Глава 2. ПЕРИОД ЗАКОНОДАТЕЛЬНОГО ПРАВА

46. Создание публичного права. Школа естественного права добилась яркого успеха в двух направлениях. Прежде всего она заставила признать, что право должно распространяться на сферу отношений между управителями и управляемыми, между администрацией и частными лицами. Римское право формулировало различие между публичным и частным правом, но лишь для того, чтобы оставить публичное право в стороне. Сами же юристы предпочитали соблюдать осторожность и не вторгаться в эту опасную область. Школа естественного права положила конец этому табу. Вопросы публичного права стали занимать юристов со значительным успехом в области уголовного права, со средним — в области административного права и с весьма посредственным — в области конституционного права. Тем не менее после XVIII века сложилось здание публичного права, которое по всем параметрам близко к традиционному частному праву.

47. Кодификация. Вторым направлением, где проявился успех школы естественного права, стала кодификация. Кодификация является естественным завершением концепции, лежащей в ее основе, и всего многовекового творчества университетов. В течение шести веков в университетах преподавалось право, преподносившееся как образец справедливости. С большой терпеливостью эта идея втолковывалась юристам, и в конце концов они прониклись убеждением в превосходстве этого образца и стали рассматривать местное право как пережиток прошлого обскурантизма. Почему же ныне, когда разум, достигнув расцвета, правит миром, не сделать образцовое право университетов, дополненное и уточненное школой естественного права, действующим реальным правом, применяемым на практике различными нациями? С этой точки зрения школы естественного права знаменуют поворот в истории; впервые появляется желание сделать действующим правом идеальное право, преподаваемое в университетах. Можно сказать, что впервые возник интерес к позитивному праву. Впервые также стало допускаться, что суверен может создавать право и пересматривать его в целом. Правда, считалось, что эти полномочия даются суверену для закрепления принципов естественного права. Как говорил Комбасерес, речь идет о «создании кодекса, соответствующего природе, санкционированного разумом и гарантированного свободой». Однако, получив соответствующие полномочия, власть может уклониться от названной цели; законодатель может использовать ее для изменения основ общества, не заботясь о «естественных законах».

Кодификация — это техника, которая позволяла осуществить замыслы школы естественного права, завершить многовековую эволюцию правовой науки, четко изложив, в отличие от хаоса компиляций Юстиниана, право, соответствующее интересам общества. Это право и должно применяться судами.

Кодификация положила конец достаточно многочисленным юридическим архаизмам, правовому партикуляризму, множественности обычаев, мешавшей практике. Всем этим кодификация отличалась от официальных или частных компиляций предыдущих веков, которые могли вносить в право иногда полезные, но лишь частичные изменения, которые ни охватом проблем, ни масштабами применения не могли удовлетворить запросы школы естественного права.

Для того чтобы кодификация отвечала этим запросам, были необходимы два условия. С одной стороны, кодификация должна быть творением просвещенного суверена, не подвластного путам прошлого и желающего закрепить — даже в ущерб привилегиям старого порядка — новые принципы справедливости, свободы и достоинства индивидуализма. С другой стороны, нужно, чтобы такая кодификация была осуществлена в крупной стране, оказывающей влияние на другие страны. Все это означает, что кодификация могла увенчаться успехом и обновить действующие системы лишь в тех условиях, в которых она и была осуществлена (во Франции в период наполеоновской экспансии, сразу же после революции, ассоциируясь тем самым с престижем идей 1789 г.). Прусское Земельное уложение 1794 года не имело успеха, так как не было соблюдено первое из указанных выше условий. Австрийское Гражданское уложение 1811 года имело весьма ограниченное значение в силу отсутствия второго условия.

48. Достоинства кодификации. Часто считали, что кодификация была причиной расчленения европейского права, распада европейского юридического сообщества и романо-германской правовой семьи. Этот тезис нуждается в уточнении.

Следует напоминать, что право, преподававшееся в университетах до кодификации, не было правом, применявшимся на практике. Кодификация как таковая ни в коей мере не могла подорвать единство европейского права. Наоборот, распространение кодекса Наполеона способствовало ему. Кроме того, кодификация явилась великолепным орудием для распространения как в Европе, так и вне ее системы романо-германского права. Мы еще вернемся к данному вопросу при изучении этой системы вне ее европейской колыбели.

49. Отрицательные последствия кодификации. Они не были связаны с ее исходными принципами и должны были быть исправлены прежде всего самими юристами. Во Франции в 1804 году, в Германии в 1896 году, в Швейцарии в 1881—1907 годах при кодификации права, в первую очередь гражданского, упустили из виду университетскую традицию, которая заключалась в стремлении обучить поискам справедливого права, предложить право-образец, а не | систематизацию или комментарии права той или иной страны или I области. После принятия национальных гражданских кодексов складывается представление, что отныне право и закон совпадают и что I университетам остается лишь толковать новые кодексы. Отказавшись от практического духа постглоссаторов и от смелости пандектистов, профессора права вернулись к школе глоссаторов, занявшись комментированием новых кодексов. Таким образом, кодексы вопреки идее, которая вдохновляла их создание, вызвали к жизни юридический позитивизм, усиленный национализмом. Отныне юристы стали считать правом их национальное право. Они занялись своими кодексами и перестали видеть, что право — норма общественного поведения — по своему существу является наднациональным.

50. Законодательный позитивизм и юридический национализм. Целью кодификации должно было стать изложение принципов обновленного общего права, приспособленного к условиям и нуждам XIX века. На место usus modernus она должна была поставить usus modernissimus Pandectarum. Однако закат универсализма и национализм XIX века придали кодификации, во всяком случае временно, иной характер. Кодексы рассматривались не как новое изложение общего права, а как простое обобщение, новое издание «частного обычая», возведенного на национальный уровень. Вместо того чтобы видеть в кодексах новое выражение общего права, как это предполагали инициаторы кодификации, их рассматривали как средство придания праву «национального духа». В результате в Европе сама идея общего для всех права почти исчезла. Европейской драмой были не кодификация, а отказ от французской кодификации в Германии, а также позиция, занятая университетами после кодификации.

Кодификация и все последующее законодательное развитие повлекли за собой законодательный позитивизм и одновременно юридический национализм, в котором могла, казалось, потонуть идея о существовании юридической общности между европейскими нациями (а тем более неевропейскими) и романо-германской правовой семьей. Во всех европейских странах, правда в разной степени, право отождествлялось с приказами суверена, но перестало отождествляться со справедливостью. Подобное изменение позиции проявилось, само собой разумеется, в каждой стране лишь после проведения национальной кодификации. Сами же кодексы, напротив, часто вырабатывались на основе сравнительного права, а иногда в качестве образцов для тех или иных кодексов использовались и кодексы других стран. Эта практика свидетельствует о родственности всех правовых систем, составляющих романо-германскую правовую семью. С другой стороны, она отвергает доктрину, считавшую возможным замкнуться на национальном праве, отказавшись таким образом от своей постоянной роли — развивать юридическую науку и совершенствовать право.

51. Новые тенденции. В настоящее время этот кризис как будто бы находится в стадии разрешения. Кодексы устарели, и это ослабило, если не устранило, законодательный позитивизм XIX века. Мы все более открыто признаем ведущую роль доктрины и судебной практики в формировании и эволюции права, и ни один юрист не считает, что лишь законодательные тексты важны для знания права. Даже в области уголовного права, где действует принцип «нет преступления, если оно не предусмотрено законом», все более широкие полномочия предоставляются судьям или администрации по определению меры наказания и урегулированию его применения, что фактически ставит право в значительную зависимость от идей тех, кто призван его осуществлять. Наличие многочисленных международных конвенций и развитие сравнительного права заставляют судей все чаще и чаще интересоваться тем, как понимается или толкуется право в других странах. Таким образом, юридический национализм отступает, и можно полагать, что кризис, вызванный европейскими кодификациями XIX и XX веков, носит временный характер. Возрождение идеи естественного права, которое наблюдается в наше время, является на деле возрождением идеи единого права, обновлением сознания того, что право не следует понимать как нечто идентичное закону и имеющее в силу этого национальный характер.

С другой стороны, однако, очевидно, что право находится в состоянии кризиса. В давние времена были озабочены по преимуществу коммутативной справедливостью. Сегодня на авансцену вышла идея дистрибутивной справедливости. Как следствие этого акцент, который когда-то делался на отношения между частными лицами и на частном праве, переместился теперь на публичное право. Главная роль в обеспечении нового типа справедливости в обновленном обществе отводится государству и управлению. Правовые понятия и техника, которые еще недавно были вполне удовлетворительны, для реализации такой роли недостаточны. С их помощью можно ответить, что соответствует справедливости в отношениях продавца и покупателя, собственника и арендатора, издателя и автора. Для всех этих ситуаций имелись достаточно точные нормы. Значительно сложнее регламентировать и контролировать действия администрации, когда встает вопрос о выдаче разрешения на строительство, изъятии земель для общественных нужд, предоставлении кредита предприятию, разрешении иностранцу проживать в стране. При решении таких проблем настолько отсутствует определенность, что впору даже задавать вопрос, идет ли вообще здесь речь о праве. Ответ, разумеется, будет положительным, и задача права и юристов в том и состоит, чтобы установить конкретно, что требует от нас концепция справедливости, преобладающая в обществе. Не менее очевидно, что для разработки нового права, отвечающего современным концепциям, необходимо знать, каково положение вещей в других странах, то есть опереться на сравнительное правоведение.

52. Постоянное преобразование системы. Все сказанное выше выявляет ряд основных факторов, создающих единство романо-гер-манской правовой системы. Теперь надо дополнять их, отметив некоторые течения, которые в разные эпохи и в разных странах могли создать ощущение утраты этого единства и вызвать опасение, что какая-либо из систем, входящих в эту семью, выйдет из нее. Романо-германское право — право живое, а это предполагает постоянные преобразования.

Определенные изменения, направленные на трансформацию системы, возникают сначала в одной стране или группе стран и лишь затем либо воспринимаются семьей в целом, либо отвергаются ею. Поэтому всегда существует известный разрыв между правовыми системами, входящими в семью; они оказываются как бы смещенными по отношению друг к другу. Право какой-либо страны, в которой проведен известный эксперимент или восприняты новые тенденции, может оказаться в какой-то момент в положении вырвавшегося вперед по отношению к другим странам. И в каждый из этих моментов встает вопрос, не подорвано ли единство семьи. Все зависит от того, воспримут другие страны изменения, внесенные в право данной страны, или нет, откажется сама страна от проводимого ею эксперимента, чтобы вернуться в рамки традиции, или нет.

При рассмотрении источников и структуры правовых систем Европейского континента мы будем иметь возможность обратить внимание на те различия, которые, таким образом, подрывают в глазах юристов глубокое единство романо-германской правовой системы. Укажем на несколько фактов, иллюстрирующих это непрекращающееся движение, этот постоянный разрыв, который характеризует и обусловливает саму жизнь данной системы.

53. Непостоянные исторические факторы различия. Даже в самом преподавании права в университетах сложились разные школы: галльская школа, с ее тенденцией к историзму, отличалась от итальянской школы, ориентировавшейся на применение правовых норм на Практике; иберийская школа выделялась своей консервативностью, а германская — стала основой возникновения школы пандектистов. Эти региональные тенденции могли, казалось, стать постоянной угрозой для единообразия европейского континентального права, однако это единство восторжествовало, и произошло это благодаря школе естественного права.

Триумф школы естественного права и идей кодификации вновь выдвинул вопрос о том, последуют ли другие страны примеру Франции в таком эксперименте, как наполеоновская кодификация; не станут ли кодексы причиной расчленения европейского права. Однако, за редким исключением, право всех стран восприняло в конечном счете французскую форму кодификации. Таким образом, стало очевидным, что различие кодексов, подобное различию законов и обычаев прошлого, вовсе не влечет за собой распада романо-германской правовой семьи.

В то же время разрыв, который все же имелся в отношении сроков кодификации во Франции и в Германии, оставил определенные следы. В тот период, когда французские юристы занимались толкованием своих кодексов, немецкие юристы продолжали работу университетов над текстами римского права. В Германии восторжествовала новая школа — школа пандектистов, которая привела к гораздо более высокому уровню систематизации римских принципов, чем прежде. Германское Гражданское уложение было составлено в конце XIX века на основе трудов пандектистов; отсюда и различие методов и стиля французского и немецкого гражданских кодексов. Эти различия, как мы видим, — продукт исторической случайности; сомнительно, что здесь таится источник постоянного противостояния французского и немецкого права. И совершенно неверно было бы на этой основе делать вывод о принципиальном различии между латинской и германской концепциями права. Такой вывод противоречил бы и истории, и тому факту, что правовые системы других «германских» стран (Австрии, Голландии, Швейцарии, Скандинавских стран) благодаря меньшей склонности к абстрактности более близки к французскому, чем к немецкому праву.

Можно ли говорить о группе латинских правовых систем (в которую наряду с французским правом входит право Италии, Испании и Португалии), отличающихся от систем немецкого права? Подобное предложение не встречает единодушной поддержки. Право различных латинских стран Европы, конечно, сходно между собой, хотя бы благодаря единой терминологии. Но между ними существуют и различия по многим вопросам. Эти различия вполне можно считать столь же значительными, что и различия между французским и немецким или шведским правом.

Существенные различия между Францией, Испанией, Италией и Португалией имеются в области конституционного и административного права, в режиме имущества супругов, в гражданском процессе.

Каждая из правовых систем континента по-своему оригинальна. Однако не следует переоценивать имеющиеся между ними различия.

В конечном счете их сходство весьма велико, особенно если рассматривать системы в целом. Поэтому без всякого опасения мы можем говорить о романо-германской семье, отказавшись от поисков в ней подгрупп. Таковые могут быть обнаружены, но лишь на уровне одной или нескольких отдельных отраслей права.

54. Отделение социалистического права. Различие экономической структуры и политических режимов, существующих в различных странах, ставило и ставит другую проблему. Единство правовых систем Европейского континента возникло и сохранялось в течение веков в очень разных странах, начиная со стран с феодальным режимом и кончая развитыми демократиями. Не следует, однако, исходя из этого факта, недооценивать риск, которому подвергается единство правовых систем в силу различия экономических структур и политических режимов. Единство исторически было основано на частном праве, и если оно устояло перед имеющимися экономическими и политическими различиями, то лишь потому, что частное право в значительной мере независимо от экономики и политики. Однако современное право — это не только частное право, после Французской революции 1789 года возникло публичное право. Не следует закрывать глаза на тот факт, что единство романо-германской правовой семьи будет лишь частичным и рискует вообще остаться внешним, если оно ограничится рамками частного права и не распространится на публичное право. Такая опасность была всегда; она стала особенно серьезной сейчас, когда возрастающее значение публичного права зачастую ставит частное право во все большую зависимость от него.

Опасность разрыва особенно велика, когда в какой-либо стране устанавливается режим, который, не удовлетворясь переделкой имеющихся правовых институтов, может дойти до отказа от самой концепции права, на которой основываются наши взгляды. Таков трагический период национал-социализма.

В наше время среди стран, которые в прошлом принадлежали к романо-германской правовой семье, очень серьезны различия между СССР и другими европейскими социалистическими странами, с одной стороны, и остальными странами континентальной Европы — с другой. Это различие обозначилось настолько очевидно, что сейчас его можно рассматривать как настоящий раскол. Мы выделили советское право и право народных республик, как на этом настаивают юристы этих государств, в особую правовую семью, независимую от романо-германской. Тем не менее концепция права, существующая в СССР и народных республиках, не является полностью новой. К.Маркс и В. Ленин сформировались как юристы в странах, входивших в романо-гер-манскую правовую семью; их учение перекликается с юридическим позитивизмом, преобладающим в XIX и сохранившим свое значение в XX веке, позитивизмом, который хотел видеть в праве выражение воли законодателя, высшего толкователя справедливости. Советские авторы развили эту идею, в то время как юристы Запада, напротив, выступили против нее и, чтобы возродить традиционную идею о тесной связи между правом и справедливостью, считали необходимым освободиться от установившейся в XIX веке связи между государством и правом. Советская мысль коренным образом отличается от нашей в видении будущего, где надеются создать общество без права. Однако пока сохраняются государство, право, принцип законности, которые хотя и квалифицированы как социалистические, тем не менее не лишены сходности с идеей государства и права на Западе.

Революционные изменения в социалистических странах Европы, происходящие ныне, возможно, приведут к восстановлению единства романо-германской правовой системы.

55. Развитие «европейского права». Нельзя завершить эту главу, не упомянув развивающееся ныне «европейское право», то есть право Европейского сообщества и право, создаваемое Советом Европы. В Европейское сообщество входят 12 государств, в Совет Европы — 23. В каждом из них участвуют Албания и Ирландия, страны, которые не принадлежат к романо-германской семье. Таким образом, формирующееся новое европейское право не совпадает с рамками этой семьи, но самым существенным образом воздействует на государства.

До последнего времени деятельность Совета Европы была относительно скромной. Совет ограничивался тем, что предлагал государствам-участникам присоединиться к Конвенции. Принципиальное достижение Совета Европы — Европейская конвенция о защите основных прав и свобод, подписанная в Риме в 1950 году. Распространившая свое действие на все государства-участники, эта Конвенция примечательна в особенности тем, что для гарантии ее применения были созданы Комиссия и Суд с местопребыванием в Страсбурге. Практически все государства-участники (исключение — Кипр) дали согласие на то, что в соответствии с нормами Конвенции каждое лицо, которое считает себя пострадавшим от нарушения Конвенции, может обратиться в Комиссию и Суд. Решения этих органов не подлежат автоматическому исполнению государствами-участниками, но практически все они признают авторат этих решений.

Еще более значимо Европейское экономическое сообщество, созданное в 1957 году шестью государствами (Франция, ФРГ, Италия, страны Бенилюкса) и затем существенно расширившее свой состав. ЕЭС уже сегодня представляет собой настоящую Конфедерацию с исполнительной (Совет Министров и Комиссия), судебной (Суд Европейского Сообщества в Люксембурге) и нечто вроде законодательной (Европейский парламент, местонахождение — Страсбург) властями. Компетенция Сообщества ограничена вопросами экономического характера, но какая проблема в современном мире не затрагивает экономику? Именно по этой причине незамедлительно выявилась потребность в гармонизации, а скорее унификации законодательств государств-участников в области социального, финансового и налогового права. Правовые системы европейских стран, в том числе и принадлежащих к романо-германской семье, отныне подвержены сильному воздействию этого нового развивающегося «европейского права», что еще раз с очевидностью требует от юристов обратиться к сравнительному праву.