют Аристотеля, Никколо Макиавелли, Джона Локка и других философов прошлого. Однако, как отмечает Дэвид Истон, в течение многих столе­тий, от классической древности до конца XIX столетия, изучение полити­ческой жизни оставалось не дисциплиной в строгом смысле слова, но со­вокупностью интересов. Первоначально политическая проблематика да­вала пищу для размышлений философам, затем к ним присоединились правоведы, а в прошлом веке, с возникновением социологии, политика сразу же попала в поле зрения этой науки. Обособление политологии как академической дисциплины произошло на рубеже XIX—XX столетий в США, где в нескольких университетах — в основном силами философов, правоведов и социологов — были организованы кафедры политической науки. В западноевропейских странах подобное развитие наблюдалось значительно позднее, уже после второй мировой войны, и протекало под заметным воздействием американских образцов. Последние десятилетия ознаменовались бурным количественным ростом политологии и ее широ­ким распространением во всем мире. Пришла она и в страны бывшего СССР. Однако по сей день большинство индивидуальных членов Между­народной ассоциации политических наук проживает в США.

Почему же политическая наука была и, по определению Хайнца Эло, остается "преимущественно американским явлением"? Ответ на этот вопрос вытекает из некоторых особенностей американского об­щества, возникшего как совокупность переселенцев, лишенных общих исторических корней и вынужденных идентифицировать себя с госу­дарством. Часто говорят, что США — это "мультикультурное, т. е. включающее в себя многочисленные и чуждые друг другу культурные ориентации, общество, разделяющее некоторые общие политические ценности". Одним из механизмов воспроизводства этих ценностей и вы­ступает политическая наука. Уже в начальной школе американец стал­кивается с некоторыми ее элементами, посещая так называемые "уро­ки гражданственности" (civil classes). В старших классах он изучает Конституцию США, а оказавшись в университете, имеет возможность посещать широчайший набор политологических курсов (в некоторых государственных учебных заведениях такие курсы носят обязательный характер). Многие миллионы студентов ежегодно заканчивают свое высшее образование со степенью бакалавра в области политических наук. Так что количество профессиональных политологов в США не должно удивлять. В основном это университетские преподаватели.

Все вышесказанное, конечно, не объясняет причин распространения политической науки за пределами ее исторической родины. Напротив, мы вправе спросить: если задача этой науки состоит в воспроизводстве опре­деленной, национально-специфической системы ценностей, может ли она прижиться, скажем, в России? Может, ибо это — не единственная задача политологии. По собственному недавнему прошлому мы хорошо знакомы

* См.: Голосов Г. В. Сравнительная политология: Учебник, 2-е изд. Новоси­бирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1995. С. 6—8.

с "политической наукой", почти исключительно занимавшейся оправда­нием существовавшего порядка в целом и отдельных властных решений, — "теорией научного коммунизма". Будучи закрытой, советская полити­ческая система не нуждалась в исследовательских средствах, которые рас­крывали бы подлинные мотивы и механизмы властвования.

Вот как рассуждает Н. В. Голосов. Это показывает, что политоло­гия не случайно выдвинулась и в современной России чуть ли не на са­мое первое место в системе гуманитарных наук.

Однако время требует своих поправок и для России. Оно требует сво­его рода политического протрезвления ее граждан, особенно молодежи, и воспитания не просто политически ангажированных и политически оза­боченных молодых людей, а граждан великого государства Российского, служащих делу Отечества, уважающих его тысячелетнюю историю, го­сударственно мыслящих и действующих, исходящих из интересов реаль­ной конституционно установленной государственной власти.

Происшедшая за десятилетия подмена грамматики власти полити­ческой лексикой сегодня становится все более заметной. Факты такого рода отмечают все большее число авторов и изданий.

Обратимся к первому в России энциклопедическому словарю "По­литология", вышедшему в 1993 году. Как ни странно, статьи "Полито­логия" в словаре нет. В статье "Политическая наука" отмечается, что "в 60—70-е гг. в некоторых странах (в Германии, отчасти во Франции, за­тем у нас) появилось новое наименование политической науки — поли­тология (по аналогии с социологией, экологией и т. п.). Во многих за­падных странах, особенно в США, его не применяют, хотя оно создает речевые удобства — краткость и понятность термина. Это название, од­нако, скорее можно применять в сфере эмпирического знания или в на­учно-публицистической практике, а не в значительной науке, тем более по отношению к крупным политическим авторам: странно было бы на­звать политологом Н. Макиавелли или Ю. Хабермаса"*.

О самой же "политике" словарь "Политология" пишет: "Политика (от греч. polis — город — государство и прилагательного от него — poli-tikos: все, что связано с городом, — государство, гражданин и пр.)—ор­ганизационная и регулятивно-контрольная сфера общества, основанная в системе других таких же сфер: экономической, идеологической, пра­вовой, культурной, религиозной. Термин "политика" получил распро­странение под влиянием трактата Аристотеля о государстве, правлении и правительстве, названного им** "Политика". Вплоть до конца XIX века политика традиционно рассматривалась как учение о государстве, т. е. власти институционного, государственного уровня. Однако уже в новое время развитие политической мысли и представлений о государ­стве привело к выделению наук о государстве и их обособлению от по­литической философии и политической науки. Представление о поли­тике значительно расширилось, и понимание политики стало весьма сложной проблемой, во всяком случае оно оказалось предметом самых различных толкований"***.

* Политология: Энциклопедический словарь / Общ. ред. и сост. Ю. И. Аверь­янов. М.: Изд-во Моск. Коммерч. ун-та, 1993. С. 269. ** Не им, а его учеником Теофрастом. — В. X. *** Политология: Энциклопедический словарь. С. 251.

Кстати говоря, заметим, что это и есть весьма убедительное указа­ние непосредственно на лексические, грамматические трудности и про­тиворечия на властно-политическом поприще в связи с грамматически­ми колебаниями, шараханиями по поводу политики.

Обратимся еще к одной энциклопедии, в которой отмечается: "По­литика (от греч. politike — искусство управления государством) — сог­ласно Платону и Аристотелю, единая наука об обществе и городе-госу­дарстве (полисе). Сейчас в учении о государстве под политикой понима­ют науку о задачах и целях государства и о средствах, которые имеются в распоряжении или бывают необходимы для выполнения этих целей"*.

В связи с таким определением политики, тесно увязывающим ее с государством и ставящим ее на службу государству, в построенной вок­руг нее политологии не остается места для понятий политической борь­бы, политической оппозиции, политической власти, антигосударствен­ной, антиконституционной деятельности и т. д.

Вернемся к упоминавшемуся в энциклопедическом словаре "Поли-тология" ироничному сюжету с "политологом" Н. Макиавелли (1469— 1527).

В 1996 году в издательстве "Мысль" в серии "Из классического на­следия" были опубликованы избранные сочинения Н. Макиавелли**. Этот том аттестуется, однако, как том политологических и военно-ис­торических сочинений. В обстоятельном и интересном предисловии Е. И. Темнова Н. Макиавелли представлен как человек, рожденный для политической деятельности, как основоположник современного пони­мания политики, исследователь политической власти, классик полити­ческой социологии***.

Можно согласиться со многими профессиональными суждениями Е. И. Темнова и обязательно надо отметить, что фактически от Макиа­велли пошло понятие государство. Но все-таки очень уж велика натяж­ка, если называть рассуждения о государственной власти и государстве, относящиеся к XVI веку, политологией и вкладом в политическую нау­ку****. Чтобы в этом убедиться, нетрудно перечитать книгу "Госу­дарь". Здесь нет ни слова о политике, весь текст посвящен власти, госу­дарству, искусству правления. И сколь же ярко и многогранно предста­ет перед нами анализируемая Н. Макиавелли власть — госу­дарственная, республиканская, княжеская, королевская, светская, ду­ховная, папская, высшая, неограниченная, а также характеристика по­рядка, условий и приемов властвования.

Практически везде, где Н. Макиавелли говорит о владении, вла­дычестве, господстве, царствовании, княжении, управлении, правле­нии, властителях, начальстве, повелении и повиновении, везде он го­ворит о власти. И нигде не упоминаемая им политика может в этом случае толковаться лишь как линия поведения, как своего рода курс поведения, как функция, производная от власти и властвования. Мы же в наше время в языке (в грамматике власти и грамматике полити­ки) умудрились поставить все с ног на голову. Почему же у нас, по ны-

* Краткая философская энциклопедия, М.: Издат. группа "Прогресс" — "Энциклопедия", 1994. С. 352.

** Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о Первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве / Предисл., коммент.Е. И. Темнова. М.: Мысль, 1996 639 с *** См. там же. С. 7, 29, 34, 36. **** См. там же. С. 35, 36.

нешним толкованиям, якобы все дела вершат политика, политики и политология и почему отодвинута на второй план собственно сама го­сударственная власть, являющаяся, как правило, решающим факто­ром, важнейшим двигателем общественных процессов.

Это говорится и пишется не ради престижа президента, или парла­мента, или правительства, а ради наведения в стране настоящего госу­дарственного порядка; в дополнение к тому, что уже не раз говорилось облеченными высшей властью лицами в России и в XIX веке, и в 1905-м, и в 1997 году.

Грамматика должна служить власти, а власть должна прислуши­ваться и к самой грамматике. О том, как в условиях демократии и циви­лизации грамматика власти достойно служит властям разного рода и в разных странах, уже приходилось упоминать по разным поводам.

Если в общем кратолексика насчитывает сегодня свыше 5000 тер­минов и понятий, и они успешно содействуют развитию и возвышению понимания роли государственной власти (и властей разного рода), то это заслуга кратологии, которую и надо по заслугам ставить на ноги. Если сегодня мы можем использовать сотни терминов интернациональной ле­ксики, дающих людям Земли возможность понимать друг друга без пе­реводчиков и словарей, то это тоже заслуга кратологии. Везде одинако­во звучат, воспринимаются и понимаются десятки и сотни терминов и слов, таких, как "демократия", "республика", "федерация", "президент", "сенат", "парламент", "инаугурация", "спикер", "акт" и т. д.

Грамматика отправилась в своем властном поиске от аристократии, демократии и многих "кратий" древнего мира (число которых теперь составляет многие десятки). Не забудем, что термин "демократия" впервые встречается у известного греческого историка Геродота. И на­помним, что Платон выбрал себе в собеседники Сократа, Исократа, Гермократа и Кратила. Грамматика позволила нам предложить новый перспективный интернациональный термин "кратология" (наука о вла­сти), открывающий научные просторы для познания, поиска, оформле­ния десятков областей науки о власти. Ни один серьезный ученый, ни один серьезный практик-властитель в наше время уже не возразит про­тив выделения специальной науки о власти и против того, чтобы опре­делиться с ее проблематикой, ее возможностями и, естественно, ее на­званием*.

Еще раз о названии. Органично и правомерно для граждан России — наука о власти. Но поставим вопрос: а есть ли другие варианты это­го названия, что в данном случае позволяет сделать русский язык, и не стоит ли ориентироваться на интернационально приемлемое название? Ведь и за рубежом науке о власти не повезло. Ей тоже внимания не уделяют.

С позиций грамматики и норм русского языка правомерны назва­ния: властеведение, властезнание и даже властология, властография. Учитывая русскоязычные аналоги, благозвучие, традиции, более удач­но "властеведение".

Однако еще раз подумаем: возможны ли лексические варианты ме­ждународного характера, применимые и в практике других стран? Есте­ственно, что власть по-разному предстает в языках в ближнем, среднем

* Эти вопросы подробно рассмотрены нами в монографии "Власть. Осно­вы кратологии" (М., 1995), а также в кратологическом словаре "Власть" (М., 1997). Поэтому в данном случае мы затронем лишь некоторые основные идеи.

и дальнем зарубежье. Но интернациональные понятия пронизывают большинство языков. По крайней мере, слово "демократия" присутст­вует практически у всех.

Обычно интернациональными становятся понятия, берущие начало прежде всего в греческом языке и латыни. Если брать греческий, то это в первую очередь связано с "кратиями" и "архиями", т. е. производны­ми от греческих слов kratos (сила, власть, могущество; главное началь­ство над войском, господство на море) и arche (начало, начальство, пра­вительство, власть, господство)*. В русском языке здесь, как и в ряде других, наибольшее количество производных слов. Только "кратий" можно назвать более 60, а "архий" — более 10. В этом случае, особен­но в церковной лексике, сказались давние связи русских с греками.

Много производных слов в русском языке и от латинских слов: ипрего (господствовать, начальствовать, властвовать, повелевать, при­казывать, распоряжаться); dominatio (господство, владычество, едино­властие, верховная власть, деспотизм), а также auctoritas (полновластие, полномочие, власть, повеление, приказание, значение, вес, влияние, ав­торитет); dictator (диктатор — в Риме должностное лицо с неограничен­ной властью в государстве, избиравшееся в чрезвычайных случаях и на определенный, короткий срок); jus, juris (право, совокупность законов, суд, привилегия, власть) и др.**

Таким образом, речь может идти о признанных в большей части стран латино- и грекоязычных названиях.

Перечень возможных интернациональных названий науки о власти мог бы стать таким: архология, автократология, администратология, диктатология, доминология, имперология, кратология, магистратоло-гия, префектология, регология, рексология, тиранология. Возможен и ряд других названий.

Легко заметить, что наиболее преемлемым и по сути, и по звуча­нию можно считать термин "кратология". Еще раз отметим, в чем су­щество этого составного слова-новообразования.

Крато... (от греч. kratos — власть, сила, могущество, господство) — частица, начало слов, непосредственно дающих характеристику власти, проявлений власти, ее разнообразных аспектов.

...логия (от греч. logos — слово; понятие, учение) — вторая состав­ная часть сложных слов, которые обозначают названия соответствую­щих наук, например акмеология, антропология, геология, конфликто-логия, культурология, политология, психология, социология, филоло­гия, элитология и т. д.

Следует отметить, что не исключены и такие смешанные назва­ния, как кратоведение и кратознание. Однако предпочтительнее — кратология, как более точно выражающее суть дела и более благо­звучное. А кратология влечет за собой десятки других понятий: крато-графия, кратодинамика, кратостатистика, кратомеханика, кратосфе-ра, кратософия и т. д.

Понятие "кратология" автор впервые использовал в печати в ок­тябре 1991 года в статье "Научилась ли кухарка управлять государ-

* См.: Вейсман А. Д. Греческо-русский словарь. Репринт V издания 1899 г. М., 1991. С. 729, 202—203.

** См.: Петрученко О. Латинско-русский словарь. Репринт IX издания 1914 г. М., 1994. С. 298, 204, 62—-63, 189, 349—350; см. также: Латинский язык: Учеб­ник. М.: Просвещение, 1968. С. 351, 344, 334, 343, 377,

ством?"* Именно в это время начинался поиск ответа на знамени­тую ленинскую фразу — ответа в новых условиях, когда и Советское государство, и КПСС, так и не сделав кухарку активным фактором власти, уже сами потерпели крах.

Впоследствии автор многократно повторял это понятие в том же самом журнале, оперативно переименованном в журнал "Деловая жизнь", в статье "Чья власть? Над кем? Во имя чего?"** и в ряде других статей. Использовалось оно и в других устных и печатных выступлени­ях автора. Среди принципиальных — статьи в газете "Интеллектуаль­ный мир" (1994)*** , в журнале "Власть" (1995) ****. В 1995—1996 го­дах вышли первые обстоятельные книги*****.

И вновь возникает вопрос: а как же столь долго и ученые, и сами практики обходились без специальной науки о власти и обширной се­мьи таких наук? Отметим, что в мировой практике издавна пользова­лись изысканиями, трактатами, руководствами о том, как и кому власт­вовать, а также правом, исторической наукой, знаниями об обществе и политике и отдельными научными изданиями по проблемам власти. В Советском Союзе и других странах социализма обходились еще и исто­рией партии, историческим материализмом, научным коммунизмом (со­циализмом). В переломное и переходное время здесь помогла полито­логия. Практически она и включала в нашей стране знания о власти и политике властей. Об этом свидетельствуют все издания по политоло-гии с конца 80 — начала 90-х годов, появившиеся в Советском Союзе, а затем и в России******. Теперь же с учетом идей и опыта политологии должна обрести свое место и кратология.

На Западе часто идет речь о политической науке и о политических науках. Закрепилось и понятие "политолог". В рассматриваемом нами случае придется использовать теперь понятие "кратолог" по аналогии с такими названиями, как "психолог", "филолог", "геолог", "астролог", "биолог" и т. д.

Каким же предстанет перед нами кратолог? Это — специалист-уче­ный, а также журналист, писатель, деятель искусства и, разумеется, прежде всего государственный деятель, сотрудник органов власти, со-

* Халипов В. Ф. Научилась ли кухарка управлять государством? // Партий­ная жизнь. 1991. №19. С. 44. ** См.: Деловая жизнь. 1991. № 21. С. 50.

*** См.: Наука о власти // Интеллектуальный мир. 1994. №4. С. 1, 2, 3; см. также: Интеллектуальный мир. 1996. № 8. С. 9—10; 1997. №13. С. 4.

**** В повестке дня кратология — наука о власти // Власть. 1995. № 1. с. 48—50.

***** Халипов В. Ф. Власть. Основы кратологии. М.: Луч, 1995. 304 с.; Ха­липов В. Ф. Введение в науку о власти. М.: ТШБ, 1996. 380 с.

****** См., напр.: Программа спецкурса "Основы теории политики и поли­тической деятельности". М.: Изд-во. АОН, 1989. С. 11—15; Введение в полито-логию: Учебно-метод. пособие / Под ред. А. М. Ушкова, М. А. Фроловой. М.: Изд. МГТУ, 1990. С. 12—22; Основы политологии / Под ред. Р. Г. Яновского. М.: 1991. С. 242—265; Основы политологии. Курс лекций под редакцией В. П. Пугачева. М.: О-во "Знание России", 1992. С. 57—80; Р. Ф. Матвеев. Теорети­ческая и практическая политология. М.: Изд-во. РОССПЭП, 1993. С. 55—71; Политология на российском фоне. М.: Луч, 1993. С. 81—1 II; Основы политиче­ской науки: Учеб. пособие. Ч. 1. М.: О-во "Знание России", 1993. С. 102—144; Политология в вопросах и ответах / Под ред. Е. А. Ануфриева. М.: Наука, 1994. 189 с.; Белов Г. А. Политология: Учеб. пособ. М.: Наука, 1994. С. 104—147 и др.

средоточивающий внимание в своих публикациях и выступлениях на во­просах теории и практики властной деятельности, на анализе общест­венно-политической жизни и развитии власти, государственности и кон­кретных направлений политики.

Непростой путь автора к кратологии оказался нелегким и много­летним. Он вобрал в себя разнообразный опыт работы и общения, в том числе руководство научно-исследовательским отделом и тремя ка­федрами последовательно в четырех различных академиях, журналом "Социально-политические науки", написание многих статей, книг, учеб­ных пособий, создание авторских коллективов, руководство ими и раз­работку целой серии словарей (Научно-технический прогресс. М., 1987; Политологический словарь. Киев, 1991; Язык рынка. М., 1992; Словарь делового человека. М., 1994; Политологический словарь. М., 1995). Совместно с дочерью — профессором Е. В. Халиповой было осуществ­лено издание словаря "Власть. Политика. Государственная служба". М„ 1996. Седьмым в этой серии стал кратологический словарь "Власть", изданный автором в 1997 году. Эти пояснения позволяют сказать, что обдумывание вопросов кратологии началось давно, шло последователь­но на разных этапах и дает теперь возможность предложить не только заимствованные, но и многие самостоятельные идеи.

Обоснованное, широкое и активное вхождение в практику понятия "кратология" продолжит научную традицию, существующую в России и в мире. Можно привести немало примеров появления новых "логий" в новейшей российской и мировой практике*.

В последние годы с Запада к нам пришло понятие "полемология" (от греч. polemos — война) — одно из названий учения о войне как явлении социального характера, ее причинах, содержании, последст­виях. Будем надеяться, что придет еще пора и иренологии (науки о мире).

Сейчас уже во многих отечественных публикациях можно встре­тить "кризисологию" как совокупность знаний о кризисах различного рода, их сути, содержании, особенностях, формах, видах, механизмах эволюции, путях преодоления и т. д.

Вошло в научный оборот понятие "конфликтология". Журнал "Го­сударство и право" в 1993 году провел "круглый стол" по теме "Юриди­ческая конфликтология — новое направление в науке". Выступая на нем, профессор Ю. А. Тихомиров в числе оснований для этого назвал наличие в настоящее время около 200 зон конфликтов, которые в даль­нейшем будут разрастаться**. Потребностями теории и практики обу­словлен и выход в конце 1995 года монографии "Юридическая конфли­ктология"***. К сожалению, в ней в типологии конфликтов не выделе­ны конфликты в сфере власти.

Стало применяться и понятие "конспирология" (от лат. conspiratio) как теория заговоров, учение об их предотвращении. Несмотря на пуб­ликации в этой области, обстоятельно разработанной системы знаний здесь пока не существует.

* См„ напр.: Ашин Г. К. Элитология: Становление. Основные направления. М.: Изд-во МГИМО, 1996. 108 с.; Здравомыслов А. Г. Социология конфликта. 2-е изд. М.: Аспект Пресс, 1995. 317 с.; Юзвишин И. И. Информациология. М.: Радио и связь. 1996. 215 с. ** См.: Государство и право. 1994. № 4. С. 4. *** Юридическая конфликтология. М., 1995. 316 с.

Собственно кратология, и это принципиально важно, не подменяет, не заменяет и не отменяет ни одну из социальных, гуманитарных наук. Она не идет и не может идти на смену праву, философии, социологии или даже политологии, психологии и властным страницам истории. Это — не ее задача. У нее совсем иная роль, иное призвание, иные функции.

Жизнь демонстрирует правоту и мудрость наших предшественни­ков. Дж. Локк еще в XVII веке обращал особое внимание на возможно­сти и глубину человеческих познаний, на поиск аргументов во имя исти­ны. Он писал: "Надежный и единственный способ приобрести истинное знание заключается в том, чтобы образовать в нашем уме ясные и оп­ределенные понятия о вещах, присоединяя к этим определенным идеям и их обозначения. Мы должны рассматривать эти идеи в их различных отношениях и обычных связях, а не забавляться расплывчатыми назва­ниями и словами неопределенного значения, которые можно употреб­лять в различных смыслах в зависимости от надобности"*.

Вместе с тем еще раз воздадим должное мудрости Дж. Локка, кото­рый не только осудил, но и невольно подсказал властям путь к успеху, забавляясь "расплывчатыми названиями и словами неопределенного значения, которые можно употреблять в различных смыслах в зависи­мости от надобности".

Думается, и мы должны стремиться к тому, чтобы суметь проде­монстрировать нашу правоту и мудрость нашим последователям.

И пусть все-таки в оформлении науки о власти торжествуют жизнь и логика; более того, логика жизни и логика власти.

2. Логика власти

К числу общезначимых идей и областей кратологического знания, несомненно, надо отнести логику власти, хотя разработана она меньше других наук и в реальной практике властей соблюдается еще далеко не всегда.

Сама по себе логика как наука, истоки которой восходят к мысли­телям Древней Индии и Китая, Греции и Рима и прежде всего к Аристо­телю и мегарской школе, явилась закономерным результатом интел­лектуального взросления человечества. Она пришла к нам через тща­тельную отработку и многовековую шлифовку своих четко сформу­лированных человеческим разумом общезначимых форм и средств мысли, необходимых для рационального познания в любой области на­уки. В. И. Даль лаконично и мудро сказал, что логика — "наука здраво­мыслия, наука правильно рассуждать; умословие"**.

Если есть логика жизни, логика хозяйствования, логика различ­ных видов деятельности человека и есть логика науки, математиче­ская логика, логика музыки и других областей человеческого позна­ния и творчества, то мы будем правы, если поставим вопрос и о логи­ке власти.

О логике вообще, логике формальной и диалектической, логике различных видов теоретической и практической деятельности написа-

* Локк Дж.. Соч.: В 3 т. М.: Мысль, 1985. Т. 2. С. 230—231. ** Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1998. Т. 2. С. 676.

но много книг*. История логики украшена такими именами, как Ари­стотель, Теофраст, Диодор, Филон, Апулей, Секст Эмпирик, Диоген Лаэртский, Цицерон, аль-Фараби, Ибн Сина, Ибн Рушд, Абеляр, И. Д. Скотт, У. Оккам, Ж. Буридан, Леонардо да Винчи, Ф. Бэкон, П. Гас-сенди, Г. Лейбниц, Дж. С. Милль, И. Кант, Гегель, Дж. Буль, Б. Рассел, А. Тьюринг, А. А. Марков, А. Н. Колмогоров и др.

Многие логики, так же как и многие обществоведы, увлекавшиеся логикой, выходили непосредственно в сферу политики и власти, пыта­ясь дознаться, царит ли логика в сфере власти и не является ли видимый алогизм решений и поступков власти своеобразным проявлением не­традиционной, нестандартной, а порой и уникальной логики власти и властителей.

Логика власти (англ. logic of power, от греч. logike) — 1) разумность, правильность, подчиненность внутренним правилам, принципам как власти вообще, так и данной власти, ибо нередко поведение, действия реальных представителей власти бывают алогичны, идут вразрез с ло­гикой; 2) развивающаяся система знаний, наука о законах и формах вла­стного мышления; составная часть кратологии, комплексная, междисци­плинарная область знания на стыке собственно логики и науки о власти.

О том, как велик объем предстоящих глубоких исследований логи­ки власти, можно показать на многочисленных примерах ждущих сво­его часа разработок в области науки о власти:

— логика или алогизм властвования лиц, персон, правителей (Це­зарь, А. Македонский, Петр 1, Наполеон, Гитлер и т. д.);

— логика функционирования властных образований (империй, мо­нархий, демократий и т. п.);

— логика деятельности эшелонов власти (верховная власть, прави­тельство, местная власть);

— логика деятельности основных видов власти (законодательной, исполнительной, судебной, контрольной и т. д.);

— логика действия в реальных структурах и разновидностях власти (церковной, родительской, школьной, банковской) и т. д.

Множество проблем логики власти связано с функционированием и нормами конституций, права, законодательства. Они очерчивают круг властных функций и определяют ориентиры логичной разумной дея­тельности властей.

Очень широк круг и проблематики подготовки государственного персонала (служащих, чиновников) к восхождению во властных струк­турах по логически обоснованным ступеням с растущим кругом прав и обязанностей.

Поскольку мы вступаем в довольно редко исследуемую сферу зна­ния, обратимся к общим сведениям о логике и покажем их примени­мость в области власти. Это относится к понятиям, суждениям, умозак­лючениям, определениям, правилам, принципам, силлогистике, индук­ции, дедукции, законам логики и т. д.

Самое главное, самое очевидное и самое трудное для восприятия власти и ее логики в том, что власть относится к числу тех немногих фе-

* См., напр.: Хоменко Е. В. Логика. М.: Воениздат, 1971. 192 с.; Формаль­ная логика. Л.: ЛГУ, 1977. 357 с.; Кумпф Ф., Оруджев 3. Диалектическая ло­гика. М.: Политиздат, 1979. 286 с.; Ильенков Э. В. Диалектическая логика, 2-е изд. М.: Политиздат, 1984. 320 с.; Гетманова А. Д. Логика. М.: Высш. шк., 1986. 288 с., и др.

иоменов и факторов (как экономика, хозяйство, культура), которые ро­ждает сама жизнь общества в целях создания благоприятной для выжи­вания человека среды. Ее создает сам человек для себя. И насколько он логичен (и алогичен), настолько логичной оказывается и созидаемая им для себя среда обитания, существования.

Здесь нельзя не вспомнить весьма разумное и поучительное выска­зывание замечательного русского философа С. Н. Булгакова (1871— 1944) из его оригинального труда "Философия хозяйства" (1912):

"Жизнь есть то материнское лоно, в котором рождаются все ее проявления: и дремотное, полное бесконечных возможностей и грез ночное сознание, и дневное, раздельное сознание, порождающее фи­лософскую мысль и научное ведение, — и Аполлон, и Дионис. Чрез­вычайно важно не упускать из внимания, что мысль родится из жиз­ни и что в этом смысле философская рефлексия есть саморефлексия жизни, другими словами, начало логическое, логос жизни, выделяет­ся из того конкретного и неразложимого целого, в котором начало логически непроницаемое, чуждое, трансцендентное мысли, алоги­ческое нераздельно и неслиянно соединяется с началом логическим. Жизнь, как конкретное единство алогического и логического, конеч­но, остается сверхлогичной, не вмещается ни в какое логическое оп­ределение, имеющее дело лишь с ее гранями и схемами, а не с живою ее тканью, однако она не становится от этого антилогична или логи­чески индифферентна. Она рождает мысль, она мыслит и имеет свое самосознание, она рефлектирует сама на себя. Начало логическое имеет свои границы, которых оно не может перейти, но в этих пре­делах оно нераздельно господствует. Алогическое не растворимо ло­гическим и непроницаемо для него, но оно вместе с тем само связано логическим. Логическое и алогическое сопряженны и соотноситель­ны. Так свет предполагает постоянно преодолеваемую им тьму, а ра­дость — непрерывно побеждаемую печаль (Шеллинг), так теплота любви порождается смягчившимся и потерявшим свою мучительную жгучесть огнем (Я. Беме). Только при этом воззрении становится по­нятным факт мыслимости и познаваемости бытия, объясняется воз­можность философии, науки, даже простого здравого смысла, вооб­ще всякого мышления, поднимающегося над инстинктом с его авто­матизмом. Мысль родится в жизни и от жизни, есть ее необходимая ипостась"*.

Собственно мысль, логичная или алогичная, рождаемая в жизни, движет и властителями и повелителями, и демократами и деспотами. Но на уровень логичного, тем более идеально-логичного правления человек, общество, государство, человечество идут долгими веками и еще далеко не вышли. Тем не менее эти субъекты исторического дей­ствия, конечно, уже далеко ушли от первоначальных точек неосознан­ного (часто инстинктивного) властительства в пору детства рода чело­веческого. Поэтому весь уже пройденный путь в сфере власти должен быть осмыслен как всей совокупностью наук о власти, так и каждой из них в меру ее способностей и возможностей. Этих областей крато­логии мы уже назвали очень много и назовем еще немало, так что ар­сенал и потенциал возможностей познания власти, самопознания вла­сти очень велик, хотя используется пока крайне недостаточно.

* Булгаков С. Н. Философия хозяйства. М.: Наука, 1990. С. 15.

219

Разумеется, продраться сквозь дебри, сквозь чащу алогизмов, зага­док и тайн власти необычайно трудно. Вот почему надо всерьез тру­диться над созданием логики власти и в силу требований логики самой жизни брать на вооружение все мудрое из опыта человека и человече­ства.

Уже в самом начале "Левиафана" Т. Гоббс так говорил о самом главном качестве правителя: "Тот же, кто должен управлять целым народом, должен постичь (to read) в самом себе не того или другого от­дельного человека, а человеческий род"*. Вот с чего должна начи­наться необычная и трудная логика властвования. Если уж крайне сложно постичь самого себя, то сколь же глубоки и многогранны должны быть качества лица (правителя), постигающего во имя успеш­ного властвования сам род человеческий. Ясно, что для одного этот род будет исчисляться тысячами, а для другого — тысячами тысяч лю­дей; для одного — небольшим районом (даже учреждением), для дру­гого — целыми странами (блоками, союзами, группировками, коали­циями государств). В таком постижении крайне трудная процедура со­стоит в том, чтобы определиться, как понимать людей, их интересы, цели, желания и как самому первовластителю определять свои цели, задачи и чувствовать ход дел.

Известный английский философ Джон Стюарт Милль (1806—1873) в 1843 году издал книгу "Система логики силлогической и индуктив­ной". На наш взгляд, именно Миллю удалось высказать точную и содер­жательную оценку логики, вполне применимую к трудноподдающейся осмыслению и анализу сфере логики власти.

"Логика есть наука не об уверенности, но о доказательстве или оче­видности: ее обязанность заключается в том, чтобы дать критерий для определения того, обоснованна или нет в каждом отдельном случае на­ша уверенность, поскольку последняя опирается на доказательства...

Логика не тождественна с знанием, хотя область ее и совпадает с областью знания. Логика есть ценитель и судья всех частных исследова­ний. Она не задается целью находить очевидность; она определяет, най­дена очевидность или нет. Логика не наблюдает, не изображает, не от­крывает — она судит..."**

В самом деле, в сфере власти пусть логика не учит, как править (это сделают другие), но пусть она судит о том, как идет правление — о мыс­лях, решениях и деяниях власти, — и пусть судит и высказывает свое мнение не только a posteriori, в зависимости от опыта, но и a priori — не­зависимо от опыта.

К логике власти и властителей, к практике их деяний нередко обра­щаются историки или новые поколения лидеров, ставших у руля своих государств. Они часто говорят об опыте прошлого, хотя саму логику упоминают пока лишь изредка.

Но сегодня уже можно встретиться и с фактами обращения непо­средственно к логике. Один из отечественных молодых политиков — А. В. Митрофанов в 1997 году издал книгу "Шаги новой геополитики". Как председатель комитета Государственной Думы по вопросам геопо­литики, он сумел проанализировать обширный и интересный материал. В книге есть заслуживающая внимания глава "Логика Сталина". В це-

* Гоббс Т. Соч.: В 2 т. М.: Мысль, 1991. Т. 2. С. 8.

** Милль Ц. С. Система логики силлогической и индуктивной. / Пер. с англ. С. И. Ершова и В. Н. Ивановского, 2-е изд. М., 1914. С. 7—8.

лом автору удалось правильно поставить столь сложную проблему. Приведем лишь один пример его рассуждений.

"Как политик от Бога (или от черта!), Сталин приложил свой при­родный дар к сохранению того государственного наследия, которое до­сталось ему от предыдущего поколения отечественных политиков. Строительство собственного государства проходило в условиях борьбы с правыми и левыми коммунистами.

Первые тянули государство в прошлое, но на основе крепких фер­мерских хозяйств. Весь деревенский люмпен предполагалось выселить в город для занятий промышленным трудом. Разумеется, о быстром ро­сте тяжелой индустрии в этом случае следовало бы забыть.

Вторые призывали на основе имеющихся материальных и людских ресурсов закидать шапками танковые армады Европы и взять власть на континенте в свои руки. Столкновение с войсками Антанты на Висле и последующее поражение показали ошибочность такого подхода к ре­альным условиям. Сталин наблюдал за исходом наступления на Европу, что называется, из первого ряда. Будучи фактически главкомом левого фланга наступающих войск, он убедился, что крестьянская масса, даже вооруженная берданками и трехлинейками, бессильна перед неболь­шой, но хорошо вооруженной профессиональной армией. Армады аэ­ропланов и танков перебороли конные армии.

Из битвы на Висле Сталин сделал два важных вывода: необходи­мость технического перевооружения армии и беспочвенность надежд на "солидарность социал-демократов" Европы. Этими принципами он руководствовался всю жизнь.

Логика событий указывала на третий путь, которым и пошел Ста­лин. Необходимо было смекалку и жизненные силы народа поставить на дело создания тяжелой промышленности. Для этого лучшие силы крестьянства следовало направить в города и на крупные стройки стра­ны. Временной фактор определял возможность реализации плана толь­ко через жесткую централизацию процесса"*.

Думается, что здесь нет нужды обсуждать весь массив проблем, свя­занных с властью Сталина, с его культом и его злоупотреблениями вла­стью. Мы лишь показали, что в ходе развития науки исследователи и са­ми практики обращаются и будут все чаще обращаться к анализу логи­ки властно-государственных процессов, знание которой помогает мудро и результативно править.

Разумеется, в практике правления и впредь придется иметь дело с миллионами людей (у каждого из которых свои взгляды и интересы) и, балансируя между ними, искать пути организации сожительства огром­ных масс граждан в рамках современных государств. Логика этой труд­ной деятельности будет требовать осторожности и осмотрительности, прозорливости и хитрости, расторопности и дипломатических уверток не только на международной арене. Логика власти должна конечно же помогать находить оптимальные решения в каждой из сфер жизни — в хозяйстве, в организации труда, его оплаты, отдыха и т. д.

Но, как и в прошлом, нельзя будет полностью избавиться, даже при строгом следовании логике, от такого неблагоприятного фактора, как злоупотребления властью. Они могут возникать по разным причинам — и от удовольствия обладания властью, и от полной бесконтрольно­сти, и от сугубо психологических особенностей властителей и т. д.

* Митрофанов А. В. Шаги новой геополитики. М., 1997. С. 20—21. 221

Проблемы эти давно волновали и беспокоили людей думающих, умев­ших мыслить широко и масштабно.

Так, Иммануила Канта (1724—1804) всерьез беспокоила неизбеж­ность злоупотреблений со стороны лиц, облеченных властью. В этой связи он писал: "Ведь каждый облеченный властью всегда будет зло­употреблять своей свободой, когда над ним нет никого, кто распоря­жался бы им в соответствии с законом. Верховный глава сам должен быть справедливым и в то же время человеком. Вот почему эта задача самая трудная из всех; более того, полностью решить ее невозможно; из столь кривой теснины, как та, из которой сделан человек, нельзя сде­лать ничего прямого. Только приближение к этой идее вверила нам природа*. Что эта проблема решается позднее всех, следует еще из то­го, что для этого требуются правильное понятие о природе возможного (государственного) устройства, большой, в течение многих веков при­обретаемый опыт и, сверх того, добрая воля, готовая принять такое уст­ройство. А сочетание этих трех элементов — дело чрезвычайно труд­ное, и если оно будет иметь место, то лишь очень поздно, после многих тщетных попыток"**.

По замыслу героическая, а по сути, как оказалось, утопическая и фантастическая попытка решить проблему — по-человечески устроить общество и по-человечески устроить власть — была предпринята на многострадальной земле российской. Она, к сожалению, не удалась. Не удалась потому, что ни человек (сравнительно тщательно отобранные для этого миллионы — члены партии), ни теория (сравнительно долго, всесторонне и напряженно разрабатывавшаяся для этого совокупность идей и установок), ни сами вожди (правящие единицы) не справились с беспрецедентной задачей. Погубило эту попытку прежде всего злоупо­требление властью, нежелание считаться с интересами и волей других миллионов людей. А стратегический просчет оказался изначально за­ложенным в исходной концепции — в теории. Остановимся на этом важном вопросе из области логики власти. Один из главных, фундаментальных выводов-просчетов был сфор­мулирован К. Марксом и Ф. Энгельсом в "Манифесте Коммунистиче­ской партии" следующим образом: "Политическая власть в собствен­ном смысле — это организованное насилие одного класса для подавле­ния другого"***.

Такой изначальный курс на безоговорочное насилие, его абсо­лютизацию в устройстве власти был ошибочен, ибо нес грандиозные потрясения человеческому обществу, его разбалансирование. Фак­тически, провозгласив своей задачей создание общенародного госу­дарства, КПСС в своей программе пересмотрела именно этот опас­ный вывод, пронизанный идеей насилия и непримиримой классовой борьбы.

* Роль человека, таким образом, очень сложна. Как обстоит дело с обита­телями других планет и их природой, мы не знаем; но если мы это поручение природы хорошо исполним, то можем тешить себя мыслью, что среди наших со­седей во Вселенной имеем право занять не последнее место. Может быть, у них каждый индивид в течение своей жизни полностью достигает своего назначе­ния. У нас это не так; только род может на это надеяться.

** Цит. по: Антология мировой философии: В 4 т. М.: Мысль, 1971. Т. 3. С. 190—191. *** Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 447.

Где же тогда логика во все еще сохраняющемся преклонении пе­ред политической властью? Если сегодняшние учебники по полито-логии в центр внимания ставят вопросы политической власти, то что же они имеют в виду: неужели проблемы такого насилия и борьбы и призыв к ним?

И кто же тогда представляет сегодня эти борющиеся классы и ка­кой диктатурой должна разрешиться их борьба? И как быть с идеей об­щественного согласия, консенсуса, да и просто с поиском националь­ной идеи?

И не лучше ли более фундаментально и всесторонне, а не однобоко и догматично посмотреть на феномен и институт власти?

Да и не пора ли вообще перестать увлекаться пропагандой взрыво­опасной идеи насилия и политической власти? И если сами политологи не догадываются, как им расстаться с центральной идеей своей науки, то следовало бы предложить им присесть, подумать, посоветоваться, поискать новые пути и новые идеи, а самой идее политической власти дать отдохнуть и тихо заснуть. А там, глядишь, как и рассчитывал мар­ксизм, эта идея вместо государства возьмет и отомрет. Как же быть с самим государством и государственной властью, жизнь покажет. Не на­до ее подгонять и не надо ее загонять в придуманные схемы.

Автор отнюдь не торопится приписывать себе первенство в таких "смелых" предложениях. Напомним хотя бы такой факт. В 1989 году вышла книга "Пульс реформ". Ее составителем был Ю. М. Батурин. В статье "Сверим ориентиры: наука о государстве и праве нуждается в радикальном обновлении" Л. С. Мамут довольно тактично отмечал, что есть еще люди, которые "полагают, будто отсутствуют проблемы гипотетичности, неполноты, подчас ошибочности отдельных сужде­ний классиков о власти и политике, праве и государстве. Ими плохо улавливаются те рассогласования и противоречия, которые есть в ра­ботах К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина"*. К сожалению, "люди" не прочли и не услышали этого в 1989 году.

Автор данной книги по собственному непростому опыту может ска­зать, сколь больших усилий стоит и как нелегко дается переучивание со 100-процентного доверия к марксистской литературе 100—150-летней давности на осмысление современных явлений, процессов, идей, перспе­ктив национального и планетарного социально-экономического, власт­ного и культурно-информационного развития.

Поэтому хочется просить читателя еще раз вдуматься в логику (и алогизм) былой прописной "капитальной" формулы: "Насилие являет­ся повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым"**. Можно ли наше еще недавно "новое советское общество" (разумеется, вместе с новым советским человеком) теперь считать ста­рым? Когда и почему оно вдруг состарилось и как вдруг забеременело более новым обществом? Кто был у него повивальной бабкой? И могут ли, простите, у нашей матери-Родины быть еще новые беременности?

Завершая наш нелегкий экскурс в такую область знания, как логи­ка власти, и признавая все трудности и алогичность властей и мыслите­лей разного рода на долгом пути человечества в завтрашний день демо­кратизации, справедливости, добра, благополучия, мира, спокойствия,

* Пульс реформ (Юристы и политологи размышляют). М.: Прогресс, 1989. С. 92. ** Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 760.

информатизации, следует сказать, что до сих пор род людской все еще так и не обладает разработанной концепцией, необходимой для того, чтобы строить власть логично и мудро.

Еще десяток лет назад нашлось бы много рекомендаций по этому поводу со стороны марксизма-ленинизма.

Подумаем всерьез над тем, что в конце своей деятельности внушал России (советской) В. И. Ленин: "Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никаки­ми абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть"*.

Правда, он заявлял это в пылу острой полемики в 1920 году и при­водил определения, выдвинутые еще в 1906 году, причем добавлял: "Хо­рошо ли, что народ применяет такие незаконные, неупорядоченные, не­планомерные и несистематические приемы борьбы, как захват свобо­ды, создание новой, формально никем не признанной, революционной власти, применяет насилие над угнетателями? Да, это очень хорошо. Это — высшее проявление народной борьбы за свободу"**. Хочется все-таки думать, что, даже понимая, чем грозят такой призыв к дикта­туре и оправдание насилия, вождь пролетариата, при всей своей рево­люционной нетерпимости, видимо, не допускал мысли о тотальном вза­имоистреблении народа России.

Установление именно такой диктатуры — это даже не монархия, не самодержавие, не абсолютная власть. Это — дикий безграничный вла­стный произвол, от которого никому, нигде и никогда не укрыться. Та­кой установкой можно оправдать с позиций формальной логики тюрь­мы, ссылки, концлагеря, и не только те, через которые прошли боль­шевики до 1917 года, но и те, что самих большевиков настигли и поглотили в 30-е годы, увенчавшиеся расстрелами без суда и следствия.

Напомним и о том, как логически противоречили упомянутые "на­учные взгляды" на диктатуру идеям, оценкам и суждениям выдающих­ся мыслителей древности, о которых с уважением говорили К. Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин. Вот только некоторые примеры.

Платон писал: "Я вижу близкую гибель того государства, где закон не имеет силы и находится под чьей-либо властью. Там же, где закон — владыка над правителями, а они— его рабы, я усматриваю спасение го­сударства и все блага, какие только могут даровать государствам бо­ги"***. Еще раз напомним, что сходные взгляды высказывал и Аристо­тель: "Там, где отсутствует власть закона, нет места и (какой-либо) форме государственного строя. Закон должен властвовать над все­ми..."****. "Да и что такое государство, как не общий правопорядок?" — вопрошал Цицерон.

А как же из приведенного "научного понятия диктатуры" логиче­ски вывести полновластие народа и Советов, политические свободы, права человека, разделение властей, верховенство закона; как в соот­ветствии с этим понятием сделать народ источником власти, проводить выборы властей и осуществлять контроль за властью и т.д.? И можно ли вообще такое диктаторское государство сделать правовым, консти­туционным, а общество гражданским и человечным?

* Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 41. С. 383. ** Там же. С. 384—385.

*** Платон. Соч. М., 1972. Т. 3. Ч. 2. С. 188—189. **** Аристотель. Политика. М., 1911. С. 165.

224

Рассуждая по поводу всех этих решающих принципов и показателей логики, нормального устройства жизни людей в обществе и вступая те­перь уже в логическую полемику с классиками марксизма-ленинизма (пока можно), нельзя не видеть возможного возражения: "Ну что вы тут прицепились к диктатуре, к политической власти пролетариата, время уже давно ушло, а вы теперь цепляетесь к терминам?" Ответов здесь два.

Первый. Если то время ушло, то надо сделать практические выво­ды, чтобы подобное время — с подобными вождями, целями, установ­ками и бесчеловечной жестокостью — снова не пришло.

Второй. Насчет терминов. Доверимся русскому философу П. А. Фло-ренскому (1882—1943). В 1917 году он очень мудро говорил студентам Московской духовной академии насчет терминов: "Суть науки — в по­строении или, точнее, в устроении терминологии. Слово, ходячее и не­определенное, выковать в удачный термин — это и значит решить по­ставленную проблему. Всякая наука — система терминов. Поэтому жизнь терминов и есть история науки, все равно какой, естествознания ли, юриспруденции или математики. Изучить историю науки — это зна­чит изучить историю терминологии, т. е. историю овладения умом пред­лежащего ему предмета знания"*.

Вот и давайте задумаемся: во что же обошелся России, и не только России, а многим народам и прежде всего самому пролетариату, термин "диктатура пролетариата"? Во что обошлись нашей "Планете Разума" и такие термины, как "революционное насилие", "экспроприация экс­проприаторов", "политическая власть пролетариата" и даже "больше­вики" с "меньшевиками". То-то теперь нередко голоса раздаются: мо­жет, в светлое будущее можно было легче и спокойнее прошагать, ми­нуя диктатуру пролетариата?

Будем надеяться, что XXI век всех рассудит, если, конечно, никто не предложит установить в будущем "информационную диктатуру", хо­тя пока еще и неизвестно, чью именно.

Воистину пора соглашаться, что диктатура как тип власти вообще никакая никому не нужна.

Именно для того чтобы не было никакой диктатуры, и необходима глубоко продуманная и разумно проводимая в жизнь всеобщая наука о власти. И среди ее многочисленных областей нужны и логика власти, и педагогика и психология власти, и этика власти, и другие полезные об­ласти знания.

ИСКУССТВО ВЛАСТИ И ЕЕ ИССЛЕДОВАНИЙ

(Вместо заключения)

Характеристикой комплексных областей кратологии наша книга увенчала разносторонний теоретический анализ власти — крупнейше­го, многогранного, определяющего, но и сложного, противоречивого социального феномена, являющегося миру, человеку во всех своих мно­гочисленных формах, видах, аспектах, ипостасях, со всеми своими кон­трастами, тайнами, драмами, загадками и последствиями.

Сколь разнообразна, привлекательна, непредсказуема и нередко беспощадна, а порой и бессильна реальная власть, столь же разнолики описывающие, анализирующие и исследующие ее учения, области нау­ки. Дело за человеком, который должен глубже изучать, понимать власть и ее теории и умело их использовать на благо общества.

Искусство власти есть высокая степень мастерства властителей и властных органов в процессе их деятельности, основанной на знании кратологии. Такое искусство воплощения выработанных наукой знаний в жизнь включает многообразие форм, приемов, способов властной де­ятельности, способность в рамках закона к маневрированию, соглаше­ниям, компромиссам, а также к уступкам, расчету, проявлению хитро­сти и т. д.

Можно с полным правом и основанием вести речь о поэзии и прозе власти, властной деятельности и научных изысканий в этой сфере. Уме­лое и разумное властвование с опорой на науку, интуицию, расчет, про­гнозы способно приносить глубокое нравственное и даже эстетическое удовлетворение, вдохновение, радость не только властителям, но и под­властным, побуждать и тех и других к новым совместным обществен­ным делам и свершениям.

Но повседневная властная деятельность, как бы она ни была суще­ственна, ценна и результативна, сколь бы полно ни принимала она во внимание положения науки, как бы много сил ни отнимала у правите­лей, руководителей, может оставаться и просто будничным занятием, прозой жизни. Нередко именно эта проза сложна, тягостна и обременя­ет человека, стоящего у власти.

Поэтому в заключительной части книги приходится вести речь не только о радостях и поэзии власти, но и о ее бремени, ее тяготах и яр­ме, которые ощущают даже диктаторы; впрочем, их избавляет от тяже­сти этого бремени осознание и понимание своей возможности неогра­ниченно распоряжаться жизнями множества людей, которых можно или вознести, или безнаказанно растоптать.

Бремя, ярмо власти — удел всех, кто стремится к власти или хочет здраво судить о ней, особенно тех, кто наделен властью, обладает ею.

Это бремя ложится, во-первых, на миллионы подвластных и, во-вто­рых, на всех лиц, участвующих во власти, связанных с нею, причастных к ней, ответственных за нее и за себя во власти (в случае строгого спро­са с них).

Власть — тяжкая доля, лишь со стороны кажущаяся сладкой и же­ланной. Но человеческому обществу для нормальной организации сов­местной цивилизованной жизни людей власть необходима. С ней надо уметь обращаться, ее надо знать, понимать и совершенствовать. А са­мой власти и властителям надлежит быть цивилизованными, компе­тентными, демократичными, гуманными, справедливыми.

Известный немецкий мыслитель и лингвист, основатель Берлин­ского университета В. Гумбольдт (1767—1835) однажды заявил: "Наи­лучшая власть есть та, которая делает себя излишней"*. Это интерес­ная и, казалось бы, абсолютно верная мысль. В самом деле, в идеале власть так должна упорядочить общественную жизнь, так умело дири­жировать ею и так поставить себя, чтобы людям действительно она могла бы показаться излишней, ненужной, такой, без которой можно было бы легко обойтись. И вот здесь в действие вступает хитрейшая штука — диалектика.

Обойтись без власти? Почувствовать ее излишней? А вы такую власть видели? А вы этого хотите? Не боитесь неизбежной анархии, не­отвратимого хаоса? Эти и подобные вопросы обнаруживают, что здесь мудрая мысль Гумбольдта, оставаясь по-прежнему крайне интересной, теперь уже может быть названа абсолютно неверной.

Придется утверждать иное: "Наилучшая власть пока еще все-таки та, которая делает себя необходимой", и добавлять: "и полезной". И ес­ли не всем, то хотя бы большинству.

Таков удел великого порождения и творения человеческого — вла­сти: находиться постоянно в интервале от излишней до крайне необхо­димой и извечно пребывать между этими Сциллой и Харибдой. Одним нужна, другим не нужна. Одним хороша, другим плоха.

В одно время без нее не обойтись. В другое время лучше бы ее не было вообще.

В одну пору сама себя делает излишней. В другую — неопровержи­мо доказывает свою крайнюю необходимость и пользу.

И все это не только к государственной, но и практически ко всем другим властям относится. Именно так было, так есть и похоже, что так будет всегда.

Люди стремились и будут стремиться к власти, к обладанию вла­стью, боролись и будут бороться за власть, за приход к власти, за ис­пользование власти в своих личных и общих интересах.

Правда, не надо закрывать глаза и на то, что это — взгляд с пози­ций современного общества. И еще далеко не ясно, каким будет обще­ство постцивилизационное, постинформационное, постдемократиче­ское, с космическими контактами, при 10 или при 2—3 млрд жителей на Земле.

Реальная власть, и прежде всего власть в ее высшем проявлении — государственная, конечно, не сводится к ее прозаическому или даже по­этическому пониманию как необходимого проявления организации, си-

* Цит. по: Энциклопедия мысли / Сост. авт. предисл. и коммент. Н. Я. Хо­ромин. М.: Русская книга, 1994. С. 66.

лы, мощи, влияния, авторитета или к осмыслению ее динамики, эволю­ции ее многообразных проявлений.

Все более сложное, хотя и трудное, но весьма содержательное по­нимание власти в ее различных видах и формах — это понимание ее как системы обширной специфической деятельности в конкретной сфере, имеющей немало сходного с другими областями деятельности человека и вместе с тем в корне отличающейся от всех иных областей и деяний человека.

В подходе к властной деятельности как к системе есть ряд ключе­вых принципиальных моментов. Это и осмысление власти как своего рода неиссякаемого потока идей, соображений, акций, мер, действий, динамики и активности ее действующих фигур, начиная с первых лиц (правителей, властителей, вождей, лидеров и т.д.) и их деяний. Это и оценка тсго или иного вида власти, ее аппарата, ее механизма, ее средств и приемов, ее стратегии и тактики, искусства, технологий и ан­титехнологий, ее поведения, культуры, а нередко и бескультурья, про­извола и пренебрежения к подданным или подвластным и т. д. Наконец, это отработанная с веками система актов, документов, информационно­го обеспечения власти.

Кратология как система наук, комплекс знаний о власти имеет сво­ей целью строгий учет, анализ и аттестацию слагаемых властной дея­тельности, своего рода распределение между областями и отраслями наук о власти интересующих их проблем властной деятельности, подле­жащих исследованию и углубленной разработке, и, главное, обоснова­ние возможностей их практического применения и прогнозирования по­следствий такого применения во имя эффективного использования вла­сти в человеческом обществе.

Властная (управленческая) деятельность человека (правящих лиц, властных органов и учреждений) и вообще проявления влияния и авто­ритета человека в кругу других людей издавна прямо или косвенно бы­ли предметом особого внимания и мыслителей, и правителей.

За время от древнего мира, от Кратила (ученика Гераклита и учи­теля Платона), от Платона и Аристотеля, Цезаря и Нерона и до наших дней накопился огромный массив информации, знаний о власти и обра­зовался нескончаемый список властителей, ученых и учений, составля­ющих предмет и объект исследований властной деятельности. Вместе с тем деятельность вообще и властная деятельность в особенности могут рассматриваться как явление и понятие, и по сей день нуждающиеся в дальнейшей углубленной разработке и конкретизации.

О многогранной деятельности людей как явлении писали очень многие. Здесь и трудовая деятельность, и научная, творческая, парла­ментская, дипломатическая, хозяйственная, финансовая, техническая, культурная, юридическая, педагогическая, воспитательная, воинская, партийная, общественно-политическая, профсоюзная, экологическая, а теперь и предпринимательская, коммерческая, торговая, банковская, биржевая, рыночная, таможенная и т. д. Здесь и переплетение разных видов деятельности.

Отсюда и многочисленные названия деятелей самого разного рода: труженик (трудящийся), ученый (научный работник, научный сотруд­ник), педагог, парламентарий, дипломат, хозяйственник и т. д. В этой связи утвердились и многочисленные количественно-качественные ха­рактеристики человеческой деятельности, в том числе и властной дея­тельности: активная, эффективная, историческая, творческая, плодо-

творная, успешная, продуманная, удачная, инициативная, динамичная, содержательная, самоотверженная, бескорыстная и т. д. И вместе с тем деятельность механическая, безынициативная, неудачная, бесконтроль­ная, вплоть до скандальной, преступной, провальной. •

И все же и раньше, и сейчас собственно властной деятельности и в России, и за рубежом, ее всесторонней характеристики аналитики каса­лись и касаются меньше. Речь идет по преимуществу о конкретных де­ятелях разных рангов, а также об организациях и партиях, чаще всего в давно прошедшем времени.

За этим стоят определенные причины и расчеты. Скажем, в СССР было принято "в большую политику не лезть", не высовываться, с вла­стями не связываться, остерегаться нежелательных последствий. Уроки 20-х, 30-х и иных лет прочно сидят в памяти.

Но следует считаться и с тем, что и сегодня, как и в прошлом, в Рос­сии вопросы аппарата власти, администрации, организации, механизмов власти, ее технологий и антитехнологий привлекают внимание как вла­стителей, так и мыслителей.

Активное участие в деятельности органов власти придает соответ­ствующий статус и лицам, и структурным подразделениям и приводит их в состояние непрерывного полезного функционирования. Их призва­ние — реализация указаний вышестоящих органов власти, реализация научных идей теории власти.

Есть очень существенное различие между теорией и практикой вла­сти, между учением о властвовании и самим властвованием.

Кратология и собственно власть в своем главном различии пред­стают перед нами прежде всего в том, что теория опосредованно ска­зывается на судьбах людских, а власть сказывается прямо и непосред­ственно на человеческих судьбах и самих жизнях. Нередко люди, про­жившие немало лет на свете, легче могут привести примеры из собственной жизни, сославшись на ту или иную властную пору, чем на конкретные даты. В таких случаях обычно говорят: "Это было при Сталине", или "при Хрущеве", или "при Брежневе" и т.п. На первом плане в человеческих жизнях оказываются тем самым деяния властей и их последствия.

Так, автору этих строк, как и его сверстникам, при Советской вла­сти внушалось представление, что до 1917 года в биографиях наших предков ничего интересного не было, что новая жизнь лишь начинает­ся и что впереди — светлое будущее. Ну а почему мне не надо было знать, что мой прапрадед по матери занимал видное место в отечествен­ной науке, а прадед Шипку защищал, а дед готовился стать видным уп­равленцем?

Отец до войны служил в штабе округа в Смоленске, а затем в Мин­ске. Он попрощался с нами утром 26 июня 1941 года в Уручье (это бы­ло в 7 км от Минска, а штаб фронта оказался рядом, в 5 км), попрощал­ся навсегда — на 24-й день войны он погиб.

Правда, и спасибо ей. Советской власти, она протянула мне руку за­боты и помощи — из деревни Ново-Михайловки Горьковской области, из эвакуации я был направлен в Воронежское суворовское военное учи­лище. Мне посчастливилось закончить его с первым выпуском в 1948 году с золотой медалью. Именно эти знания и открыли мне дорогу в жизни, в службе, в высшей школе и науке.

Власть на деле — вещь сложная, хитрая, тонкая, острая, она может быть и заботливой, и беспощадной. Россия показала это лучше, чем

большинство других государств. Поэтому власти никогда не стремились быть объектом внимания такого любознательного субъекта, как наука.

Но вряд ли правильно ставить это в укор только одним властям и властителям. Во все времена эту сферу оберегал от какого-либо специ­ального изучения и широкий круг соответствующих чиновников.

Приведу лишь некоторые примеры из своего опыта. В пору всеоб­щего увлечения политикой и политологией еще в 1990 году и особенно после августа 1991 года я предлагал заняться разработкой науки о вла­сти (кратологии). Но на различных этажах науки было не до этого. По­дававшиеся мною докладные записки поддержки не получали.

Вот дословный текст записки по вопросам кратологии от 22 января 1992 года на имя одного из руководителей Российской Академии наук:

"Глубокоуважаемый...

В совершенно новых условиях переживаемого страной переход­ного периода полагаю крайне важным привлечь внимание Россий­ской Академии наук к ключевым вопросам теории и практики власти (кратологии), которые в силу многих причин и обстоятельств не по­лучали в прошлом должной научной разработки. Время требует, не­смотря на особые трудности и напряженность нынешней ситуации, пойти на смелые, решительные организационные шаги и оформле­ние этого нетрадиционного, крайне необходимого на перспективу, определяющего научного направления.

Именно системное, комплексное научное изучение проблем вла­сти может стать одним из ведущих показателей поворота гуманитар­ной деятельности РАН к самым первостепенным, острым и больным вопросам жизни.

Актуальное значение проблемы кратологии приобретают в об­становке а) отсутствия обстоятельных глубоких исследований корен­ных вопросов теории власти; б) прихода на определяющие посты во всей властной вертикали новых людей без необходимого опыта; в) возросшего значения внимательного освоения зарубежного полити­ко-правового опыта; г) важности изучения невостребованных идей и осмысления достижений отечественной дореволюционной мысли; д) не прекратившегося кризиса власти и властных институтов в России и СНГ.

Выдвижение на первый план этих и других болезненно ощути­мых в России и в СНГ вопросов уже не может укладываться в русло традиционных философских, социально-политических, государст­венно-правовых, социологических и психологических представлений о власти и требует более широкого, более масштабного их видения, оценки и прогнозирования для их учета и решения в практической деятельности.

Потребности теории и практики настоятельно побуждают к вы­членению и развитию кратологии (науки о власти) как крайне важ­ной отрасли знаний, системы наук, самостоятельной дисциплины, где могут быть представлены следующие направления исследования: — развитие теории власти (кратологии);

— изучение соотношения экономической, политической, госу­дарственной власти и конкретно-исторических моделей их взаимо­действия;

— сравнительный анализ современных политических систем с точки зрения организации и функционирования механизмов власти;

— институты политической власти и их взаимодействие; — политические партии, элитные группы и группы давления и их воздействие на рычаги власти;

— политический (кратологический) маркетинг как система на­учных взглядов на проблему завоевания и удержания власти в усло­виях политического плюрализма, экономической и политической конкуренции;

— технологии и антитехнологии власти и т. д. Необходимость централизации и объединения этих исследова­ний особенно обостряется в ситуации построения принципиально но­вого, демократического каркаса власти, формирования политиче­ского рынка, развития предпринимательства, представители которо­го будут претендовать на власть. Жизнь требует создания хотя бы единственного в стране, нового по сути специализированного подраз­деления теории и практики власти (кратологический институт, центр, отдел и т. п., но обязательно специализированный!). И здесь РАН должна бы найти ответы на вопросы, поставленные практикой, и занять достойное место. Профессор Халипов В. Ф. II января 1992 г.

Правда, я не получил отрицательного ответа. Мне было рекомендо­вано обратиться к директору соответствующего института РАН.

Времена были трудные. Конкретного решения по этим вопросам не последовало. А у автора, скажу самокритично, до создания соответству­ющей коммерческой исследовательской структуры руки не дошли.

Приведу и такой факт. Отстаивая свои идеи и предложения, я, как руководитель и автор, включился в открытый конкурс "Гуманитарное образование в высшей школе", объявленный во второй половине 1992 года. Его спонсором выступал известный американский предпринима­тель и общественный деятель Джордж Сорос.

Автор представил обусловленные заявки по ряду работ. (Замечу, что по экономике "Словарь делового человека. Для вузов" вышел в 1994 году; "Политологический словарь" вышел в 1995 году.)

С кратологией не повезло. 15 октября 1992 года были представле­ны под девизами заявки на рукописи:

— учебное пособие "Кратология (Введение в науку о власти)" пла­нируемым объемом 20 п. л.

— "Власть (Кратологический словарь)" объемом 15 п. л. Заявки открывались следующим обращением в конкурсную комис­сию по политологии:

"Хотелось бы очень попросить в связи с чрезвычайной важностью проблематики власти принять во внимание, что кратология вправе в России и в мировой практике выделяться и рассматриваться как само­стоятельная область знания, наука, имеющая свое собственное, особое, наряду с политологией, социологией и правом, место в системе гумани­тарных наук".

К новому, 1993 году автор получил выписки из протокола №7 от 18 декабря 1992 года заседания конкурсной комиссии. И по учебному посо­бию, и по словарю о власти сообщалось, что "комиссия постановила: не рекомендовать данную работу для дальнейшего участия в конкурсе".

Это писали те, кто призывал дерзать, творить, преодолевать догмы прошлого, выдвигать и разрабатывать новые идеи, обогащать интелле-

ктуальный потенциал российской высшей школы, крепить ее автори­тет, развивать лучшие традиции российской науки, ее связь с практи­кой, твердо рассчитывать на понимание и поддержку.

Выиграли ли от таких решений наука и высшая школа? Вряд ли. Но автор выиграл: они побудили его работать еще интенсивнее, действо­вать целеустремленнее, в емком, концентрированном виде выстраивать систему кратологических знаний.

Автор встретил понимание и поддержку у других лиц, в том числе у других руководителей высшей школы, и свои замыслы осуществил:

— монография "Введение в науку о власти" (380 с.) пришла к чита­телю в декабре 1996 года;

— словарь "Власть. Кратологический словарь" (431 с.) пришел к читателю в феврале 1998 года.

Именно эти названия книг были заявлены автором 15 октября и от­вергнуты 18 декабря 1992 года. Теперь, конечно, с автором можно или соглашаться, или же спорить. Это право читателя. Но дело сделано. Ви­димо, автору повезло, что время в России для открытого заявления сво­ей точки зрения и ее отстаивания наконец пришло.

* * *

Итак, закончен наш нелегкий многолетний, давно назревший труд. Специально с позиций фундаментальной объективной науки, самых различных областей знания исследован удивительно яркий, своеобраз­ный, противоречивый и столь нужный людям социокультурный фено­мен — власть.

Предложена, упорядочена, приведена в единую целостную, логиче­ски обоснованную, многогранную самостоятельную систему знаний ак-туальнейшая наука современности — наука о власти, кратология. Она хорошо, органично вписывается во всю систему социального, гумани­тарного знания, заимствуя необходимую информацию и многие идеи, методы, подходы у родственных наук и в свою очередь щедро обогащая их своей информацией, своими представлениями, теоретическими взглядами и практическими рекомендациями.

Сегодня кратология предстает перед нами как обширная, очень важная, во многом разработанная, аргументированная, но в значитель­ной мере еще нуждающаяся в дальнейшей творческой разработке сис­тема знаний, целостный комплекс наук о власти.

Трактуемая таким образом кратология — наука о власти несомнен­но заслуживает гораздо большего внимания и исследователей, и самих властей, и населения как в России, так и за рубежом. Она открывает большие перспективы для формирования у людей научных знаний о власти, заслуживает использования во властной практике, введения в учебный процесс в вузах и в различных системах подготовки кадров.

Укажем на ряд благоприятных предпосылок, факторов и условий, которые привели к выходу на авансцену науки новой специализирован­ной области знания — кратологии.

Во-первых, автор исходил из совокупности современных взглядов на человека — творца общества, власти и истории, стремящегося все более осмысленно и разумно устраивать свою жизнь и судьбу, созидаю­щего их для себя и крайне заинтересованного в том, чтобы знать о них все больше и влиять на них все эффективнее, особенно на их главные и решающие факторы, на переднем плане среди которых стоит власть.

Во-вторых, автор исходил из современных представлений о челове­ческом обществе как таящем огромные перспективы для разумного устройства жизни людей и позволяющем это сделать в условиях мира, безопасности и стабильности, обеспечиваемых усилиями Объединен­ных Наций, согласованием деятельности высших властей.

В-третьих, автор считался с фактом крупных результатов в разви­тии конституционного права, государственного устройства жизни лю­дей, все более полно гарантирующих учет и реализацию коренных ин­тересов граждан и человеческих сообществ, прежде всего их экономи­ческих, экологических, социальных, правовых и культурных интересов.

В-четвертых, автор исходил из нового взгляда на науку, ее структу­ру, содержание и социальную роль, из признания необходимости уточ­ненной, современной, всесторонней систематизации и классификации научных знаний, заполнения сохранившихся от прошлого ниш и разра­ботки давно назревших отраслей знаний, среди которых на первом пла­не стоит наука о власти.

В-пятых, автор видел широкие возможности оформления науки о власти с учетом огромного объема идей, идущих к нам от прошлых ве­ков и тысячелетий, в том числе от многочисленных отечественных уче­ных и властителей.

В-шестых, к нашему времени стало очевидным, что подменять и да­лее науку о власти наукой о политике уже нет необходимости и, конеч­но, недопустимо ставить науку о политике над наукой о власти, тем бо­лее что политика как направление деятельности есть производный эле­мент от власти. Сама же власть настолько многолика и многогранна, что она не только не сводится к политике, но и не может быть замене­на политикой ни в науке, ни в общественном сознании. И не сама по се­бе политика, а государственная власть с ее политикой представляет со­бой высшее явление в организации общественного обустройства жизни людей.

Наконец, в-седьмых, понимание власти, а также и политики долж­но сегодня исходить уже не только из прошлого, но и из будущего — из демократических потребностей XXI века, из информационных возмож­ностей и социальных перспектив, из реальных земных и ближнекосми-ческих ресурсов человечества. Именно для этого нужна обновленная, эффективная, гуманная, устойчивая и целеустремленная власть.

Исходя из этих условий и предпосылок, граждане, общество, чело­вечество должны быть оснащены современным учением о власти как крупнейшем социокультурном феномене и крайне необходимом обще­ственном и государственном институте.

Власть грандиозна и многолика, и наука о власти должна быть: — фундаментальной, — универсальной, — интегральной, — комплексной, — системной, — тщательно разработанной, — эффективно изучаемой и применяемой, — устремленной в будущее.

Если к этому делу подойти основательно и ответственно, с учетом перспектив, то очередными назревшими шагами станут безотлагатель­ное создание учебных программ и планов по кратологии, написание и издание учебников и учебных пособий, разработка учебно-методиче-

287

ских пособий и хрестоматий, подготовка и выпуск необходимых моно­графий, проведение научно-практических конференций, издание слова­рей, наглядных пособий, видеоматериалов, а в перспективе — выпуск "Кратологической энциклопедии", "Антологии науки о власти" и, мо­жет быть, международной библиотеки "Власть: наука и практика". Дело это общее, интернациональное, международное. Это будет и достойным памятником властям всех времен и народов и их исследователям, а также позволит обеспечивать возможность ус­пешного завершения прорыва на наиболее трудном участке человече­ской деятельности — обеспечении цивилизованного, гуманного, спра­ведливого и демократического устройства государственной власти и ее использования на благо человека и человечества.