§ 2. ОБЩИЕ ПОЛОЖЕНИЯ ВЫЯВЛЕНИЯ И РАЗОБЛАЧЕНИЯ ЛЖИ

Версия о том, что допрашиваемый (свидетель, потерпевший, подо­зреваемый, обвиняемый), несмотря на его уверения в правдивости своих показаний, сообщает ложные сведения, может быть построена на основе анализа следующих обстоятельств:

— сообщения допрашиваемым лицом различных сведений по одно­му поводу;

— неопределенности, неконкретности сведений, содержащихся в показаниях;

— наличия совпадения в мельчайших деталях показаний различ­ных лиц об одном и том же;

504

— «проговорок» в высказываниях, указывающих на отрицаемую допрашиваемым лицом осведомленность в обстоятельствах события, по поводу которого оно допрашивается;

— бедность эмоционального фона показаний (схематичность, без­ликость, бледность показаний);

— упорное подчеркивание допрашиваемым своей добропорядоч­ности и незаинтересованности в исходе дела;

— уклонение допрашиваемого от ответа на прямой вопрос;

— сокрытие очевидных фактов, которые не могли быть неизвестны допрашиваемому лицу.

Событие лжи считается доказанным только в том случае, когда по делу установлены следующие обстоятельства:

— когда, где, при каких обстоятельствах, в какой форме имела место ложь;

— кто, кому, в каких целях, из каких побуждений сообщил ложные сведения;

— является ли ложь простым заблуждением или преднамеренной, спонтанной или подготовленной заранее;

— какие обстоятельства и какие лица повлияли на то, что были даны ложные показания;

— каким образом, с участием каких лиц подготавливалась предна­меренная ложь, не сопряжена ли она с созданием искусственных дока­зательств для придания видимости правдивости сообщенных све­дений;

— к каким последствиям привела ложь в уголовном процессе и за его пределами; когда, кому, какой причинен вред.

Структура тактической операции по разоблачению лжи может быть схематично изложена следующим образом.

Допрошенное лицо вместо модели, адекватной тому, что им было воспринято в действительности, предлагает собственную, несоответст­вующую реальности модель (версию, объяснение, интерпретацию) со­бытия, факта, обстоятельства.

Наряду с этим, как вытекает из материалов дела, существует другая модель события (факта, обстоятельства), полностью либо в какой-то своей части не совпадающая с моделью, которую предложило допро­шенное лицо (это позволяет заподозрить допрошенное лицо в лжесви­детельстве).

В ходе проверки сведений, сообщенных заподозренным, они не на­ходят своего подтверждения, в связи с чем его вариант объяснения событий отвергается как не соответствующий действительности.

Таким образом, основным критерием установления ложности пока­заний является обнаружение несоответствия сообщенных допрашива­емым лицом сведений о каком-либо событии, факте, обстоятельстве

505

фактическим данным по тому же поводу, установленным по делу, объ­ективность которых не вызывает сомнений. Сделанный на этой основе вывод доводится до сведения допрашиваемого (допрошенного) лица, в результате чего (в качестве ожидаемой реакции) может произойти из­менение его позиции, признание факта лжесвидетельства и дача им правдивых показаний.

Следственные действия, которые проводятся по делу в связи с по­строением версии о возможности лжи, могут быть разбиты на четыре группы:

— действия, направленные на предотвращение лжи;

— действия, направленные на распознание лжи;

— действия, направленные на разоблачение лжи;

— действия, направленные на изменение позиции лжеца, формиро­вание у него установки на отказ от ложных показаний и дачу правдивых показаний.

Данная классификация выступает в качестве основы группировки тактических приемов, реализуемых в рамках соответствующих такти­ческих операций.

Так, одним из средств предотвращения лжи является использова­ние на допросе звуко- или видеозаписывающей аппаратуры с предвари­тельным предупреждением об этом допрашиваемого. Предъявление на допросе доказательств, опровергающих ложные показания допрашива­емого лица, — важное и достаточно эффективное при умелой постанов­ке дела средство формирования у лжеца установки на изменение его позиции.

Тактическая операция по разоблачению лжи обычно начинается с допроса лица, сообщившего ложные сведения, и завершается его же новым допросом с использованием результатов иных выполненных действий.

В ходе допроса могут задаваться вопросы различных видов: побуж­дающие, направляющие, детализирующие, дополняющие, уточняю­щие, контрольные, сопоставляющие, напоминающие, разъясняющие, уличающие.

Арсенал приемов, которые реализуются при допросе лжеца, весьма значителен.

Вот некоторые из них:

— разъяснение допрашиваемому необходимости сообщения им правильных сведений;

— детализация показаний с целью выявления противоречий;

— повторное напоминание об ответственности за лжесвидетельст­во, разъяснение возможных отрицательных последствий, которые могут наступить в таком случае;

506

— выяснение контрольных обстоятельств, позволяющих прове­рить истинность сообщаемых сведений;

— формирование убеждения у допрашиваемого о том, что следст­вие располагает доказательствами, изобличающими его во лжи;

— предъявление доказательств в различной последовательности (с нарастающей доказательственной силой либо сразу наиболее веского);

— оставление допрашиваемого в неведении относительно характе­ра и объема доказательств, которыми располагает следствие;

— повторный допрос по уже исследованным вопросам;

— демонстрация возможностей следствия в деле установления ис­тины без участия допрашиваемого и даже в случае его противодействия расследованию;

— проведение допроса в присутствии других лиц, в частности спе­циалиста, а в необходимых случаях и с его участием (для устранения эмоционального, смыслового, терминологического, языкового барье­ров и т.д.);

— стимулирование положительных свойств личности допрашивае­мого следователем.

Один из приемов разоблачения лжи на предварительном следствии называется «допущением легенды». Суть его такова. Обстоятельства порой складываются таким образом, что лицо, на которое пало подозре­ние во лжи, оказывается в положении человека, факт той или иной прикосновенности которого к расследуемому событию очевиден. Дока­зывать свое неведение по поводу случившегося, свою неосведомлен­ность либо непричастность к случившемуся глупо и бессмысленно.

Понимая это, допрашиваемый не пытается отрицать очевидного. Однако в целях введения следователя в заблуждение, он на допросе дает несоответствующую действительности интерпретацию случивше­гося, преподносит факты в выгодном для себя свете, извращает их, оплодотворяет элементами фантазии, стремясь выгородить себя, пре­уменьшить или вообще исключить свою истинную роль в содеянном. Зная об этом, либо допуская возможность преподнесения ему легенды со стороны допрашиваемого лица, следователь тем не менее не расшиф­ровывает свою догадку, знания, стремясь всем своим видом, действия­ми, реакциями создать видимость того, что он верит в то, о чем ему сообщает оппонент. Вступив в своего рода игру с допрашиваемым, он исходит из задачи выудить у него как можно больше деталей, конкре-тики, подробностей и как можно точнее и обстоятельнее зафиксировать рассказ в протоколе допроса.

Открыться, усомниться в правдивости полученных показаний, при­ступить к опровержению сообщенных сведений следователю лучше, с тактической точки зрения,лишь после того, как все сказанное допраши­ваемым занесено надлежащим образом в протокол допроса и этот доку-

507

мент подписан обеими сторонами. В том случае, когда в распоряжении следователя имеются весомые аргументы, к опровержению, развенча­нию легенды он может приступить сразу же после завершения процесса ее документирования. При отсутствии оснований для принятия такого решения возможны варианты дальнейших действий следователя. Один из них предполагает производство серии допросов легендира по поводу тех же обстоятельств, их деталей, нюансов, т.е. скрупулезный дубляж предмета допроса (метод Ореста Пинто). Это делается в целях выявле­ния (на основе сравнительного анализа содержания всех протоколов допроса) несовпадения деталей, противоречивого освещения одних и тех же вопросов в показаниях допрашиваемого, которые и даны в раз­ное время (а такие нестыковки неизбежны, поскольку все детали, все тонкости ложной модели невозможно удержать в памяти и без ошибок, точка в точку воспроизвести через те или иные временные интервалы). Затем результаты указанного анализа демонстрируются на очередном допросе заподозренного во лжи лица с разъяснением ему неслучайного характера противоречий в целях оказания побуждающего воздействия к даче правдивых показаний. Данный тактический ход чаще приводит к успеху в том случае, когда он соединен с демонстрацией доказа­тельств несостоятельности легенды, заблаговременно собранных до на­чала этого допроса, в ходе ее глубокой проверки.

Одним из тактически сильных средств оказания побудительного воздействия на лжеца в целях получения у него правдивых показаний является производство очной ставки с лицом (лицами), которое спо­собно уличить его во лжи.

Особое место в тактической операции разоблачения лжи занимает прием, который может быть назван комбинацией очных ставок. Речь идет о сериях очных ставок, которые целенаправленно проводятся лицу, давшему ложное показание, с другим лицом, уличающим его во лжи (делается это неоднократно, в разное время и по поводу различных элементов лжи), либо с несколькими лицами. В последнем случае очные ставки проводятся по поводу какого-либо одного обстоятельст­ва, эпизода, либо по поводу различных элементов одного эпизода и по различным эпизодам. Эффективность подобных комбинаций возраста­ет в том случае, когда в промежутках между очными ставками выпол­няются иные следственные действия с участием разоблачаемого во лжи (ими могут быть допросы, предъявление его для опознания, ознакомле­ние с заключениями экспертиз, опровергающих его доводы и заявления либо ставящих их под сомнение, и другие следственные действия).

И еще одно замечание. Оно касается возможных вариантов проце­дуры использования при допросе преступников информации, опровер­гающей их ложные показания Таких вариантов два. Первый предпола­гает накопление изобличающей информации и использование ее в пол-

508

ном объеме на одном, заранее подготовленном допросе после заверше­ния сбора данной информации. Как альтернативный возможен и такой вариант: собираемая по ходу проверки отдельных обстоятельств, мо­ментов лжи преступника нежелательная для него информация реали­зуется сразу же по мере овладению ею. В этом случае опровержение лжи выливается в серию последовательно осуществляемых допросов.

Казачек был осужден за умышленное убийство.

Отбывая наказание, осужденный неоднократно обращался с жало­бами на строгость приговора и просил смягчить ему приговор. Сам же факт убийства потерпевшего Сафина он в жалобах не оспаривал. Жа­лобы Казачека были оставлены без удовлетворения, как необоснован­ные.

Лишь по прошествии шести лет с момента совершения преступле­ния Казачек заявил, что преступление, за которое осужден, не совер­шал, а при расследовании и судебном рассмотрении дела оговорил себя в результате применения к нему работниками милиции физического воздействия.

Одновременно Казачек дал иное объяснение по данному делу: неза­долго до убийства он встретил свою знакомую — Резниченко Лидию в сопровождении незнакомого ему парня. На почве ревности между ними произошла ссора, мужчины обменялись несколькими ударами и разошлись. Затем он встретил своего знакомого Никонова, которому, имея в виду недавнее столкновение, сообщил, что он избил какого-то парня. Нож свидетелю Никонову он действительно показывал, но не в связи с дракой, а чтобы сообщить, что, выпивая перед этим у их общего знакомого Ходарева, случайно положил в карман плаща его столовый нож. Расставшись с Никоновым, он пошел за сигаретами и неподалеку от ресторана «Южный» встретил ранее незнакомого Сафина с двумя неизвестными ему мужчинами, которые предложили выпить. Выразив согласие, он пошел с ними в полуподвальное помещение строящегося здания универмага. Открывая ножом бутылку «Вермута», он порезал себе руку. Затем передал нож неизвестным, чтобы они открыли вторую бутылку вина, а сам стал пить из горлышка. В этот момент он получил сильный удар в лицо, упал и потерял сознание. Когда очнулся, то собу­тыльников рядом не оказалось. Поблизости лежал окровавленный по­терпевший и валялся нож. Машинально сунув нож в карман, он пошел вызывать «скорую помощь». Встретив работника милиции Педоречен-ко, он обратился к нему с просьбой «спасти парня». На машине такси они доставили Сафина на станцию «скорой помощи», где врач конста­тировал смерть потерпевшего. Его же (Казачека) задержали работники милиции.

Приговор в отношении Казачека был отменен, дело было направле­но на дополнительное расследование, которое было поручено старшему

509

следователю прокуратуры Крымской области Рахманову. Мера пресе­чения Казачеку была оставлена прежней. Он продолжал содержаться под стражей.

Изучив материалы уголовного производства, следователь пришел к выводу о необходимости в первую очередь проверить обоснованность утверждения Казачека о его самооговоре в убийстве в связи с примене­нием к нему незаконных методов воздействия. При изучении дела об­ращала на себя внимание определенная непоследовательность поведе­ния Казачека: после задержания на протяжении полутора суток он не признавал себя виновным и утверждал, что при распитии спиртного с потерпевшим и двумя неизвестными ему мужчинами в полуподваль­ном помещении строящегося универмага был оглушен, упал, потерял сознание, а когда вскоре очнулся, то увидел лежащего рядом с собой потерпевшего, который был ранен.

В дальнейшем Казачек отказался от этой версии, дал письменные показания об убийстве им Сафина в ссоре и последовательно придер­живался их на следствии и при судебном рассмотрении дела. Лишь через шесть лет Казачек вернулся к своим первоначальным показани­ям, заявив, что он оговорил себя. Причем такое заявление он сделал уже после того, как убедился в бесполезности ходатайств о смягчении ему наказания. Все это вызывало определенное недоверие к версии Казаче­ка и говорило о необходимости тщательного изучения мотивов его действий.

По мнению следователя, многое могла прояснить возможная пере­писка осужденного с родственниками, адвокатом и знакомыми. С уче­том этого важное значение придавалось обыскам, в результате которых могла быть обнаружена переписка. Их проведение было отнесено к неотложным, более того, к исходным следственным действиям. Обыс­ки следовало провести неожиданно и по возможности одновременно, чтобы заинтересованные лица не успели принять меры к уничтожению важных для установления истины документов. Наряду с этим важное значение придавалось запланированному обыску по месту жительства Казачека у его родителей, поддерживающих с ним и с адвокатом посто­янный контакт. Этот обыск решили провести первым. Его результаты превзошли все ожидания: было изъято 150 писем к родителям, три письма и открытка адвоката к отцу осужденного, а также копии двух жалоб подследственного на имя Председателя Верховного Суда и Про­курора республики с просьбой о переквалификации действий сына и о снижении ему наказания.

Особый интерес представляли несколько последних писем Казаче­ка. Они свидетельствовали о совершении им убийства, раскрывали мотивы отказа от прежних правдивых показаний и появления ложного заявления о самооговоре под воздействием якобы незаконных методов

510

ведения следствия. Примечательно, что указанная линия поведения была невольно подсказана письмами адвоката, выразившего сомнение в том, что одними уговорами можно склонить невиновного к призна­нию в убийстве. В этих письмах Казачек сообщил родителям, что его показания в суде были «чистейшей» правдой, а то, что он пишет адво­кату, наполовину ложь, и предостерегал их от откровенности с адвока­том. В письмах Казачек просил родителей подготовить лжесвидетеля Резниченко Лидию, чтобы она показала на следствии и в суде, будто он — Александр Казачек — незадолго перед убийством встретил ее с парнем и из ревности подрался с ним. Казачек просил своих родителей передать Резниченко его письмо.

Указанные данные давали основания для проведения обыска у Рез­ниченко с целью изъятия упомянутого письма. Обыск был проведен на следующий день, но результатов не дал. Однако допрос Резниченко, произведенный сразу же после окончания обыска, разрешил возник­шие у следователя вопросы. Оказалось, что за два месяца до этого к ней приходил отец Александра Казачека, приносил письмо сына, в котором тот в память их школьной дружбы просил ее «сыграть роль какой-то девушки» и подтвердить, что она гуляла с каким-то парнем и незадолго до убийства встретила Александра. Последний из ревности якобы под­рался с ее спутником. Резниченко добавила, что эти ее показания, по словам отца осужденного, являлись очень важными для его сына, по­скольку помогли бы ему выйти из тюрьмы. Г. Т. Казачек даже обещал отблагодарить ее. Резниченко заявила ему, что в действительности та­кого случая не было и что давать ложные показания она не будет. С этими словами она возвратила письмо Г.Т. Казачеку.

Обоснованно предполагая, что часть переписки, имеющей значение для выяснения причин изменения показания, может находиться у самого Казачека, после его этапирования в следственный изолятор г. Симферополя в камере хранения была произведена выемка. Были изъяты и приобщены к уголовному производству записная книжка и черновые записи, а также несколько писем адвоката, под воздействием которых осужденный и выдвинул версию о применении в отношении его незаконных методов ведения следствия и разработал план подго­товки лжесвидетеля Резниченко.

Результаты обысков и выемки дали следствию важные доказатель­ства виновности Казачека Александра в убийстве Сафина, показали несостоятельность заявления о применении к нему незаконных мето­дов расследования. Однако было бы серьезной ошибкой переоценивать значение полученных доказательств и считать исследование обстоя­тельств дела законченным. Следствию предстояло перепроверить пра­вильность полученных ранее сведений, устранить противоречия, вос­полнить пробелы в расследовании. До завершения этой работы, кото-

511

рая началась параллельно с проведением обысков, представлялось преждевременным начинать активные действия по изобличению Каза-чека.

Следователь имел основание полагать, что Казачек за годы отбытия наказания не только тщательно продумал, но буквально выносил в себе выдвинутую им легенду, дающую возможность избежать отбытия ос­тавшейся части наказания. В таких условиях преодолеть установку на дачу ложных показаний бывает весьма непросто. Поэтому, по мысли следователя, было необходимо собрать максимум доказательственной информации по делу, проанализировать систему собранных доказа­тельств, определить значение каждого из них в процессе доказывания и лишь после этого использовать доказательства на допросе Казачека с целью его изобличения в даче ложных показаний.

Исходя из указанных вполне обоснованных суждений, следователь тщательно проанализировал материалы уголовного дела. При этом бросались в глаза существенные дефекты в производстве первоначаль­ных следственных действий — осмотра места происшествия и осмотра трупа потерпевшего, допросов Казачека, воспроизведения обстановки места происшествия. Основной недостаток предыдущего расследова­ния по данному делу, состоявшегося непосредственно после соверше­ния преступления и задержания подозреваемого, заключался в приня­тии показаний Казачека на веру, без должного критического отноше­ния и проверки, что в дальнейшем облегчило ему возможность отказа от признания своей вины.

Возможности восполнения пробелов при производстве осмотров трупа и места происшествия, а также воспроизведения обстановки про­исшествия по истечении шести лет с момента события, естественно, были весьма ограниченными. Допросами участников этих следствен­ных действий и понятых удалось восстановить условия проведения указанных следственных действий, объяснить наличие отдельных упу­щений, подтвердить зафиксированные в протоколах важные обстоя­тельства. Так, показаниями понятых, участвовавших в воспроизведе­нии обстановки места происшествия, удалось установить, что на месте происшествия Казачек подробно и обстоятельство рассказал о ссоре с потерпевшим, о нанесении ему ножевых ударов и показал, каким обра­зом было совершено преступление. Как отметили понятые, чувствова­лось, что Казачек говорит искренне, жалеет о случившемся.

Важное значение по делу имело проведение дополнительной судеб-но-медицинской экспертизы, которая определила последовательность нанесения ножевых ранений потерпевшему, его положение в момент нанесения ударов ножом. Экспертиза также пришла к выводу, что па­раллельные друг другу линейные раны ладонной поверхности четвер-того-пятого пальцев в области их основных фаланг у Казачека могли

512

возникнуть при соскальзывании кисти его руки с рукоятки ножа на его лезвие при отсутствии у ножа ограничителя.

Значительное внимание было уделено допросу работника милиции Педореченко, который по капельным следам крови, идущим от ресто­рана «Южный» до стоянки такси, проследовал за Казачеком, подошел к нему, когда тот пытался сесть в такси, и обратился с вопросом, что произошло и почему у Казачека течет кровь из ладони. В дальнейшем Педореченко вместе с Казачеком на такси доставил потерпевшего на станцию «скорой помощи», а затем задержал его.

Первоначальные показания этого чрезвычайно важного свидетеля были зафиксированы схематично, некоторые узловые моменты его по­казаний, например время встречи с Казачеком и действия последнего на стоянке такси, не были детализированы, что позволило Казачеку в дальнейшем утверждать, что якобы он принимал меры «к спасению» потерпевшего и с этой целью обращался к работнику милиции. При дополнительном расследовании дела указанный свидетель был по­дробно допрошен по существу всех известных ему обстоятельств. Затем провели между ним и Казачеком очную ставку.

Таким образом, следствием были собраны доказательства, устанав­ливающие виновность Казачека в умышленном убийстве Сафина, даю­щие основания для привлечения его к уголовной ответственности за это преступление.

На заключительном этапе дополнительного расследования много внимания уделялось изобличению Казачека в даче ложных показаний о том, что к нему якобы применялись незаконные методы расследова­ния, в силу чего он оговорил себя в совершении убийства Сафина.

Не ограничившись изъятием переписки, подтверждающей лож­ность утверждения Казачека о его избиении работниками милиции, следователь проделал большую работу по выяснению обстановки рас­следования дела непосредственно после совершения преступления и задержания Казачека в качестве подозреваемого. Была установлена полная несостоятельность этого заявления.

Были выявлены лица, с которыми Казачек отбывал наказание в разных местах лишения свободы и которым рассказывал о совершен­ном преступлении, о расследовании и судебном разбирательстве дела. Указанные лица по делу Казачека допрашивались в качестве свидете­лей. Их допросами было установлено следующее: никому из них Каза­чек никогда не говорил, что он осужден за убийство, которого не совер­шал, и что к нему применялись незаконные методы воздействия во время расследования. Напротив, он считал, что осужден правильно, хотя меру наказания, по его мнению, суд избрал чрезмерно строгую.

Как уже отмечалось, при возвращении дела на доследование мера пресечения Казачеку не изменялась. Он по-прежнему продолжал оста-

513

33 1652

ваться под стражей. По понятным причинам допрашивать Казачека до проверки его заявления о самооговоре и проведения основных следст­венных действий по делу, устанавливающих либо опровергающих его вину, было преждевременно. К тому же уже при первом допросе Каза­чека целесообразно было дать ему понять, что следствие располагает доказательствами, уличающими его в даче ложных показаний.

Вместе с тем, с учетом личности допрашиваемого и его очевидной заинтересованности в извращении событий следователь не мог ожи­дать, что Казачек легко откажется от ложных показаний при первом же предъявлении ему доказательств. Для этого следовало провести не­скольких взаимосвязанных допросов Казачека, каждый из которых должен сопровождаться предъявлением доказательств и вносить свою долю в преодоление его решения не признавать своей вины и давать ложные показания.

Исходя из этих предпосылок была выработана следующая тактика допросов.

Уже на первом допросе Казачека, проведенном почти через два ме­сяца после возобновления расследования по делу, ему следовало дать понять, что заявление о самооговоре будет проверяться самым тща­тельным образом с предъявлением изобличающих его во лжи доказа­тельств. Этот допрос проводился так.

Сначала Казачеку была предоставлена возможность собственно­ручно изложить свои показания, в которых он повторил версию, послу­жившую основанием к возвращению дела на дополнительное расследо­вание. Затем следователь предложил допрашиваемому ответить на ряд заранее подготовленных вопросов, относящихся к обстоятельствам преступления, к противоречиям в объяснении этих обстоятельств в показаниях Казачека. Кроме того, на этом допросе Казачеку было пред­ложено объяснить отдельные расхождения между его показаниями и другими материалами дела.

Непосредственно сами доказательства на этом допросе не предъяв­лялись. Но они просматривались в вопросах. В частности, после заяв­ления допрашиваемого о том, что перед задержанием он не заходил в ресторан «Южный», ему был поставлен вопрос в следующей редакции:

«Из показаний свидетеля Педореченко видно, что он обнаружил вас на стоянке такси по следам крови. Эта кровь текла из порезанных пальцев вашей правой руки, а следы вели из ресторана «Южный». Что вы може­те пояснить по этому вопросу?»

Следователь полагал, что наиболее действенный способ реализации доказательств при допросе Казачека — их предъявление — будет ис­пользован на последующих допросах, когда допрашиваемый предполо­жительно будет более предрасположен к отказу от лжи.

514

Однако даже такой метод ознакомления с имеющейся в распоряже­нии следствия доказательственной информацией, как включение ее в вопросы следователя, оказал на Казачека заметное влияние. Он понял разницу в тактике допроса при доследовании дела, в ходе которого ему стало значительно сложнее искажать истину. Почувствовав неуверен­ность в своих силах, Казачек попросил прервать допрос, ссылаясь на свою усталость. Его просьбу удовлетворили.

Через день Казачека снова вызвали на допрос, где ему задали не­сколько вопросов относительно переписки со свидетелями Резниченко и Коршуновой. Заметим, что из писем Казачека к родителям следова­телю стало известно о его просьбе забрать у Коршуновой какое-то письмо. Этого письма обнаружить не удалось. Коршунова заявила, что в письмах Казачека к ней было много личного и по указанной причине она их уничтожила.

Естественно, что этого обстоятельства Казачек не мог знать, что и было использовано следователем. Характер его вопросов говорил о доказательственной осведомленности следователя и мог создать у до­прашиваемого ошибочное впечатление о том, что его письма к Резни­ченко и Коршуновой могут находиться в распоряжении следствия. В то же время вопросы следователя носили корректный характер и не содер­жали ложных утверждений, например о том, что следователь распола­гает этими письмами. Например, относительно переписки с Коршуно­вой допрашиваемому были поставлены следующие вопросы: «Перепи­сывались ли вы с Коршуновой о том, как совершили преступление?», «Писали ли вы своим родителям, чтобы они непременно забрали это ваше письмо у Коршуновой?», «Что вам ответили родители по данному поводу?». Осведомленность следователя не могла не учитываться Ка-зачеком, который был вынужден подтвердить наличие переписки и в общем виде сообщил о ее содержании. Казачек заявил, что он просил родителей взять у Коршуновой письмо, так как сообщал в нем об убий­стве им Сафина. Однако и в этот момент Казачек продолжал настаи­вать на том, что этого преступления он не совершал.

Затем Казачека допросили по поводу адресов и фамилий, содержа­щихся в его записной книжке. Как и предполагалось, это были сведения о его знакомых по местам отбытия наказания. В дальнейшем все они были допрошены по поводу своего знакомства с Казачеком и о том, что им известно о совершенном преступлении и обстоятельствах расследо­вания. Оказалось, что и этим лицам Казачек ничего не говорил о том, что не совершал убийства и что к признанию вины его принудили работники милиции. Вместе с тем, допрошенные сообщили, что К»:т чек выражал неудовольствие длительным сроком лишения свободы, считая это незаслуженным.

515

Через несколько дней провели очередной допрос Казачека. Исполь­зуя изъятую при обысках переписку, следователь перешел к разоблаче­нию ложного заявления Казачека об избиении его в милиции. Важ­ность рассмотрения этого вопроса объяснялась двумя причинами: во-первых, отказ от указанного заявления делал бессмысленным дальней­шее отрицание совершения убийства; во-вторых, следствие располага­ло важными доказательствами — перепиской Казачека.

Приводимый ниже фрагмент допроса Казачека дает наглядное представление о тактике использования этих доказательств.

Во п р о с: С какого момента в ваших жалобах появилось заявление о том, что в милиции вас избили?

От в е т: Заявление об этом появилось, когда я начал писать жалобы прокурору республики и председателю Верховного Суда. В жалобах я указал, что меня избили и я вынужден оговорить себя.

Во п р о с: Вы даете ложные показания, ибо в ваших жалобах на имя этих должностных лиц, а также в письмах адвокату еще нет утвержде­ния, что вас на следствии кто-то избивал. Вы стали заявлять об этом лишь после того, как адвокат написал вам о том, что для признания вами вины одних уговоров следователя недостаточно. Почему вы отри­цаете данное обстоятельство?

От в е т: Действительно, в жалобах я сначала не писал о том, что меня избивали в милиции, так как считал, что об этом могу сказать на следствии, если оно состоится.

Во п р о с: А если бы оно не состоялось? Почему же такое важное обстоятельство вы не указывали в своих жалобах?

От в е т: Если бы не отменили приговор, я не стал бы ничего дальше писать.

Во п р о с: Является ли правдой то, что вы писали в письме своему адвокату Г.?

От в е т: Да, все, что я писал адвокату, является правдой.

Во п р о с: Как же тогда понимать ваше письмо к родителям, чтобы адвокат не знал, что вы обманывали его?

От в е т: Я не помню, чтобы писал такое своим родителям...

Было очевидно, что ссылки следователя при допросах на изъятую при обысках переписку, из которой явствовала ложность заявления Казачека о применении к нему незаконных методов расследования и о самооговоре в убийстве Сафина, произвели на допрашиваемого силь­ное впечатление, поколебали его уверенность в том, что ему удастся избежать ответственности за убийство и выйти на свободу. Однако он все еще упорно продолжал цепляться за выдвинутую в свое оправдание ложную версию.

В этот момент у следователя имелись две тактические возможности дальнейшего расследования: или продолжать изобличение Казачека,

516

предъявляя ему доказательства при допросах, или провести очные ставки между Казачеком и свидетелем Педореченко, задержавшим его после совершения преступления при попытке скрыться с места про­исшествия, и бывшим следователем Маркеловым, которому хорошо были известны обстоятельства расследования данного дела. Следова­тель решил избрать второй путь, поскольку, по его мнению, Казачеку на очных ставках будет сложно лгать в присутствие этих свидетелей и оговаривать их в использовании незаконных методов ведения след­ствия.

На первый взгляд, очные ставки не оказали на Казачека предпола­гаемого воздействия: он продолжал отрицать свою причастность к убийству Сафина и утверждал, что его избивали в милиции. Однако делал он это без прежней активности и убежденности в своей безнака­занности, скорее как бы по инерции. В это время Казачек, видимо, понял бесперспективность дальнейшей лжи. К тому же ему было нелег­ко оговаривать работников правоохранительных органов не заочно, а на очных ставках, глаза в глаза. В итоге Казачек был вынужден при­знать, что Педореченко и Маркелов никаких незаконных методов к нему не применяли, и он претензий к ним не имеет. Кто из работников милиции избивал его, как он показал далее, — он не помнит и опознать их не сможет.

По всему чувствовалось, что в ближайшие дни Казачек может изме­нить свои показания в сторону правдивости. Действительно, при оче­редном вызове на допрос Казачек выразил намерение дать правдивые показания. В них Казачек отказался от ложного заявления о самоогово­ре и снова признал себя виновным в убийстве Сафина. Объясняя моти­вы ложного заявления о якобы применявшихся в отношении его неза­конных методах ведения следствия, Казачек писал, что желание выйти на свободу ослепило его и он, забыв совесть и стыд, клеветал на мили­цию и следователя, ввел в заблуждение прокуратуру и Верховный Суд, своего адвоката, который, не зная правды, невольно помог ему в состав­лении жалоб.

В аналогичных ситуациях, когда в результате целеустремленной и неординарной деятельности удается преодолеть установку обвиняемо­го на дачу ложных показаний и вернуть его к признанию вины, многие следователи допускают типичную ошибку, прекращая исследование доказательств по делу, сворачивая расследование. Психологически такое поведение следователя вполне объяснимо: выполнена сложная работа, достигнут результат, накопилась усталость, дальнейшая работа представляется ненужной формальностью. При этом не учитывается, что глубокое исследование обстоятельств дела еще не завершено, при­знание обвиняемого требует дальнейшей проверки, а преждевременное

517

свертывание работы по делу может спровоцировать виновного на новое изменение показаний в суде.

Несмотря на раскаяние Казачека и его очередное признание в убий­стве, Рахманов обоснованно считал, что было бы серьезной ошибкой ограничиться этими его показаниями. Требовалось тщательно проана­лизировать мотивы их изменения, с участием Казачека скрупулезно исследовать все существенные обстоятельства преступления, а также события, предшествовавшие убийству и последовавшие за ним, сопо­ставить показания Казачека с материалами уголовного дела.

Указанная работа проводилась сразу же после дачи Казачеком собст­венноручных показаний и продолжалась на следующем допросе. Ему за­дали ряд вопросов о причине отказа через шесть лет после совершения преступления от признания в убийстве Сафина, о мотивах ложного заяв­ления в отношении применения к нему незаконных мер воздействия, о действительных обстоятельствах совершенного им преступления и про­водившегося в связи с этим расследования и, наконец, о побудительных причинах возвращения к прежним показаниям и признания себя винов­ным в умышленном убийстве потерпевшего. На допросах Казачеку предъ­являлись имеющиеся в деле доказательства и предлагалось дать показа­ния в связи с этими доказательствами. В результате избранного порядка исследования доказательств были устранены противоречия и восполнены пробелы в показаниях Казачека. Ему было предъявлено обвинение в умышленном убийстве Сафина в ссоре. Казачек признал себя виновным полностью, свои показания подтвердил при судебном рассмотрении дела и был осужден к длительному сроку лишения свободы.

При доследовании дела была изменена в сторону смягчения квали­фикации преступных действий обвиняемого, что явилось объективной закономерностью всестороннего и полного исследования обстоя­тельств преступления. Дело в том, что при основном расследовании действия Казачека были оценены как умышленное убийство при отяг­чающих обстоятельствах — хулиганские побуждения и особая жесто­кость. Хулиганский мотив был снят еще при кассационном рассмотре­нии дела. Повторной судебно-медицинской экспертизой не были под­тверждены обстоятельства, дающие основания оценивать способ убий­ства в качестве особо жестокого1.