§ 9. Согласно теории Пагенштехера, осуществление принципа господства сторон в процессе приводит к тому, что именно в результате процессуальных действий сторон образуется то право, которое провозглашается с законной силой в судебном решении.40

Указанный результат совсем не зависит от того, в какой мере он соответствует внепроцессуальным фактам. Процессуальные действия сторон в процессе являются распорядительными актами, направленными на создание правовой определенности,– это магериально-правообразующиедействия, в форме декларации существования результата этих действий. «В тех... случаях,– говорит Пагенштехер,– в которых декларируется что-нибудь неправильное, декларация действует правообразующе, т. е. она формирует правовое состояние так, каким бы оно было, если бы в действительности соответствовало декларации»41 (перевод наш.– М. Г.).

В соответствии с этим решение имеет значение не декларации существующих правоотношений, а всегда (рассматриваются решения о присуждении и признании) – правообразовательного, конститутивного фактора. «Решение суда и, в частности, также решение о признании должно явиться правообразованием, а не простой констатацией правовых последствий, наступивших независимо от судебного решения» (перевод наш.– М. Г.). Судебная декларация устанавливает то, что впредь должно стать законом между сторонами, хотя бы декларированное и было ложно. Цель решения – правовая определенность. Таким образом, задача суда, по взглядам Пагенштехера, состоит не в исследовании допроцессуального отношения между сторонами, а в определении правоотношений кристаллизовавшихся к моменту заключения судебного состязания. Тем самым судебное решение есть суждение о правовых последствиях, вызванных процессуальным поведением тяжущихся; оно представляет

40 М. Pagenstecher. Zur Lehre von der materiellen Rechtskrait, 1905.

41 Ibid.

29

собой юридический результат процессуальных событий.

В противоположность теории конкретного права на иск, усматривавшей цель процесса не в образовании субъективных прав, а в их защите, процесс, по Пагенштехеру, служит в целом не установлению правоотношения в его допроцессуальном состоянии и, следовательно, не защите последнего, а установлению правоотношения, развившегося и измененного в процессе под влиянием процессуальной деятельности сторон.

Именно это правоотношение, сознательно конституированное в процессе, Пагенштехер и считает истинным; в нем, по учению Пагенштехера, выражается материальная истина процесса.

Конечно, при таком понимании материальной истины противоречие между ней и принципом господства сторон снималось, так как ее достижение как раз и совершается, по Пагенштехеру, в результате сознательного осуществления этого господства. Но в таком виде установленное судом правоотношение не имеет ничего общего с тем субъективным притязанием, которое, согласно теории конкретного права на иск, является предметом декларации и защиты со стороны суда, равно как принцип материальной истины Пагенштехера не имел ничего общего с принципом той истины, в отыскании которой Гельвиг видел основную цель «хорошего, т. е. справедливого», решения. Теория конкретного права на иск тем самым отвергалась в самой ее основе.

Нельзя отказать теории Пагенштехера в откровенности. Правом она считает то, что конституируется в процессе, в котором правоотношение как бы заново складывается на основании процессуального материала; мы добавили бы: в направлении, выгодном и угодном более сильной стороне, или в интересах господствующей верхушки буржуазного общества. Неудивительно поэтому, что теория Пагенштехера вызвала яростную критику в буржуазной науке процесса: Гольдшмидт характеризовал ее, как противоестественную попытку оправдать неправильные решения, назвал ее выводы чудовищными и, вместе с Крюкманом,– настоящим кораблекрушением теории гражданского процесса.42

В русской литературе с неменьшей энергией на теорию Пагенштехера обрушился проф. Яблочков.43 В противоположность Пагенштехеру, Яблочков считает целями процесса вос-

42 GoIdschmidt. Der Prozess als Rechtslage, 1925, S. 182 u. 185.

43 Т. М. Яблочков. Судебное решение и спорное право. «Вестник гражданского права», 1916, № 7, стр. 26 и сл.

30

становление прав, их авторитетную декларацию; в них он видит историческую идею суда. Если для Пагенштехера всякое утверждение в процессе есть акт воли, то Яблочков решительно отстаивает иное: утверждение есть сообщение о фактах. Отсюда различие и во взглядах на сущность решения, которое, по Яблочкову, имеет, как правило, декларативный, а не правопроизводящий характер. Теорию Пагенштехера, которая, по справедливому замечанию Яблочкова, является «оригинальной попыткой вывести науку процессуального права из тупика», Яблочков отрицает как несерьезную и ненаучную.

Однако между взглядами Яблочкова и Гольдшмидта существует глубокое различие. Если судебное решение для Яблочкова есть путь декларации (изъяснения) допроцессуального отношения, то в учении Гольдшмидта право в процессе раскрывается в своем содержании. Исходя в своей первоначальной основе из понятия публично-правового притязания на защиту права, Гольдшмидт существенно изменяет содержание этого притязания, которое выясняется постепенно в ходе процесса, принимая от одного до другого процессуального положения все более ясные черты. Таково вновь открытое Гольдшмидтом право на правосудие в материальном смысле (materielies Justizrecht), определяемое им (в свойственной Гольдшмидту туманной форме), как гражданское право, понимаемое в его судебном, публично-правовом осуществлении.44 В соответствии с этим отдельные положения права на правосудие по своему содержанию следуют шаг за шагом за положениями гражданского права. Всюду, где гражданское право на кого-нибудь возлагает обязанность, параллельно ей выступает веление судье, по обращению к нему, судить так, как это соответствует указанной обязанности.

Для нас здесь теория Гольдшмидта интересна в одном отношении – именно, как одна из попыток объединить процесс и право, в понятии судебного осуществления – раскрытия гражданского права и тем самым разрешить дуалистическую противоположность права и процесса в синтезированном праве на правосудие. 45 Именно здесь нельзя не видеть точки самого тесного соприкосновения теоретических стремлений и самой основы теории Гольдшмидта с учением Пагенштехера, как бы различны они ни являлись в деталях и формулировках своих выводов. Пусть для Пагенштехера процесс есть путь образования, а для Гольдшмидта путь постепенного раскрытия

44Goldschmidt, ibid., S. 150.

45 Ibid. S. 305–306.

31

права: но оба они, хотя и в разных формах, являются выразителями той идеи, что право «образуется» (Пагенштехер) или «раскрывается» (Гольдшмидт) лишь в процессе. Тем самым искусственно снимается столь неприятное для буржуазного теоретика-процессуалиста противоречие между действительным, внепроцессуальным правом и тем правом, которое признается судом, это кривое зеркало буржуазного правосудия.

Дальнейшее развитие буржуазной процессуальной теории, выполняющей социальный заказ империалистической буржуазии, все шире раскрывает ворота судейскому произволу, той деятельности суда, в которой впервые «образуется» или «раскрывается» право, нередко далекое по своему содержанию от действительно существовавшего до суда гражданского правоотношения.

По намеченному Пагенштехером и Гольдшмидтом пути дальнейшие шаги делает один из наиболее реакционных немецких юристов, небезызвестный неогегельянец Биндер в своей книге: «Prozess u. Recht» (1927).

Биндер прямо формулирует свое отрицание дуализма правопорядка и порядка правовой защиты, развитого в современном ему учении. В обоих порядках видит он тождество. Все гражданские права,– заявляет он,– состоят в правовой защите, образуются в результате этой защиты. Отсюда делается Биндером дальнейший вывод: если вообще субъективное гражданское право зависит от его правовой охраны, то всякий отдельный конкретный процесс должен по необходимости оказывать воздействие на конкретное субъективное гражданское право. Это значит, рассуждает Биндер, что судебное решение по гражданскому делу всегда имеет правообразующее действие, даже если оно не является правообразовательным решением в особом смысле современной процессуальной теории.46 В процессе право получает свою силу, заключающуюся, по мнению Биндера, в государственной организации защиты права; поэтому частное притязание к должнику и к ответчику совпадает с правом к государству на защиту права. Право и его защита – не различные, основанные на различных правопорядках институты, но одно и то же, только рассматриваемое с разных точек зрения.

При этом именно защита, по утверждению Биндера, логически предшествует праву, образует его, обусловливает его.

46 Т а м же, стр. 47. Таким образом, если Пагенштехер связывал правообразующее значение судебного решения с его неправильностью (правообразующее действие правильного решения, т. е. соответствующего внепроцессуальному составу, равно нулю), то Биндер считает конститутивным всякое, в частности, и правильное решение.

32

Защита права есть обусловливающее, а право – обусловливаемое. Право на иск является prius, гражданское субъективное право – posterius. Именно в том состоит задача процесса, чтобы обосновать впервые существование права и возвести его и з состояния гипотез и претензий в объективно достоверное существование. Но этот процесс как раз показывает, что конститутивное значение процесса (законной силы судебного решения) состоит не в том, чтобы новое право поставить на место прежнего; в этом смысле здесь нет «действия в обычном смысле». Судебное решение устанавливает факты, относя их к прошлому, но именно в том их составе, в каком они существуют согласно убеждению суда. Не трудно видеть, что такой постановкой самый вопрос об объективно существующей материальной истине, являющийся столь неприятным и болезненным для буржуазной теории процесса, просто снимается.

Процессуальное воззрение Биндера ведет и к существенным изменениям в понятии субъектинного гражданского права. Если гражданское притязание обретает свою сущность в процессе, то ясно, что защита (т. е. возможность принудительного осуществления) становится существенным признаком, свойством гражданского права. Тем самым Биндер разрывает с традиционным понятием притязания, как оно сложилось в после-виндшайдовской литературе.

Взгляды Биндера на сущность и цель процесса в буржуазной, в частности, германской литературе, не являются исключением. Так, аналогичный характер присущ процессуальным воззрениям фашиста Зауэра,47 усматривавшего задачу процесса не в защите отдельных гражданских прав, а в охране интересов «общности», «публичного» интереса, присущего «правопорядку» в целом. В соответствии с этим за решением суда Зауэр признавал правообразующее действие и силу приказа, подобного закону; осуществление материальной «справедливости» в каждом отдельном случае противопоставлялось простому следованию нормам права, оно по своему значению якобы выше последнего и может, где этого требуют интересы общности, соответствующие «духу правопорядка», осуществляться в «кажущемся» противоречии с законом. Не трудно усмотреть в этих рассуждениях призыв к широкому судейскому усмотрению в целях самого бесцеремонного попирания прав трудящихся и оправдание произвола фашистских судей в интересах фашистских бандитов. Зауэр фарисейски маскирует цели террористического угнетения трудящихся пышными фразами об «интересах общности», о «справедливости»,

47 S a u е г. Grundlagen des Prozessrechts, 1929.

3 М. А. Гурвич

33

о «духе правопорядка», нагло оспаривая принцип защиты судом гражданских прав трудящихся и открыто одобряя судебные решения, находящиеся в «кажущемся» противоречии с законом, только бы они были выгодны фашистской «общности» и соответствовали зловонному духу фашистского «правопорядка».

* * *