ОРЛЕАНЫ

Звездный час младшей ветви королевской династии настал 7 августа 1830 г., когда палата депутатов, предварительно объявив трон вакантным, предложила его Луи Филиппу, герцогу Орлеанскому, и его потомкам по мужской линии в порядке первородства. Через два дня состоялась церемония гражданской коронации: герцог Орлеанский принял присягу на верность конституции, подписал Хартию, после чего ему были вручены королевские регалии. Отныне он именовался Луи Филиппом I, "королем французов".

Столь необычная церемония возведения на трон, противоречившая вековым традициям династии, о которых совсем недавно напомнил Карл X, символизировала важную перемену в характере режима конституционной монархии по сравнению с периодом Реставрации. Хотя его основные составляющие - король, Хартия, палаты - оставались неизменными, их относительная роль изменилась. Власть короля отныне основывалась не на божественном праве, а на суверенитете нации, Хартия рассматривалась в качестве договора между французским народом и свободно избранным им королем, который теперь обязан был уважать конституционные права и свободы граждан. Не случаен был и выбор имени короля. Чтобы подчеркнуть новое качество королевской власти, не годились отдельно взятые имена ни Людовик, ни Филипп, слишком уж отдававшие нафталином.

Следовательно, был сделан крупный шаг в направлении укрепления конституционного строя и перехода от наследственного к выборному способу передачи государственной власти. Возникла некая промежуточная между наследственной монархией и республикой форма государственности. Она несла неизгладимый отпечаток личности нового короля. Именно в его лице лидеры либерального движения приветствовали эту, по выражению Одилона Барро, "лучшую из республик" *.

Вина перед династией

Удивителен жизненный путь Луи Филиппа I. Сын Луи Филиппа Жозефа, герцога Орлеанского, и принцессы Луизы Марии Аделаиды де Пентьевр, он родился в 1773 г. и от деда унаследовал титул герцога Шартрского. Принц крови, близкий родственник короля ("Бурбон левой руки"), наследник богатейшего во Франции состояния, он, по всей вероятности, должен был разделить участь Бурбонов во время революции. Однако политическая метаморфоза его отца, открыто порвавшего с династией и под именем "гражданина Филиппа Эгалите" примкнувшего к левому флангу революционных сил, направила и его жизнь по другому руслу.

Несчастья, которые во время революции и сразу после нее обрушились на Бурбонов, в конечном счете постигли и Орлеанов. Филипп Эгалите, избранный членом Конвента, в январе 1793 г. проголосовал за казнь Людовика XVI. Но вскоре сам был осужден на смерть революционным трибуналом. Два его сына - герцог Монпансье и граф Божоле - оказались в тюрьме. Луи Филипп избежал ареста. С 1791 г. он находился в армии, сначала в чине полковника, потом - генерала. В кампанию 1792 г. он принимал участие в знаменитых сражениях при Вальми и Жемапе. После измены главнокомандующего французскими войсками генерала Дюмурье он, не долго думая, ушел за линию фронта, куда заблаговременно переправил и сестру Аделаиду (невольно дав повод для преследований революционными властями отца).

* Broglie G. de. L'orleanisme. La ressource liberate de la France. P., 1981. P. 266.

Окончательно разошедшись с революцией, Луи Филипп, однако, не примкнул и к роялистской эмиграции. Маршруты его странствий за границей поразительно не пересекаются с путями перемещений кочующего короля Людовика XVIII. До 1795 г. Луи Филипп вместе с сестрой и своей воспитательницей мадам Жанлис находился в Швейцарии, зарабатывая на жизнь уроками. Затем совершил поездку по Скандинавии. С 1796 г. путешествовал по США, где, между прочим, свел знакомство с Джорджем Вашингтоном. Здесь, в Америке, к нему присоединились оба брата, отпущенные на свободу правительством Директории (вскоре они умерли). Узнав, что его мать, с самого начала не одобрявшая политической деятельности мужа и расставшаяся с ним задолго до трагической развязки, нашла убежище в Испании, Луи Филипп отправился на Кубу в надежде получить от колониальных властей разрешение на въезд в метрополию, но безрезультатно.

В феврале 1800 г. Луи Филипп появился в Лондоне. Остался в прошлом "генерал Эгалите", громивший интервентов и роялистов. Он снова ведет себя как принц крови, законный обладатель титула герцога Орлеанского. Первое, что он сделал в английской столице, - в знак примирения с Бурбонами отправился с визитом к графу д'Артуа. Тот принял опального "кузена". В 1807 г. состоялось и его первое за восемнадцать лет свидание с Людовиком XVIII. Присутствовавшая на нем герцогиня Ангулемская упала в обморок при виде сына цареубийцы. Трудному возвращению Луи Филиппа в аристократическое общество помогла женитьба в 1809 г. на Марии Амалии, дочери низложенного Наполеоном неаполитанского короля, матерью которой была родная сестра Марии Антуанетты. Но как ни старался Луи Филипп загладить вину перед династией, роялисты относились к нему с неприязнью и подозрительностью.

Это ярко проявилось во время "Ста дней", когда Людовик XVIII потребовал от Луи Филиппа немедленного отъезда в Англию, где и продержал его в течение двух лет. Вернувшись на родину в 1817г., герцог Орлеанский сторонился политики, посвящая все силы и время восстановлению разваленного за четверть века состояния (в чем значительно преуспел). Потепление к себе двора он почувствовал только при Карле X, который предоставил ему почетный титул "королевского высочества", по статусу полагавшийся детям монарха.

Но высочайшая милость оказалась явно не ко времени. Во второй половине 20-х гг. взоры либералов все чаще обращались к главе младшей ветви династии. В нем они видели человека, который мог более последовательно проводить политику компромисса, столь многообещающе начатую в 1814 г. Их вдохновлял пример Англии, где "Славная революция" 1688 г. путем замены правящей династии привела к укреплению конституционного строя. Силой обстоятельств Луи Филипп был поставлен перед трудным выбором, который однажды уже погубил его отца и которого он лично, может быть, страшился. Во всяком случае, до последнего момента он демонстрировал верность Карлу Х и законной династии, хотя и не лишал надежд оппозицию. Он сделал свой ход лишь 31 июля 1830 г., когда партия по существу бьша сыграна.

Аристократ с внешностью буржуа

Легкость, с какой герцог Орлеанский взошел на трон, во многом объяснялась его несомненной популярностью в средних слоях общества, привычно называемых буржуазными (т. е. ни праздная аристократия, ни работники физического труда). Этой популярностью он во многом был обязан своему образу жизни, близкому и понятному тысячам его сограждан. Праздность и легкомысленные забавы были ему чужды. Поглощенный управлением своим огромным состоянием, он знал цену деньгам и времени. Экономный и расчетливый, он избегал показной роскоши. Его наследственный дворец Пале-Рояль был открыт для всех, кто в нем нуждался. В нарушение сословных - да и родовых - традиций герцог Орлеанский слыл образцовым супругом и отцом. Жена родила ему десятерых детей, из которых зрелого возраста достигли пять сыновей и две дочери. Такая плодовитость лишь подчеркивала контраст его семьи с Бурбонами, испытывавшими все возрастающие трудности с воспроизводством династии. Когда Луи Филипп выходил на прогулку под руку с женой и в окружении детей - такая картинка не могла не тронуть всякого добропорядочного буржуа*.

Этим привычкам герцог Орлеанский не изменил, став королем. Он словно задался целью опровергнуть все ходячие представления о величии королевской власти. Свидетельствует Виктор Гюго: "Он редко посещал обедню, не ездил на охоту и никогда не появлялся в опере. Не питал слабости к попам, псарям и танцовщицам, что являлось одной из причин его популярности среди буржуа. У него совсем не было двора. Он выходил на улицу с дождевым зонтиком под мышкой, и этот зонтик надолго стал одним из слагаемых его славы"**. Короче, Луи Филипп I вел себя не по-королевски, а так, как можно было ожидать от должностного лица, правящего на основании "договора" с нацией. Если взглянуть на его поступки с этой точки зрения, то логичным покажется и такой нетривиальный шаг: в противоречие с традициями наследственной монархии он не отдал свое личное имущество в государственную казну, а разделил между детьми, оставив себе право пользования им.

*Broglie G. de. Op. cit. P. 206-215.

**Гюго Д. Собр. соч.: В 15 т. М., 1954. Т. 7. С. 291.

Оборотной стороной личной популярности короля было заметное снижение престижа королевской власти. В правление Луи Филиппа I она утратила ореол таинственности и недосягаемости, который еще сохраняла при последних Бурбонах. На это чутко отреагировали художественные круги Франции. Рационализм и практицизм Июльской монархии не волновали воображение писателей и поэтов, которые в большинстве оказались весьма строги к ней, как, например, Стендаль в "Люсьене Левене". Среди немногих, кто замолвил за нее доброе слово, был Гюго.

Десакрализация королевской власти - закономерный процесс. И он не представлял бы опасности для Июльской монархии при условии ее внутриполитической стабильности и эффективного функционирования конституционной власти. Но оба эти условия отсутствовали. Июль 1830 года так и не стал во Франции аналогом "Славной революции". Он открыл собой новый период гражданских распрей, то и дело принимавших форму республиканских, бонапартистских и роялистских восстаний и заговоров. Положение усугубляли и социальные конфликты на почве пауперизма, ростом которого в рабочих кварталах ознаменовались первые успехи промышленной революции. Было бы несправедливо предъявить Луи Филиппу I счет за эти потрясения. Они были следствием глубинных противоречий общества, возникшего на развалинах старого порядка и впитавшего как положительный, так и отрицательный опыт конца XVIII - первой трети XIX в. Чтобы разрешить их, требовались время и усилия всего народа. Луи Филипп I, оказавшийся у власти в это неспокойное время, вынужден был доступными методами бороться за самосохранение режима. Как и большинство властителей в сходной ситуации, он не проявил особой изобретательности - на подавление беспорядков были брошены военная сила, репрессивное законодательство, грозившее карами за проведение уличных собраний, призывы к восстанию, создание политических ассоциаций, оскорбление короля, попытки изменить правление и т. д. К концу 30-х гг. он добился некоторого умиротворения страны.

С этого времени Луи Филипп I получил возможность продолжить либеральные реформы, прерванные в самом начале 30-х гг., когда были приняты законы о муниципалитетах. Национальной гвардии и выборах в палату депутатов. Последний вдвое снижал избирательный ценз и примерно в той же пропорции - приблизительно до 200 тыс. человек - расширял круг граждан, обладавших правом голоса. К продолжению реформ его побуждало и начавшееся в 1840 г. движение в поддержку демократизации избирательного закона, принявшее форму кампании банкетов (единственный разрешенный законом вид массовых манифестаций). Но даже самые умеренные предложения не получали одобрения короля.

Малочисленность корпуса избирателей, совпадавшего в основном с элитой "нотаблей", затормозила и развитие парламентаризма. В 1839 г. был принят первый в истории французского парламента регламент его работы. Но в нем не нашел отражения основополагающий принцип ответственности министров перед палатой депутатов. А далее произошел чуть ли не откат к худшим временам Реставрации. В 40-х гг. отчетливо проступили такие черты политического облика Луи Филиппа I, как властолюбие и презрение к низшим классам. Оказалось, что под внешностью буржуа скрывается аристократ, тайно исповедующий сословные предрассудки и, несмотря на присягу конституции, верящий в божественное происхождение своей власти. Абсолютистским наклонностям короля потакал его премьер-министр Франсуа Гизо, любивший повторять: "Трон - не свободное кресло"*. Их альянс отбросил мрачную тень на последние годы Июльской монархии. Путем фальсификации выборов, прямого или завуалированного подкупа избирателей и парламентариев они манипулировали палатами и по своему усмотрению решали почти все важные вопросы государственного управления. Такая практика, умаляя роль парламента в политической жизни, в конечном счете дискредитировала режим конституционной монархии.

Возможно, вслед за Реставрацией Июльская монархия вошла бы в историю как время упущенных возможностей, если бы не успех ее экономической политики. Он был тем более заслужен, что экономическое процветание провозглашалось приоритетной целью режима - вспомним знаменитый призыв Гизо к сторонникам избирательной реформы:

"Обогащайтесь посредством труда и бережливости и вы станете избирателями!" В 30-е, особенно 40-е гг. Франция вступила в полосу небывалого экономического подъема, которому правительство Луи Филиппа I немало содействовало рядом продуманных мер, в частности созданием транспортной инфраструктуры. В 1836 г. был принят закон о проселочных дорогах, а в 1842 г. - о железных дорогах, который способствовал резкому ускорению железнодорожного строительства. Это в свою очередь стимулировало развитие промышленности. Однако промышленный бум не только не укрепил режим, но даже обострил присущие ему противоречия. На его волне значительно усилился класс капиталистических собственников и. предпринимателей, все более тяготившихся всевластием "нотаблей" и требовавших продолжения либеральных реформ.

* Castrie de. Rois et reines de France. P., 1979. P. 310.

Культ Наполеона

Сойдя с пути реформ, Луи Филипп I незаметно оказался в положении Карла Х - с той только разницей, что либеральная оппозиция ему исходила не из стен парламента и даже не от вполне управляемых избирателей, а со стороны аморфной массы граждан, лишенных избирательных прав. Укрывшись за частоколом штыков и репрессивных законов, он мог повлиять на них еще только идеологическими средствами. Луи Филипп I, правда, был лишен возможности, подобно Карлу X, призвать на помощь традиционные монархические ценности - режим Июльской монархии был основан на их отрицании, да и сами эти ценности девальвировались. Зато мог использовать в своих интересах весьма полнокровную патриотическую традицию, зародившуюся в эпоху войн республики и Империи, тем более что он сам, как бывший революционный "генерал Эгалите", имел к ней прямое отношение.

Луи Филипп I всячески поддерживал свою репутацию защитника родины и "солдата свободы", а своим сыновьям предназначил военную карьеру. Его старший сын Фердинанд, носивший с 1830 г. титул герцога Орлеанского, уже в 15-летнем возрасте имел чин полковника, а в дальнейшем командовал корпусом Орлеанских стрелков. Он и его младшие братья (принц Жуанвильский в звании адмирала и герцог Омальский - генерала) отличились в войне за покорение Алжира.

Предъявив права на военно-патриотическую традицию конца XVIII - начала XIX в., Луи Филипп I оказался в двусмысленном отношении к наследию Империи. С одной стороны, бонапартизм с его претензиями на императорскую корону был опасным соперником орлеанизма. С другой - оба они находились в более или менее явной оппозиции к легитимизму. И кроме того, у них имелись общие корни. Многие военачальники Наполеона I вышли из поколения командиров "производства 1792 г.", к которому принадлежал и "генерал Эгалите". Со времени Реставрации Луи Филипп I поддерживал тесные отношения с "товарищами по оружию", несмотря на враждебное к ним отношение Бурбонов. После смерти Наполеона в 1821 г. немало видных бонапаристов открыто поддержали Ор-леанов. Примечательно, что во время коронации Луи Филипп принял королевские регалии именно из рук бывших военачальников Империи: Макдональ-да - корону, Удино - скипе тр, Мор-тье - меч и т. д. Двойственным оставалось отношение Луи Филиппа I к бонапартизму и на троне. Он решительно пресекал бонапартистские заговоры, но дорожил причастностью к славе "Великой эпохи" и сделал многое для возвеличения Наполеона I: превратил Версальский дворец в музей военной доблести, ввел в армии маршальские звания, назначил пенсии ветеранам наполеоновских войн и т. д. В беззастенчивую эксплуатацию памяти императора превратилась церемония возвращения на родину его праха в 1840 г. Насаждая культ Наполеона I, правительство Луи Филиппа I добилось, однако, не столько повышения авторитета Июльской монархии, сколько усиления бонапартизма, сошедшего было с политической сцены.

Падение Июльской монархии

Шанс на выход из тупика, в который Июльскую монархию завела политика стареющего Луи Филиппа I, оставляла перспектива перехода короны к его старшему сыну Фердинанду. Тот снискал популярность не только храбростью на поле боя, но и широтой либеральных идей, часто приводивших к размолвкам с отцом. Фердинанд был женат на Елене Мекленбург-Шверинской, которая вполне разделяла его взгляды и популярность. У них родилось двое сыновей: старший носил престижный титул графа Парижского, младший - герцога Шартрского. Будущее династии, таким образом, выглядело обнадеживающе, трудности монархии казались временными. Но случайная гибель Фердинанда 13 июля 1842 г. в результате дорожного происшествия спутала все карты. Наследником трона в порядке первородства стал граф Парижский, которому было всего четыре года. Естественно, возник вопрос о регентстве (Луи Филиппу I исполнилось 69 лет, а совершеннолетия наследника еще долго надо было ждать). И снова, в который раз за последние десятилетия, жесткие правила престолонаследия сыграли злую шутку с французской монархией. Они указали не на самого достойного и способного - а таковыми могли быть герцогиня Орлеанская или принц Жуанвильский, также исповедовавший либеральную веру, - а на старшего из оставшихся сыновей Луи Филиппа I - герцога Немурского, известного разве что консервативными убеждениями и политической негибкостью. В итоге монархия опять недосчиталась многих своих сторонников.

Ее   дискредитацию   довершила в 1847 г. серия скандалов, связанных с корыстными или аморальными поступками лиц, входящих в ближайшее окружение королевской семьи. Дом Орлеанов сошел с пьедестала прежде, чем был свергнут с трона. Достаточно оказалось неуклюжего запрета на проведение оппозиционного банкета 22 февраля 1848 г., чтобы Париж восстал, а Луи Филипп I поспешно отрекся от короны и 24 февраля в случайно нанятом экипаже бежал из столицы. Тем временем герцогиня Орлеанская вместе с детьми и в сопровождении герцога Немурского бросилась в палату депутатов, надеясь добиться признания своего сына королем. Но развернулись дебаты, прерванные лишь появлением в зале заседаний повстанцев, которые заставили депутатов провозгласить республику.

Июльская монархия пала без сопротивления. Не выступил в ее защиту даже могущественный вице-король Алжира герцог Омальский, в распоряжении которого имелись боеспособные войска. 3 марта он и принц Жуанвильский покинули Алжир и присоединились к семье экс-короля, которая нашла убежище в Англии. Здесь Орлеанам помог устроиться их родственник, бельгийский король Леопольд I, женатый вторым браком на дочери Луи Филиппа I Луизе (его сестра Виктория была замужем за герцогом Немурским, а один из племянников женат на другой дочери Луи Филиппа I - Клементине). От первой жены Леопольд I унаследовал замок Клермонт в окрестностях Лондона. Его он и предоставил в полное распоряжение семьи Луи Филиппа I, который здесь же и скончался 26 августа 1850 г.

Быстрое сползание республики 1848 г. к бонапартистской диктатуре и империи заставило Орлеанов отказаться от попыток заигрывания с наследником славы "великого императора" и снова пойти на сближение с Бурбонами. Правда, против этого возражали герцог Омальский, принцесса Клемен-тина и особенно герцогиня Орлеанская, не смирившаяся с потерей короны, которая по праву принадлежала ее сыну. Перевесило все же мнение королевы-вдовы Марии Амалии (она на 15 лет пережила своего супруга), герцога Немурского, особенно рьяно поддерживавшего альянс с Бурбонами (при короле Генрихе V он мог рассчитывать на пост премьер-министра), и его брата герцога Монпансье, женатого на сестре испанской королевы Изабеллы. Большие надежды они возлагали на визит герцога Немурского во Фросдорф 17 ноября 1853 г. С тех пор между обоими домами снова установились корректные родственные отношения. Однако попытка восстановить единство династии провалилась. Граф Шамбор не желал идти ни на какие компромиссы с Орлеанами, фактически настаивая на их отказе от политического наследия Июльской монархии*.

В 1858 г. умерла герцогиня Орлеанская. Она завещала сыну хранить верность либеральным убеждениям своего отца. Граф Парижский, может, и желал того, но рос он юношей нерешительным и нетвердым во взглядах. Поэтому он не мог не поддаться уговорам дядей, настойчиво советовавших понравиться своему "кузену". Впрочем, из-за неуступчивости графа Шамбора вопрос о единстве династии на долгие годы вообще был снят с повестки дня. И единственное, чем проявил себя за это время граф Парижский, было участие в гражданской войне в США на стороне северян.